Памятник затопленным кораблям. (Сборник рассказов)

Яна Дубинянская

Заглавный рассказ, где юная ведьма-террористка, приехавшая из Львова в Севастополь взорвать символ империи, встречает в «городе русской славы» морячка ЧФ РФ, написан задолго до крымских событий – и сегодня абсолютно невозможен для публикации в России. В сборник вошли рассказы Яны Дубинянской, написанные в нулевые. Рассказы очень разные: фантастические, романтические, философские, ироничные. На всю ширь жанровой палитры, единственное условие – достоверность, честность автора перед собой.

Проклятие графов Собоських

— Пани может кричать, топать ногами, ругаться и писать куда следует. Мест в гостинице нет, — хозяин улыбнулся с видом кота, уже облизавшего всю опрокинутую сметану.

Я вздохнула. Как бы объяснить, что я не собираюсь ни кричать, ни кому-то писать, — но и замерзать ночью в сугробе тоже не хотела бы? Так, чтобы это не вышло очень уж жалко.

С моей шубы успела натечь довольно большая кольцеобразная лужица. Представляю, что творилось с тушью на ресницах.

— Пани может обратиться в гостиницу пана Войтилова, это всего четыре километра вверх по склону, — посоветовал добрый хозяин. — Но там тоже нет мест.

— Простите, — не особенно удачно начала я. — Мне не нужен отдельный номер с удобствами. Мы с мужем уже забронировали себе люкс в отеле «Звезда гор». Муж приедет завтра, и… в общем, мне надо только где-нибудь переночевать. Хотя бы в холле на диване… Мы хорошо заплатим!

Про «Звезду гор» не надо было. У хозяев маленьких гостиниц всегда имеется огромный комплекс неполноценности.

— Пани имеет в виду, что она хорошо заплатит? — уточнил он с ударением на «она».

— Да, конечно… То есть мой муж, мы договорились встретиться здесь…

Хозяин ухмыльнулся.

— Пани уверена, что ее муж приедет? — и совсем уже внаглую, — Пани уверена, что у нее есть муж?

Я была вполне готова закричать, затопать ногами и пожаловаться кому-нибудь в письменной форме. Я замерзла и устала. Я не хотела выходить в метель и топать четыре километра вверх по склону. Я бы скорее кого-нибудь убила.

Влодко, например.

«Будет гораздо безопаснее, Агнешка, если всю сумму повезу я. Тебя ведь постоянно обворовывают! Ну, ну, маленькая, зачем перед отпуском ссориться по пустякам?..»

— Да, разумеется, у меня есть муж. И, разумеется, сейчас я выплачу вам задаток…

Сколько там осталось от моих карманных денег?

— Сожалею, пани, мест в гостинице нет.

И тут я не поверила собственным глазам.

По лестнице со второго этажа спускался Янек Собоський.

1.

В огромной аудитории стоит негромкий ровный гул, и бубнение профессора — далеко не главная его составляющая. Все студенты заняты своими делами. Я, например, внимательно вглядываюсь в листок бумаги, расчерченный на квадраты, некоторые из которых заполнены буквами. Если вставить вот сюда «а», получится слово из семи букв, и у противника не останется никаких шансов.

Я пишу «а», но в другой квадрат — выходит четырехбуквенное слово. Дописываю его в столбик внизу листка и легонько толкаю в спину соседа спереди.

— Передай Собоському.

Он, как всегда, сидит в первом ряду. Как всегда, горбится — он очень высокий. Как всегда, пытается конспектировать лекцию, поэтому не сразу разворачивает мой листочек.

Разворачивает и улыбается — я понимаю это раньше, чем он оглядывается и победно смотрит на меня. Быстро-быстро дописывает недостающую букву; его губы при этом смешно вытягиваются в трубочку.

— Лекция окончена. Панове студенты могут быть свободны.

Он вскакивает и в три прыжка подбегает ко мне. И я не удерживаюсь, чтобы не глянуть мельком по сторонам, ловя завистливые взгляды однокурсниц.

— Тре-панг, семь букв, Агнешка! А ты пропустила, ага!

— Где? Ну вот, опять ты выиграл. Янек, я хочу отыграться!

Он снисходительно усмехается. У него карие глаза доброй собаки и очень нежная белая кожа, подернутая бесцветным пушком. Я закусываю губу — до того хочется коснуться его щеки. Прямо сейчас.

— Ладно, попробуй.

— На социологии сядем рядом, хорошо?

* * *

Янек Собоський был самый завидный жених на курсе. Самый умный и самый высокий. Не самый красивый — но зато граф.

Как-то в университет приезжал его отец — маленький толстый человек с лицом, изрытым последствиями не то оспы, не то юношеских прыщей. Янек совсем на него не похож! — шептались девчонки, прикидывали на глаз стоимость перстня на графской волосатой руке и длинного черного автомобиля на стоянке и делились сплетнями о графском маетке где-то на юге. По всему выходило, что действовать надо как можно скорее и решительнее.

Семестр подходил к концу, курс давно разбился на парочки — но Собоського по-прежнему можно было видеть либо одного, либо в шумной компании. Видно его было издалека — буйная голова, торчащая над остальными, и длинные руки, которыми Янек постоянно размахивал, как мельничными лопастями. Уже не один раз бывало, что какая-нибудь влюбленная дурочка — или хитроумная интриганка — ненароком получала по голове, слишком близко подобравшись к предмету своего вожделения, увлеченному дружеской беседой.

А я смотрела на все это издали. Я вообще была гордая, неприступная и донельзя заученная. Золотой молодежи нашего курса было скучно со мной, а мне было скучно с ними.

Но зато Янеку Собоському было интересно играть на парах в слова или в точки именно со мной — если, конечно, я не слишком часто выигрывала. А мне было интересно с ним. Больше, чем интересно.

Началась первая сессия. Дуры-студентки — они же весьма дальновидные особы — стайками вились вокруг отличника Собоського, наперебой умоляя объяснить тот или иной билет. Янек объяснял. Он знал назубок всю программу. Ну, почти всю…

— Агнешка, у тебя есть в конспекте девятый вопрос по римскому праву? Я тогда болел, а в учебнике на эту тему пол-абзаца.

— Сейчас посмотрю. Не-а — я же вообще редко пишу… Но я тебе так могу рассказать, хочешь?

— Идет! Давай встретимся завтра…

* * *

Зимний заснеженный парк около университета. Вечер — не очень поздний, но уже темный, как ночь. Светло-желтые фонари и длинные синие тени от деревьев. И от нас с Янеком Собоським.

Мы вдвоем. И тихо-тихо.

— Завтра последний экзамен. Социология.

— Ничего страшного, Ян. В нашей группе половина сдали на отлично. Даже Блоньска.

— А тебе что попалось?

Я уже и не помню, что. Разве это важно? Мы вдвоем, и снег скрипит под ногами, и ветки, и фонари. И его лицо с темным морозным румянцем. Янек…

Я люблю его.

— Завтра после экзамена… Давай опять пойдем погуляем!

— Давай… То есть нет, Агнешка, не получится. Отец заедет за мной прямо в университет. По традиции все графы Собоськие встречают Рождество в родовом маетке.

— А-а…

— Но в следующем семестре… Обязательно, Агнешка! Знаешь, ты…

Так тихо. Синяя сетка теней на снегу. Какая-то большая птица взмахивает крыльями, садится на ветку у нас над головами, и ветка роняет снег крупными хлопьями на наши запрокинутые лица. Мы смеемся — беззвучно, не нарушая тишины. Привстав на цыпочки, я отряхиваю снег с его плечей, из-за воротника… И касаюсь, наконец, щек — как давно мечтала; жаль только, сквозь перчатку… И все равно чувствую холод и гладкость.

— Янек…

Нагибаю его большую лохматую голову без шапки. Легонько-легонько целую холодные мягкие губы.

Отступаю на шаг и вижу его широко раскрытые глаза.

Как у испуганной собаки.

* * *

В первый день после каникул он издали кивнул мне и закрутился в галдящей толпе друзей и подружек. Потом сел на другом конце аудитории и досадливо махнул рукой, когда я показала из-под стола расчерченный для игры лист бумаги.

Я подумала, что он, может быть, и прав. Хотя бы в начале семестра надо немного поучиться в полную силу, ни на что не отвлекаясь. Он сидел, как всегда, впереди, сосредоточенно склонившись над конспектом. Ссутуленная спина, волнистые волосы и краешек щеки.

Янек. Мой Янек…

После занятий он ушел, все так же окруженный толпой, сквозь которую трудно было бы пробиться. Что-то говорил, смеялся, размахивал руками. Но ведь он должен подойти ко мне! Мы должны вдвоем, только вдвоем отправиться гулять по зимнему парку…

Завтра.

Я была влюблена, поэтому говорила себе «завтра» довольно долго.

Потом я начала крутиться в компании золотой молодежи, кучковавшейся вокруг Собоського, смеяться глупым шуткам и ходить на пиво после лекций. Мы с Янеком были рядом, участвовали в общей болтовне, но по-настоящему не перекинулись ни единым словом. Однажды он, жестикулируя, больно задел мой подбородок; мельком извинился и продолжал рассказывать какую-то хохму.

Я пыталась встретить его по дороге в университет — одного. Как-то раз у меня получилось. Янек смутился, пробормотал приветствие, ускорил шаги и быстро — я ничего не успела сказать! — добрался до спасительной компании.

Даже сесть рядом с ним на лекции было непросто — охотницы за графским маетком заранее бронировали места. Однажды я все-таки поставила перед занятиями свою сумку рядом с его дипломатом… но к началу пары Янек почему-то сидел совсем на другом месте, едва ли не в последнем ряду.

В парке начинал таять снег.

* * *

— Ян, нам надо поговорить.

— Пошли, Агнешка, ребята ждут.

— Нам надо поговорить.

— Ну что ты заладила! О чем? Пошли!

— Я люблю тебя!

Остановился.

— Хорошо, давай поговорим.

— Почему ты от меня бегаешь, Янек?

— Я?! Это ты за мной бегаешь! Приходится другой дорогой в универ ходить. Что я тебе сделал? И на парах смотришь все время своими глазищами…

— Я люблю тебя… я думала…

— Но почему? С чего это вдруг? У нас ведь ничего не было!..

— Ничего?..

Не плакать. Не плакать!!!

— Агнешка… Я просто не хотел, чтобы… Хорошо, я тебе скажу; но это страшная семейная тайна, и если ты…

— Причем здесь семейная тайна, Янек?..

— Клянись, что сохранишь ее.

— Клянусь…

— Я не могу позволить себе любить женщину. Не только тебя — вообще никого. Существует древнее проклятие графов Собоських… нет, я не могу тебе сказать. Прости, Агнешка. До свиданья.

2.

— Это пан граф Собоський, — важно сказал хозяин гостиницы. Мол, видали, какие люди у нас останавливаются?

— Вижу, — улыбнулась я. — У меня как раз к нему пару слов. Вы позволите?

И сбросила прямо ему в руки мокрую шубу.

У Янека еще в университете было плохое зрение — потому, собственно, он и сидел все время впереди. И до сих пор, похоже, стеснялся носить очки.

А может, я просто сильно изменилась.

— Привет, — сказала я, подойдя вплотную. — Ты здесь один или с семьей?

— Один, — ответил он ошарашенно.

— Какой у тебя номер? Люкс? С диваном?

Собоський пришибленно кивнул, все еще не узнавая меня. Он отпустил небольшую бороду, беспорядочно вившуюся по младенчески-гладким щекам.

— Будь добр, скажи хозяину, что я приехала к тебе.

— Агнешка?..

Хозяин гостиницы освободился, наконец, от многокилограммовой гири моей шубы и подсеменил к нам. Я развернулась к нему: надо было брать инициативу в свои руки, пока Янек все не испортил.

— Прошу пана, я думала, что разминулась со своим другом графом Собоським, но, к счастью, этого не произошло. Я останавливаюсь в его номере. С доплатой, разумеется…

— Разумеется, — повторил Янек.

Хозяин постреливал на нас маслеными глазками и явно прокручивал в голове адаптацию этой истории для приятелей. Мужа она тут ждать собиралась, как же! В одном номере с паном графом…

Кстати, пускай поразмыслит, с кого из нас требовать «доплату». А там и Влодко приедет.

Я ступила на лестницу и протянула Янеку руку.

— Пошли.

* * *

–… и наконец-то вырвались вдвоем в отпуск. А в последний момент его аспиранту поставили на сегодня предварительное обсуждение диссертации. Научный руководитель обязан присутствовать… Мы решили не менять оба билета, и я полетела сегодня, а муж…

Графу Собоському, конечно, не понять, почему это мы не стали менять два билета на самолет, спохватилась я. С его точки зрения — чистое жлобство. И, между прочим, она не лишена оснований.

— Влодзимеж вообще очень хозяйственный.

В номере Янека была широкая, почти двухспальная кровать и маленький диванчик, на котором я надеялась поместиться, поджав ноги. Еще был черно-белый телевизор и букетик сухих цветов на журнальном столике, похожий на пучок сена, который уже попробовала корова. В общем, довольно убого.

— А ты? Что ты делаешь в этой дыре?

Он встал и принялся расхаживать по номеру — от дивана до кровати и назад — опасно размахивая руками, как и в студенческие времена. Заговорил; слушать его было забавно.

— Видишь ли, Агнешка, в жизни человека наступает момент, когда ему хочется познать самого себя, понять, зачем он живет. И тогда появляется потребность порвать с привычным окружением, избавиться от условностей, продиктованных высоким положением и деньгами. Я отправился путешествовать, и не как богатый турист, а как обычный человек, стремящийся изнутри увидеть жизнь своего народа…

— Ты женат? — перебила я не особенно вежливо.

Янек задел вазочку с букетом, и она покатилась по полу, усеивая ковер сеном. Слава Богу, не разбилась, вздохнула я.

— Нет, — буркнул он куда-то в занавеску.

— А девушка у тебя… — я осеклась.

Собоський медленно обернулся. На его бархатистых щеках одно за другим выступали неровные багровые пятна. Пухлые губы по-детски подрагивали среди завитков бороды. В считанные секунды я нарисовала в воображении душераздирающую историю с трагнческой гибелью невесты Янека накануне свадьбы. У человека такое горе — а тут я со своими бестактными вопросами… идиотка!

— Нет и никогда не было, — сквозь зубы пробормотал он. — И пожалуйста, Агнешка, не будем больше об этом.

Но я не удержалась — потому что меня вдруг осенило:

— Проклятие графов Собоських?..

* * *

Когда он вышел из душа, я уже лежала на диванчике, скорчившись в позе эмбриона и по шею закутавшись в покрывало. Янек был в роскошном махровом халате морскими разводами; на открытой груди вились редкие волоски. Покосившись на меня, он поплотнее запахнулся, прошел к кровати, откинул одеяло. Потом вернулся к дверям, выключил свет, в темноте опрокинул, кажется, журнальный столик и кое-как добрался до постели.

— Спокойной ночи, Янек.

— Что?!.. А, да… Спокойной ночи, Агнешка.

Заснуть не получалось. В диване обнаружилась острая пружина; она не пропорола пока обивку, но явно собиралась это сделать ради удовольствия воткнуться мне в спину. Спасения от нее не было, как ни крутись с боку на бок.

А Собоський уже мирно посапывал. Не то что бы я надеялась на джентльменское предоставление мне широкой кровати… в конце концов, Янек с его ростом уж точно не поместился бы на этом диванчике. Но все равно было обидно. Обидно через столько лет опять убедиться, что я ровным счетом ничего для него не значу.

Мы учились вместе еще четыре с половиной года. Я успела пройти все стадии неразделенной любви. Была гордой и равнодушной; избегала бросить на него лишний взгляд — чтоб не подумал! — и страшно ревновала, заметив рядом с Янеком какую-нибудь девушку; затем истово решала начать все сначала, бегала за ним, устраивая засады в коридорах университета; звонила по телефону и молчала; писала длинные письма и одно из них даже отправила… На третьем курсе пошло распределение по специализациям: теперь мы пересекались с Собоським только раз в неделю на общих для потока лекциях… стало полегче.

Потом я поняла, как все это смешно. Потом, когда появился Влодко и наглядно доказал, что любовь — нечто большее, чем один-единственный поцелуй в заснеженном парке.

Я вытянула ноги, положив их на диванный валик. А если бы Янек сейчас встал?.. подошел ко мне… подхватил на руки… На отсутствие фантазии я никогда не жаловалась: картинка из любовного романа живо набросалась в голове во всех подробностях. Подхватил на руки, отнес на большую кровать… «Какой же я был дурак!» — или что-нибудь в этом роде. Прерывистое дыхание и щекотная пушистая щека у моей щеки…

И как бы ты поступила? А?

Я тихонько хихикнула и выгнула спину; пружина поймала момент и, прорвав ткань, вонзилась в кожу.

* * *

За окном была тьма и метель. И одинокий маленький огонек вдали. Возможно, гостиница пана Войтилова.

Я куталась в диванное покрывало: мой халат, как и все прочие вещи, только готовился к утреннему вылету вместе с паном профессором Влодзимежем Каминьским. Что было вполне логично: не взваливать же багаж на слабую женщину. Влодко не подумал о возможной пружине, которая не даст заснуть его жене…

— Агнешка?

Я обернулась.

Янек сидел на постели, прижимая к груди край одеяла. Отблеск от снега за окном освещал его лицо.

— Почему ты не спишь?

Пожала плечами: не жаловаться же на диванчик — будет выглядеть, будто я напрашиваюсь в кровать.

— Не спится. Бессоница.

— Я иногда думаю, — неторопливо заговорил он. — Помнишь, на первом курсе? Какие мы были молодые… Верили в себя, в будущее, надеялись научиться чему-то важному в нашей альма-матер. И в то же время так беззаботно ко всему относились… эти игры на листочках, помнишь?

Я помнила. Сейчас, в темноте, даже Янеков высокопарный стиль звучал не так уж забавно.

— Порой мне кажется, что это было самое счастливое время моей жизни…

— Правда?

Я присела на край кровати. Протянула руку.

Просто так.

— Ян…

И коснулась его щеки.

* * *

— Уйди!!! Оставь меня в покое! Что я такого сделал, что ты до сих пор меня преследуешь?!!

— Янек, ты что?..

Он отпрянул с таким видом, словно до него дотронулись не кончиками пальцев, а по меньшей мере раскаленной кочергой. А этот нелепый вопль? Я сидела, вконец оторопев, и совсем некстати размышляла о том, какая у него нежная, почти детская кожа лица. Мне б такую…

— Кто тебе сказал, что я остановился в этой гостинице? Ты ведь знала! И явилась сюда, и не постеснялась подлым обманом пробраться…

Конец ознакомительного фрагмента.