Сны Великого Моря. Алаутар

Яна Белова

Каждый, хочет того или нет, создает вокруг себя свой мир своими действиями, желаниями и мечтами. Если на это способны смертные, то что говорить о бессмертных, всемогущих стихиях?Алаутар – мир, созданный мечтой Великого Моря.Эта книга о любви. Смертных и бессмертных. О прекрасных снах и жутких кошмарах, которые время от времени становятся самой настоящей реальностью.

Пролог

Москва. 2010 год

Она шла с работы. Серое стильное пальто, купленное на распродаже в Охотном Ряду, длинный малиновый шарф, замотанный вокруг горла, узкие потерто-серые брюки, на которые она потратила половину первой своей московской зарплаты… Одна из миллионов бессердечных спешащих по кругу людей — роботов с пустыми глазами. Иллюзии развеяны, мечты только о деньгах, реже о сексе, о любви и чувствах речи давно не идет — нет ни времени, ни сил. Каждое утро сорок минут в метро, девять-десять часов бессмысленной суеты офисного бытия и вновь сорок минут под землей; съемная комната, продавленный диван, разогретые в микроволновке полуфабрикаты и сон без снов — черная яма усталости, в которой гибнут любые мимолетные эмоции. Робот. Программа на самоуничтожение была запущена восемь месяцев назад, когда она полная надежд на «лучшую жизнь» сошла с подножки поезда «Архангельск-Москва».

Она спустилась в подземку. В лицо дыхнуло жаром и оплавленной резиной, шум, суета, люди. Москва никогда не спит — это факт. Электронные часы над тоннелем показывали 23:23.

«Чего интересно, всем дома не сидится?» — мелькнула невеселая мысль, — «У всех что ли корпоративы, посвященные 8 марта?».

Если не у всех, то у многих — вон девица с букетом и вон еще одна с одной розой в пушистом целлофане. Свой букет она оставила на рабочем столе, что толку тащить его в коммунальную квартиру, куда она ездит только ночевать. В конце концов, на работе она проводит гораздо больше времени. Завтра у многих выходной. У многих, но не у нее. Сама вызвалась работать, лишь бы не сидеть дома, не слышать пьяных речей соседей за стеной, не слоняться из угла в угол, не зная куда себя деть и не думать.

Поезд подъехал почти сразу и, что удивительно, пустой. Она оказалась прямо перед разъехавшейся дверью. Вошла. Села. И только тогда сообразила, что следом никто не вошел. Люди на станции стучали по закрытым дверям, но машинисту, видимо, не было до этого дела. Сама она вошла, будто через стену вагона, там, где только что была дверь оказались сиденья. Испугаться она не успела, поезд тронулся, ее вдавило в сиденье, и затопившая салон тьма поглотила сознание.

Прошло несколько минут или несколько лет, прежде чем она вновь пришла в себя. Все двери вагона были открыты. Мозг заработал в три раза быстрее. Схватив сумочку, она опрометью кинулась вон из вагона. Двери вновь захлопнулись и поезд тут же уехал, оставив ее на пустой, явно заброшенной служебной платформе, заваленной арматурой и бетонными плитами. С потолка капала вода, тусклое освещение не позволяло рассмотреть все «достопримечательности», четко видно было лишь строительный мусор под ногами.

Страх сполз по спине стайкой мелких мурашек. Что же такое происходит? Воображение рисовало жуткие образы, под их натиском логика сдавала бастионы один за другим. Как это могло случиться и почему именно с ней? Паника стучала в висках, она из последних сил сдерживалась, чтобы не заорать. Пробираясь сквозь завалы, она вдруг услышала странный, явно чужеродный для этого места звук — будто кто-то стонал. Не призрак, не чудище, а человек из плоти и крови, которому было определенно хуже, чем ей самой.

Осторожно, стараясь производить как можно меньше шума, она пошла на звук. Качающаяся под потолком лампочка высветила покосившуюся пластмассовую табличку на перевернутой вверх ногами железной скамье «станция Волоколамская». Такой станции она не знала, но раз это все-таки «станция», то можно рассчитывать, что где-то поблизости могут находиться работники метро.

Стоны стали слышны отчетливей, за следующим бетонным блоком обнаружился их источник — молодой, завернутый в какое-то тряпье человек с белыми, залитыми с одной стороны кровью волосами, лицо приятное, но какое-то странное. Приглядевшись, она поняла, в чем именно заключалась эта странность. При более чем светлых волосах, у парня была загорелая кожа и черные, будто прочерченные по линейке прямые брови. Он казался совсем молодым, на вид лет двадцать или чуть больше. Она слегка тронула его за плечо, парень застонал громче. Дышал он тяжело и прерывисто.

— Да что же такое делается, — едва слышно пробормотала она, заметив торчащий у него в ноге чуть выше колена нож с резной блестящей рукояткой.

Она беспомощно огляделась по сторонам, ни входа ни выхода по-прежнему увидеть не удалось.

— Что же делать? — в отчаянии заломив руки, она смотрела на него не в силах пошевелиться.

То что сначала показалось лохмотьями, при ближайшем рассмотрении оказалось меховой диковинной курткой с широкими, как у мантии рукавами, из воротника что-то таинственно поблескивало. Поддавшись какому-то неведомому порыву, она сдернула это что-то с его шеи, порвав тонкий кожаный шнурок.

Стоны мгновенно стихли, дыхание сделалось ровнее и глубже.

— Черт побери! — всхлипнула она, когда он внезапно пошевелился, — Да что же это такое?! — не видевшие свет последние восемь месяцев слезы градом брызнули из глаз.

Он перекатился на бок и вдруг с легкостью выдернул из ноги глубоко сидящий нож. Она взвизгнула и, отпрянув, больно ударилась локтем о бетонный блок. Он неправдоподобно быстро и резко вскочил на обе ноги и, перехватив нож в другую руку, выхватил из недр своей странной куртки еще один.

— Мама, — только и смогла пробормотать она.

Однако ничего не произошло. Осмотревшись, и, видимо, не расценив ее как возможную угрозу, он вновь плавно осел на пол. Чуть ли не до плеч достававшие густые, слегка вьющиеся, неправдоподобно белые волосы свалились на лицо, ножи со стуком упали на бетонный пол.

— Вам надо в больницу, — ее слова звучали будто со стороны, — вы ранены…

— Где я? — глухо спросил он. Голос у него был глубокий и мягкий.

— Спроси что попроще, — она вновь обреченно огляделась по сторонам, взгляд случайно упал на зажатый в ладони серебристый кулон в виде спирали, сдернутый с его шеи, — Это ваше, возьмите, — она протянула его хозяину, но тот лишь замотал головой.

— Я не могу, пусть останется у вас, госпожа.

— Госпожа? — тупо переспросила она.

Он непонимающе уставился на нее, глаза у него явно светились в темноте.

«Обдолбанный» — с тоской заключила она, немного расслабившись. Это многое объясняло. Кровь все еще сочилась из ранки на его виске, казалось, он этого не замечает. Силы покидали его на глазах, он прислонился спиной к бетонному блоку, зажал рукой порезанную ногу, поморщился от боли.

— Вы отведете меня к Великой госпоже? — с надеждой спросил он.

— Это еще кто?

— Великое Море, госпожа Марина или, быть может, здесь Солеа? — нетерпеливо дернул подбородком парень.

— С меня хватит! Я хочу домой! — она вскочила на ноги, но вспомнив, где находится, тут же села обратно, уйти она боялась, хоть и наркоман, а все же живое существо, к тому же вопреки здравому смыслу с ним она чувствовала себя в безопасности. Горло сдавили рыдания. Как же давно она не плакала.

— Подумайте, где бы вам хотелось оказаться и дайте мне руку, — прохрипел он, протягивая ей окровавленную ладонь.

— Я хочу домой, — булькнула она, но вместо обшарпанной комнаты на шестом этаже безликой многоэтажки в Марьино представила маленький уютный дачный домик своей тетки, где жила, пока не устроилась на работу и не сняла собственное «жилье».

Воздух вдруг завибрировал и зазвенел, стал плотным, а потом вовсе исчез на несколько секунд. Она вскрикнула и упала на дощатый пол, в следующую секунду на нее свалилось бесчувственное тело странного незнакомца. Перед глазами плыли красные пятна. Какое счастье просто дышать, воздух больше не отдавал сыростью и могильным холодом, пахло сухими травами и пылью, тишина и темнота ничуть не давили.

Она осторожно перекатила отключившегося наркомана на спину, встала, задев рукой выключатель.

Это был определенно дом тетки, да даже если бы это был любой другой дом, ее удивление не стало бы больше. Как?! Как такое возможно?! Может, это у нее глюки? Коллеги подсунули галлюциногенных грибов в салат, вот ее и плющит… Не верилось. В глубине души она прекрасно знала, что простого объяснения происходящему не существует. Единственный, кто мог ответить на ее вопросы лежал без сознания, заливая пол кровью. Как же она сразу не поняла, это все из-за него!

Подвеска-спираль врезалась в ладонь, она аккуратно положила ее на стол, размотала шарф, сняла пальто, и, бросив все это на закрытый белым чехлом диван, отправилась на поиски аптечки. Не хватало еще, чтобы он отдал концы в тетушкином доме, доказывай потом, что это он затащил ее сюда прямиком с неведомой станции метро. Никто не поверит же, она бы и сама не поверила.

Аптечка нашлась быстро, в отличие от бинтов. Пришлось разрезать на полоски старую простынь. Налив в таз воды, она присела рядом с загадочным гостем.

Он умудрился прихватить с собой оба ножа, похожие одновременно на средневековые кортики и мясницкие тесаки — тяжелые массивные рукоятки, смертоносно острые и тонкие лезвия украшали неведомые символы. Она осторожно разрезала на нем не пожелавшую расстегиваться куртку и кожаные штаны от колена до бедра. Рана выглядела ужасно — глубокая, с рваными краями, кровь почему-то остановилась, хотя по идее должна была бы хлестать фонтаном.

Руки мелко дрожали, пока она промывала и обрабатывала антисептиком рану, мозг лихорадочно перебирал возможные логические объяснения случившемуся, но ничего более рационального чем жестокий розыгрыш, не нашел. Закончив с ногой, она переключилась на ссадину на голове, оказавшуюся, вопреки ожиданиям, обыкновенной царапиной. Парень по-прежнему пребывал в забытье, не откликаясь на ее действия даже стоном.

— Кто же ты такой? — вздохнула она, проведя ладонью по горячей и гладкой, будто никогда не знавшей бритвы щеке, — Надеюсь, ты мне все объяснишь. Только попробуй не объяснить!

Словно в ответ с его губ сорвался тихий стон.

— Давай, давай, приходи в себя, — она намочила чистую тряпку и провела ею по его лицу и шее. Под курткой обнаружилась не менее странная черная рубашка из тонкого батиста с глубоким воротом и шнуровкой вместо пуговиц.

Он вновь застонал и на этот раз открыл глаза.

— Вот и умница, — облегченно вздохнула она, стирая со лба проступившую испарину, — Тебе лучше?

— У меня нет сил, — булькнул он, — я истратил все.

— Это ничего, силы дело наживное, — она чувствовала, что и сама страшно устала. Напряжение постепенно уходило из тела, делая руки и ноги неподатливо ватными.

— Я вам обязан жизнью, я ваш вечный должник, — пробормотал он, щурясь от яркого света.

— О бог ты мой, — вздохнула она вытирая следы крови с пола, — Это слишком. Давай дозировано с ума меня сводить, не убежишь до утра?

— Куда надо бежать? — не понял он.

— Никуда не надо, — фыркнула она, — Давай, говорю, до завтра все разговоры оставим, я плохо соображаю сейчас.

— Вы…

— И говори мне ты, а то я чувствую себя неуютно, — добавила она, поднимаясь с колен, — Ты встать и дойти до кровати сможешь?

Он помотал головой.

— Разве что на рассвете.

— Ладно, тогда я принесу тебе одеяла и подушку, поспишь здесь

Зимой тетка не приезжала на дачу, так что опасаться внезапного вторжения не стоило. Дом отапливался только камином в гостиной первого этажа — как раз в ней они и оказались. На втором этаже гуляли сквозняки, потому, поразмыслив, она тоже решила спать в гостиной, на диване.

— Сейчас разожжем камин, не замерзнем, не бойся, — зевнула она, вернувшись со стопкой одеял.

— Как мне называть вас? — тихо спросил он, наблюдая за ней из-под прикрытых черных пушистых ресниц.

— Света или Светлана, как удобнее, а тебя как?

— Дамард — мое имя, но вы можете называть меня как угодно.

— Ты! Слышишь? Говори мне «ты»! — она закончила последние приготовления и склонилась над ним, чтобы помочь передвинуться на устроенную лежанку и почувствовала едва уловимый аромат талого снега, — Ну, последний рывок и баиньки. Кстати, хороший парфюм.

Она помогла ему стащить с плеч разрезанную куртку, снять высокие сапоги из мягкой, похожей на перчаточную, кожи и улечься поудобнее. Под тонкой тканью рубашки ощущались стальные рельефные мускулы, чего с первого взгляда заподозрить было невозможно, он казался стройным и изящным. Сразу стало понятно, что сложен он потрясающе: тонкая талия, широкие плечи, рельефный твердый пресс и все это при высоком росте и смазливой, хоть и не совсем обычной физиономии

— Блин, ты мог бы на стриптизе состояние заработать, — хохотнула она, укрывая его одеялом.

— Я не понял, — честно признался он.

— Это хорошо, — усмехнулась она в ответ, отчаянно жалея, что он увидел ее растрепанной и рыдающей. Первое впечатление безнадежно испорчено, теперь понравиться ему будет сложнее.

Вообще-то ей никогда не приходилось сокрушаться по поводу собственной внешности. Единственное, что подчас выводило ее из себя — категоричные отказы многих верить, что ей уже 28, в разумных пределах это льстит, но когда на собеседованиях вежливо интересуются «первый ли у вас это опыт работы», а на кассах в алкомаркетах спрашивают паспорт — это уже перебор. Ее густым темно-каштановым блестящим волосам подруги завидовали с детства, равно как безупречной бархатной коже. Фигура также не вызывала ни у кого нареканий, все было при ней и на своем месте, даром семь лет занималась художественной гимнастикой.

Поймав себя на подлых мыслишках, она едва не расхохоталась. Это ведь надо так одичать, вот что одиночество с людьми делает.

Спустя пару минут он уже крепко спал. Света, напротив, еще долго не могла уснуть. Отмахиваться от очевидного не имело смысла. Незнакомец не был наркоманом, ее никто не разыгрывал, путешествие из недр подземки на тетушкину дачу фантастично без всяких «но». Ее жизнь встала с ног на голову и этого уже не поправить, да и не хочется ничего поправлять. Впервые за последние восемь месяцев она чувствовала себя живой.