Сердце, которое помнит

Ян-Филипп Зендкер, 2019

Двенадцатилетний Бо Бо – необычайно проницательный ребенок, он умеет читать эмоции людей по их глазам. И этот дар сильно осложняет жизнь мальчика, который живет со своим восьмидесятилетним дядей в небольшом городке в Бирме и страстно хочет узнать, почему отец навещает его лишь раз в год, а мать вообще не приезжает. И дядя рассказывает ему не только потрясающую историю любви Джулии и Тхар Тхара, но и о страшных событиях, которые сломали Джулию. В памяти Бо Бо остались лишь обрывки воспоминаний о пожаре в монастыре, где он жил с родителями, о ране, которую в гневе Джулия нанесла своему сыну. Однако дядя говорит, что сердце помнит все. И Бо Бо, убежденный, что может исцелить свою мать, может научить ее жить в согласии с собственным сердцем, отправляется на поиски родителей… «Сердце, которое помнит» – это превосходное продолжение романов «Искусство слышать стук сердца» и «Сердце, живущее в согласии». Впервые на русском языке!

Часть вторая

Глава 1

За целых семь дней мы с У Ба не сказали друг другу ни слова.

Семь дней, когда тишина проникла во все уголки нашего дома.

Семь дней, когда гнев и досада отравляли наши сердца, втекая туда ядовитыми струйками.

Дяде казалось, что я действовал за его спиной. Предал его. Обманул. Он и подумать не мог, что я тайком буду рыться в его вещах! Что осмелюсь читать эти страницы без его разрешения! Я был слишком мал и неопытен, чтобы разбираться в подобных делах.

Его недовольство действовало угнетающе. Я чувствовал себя не лучше кур, переставших кудахтать. Даже свинья не хрюкала.

Я ощущал себя настолько оторванным от него, что мне становилось больно.

Я считал, что дядя не вправе сердиться на меня. Я не совершил никакого преступления. Ничего не украл, никого не ударил и не обманул. Я просто хотел узнать о смелости, которая превосходила силу сердец моих родителей.

Я хотел знать, почему живу не с ними, а с дядей в Кало.

Почему отец приезжает ко мне раз в год.

Почему я не узнал голоса звонившей женщины.

Это была моя история.

У Ба не желал рассказывать мне мою же историю. Ни единой строчки. Тогда и я решил хранить молчание.

Я не готовил ему еду.

Не массировал ступни.

Я жил так, словно его не было рядом.

И как всегда в его отсутствие, дом вдруг по ощущениям стал больше.

Ночи сделались холоднее.

Пустота — пустее.

На третий день дядя пару раз обратился ко мне, но я не отреагировал, и он оставил меня в покое.

На четвертый день он повел себя так, словно меня нет рядом.

На пятый день он объявил, что через несколько месяцев расскажет мне больше.

На шестой день я перестал есть. Я отказывался вылезать из постели и идти в школу.

На седьмой день У Ба вдруг принял решение.

Незадолго до полудня он вошел в нашу спальню и сел на краешек кровати. Откашлялся. Похрустел костяшками пальцев.

Я отвернулся.

— Бо Бо, я целиком пересмотрел этот вопрос.

Я слушал и ждал.

— Ты должен узнать о случившемся.

Я повернулся к нему.

— Это действительно твоя история.

Я потянулся к нему, взял за руку. Она была холодной. Облегчение, испытанное мной, быстро ее согрело.

— Когда? — осторожно спросил я.

— Сегодня. Завтра. Послезавтра. Эту историю не расскажешь за один день. Несколько недель подряд я пытался написать ее для тебя, чтобы ты прочел, когда станешь старше. Мне хотелось, чтобы ты знал о случившемся, даже если я не смогу рассказать тебе об этом сам. Как видишь, я не продвинулся дальше начальных страниц. — Он помолчал. — История эта слишком длинная и запутанная. Она затрагивает самый важный из всех вопросов.

— Какой? — шепотом спросил я.

Дядя снова откашлялся.

— Незадолго до своей смерти мой отец — твой дед — сказал, что в мире существует только одна сила, в которую он по-настоящему верил.

— И какая это сила?

— Любовь. — У Ба надолго замолчал. — Твоя история поднимает вопрос: а не ошибался ли мой отец? Может, в нашей жизни есть сила помощнее любви?

Дядя сидел на кушетке. Перед ним лежал конверт, и он достал из него несколько листов, написанных от руки.

— Что это? — спросил я.

— Страницы из дневника твоей матери и письмо твоего отца к ней. Когда-то давно она отдала мне эти листы и попросила сохранить. Я хотел бы прочесть их тебе. Прямо сейчас.

Я перебрался на кушетку и положил голову дяде на колени. Так мы проводили много дней и вечеров. Дядя читал мне или рассказывал. Я грыз семечки и слушал.

Дядя набрал в легкие побольше воздуха, не спеша выдохнул и откашлялся. Я слышал, как у него заурчало в животе. Глотнув чая, он начал рассказывать.

Глава 2

Когда начинается любовь?

В то мгновение, когда двое встречаются впервые? Когда обмениваются первыми любопытными взглядами? Впервые робко улыбаются друг другу?

Или это происходит намного позже, когда желания и потребности другого начинают преобладать над собственными?

Когда больше не надо самоутверждаться.

Когда страх, утратив свою силу, преобразится в смелость.

У Джулии это произошло раньше.

Любовь укоренилась в ней, когда она услышала историю жизни маленького Тхар Тхара.

Когда поняла, что́ значит быть нелюбимым ребенком.

Когда его одиночество затронуло ее душу так, как ничто и никогда не затрагивало.

Когда Джулия впервые увидела Тхар Тхара, он вовсе не был для нее чужим, незнакомым человеком. Она знала его историю и чувствовала в нем родственную душу. И тем не менее он оставался полным загадок.

А когда начинается конец любви? С первой лжи во спасение, сеющей семена недоверия, какими бы маленькими они ни были? С первой серьезной ссоры? Со второй?

Когда эго возвращает себе все бразды правления?

Когда смелость оступается, а страх разрастается, как плющ в сезон дождей?

Или только когда собственные желания и потребности снова занимают первое место, отодвигая желания и потребности другого?

Но эти вопросы начнут занимать их обоих гораздо позже.

В чайной Джулия оказалась едва ли не первой посетительницей. Кало только просыпался. Первые длинные вереницы монахов и послушников ходили от дома к дому, собирая ежедневные пожертвования. Над лугами и между холмами постепенно рассеивались клочья тумана. В синее безоблачное небо поднимались струи белого дыма. Отовсюду пахло дымом очагов и готовящейся едой.

Было холодно. Джулия поглубже натянула шерстяную шапку, закрывая уши и лоб. Перед ней стояли миска горячей шанской лапши и стакан бирманского чая. Рядом лежал ее открытый дневник.

Последняя запись, датированная вторым января 2007 года, состояла всего из двух слов:

ТХАР ТХАР?!

Ради него она сошла с самолета, готового взлететь.

Осталась с человеком, которого едва знала. С кем провела всего несколько дней.

И две ночи.

Две «полуночи».

Осталась с тем, кто, быть может, вовсе не хотел, чтобы она оставалась.

Будь что будет.

Это она-то, кто, как никто другой, боялась сюрпризов и не любила ничего оставлять на волю случая. Кому было трудно совладать с чем-то неожиданным. Она сама превратилась в большой сюрприз.

Между ее настоящей жизнью в Нью-Йорке и будущей жизнью в Кало или Хсипо лежали два океана, три континента и восемь тысяч миль.

И это если говорить о расстоянии, измеряемом в цифрах.

Можно ли за один день отказаться от собственного эго и поставить интересы другого выше своих?

Ей было тридцать восемь лет. Незамужняя. Как говорят, без привязанностей. Но что это значит? Можно подумать, в мире есть люди, совсем не привязанные к кому-то или чему-то.

Ей еще нет сорока. «Хороший и в то же время плохой возраст», — подумала она. Она была еще достаточно молода для перемен в своей жизни. И уже стара, чтобы начинать жизнь сначала. Метаморфозы хороши для животного мира. Мы не змеи, чтобы сбрасывать старую шкуру. И не гусеницы, способные превратиться в бабочек.

Если бы мы так могли.

Джулия думала о своем возможном будущем. Что оно могло бы ей предложить. Родом ее занятий была юриспруденция. Она специализировалась на корпоративном праве, международном авторском праве и правах интеллектуальной собственности. Окончила Колумбийский университет summa cum laude^[7]. Будущий партнер в одной из ведущих фирм Уолл-стрита. Клиенты высоко ценили ее эффективную работу, добросовестность и дисциплину. Она была амбициозной. Решительной. Целеустремленной. Сознательной. Очень требовательной к себе, равно как и к другим. Ее резюме и отчеты производили впечатление. Это в Нью-Йорке. А в Бирме? Здесь восторгов было куда меньше.

Человек, которого она полюбила, даже не знал слов «авторское право». Собственность, будь то интеллектуальная или другая, не играла никакой роли в его жизни.

Законов в его стране хватало. Это она поняла сразу. Но на юридические тонкости здесь обращали гораздо меньше внимания, а потому не было и острой потребности в юристах.

Бирме намного больше пригодились бы ее знания и опыт, будь она врачом, учительницей или инженером.

Если ей придется продать свою нью-йоркскую квартиру, у нее останутся акции и ценные бумаги. По бирманским стандартам внушительное состояние. Но она не знала, насколько ей здесь понадобятся деньги.

Честно говоря, она совершенно не представляла, что́ будет делать дальше.

Джулия отхлебнула чая и пролистала записи последних нескольких недель.

Тошнота, иногда со рвотой. Обычно по утрам. Типичные симптомы моего нервозного желудка. Здесь он ведет себя так же, как в Нью-Йорке.

* * *

Спала плохо. Ворочалась до рассвета. Боялась, что снова услышу голоса.

* * *

У Ба учит меня бирманскому. По часу в день. Говорит, что в бирманском языке нет такого выражения, как «самореализация». И «неуверенность в себе». Им эти понятия приходится перефразировать.

* * *

Поссорилась с братом. Впервые за все время. Пока он ходил на базар, я навела порядок в его хижине. Не могла дальше выдерживать этот хаос и пыль.

Я просто пыталась сделать ему приятное. По его мнению, я вначале должна была спросить разрешения. Из-за этого он не разговаривал почти весь день.

* * *

Испытываю ужас при мысли, что Тхар Тхар больше не захочет меня видеть и не позволит остаться в монастыре с ним и детьми.

Что тогда?

* * *

Написала Тхар Тхару длинное письмо и попросила при первой же возможности приехать в Кало.

Нам надо поговорить.

* * *

Каждый день отправляюсь гулять. Бо́льшую часть времени нахожусь наедине с собой, и все равно покоя это не приносит. У Ба считает, что в этом нет ничего удивительного. «Там, где дело касается любви, ставки всегда высоки».

* * *

Снился Нью-Йорк. Я ехала на слоне через Центральный парк, а потом по Пятой авеню. Впереди меня сидел молодой индиец-погонщик. Гудели машины, кто-то из пешеходов останавливался, разинув рот, и глазел на нас. Однако большинство не обращало никакого внимания. На Пятьдесят седьмой улице рядом остановилось такси, в котором сидели мать и моя подруга Эми. Посмотрели на меня, на индийца, покачали головой и поехали дальше. Мне захотелось слезть со слона, но без посторонней помощи я это сделать не могла. Я попросила погонщика остановиться. Он и ухом не повел. Тогда я стала кричать, зовя на помощь, но меня никто не слышал. Чем громче я кричала, тем быстрее двигался слон. Наконец У Ба меня разбудил. Оказалось, я громко кричала не только во сне, но и наяву.

* * *

Сожгла письмо к Тхар Тхару. Слишком боюсь получить его ответ.

* * *

Покинула хижину У Ба и теперь живу в отеле «Кало». Надеялась, что здесь почувствую себя лучше. Захотелось спать в нормальной кровати, а не на подстилке. Надоело черпать воду из бочки. Захотелось водопровода и горячего душа по утрам. И туалета со смывом вместо отхожего места во дворе. Брат говорит, что мой переезд его совсем не расстроил. Но он не верит, что в отеле мне станет лучше.

* * *

Живу как в пузыре. В Кало до сих пор радио и телевизоры являются редкостью. Здесь нет газет, сотовых телефонов и Интернета.

Что бы ни происходило в остальном мире, местных жителей это не интересует. Место без развлечений, живущее в своем временно́м поясе и в своем ритме.

Но мой ли это ритм? И если нет, станет ли он когда-нибудь моим?

* * *

У Ба мне не докучает. Он занят реставрацией старых книг. Он практически ничего от меня не ждет и почти ни о чем не просит. Такова его манера поведения, но мне она облегчения не приносит.

Я привыкла иметь дело с требовательными людьми.

* * *

Сколько еще я пробуду в Кало? Решила поехать в Хсипо, повидать Тхар Тхара. Но когда? Сообщить ему заранее о приезде, объяснить, что́ творится со мной? Или свалиться ему на голову? Не знаю.

Спросила, что думает У Ба. Он посоветовал не торопиться. Некоторые события в жизни нельзя подгонять. У любви свой ритм, свой шаг; то же касается и важных решений. Не каждый выбор является результатом тщательного анализа цифр и фактов, подведения баланса и утомительного подсчета так называемых за и против. «Иногда ответы приходят к нам сами по себе, — говорит У Ба. — Мы должны лишь позаботиться о том, чтобы они нас нашли».

Как мне это сделать?

И как я распознаю правильный ответ?

* * *

В отеле мне спится еще хуже. Тошнота усиливается, а с ней и моя внутренняя неразбериха.

Сердце учащенно бьется. Иногда я едва могу дышать. Ощущение такое, будто я вот-вот взорвусь.

* * *

Много думаю об отце. О том, каким расщепленным он чувствовал себя все эти годы жизни в Нью-Йорке.

Если бы отец был здесь. Хотя бы на один день.

Быть может, он бы услышал биение моего сердца.

И может, подсказал бы, как мне поступить.

Джулия захлопнула дневник. В долине все еще белели клочья тумана. Расплатившись за лапшу и чай, она вышла и двинулась по главной улице к базару, толком не зная, куда идет.

Глава 3

Старик сидел в бамбуковом кресле, закинув ноги на подлокотники. За его спиной высился красивый дом с крышей, покрытой дранкой. На крыльце второго этажа сушились лоунджи и рубашки. Первый занимал магазинчик.

Джулия видела старика не впервые, когда маршруты ее походов по городу пролегали мимо этого дома. Худощавый, в одной и той же зеленой лоунджи с белым узором, поверх которой был надет слишком просторный розовый кардиган. У старика был впечатляюще длинный нос и узкая голова, покрытая выцветшей бейсболкой. Его тощие босые ноги покраснели от холода.

Старик приветственно кивнул ей. Джулия кивнула в ответ.

— Мингалабар! — крикнул он ей, словно старой приятельнице.

— Мингалабар!

— Откуда вы?

Джулия остановилась.

— Из Нью-Йорка, — ответила она. — Из Америки.

— Я знаю, где находится Нью-Йорк, — по-английски ответил старик с сильным британским акцентом. Его маленькие глазки так и буравили Джулию из-под белых кустистых бровей. — Я думал, вы бирманка. Приехали из Янгона.

— Почему вы так подумали?

— Вы ходите широкими, быстрыми шагами. Там все так ходят. — Он ненадолго улыбнулся и наклонил голову набок. — Там не ходят, а носятся.

— Я живу на Манхэттене, — засмеялась Джулия. — Люди там тоже ходят очень быстро. Они вечно спешат.

— Почему?

— Наверное, потому, что у них слишком много дел и очень мало времени.

— У меня как раз наоборот, — улыбнулся старик, обнажая зубы, покрасневшие от бетеля. — Говорите, Манхэттен? Странно. Вы похожи на бирманку.

— Я и есть бирманка. Наполовину. Мой отец родился в Кало. Его звали Тин Вин. Может, вы слышали о нем?

— Нет. Я из Лойко. Приехал к сестре погостить.

Кивком он указал на пожилую женщину, сидевшую за стеклянной витриной и ожидавшую покупателей. На витрине плотными рядами были разложены лоунджи и рулоны материи. Женщина была удивительно похожа на брата. Она дружески подмигнула Джулии.

— Хотите узнать будущее? — спросил старик. — Если позволите, я расскажу, что́ предвещают вам звезды.

— Нет, спасибо, — ответила Джулия.

— Почему не хотите?

— Я не верю в астрологию и предсказания.

Женщина что-то сказала брату, и они оба засмеялись.

— Сестра говорит, что вы, вероятно, более чем на три четверти американка.

— Скорее на четыре пятых.

— Но я не предсказатель, — продолжал старик. — Я ученый.

Джулия наморщила лоб, сомневаясь в правдивости слов старика. Не дождавшись ее ответа, он сказал:

— Значит, вы не верите, что звезды влияют на нашу жизнь?

— Нет.

— Луна лишает людей сна. Каждый день она вызывает морские приливы…

— Это совсем другое влияние.

— Вы уверены? — Он снял шапочку и почесал лысую голову. — Познакомьтесь с моим искусством и тогда уже решайте, прав ли я.

Джулия растерялась. Ей нравился легкий, необычайно мелодичный голос старика, его живой взгляд и располагающая улыбка.

— Договорились. Но я не хочу услышать никаких плохих новостей, — с шутливой суровостью ответила она.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

7

Диплом с отличием (лат.).