Перезагрузка

Яна Завацкая

Мир после глобальной ядерной войны. Постапокалипсис в отдельно взятом уральском городке. Борьба за выживание не оставляет шансов на гуманизм: кроме радиации, монстров, голода, расплодились банды убийц. Но находится герой, который организует городскую самооборону… Книга содержит нецензурную брань.

2

Завод. Так или иначе, но вокруг него крутилась вся жизнь в Кузине.

После бомбежек — сначала Большой Бомбы, а потом еще разборок с Ак-Ордой, Завод какое-то время не работал. Но потом все затихло, да и разрушать в городе стало нечего. Я еще помню, как приехали узкоглазые деловые люди в черных костюмах, говорили на своей тарабарщине. Они появились как из другого мира, где и войны-то не было, чистенькие, на новых блестящих внедорожниках, с мощной вооруженной охраной. При них был заложен Новоград, там отстроены коттеджи, стена — новым хозяевам Завода надо было где-то жить. Тогда все закрутилось. Мать тоже пыталась устроиться на Завод, но ей не повезло — работу получили далеко не все.

Потом китайцы куда-то пропали, вместо них в Новоград вселились другие люди — вначале казахи, потом наши русские, тоже в костюмчиках и на внедорожниках: Завод сменил хозяев, и не один раз. Сейчас главным владельцем был Василий Фрякин, по слухам, он еще до войны сделал большие деньги в нефтянке. Эта перемена хозяев предприятия никак не влияла на жизнь города. Каждый день от ворот Завода уходили вереницы фур, набитых электронными устройствами: системами наведения ракет, самолетными компьютерами, автопилотами, коммами — военными и гражданскими, со встроенными датчиками радиации, навигаторами и прочими полезными штуками. Железная дорога давно была взорвана и восстановлению не подлежала. А вот шоссе китайцы починили. Вся продукция Завода, видимо, нужная кому-то в таинственном большом мире, но совершенно недоступная жителям Кузина, уезжала в манящую даль, а работяги получали талоны и возможность брать на них продукты на заводском складе — немного, но лучше, чем ничего.

Два года назад повезло наконец и мне. Впрочем, когда вкалываешь на Заводе, начинаешь сомневаться — повезло ли? Первый год постоянно болела спина, думаю, если бы не мать, я бы не выдержала и ушла. Но матери я опасалась, она бы меня точно убила тогда. На второй год спина болеть перестала. И вообще что-либо перестало болеть. Мысли стали кататься по кругу, как вагонетка по рельсам: с утра встаешь — и в цех, и одни и те же ящики туда-сюда, туда-сюда, и так целый день. Причем даже подумать о чем-то другом нет времени, потому что темп очень быстрый, только зазеваешься — раз, и пропустила ячейку, куда надо ящик вставлять. А если много зевать, то ведь и выгонят в конце-то концов, мастер вокруг ходит, наблюдает.

Можно подумать, что я стала разбираться в технике, в этих самых электронных устройствах. Как бы не так! Я даже не знаю точно, что выпускает наша линия. Вроде бы, коммы. Но может, и другие приборы. Мы об этом никогда не говорили, да и какая разница? Время от времени моя работа менялась, возникало разнообразие: то, например, мне нужно было вставлять загогулину в отверстие, весь день вставлять одинаковые загогулины в одинаковые отверстия; то чистить специальной щеточкой пазы в машинах. Но чаще всего я переставляю ящики, это мое основное место.

…Но все-таки работа, наверное, лучше, чем ее отсутствие. Пусть иногда мечтаешь — вот если бы с утра просто не надо было никуда идти… Но работа — это стабильность. Это когда ты знаешь, что можно зайти и взять консервов, хлеба, сухого молока, муки, даже шоколад иногда бывает. Я шоколад еще помнила по довоенному времени, но уже очень давно для нас любая нормальная еда была праздником. Теперь вроде как и норма. Радости особой не приносит. Но представить, что нельзя будет есть два раза в день, что опять надо каждый раз где-то что-то добывать, доставать, выискивать, подрабатывать… Эта мысль вызывает ужас. Да, конечно, за право выжить надо работать с раннего утра до поздней ночи, все дни, кроме воскресенья, это так. Но ведь это нормально, все так живут, всегда люди так жили.

К счастью, карман куртки у меня дырявый. Почему к счастью? Потому что в дырке, в глубине подкладки я обнаружила два талона. Вопрос с едой на ближайшие пару дней решен. Остальные талоны, к сожалению, остались в доме, и лезть туда я не рискну. Да и бессмысленно — лесники уносят все, что надо и не надо, все без разбору. А что не унесут, то сожгут и попортят.

Короче, добрела я до проходной. Там меня пропустили без вопросов, это уже хорошо — значит, в базе данных я есть. Ну не удалят же меня сразу, это было бы странно.

Первым делом я рванула на склад. Да, надо было сразу в цех, но уж очень голод мучил. На складе дежурила баба Яра. У нее нет одной ноги, при каких обстоятельствах она потеряла конечность — не знаю, но ничего особенного в этом нет. Вот разве то удивительно, что баба Яра при этом умудрилась выжить и устроиться на отличное местечко на складе — лучше не придумаешь.

Баба Яра сидела на табуретке, облокотившись на стену, и далеко отставив руку, читала бумажную книгу. Она чуть скосила на меня глаза и, ничего не сказав, продолжила чтение. Я подошла ближе.

На обложке стояло что-то непонятное, на нерусском языке. Что-то вроде «fundamentals» и «linguistiс».

— Баб Яр, мне на два талона бы, — попросила я искательно. Кладовщица вздохнула, сгрузила седалище с табурета. Бросила книгу и подхватила стоящий рядом костыль.

— Почему не на работе? — поинтересовалась баба Яра, отпирая раздачу. Я вздохнула.

— Так вышло.

— Зря, — бросила она, — сегодня у вас Карабас дежурит.

Я похолодела.

— Как ты думаешь, простят? Хоть не выгонят? — тихо спросила я. Яра остро глянула на меня умными темными глазками.

— Как тебе сказать… ты почему не пришла?

— Лесники, — я помрачнела, — дом сожгли. Я… убежала. Не могла сегодня, только вот добралась до города.

Аж самой реветь захотелось.

— Да… бедолага, — посочувствовала Яра, — тебя-то хоть не тронули?

— Не, не успели. Я убежала. А мать убили.

— Да ты что?

Я кивнула и отвернулась, чувствуя, что слезы уже на пороге. Впрочем, поплакать в такой ситуации не вредно — только вот неловко все равно.

— Ладно, тебе чего дать-то на два талона?

Я взяла хлеба, разливного молока — это дешево, банку тушенки. Лучше было сухарей взять, на дольше бы хватило, но что-то очень мяса хотелось. Яра мне все взвесила, налила молоко в пластиковый пакет. Потом сказала.

— Ты ведь у Ворона была, в ГСО, да?

— Ну да, но это давно уже.

— Так-то ты не прогуливаешь, нет, — Яра будто вслух задумалась, — не пьешь, не ширяешься…

— Какое… меня мать бы убила.

— Ну ладно, иди, — Яра кивнула, — и вот что. Если у тебя с Карабасом что-то не выйдет… ты ко мне зайди еще раз, лады?

Надо было опять же быстро идти в цех, но я первым делом выпила все молоко и заела куском хлеба. Вот так, после еды я нормальный человек, в глазах не темнеет, желудок не сводит. Разве что тяжесть в животе. Теперь можно и к Карабасу идти.

На нашем участке этого мастера ненавидели все. Основным методом работы он считал ор. Как раскроет пасть, как начнет орать! А потом штрафы распределяет — кого талонов лишит, кого выходного, и все из-за любой ерунды. Нравилось ему чувствовать себя главным, и чтобы его все боялись, хотя сам он был плюгавенький, низенький, с черными усиками, и вообще похож на мутожука. Меня трясло, когда я его видела. Его дежурство превращало смену в сплошной стресс — проходя мимо, он никогда не удерживался от замечаний.

Но что поделаешь? Именно сегодня дежурит он. Значит, с ним и объясняться.

Дверь цеха отползла автоматически. На Заводе — не то, что в городе, тут все современное, шикарное, сплошная автоматика. Я прошла через «предбанник» и сразу увидела свое рабочее место. Оно прямо у входа: там робот стоит, который запечатывает металлические ящики. А вот переставить их на погрузчик не может: вагонетки едут с разных сторон, вставлять надо в пазы, причем размеры их не одинаковые. Тут соображать надо, робот нужен слишком дорогой, а наши хозяева не рвутся закупать, да и зачем, если есть такие, как я? Которые ставят ящики в ячейки погрузчика, быстро соображают, как подойти, да с какой стороны взяться. Здесь я и работала последние несколько месяцев.

И сейчас мой участок не простаивал. На нем трудился незнакомый паренек. Еще моложе меня вроде бы. Но крепкий. Работал хорошо, без устали — энергично нагибался, ящики хватал играючи, переносил на погрузчик.

Я ни разу этого паренька не видела. И это мне не понравилось.

— Кузнецова? — я подскочила, услышав свою фамилию. По обыкновению, Карабас подобрался неожиданно, — ты что здесь делаешь?

— На работу пришла! — крикнула я, чтобы перекрыть шум цеха.

— Посмотри, сколько времени! — Карабас постучал по собственному комму на запястье.

Потом махнул мне рукой, и мы вышли в преддверие цеха. Здесь потише, можно нормально разговаривать.

— Господин мастер, — заканючила я, используя заготовленные фразы, — я не прогуливаю! У меня уважительная причина есть… На нас напала банда, мою мать убили! Я смогла убежать и только вот сейчас до города добралась.

— Меня не интересует, — холодно прервал Карабас, — ты уволена, Кузнецова. Ты уже уволена, поняла?

— Но господин мастер…

— Тебе не ясно? Меня не интересуют твои излияния, причины, слезы, сопли. Ты не явилась на работу — на твое место взяли другого человека.

Это было как удар дубинкой по башке. В глазах потемнело. В этот момент я даже не думала о последствиях, не взвешивала — лучше, хуже, что делать. Мне просто было нестерпимо обидно — и потому что вот так взяли и выкинули с работы, которую я добросовестно выполняла два года. И хорошо ведь работала! И потому, что сделали это так несправедливо!

Интересно, зачем он стоит здесь? Чего ждет от меня?

— Но господин мастер… — выдавила я.

— Давай, вали! — он указал рукой на дверь, — Таких, как ты, по пучку на каждый метр, а ты еще выёживаешься, на работу не ходишь! Вконец обуели, быдлота!

Я повернулась к двери. Выслушивать гадости я ему не обязана. Мне и так плохо.

Сделала несколько шагов, и тут Карабас меня снова окликнул.

— Эй, Кузнецова!

Я машинально повернулась. Господи, до чего ж рожа у него противная! Усы эти неровные, жирные губы.

— Если жрать нечего, заходи. Знаешь, где я живу. Может, помогу чем.

Меня передернуло. Ага, щас, конечно же. Поможешь ты. Конечно, некоторые девки и так к нему ходили, за что быстренько выбивались в начальницы участков, или сидячие места получали, или еще что. Но эти усы — как у таракана же! Спасибочки, нет уж, обойдемся без твоей помощи. Я уже вылетела за дверь, в спину мне били очереди отборного мата — Карабас понял, что на тушку мою рассчитывать не приходится. Возмущение было так велико, что вытеснило даже боль от потери работы. Поможет он, ага! Обойдемся без тебя как-нибудь, сосать тебе я точно не собираюсь, тварь поганая… тем более, что… И тут мне в голову стукнуло — баба Яра.

Она же предложила зайти, «если вдруг». Ей-то вряд ли нужны мои прелести.

Баб Яра сидела в той же позе на табурете, с той же старинной бумажной книгой. Увидев меня, сдвинула разбитые переклеенные очки на лоб. Уставилась молча, видимо, ей было все ясно с первого взгляда. Я прислонилась к стене. Выдавила с трудом.

— Выгнали. Что теперь делать?

Оно конечно, большинство народу живет без всякой работы. Даже приятно, как подумаешь — с утра никуда идти не надо. Но я не смогу… мне трудно будет. Я уже привыкла к хорошему — склад, настоящий хлеб, мясо, черт возьми… хотя кто его знает, из чего эти консервы делают, но можно поверить, что это и правда говядина. Два раза в день еда. Цивилизация! Как возвращаться опять к этой жути, когда неизвестно, дотянешь ли до конца недели — или загнешься?

Баба Яра поднялась с табурета.

— Тебя как зовут-то? В лицо помню, а по имени…

— Маша. Мария Кузнецова.

— В школу к Семенову ходила?

— Да, два года, — я не хотела упоминать, что ходила довольно редко — то матери надо было помогать, то просто лень.

— Читать умеешь? Таблицу умножения?

— Умею, — я кивнула. Арифметику в школе я все-таки изучила, интересно было, а читать… я вообще сама читать научилась, в детстве еще, до войны. Нравилось мне это.

— Вот что, Маша, — решилась баба Яра, — мне тут помощницу пообещали. Сказали, чтобы я сама нашла кого-то. Уборщица у нас умерла, ну а я же не могу, — она кивнула на обрубок ноги, — но мне надо, чтобы ты не только убирала, но и помогала мне счета вести, записи, товар принимать и так далее. Нужна грамотная. Ты как насчет этого?

Я аж дышать перестала!

— Очень хорошо, тетя Яра! Я бы очень, очень хотела! Возьмите меня.

— Только, — охладила мой пыл кладовщица, — на четверть ставки. Через день будешь ходить, работать по восемь часов. И плата у нас меньше, чем у рабочих, так что сама понимаешь…

— А сколько? — поинтересовалась я.

— У тебя будет шесть талонов в неделю.

С завода я выходила окрыленная. Хотя перспектива дальнейшей жизни так и не прояснилась до конца. Легко сказать — жить на шесть талонов в неделю! Да, у большинства нет и этого, но раньше-то я тридцать получала. Можно было с трудом даже вдвоем питаться. А как теперь? Мысленно я перебирала, как жить — брать буду только сухари и крупу. Это самое экономное. Конечно, и это впроголодь, это, собственно, голод — меньше талона в день, считай, ничто! Но ведь раньше же мы существовали совсем без зарплаты! Буду червей собирать, это вместо тушенки. Мы на мутожуках да на гусеницах сколько раз выживали. Охотиться бесполезняк, дичи мало, и осторожная она. Весной посажу зелень да картошку — в городе много не вырастишь, но зато и безопаснее, чем в лесу, и хоть какой-то урожай. Буду в свободное время ходить подработку искать — если стараться, всегда что-нибудь да найдешь.

Некоторые девки известно каким промыслом занимаются, но там конкуренция огромная, а я если честно — так себе. Не красавица. Карабас бы мной не побрезговал, тело молодое, а он это дело, говорят, любит. Но зарабатывать этим — значит, конкурировать на совсем другом уровне; опять же, не умею я ничего в сексе этом, противно мне это все… Так что маловероятно. Да и кончают эти девки часто тем, что оказываются у дружков, а там, считай, как рабство. Нет уж, это не по мне.

И так я успокоилась и даже развеселилась отчего-то, что когда шла к дому, стала думать совсем о другом. Сначала об Иволге — вот она, почему-то кажется, вообще не переживает из-за того, где работать и на что жить, она сильная, как мужик, устроится везде. А потом вспомнился мне Ворон.

И вдруг стало ясно, что теперь ничто не мешает опять пойти в ГСО. И вспомнилось, что когда я была в ГСО, чувствовала себя очень хорошо. Хотя бывало опасно, да и учиться военному делу трудно. Но очень хорошо я там себя чувствовала.

Я в ГСО пошла в 13 лет, но наврала, что 14, потому что Ворон только с 14 брал. И влюбилась я тогда в него как ненормальная.

Сейчас, конечно, я в Ворона не влюблена — я же не дура. Но все-таки — почему не пойти туда опять? Может, потому, что я пережила смертельный страх в руках у лесников, и вспомнила, что единственное, где меня учили противостоять такому страху, да вообще единственные, кто как-то борется против этих козлов — ГСО.

И я приняла твердое решение — надо пойти.

Но пошла я в ГСО не сразу, а лишь через несколько дней.

В это время я занималась устройством новой жизни. На следующий же день вышла на работу на складе. Меня оформили официально на четверть ставки. Я сразу там навела порядок, баба Яра сказала, что прежняя уборщица бухала, так что особо-то не старалась. Я нормально ящики расставила в штабели, проходы все вычистила. Помыла шкафы, потравила тараканов в одном помещении, выставив оттуда все съестное. Пол тоже вымыла везде и даже окна. И еще я успела немного посидеть с бабой Ярой за компьютером, она мне сразу показала, как поступление товара заносить, как выдачу. Ничего сложного в общем-то. На самом деле даже таблицу умножения знать не обязательно.

Работа не такая уж плохая. Не как на заводе, где все время одно и то же. Здесь, считай, то моешь, то убираешь, то товар перекладываешь, а то и за компьютером что-то вносишь. Разнообразие. Опять же хорошо быть при продуктах. Конечно, воровать упаси боже, каждый сухарь на счету, да и баба Яра предупредила, если что — вылетишь сразу. Но приятно даже просто от сознания, что продукты рядом.

В следующие дни я продукты переносила из комнаты в комнату и постепенно вытравливала тараканов и прочее зверье. А то они там расплодились — ужас как!

Дома тоже дел невпроворот оказалось. Под деревянными матами все-таки обнаружились тучи муравьев, да еще каких — огромных, жирных. Я вынесла доски на улицу и протравила, баночку протравки мне баба Яра выдала бесплатно. Странно, что буфет насекомые не трогали, может, дерево чем-то пропитано.

Муравьев я собрала, как мать раньше делала, в банку, заморила паром, а потом слепила с мукой (взяла муки на талон) и запекла на самодельном очаге, который в открытой комнате устроила. Вполне съедобно получилось.

Может, надо было оставить маты, чтобы муравьев разводить на еду. До этого вроде никто не додумался. Червей вот некоторые разводят. Мы с матерью тоже пытались, но дохли они у нас что-то быстро. Да червей летом несложно и на улице накопать. Говорят, до войны было много животных разных — собаки, кошки, кролики, белки, куры. Сейчас животных мало, передохли, а кто сам не передох — тех съели. Крысы разве что остались, но их есть нельзя, говорят, ядовитые, да и поймать практически невозможно. Только копари некоторые держат животных, так приплод от них дорогой очень.

А вот насекомых и червяков разных много. До войны, говорят, их так много не было, и размеры поменьше. А сейчас черви, если их еще кормить специально, величиной в пол-руки вымахивают. Нормальная еда в принципе, хотя и невкусная. Жуки тоже бывают такие, что одного сожрешь — и наелась вроде. Хотя тоже не так просто их ловить.

Я поискала еще подработки какие-нибудь, но ничего пока не нашла.

Самая засада — то, что сентябрь. Зима скоро, надо о припасах думать. И о доме.

Печку надо достать. И уголь либо дрова.

С водой в Хрущевках проблем не было. И ручей в Кузинку через нас бежит, двести метров от дома, и колодец в Горсаду выкопали. С утра сбегаешь до Горсада, два ведра принесешь — а больше-то и не надо. Зимой и колодец не нужен, снег топи — и все дела.

Разную утварь я натаскала домой — те же ведра, миски, даже матрац старый нашелся. Кое-что мне баба Яра подарила и другие знакомые с Завода, одеяло соседка Лизка снизу отдала. На Свалку я наведалась, и там как раз посуды нарыла всякой.

Доски, которые я от муравьев протравила, решила использовать, чтобы дыры в стенах заткнуть. В одной комнате хотя бы — во второй-то вообще провал, бабка там зимой и не жила, только припасы держала. Я начала ремонт, а сама пока напряженно думала, чего жрать зимой буду. Чаще всего от голода мрут зимой и весной. Летом не помрешь — тут и грибы идут, и зелень разная, и насекомых полно. Может, найти какой-нибудь ящик, и там червей держать зимой? Да только чем кормить — своим пайком нет смысла, я его лучше сама съем. Словом, ничего я пока не придумала. А тут наступила пятница, и я решила все-таки снова пойти в Танку.

Почему расположение ГСО так называлось — очень просто, это и вправду раньше когда-то, до войны, было танковое училище. Остались от него руины. Но уцелел плац, полоса препятствий, ну и в обоих корпусах помещения были кое-где целые, и подвалы — там у нас оружие хранилось, занятия проводились теоретические. В центре расположения еще памятник остался — танк на постаменте, а внутри постамента комната.

Подошла я к воротам, часовые стоят незнакомые, две девчонки младше меня. Ну я с ними перетерла, они внутрь позвонили, и надо же, сам Ворон вышел к воротам меня встречать.

Раньше бы я описалась от восторга, наверное.

Ворон мало изменился. Те же карие небольшие глаза с прищуром, вечно настороженные, обветренное лицо. Камуфляж городской, шапочка черная на голове. Ножны красивые, с серебристым узором, вроде дагестанские. И нож торчит его, хороший нож, помню еще рукоятку. А вот пистолет новый, не обычный какой-то, а вроде бы Глок. Ворон протянул мне руку.

— Здорово, Маус. В гости — или насовсем?

— Хочу вернуться, — твердо сказала я, глядя ему в глаза, — мать у меня убили.

Ворон кивнул.

— Как часто сможешь? С работой как?

— Выгнали, — буркнула я, — смогу теперь ходить.

Хотела добавить «если с голоду не сдохну», но постеснялась. Вышло бы слишком жалостливо.

— Зря ты не ходила, — мы с Вороном двинулись вглубь двора, — у нас ходят и заводские тоже.

Я удивилась — когда они ходят? Оказывается — раз в неделю, в воскресенье. Некоторые в субботу. Те, что в ночную смену — перед сменой. Даже в патрули ходят. Да, может, и я ходила бы, но у меня ведь еще и мать была долбанутая.

Мы обогнули здание, на плацу шли занятия. Явно новички занимались — у них было несколько ОЗК, надевали их по очереди на время. Преподаватель впереди командовал. Я увидела этого командира и остолбенела. Не кто иной здесь патрульных обучал, как моя новая знакомая — Иволга!

Увидев нас, женщина махнула своим курсантам рукой, продолжайте, мол, и подошла.

— Здорово, Маша, — она пожала мне руку.

— Вы что, знакомы? — удивился Ворон.

— Да, довелось, — усмехнулась Иволга, — как раз когда в город к вам ехала. Маша мне здорово помогла. А ты, значит, тоже в ГСО?

— Раньше была, — смутилась я.

— Маус — опытный сержант, — неожиданно похвалил Ворон. В моей груди стало тепло — надо же, оказывается, здесь помнят Машку Кузнецову. И ценят даже. Это тебе не Карабас — «пошла вон, быдлятина, цена таким, как ты — три копейки пучок».

Иволга с интересом взглянула на меня. Ну а что? Он прав. Звания, конечно, у нас самопридуманные, не совсем как в армии, но по нашей классификации я действительно сержант. У меня есть опыт, я командовала патрулями. И пускай я два года не служила в ГСО, знания и навыки не пропьешь.

Иволга посмотрела на Ворона со значением.

— Опытный сержант нам теперь особенно пригодится, верно?

— Конечно, пригодится, — Ворон энергично кивнул, — кстати, через полчаса инструктаж, Маус, подходи в третью учебку. Ну и оружие получи сначала.

Я спустилась в оружейку — подвальчик находился там же, где и раньше. А вот дежурный был незнакомый, дед какой-то, лицо перетянуто жутким шрамом.

— Тебе чего? — спросил он, глядя на меня с подозрением.

— Я сержант, позывной Маус. Мне нужно оружие получить, приказ Ворона, — сказала я веско. Тут главное — уверенность.

— Ну заходи, — старик попятился, — да вон, смотри, выбирай.

Я вошла, взглянула на аккуратно разложенные бесхозные пока стволы, и мной овладела жадная радость. Насобирали ребятки. Я пошла вдоль ряда, приглядываясь.

Люблю я личное стрелковое, что тут скажешь. И набор оказался получше, чем два года назад. Тут и старенькие «Метал-Шторм». И российские АККМ-216, таких было больше всего, только модули разномастные: у одних гранатомет отсутствовал, у других наоборот, по три ствола в наборе. В общем, выбирать надо. Еще были китайские «двадцать вторые». И даже две гауссовки «Г-12». Прелесть! Аккумуляторы внешние, на ствол подвешены. Взяла я гауссовку, повертела, подумала. Вообще, конечно, от такого грех отказываться. Вот только… старыми стволы выглядят, и если для АККМ или «двадцать-второго» возраст не так важен, то у гауссовки это — почти наверняка проблемы с батареей. И аккумуляторы явно не менялись давно, да и где найдешь-то такие?

— Старые? — спросила я оружейника. Он кивнул. В его медвежьих глазках возникло уважение.

— Не бери. Батареи как повезет — то выстрелит, то нет.

Я кивнула, со вздохом положила гауссовочку. Хорошая вещь, не сравнить с обычной пушкой. А вот «Хеклер-Кох», из других стволов он выделялся необычными очертаниями. Я подняла автомат. Осмотрела — чистый, не особенно потрепанный, спусковой крючок целый. Задумалась… Прицел у Хеклер-Коха хороший, отличная оптика. А это важно. Все эти армейские комп-насадки, автоприцелы, регуляторы — они очень в бою помогают, конечно, но они требуют техника-инженера в части, который их регулярно обслуживает, меняет, программирует. А откуда у нас такие спецы?

Поэтому хорошо, когда есть старая обычная оптика.

Я приложила Хеклер-Кох к плечу, подумала. Да и держать его удобно. Вот одно только… боеприпасы. Патроны у него безгильзовые. Это сама по себе хорошая фишка: скорострельность высокая, не греется. Но искать такие патроны — геморрой, редкость.

Жаль, ну очень жаль! Но не хочу я рисковать, что в самый сложный момент патроны кончатся, и ни у кого запасной рожок не возьмешь.

Оставила я свои дамские капризы и стала перебирать обычные АККМ, то бишь автоматические комплексы Калашникова модернизированные. Для краткости говорят, как раньше, просто АК, или даже «коля» почему-то у нас называют. Пузатенькие комплексы из гранатомета и одного-двух автоматных стволов. комплектация была разная, изношенность — тоже. Я повозилась какое-то время и наконец положила глаз на довольно новенького «колю», с хорошим гранатометом на 25 мм, с двумя стандартными стволами, под бессмертный калибр 5,45. У него даже электронный прицел работал.

— Правильно, — одобрил оружейник, — че выпендриваться? АК не выдаст.

Он выдал мне подсумок, а за остальным снаряжением мы пошли на следующий склад. АККМ-216 я поставила на выделенное мне место, автоматы домой брать все равно запрещалось.

Дальше я выбрала пистолет — их было мало и в основном хлам, я взяла старый, более-менее целый «Удав». Сенсоры, понятно, сбиты, но это ладно.

Во время Войны кучу всякого оружия напридумывали со встроенным интеллектом, со знанием хозяина — сенсорами этими. Это все хорошо, но сейчас уже мало что из этого работает. Тонкая электроника давно попорчена, а чинить некому, тут специалисты нужны, а их мало.

Снаряжения оказалось немного. Если оружие мы в основном у противника отжимаем, то снаряги нет и у дружков, не говоря уже о лесных. И те, у кого есть «Ратники» или хотя бы нормальные броники, как правило, не гибнут, и снять с них ничего нельзя.

Хорошо еще, нашелся хоть один броник, великоватый, ну да ладно. Шлем оказался неплохой и в самый раз, но конечно, без тепловизора, без электроники. Еще я взяла разгрузку и дополнительный нож, аптечку, из спецзащиты нашелся только противогаз, его я тоже взяла, на что дед одобрительно кивнул.

— Молодые думают, не нужно теперь… дурни. Правильно берешь.

Ну да, редко мне приходилось противогазом либо ОЗК пользоваться. Туда, где радиация, мы не ходим. Но мало ли что может быть? У дружков какие-нибудь газы окажутся.

Я поблагодарила старика и пошла наверх, пообщаться и посмотреть.

Я походила по Танке, но общаться толком было не с кем. Знакомых почти не увидела — то ли всех повыбило за эти годы, то ли еще что. Новеньких оказалось много, и все они усердно занимались, группа ребят трудилась на строительстве какого-то сарая; на площадке стреляли по мишеням, тут же на столе изучали матчасть оружия, еще одна группа занималась физподготовкой. В общем, все как обычно.

Ничего удивительного нет, что Иволга нашла ГСО и пришлась тут ко двору. Она же боевой офицер, пусть РБХЗ — но это в большую Войну. А потом воевала в разных местах и по-всякому. И почувствовала я в ней, еще там, у лесников, такую жилку, как у Ворона — беспокойную, жесткую; она не из тех, кто в дружки пойдет или собственную жизнь обустроит как куркулиха, и все в норку, все в норку. Она вот из таких же, как Ворон, о других думает, о жизни вообще. Почему все живут как нормальные люди, говорила мне мать, а этот твой Ворон забесплатно самооборону устраивает? Ему что — заняться нечем? Лучше бы женился, семью обеспечивал. Он просто дурак, дурак он, говорила мать, чокнутый, вот такой (и крутила пальцем у виска), и ты такая же дура, что к нему ходишь… и еще много гадостей говорила. Не могла она понять, как это можно что-то делать бесплатно? Только чокнутые так могут. Вот и Иволга — она такая же, чокнутая. Это я по ней сразу поняла.

Я спустилась в третью учебку. Здесь все щели законопатили, покрасили стены, словом, сделали неплохой ремонт.

Тут наконец появились знакомые лица. Мы жали друг другу руки, хлопали по плечам. Все, кто меня знал, бурно радовались. Чингиз. Танька-Багира. Гера. Близняшки Марта и Грета. Медведь даже был жив еще, хотя ему не то шестьдесят, не то семьдесят. Он тоже до войны еще в армии служил.

Народ наперебой рассказывал о том, что и с кем случилось. Муссона убили в стычке совсем недавно, оказывается. Тигра умерла в прошлом году не то с голоду, не то грипп доконал, я помню, кстати, этот грипп у нас цех чуть не ополовинил. Тогда же умерли Венера и Хард. Земляника в лесу на мутов нарвалась. А вот Ричи жив, только устроился в охрану и теперь не появляется.

Вошел Ворон, а с ним — Иволга. Мы все заткнулись, встали, поприветствовали, как положено.

У нас в ГСО порядки, конечно, не как в армии — как рассказывали служившие, там строже все и вообще по-другому. Но к какой-то самопридуманной дисциплине Ворон всех приучил.

— Вольно, садитесь, — велел наш командир, — сейчас, товарищи, поговорим о нашей будущей тактике. Идея была такая давно. Но во-первых, не хватало людей. А сейчас, как вы знаете, пополнение пришло большое. Во-вторых, вот Иволга, — он взглянул на женщину, — предложила конкретный план, как нам это осуществить.

Я слушала, и мурашки бежали по коже. Ничего себе идея…

Они хотели постепенно очистить город от дружин вообще. Чтобы город остался только уже нашей территорией. В принципе, ГСО для того и создавалась: пусть себе лесники за чертой промышляют, а в городе люди должны безопасно жить, чтобы не бояться бандитов или людоедов каких. Но никогда это не получалось, все равно в городе дружины базируются. Тут, конечно, грабить особенно некого, но у рабочих все равно бывает какая-то еда, бывают припасы на зиму, топливо, вещи. Оружие бывает — многие достают, обменивают на что-нибудь, потому что хочется себя защитить. Но если ты в одиночку или с семьей — оружие у тебя легко отберут.

Мы обычно ходили в патрули, по трое-четверо. Этого хватало, чтобы отбить нападение достаточно большой группы, нас реально боялись. Когда мы дежурили, дружки старались не промышлять. Но все равно мы не успевали везде.

А Иволга предлагала провести облаву. Об этом Ворон тоже мечтал давно, но неясно — как, сил у нас не так уж много.

Иволга утверждала, что это возможно. Провести вначале разведку, на карты нанести — где какая дружина в городе базируется. А затем ударить сразу всеми силами по одной из дружин, и, если это сделать с умом — то вполне можно разбить бандюков, выкурить в лес. А после этого сразу усиленное патрулирование, и — вербовать народ в ГСО, в каждом районе местных привлекать. Заодно захватим боеприпасы, еду, все, что у бандюков найдется.

Выходя из учебки, мы говорили наперебой о новом плане. Я больше помалкивала, ведь давно уже не была среди своих. А ребята, похоже, воодушевились.

— Видишь, как, — объясняла мне Гера, — в последнее время много народу повыбивало из наших. Почти в каждом патруле что-то да случается. Дружины расплодились в городе, невозможно стало жить. Оно конечно, навсегда их не уничтожишь. Но надо один раз хорошо ударить, потом какое-то время поспокойнее будет.

А я слушала, и все это казалось мне нереальным. Наивные люди. Вот дураки-то, сказала бы моя мать. Да что они хотят сделать с бандитами, неужели в наших силенках это — разобраться с дружинами? Ведь их много. Среди них есть такие, как дружина Горбатого, и не один ведь он такой — еще Батя есть, еще Хан в Заречье, а это десятки, если не сотни или даже тысячи мужиков, все с оружием, да получше нашего. А еще мелочи сколько, да каждая такая мелкая дружина — как вся наша ГСО, только куда сильнее и опаснее.

В Новограде своя армия есть, охрана — может, они и смогли бы разобраться с бандами, но не станут. Им это ни к чему. Тамошняя охрана только для того и нужна, чтобы начальство, живущее в Новограде, защитить. И сам Завод, конечно.

И вот с этим Ворон с Иволгой надеются справиться?

Дураки, ничего не скажешь. Но я смотрела на лица ребят, смотрела, как Ворон в отдалении с новичками занимается, и понимала, что останусь с ними. Как ни крути, но все эти годы ГСО сохранялась, выживала, и даже больше стала, чем раньше. И хотя все это бессмысленно, так, развлечение одно — было мне понятно, что жить без этого я не хочу и не могу. Будто смерть матери в каком-то смысле освободила меня, теперь я могла делать то, что мне хочется, то, что я считаю нужным.

Даже если это полная глупость.

Если разобраться, вся наша жизнь состоит только из добычи пропитания. До Войны люди, если в книжках почитать, жили богато, покупали машины, брали квартиры и платили за них всю жизнь, но ведь зато у них было нормальное жилье. Беспокоились, какая одежда красивее, телефоны старались купить необыкновенно крутые. Ныне же у нас практически все — кроме начальства, конечно — добывают в основном еду. Рабочие весь день вкалывают только за еду, а потом валятся без сил. Остальные заняты добычей. Например, вот рассказала одна бабка у нас во дворе, что видела кошку — так вокруг подвала силков наставили, не пройти. Каждый надеется, что кошка именно в его веревке запутается, хотя, может, и вовсе не было кошки.

Ну а если не ищешь еду, то что-нибудь другое все время надо. Например, уже холодно становится. Куртка у меня есть, еще старая из ГСО, трофейная. Тогда на вырост была, а теперь как раз. А вот с обувью — вообще никак. В полуразваленных летних туфлях хожу. Оно конечно, на складе и обувь есть, и промтоварные талоны рабочим выдают. Но мне на них теперь не заработать. Решать проблему надо как-то.

Далее, топливо на зиму. Да, зимы сейчас не такие страшные, как после войны. Теплее становится. Когда я маленькая была, вообще на улицу зимой не выходила, пряталась по углам от матери. Потому что зимой выйти — это через пятнадцать минут верная смерть. Хоть как закутывайся. Минус шестьдесят было, а говорят, что и больше. А теперь от силы минус сорок бывает. Однако если растопки не раздобудешь, то сдохнешь все равно.

С топливом я поступила по-старому. Про уголь, конечно, и речи нет, угля мне не купить, хотя иногда привозят, продают. Мы с матерью всегда ходили в лес, это опасно, но что делать? Там, кстати, и грибов можно набрать, надо только знать, каких. И соответственно, валежник, ветки. И вот в свободные дни я стала ходить в лес — промышлять. Возвращалась с огромными тюками, набитыми сухостоем, ветками очищенными — нож теперь у меня есть, по нескольку поленьев тоже приносила.

Беспокоило то, что я почти не делаю запасов еды. А ведь скоро уже будет поздно! Я примерно представляю, сколько и чего нужно, чтобы пережить зиму. Если мы запасали меньше — приходилось туго. Но сейчас у меня нет почти ничего!

Решила я наведаться на пепелище — жутко боялась, но теперь у меня есть хотя бы нож и «Удав». Там почти все лесники унесли. Нашла я там несколько своих старых тетрадей, еще с тех времен, когда в школу к Семенову ходила. Два учебника — по природоведению и русскому языку. Нашла несколько полезных вещей — волчий капкан, например, веревки, дихлофос. И еще они не тронули погребок — яму в яме, мы в погребе сделали еще один потайной схрон. Там продуктов не то, чтобы много, но все же выходит, не зря ходила: полрюкзака картошки, мешочек муки, две банки квашеной капусты, и большая бутыль самогона. Самогон я сразу выменяла на еду, у нас на площадке рядом рабочие живут, они мне дали пять баночек тушенки и мешок сухарей. Ждать зимы с бутылкой бесполезно, зимой спиртное в цене упадет, а еда сильно повысится. Самое то — осенью менять.

Вплотную приблизился вопрос охраны моих сокровищ. Пока я дома, вряд ли кто-то полезет в квартиру, тем более теперь, когда я с оружием. Но вот когда меня дома нет… впрочем, эта проблема стоит у всех. Поговорили с мужиками в подъезде, и вот один привел собаку. С начала войны собаки у нас почти исчезли — их съели. А теперь и у копарей есть, огромные псы, и в городе некоторые покупают у них щенков для охраны, иногда даже псов-мутов. Но эта собака была нормальная, хотя и очень большая. Палевая, с длинной пушистой шерстью и коротко срезанными ушами, звали ее Кара. Договорились понемножку собирать еды на ее кормление. Собака была ненормально умная: запомнила, кто в доме живет, и пропускала всех, а на чужих кидалась.

Конечно, если дружинники полезут, от собаки проку мало: пристрелят. Но если так, воры-одиночки — самое то.

Но надо было укреплять и свою квартиру. Все припасы я складировала в закрытой комнате, еду — в сундук, на сундук раздобыла хороший замок. Так же бабушка поступала, и ничего — ни разу не обокрали. Сложнее с растопкой, ее я аккуратно складывала в углу. Дверь перекрыла еще одним железным листом — в лесу много железа валяется, и в дырку в этом листе вставила опять же замок (два талона пришлось отдать за него). Теперь у меня была надежда, что вот так просто не обворуют.

После этого я сосредоточилась собственно на запасах еды. Самое простое — черви, у нас водятся на Обувной Фабрике, около воды такие подходящие — крупные, полупрозрачные, жирные. Я набирала их в трясине в банки и бидоны. Тара тоже была проблемой! Но тут мне как раз помогла баба Яра, вот тоже еще польза от работы на складе. Там нередко оставались бесхозные пустые банки, ящики и все такое. Баба Яра потихоньку приторговывала всем этим. Со мной не делилась, но банки иногда дарила мне бесплатно.

С червями все просто: провариваешь в кипятке, чтобы точно сдохли и как следует засаливаешь. Соль у нас дешева, на талон мне несколько килограммов досталось.

Пару раз я наведалась к копарям — там хоть и охраняют, а если знать ходы, то ночью можно пробраться на поле и немного картохи накопать. Копари, они трусливые, ночью собак выпускают, но собак не так уж много — сколько там они прокормят? Если аккуратно, то воровать у них можно вполне. Прихватила я и пару кочанов капусты — зимой цинга один из самых страшных врагов.

Но хоть я и была занята выше головы, все равно теперь находила время, чтобы сходить в Танку, в ГСО, к Ворону.