Дом для Лиса

Яна Белова

Ему 10 лет и он один против целого мира. В прошлом остались скитания по улицам, вокзалам, приютам, смерть отца, предательство родственников…Однако ему повезло упасть под колеса, прямиком в новую, удивительную жизнь.

Глава 1

Странный поворот расщедрившейся судьбы. Можно было отдохнуть, набраться сил после затяжного марафона по пыльным дорогам, негостеприимным мегаполисам и дышащим безнадегой городкам.

Через пару недель Лис ожил, ушла усталость и боль. Имя прозвище крепко прицепилось к нему и понравилось настолько, что уже не хотелось от него отказываться. Синяки поблекли, шов на лбу рассосался, остался лишь тонкий белый шрам. К его услугам всегда был набитый разными вкусностями холодильник, бассейн и большая библиотека из красочных недетских книг: исторические и любовные романы, легенды о ведьмах и колдунах, детективы и подарочные путеводители с многочисленными картами и фотографиями далеких стран. Лис готов был целыми днями листать эти атласы, выбирая где бы ему хотелось жить.

Никто ему ничего не запрещал, на него почти не обращали внимания. Соня уезжала рано утром и возвращалась ближе к ночи, плотно ужинала, выпивала бокал крепкого кофе, говорила с кем-то по телефону по-английски и по-испански и, завернувшись в теплый плед, засыпала на диване в холле первого этажа. По выходным приходили две немолодые женщины, убирались в доме, чистили бассейн и, хоть и посматривали косо на нового жильца, ничего не спрашивали и не заговаривали с ним. Соня привезла ему ворох рубашек, футболок и спортивных штанов, джинсы, джинсовую куртку и теплую кожаную, а также сапоги и кроссовки, точно угадав размер.

Ровно через неделю приехал врач, проверил качество своей работы и, убедившись, что все в порядке, подарил своему пациенту светло-голубой камешек в форме звездочки на серебряной цепочке.

— Это талисманом тебе будет, фарт у тебя, парень.

— Как это? — удивился Лис, рассматривая каменную звездочку.

— Под счастливой звездой ты родился.

Он готов был поспорить, но не стал.

Уходить из гостеприимного дома не хотелось, ему никто помешал бы, не стал бы уговаривать, но и торопить его уход никто не думал.

По утрам он бродил по лесу, спускался к реке и подолгу сидел на холодном песке, наблюдая за наскакивающими друг на друга волнами, оставляющими на песке вездесущие желтые листья, вдыхал влажный, саднящий горло холодным металлическим привкусом воздух, и не думал ни о чем. Будущего не существовало, о прошлом он вспоминать не любил, настоящее ему нравилось, лишь бы длилось оно подольше.

Предоставившая в его распоряжение свой дом девушка почти не разговаривала с ним, ничего от него не требовала и не ждала. Он был несказанно ей за то благодарен, отпадала необходимость врать и лицемерить. Впервые за последние два года его ничего не волновало и не тяготило, но едва ли он мог дифференцировать собственные эмоции. Каждый день походил на предыдущий — хмурое небо, тишина пустого дома, бесцельное шатание по окрестностям, книги, теплое кресло, не по возрасту крепкий кофе, молчаливый ужин в компании вечно что-то читающей девушки хозяйки, полусонный треп телевизора, снова книги и беспокойный сон, полный сумбурных воспоминаний. Несколько раз ему казалось, будто чьи-то теплые руки мягко вытаскивают его из пучины кошмаров, но всякий раз он забывал просыпаться.

Сколько он себя помнил, любые изменения в его жизни приходили резко и сразу.

В один из дней девушка забыла вернуться домой. Когда часы на кухне пробили три, темнота и тишина, столь им любимые ранее, обрушились на него неподъемной глыбой, лишив воздуха. Его накрыла форменная паника, глухая тоска и отчаяние вырвались наружу с давно позабытыми как явление слезами. Он очертя голову носился по дому, включая все, что попадалось под руку — светильники, вентилятор, телевизор, стереосистему. В конце концов, он навернулся с лестницы, неудачно подвернув ногу, кости хрустнули, и встать он больше не смог, заполз под журнальный столик и затих, глотая слезы. Из ноги боль растеклась по всему телу, вернув его к привычной гамме ощущений. Время капало, никуда не двигаясь, каждая минута казалась вечностью. Тихо поскуливая, Лис встретил рассвет.

С первыми лучами заспанного осеннего солнца вернулась Соня. Задремавший было Лис подскочил от шквалоподобного мата, выплеснувшегося в никуда.

— Какого черта ты здесь устроил!? — гаркнула она, вытащив его из-под стола, но стоило ей разглядеть его вывернутое под неестественным углом колено, как к сказанному прибавилось еще несколько непереводимых и непечатных предложений.

Она уложила его на диван и, зажав виски, присела рядом.

— Прости меня, пожалуйста! Прости, я не буду больше, — захныкал Лис, вцепившись обеими руками в рукав ее замшевого плаща, — прости, прости…

— Пал Саныч уехал на конгресс до среды, — вздохнула она, положив руку на его пылающий словно в лихорадке лоб, — Как я объясню в больнице кто ты?

— Не надо в больницу! — заорал не своим голосом Лис, извернулся, попытавшись встать, но она легко придавила его локтем к дивану.

— Лежи спокойно! — вновь фыркнула девушка, — Выхода нет, перелом серьезный, хочешь хромым на всю жизнь остаться, дурья твоя башка!

— Я хочу остаться здесь, с тобой, — икая, выдавил Лис. Его колотила крупная дрожь, — Я не кололся никогда, у меня нет СПИДа и мозги у меня целые, клея я не нюхал.

— Я за тебя рада, — усмехнулась Соня, голос потеплел, а лед в глазах дрогнул и вдруг исчез, — я живу не здесь, а в Испании, там моя семья, моя дочка, мой бизнес. Сюда я приезжаю редко.

На Лиса будто вылили ведро ледяной воды, истерика сошла на нет, слезы высохли.

— А дочка большая?

— Три с половиной года, — она осторожно взяла его на руки, стараясь не тревожить покалеченную ногу, двинулась к двери.

За спиной продолжала греметь музыка.

— Не оставляй меня, — вновь тихо всхлипнул Лис, когда машина вылетела на трассу.

Вопреки его ожиданиям она услышала и даже сочла нужным ответить:

— Заткнись, дай подумать!

Нестерпимая боль раздирала ногу, но безумная надежда зажглась, и разум оказался бессилен перед ее волшебным сиянием. Она не стала объяснять, почему не может оставить его, не стала оправдываться или утешать, она не рассмеялась и не рассердилась.

Он отказывался понимать себя, совсем недавно ему никто не был нужен, он всех ненавидел или, по меньшей мере, старался держаться ото всех на расстоянии. Он привык доверять своему внутреннему чутью, а оно твердило, что именно теперь решается его дальнейшая судьба. Он вытянул из-под рубашки свой талисман и, зажмурившись, прижал его к губам.

Сложности начались уже в приемном покое, когда на традиционный вопрос: «Как тебя зовут?», он выпалил первое, что пришло в голову, а именно «Лис» и отказался как-то комментировать свой ответ. У Сони фантазия оказалась богаче.

— Алисандэр дэ Луидэрэдэс. По-русски говорит правильно, но плохо, 10 лет.

Медсестра вытаращила на него глаза, и Лис благоразумно захлопнул рот. До конца процедуры к нему с вопросами не приставали, только молча кивали друг другу на поблекшие синяки и ссадины на его теле.

Сделали снимок, наложили облегченный гипс, накачали обезболивающим. От усталости и нервного перенапряжения Лис заснул, однако сквозь сон до него дотягивались обрывки разговоров.

— Я заберу его домой! — в голосе Сони слышалась неприкрытая угроза.

— Ему потребуется операция, повреждены связки и мениск. Вы недооцениваете серьезность полученной травмы.

— Он гражданин Испании и по возвращении домой ему будет оказана лучшая медицинская помощь!

— Полагаю там поинтересуются происхождением данной травмы и следами от прошлых.

— Давайте откровенно, что вы хотите?

— У меня сын его возраста, насилием вы ничего не добьетесь.

Надо проснуться, неужели эта дубина думает, что это Соня ему ногу сломала, надо проснуться и сказать все, что он думает по сему поводу. Но ведь он испанец, он должен говорить по-испански, пока он вспоминал те немногие иностранные слова, которые знал, связь с реальностью распалась.

«…он брел по обочине пыльной дороги, подволакивая правую ногу, как плешивый бездомный пес. Его обманули, предали, бросили, как когда-то мать, а потом отец. Он вновь оказался на похоронах, где главной темой разговоров оставался дележ имущества и бизнеса покойного. Во сне он мог позволить себе сказать всем собравшимся, какие они мелочные подлые и жадные и убежать. Бежать, бежать, только нога у него почему-то одна и он падает».

— Тшшш, тихо.

Чуть приподняв за плечи, Соня слегка встряхнула его, он услышал собственные громкие всхлипы, удивленно осмотрелся по сторонам и, облегченно вздохнув, откинулся обратно на подушки. Он был дома, не у себя, но дома. Соня сидела на краешке кровати, усталая и встревоженная.

— Послушай меня внимательно, — быстро заговорила она, вставая, — обстоятельства изменились, из-за твоей идиотской выходки теперь тебе придется долго лечиться, чтобы нормально ходить. Ты должен решить… — она замялась и, подойдя к окну, долго смотрела сквозь пелену дождя на серо-синюю ленту могучей русской реки.

Лис боялся пошевелиться, ожидая приговора, возвращаться в приют он не собирался и прекрасно представлял, что его ждет зимой на улице с недееспособной ногой.

— Сегодня в больнице мне удалось обойтись без документов, своих и твоих, но через 10 дней по идее я должна уехать, я не смогу протащить тебя через границу, просто придумав очередную сказку, — она снова замолчала, пристально и бесцельно вглядываясь в потоки шуршащего по карнизам дождя, ниагарскими водопадами растекающиеся по стеклу.

— Тебе будет сложно, Лис, очень сложно, но это, наверное, твой единственный шанс.

Скорее почувствовав, чем, осознав смысл сказанного, он выпрыгнул из-под покрывала и на одной ноге подлетел к окну, врезавшись в спину девушки, буквально повис на ней, зарывшись лицом в ее длинный шерстяной свитер.

— Тихо, тихо, что ж ты делаешь, подлец?! Не стой на правой ноге! — взвилась Соня, однако не пытаясь оттолкнуть его, — Брысь в кровать, не для того я столько бабла выложила, чтобы ты сейчас все псу под хвост спустил! — тон у нее был явно поставленный, холодный, начальственный, не оставляющий сомнения в недвусмысленности формулировок, вот только теплота обнимавших его рук мешала поверить, что она так уж сильно рассердилась.

Когда Лис все же соизволил доскакать до кровати, она вернулась к прерванной теме.

— Чтобы усыновить тебя нам придется так или иначе все о тебе узнать, кем были твои настоящие родители, есть ли у тебя официальные опекуны. Я просила бы тебя облегчить нам муторный процесс выяснения подробностей. Расскажи, что знаешь.

— Твой муж не будет возражать? — вдруг опомнился Лис, вспомнив о сложностях, разделяющих желаемое с действительностью.

— Ну, когда я ему позвонила и сказала об этом, он назвал меня чокнутой самодуркой, — усмехнулась Соня, — ты ему понравишься, я уверена. Завтра он прилетит, познакомитесь.

— Я не слова по-испански не знаю, — заволновался Лис, — а что будет, если он не согласиться?

— Он русский на большую часть, — засмеялась Соня, впервые за все время, — как-нибудь поймете друг друга. Ничего не бойся, Максим — очень светлый и добрый человек, вздорный немного, но если уж он меня терпит, то с тобой подавно смирится. Я сейчас принесу что-нибудь пожевать, вздумаешь встать, башку откручу.

Почему-то он не сомневался в правдивости ее слов, впервые за последние два с небольшим года он кому-то поверил. Из зеркала над камином на него смотрел какой-то незнакомый худой мальчишка. На загорелом лице жили только большие темно-зеленые глаза, среди черных волос сбоку серебрилась седая прядь, напоминание о плановой зачистке столичных вокзалов от попрошаек и беспризорников. Он не узнавал себя, едва ли представляя, кто он вообще такой.

В дверной проем с трудом протиснулась Соня с большим тяжелым подносом со всевозможными вкусностями: пицца с ветчиной, круассаны со сгущенкой, бутерброды с сыром и помидорами, сок и кофе. Лис едва сдержался, чтобы не облизнуться, без промедления накинулся на еду. Пока Соня смаковала круассан, он успел расправиться со всем остальным, дожевал даже листы салата, на которые для красоты была выложена пицца.

— Ну, так ты мне расскажешь о себе? — дождавшись пока он допьет свой сок, Соня вернулась к прерванной беседе.

Лис глубоко вздохнул и, зарывшись поглубже в плюшевое покрывало, выпалил:

— Я жил в Подмосковье, родных у меня нет, никто не станет возражать, чтобы меня забрали, я никому не нужен.

— Звали тебя как?

— Денисов Егор, не называй меня так, ладно? — он отвернулся, желая скрыть заблестевшие в глазах слезы.

— Обещаю, — без тени какого-либо выражения кивнула она, отряхивая от крошек руки, — криминал за тобой есть? Я имею в виду официальные дела, когда тебя за руку ловили.

Лис кивнул.

— На Серябрекове Косте и Лошкареве Ване кражи, на учете как бродяга стоит Романцев Влад, а за Егором только побег из интерната и кража своего же имущества, в смысле из своего же дома.

— Очень замечательно, — вздохнула Соня, — а что никому не приходило в голову послать запрос и выяснить?

— Эти люди на самом деле есть, я их знал, к тому же за выяснение им не платят! — зло фыркнул Лис, — Есть план, закрыть такое-то количество таких как я, отловили, закрыли, для отмазки написали фамилию и имя, когда родился и все!

— Ты хотел бы, чтобы было иначе? — вдруг спросила она, внимательно наблюдая за ним.

Лис пожал плечами.

— Нет, наверное, было бы только сложнее, все равно одна показуха была бы.

— Тогда нет смысла злиться.

— Они все скоты, парят про мораль, уси-пуси все такое, а сами бумагу из толчков тырят и плавленый сыр за колбасный по отчетам гонят.

Это кипело давно. У Лиса было бурное прошлое, полное недетских обид и ненависти. Он сменил около десятка городов и почти столько же имен, жил на пустых дачах, людных вокзалах, в переходах метро и просто на улице, умел вскрывать замки и мастерски обчищать карманы и при этом умудрился остаться обыкновенным ранимым ребенком. Соня задумчиво слушала его, не перебивая ни единым словом.

— Мне еще надо знать дату твоего рождения, настоящую дату.

— 30 ноября. Сделайте мне другую дату потом, сможете?

Соня кивнула.

Тикали часы, за окном по-прежнему накрапывал дождь, выговорившись, Лис вновь почувствовал себя усталым и больным, но уже не обреченным.

— Скажи честно, зачем ты это делаешь? — он пытался поймать ее взгляд и не мог, она смотрела внутрь себя.

— Я верю в судьбу, Лис.

— И что? — переспросил он, видя, что продолжать она не собирается.

Соня тепло улыбнулась, вдруг посмотрев ему прямо в глаза.

— Каждый человек однажды или не однажды оказывается перед неким выбором, ему предоставляется возможность что-то сделать, и он волен либо воспользоваться ею, либо упустить. Я не знаю, чем обернется для меня данный шаг, не знаю, и гадать не хочу. Я не знаю ответа на твой вопрос. Хочешь чаю? — без какого-либо перехода спросила она, укладывая в стопку пустые тарелки.

— Хочу, только мне кое-куда сходить надо, — лукаво ухмыльнулся Лис, намереваясь встать.

— Подожди, я костыль тебе принесу, — хмыкнула Соня, — нельзя тебе пока на ногу наступать.

Через минуту она вернулась с новеньким, синим костылем — трансформером, способным превращаться в элегантную тросточку.

— Здорово! Секретное оружие…

— Иди уже, — фыркнула Соня, — потом наиграешься.

Остаток дня прошел в ленивой полудреме перед телевизором и бесконечных перекусах. Соня оккупировала ванную комнату на добрых два часа, после чего отправилась к себе, прихватив с собой ноутбук. Когда заскучавший Лис сунулся к ней в комнату, то застал ее спящей. Видимо, к запланированной работе она так и не приступила. Лис накрыл ее концом покрывала и тихо удалился, стараясь не стучать своей временной третьей ногой.

Он успел привыкнуть к своеобразному жизненному укладу Сони и не мог заставить себя не думать о предстоящем знакомстве с ее мужем и о том, что после его приезда все может кардинально измениться. Что именно может измениться, а главное, насколько кардинально, он не представлял и оттого тревожился еще сильнее. Соня отличалась от всех знакомых ему женщин, наверняка, ее супруг также не являл собой образец средней статистики. Эта мысль утешала.

Нога то и дело напоминала о себе тупой дергающей болью. Мелочь. Лис научился не замечать подобного рода дискомфорта. Куда больше его волновало то обстоятельство, что на гипс ничего не натягивалось, кроме пижамных штанов Сони. Не ходить же все время в разрезанных до бедра джинсах.

В гостиной заверещал телефон, и он впервые снял трубку. Его о чем-то спросили на английском языке, он не придумал ничего лучшего, как ответить по-русски, чтобы перезвонили попозже, и отключил телефон.

На следующее утро он проснулся позже обычного, в совершенно пустом доме. Рядом на подушке лежал длинный инструктаж, предостерегающий его от излишнего хождения как внутри дома, так и за его пределами. Завтрак ждал его здесь же, у кровати на изящном катающемся столике: яблоки, йогурт, круассаны и традиционные бутерброды с колбасой. Не успел он поесть и влезть в свои порванные джинсы, как внизу хлопнула входная дверь, и дом наводнился громкими сердитыми голосами. У Лиса сжалось сердце. Один из них был незнакомым, мужским и крайне недовольным. Осторожно приоткрыв дверь своей комнаты, он выглянул на лестницу. Как назло голоса переместились на кухню, но некоторые фразы все же долетели до него:

— Это не щенок, это живой человек! Нельзя принимать такие решения с бухты барахты!

— Ты не будешь участвовать? Не надо! Я оформлю его как своего племянника, сына Ритки и все!

— Как у тебя все просто, — усмехнулся, судя по всему, Максим, — Знаешь, как на самом деле получится? Ты свалишь на очередную грандиозную презентацию нового светила мировой литературы, а я буду заниматься этими дурацкими формальностями, моя работа, это ведь подождет.

— Не говори так.

Соня заговорила на порядок тише, и Лис уже не мог ничего подслушать, закрыл дверь и сел на пол, подперев ее своей спиной. В носу защипало. Глупости, чего он вообще ожидал, на что он смел надеяться?

Вдруг в дверь кто-то царапнулся, кто-то маленький и слабый. Не вставая, Лис подвинулся и приоткрыл дверь. На него смотрели внимательные карие глаза маленькой девочки, как две капли воды похожей на Соню, только волосы у малышки были темнее и слегка вились на концах.

— Ты кто? — удивился Лис.

— Крис, а ты?

Она протянула ему свою маленькую ладошку в знак приветствия, Лис осторожно ее пожал.

— Я Лис.

На лестнице послышались шаги, и чей-то незнакомый женский голос что-то сказал по-испански. Девочка протиснулась в комнату и уселась рядом с ним на пол, приложила палец к губам.

— Надоела, — фыркнула малышка, сморщив хорошенький изящный носик, здорово напомнив при этом мать, — Я не хочу спать, — говорила она с легким акцентом, но вполне правильно и чисто.

— Это кто там?

— Мария.

— Твоя няня? — догадался Лис, стараясь говорить как можно тише

— Папа сказал, что ее надо взять с собой, я бы ее оставила дома, я уже большая. Еще папа говорит, что пока мой брат будет болеть, мы будем здесь жить.

— Какой брат? — удивился Лис.

— Не знаю, я его никогда не видела, а ты видел? — она серьезно посмотрела на него, скрестив на груди руки.

Лис потерял дар речи, боясь поверить в очевидное. Так значит, они все уже решили.

В дверь вновь постучали, на сей раз громко и требовательно. Крис театрально закатила глаза и, не долго думая, нырнула под кровать. Лис приоткрыл дверь.

— О! Простите, вы и есть тот самый мальчик? — на пороге нарисовалась высокая немолодая дама в строгом деловом брючном костюме. У нее была смуглая кожа и аккуратно уложенная прическа, волосок к волоску. Говорила она немного странно, отделяя паузами каждое слово.

— Наверное, да, — пожал плечами Лис.

— Позвольте представиться, Мария Перес, можете называть меня Марией. Я занимаюсь домашним хозяйством в семье дэ Луидэрэдэс.

— Я Лис, — растеряно кивнул он.

— Какого дьявола, ты без палки своей!? — раздался грозный окрик Сони, шагнувшей из-за спины донны Марии.

Лис поспешно поднял костыль с полу.

— Сеньора София, я не могу найти Кристину.

— Не беспокойтесь, — прервала ее Соня, — вот она, — она указала рукой на торчащий из-под наброшенного на кровать покрывала детский ботинок, — спасибо, идите, отдохните с дороги.

Кристина выбралась из-под кровати и с разбегу повисла на шее у матери.

— Я ведь не буду спать, правда?

— Только сегодня, — претендующим на строгость тоном заявила Соня, — Вы познакомились?

— Это мой брат, да? — хитро улыбнулась Крис.

— Да, солнце мое, это он.

В этот момент в комнату вошел высокий атлетически сложенный мужчина лет 30. Стильная стрижка, черные волнистые волосы, аккуратная бородка эспаньолка, пронзительные, кажущиеся немного безумными ярко-синие глаза — от него исходили волны спокойной уверенности и силы, ощущаемые почти что на физическом уровне. И Лис внезапно успокоился, в один миг поверив, что все его прошлые злоключения действительно остались в прошлом.

— Максим, это Лис, Лис, это Максимилиан, мой супруг, — улыбнулась Соня, тоже как-то незаметно расслабившись и повеселев.

— Ладно, Лис так Лис, Макс короче, так что имей в виду, — он мимоходом чмокнул жену в висок, потрепал дочь по волосам и, смахнув со столика оставшееся после завтрака яблоко, плюхнулся на кровать, — Знаешь, мне кажется, ты должен заранее представлять к кому ты попал. Нас постоянно нет дома, иногда мы ругаемся так, что пыль взлетает вверх, у нас не в ходу какие-либо традиции или правила, кроме одного — не делать того, в чем после будешь раскаиваться. Вероятно, тебе будет одиноко в чужой стране, где даже ТВ на чужом языке, но, чтобы не объяснять потом, скажу сейчас и, думаю, Софи меня поддержит, — мы знаем, на что идем и хотим, чтобы ты был рядом с нами, — он выложил все это на одном дыхании, завершив свою речь сочным хрустом. Яблочный сок брызнул во все стороны.

— Я согласен, — просто ответил Лис.

— Вот и славно, — Макс откусил еще один большой кусок и, на мгновение крепко сжав его держащую костыль руку, вновь вылетел вон, оставив дверь распахнутой настежь.

— Франческа сказала, если у меня будет брат, то только маленький, — пробормотала

Кристина, удобно устроив голову на Сонином плече.

— Иногда бывает иначе, лапуль, — Соня присела на кровать, усадив малышку себе на колени.

Лис упал рядом, вытянув на кровати негнущуюся гипсовую ногу.

— Надо тебе барахла подкупить, — хмыкнула Соня, критически покосившись на распоротую штанину, — Сегодня мы поедем, поговорим с юристом насчет того, как быстрее и грамотней тебя натурализовать, вы побудете с Марией. Хочу сразу предупредить, Мария — наш добрый домашний ангел хранитель, мы ее ценим и уважаем, но а) она должна знать лишь то, что ты хочешь ей рассказать и б) она отвечает за вашу безопасность, но не за то, что вы делаете, понятно?

— С первым более — менее, — растеряно кивнул Лис, — а со вторым…

— Если ты залезешь к маме в кабинет и разольешь чернила на бумаги, по ушам получишь ты, а не Мария, ясно? — с видом знатока пояснила Кристина.

— Ясно, — улыбнулся Лис, откидываясь на подушках.

***

Шли дни. Облетели пожелтевшие, отмерившие свой короткий век листья, по утрам по припорошенной инеем земле стелился холодный туман, в редкие погожие часы видимая из окна комнаты Лиса река приобретала ярко-синий цвет, все остальное время она оставалась серым продолжением бескрайнего, затянутого хмурыми, похожими на вату тучами, неба.

Лис практически не спускался вниз, нога все еще болела, особенно по ночам, но он почти не тяготился этим. Кристина целыми днями развлекала его испанскими детским песенками и сказками, он читал ей сказки на русском, пытался учить ее играть в карты и учиться у нее испанскому языку. По началу, он не мог привыкнуть к подчеркнутой вежливой дистанцированности Марии, но потом освоился и с ней. Соня и Макс возвращались к ужину, возились с Кристиной, делились с ним главными новостями, выясняли, как прошел день или просто говорили о всякой ерунде.

Соня забыла о работе и всегдашней своей холодной суровости, словно присутствие мужа позволило ей расслабиться и быть самой собой — доброй, непосредственной, немного капризной и, в сущности, девчонкой. Когда Лис узнал, что в грядущем январе Соня будет отмечать свой тридцатилетний юбилей, он не поверил. Она казалась намного моложе своих лет. Макс же говорил о своей работе постоянно. Он был ученым океанологом, и у него срывалась зимняя арктическая экспедиция из-за плохих метеорологических прогнозов. С ним было просто, спокойно, а иногда очень весело. При всем этом у Лиса оставалась возможность жить своей сугубо частной параллельной с ними жизнью. Они были рядом, но и только. Даже Кристина интуитивно определила границы его личного суверенитета и уважала их, как впрочем, границы своих родителей и свои собственные. В этом доме никто никого никогда ни к чему не принуждал и ничего не навязывал. Для Лиса это было более чем в новинку.

Наконец, наступил день, когда нужно было снимать гипс и делать новый снимок. На этот раз Лису не пришлось притворяться бессловесным иностранцем. Соня привезла его в клинику Пал Саныча на прием к нему лично.

В итоге, после продолжительного изучения рентгеновских снимков Пал Саныч остался крайне недоволен.

— Как же тебя так угораздило-то? — вздохнул он, в конце концов, обернувшись к сидящему на кушетке любующемуся своей сине-голубой ногой Лису.

— Я буду ходить? — испугался тот, завертев головой в поисках подтверждения, которое надеялся прочитать по лицам доктора и невозмутимо листающей журналы в кресле для посетителей Сони.

— Будешь, куда ты денешься, — хмыкнул Пал Саныч, — только не скоро еще. Как у вас дела с бумагами? Сколько вы пробудете здесь?

Соня отложила в сторону журнал.

— Бюрократия погубит эту страну, если уже не погубила.

— Это следует понимать, как «еще долго»?

— Не меньше месяца точно. Максим был прав, он всегда во всем прав, — усмехнулась Соня.

— Пойдем, поговорим.

— Нет! Говорите здесь, я знаю, что вы будете говорить обо мне! Я хочу все знать, все! — зачастил Лис, намереваясь слезть с кушетки.

— Сиди, дурень, — цыкнула на него Соня.

— Не педагогично, — заметил Пал Саныч, впрочем, нисколько не удивившись подобному выпаду.

— Ладно, слушай, раз так неймется. У тебя повреждены связки и смещена коленная чашечка, все показания к оперативному вмешательству, без него кость будет срастаться неправильно, она уже неправильно срослась, нужно исправлять. Сама по себе операция при нашем оснащении сложности не представляет, но реабилитационный период будет долгий. Если мы сейчас исправляем неправильное сращение — это больно и будет заживать недели две, если делаем операцию, то вы зависнете здесь на месяц минимум. В Испании эта радость будет стоить дороже.

— Я надеялась, что в Испанию он приедет здоровым, — пожала плечами Соня, там и без того проблем будет выше крыши.

— Тогда оставляй его здесь, делаем анализы и на послезавтра назначаю.

Лис похолодел.

— Так сразу? — Соня посмотрела на бледного как полотно мальчишку, покачала головой, — Анализы бери, а назначай на следующую неделю, три дня роли не играют.

— Через три дня все уже закончится, а так он три дня будет мучиться, что будет и как. Чего время тянуть?

Лис был совсем не против потянуть время, но в глубине души чувствовал, что Пал Саныч прав. Покоя ему все равно не будет. В какой-то момент мелькнула мысль вовсе отказаться, но, взглянув на деформированное распухшее колено, он поспешил от нее отказаться.

— Ну? — Пал Саныч смотрел на него в упор.

Лис весь сжался, зажмурился и коротко кивнул. Соня ободряюще улыбнулась ему.

— Вот и молодец, мужик растет, — Пал Саныч немедленно отправился утрясать технические детали, оставив Лиса с Соней наедине.

— Я боюсь, — проскулил он, едва дверь за доктором закрылась.

Соня присела рядом, ласково обняла его за плечи, прижав к себе его голову.

— Я бы тоже боялась. Все проходит, и это тоже пройдет.

— А что останется, когда пройдет все? — зачем-то спросил Лис, постепенно успокаиваясь в ее теплых руках.

Соня посмотрела ему в глаза и ответила совершенно серьезно.

— Останешься ты.

Лис понял, что следует запомнить это дословно, так как сейчас сакральный смысл остался для него недоступным, но в том, что смысл был, он не сомневался.

У Сони в кармане запел мобильный телефон, посмотрев на высветившийся номер, она сбросила вызов и отключила его.

— Кто звонил? — слюбопытничал Лис.

— Круто облажавшийся редактор, который думает, что я могу изменить мнение о нем, если звонить мне по 10 раз в день, — фыркнула Соня.

— А ты уволь его, — предложил Лис, радуясь, что можно не говорить о больницах и операциях.

— С большим удовольствием, только это сестра Макса, и, по сути, владелица издательства, это их семейный бизнес, — невесело вздохнула она.

— Но ты же главная, ты же хозяйка? — оторопел Лис, который давно знал, что Соня глава крупного издательства.

— Сщаз, — она взлохматила волосы у него на затылке, — я наемный топ-менеджер, человек, который ведет дела, а хозяева Максим и его возомнившая себя великой бизнесвумен сестренка. Не вникай в это.

— А Макс может ее уволить? — не сдавался Лис.

Соня не успела ответить, так как вернулся Пал Саныч.

— Там Максимилиан вас ждет, я ему объяснил вкратце положение дел, но там кой-какие нюансы. Ты сходи вниз, потолкуйте, а мы пока в палату переедем, — он заговорщицки подмигнул вновь загрустившему Лису.

Соня поцеловала его в висок, взяла сумочку и полетела вниз, с трудом скрывая нетерпение и тревогу.

— Так меня сегодня положат? — спросил Лис, озираясь по сторонам, словно затравленный зверек.

Если бы не бестолковая нога, можно было бы рвануть через окно, пройти по карнизу, спрыгнуть на козырек, а оттуда уже вниз. Пустое, он даже до окна не сможет дойти.

— Все путем будет, обещаю, — Пал Саныч осторожно взял его на руки и перенес в соседнюю палату.

Здесь была удобная кровать с поднимающейся вверх подушкой, столик, два стула и прикрученный к потолку телевизор. Пал Саныч опустил Лиса на кровать, задернул вертикальные жалюзи на окне и, вставив шнур от телевизора в розетку, достал из прикроватной тумбочки пульт.

— Дверь в туалет там, есть ванна, но самостоятельно лазить там не стоит. Костыли я тебе сейчас принесу.

У кровати обнаружились подъемные бортики, с нее невозможно было упасть или слезть, предварительно не опустив их. Пал Саныч вернулся быстрее, чем Лис успел изучить систему управления замысловатым кроватным механизмом.

— Твои родители уехали за вещами твоими.

— Не называй их так! — вдруг рассвирепел Лис, сам от себя того не ожидая, — Они не похожи на моих родителей, они другие! Другие! — чувствуя себя ужасно глупо под пристальным, изучающим взглядом, он смешался и, не имея возможности немедленно ретироваться, демонстративно отвернулся к окну.

— Извини, я не подумал, и незачем так орать, не учись у Соньки дурным манерам, — усмехнулся Пал Саныч.

— Вы меня тоже извините, — пробормотал, не поворачиваясь, Лис.

— Не страшно, только, знаешь ли, — он пододвинул к кровати стул и сел на него верхом, — Ты привыкай к мысли, что люди будут воспринимать их именно в этом качестве и говорить будут именно, как о твоих родителях. В конце концов, это только слово, смысл в него ты вкладываешь.

— Не понял, — честно признался Лис.

— С какого места?

— Про слово и смысл.

Пал Саныч потер переносицу и, сдвинув на лоб очки, задумчиво посмотрел на жадно сверлящего его взглядом мальчишку.

— Если Максимилиана и Софью будут считать твоими родителями, это совсем не значит, что они будут вести себя или поступать так же как поступали твои настоящие родители, они другие люди и как бы ты или кто-то еще их не назвал, они останутся теми, кто они есть, понял?

Лис кивнул.

— И все равно, пока не называй.

— Ладно, ладно, — сдался Пал Саныч, возвращая стул на прежнее место, — сейчас к тебе медсестрички придут, ты их, уж, пожалуйста, не обижай.

***

Лис терпеливо снес весь дискомфорт, доставленный процедурой забора крови и неумелыми попытками завязать непринужденный разговор пропахшей медикаментами молодой женщины с похожими на паклю пережженными химией волосами. День клонился к закату, по стеклам уже прыгали тускнеющие золотые лучики, удлиняя выползшие из углов тени, а Сони все не было.

Время текло ужасно медленно и одновременно пугающе неотвратимо. Лис извелся, пытался смотреть телевизор, пару раз прогулялся по палате и до туалета, даже в коридор выглянул — легче не стало. Безотчетный страх стучал в висках, голова раскалывалась, больная нога ныла и дергала, стоило неловко пошевелить ею. В конце концов, свернувшись калачиком, он уткнулся в подушку и заревел белугой, не понимая, отчего и зачем.

— Ну и чего ты тут? — раздался веселый голос Макса со стороны двери.

Лис вздрогнул и принялся размазывать по лицу упрямо льющиеся слезы. Глупо. Опять, он чувствовал себя последним идиотом. Однако Макс сделал вид, что ничего особенного или предосудительного не происходит, с невозмутимым видом принялся выгружать на тумбочку яблоки, бананы, плитки шоколада, упаковки с соками.

— Это еще не все, чтоб ты знал, — вздохнул он и, придвинув ногой ближайший стул, водрузил на него еще один полный пакет, — сегодня тебя здесь кормить не будут, так что… — с этими словами он извлек на свет белый два запотевших полиэтиленовых судка.

В одном были горячие кусочки жареной курицы, во втором макароны с грибами и сыром. По палате поплыли щекочущие мозг запахи.

— Ешь, — Макс вытащил из пакета вилку, нож, ложку, кружку и тарелку, аккуратно разложил все это на тумбочке.

Лиса не нужно было просить дважды, из столовых приборов пригодилась только вилка.

— Так, здесь пижама, белье, футболка, книжки, чтоб не скучать, загорай, — при виде стремительно исчезающей еды, Макс с трудом сдерживал смех, — аппетитом, ты вроде бы не страдаешь, чего ж ты тощий такой?

— Конституция у меня такая, — прошамкал Лис, затянув в рот длиннющую макаронину.

— Кстати, ты знаешь, что тебя разыскивают твои опекуны, вознаграждение объявили.

Лис поперхнулся.

— Вы не скажите?

— Нет, конечно, — отмахнулся Макс, — Так или иначе мы найдем выход. Хотелось все сделать по правилам, но видно не судьба.

— Можно дурацкий вопрос? — серьезно спросил Лис, перестав на минуту жевать.

— Давай.

— Кто мои официальные опекуны?

— Вдова твоего отца и ее новый муж. Я вообще не понимаю, как такое могло получиться. Если ты пропал, до того как она во второй раз вышла замуж, получается, ее супруг потеряшку усыновил.

— Наследство прихапала, я в нагрузку достался, — зло прошипел Лис

— Забудь, — Макс выудил из судка хрустящее куриное крылышко и с видимым удовольствием отправил его в рот, — Отдыхай, лечись, завтра не увидимся, один здесь побудешь, мы с Софи уедем по делам, а послезавтра будем у тебя, обещаю.

— Макс? — Лис искоса посмотрел на него, не решаясь продолжить.

— Прекращай изводить себя дурацкими вопросами, — почти сурово оборвал его Макс, — Софи не знает, почему для нее это важно, а мне не нужно это знать. Я уверен, мы с тобой можем стать если уж не друзьями, то приятелями, наверняка, Крис души в тебе не чает, — он замолчал и протянул ему правую руку.

Лис молча пожал ее, облегченно вздохнув. Определенно, его будущие «новые родители» были чокнутыми, но с «нормальными» он не ужился бы, просто потому, что сам был далек от «нормы». Он больше не был сам по себе, он был не один, это новое чувство грело лучше самого теплого пледа.

Его пытались воспитывать, ставили на место, учили уважать умозрительные правила, и всем было наплевать на него самого. Вспомнилось прошедшее лето и случайный знакомый, его ровесник, мечтавший хоть однажды поспать в своей комнате. Когда-то у него была своя комната, только там всегда было холодно и пусто, как в платной больничной палате.

Ночью Лис почти не спал; думал об Испании, о том чего хочет и чего боится. Выходило, что боится он всего, а чего хочет, представляет слабо, знал лишь, что хочет видеть как Соня, сидя с ногами в кресле, читает очередной талмуд в черной папке, как Кристина рисует на полу, как Макс, закинув ноги на стол, что-то строчит на ноутбуке.

С утра его навестил Пал Саныч, оставил свой мобильный телефон «на всякий случай», справился о самочувствии и настроении и убежал дальше по важным своим начальственным делам. Завтрак, обед и ужин ему привозила в палату молодая девушка буфетчица. От нее Лис узнал, что лежит в палате для особо важных персон, единственной на этаже. Предстоящая операция ничуть не волновала, Лис знал, что уснет и проснется, когда все кончится и, наверняка, Соня и Макс уже будут здесь и, может быть, скажут, что все бумаги оформлены.

До вечера он прочитал привезенный Максом детский детектив про двух мальчишек, раскрывших тайну заброшенного дома, и нашел его на редкость наивным. Вторая книга со странным названием «Азазель» показалась интереснее, ее он читал до глубокой ночи и после во сне ему снились оторванные взрывом руки и ноги.

Разбудил его невнятный шум вокруг, Лис открыл глаза и похолодел, над ним склонился некто в белом халате, чепчике и маске, но потом взгляд упал на стоявшую поодаль девушку в черном замшевом плаще. Соня выглядела усталой и обеспокоенной.

— Привет, — улыбнулся Лис, протянув к ней руку.

— Привет, спишь долго, — Соня присела на стул рядом с кроватью.

Пал Саныч стянул с лица маску, что-то договорил стоявшему в дверях врачу и, махнув рукой Соне, удалился.

— Макс приедет к вечеру, я буду здесь. Минут через 20—30 уже поедешь

— Почему так быстро? — проснулся Лис, приподнявшись на локтях, в долю минуты установил оптимальное положение кровати.

— Время уже много. Будить тебя не стали, а думаю, зря, — усмехнулась Соня, убирая с тумбочки книгу.

Лис сладко потянулся и зевнул.

— Наоборот хорошо. Сонь, а вы не передумаете? — вдруг с беспокойством спросил он, поймав ее задумчивый устремленный в никуда взгляд.

Ее тонкие изящные брови взлетели вверх.

— Ты про что?

Лис смешался.

— Так, — Соня резко встала, — давай раз, и навсегда договоримся, прекрати думать об этом. Мы уже все сказали, — она сняла плащ, оставшись в светло-голубом джинсовом топике на тонких бретельках, выгодно подчеркивающем красоту золотистого загара, и летних, холщевых брюках, — Не передумем, — по слогам проговорила она, подумала и вновь накинула плащ на плечи, не надевая его на рукава, — И чтоб тебе спокойней спалось, скажу сразу, еще до выписки ты станешь Алисандэром де Луидэрэдэс, я тебе это обещаю, — она взяла его ладонь в свою, — имей в виду, иногда от наркоза люди ведут себя неадекватно, если вдруг что померещится, почудится, подумается, не напрягайся, пройдет.

— А ты сможешь посидеть со мной там? — Лис начинал волноваться, но признаться себе в том не хотел.

— Нельзя, — покачала головой Соня.

Спустя несколько минут за ним пришли.

Лис чувствовал — его поймали, ему не вырваться, не убежать, а потому, расслабился и попытался убедить себя в том, что все происходит не с ним.

Синие и зеленые халаты, жутковатого вида приборы, стальной блеск на армированных стеклах. Ему что-то говорили, но смысл плохо доходил. Над головой плыл, змеясь, потолок, тьма медленно накрывала его, и он слышал собственный голос, отсчитывающий последние секунды и чей-то чужой, умоляющий его всех простить и забыть навсегда.

— Я хочу помнить, — сквозь сон пробормотал он, прежде чем полностью отключиться.

«…Он вновь оказался в своей комнате в подмосковном особняке, в котором было легко теряться и терять. Пожалуй, только он один знал этот дом как свои пять пальцев, все потаенные уголки, все входы и выходы. Отец должен был приехать с минуты на минуту, он сидел на подоконнике, до рези в глазах всматриваясь в серебристые створы ворот, четко вырисовывающиеся на фоне иссиня-черного беззвездного мрака позднего осеннего вечера. И вот ворота разъехались, пропустив отцовский нисан. Он уже хотел броситься вниз, встречать его, но тут из машины вышла высокая тощая девица с несоразмерным всему остальному, пышным бюстом, обтянутым не по сезону тонкой облегающей майкой с глубоким вырезом. Следом вышел отец, беззаботно веселый и явно подвыпивший. Они остановились четко под фонарем, освещавшим летнюю веранду, поцеловались и, смеясь, двинулись к дому.

И вновь была осень и грудастая лахудра (иначе он ее не называл никогда) истошно визжа, пыталась заставить его относиться к ней как к хозяйке дома, и отец опять забыл приехать на ночь домой, отчего его новая жена в очередной раз впала в истерику, опустошив бар и впихнув в ноздри белую едучую пыль, через палочку чупа-чупса. Он никогда не сомневался, что она дура и никогда не скрывал от нее собственного мнения…».

Перед глазами в хаотичном порядке теснились давно забытые моменты той далекой жизни: ссоры, склоки, демонстративное швыряние вещей в чемодан и летящие в стену тарелки. Последнее практиковал он сам, как последний аргумент, чтобы обратить на себя внимание. Иногда срабатывало, но чаще нет. И вдруг все кончилось. Цветной калейдоскоп видений сменился черно-белой застывшей картинкой — перетянутая черной лентой фотография отца, черные одежды людей, белые скатерти на столах. Он умер тогда, это он лежал в гробу, а не отец, его похоронили, засыпали землей, лишили воздуха.

Содрогнувшись всем телом, Лис открыл глаза, в нос ударил удушающий запах медикаментов, он зажмурился и громко чихнул.

— Ты как? — спросил кто-то сверху, он не разглядел кто именно, голос был определенно знакомый. За красными пятнами в глазах и звоном в ушах смысл вопроса потерялся. Он хотел переспросить, но слова застряли глубоко в горле, не в силах совладать с его пустынной сушью.

Лис завертел головой, пытаясь хоть немного определиться во времени и пространстве. Пустое.

— Тише, тише, все хорошо, — пропел над головой мягкий тихий голос, — все уже позади.

На лоб легла прохладная рука, развеяв сумбур прошлого и настоящего, поймав в нежный плен пушистых теней. Лис вновь провалился в глубокий сон, вовсе лишенный сновидений. На целых три часа.

Когда он наконец-то открыл глаза, за окнами висел плотный, проглотивший все звуки и цвета, влажный мрак. Палату заливал мягкий домашний свет ночника, Макс и Соня сидели на подоконнике, курили в приоткрытую форточку и о чем-то тихо беседовали. У противоположной стены появилась вторая кровать, на которой мирно спала Кристина, подложив под щеку обе ладошки.

Боль заточила его в глухой скафандр, пульсируя в каждой клеточке затекшего одеревеневшего тела. Лис сдавлено охнул, на глаза навернулись слезы.

— Что, господин Луидэрэдэс, тяжко? — сочувственно кивнул ему со своего насеста Макс, — Пройдет, и это тоже пройдет.

— Где-то я это уже слышал, — хмыкнул Лис, откровенно радуясь, что все так как есть, — Я Луидэрэдэс?

Соня молча кивнула, щелчком выпроводив окурок за окно.

— Если вдруг какой доброхот скажет, что мы тебя купили, не обижайся, формально он будет прав, — хохотнул Макс, последовав примеру супруги.

— Теперь мы уедем?

— И чем скорее, тем лучше, — усмехнулась Соня, — мы и так задержались многим дольше, чем планировали, — она достала из сумочки шоколадку и, развернув ее, поделила на три части, одну сунула в рот, вторую отдала Максу, а третью протянула Лису, — Съешь, полезно.

Лис благодарно кивнул.

Никаких стенаний, сочувственных речей, глубокомысленных напутствий, сомнений и надежд по поводу их дальнейших взаимоотношений. Все предельно честно. Почти утратив всякую надежду, Лис нашел теплую уютную норку, в которой ему совершенно неожиданно позволили остаться. Что еще можно было желать?