Вурд. Волк – владыка вампиров

Яна Егорова, 2020

Магические небеса над миром вампиров затянуло черными грозовыми тучами. Вурд – мир, в котором правят вампиры, боится пришествия новых существ. Их называют Гули. Гули более 1500 лет назад почти уничтожили Вурд, в тот раз вампирам удалось истребить паразитирующую нечисть. Сегодня все может повториться. Именно поэтому Ждан, вампир и вервольф в одном лице, а также один из двоих братьев Шагающих в другие миры, отправляется в мир людей, чтобы уничтожить там гулей. Ведь отсюда, из нашего мира, согласно древнему преданию, уродцы ворвутся в Вурд. Ждан должен успеть, пока живучие монстры не пробралась в его мир. Тем временем в Вурде назревает переворот, Белый волк, спустя столько лет, намерен вернуть себе богиню вампиров, метаморфа Эос, вместе с ней он планирует взять главенство над кровососами. Итак, назначение – Петрозаводск. Сильнейшие вампиры Вурда отправляются на болота Карелии.

Глава 2

Наше время

Карелия, где-то в ста километрах от Петрозаводска

“Сижу, молчу,

Никому ничего не скажу.

Все хворобы уйдут,

Все завистники умрут.

Дай мне силы земля,

Дай мне небо здоровья,

Я не ваша раба,

Но послушница ваша.

Рожу, силы верну,

Здоровье отдам,

Не за себя прошу,

А за сына прошу,

Отступись зло,

Приди ко мне добро, заступись за ребенка моего”

Олеся произнесла дословно все, что я ей написала на бумажке. К сожалению, эта записка, единственное, что мне разрешили ей оставить. В лечебнице для умалишенных даже подобная передача считается роскошью. Ведь Олеся заперта в особом отделении. Сюда не пускают никого. И если бы не мои постоянные просьбы и запросы, надоевшие всем до чертиков, даже мне запретили бы видиться с ней.

— Ты уверена, что мне это поможет?

На Олеську было страшно смотреть. Она сидела на худой кровати. С черным лицом, впалыми щеками и огромным животом, до родов осталось не более двух месяцев. Здесь это никого не волновало, ее положение не помешало санитарам завязать ей руки за спиной, надев на беременную смирительную рубаху.

— Должно помочь, — прошептала я, с опаской оглянувшись на входную дверь в ее палату, за которой дежурил санитар. — Это все, что могу для тебя сделать. Я… я не знаю, куда ее прилепить, чтобы ты могла видеть заговор перед глазами.

— Не надо прилеплять. Не надо, Лада. Я запомню, ты мне просто повтори еще раз.

— Хорошо.

Мне было невыносимо на нее смотреть. Моя одногодка, мы вместе росли в детском доме. Бедная, несчастная Олеся, оказалась в этом жутком месте. Ей было очень плохо. Местный врач мне шепнул, что он не уверен, доживет ли она до родов. По-хорошему, ее в больницу надо, но наша больница отказалась принимать буйную умалишенную. Поэтому и рожать ей придется здесь. Если доживет. Тощие ноги, почти кости, торчат из-под безразмерной рубашки. Из крохотного окошка с толстенной решеткой почти под потолком с трудом просачиваются сюда капли уличного света. Там уже совсем темно, а здесь специально вкрутили закрашенную лампочку. Ее покрыли темной краской, чтобы буйная Олеся лишний раз не паниковала — яркий свет вызывает у нее рецидивы. Это в этот момент она спокойно сидит на кровати и мерно пошатываясь взад и вперед, бормочет за мной слова заговора на здоровье. А если бы сейчас кто-то зашел и щелкнул выключателем, зажег верхний свет — Олеся бы вскочила с насеста и принялась, как это уже было не раз, пытаться себя убить или напасть на вошедшего и за неимением свободных рук, зубами разорвать его в клочья.

Мы вместе произнесли первую часть заговора. Я громче, Олеся тише, прикрыв веки и стараясь раз и навсегда запечатлеть в памяти то единственное, что могло ей помочь:

“Сижу, молчу,

Никому ничего не скажу.

Все хворобы уйдут,

Все завистники умрут.

Дай мне силы земля,

Дай мне небо здоровья,

Я не ваша раба,

Но послушница ваша”

Я намеренно сделала паузу, подождала, пока она полушепотом, еле шевеля безжизненными губами, повторит текст. Затем продолжила:

“Рожу, силы верну,

Здоровье отдам,

Не за себя прошу,

А за сына прошу,

Отступись зло,

Приди ко мне добро, заступись за ребенка моего”

— Запомнила?

— Запомнила. Буду повторять, пока не сдохну.

Я попыталась ее приободрить:

— Очень надеюсь, что этого не случится. Я долго искала этот заговор. Специально для тебя. Я нашла его в старой книге, которую купила на барахолке. Это даже не книга, а дневник неизвестной мне знахарки. Несколько заговоров из него мне уже помогли. Не мне, а… людям.

— Ты хорошая, Лада, — прошептала Олеся и даже в этой полутьме я заметила, как по ее щекам покатились слезы.

Обернувшись на дверь еще раз, я все-таки быстро присела и обняла девчонку.

— Леся, ты не переживай, я буду с тобой. Я бы приезжала чаще, но меня не пустят. Уже поговорила с заведующей Софьей Михайловной. Она обещала, что мне сообщат, когда ты начнешь рожать. Я сразу же, первым автобусом примчусь к тебе.

— Примчишься? — убито прошептала Олеська.

Ей даже нечем было вытереть мокрый от слез нос. Я достала бумажные салфетки из собственного кармана, вытащив одну из пачки, осторожно протерла ее лицо. Олеська смирно подставила мне его и ждала, пока не закончу.

— Мы здесь в глуши. Это сто километров, автобус два раза в день. Как ты примчишься?

— Олесь, делаю, что могу. Прости.

— Я понимаю. Понимаю, Лада. Спасибо тебе, что хоть ты не бросаешь. Остальные отказались. Рожу мальчишку — ты ему крестной станешь. Больше некому. Я рожу, успокоюсь, пройду реабилитацию и меня выпустят. Вернусь на свою квартиру, если ее еще не отняли и не заняли. Будем вместе его воспитывать. Ты для меня теперь единственный родной человек. Все остальные вокруг твари.

— Олесь, не надо так.

— Почему не надо? — голос подруги пожирала обида. — Еще как надо. Это правда! Ты посмотри, что они творят! Я с пузом, одна, в этой камере пыток! Они даже не постеснялись на меня смирительную рубаху натянуть. Руки связали! В туалет по просьбе. И есть не дают.

— Ты же отказываешься.

Два огромных, затянутых мокрой пеленой бесцветных глаза вскинулись на меня. Я отшатнулась. Я все еще помню, что когда-то они были карими. Может ли смертельная болезнь изменить цвет глаз? Олесина радужка сейчас не имеет цвета, совсем, я не вижу его. Под мокрой пеленой почти полностью белый зрачок. Но ведь еще несколько месяцев назад ее глаза были карими.

— Что? — увидев мою реакцию, Олеся запаниковала. — Что ты увидела? Что ты там увидела, Лада?

— Ты…

В моем рту от волнения было сухо. Еле отлепила язык, чтобы произнести следующую ложь:

— Ты очень плохо выглядишь.

— А-а-а, — вяло протянула она и опустила голову. — Я ведь совсем не ем. Он вытягивает из меня все силы. Никогда не думала, что беременность может быть такой болезненной. Что я такого сделала, Лада? Почему мне настолько плохо? Разве мало того, каким путем я залетела? Мало того, что мне не удалось от него избавиться… Почему я все время страдаю? Почему? Я сирота. Света белого не видела, почему же с каждым днем мне все хуже и хуже?

Леся тихонечко заплакала. Хоть и получила предупреждение не подходить к подруге, я все же сделала это, обняла ее за голову и погладила по жестким волосам, которые местами уже успели выпасть целыми клочками.

Я вышла из этого проклятого здания лишь через час. Уже совсем стемнело. Поздно. Надо было выйти раньше.

Не могла.

Не могла оставить Олесю. В те редкие разы, что мне удается ее навестить, я должна побыть с ней. У нее совсем никого нет, а санитары и медсестры в этом месте пытки, которое они называют психиатрической лечебницей, до жути боятся мою беременную подругу. Говорят, она кого-то укусила. Вцепилась зубами в руку, откусила кусок. Чушь. Как это может быть? Как человеческие зубы могут с легкостью откусить кусок живой плоти? Я все больше убеждаюсь в чёрствости людей. Сирот никто не любит, потому что за нас заступиться некому.

Это был теплый, июньский вечер. Самое начало лета. Олесе скоро рожать, гинеколог сказал, роды будут раньше, чем нужно в идеале выносить. Срок точный, ведь день, когда ее изнасиловали бы двадцать первого ноября. Я точно помню, да и она никогда этого не забудет.

Я вышла на ступеньки больницы и поежилась. Вынула из рюкзака, с которым приехала, тонкую кофту, набросила на плечи. Зря поехала в платье. Теперь очень жалею. Утром была невыносимая жара, мне показалось, что так будет до самого вечера. Совсем забыла, что уезжаю на сто километров севернее. Теперь буду расхлебывать.

Услышала свой собственный вздох. А также где-то над головой прозвучало гулкое уханье совы. Лечебница стоит прямо посреди дремучего леса. Следующие полчаса мне идти по пустынной дороге до автобусной остановки — она находится прямо на шоссе, сюда автобус не заворачивает. Я не боюсь сов. Я боюсь кого-то другого. Слышала, как санитары шептались, что не раз видели в этих местах здоровенного волка. Места заповедные, здесь много болот вокруг, лес густой, его разбавляют лишь живописные озера и крохотные поляны. Дикие животные любят здешние красоты. Бывает, встретить можешь разную живность, но волки…

Ступив на песчаную, ухабистую дорогу, как могла ускорила шаг. К сожалению, даже если побегу — мне это не поможет. Остановка на шоссе. Но по этому шоссе машины тоже редко ездят. В любом случае, в этих жутких сумерках мне ждать свой транспорт еще как минимум полтора часа. Остановка — это старая скамейка и столб со знаком. Даже если доберусь до туда раньше, мне никуда не деться. Так и ждать своей участи.

Невзирая на доводы разума, метров через сто ускорила шаг. Померещилось, что справа от меня кусты шевельнулись. Я присмотрелась — ничего не увидела. Может быть, лестная птица?

Снова вгляделась в дорогу перед собой. Спокойно. Спокойно. Бояться надо людей, а не животных. На Олесю напали люди, а не животные. Волк? Если он один, есть шанс, что не нападет. Я могу залезть на дерево. Брошу рюкзак и залезу. Это не спасет при столкновении с медведем, но с волком точно спасет. Волки не умеют лазить по деревьям. Если испугаюсь — смогу. Главное, чтобы мне хватило хладнокровия.

Сколько бы я ни успокаивала себя, но, когда увидела в темноте два желтых огонька, как два звериных глаза в зарослях, побежала. Со всех ног. Хладнокровие? Я забыла, что это такое. Страх, жуткий, липкий страх пронзил каждую клетку моего тела. Бежала, словно сумасшедшая. Сердце колотилось настолько сильно, что едва не прорвало грудную клетку вместе с тканью летнего платья на моей груди.

Неслась по этой лесной дорожке в босоножках на плоской подошве, постоянно оглядывалась, но слышала лишь свое дыхание и как шлепали подошвы по босым пяткам. Я побежала еще быстрее, заметив желтые огоньки еще раз. Зверь, преследовавший меня, не выходил на дорогу. Не видела его. Чувствовала, что рядом. Поэтому побежала еще быстрее!

Впереди показалась дорога. Еще немного… Может быть там будут проезжать машины? Может быть автобус приедет раньше? Даже понимая, что шансы на это мизерны, я бежала к остановке с такой скоростью и надеждой, словно она могла меня защитить от невидимой, жуткой угрозы.

Достигла скамейки и лишь теперь обернулась. Никого. Совсем никого. Вокруг молчаливый, жуткий лес, рядом пустое шоссе. И мертвенная тишина.

— Не знаешь, сколько до автобуса?

Мужской голос, раздавшийся из темноты позади, напугал не только меня, но и, казалось, саму лесную тишину. В ужасе обернулась.

Возле столба с обозначением остановки возвышалась огромных размеров черная фигура. В черной толстовке, капюшон которой наброшен не только на голову, но и на лицо незнакомца.

— Я… Нет.

Побоялась лезть в рюкзак за телефоном. А вдруг, привлеку его даже своим дешевеньким гаджетом? Черт знает. Бояться надо людей, а не животных. Вот таких страшных людей, из ниоткуда появляющихся рядом в момент, когда вокруг ни души. Было настолько страшно, что поймала себе на мимолетной мысли, сожалении, что это оказался не волк, от которого меня спасло бы любое дерево. А человек.

— Должен вот-вот приехать, — проблеяла испуганно.

Сказать, что до автобуса еще час? Что он сделает, если узнает, сколько у него в запасе времени, прежде здесь появится еще хоть кто-то? Мой взгляд зацепился за большой рюкзак у незнакомого парня на спине. Сколько раз уезжала на этом автобусе, никогда никого не встречала на этой остановке. Откуда он взялся? Грибник? Не время сейчас для грибников, тем более в такой глуши.

— Хорошо. Подождем.

Ответив, пугающий до седины человек опустился на скамейку возле меня и вытянул длинные ноги в черных джинсах. Мельком отметила, насколько большой у него размер ноги. Насколько крупный он сам. Даже сидя, плечи незнакомца были где-то на уровне моей груди. А когда же он стоял…

— Но я уверен, что ты ошибаешься, — раздалось негромкое. Чужой человек не повернулся. — Уверен, что до автобуса еще долго. Ну… Подождем. Куда нам… двоим деваться?