«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том III. «Первый диктатор Европы!»

Яков Николаевич Нерсесов

Посвящается грядущему 200-летию со дня смерти (5 мая 1821 г.) Наполеона Бонапарта и совсем недавно прошедшему 250-летию со дня его рождения – то ли 15 августа 1769 г., то ли… годом позже?!

Глава 7. Как вояка Фридрих «обесчестил» галантного Субиза под Россбахом

Битва при Россбахе 5 ноября 1757 г. вошла в анналы истории, как сражение «героя будуарных битв» Шарля де Роана французского принца де Субиза (1715—1787) и прусского аскета-вояки Фридриха II!

39—45 тысячам союзников — французов (их насчитывалось более 30 тыс.) и наемников из различных германских княжеств (Баварии, Вюртемберга, Швабии, Франконии и др.) под объединенным командованием де Субиза и союзного ему австрийского принца Иосифа Саксен-Хильбургхаузена противостояло всего 22 тыс. пруссаков. (Правда, по разным источникам численность противников колеблется от 64 тыс. союзников до 20—25 тыс. пруссаков!?)

Превосходство союзников было чуть ли не двойным, но прусского короля это не смутило. Местность, на которой он расположил свои малочисленные войска не отличалась выгодностью позиций, но зато с нее можно было легко наблюдать за всеми перемещениями врага, включая его тыловые и резервные отряды. «Противник стягивает напротив меня все свои войска. Из моего окна видно перемещение его кавалерии в тылу!» — писал он своему другу и военачальнику Джеймсу Кейту.

На следующее утро Фридрих назначил общее наступление, но за ночь случилось непредвиденное!

Поздно вечером его черные гусары налетели на вражеский стан, порубили караулы, увели сотню лошадей и заставили не на шутку встревоженного Субиза ночью переменить позиции. Когда утром прусский король приготовился к атаке, то, увидев перемену, отложил свое намерение.

Союзники заняли очень выгодную позицию на господствующих высотах Мюльхена. Видя это, Фридрих решил прибегнуть к военной хитрости и ложно отступив под прикрытием кавалерии Зейдлица, выманить превосходившего его численно врага на более удобную для пруссаков позицию у деревни Россбах. Принцы — два типичных паркетно-будуарных «шаркуна» эпохи легендарного Казановы — поддались на его провокацию. Гром литавр и веселые песни зазвучали в их лагере, где «скорострельной» «легкой артиллерии» «разных калибров» было в сотни раз больше, чем тяжелых пушек. Уже строились «лихие планы» по захвату в плен «всей прусской шайки с ее королем-трусишкой» и отправкой на потеху в Париж — столицу галантности и интима!

…Между прочим, роскошные офицерские фургоны армии Субиза были набиты… надушенными парчовыми халатами, зонтиками, духами, благовонными мылами, попугаями, обезьянками и множеством… молоденьких искусных прелестниц на любой вкус, «служивших в легкой артиллерии». Без этих, всегда готовых к жаркому, затяжному, нередко изнурительному, ближнему «бою-перестрелке» в любых позициях и «сочетаниях», скорострельных «многоствольных» «легких кулеврин» французские офицеры той поры не отправлялись на войну. Весь этот богатейший «арсенал» наглядно характеризовал французскую армию и особенно ее утонченно-галантного предводителя, чье место скорее было в ароматно-изысканном дамском будуаре с его «громкими ахами, томными вздохами и пронзительно-протяжными или приглушенно-гортанными стонами» — предвестниками прихода Главной Женской Радости, Ее Величества Оргазма, чем на поле боя среди грохота, крови, пороховой гари, героизма и смертей…

С веселыми песнями, громкой музыкой и барабанным боем, воодушевленные «тяжелыми боями» с «легкой артиллерией», они кинулись вдогонку, пытаясь обойти «поспешно» отступавших пруссаков с левого фланга и отрезать их от переправ через реку Заале. Но проделали они это так поспешно, что не провели должной разведки, не выставили боевого охранения, а шедшая в авангарде вся кавалерия союзников (7 тыс. сабель) и вовсе далеко оторвалась от своей пехоты, которая увязая в грязи и песке, двигалась очень медленно.

Это была их роковая ошибка, а для Фридриха — единственный шанс разбить численно превосходящего врага, которым искусный прусский король мгновенно воспользовался. Он разгадал нехитрый маневр противника и еще по утру поставил своего офицера на крыше самого высокого здания в Россбахе, который наблюдал за передвижением врага на открытой равнине.

В 2 часа пополудни, внезапно прервав свой обед со свитскими генералами, Фридрих мгновенно развернул свою армию на 180 градусов. Пехотные батальоны сошли с дороги, спрятались за обратными склонами холмов и, построившись уступами, приготовились охватить марширующие походные колонны врага с фланга. В союзной армии заметили маневры и внезапное исчезновение пруссаков из поля зрения. Ее командиры решили, что Фридрих начал отступление, и отдали приказ прибавить ходу, чтобы догнать его. Союзная кавалерия еще больше оторвалась от пехоты.

Не дожидаясь полного перестроения своей армии, прусский король при поддержке всего лишь 18 тяжелых пушек бросил в атаку вниз со склона всю свою 4-тысячную тяжелую конницу под началом Зейдлица. Набравшие таранную скорость прусские кирасиры смяли поднимавшуюся в гору и не успевшую развернуться к бою союзную кавалерию. Высланный Субизом резерв в лице французских жандармов постигла та же печальная участь. Их смяли свои же и вскоре и те, и другие поспешно уносили ноги от нагулявшихся всласть палашей и сабель кавалеристов Зейдлица.

…Кстати, спустя полвека Мюрат и его востросаблые удальцы с лихвой отплатят пруссакам за россбахскую «скотобойню», превращая их в свежий «фарш», а затем в финале Ватерлоо уже французам прилетит «обратка» и их бегущих с поля боя будут кромсать и «разваливать"черные гусары Блюхера! «На войне, как на войне»!? Не так ли…

Покончив с вражеской конницей, прусские всадники тут же обрушились с тыла на пехоту врага, которая, несмотря на все старания Саксен-Хильдбургхаузена под плотным залповым (пруссаки-«роботы» стреляли как заведенные) ружейным огнем вражеской пехоты с фланга так и не смогла перестроиться из походного порядка в боевой. Прусские батареи своей пальбой разрывали на части полуразвернутые шеренги неприятельской пехоты. После того как прусские гренадеры хладнокровно, как на учении расстреляв весь боезапас, дружно ударили в штыки, началась резня, а затем беспорядочное бегство неприятеля. Разгром союзников довершили самые лихие рубаки в прусской кавалерии — черные гусары под началом легко раненого в руку Зейдлица. Лишь швейцарские наемники графа Сен-Жермена пытались хоть как-то прикрыть ретираду высокородных принцев. Только наступившая ночь спасла их от совершенной погибели, дав возможность попрятаться по окрестным лесам и болотам.

Весь бой длился чуть меньше двух часов: 15.15 — 17.00!

Это было одно из самых коротких великих сражений!

«Мы разбили их вдребезги!» — радостно писал в Берлин прусский король. Это была его расплата за обидное поражение от австрийцев при Коллине. Потери союзников составили 3 тыс. человек убитыми и ранеными, 5 тыс. пленными (в том числе 11 генералов и 326 офицеров!), 67 орудий, 22 знамени и весь огромный обоз (французскую армию той поры всегда сопровождало невероятное количество лакеев, поваров, парикмахеров, артистов, маркитанток, пресловутых обозных шлюх и скорострельной «легкой артиллерии»). На радостях прусский король пригласил на ужин всех пленных офицеров и генералов. Он ласково угощал понурых галантных противников и просил их не гневаться, что кушаний мало: он никак не ожидал видеть у себя в этот вечер столь много «дорогих» гостей.

Пруссакам этот стремительно проведенный их королем бой «обошелся» лишь в 548 человек!

Главный герой Россбаха — Вильгельм фон Зейдлиц прямо на поле боя был произведен своим королем в генерал-лейтенанты и получил самый престижный военный орден Пруссии — Черного Орла.

…Между прочим, если россбахская победа сделала из Фридриха национального героя всей Германии и вынудила английский парламент увеличить свои субсидии в него в 10 раз, то во Франции поражение при Россбахе сочли неудачной… шуткой галантного кавалера принца де Субиза. Над ней смеялись пару недель. Затем всеобщее внимание занял… прыщик, выскочивший на подбородке мадам де Помпадур, а через несколько дней… новый парижский балет на интимную тему заставил забыть о россбахском конфузе незадачливого кавалера Шарля де Роана — любимца Помпадур. Бравые французы той поры предпочитали поражать воображение окружающих «изысканными подвигами» в дамских будуарах, чем отвагой на полях сражений: на дворе стоял галантный XVIII век и в моде была «бель мор» («красивая смерть» от истощения в постельном поединке/любовном «ристалище» сразу с двумя-тремя искусными прелестницами) — вот что ценилось во Франции XVIII века больше всего!!! В следующем году Госпожа Удача повернулась к галантному де Субизу уже не аппетитным «нижним бюстом», а… своим капризным личиком! Он стал маршалом Франции и даже сумел-таки отличиться на поле боя, но на ход Семилетней войны это повлияло мало…

Заметно уступая численно, Фридрих, тем не менее, сумел при Россбахе на все 100 процентов использовать свой маленький шанс. Он искусно спровоцировал врага совершать рискованный фланговый маневр у него на глазах. Сказалось безусловное превосходство прусской кавалерии и артиллерии вкупе с «детскими» ошибками командующих союзников. Затеяв сложнейший обходной маневр, они не смогли провести его на нужном уровне. Большая часть их войск в момент внезапной атаки неприятеля оказалась в походных колоннах и не смогла участвовать в сражении. Прусский король получил возможность громить врага по частям.

Cокрушительная победа прусского короля Фридриха II Великого над Францией при Россбахе обезопасила Пруссию от вторжения на ее территорию французской армии. Французов прусский король после Россбаха серьезно уже не опасался. «Лягушатники» (так за любовь к деликатесу — мясу лягушек — презрительно прозвали пруссаки французов) воевать не хотели, да и не умели.

Франция надолго оказалась выведенной из войны и смогла отомстить обидчикам лишь спустя… полвека, а точнее — 49 лет и 2 дня!

Но зато как, она отомстила: «… дунула на Пруссию и, Пруссии не стало!»

Правда, спустя 65 лет Франция получит… «обратку», но это случиться уже при другом императоре французов — Наполеоне III!

* * *

Если победа при Россбахе одна из вершин (еще одной принято считать Лейтен) полководческого искусства другого великого полководца XVIII века — прусского короля Фридриха Великого, то двойная победа Наполеона под Йеной и Ауэрштедтом стала пиком военной карьеры Наполеона. Дальше Капризная и Изменчивая Девка по имени Фортуна станет все чаще отворачиваться от своего любимца.

ГЛАВА 8. ВСЕСИЛЬНЫЙ И СЕМИЖИЛЬНЫЙ «МАЛЕНЬКИЙ КАПРАЛ» ИЛИ, КАКОВО БЫТЬ РЯДОМ С ГЕНИЕМ?

Наполеон, конечно, еще не знает об этом и продолжает строить грандиозные планы, работая как проклятый по 18 часов в сутки. Мало кто умел за эти часы переделать такое невероятное количество дел, как Наполеон. Обычно он ложился спать около 10 часов вечера. Верный (до поры — до времени: ничто не вечно в этом лучшем из миров!) мамлюк-армянин из Тифлиса Рустам укладывался на пол поперек двери. Для него давно стало нормой вставать вскоре после полуночи и читать свежие доклады, присланные из армии накануне вечером. Потом он диктовал вызванному секретарю Меневалю (сменившему на этом хлопотном посту в 1802 г. в конец проворовавшегося Бурьенна) необходимые распоряжения, вносил изменения в приказы и незадолго до рассвета ложился поспать еще на час-другой. Перед этим Наполеон приказывал подать мороженое, которым он угощал обессилевшего от ночных трудов секретаря. Засыпал Бонапарт тут же и никто не имел права его будить.

Но в 6 часов утра он уже снова был на ногах, легко завтракал (в еде Наполеон был крайне неприхотлив) и вызывал к себе своего самого незаменимого из всех многочисленных адъютантов Бакле д`Альба, известного ему еще со времен осады Тулона, блестящего картографа и мастера по сниманию планов. Этот невысокий смуглый человек, потрясающе красивый и крайне опрятный, очень образованный и талантливый штабной офицер оказывал Наполеону самую большую помощь в планировании военных операций с 1796 по 1813 гг. Он заведовал личным топографическим кабинетом Бонапарта. Обычно для них день начинался с того, что они вдвоем ползали по гигантской карте, втыкая разноцветные булавки (обозначавшие нахождение воинских частей) в новые места, и ворчали, и переругивались, сталкиваясь головами или задами. Этот самый незаменимый адъютант Бонапарта обязан был следить за тем, чтобы все необходимое всегда было под рукой: ящики с курьерскими донесениями, складной стол, циркули для корректировки ежедневных маршей армейских частей на картах разных масштабов и наконец, «святая святых» императора — его записные книжки с подробнейшей информацией о каждой воинской части — как французской, так и вражеской и прочие справочные материалы. На д`Альба возлагалась ответственность за расчеты времени и расстояний передвижений армейских частей.

Именно Бакле непрерывно следил за движениями войск посредством накалывания на карте булавок различных цветов, изображая таким же образом, по непосредственному указанию Наполеона, готовящиеся военные действия. Одаренный необыкновенной способностью, он мог единственно на основании карты безошибочно представить панорамы той местности, где император предполагал дать битву. По штриховке, по какой-нибудь кривой линии, по белым и черным точкам, он воссоздавал не только в своем воображении, но и в воображении другого не только отвлеченное представление, а, так сказать, живую картину местности предстоящего похода.

У красавца Бакле, на котором хорошенькие женщины висли гроздьями, почти не было личной жизни ибо эгоистичный император не только начинал свой рабочий день с фразы «пришлите ко мне д`Альба», но и завершал свой рабочий день именно этой же фразой.

Собачей жизни Бакле не завидовал никто, но зато он очень быстро дослужился до генерала и имел право на фамильярность с императором, дозволенную очень узкому кругу лиц.

Затем наступало время кратких аудиенций для самых важных лиц, плавно переходившая в работу над важнейшими государственными бумагами, уже разложенными стопками на столе и ожидавшими его решения. Наполеон по диагонали проглядывал их: либо утверждая документ, размашисто царапал на полях свой инициал «N», либо диктовал краткий ответ своим секретарям, либо вовсе бросал бумагу на пол, если считал ее недостойной своего внимания. Изредка случалось, что Бонапарт на минуту задумывался и если дело было крайне сложным, откладывал бумагу в сторону, говоря: «До завтра. Утро вечера мудренее».

Потом он садился на коня и деловито скакал в какую-нибудь часть для инспекции. Наездником Бонапарт был весьма посредственным, но езду верхом переносил уверенно. Куда бы он не выезжал, его всегда сопровождали несколько запасных арабских скакунов, помимо этого во всех воинских частях, куда он направлялся для него всегда были наготове не менее 5 запасных лошадей.

…Кстати, с лошадьми на все случаи жизни у Наполеона было все в порядке, тем более, что более 20 лет своей военной эпопеи в Европе, Африке и России, он провёл преимущественно верхом в седле. Будучи артиллеристом по военной специальности, Бонапарт еще в 1784—85 гг. получил несколько уроков верховой езды в Парижской военной школе (Еcole militaire de Paris). Первая офицерская лошадь появилась у него во время осады мятежного Тулона в 1793 г. Правда ее имя осталось нам неизвестно. Она погибла в 1797 г. во время знаменитого боя на Аркольском мосту, став первой из 18 лошадей, раненых или убитых под ним до того как он был отправлен на о-в Святой Елены. Несмотря на репутацию плохого наездника, Наполеон славился своей выносливостью и был способен длительное время двигаться галопом, оставляя позади офицеров своего штаба и даже всадников эскорта. Императорские конюшни, которыми с 1804 г. вплоть до падения Наполеона руководил обер-шталмейстер генерал Коленкур, располагались в Париже, Сен-Клу, Медоне, Вирофлэ и пополнялись лошадьми с императорских конных заводов Сен-Клу, Нормандии, Лимузена и Великого герцогства Берг. Считается, что Наполеон отдавал предпочтение арабским, немецким, лимузенским, испанским, персидским породам лошадей и не жаловал баварских и бретонских коней, которых считал излишне тяжеловесными. Помимо этого, он не любил лошадей белой масти, поскольку они служат отличной мишенью на поле битвы. В то время, как лошади серой масти не такие яркие и обладают более покладистым характером. Для такого посредственного кавалериста, как Бонапарт, лошади проходили специальную подготовку. Как вспоминал потом его первый камердинер Луи-Констан Вери, более известный как «Констан»: «Император садился на лошадь очень неизящно <<…>> Их тренировали выдерживать, не шелохнувшись, самые различные мучения: удары хлыстом по голове и ушам, барабанный бой и стрельбу из пистолетов, размахивание флагами перед глазами; к их ногам бросали тяжелые предметы, иногда даже овцу или свинью. От лошади требовалось, чтобы в момент самого быстрого галопа Наполеон смог бы на полном скаку неожиданно ее остановить. В распоряжении Его Величества были только выезженные до невероятного совершенства животные». С 1808 по 1810 гг. французского императора обслуживали 500 лошадей, с 1810 по 1814 гг. — 450 коней. Средний срок их службы — 4 года, но ок. 30 лошадей служили более 10 лет. За все военные годы он потерял — 20 коней, а во время рокового Русского похода 1812 г. — аж 69 лошадей. Всего, за время наполеоновской империи в конюшнях императора состояло ок. 6 тыс. лошадей, служивших лично ему и его окружению (100—130 лошадей одновременно), транспортирующих кареты и повозки (продуктовые и для кухонных принадлежностей, для бухгалтерии, канцелярии и трёх кузниц — для каждого экипажа использовались четыре или шесть лошадей, ещё 12 держались наготове на смену). По состоянию на 1 января 1805 г. служба имперских конюшен насчитывала 533 человека. В тоже время на войне Наполеон мог воспользоваться любой попавшейся под руку армейской лошадью. В его личной конюшне было 30 лошадей, имеющих ранг «Лошадей Его Величества». Их состав поменялся более трёх раз, т.е. через конюшню Бонапарта прошло более 100 лошадей, но только несколько из них стали широко известны, благодаря личной привязанности к ним Наполеона или участию в знаменитых сражениях. Так первое знакомство генерала Бонапарта с арабской породой произошло в 1798 г. в Египте, когда шейх Аль-Бакри преподнёс в подарок главнокомандующему жеребца чёрной масти и сопровождающего его конюха по имени Рустам Раза. Серый в яблоках конь арабской породы «Кир» имел честь «сражался» с императором при Аустерлице. А вот «Интендант» из-за своего уравновешенного нрава использовался на триумфальных парадах и торжественных церемониях, в связи с чем солдаты Старой гвардии прозвали его «Кoкo». Особым расположением Наполеона пользовался арабский скакун масти чёрный агат по имени «Ваграм», подаренный австрийским императором. По началу его звали «Мой Кузен», но потом переименовали в «Ваграма», поскольку его маршалы, к которым Император традиционно обращается «Мой кузен», протестовали против этого. Он оказался в императорской конюшне 8 июня 1810 г. в возрасте пяти лет. Рассказывали, что когда «Ваграм» слышал барабанный бой «В поход!», говорящий о прибытии хозяина или видел его, входящего в конюшню, он принимался топать и бить ногой в землю. Наполеон подходил к нему с кусочком сахара, обнимал за шею и приговаривая: «Вот тебе, мой кузен!». «Ваграм» принимал участие в Русской кампании 1812 года и Саксонской кампании 1813 года, сопровождал хозяина на о-в Эльба, участвовал в «Ста днях» и сражении при Ватерлоо. Еще одним любимцем Наполеона был серый в гречку (почти белый) арабской породы скакун «Визирь», 1793 года рождёния и подаренный в 1805 г. турецким султаном. «Визирь» участвовал в сражении при Эйлау и сопровождал своего хозяина в Русском походе 1812 г., после повторного отречения императора конь содержался как реликвия бывшим служащим имперских конюшен Шолером и умер во Франции 30 июля 1826 г. Светло-серый (по свидетельству современников «по цвету похожий на сюртук Наполеона») арабский жеребец, прозванный в честь самой судьбоносной победы Наполеона, «Маренго», участвовал в знаковых для императора сражениях при Аустерлице, Йене и Ваграме. При Ватерлоо он носил его с 19 до 22 часов вечера, был ранен в ногу и захвачен английским офицером из свиты герцога Веллингтона, который в качестве ценного трофея увёз коня в Англию, где он пал в 1832 г. в возрасте 37 лет. Серый арабский жеребец «Никель», подаренный императору в 1805 г. турецким султаном, после победного сражения при Йене нёс своего хозяина во время парада в Берлине. Когда Наполеон снял шляпу, приветствуя статую Фридриха Великого у Бранденбургских ворот — этот жест был оценен прусскими военными и офицер «Чёрных гусар» Маршнер протянул ему кусок традиционного хлеба с тмином. Бонапарт попробовал его и воскликнул: «Ах! Это хорошо для Никеля!!» Арабский скакун «Али», один из любимцев, был захвачен солдатом 18-го драгунского полка в сражении 20 июля 1798 г. при Пирамидах и преподнесён генералу Мену, который в 1801 г. привёз жеребца в Европу и подарил его Наполеону. Он носил его в сражениях при Эсслинге и Ваграме. В 1810 г. на параде в Париже «Али» послужил причиной опалы любовника Полины Бонапарт капитана 2-го гусарского полка графа Канувиля де Раффто — кони императора и капитана столкнулись крупами. Наполеон пришел в ярость и рявкнул: «Ваша лошадь слишком молода — её кровь слишком горяча. Я отправлю вас охладить её!» и уже через несколько дней граф Канувиль оказался на фронте в Испании. Еще один арабский скакун «Яфа (1792 г. рождения), был захвачен англичанами вечером 18 июня 1815 года на ферме Кайю (ставке императора во время битвы при Ватерлоо). Из других лошадей хорошо известна «Красавица», на которой генерал Бонапарт пересёк перевал Сен-Бернар и сражался при Маренго, он питал к лошади особую привязанность и после окончания этой победной кампании приказал обеспечить ей «отдых по высшему разряду». Она умерла 21 ноября 1811 г. в возрасте 20 лет. Кобыла «Штирия», много раз принимала участие в парадах в Тюильри. Каштановый испанский жеребец «Гонзальве» участвовал в Испанской кампании 1808 г., Русской кампании 1812 г. и Французской кампании 1814 г. Он сопровождал Наполеона на о-в Эльба, вместе с ним возвратился во Францию и 8 апреля 1815 г. был отправлен на заслуженный отдых. Серый в яблоках «Таурис» на спине которого Император вошёл 14 сентября 1812 г. в Москву, в ноябре 1812 г. пересёк Березину, покинул пределы России. В марте 1815 г. «Таурис» доставил Бонапарта от бухты Жуан до Парижа, участвовал в сражении при Ватерлоо, а после Второго Отречения императора был передан на попечение некоего господина Монтаро, который до конца жизни коня каждое утро прогуливал его вокруг Вандомской колонны, известной как «Колонна Великой Армии». На белом коне «Бижу» генерал Бонапарт в 1796 г. триумфально въехал в Милан после громкой победы при Лоди. Оверньский жеребец «Канталь» славился выносливостью. Гнедой жеребец «Курд» сопровождал ссыльного императора на о-в Эльба. Светло-серая кобыла «Дезире» была названа в честь бывшей возлюбленной Бонапарта Дезире Клари — супруги его антагониста, маршала Бернадотта, ставшей королевой Швеции и Норвегии. Подаренный Наполеону его пасынком Эженом де Богарне скакун «Королёк», рождённый от лимузенской кобыли и английского жеребца, славился горячим нравом. Так на одном из парадов в 1809 г. он понёс своего хозяина, врезался в ряды пехоты и опрокинул нескольких гренадёр. После этого император предпочитал его не задействовать вплоть до 1812 г., когда «Королёк» все же был включён в состав «боевой бригады» из 30 лошадей, предназначенных для Русской кампании. При отступлении из Москвы Наполеон опять приказал привести «Королька» и проделал на нём большую часть пути, поскольку другие лошади не столь уверенно держались на засыпанном снегом льду, даже будучи подкованными. В сражении при Люцене пушечное ядро пролетело прямо над головой «Королька», опалив его гриву, но жеребец не проявил эмоций. В сражении при Арси-сюр-Об конь спас жизнь своего хозяина, приняв на себя взрыв снаряда вражеской гаубицы: благодаря почве размытой снегом и дождём, взрыв не причинил ему вреда, но только 8 апреля 1815 г. он был отправлен на заслуженный отдых. Английский чистокровный жеребец «Геродот» был конфискован у графа фон Плесса после оккупации Мекленбурга в 1806 г., на службе императору был переименован в «Нерона», участвовал в сражении при Эйлау и в Русском походе 1812 г., во время Московского пожара частично потерял зрение вследствие попавшей в правый глаз искры, после Второй Реставрации был найден маршалом Блюхером в Марселе и возвращён своему прежнему хозяину. Наполеон достаточно часто дарил лошадей из своей конюшни в качестве подарка: в 1806 г. жеребец «Удобный» был подарен королю Баварии, а кобылы «Звезда» и «Эфиопка» — принцессе Баденской, после заключения Тильзитского мирного договора в 1807 г. император Александр I-й получил жеребца «Селима». Самые прославленные живописцы Франции той поры оставили нам «портреты» самых известных коней Наполеона Бонапарта: Теодор Жерико — «Тамерлана», а Гро — «Maренго». Перечень всех лошадей Императорской конюшни хранит реестр Императорского дома Национального архива Франции: в нем 89 (?) «боевых единиц» и все желающие могут самостоятельно ознакомиться с ними поименно (от «Абукира» до «Вюртцбурга») вплоть до их «биографий»…

Если предстояла поездка на дальнее расстояние, то Наполеон садился в коляску либо легкую карету, рядом с окнами которой ехал с одной стороны шталмейстер, а с другой — дежурный маршал. Его обязательно сопровождал «малый» штаб из числа особо доверенных лиц. В их число входили: начальник Генерального штаба, шталмейстер, кто-то из дежурных маршалов, пара адъютантов, два дежурных офицера, личный конюх, паж, солдат из эскорта, офицер-переводчик, владевшей несколькими европейскими языками и верный мамлюк Рустам. Впереди всех ехали 12 кавалеристов передового эскорта со своим командиром. На расстоянии глазной видимости от них шел главный эскорт в составе 4 эскадронов гвардейской кавалерии (по одному от конных егерей и конных гренадер, драгун и улан) под началом дежурного генерал-адъютанта.

Наполеон считал, что его непрерывные проверки боевого духа солдат — важнейшая часть его родства с армией. Смотры и парады назначались без предварительного оповещения и вся часть буквально стояла на ушах в преддверии встречи со своим «маленьким капралом». Сначала он проезжал крупным галопом по всем рядам, затем спешивался и начинал досмотр в каждом полку каждого солдата, заставляя порой открывать перед ним ранцы, или заглядывал в каждый орудийный ящик, расспрашивая решительно обо всем, вплоть до пары запасных сапог, которая должна была находиться в ранце, а сражение могло быть выиграно или проиграно в зависимости от присутствия в зарядном ящике достаточного количества снарядов.

Здесь, среди солдат он полностью преображался: никто и никогда не видел его таким искренним и терпеливым. С ними он постоянно грубовато по-солдатски шутил, позволял старым ветеранам фамильярности, обязательно «грозно» вызывал перед строем самого… храброго и неожиданно вручал ему большую награду. Потом «пугал» их, что скоро снова нагрянет с проверкой и под оглушительные «Да здравствует император!!!» исчезал столь же внезапно, как и появился. Наполеон любил эти «поездки в служилый народ», а солдаты обожали похвастаться тем, что кого-то из них сам «стриженный малыш» ласково потрепал за ухо.

И все же, со временем смотры станут делаться все реже и реже, особенно, после рокового похода в Россию в 1812 г., а потом почти совсем прекратятся, по крайней мере, утратят свое серьезное воспитательное значение — в тяжелейшую Саксонскую кампанию 1813 г., и тем более, зимой-весной 1814 г. Когда «генерал Бонапарт» уже во всю играл ва-банк и ему было не до дотошных смотров среди «мари-луизочек», так в ту пору будут величать в честь его австрийской супруги 16-17-летних новобранцев. Своих испытанных бойцов времен революционных войн он уже давно положит костьми по полям и дорогам всей Европы.

В который уже раз повторимся: французская армия, начиная с 1807—1808 гг., уже будет не та, что была в 1805—1806 гг. — она превратиться в наполеоновскую, интернациональную и всеми вытекающими из этой трансформации последствиями.

Еще хуже станет то, что с годами «генерал Бонапарт» утратит обычную связь с солдатом, ту близость к нему, которая позволяла ему с первого взгляда узнавать в каждом полку четыре или пять знакомых лиц, называть их по именам, еще прибавляя какое-нибудь словечко, показывавшее, что ему известно все прошлое их. Прекратятся добродушные разговоры с каким-нибудь ветераном, который, прикрепив к шомполу прошение, выходил из строя и отдавал ружьем честь. Прекратятся рассказы, анекдоты, обходившие солдатские кружк`и из казармы в казарму, подогревая усердие и возбуждая преданность: о пенсии, назначенной старухе-матери, о стипендиях в лицее или в императорском сиротском доме, о восстановлении справедливости, о великодушно заглаженной забывчивости. Прекратится тот постоянный обмен наград и самоотвержения, вызываемого одним каким-нибудь словом и приносящего обильную жатву жертв.

Но все это случится потом, когда «генерал Бонапарт» в лице Императора Наполеона перейдет черту разумного в своих имперских амбициях.

…Кстати, в ходе боя Наполеон обычно мало общался со своими солдатами, предоставляя их командирам командовать, а сам он вмешивался весьма редко, лишь в случаях, когда решалась судьба битвы. Только тогда он лично выезжал к той части, которой предстояло склонить чашу весов на свою сторону. Именно тогда он бросал солдатам фразу-похвалу: «Солдаты такого-то полка! Я знаю, что вы сделаете все от вас зависящее!! В-п-е-р-е-д!!! В о-о-г-о-о-о-н-ь!!!» Мало кто так умел воодушевлять своих солдат на подвиг! В тоже время своим непосредственным подчиненным он скупо дарил улыбки и четко следуя правилу «разделяй и властвуй», порой, любил сталкивать их лбами. Бонапарт никогда не позволял им расслабиться, давая неожиданные приказы без малейшего предупреждения. При этом их надлежало исполнять немедленно и никакие изменения никогда не принимались. Ко всем переездам и перемещениям им следовало быть готовыми максимум через полчаса после объявления приказа! Временами они доходили до умопомрачения от бесконечных требований, придирок и переменчивости нрава своего хозяина, тем более, что его гнев был нешуточный. Даже любимчикам, а их были единицы, он не давал особых поблажек…

Вернувшись в ставку, Бонапарт снова обращался к неотложным делам: назначал встречи с нужными людьми и диктовал одновременно сразу нескольким секретарям ответы. Примечательно, что последнее он делал без малейших признаков напряжения, тогда как секретари в поту от напряжения еле-еле успевали за его стремительным слогом. Затем он читал секретные доклады шпионов сначала Фуше (потом Савари) и резюме по армии подготовленное ему Бертье.

Если время его завтрака обычно было одно и то же, то время обеда и ужина — крайне неопределенно. Наполеон никогда не был гурманом и знатоком тонкой французской кухни, но мог затребовать еду когда ему будет угодно: то ли в седле, то ли в той части, куда он заехал с инспекцией. Именно поэтому его личные повара без конца готовили и постоянно держали «под парами» кушанья для императора, а Дюрок постоянно находился в напряжении, ожидая внезапного приказа быстро подать на стол, причем, «столом» мог оказаться адъютантский плащ, расстеленный на траве или в снегу. Чаще всего это был цыпленок (фрикасе из курицы или баранья котлета), белый хлеб, бутылка красного бургундского, бордо либо особо любимого им шамбертена (бокалом последнего он мог поднять настроение и в неурочное время) и обязательная чашечка кофе. (Почти всегда вина он пил разбавленными.) Сам император ел очень мало и очень быстро — не более 15—20 минут и чаще всего в полном молчании. (На официальных мероприятиях все было по-другому.) К «столу» обычно приглашались Бертье, Дюрок и Коленкур (если в данный момент они были рядом). Все что оставалось не съеденным, тут же сметалось алчущими ртами свиты. Но до этого момента рачительный Дюрок бдительно следил за тем чтобы ничто со стола не пропало раньше времени в желудках наполеоновского окружения: каждый цыпленок был на строгом учете. В целом он был крайне непритязателен в еде: никогда не жаловался на ее дурное качество, скорее, даже не замечал этого. Правда, где бы он ни был, после первых блюд он спрашивал мороженого. Оно было его страстью, хотя он не требовал его постоянно к обеду, но часто лакомился им среди ночи, считая его хорошим средством для восстановления утомленных сил. Он и питье-то предпочитал очень холодное, в том числе, воду.

Изредка, если у него выпадала свободная минута либо было хорошее настроение, Бонапарт играл с кем-то из свитских в вист, при этом безбожно мошенничал и, естественно, всегда выигрывал.

Ужинать императору приходилось прямо перед сном, т.е. около 8—9 часов вечера. Затем следовали 4—5 часов сна и все начиналось сначала.

…Кстати вся мебель Бонапарта для похода и бивуака была исключительно практична, легка при сборке и разборке, удобна для переноса и не слишком громоздка. Этим критериям соответствовал каждый предмет его армейского гардероба: палатки, кресла, стулья, столы и походная кровать. Последняя являлась одним из ключевых элементов «военного» ансамбля и изготавливалась с особой тщательностью его личным слесарем Десуше, запатентовавшим изобретение портативных металлических кроватей, в его мастерской на улице Верней. С 1809 по 1813 гг. было изготовлено 12 кроватей двух моделей (с навесом и без) длиной 1,82 метра, шириной 0,86 метра, высотой 1,08 метра и стоимостью 1.100 франков. Кровать могла легко складываться с помощью шарниров, расположенных по длине и ширине рамы. Матрас делался из полосатой ткани и крепился к раме металлическими и бронзовыми крючками. В сложенном состоянии кровать помещалась в компактный твёрдый кожаный футляр весом 10 фунтов. Именно на походной кровати он скончался 5 мая 1821 г. на о-ве Святой Елены…

Но даже во время этого краткого сна его крайне утомленная свита почти не могла рассчитывать на отдых. В любой момент мог последовать зов императора и горе было тому несчастному, кто отлучился хотя бы на минуту (по малой или большой нужде). Тогда верный мамелюк Рустам кидался искать «провинившегося».

…Служить гению было престижно и почетно, но очень тяжело и многие быстро «сходили с дистанции», а единицы выдержавших — получали тяжелые нервные расстройства и нередко раньше времени выходили в отставку…

Так было не только осенью победного для Наполеона 1806 года, так было почти всегда, причем год от года все тяжелее и тяжелее, поскольку забот у французского императора, покорившего уже более половины Европы становилось все больше и больше.

ГЛАВА 9. РАЗБУЖЕННЫЙ РУССКИЙ МЕДВЕДЬ ВЫЛЕЗ ИЗ СВОЕЙ ЗАСНЕЖЕННОЙ БЕРЛОГИ И НАЧАЛОСЬ…

Казалось бы, триумфальный «блиц-криг» над его родоначальниками пруссаками должен был дать Бонапарту возможность заключить всеобщий мир с европейскими монархами, но на деле все оказалось не так просто. И это при том, что той памятной осенью 1806 г. Бонапарт больше уже не хотел воевать. Если весть о победе под Аустерлицем заставила выйти на улицы весь празднующий Париж, то новости о двойной победе под Йеной-Ауэрштедтом вызвали более холодный прием во Франции — французы хотели мира! После войны с Пруссией требовалось пополнение Великой армии и ее главнокомандующему было ясно, что очередной досрочный призыв не вызовет прилива энтузиазма у его соотечественников! И действительно, еще чуть-чуть и военная служба станет рассматриваться французами как «верный пропуск к ранней смерти»!

…Кстати сказать, напомним, что, как и австрийский император после Ульма, еще 21 октября 1806 г. (т.е. уже через неделю после Йено-Ауэрштедской катастрофы и еще за неделю до вступления французов в Берлин!) прусский король Фридрих Вильгельм III вступил в переговоры с Наполеоном и предложил тому заключить перемирие. Но тогда французский полководец не хотел давать передышку противнику, не остановил преследования, а лишь выдвинул настолько жесткие требования, что прусский король, под нажимом своей воинственно-волевой супруги-красавицы, все же, продолжил борьбу. Конечно, он мог это сделать, лишь опираясь на русские силы, тем более что Александр I, как только узнал о печальных обстоятельствах разгрома пруссаков, сразу подтвердил своему союзнику все ранее взятые на себя обязательства. Уже 16 (28) октября 1806 г. в Гродно была подписана военная русско—прусская конвенция, по которой определялся порядок вступления русских войск на территорию королевства. Правда, в распоряжении у прусского короля оставалась лишь небольшая часть восточной территории его королевства, а сам он к началу 1807 г. перебрался в пограничный с Россией город Мемель, но даже королевская казна по его просьбе была перевезена от греха подальше в Россию…

Оккупировав почти всю Пруссию, Наполеон стал рассчитывать на мир с ней и союз с Россией, под защиту которой бежал прусский король Фридрих-Вильгельм III. Бонапарт надеялся проделать это до нового года и успеть вернуться в Париж до рождества. Финансовые проблемы и нелады в экономике сказывались во Франции уже во время военной кампании ее императора еще в 1805 г., а к концу 1806 г. они и вовсе оказались в хаосе.

Бонапарту нужно было срочно возвращаться в Париж: «рулить» страной издалека в ту пору (только лишь с помощью писем) было очень сложно.

Но беспощадность к Пруссии, несговорчивость единственного «мужчины» в прусском королевстве — «железной» прусской королевы Луизы — сделанной из настоящего теста и решавшей все за своего откровенно трусливого мужа короля Фридриха-Вильгельма III (супруги благополучно скрылись за стенами крепости Кенигсберга) и золото «коварного Альбиона» сделали неизбежной новую кампанию. В заснеженную Польшу, где уже стояли последние остатки некогда военной мощи Пруссии 14-15-тысячный корпус генерала А. В. Лестока, медленно вступали, прикрываясь сенью густых лесов, русские войска. По всему получалось, что новая война «со страной снегов, героического русского „ура-а-а!“ и не пуганных медведей» будет долгой и тяжелой.

И действительно, российский император — «этот грек времен поздней Римской империи — тонкий, фальшивый и ловкий» — не забыл унижения Аустерлица. К тому же, он в отличие от австрийского императора так не заключил мир с Францией. Появление передовых частей наполеоновской армии — драгун Даву — в предместьях Варшавы — вблизи российских рубежей — явно затрагивало интересы российской империи. Тем более, что поляки с помощью Наполеона явно желали восстановить Польшу, что вело к перекройке границ России на западе. К тому же, Александр отдавал себе отчет в том, что объявив континентальную блокаду Англии Наполеон не остановится, пока не заставит и русских примкнуть к ней. А это грозило экономическим интересам российского дворянства, крепко связанных торговыми узами с Великобританией, куда поставлялось большинство русской сельскохозяйственной продукции. Перед русской армией была поставлена задача не допустить вторжения французской армии в пределы России.

И в тоже время Наполеон явно стремился достичь мирного соглашения с императором Всея Руси. Ему казалось, что это вот-вот произойдет! Лишь «премудрый карась» («дерьмо в шелковых чулках», «колченогий черт в сутане» — и это еще не все прозвища самого Большого Поддонка в Большой Политике той поры!) проницательный Талейран предупреждал своего хозяина, что в ближайшее время это вряд ли случится, но Наполеон, когда он чего-то не хотел услышать, то он этого и не слышал…

…Кстати, все попытки российского императора вовлечь австрийского императора Франца в новую военную авантюру против «корсиканского чудовища» — его удар с юга был бы весьма опасен для французов — закончились провалом. А ведь, Наполеон весьма опасался удара в спину со стороны не единожды униженных им австрийцев. Ради нейтралитета австрийцев французский император сам предложил Австрии вернуть часть Силезии, правда, за счет Пруссии. В тоже время он счел нужным на всякий случай пополнить ряды своей Итальянской армии под началом Массена, нависавшей над альпийскими границами Австрии. Эрцгерцог Карл занялся реформированием австрийских вооруженных сил и справедливо заметил своему венценосному брату, что им всем никак не надо торопить события и ввязываться в новую военную авантюру с победоносным корсиканцем! Благоприятный момент еще наступит — надо только подождать и хорошо подготовиться! К тому же, у Франца слишком свежи еще были воспоминания об испытанном им унижении при Аустерлице — минул лишь год — и он наотрез отказался от очередной «игры европейских монархов в „войнушку“». Наполеон не зря опасался австрийцев, поскольку они действительно могли создать ему очень большие проблемы. Но как оказалось, австрийский император предпочел играть ту же самую роль, что и Пруссия в конце 1805 г., когда Австрия с Россией уже ввязались в войну с Францией, а прусский король все выгадывал. Недаром же Франц весьма откровенно заявил своим венценосным собратьям: «Откровенно говоря, я начну сражаться как можно позже». Он действительно не скоро снова пойдет войной на «маленького капрала», причем в одиночку и последствия, как всегда будут для Австрии катастрофичны…

Наполеону предстояла непредвиденная и, безусловно, нежелательная зимняя кампания 1806—1807 гг. в Восточной Пруссии и Польше. «Блиц-крига», как это случилось с его родоначальниками пруссаками, явно не ожидалось. До окончательной победы еще оставалось шесть месяцев тяжелых зимних боев, серьезных потерь, больших проблем… и утраты Наполеоном уникального статуса всех и всегда побеждающего полководца (не путать с понятием непобедимый!)!

Очередная (за последние два года) кровавая война потомственного русского царя и «selfmade-man» — французского императора началась 10 (22 по старому стилю) декабря 1806 г. с наступления победоносной Великой Армии против русских войск, вступивших на территорию Польши для защиты Восточной Пруссии от французов.

…Кстати, интересный факт! Если в войне с Пруссией было задействовано (по разным данным) от 160 до 190 тыс. солдат Великой армии, то против России — 170 тыс…

Левое крыло (пехотные корпуса Нея, Бернадота, сводный кавалерийский отряд Бессьера) двинулось от Торна к Страсбургу, чтобы отрезать от русской армии прусский корпус Лестока (последнее крупное и все еще боеспособное воинское соединение, оставшееся у Прусского королевства после разгрома под Йеной и Ауэрштедтом), а затем ударить ей в правый фланг и тыл. Центр (пехотные корпуса Сульта, Ожеро и часть резервной кавалерии Мюрата) следовал от Плоцка к Сохочину-Колозомбу. Правое крыло под командованием самого Наполеона (пехотный корпус Ланна, гвардия, оставшиеся кавалерийские части Мюрата) выступило из Варшавы к Чарново, где уже стоял корпус Даву.

Первыми движение врага обнаружили передовые части русской армии под командованием Барклая-де-Толли. Вечером 10 (22) декабря он прислал главнокомандующему фельдмаршалу старому графу Михаилу Федотовичу Каменскому донесение, где сообщил, что по информации, полученной от пленных, захваченных казаками, французские войска под командованием Сульта и Ожеро идут к Колозомбу.

Так русское командование узнало о начавшейся операции Наполеона.

Каменский решил не отдавать инициативу в руки врага и приказал: корпусу Беннигсена идти через Пултуск к Сохочину и Колозомбу, переправиться там через р. Вкра и атаковать неприятеля; Буксгевдену разделить свой корпус на две части: 5-й дивизии Тучкова и 7-й Дохтурова следовать из Остроленки через Маков и Голымин также к р. Вкре и составить правое крыло войск Беннигсена; 8-ю дивизию Эссена 3-го и 14-ю Анрепа направить из Остроленки по левому берегу р. Нарев до г. Попова, чтобы охранять левое крыло армии и пространство между Бугом и Наревом. Корпусу Эссена 1-ого следовало выступить из Бреста и идти на соединение с Анрепом.

11 (23) декабря, выполняя этот приказ главнокомандующего русские войска (тремя соединениями — Беннигсена, Тучкова с Дохтуровым и Эссена 3-го с Анрепом) двинулись вперёд.

Уже вечером того дня, теснимые передовыми частями французов, казаки из отряда Барклая-де-Толли перешли с правого берега р. Вкра на левый, после чего разрушили мост через реку. Напротив него Барклай своевременно построил редут.

Его войска состояли из Тенгинского пехотного, 1-го и 3-го егерского, одного казачьего полков, 5 эскадронов гусар и конной артиллерийской батареи — всего ок. 3 тыс. чел. Против Колозомба Барклай поставил 3-й егерский полк и два эскадрона гусар, у Сохочина стоял 1-й егерский полк и три эскадрона гусар. Тенгинский полк был расположен в лесу между Колозомбом и Сохочиным. 1-й егерский полк занял удачную позицию в рытвинах и за пригорками. Весь вечер и ночь при помощи местного польского населения французы готовились форсировать Вкру, изготовляя плоты.

На заре 12 декабря противник начал на них переправу. Русские немедленно открыли ружейный и артиллерийский огонь и враг повернул обратно. Вторая попытка форсировать реку тоже провалилась. Тогда Ожеро решил предпринять атаку сразу с двух направлений. Плоты с солдатами двинулись через Вкру к Колозомбу в третий раз и одновременно другая часть корпуса переправилась несколько правее с целью зайти русским в левый фланг. Им удалось не только высадиться на восточном берегу реки, но и быстро навести мост, по которому немедленно двинулась французская кавалерия. Заметив этот опасный для него маневр врага, Барклай бросил в бой гусар. Однако численное превосходство противника не позволило одержать решительную победу и сбросить врага в реку, несмотря на всё мужество всего лишь 5 эскадронов барклаевских гусар.

Понимая, что удержать несомненно более сильного неприятеля (порядка 20 тыс. чел.) не удасться, благоразумный Барклай-де-Толли своевременно отдал приказ к ретираде.

Преследуя отступающих русских, французы ворвались в редут напротив Колозомба и захватили 6 пушек. 3-й егерский полк отходил по дороге к Нове-Място, отбиваясь от наседающих французов. В это же время враг атаковал Тенгинский пехотный полк, который занимал позиции в лесу и до этого успешно отражал все попытки французов на его участке форсировать р. Вкра. Получив приказ к отступлению, «тенгинцы» вышли из леса и на них тут же навалились французы. С ружьями наперевес, с музыкой и барабанным боем, русская пехота кинулся на врага и штыковым ударом расчистила себе дорогу к отступлению.

Интересно, что русские потери оглашены не были, тогда как по донесению Ожеро французы потеряли 66 убитыми, а 452 чел. были ранены.

Еще 11 (23) декабря 20-тысячный образцовый III-й корпус «железного маршала» Даву, с которым был сам Наполеон (этот фактор всегда повышал боевой настрой солдат Великой армии), встретился под Чарново с вчетверо уступавшим ему 5-тысячным отрядом графа Остермана-Толстого (9 бат. пехоты, 2 эскадр. кавалерии, один казачий полк, 14 полевых и 6 лёгких орудий).

Крепко знавший свое кровавое ремесло («окуренный порохом» славных суворовских побед во 2-й русско-турецкой войне 1787—91 гг.), Остерман-Толстой занял позицию западнее городка Чарново, расположенного на берегу реки Нарев. Её приток Вкра прикрывал правый фланг и центр русских. Для атаки французам при любом раскладе надо было переходить через реку.

Утром того дня Наполеон провел рекогносцировку и решил атаковать неприятеля ночью. Предстояло под покровом темноты форсировать реку Вкру и разгромить заметно численно уступавшего французам врага. Прямо напротив русского центра, там, где Вкра впадает в Нарев, находился небольшой остров. Еще 20 декабря на него поспешили высадиться солдаты из дивизии Морана. Деревушку Помихово, располагавшуюся напротив правого фланга русских, но на другой стороне Вкры, тоже успели занял французы — из дивизии Гюдена. Пользуясь этим, Наполеон готовился к переправе одновременно в двух местах: с островного плацдарма и со стороны Помихова. Причем, наступление должно было начаться по условному сигналу: через час после того, как войска увидят пожар в Помихово.

Короткий зимний день подходил к концу.

В 16 часов французы подожгли Помихово. Однако опытнейший вояка граф Остерман-Толстой ещё с утра 11 декабря заметил там подозрительное скопление вражеских войск и догадался, что Наполеон готовится что-то предпринять именно оттуда. Увидев, что Помихово заполыхало, русский генерал уже не сомневался, что это условный сигнал к атаке и отдал приказ своим войскам занять позиции для отражения вражеской атаки.

В 17 часов многочисленная французская артиллерия открыла огонь, а затем, как только стемнело, противник двинулся вперёд и с острова, и с правого берега р. Вкра по мостам, на лодках и паромах. Русский авангард под командованием генерал-майора графа Ламберта (6 егерских рот) некоторое время сдерживал французов, но вскоре Остерман-Толстой приказал ему отойти, чтобы сберечь людей от сильного огня вражеских орудий. Переправившиеся французы двинулись колоннами на русские пушки, выставленные перед основной позицией Остермана-Толстого. Они тут же были встречены убийственными картечными залпами, затем были атакованы егерями и отброшены назад — к реке.

Уже через полчаса, получив подкрепление, французы снова устремился вперёд. Они вплотную приблизились к позициям русской артиллерии, но опять были стремительно контратакованы и отброшен Ростовским пехотным полком.

Пока враг не пошел в атаку снова, Остерман-Толстой успел передислоцировать свою артиллерия, которой как показала первая фаза боя, выпала основная нагрузка в отражении врага. Батарею тяжелых орудий, стоявшую напротив Помихово, сменили легкие пушки (мобильные конные батареи), а ее перевезли на главную позицию западнее Чарново. Русские артиллеристы только-только успели закончить перемещение своей артиллерии, как противник двинулся в свою третью атаку. Если на главной позиции его вновь отразили, то на помиховской переправе артиллерийская рокировка не помогла: здесь солдатам Остермана-Толстого пришлось отступить. На помощь им был брошен батальон гренадеров. Ему удалось остановить продвижение французов. Тем не менее, осторожный Остерман-Толстой решил не искушать судьбу и отдал приказ отступить к Чарново. Сначала туда была отправлена тяжёлая артиллерия под прикрытием Павловского гренадерского полка. На оставленных позициях её опять сменила лёгкая подвижная артиллерия. И вовремя. Враг в четвёртый раз перешёл в наступление, но и эта атака была отражена. Спустя полтора часа французы вновь ринулись в бой. В кровавом рукопашном бою их опять остановили.

Уже в четыре утра, т.е. перед рассветом, Остерман-Толстой, не преследуемый противником, все же, отступил к Насельску.

В бою под Чарново обе стороны, по сути дела (если, конечно, уместно такое шахматное сравнение?) «сыграли в ничью» (в тоже время, если учесть, что русские все же отошли, то французы одержали тактическую победу или «по очкам»), причем, потеряли почти поровну: по тысячи убитых и раненных. Правда, если говорить о потерях детально: то под Чарново у русских было убито 319 чел. и ранено 550, а французов — 807 человек без учёта потерь в кавалерии.

Узнав про столкновения с французами, которые произошли у передовых русских отрядов Барклая-де-Толли (при Сохочине и Колозомбе) и графа Остермана (при Чарново), главнокомандующий русской армией фельдмаршал граф М. Ф. Каменский полностью поменял свои планы.

По его распоряжению корпус Беннигсена возвращался к Стрегочину, Буксгевден должен был направить дивизию Дохтурова — в Голымин, а Тучкова — в Маков. Анрепу и Эссену 3-му велено было находиться у Попова. В свою очередь, сводный отряд князя Д. В. Голицына (три полка с 18 орудиями) по приказу Каменского был отправлен к городу Слубову как резерв корпуса Беннигсена, где к отряду присоединилось ещё три полка.

В Слубове Голицын обнаружил, что к городу уже подходят французские войска, причём, сразу с двух сторон. У него не оставалось другого выхода как отступать на Голымин. Неожиданно начавшаяся оттепель и дожди превратили дороги в болото. Из-за этого русским даже пришлось бросить часть своей артиллерии.

Переправившись через Вкру и Нарев 12 (24) декабря, после жаркого дела под Чарново, Наполеон переработал (или доработал согласно изменившейся обстановке?) план разгрома русской армии.

Своим правым крылом он собирался захватить переправу через Нарев у Пултуска, отрезав своему противнику путь к отступлению, а левым выйти в тыл главным силам русских и сокрушительным ударом уничтожить их. По приказу императора корпус Ланна, усиленный одной пехотной дивизией из корпуса Даву и одной кавалерийской из конного резерва Мюрата, двигался к Пултуску с задачей построить там предмостное укрепление и держать оборону. Тогда как Сульт, Ожеро, Даву, гвардия и кавалерия Мюрата наступали бы на Голымин, Маков и Рожаны с целью отрезать неприятельской армии путь отступления к Остроленке. В свою очередь, Бернадот, Ней и Бессьер должны были, отбросив прусский корпус Лестока, тоже выйти в тыл русским — только через г. Млава.

Противники принялись беспрерывно маневрировать. Правда, из-за отвратительной погоды — шёл снег с дождём и дороги превратились в болото — все происходило очень медленно.

К вечеру 12 (24) декабря передовые части Беннигсена подошли к Стрегочину, а авангард корпуса Ланна подошёл к Пултуску, который оказался уже занятым войсками Багговута. Главнокомандующему Каменскому стал понятен план Наполеона и он приказал корпусу Беннигсена немедленно, ночью, спешить к Пултуску. Только-только основная часть русских войск успела покинула Стрегочин, как его занял корпус Даву, отрезав 11 отставших из-за плохих дорог полков. Им пришлось обходными дорогами двигаться к Голымину и Пултуску, причём, из-за непролазной грязи было брошено более 50 орудий и это при том, что потеря пушек (т.е. материальная часть!) в армии каралась очень сурово: без наград оставалась вся воинская часть.

Главнокомандующий русских решился на генеральное сражение с Наполеоном под Пултуском и приказал всем соединениям своей разбросанной «по городам и весям» армии, двигаться к этому городу, на усиление корпуса Беннигсена.

На следующий день — 13 (25) декабря — Наполеон с гвардией и резервной кавалерией Мюрата внезапно остановился в Насельске. Запутанные манёвры русской армии, связанные со стягиванием всех сил к Пултуску, привели его в недоумение. Войска Каменского, блуждая разными дорогами, раз за разом оказывались на виду разных корпусов Великой Армии. Не понимая истинных причин этих передвижений, Наполеон решил, что его противник готовит какую-то западню. В конце концов, проанализировав показания пленных и донесения лазутчиков, император убедился, что все «хитроумные манёвры» русской армии связаны с неразберихой в управлении и продолжил наступление на Голымин.

И тут в русской ставке случилось «нечто»: в ночь на 14 декабря, «в три часа по полуночи», главнокомандующий, фельмаршал милостью покойного императора Павла I, граф Михаил Федотович Каменский внезапно вызвал к себе генерала от кавалерии Леонтия Леонтьевича Беннигсена и вручил ему письменное распоряжение: «Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией… Думать должно о ретираде в наши границы, что и выполнить сегодня…», после чего покинул армию, несмотря на увещевания Остермана-Толстого, Беннигсена и графа Толстого. Бугсгевден со своим корпусом поспешил выполнить последний приказ Каменского: начать ретираду.

Тогда как Беннигсен со своим 40 — 45-тысячным корпусом (скорее, целой армией?) решил оставаться на позиции под Пултуском, чтобы выиграть время и дать возможность разбросанным частям русской армии соединиться.

Свои войска он построил в три линии. В первой: 21 батальон 2-й и 3-й пехотных дивизий, затем на расстоянии 300 шагов ещё 18 батальонов, и наконец в третьей линии 5 батальонов из 5-й и 6-й пехотных дивизий. Отряд Барклая де Толли — 3 егерских полка и 2 батальона пехоты, охранявшие дорогу на Голымин, — прикрывал правый фланг, заняв позицию в кустарнике. На расстоянии версты перед первой линией пехоты встали полки регулярной кавалерии, а перед нею заслоном расположились казаки. Для защиты Пултуска, был выделен отдельный отряд Багговута — 10 батальонов, 2 эскадрона драгун, 600 казаков и 1 батарея.

В 10 часов к Пултуску подошёл маршал Ланн с пехотными дивизиями Сюше и Газана и кавалерийскими — Монбрена и Беккера (дивизия Гюдена из корпуса маршала Даву пришла на поле боя немного позже).

Ланн расположил свои силы (ок. 20 тыс. солдат), лишь в две линии: в первой — дивизия Сюше (без 40-го пехотного полка), во второй — дивизия Газана и 40-й полк. На правом фланге Сюше был Клапаред (1 легкопехотный и 1 кавалерийский полки) — он должен был противостоять Багговуту; в центре — Ведель с 64-м пехотным и одним батальоном 88-го полка. На левом фланге встали остальные батальоны 88-го и 34-й пехотный полк. Их поддерживали драгуны Беккера. Левое крыло французов было закрыто от русских лесом. В связи с чем, противостоявший ему Барклай-де-Толли не мог определить истинных сил противника. Свою немногочисленную артиллерию Ланн разместил в центре и на левом фланге.

Не подозревая, что его противник имеет двойное превосходство в силах, азартный Ланн решился на сражение.

Двигаясь впереди своего корпуса с двумя эскадронами кавалерии с целью разведки, он обнаружил на равнине перед Пултуском только казаков и выдвинутые вперёд войска правого и левого крыльев русских. Главные силы Беннигсена в это время были скрыты от взглядов французов за возвышенностью, расположенной перед Пултуском. Только уже основательно ввязавшись в бой, Ланн осознал, насколько силён его противник. Вполне возможно, что зная заранее соотношение сил, он бы не принял боя и отошел назад.

В 11 часов Клапаред по приказу Ланна атаковал Багговута. Вначале французы успешно отбросили русскую кавалерию и казаков, после чего сошлись в упорной схватке с 4-м егерским полком. Одновременно Ведель напал на Багговута с фланга. В свою очередь, Беннигсен своевременно отправил на помощь обороняющимся войскам графа Остермана-Толстого с 4 батальонами и генерал-майора Кожина с лейб-кирасирским Его Величества полком и 2 эскадронами Каргопольских драгун майора Сталя. Под прикрытием разыгравшейся снежной метели, которая слепила врага, Кожин скрытно подошёл к наступающим войскам Веделя и обрушился на них. В ходе той внезапной кавалерийской атаки французская пехотная колонна в 3—4 тыс. человек оказалась разбита и рассеяна, причем, 300 солдат были захвачны в плен. При поддержке егерей противника отбросили.

Нападение на левое крыло русской армии было успешно отражено.

Вторую попытку опрокинуть войска Багговута французы предприняли силами драгунской дивизии, которая бросилась на Изюмский гусарский полк. Гусары спокойно ожидали, пока вся масса неприятельской кавалерии не подойдёт достаточно близко, после чего резко повернули влево. К своему ужасу французские драгуны увидели позади гусар… русскую батарею, готовую к стрельбе в упор. Картечные залпы с близкого расстояния произвели ужасающие опустошения среди атакующих. С огромными потерями драгуны кинулись вспять.

Атака французов на правый фланг русских по началу развивалась очень успешно. 34-й пехотный полк так неудержимо бросился вперёд, что не только потеснил солдат Барклая-де-Толли из занимаемого ими кустарника, но и захватил артиллерийскую батарею. Правда, русские немедленно контратаковали силами Тенгинского пехотного, 1-го и 3-го егерских полков. Теперь уже французы попали в тяжёлое положение, но им вовремя пришли на выручку батальоны 88-го пехотного полка. В конце концов, Барклай, получив в подкрепление Черниговский и Литовский мушкетёрские полки, приведённые лично генералом Ф. В. Остен-Сакеном, выбил врага из кустарника и вернул утерянные позиции.

Эти неудачи заставили французов прекратить атаки.

Ланн наглядно понял, что его корпус попал в тяжёлое положение. Гораздо более многочисленный противник занимал крепкую оборонительную позицию и имел сильную артиллерию, огонь которой наносил ему большие потери.

Правда, после того, как в 14 часов на поле затихшего сражения прибыла 7-тысячная дивизия Гюдена, французы воспряли духом и решили попытаться ещё раз отбросить русских от Пултуска. Главный удар они нанесли по правому крылу Беннигсена. Ланн атаковал его с фронта, а Гюден пытался обойти с фланга. Одновременно французы с целью сковать силы русских предприняли наступление на их левое крыло. И опять Беннигсен очень своевременно среагировал на появление свежих сил врага. По его приказу Барклай-де-Толли и Багговут повернули правые фланги своих частей назад и усилили их артиллерией. Солдаты Гюдена смело пошли в атаку, но их встретил массированный орудийный огонь. Кроме того, французов атаковала русская пехота и кавалерия. Противник снова был остановлен и отброшен.

Общие потери Ланна составили 7 тыс. убитых, раненых, пленных.

Короткий зимний день заканчивался. Пока не стемнело, Беннигсен решил перейти в контрнаступление. И ему удалось заставить французов отступить на исходные позиции, с которых они утром начали своё наступление, но не более. Скорее всего, своё численное превосходство ему следовало попытаться использовать еще до подхода свежей дивизии Гюдена.

…Кстати сказать, как это водится в таких случаях, обе стороны рапортовали о своей несомненной победе, причем, как участники пултусского сражения, так и последующие поколения ангажированных историков. Так бывает, когда противники расходятся в стороны «сильно пустив друг другу кровь, но без решительного успеха»: выражаясь спортивной терминологией «схватка закончилась ничейным результатом»…

Утром того дня, когда Ланн так рьяно «бодался» с Беннигсеном под Пултуском, т.е. 14 (26) декабря войска князя Д. В. Голицына наконец прибыли в Голымин, где встретились с двумя полками генерала Дохтурова.

А к городу уже приближались три (!) корпуса Ожеро, Даву и Сульта, а также резервная кавалерия Мюрата (5.600 сабель). У первых двоих было ок. 30.600 пехоты и 2 тыс. кавалерии. Вместе с мюратовской конницей — 38.200 чел. У них был приказ захватить город и нанести удар в тыл главным силам русской армии. Правда, русским повезло: грязь замедлила продвижение французов, поэтому в сражение они вступали по очереди, причем, труднее всего пришлось войскам Сульта. Первым к Голымину вышел и вступил в бой Ожеро.

Если у Голицына было 15 пехотных батальонов и 20 эскадронов кавалерии, то у Дохтурова — 3 пехотных батальона и 1 кавалерийский полк. В ходе боя к русским подойдут 2 кавалерийских полка и небольшой отряд пехоты. Всего у русских генералов могло быть 16—18 тыс. чел.

Вначале бой разгорелся в лесу, где пошедшие в атаку французы столкнулись с Костромским пехотным полком, который был выдвинут туда очень вовремя. Несмотря на ожесточенную схватку неприятелю так и не удалось выбить русских из леса. Тогда Ожеро частью сил обошёл лес, но оказался на открытом пространстве и тут же подвергся смертоносному обстрелу русской артиллерии. Французы попытались было яростной атакой кавалерии захватить вражеские пушки, но отчаянной контратакой кирасирского и драгунского полков были отброшены.

Ожеро нужно было обязательно захватить артиллерию русских, поскольку она своим плотным огнём не позволяла его войскам развернуться на равнине для решительного удара. В атаку была брошена 1-я пехотная дивизия. В это время к Ожеро наконец подошёл корпус Даву. С его появлением на поле боя частям Голицына стал грозить обход с флангов и окружение. В сложившейся ситуации последнему следовало терпеть до темноты, чтобы под ее покровом постараться организованно отступить перед превосходящими силами врага.

Правда, ок. 15 часов дня неожиданно для русских (и по счастью для них!) к ним пришли подкрепления — части графа Палена и генерала Чаплица. Немедленно послав их в бой, Голицын рассчитывал сдержать натиск французов до наступления долгожданной для успешной ретирады ночи.

Только теперь на поле сражения к французам прибыл корпус Сульта, причем, с самим Наполеоном. Уже под командованием императора, его войска атаковали русских с трех сторон и жестокий рукопашный бой разгорелся прямо на улицах Голымина. Но, несмотря на все усилия, помешать организованному отступлению Голицына неприятелю так и не удалось.

Интересно, что и на этот раз потери обеих сторон принято оценивать, как примерно равные — по тысяче убитых, раненых и пленных. Благодаря французским данным известно, что на самом деле русские потеряли 553 человека убитыми и ранеными и 203 пленных.

Примечательно, что под Голыминым, как и под Чарново и при Пултуске обе стороны по сути дела снова «разошлись в ничью». Впрочем, каждый вправе самостоятельно решить — каков — был результат всех «сыгранных матчей»: под Сохочином-Колозомбо, Чарново, Голыминым и Пултуском — «о вкусах — не спорят»…

Важно другое: когда в полночь 14 (26) декабря Беннигсен получил сообщение о жароком деле у Голымина с участием самого Бонапарта, то подсчитав свои потери (5 тыс. убитых, раненых и пленных), опасаясь окружения, он решил отступить к Остроленке.

По причине отвратительных погодных условий (и некоторых других «привходящих обстоятельств») военные действия на некоторое время прекратились, возобновившись уже лишь в начале следующего 1807 г.

В январе 1807 г. Ней, недовольный плохими зимними квартирами своих войск вокруг Нойденбурга, не дожидаясь приказа Наполеона, стал действовать по собственной инициативе, выдвинув кавалерию на Гуттштадт и Гейльсберг. Оба этих города находились на расстоянии всего лишь 50 км от Кёнигсберга.

Командующий 80-тысячной русской армией Беннигсен воспринял перемещение корпуса Нея за начало большого наступления французов на Кёнигсберг — главный город Восточной Пруссии, где находились главные склады союзнической (русско-прусской) армии. Кроме того, Кёнигсберг был единственным значительным городом, остававшимся под властью прусского короля. Следовательно, союзникам нужно было любой ценой удержать его, в том числе, и по политическим мотивам.

Оставив лишь 20-тысячный корпус Эссена 3-го перед Варшавой, русская армия немедленно снялась с зимних квартир, и двинулась на Гейльсберг. Беннигсен, прикрытый на правом фланге примерно 9-тысячным прусским корпусом Лестока, решил атаковать изолированно расположившийся неподалёку от реки Пассарга I-й армейский корпус Бернадота, чьи части были разбросаны на широком фронте от Остероде до Эльбинга. Затем он собирался форсировать реку Висла и перерезать коммуникации врага.

Наполеон, узнав о движении русской армии, поначалу высказал сильное недовольство самоуправством Нея. Однако поскольку уже наступили заморозки и дороги в Польше, в отличие от декабря, вновь стали проходимыми. Наполеон решил сманеврировать, чтобы окружить и разгромить Беннигсена.

С этой целью Бернадоту было приказано отходить на Торн, как бы заманивая противника. VI-му корпусу надлежало прикрыть Варшаву. 6 тысячам Удино следовало идти на Остролёнку для охраны тыловых коммуникаций. А главные силы (ок. 83 тыс.) должны были перейти в наступление тремя колоннами вдоль правого берега реки Алле: справа — 20 тыс. Даву, в центре — 27 тыс. Сульта и кавалерии Мюрата, 6-тысячная гвардия и 15-тысячный корпус Ожеро и, наконец, слева — 15 тысяч Нея.

Тем временем, своевременно получивший угрожающие сведения о движении превосходящих сил противника, Бернадотт решил, отступая через Торн, сблизиться с ближайшим к нему корпусом Нея и для этого переместиться к Остероде. Пока он совершал этот свой спасительный маневр, передовые части Беннигсена, под началом генерала А. И. Маркова, перейдя реку Пассаргу, напали в ночь на 13 января у Либштадта на авангард Бернадотта и отбросили его к Морунгену. Марков подошел к лесисто-озерному дефиле между Морунгеном и Георгенталем и развернулся на высотах западнее и южнее последнего населенного пункта, заняв фронт почти в три версты. Елисаветградские гусары и 3 батальона 5-го егерского полка встали в впереди, т.е. образовали 1-ю линию; Псковский мушкетёрский полк и 25-й егерский — во 2-й линии; а в резерве — Екатеринославский 1-й лейб-гренадерский полк; причем, для прикрытия правого фланга от обхода были выдвинуты три батальона 7-го егерского полка.

В свою очередь, Бернадотт, спешивший собрать все свои войска в единый кулак и, к тому же, еще и озабоченный удержанием Морунгена, через который тянулись и люди и обозы его корпуса, решил около часа дня атаковать русский авангард. Причем, как с фронта, со стороны Морунгена, так и с правого фланга, со стороны Эльбингской дороги, по которой двигалась дивизия Дюпона для присоединение к главным силам его корпуса. Натиск французов и охват обоих флангов (сначала правого, а потом и левого) вынудили Маркова уже в сумерках начать отступление. Французы начали было преследование, но донесение о неожиданном налете русской кавалерии (три эскадрона Курляндского драгунского полка князя М. П. Долгорукова и 6 эскадронов Сумских гусар графа П. П. Палена) на обозы Бернадотта у Морунгена остановило их.

Интересно, что эти русские эскадроны были высланы из колонны главных сил Беннигсена всего лишь на разведку. Они подошли к Морунгену с юга и не зная о разгоревшемся бое между Бернадоттом и Марковым, бросились на слабо прикрытые обозы французов: посеяли панику среди обозников, частично уничтожили и даже пленили 4-х офицеров и 160 нижних чинов, не считая разбежавшихся ночью по лесам.

Бой у Морунгена позволил Бернадотту выиграл время для окончания своего сосредоточения в Остероде. Кроме того, Наполеон, чьи главные силы уже были нацелены с юга (от Пултуска) на Алленштейн для удара во фланг русским колоннам, смог определить конкретное направление их движения. Более того, Беннигсен, поздно поддержавший энергичное продвижение своего авангарда (15 января), упустил время и стратегическую инициативу для нанесения поражения отдельно стоящему корпусу Бернадотта. В тоже время, в связи с морунгенским делом стало понятно, что во фланг Беннигсену движется сам Наполеон и русский командующий предпочел отказаться от прежнего плана решительного наступления.

И наконец, не следует упускать из внимания еще одно очень важное «происшествие» на театре возобновившихся военных действий.

Успех задуманной Наполеоном операции зависел от сохранения ее в секрете, по крайней мере, до поры до времени. Поэтому даже об отъезде Наполеона из Варшавы в Вилленберг сообщалось как об обычной инспекционной поездке. Однако все меры предосторожности пошли прахом, после того казаки ухитрились перехватить одного из секретных курьеров Великой армии, который ехал от Бертье к Бернадоту.

Беннигсен узнал все секретные планы французов и немедленно предпринял ответные действия. Вся русская армия начала концентрироваться близ Янково. После чего ей следовало отойти к Алленштейну и переправиться через Алле.

Правда, Мюрат и Сульт успели занять Алленштейн, а IV-й корпус Великой армии по приказу Наполеона уже двинулся на Гуттштадт, чтобы перехватить русскую армию когда она начнет отступать. От своей кавалерийской разведки Бонапарт узнал, что русские заняли оборонительные позиции под Янково. Поскольку они уже никак не могли отступить через Алленштейн, то получалось, что Беннигсен готовится дать врагу большое сражение?

Левый фланг русской армии прикрывал отряд Н. М. Каменского 2-го (Архангелогородский, Углицкий и Тенгинский пехотные полки). Он занял переправу у Бергфриде на реке Алле (Лава), еще не совсем замерзшей и потому способной оказаться препятствием на пути врага. Правда, мост через нее не был разрушен и один батальон Углицкого полка пришлось выдвинуть на правый берег реки Алле, откуда следовало ожидать появления неприятеля.

Наполеон рассчитывал закончить сосредоточение всей своей армии в окрестностях Алленштейна к 23 января, тогда же атаковать своими главными силами (тремя корпусами) армию противника с фронта, между реками Алле и Пассаргой (Пасленка), а двумя корпусами (Сульта и Даву) захватить в тылу левого фланга Беннигсена переправы на Алле и, тем самым, отрезать ему пути отступления на восток. А корпусу Бернадотта, оправившемуся от морунгенской «заварушки», было приказано безостановочно преследовать пруссаков Лестока.

Однако, увидев, что русская армия уже в полной боевой готовности, Бонапарт тут же поменял свои планы. Стремясь непременно удержать противника на месте, не дав ему уйти от боя, он решил напасть, не дожидаясь следующего дня, т.е. еще 22 января.

Бросив часть своих сил во фронтальную атаку, Бонапарт приказал Сульту овладеть передовой позицией у Бергфриде. Тем самым, возникала бы угроза левому флангу «окопавшегося» Беннигсена и появлялась бы возможность для развития в этом направлении действий корпуса Даву, чья головная дивизия могла подойти к Алле не ранее 23 января.

Около 15 часов Сульт атаковал авангард отряда Каменского конницей. Батальон Углицкого полка, под угрозой охвата и потери пути для отхода, под прикрытием артиллерийского огня, отступил к своим на левый берег реки Алле. Подошедшая французская пехота, несмотря на русскую картечь отчаянным броском преодолела мост, оказалась на левом (русском) берегу и яростно кинулась на вражескую батарею.

В ответ, генерал-майор Карл Фридрих Вильгельм фон Герсдорф, с Углицким полком и одним батальоном Тенгинского полка, ударил в штыки и отбросил головные части колонны французов. В результате на переправе завязался жестокий рукопашный бой — кровавая «мясорубка». В конце концов, французов, все же, оттеснили на правый берег. Сульт повторил атаку, снова овладел переправой и утвердился-таки на левом берегу.

Каменский, видя что продолжать сражаться за переправу с серьезно превосходящим его противником губительно для него, предпочел ограничиться в ночь на 23 января удержанием неприятеля на левом берегу Алле. Тем более, что ему стало известно о решении Беннигсена уклониться от большого сражения на следующий день (23 числа) и уже отдан приказ об отступлении армии в ночь на 23 января на север… на Ландсберг.

Под Бергфридом Каменский потерял 8 офицеров убитыми и 9 ранеными, нижних чинов — ок. 800 человек убитыми и ранеными, а вот потери французов остались неизвестны.

25 января (6 февраля), во время отступления русской армии от Янково к Ландсбергу, ее главнокомандующий Беннигсен, приказал своему левому арьергарду генерал-майора М. Б. Барклая-де-Толли с 5 тысячами солдат удерживать противника, пока главные силы русских не займут крепкую позицию при Ландсберге.

Барклай занял село Зинкен отрядом Дорохова (1 бат., 4 эскадр. и 2 кон. ор.), а свои остальные войска (11 бат., 16 эскадр., 10 кон. ор.) расположил на высотах позади ручья, южнее городка Гофф (Цигельхоф). Около трёх часов дня к Зинкену подошел Мюрат с драгунской дивизией Клейна и кирасирами д’Опуля (всего 30 эскадр.) и сходу (что было присуще удалому Мюрату) атаковал русских. Только после упорного сопротивления, потеряв всю орудийную прислугу, Дорохов отошёл-таки за ручей на позицию к северу от Гоффа. Там его уже поджидала помощь в лице пяти батальонов князя Долгорукова, высланных Беннигсеном. Приказав Долгорукову занять позицию вправо от дороги из Гофа в Ландсберг, Барклай-де-Толли развернул своих людей влево.

Французы, к которым к этому моменту уже подошла пехота Сульта, обрушились на левый фланг русских, стараясь отрезать им путь отступления. После упорного боя продолжавшегося до темноты арьергард Барклая-де-Толли все же отошёл к Ландсбергу.

В бою у Гоффа русская армия потеряла около 2 тыс. чел., а вот потери противника неизвестны.

Французские войска остались ночевать на поле сражения. Тогда как войска Беннигсена в ту же ночь покинули Ландсберг и двинулись к… Прейсиш-Эйлау, туда, где вскоре случится одна из самых кровавых «мясорубок» в истории наполеоновских войн и холодное оружие (штык, палаш и сабля) на морозе и в снежную пургу «нагуляются на славу», обильно залив кровью окрестные поля.

Наполеон, имея под рукой только часть всех своих сил, не собирался немедленно вступать в генеральное сражение с Беннигсеном. 7 февраля он поделился своими планами с Ожеро: «Мне советовали взять Эйлау сегодня вечером, но, помимо того, что я не люблю этих ночных сражений, я не хочу двигать свой центр слишком далеко вперёд до прибытия Даву, который является моим правым флангом (напомним, что Даву шел долиной Алле, чтобы перерезать русским дороги, ведущие на восток — прим. Я.Н.), и Нея — моего левого фланга (Ней обходил их через Пассаргу — прим. Я.Н.) Так что я буду ждать их до завтра на этом плато, представляющем при наличии артиллерии прекрасную позицию для нашей пехоты. Завтра, когда Ней и Даву встанут в линию, мы все вместе пойдём на врага».

В свою очередь, Беннигсен приказал Багратиону взять 4-ю пехотную дивизию и отбросить врага от Прейсиш-Эйлау. Тот лично повёл пехоту в атаку. В полном молчании русские тремя колоннами подошли к городу, после чего по команде бросились вперёд с громоподобным криком «Урааа-а-а-а!» Противник был отброшен. Через полчаса французы с ревом «Да здравствует, император!!!» контратаковали одновременно по трём направлениям, но везде оказались остановлены. В центре — Псковским и Софийским мушкетёрскими, Московским гренадерским и 24-м егерским полками. На правом фланге резервный кавалерийский корпус (Лейб-Кирасирский Его Величества, Ингерманландский и Каргопольский драгунские полки и Елисаветградский гусарский полк) контратаковал французскую кавалерию после чего противник отказался от нападения. Тогда как на левом фланге враг был отбит артиллерией 8-й дивизии, а высланные им стрелки рассеяны Изюмскими гусарами.

…Кстати, если верить французским очевидцам боя, то, в конце концов, Эйлау остался за ними — за дивизией Леграна, тогда как русские участники утверждают, что город остался… за нами. Так бывает или а la guerre comme а la guerre, т.е. «на войне — как на войне», порой, кто красивее… «отрапортовал» (или напустил туману» или приврал?) — тот и молодец!? Jedem das seine…

Предстояла решающая схватка и она грозила разразиться на следующий день — 8 февраля.

Правда, обе армии находились отнюдь не в лучшем состоянии: изнуряющие переходы по колено в снежной грязи, без еды и питья (вина и водки, в том числе), без возможности высушить одежду, чередовавшиеся частыми ожесточенными схватками, не позволяли обеим сторонам рассчитывать на быстрый и легкий успех, т.е. полную победу. Причем, в первую рчередь, это грозило Бонапарту, который уже очень далеко удалился от своих продуктовых баз в сытых и обеспеченных немецких землях.

…Между прочим, несколько в стороне от основного театра военных действий возобновившейся зимней кампании 1807 г. на территории Польши и восточной Пруссии утром 4 (16) февраля, 25-тысячный корпус генерала Эссен 3-го атаковал город Остроленка тремя колоннами и несколько раз врывался в него, встретив при этом упорное сопротивление трёх бригад дивизии Сюше и гренадеров Удино под началом начальника штаба V-го армейского корпуса дивизионного генерала Оноре-Шарля Рейля (?). Савари, с прибывшими к полудню подкреплениями из состава войск Удино, выбил русских из Остроленки, вышел из неё и расположил войска (всего ок. 20 тыс. чел.) перед городом. На левом фланге, примыкая к реке, встали гренадеры и кавалерия, в центре — дивизия Сюше, на правом фланге — бригада из дивизии Газана под началом бригадного генерала Франсуа Фредерика (итал. Франческо Фредерико) Кампана, для которого этот бой станет роковым — последним. После этого французы перешли в наступление и отбросили русских с занимаемых ими позиций на песчаных холмах восточнее города. Преследование продолжилось 5 (17-го) февраля силами драгунской бригады Риго и сводным карабинерским эскадроном. Обе стороны понесли примерно одинаковые потери: русские (1.5 тыс. убитыми и раненными, 7 орудий), французы (1.2 тыс. убитыми, в том числе генерала Кампана, и раненными). Серьезного влияния эта «стычка» на ход военных действий с непосредственным участием Наполеона и Беннигсена не оказала…

Повторимся, что и 8 февраля Наполеон не собирался начинать сражение под Эйлау вплоть до середины дня, так как ожидал прибытие корпуса Нея, находящегося в 30 км на биваке ок. Ландсберга и корпуса Даву, остановившегося в 9 километрах на дороге к Бартенштайну. Маршалы получили команду немедленно идти на соединение с главной армией.

Но в 5 часов утра 8 февраля ему пришло тревожное сообщение, что на расстоянии одного пушечного выстрела от Эйлау стоит построенная на 4.5 километровом фронте в две линии русская армия численностью ок. 67 тыс. человек с 400—450 (данные разнятся) орудиями.

Еще вечером 6 февраля у Бонапарта могло быть под рукой порядка 55.450 штыков и сабель: гвардия (от 6 до 9 тыс. чел.; сведения разнятся), Сульт (16.750), Ожеро (14.500) и резервная кавалерия Мюрата (15.200). Приче, на долю последней выпадет сыграть чуть ли не ключевую роль в грядущем драматически развертывавшемся сражении-побоище и по сути дела она спасет Наполеона от его первого крупного поражения. Но с учётом потерь в предыдущих боях 7 февраля, к утру 8 февраля силы Наполеона могли уменьшиться до 48—49 тыс. солдат с 300 орудиями, т.е. в любом случае на порядок меньше чем у противника.

При этом обе стороны рассчитывали в течение дня получить подкрепления. Правда, если Беннигсен мог рассчитывать только на примерно 9-тысячный прусский корпус Лестока (на самом деле по глубоким снегам придет не более 6—7 тыс.), то французы ждали подхода сразу двух более мощных корпусов: Даву (15.100) и Нея (14.500).

Таким образом, при удачном стечении всех обстоятельств, в целом у французского императора могло оказаться на поле боя до 80 тыс. солдат.

Между Эйлау и Ротененом встали две дивизии (Леграна и Сент-Илера) из IV-го корпуса Сульта, прикрытые с правого фланга бригадой лёгкой кавалерии Брюйера. Им предстояло вступить в упорный бой с центром русской армии, двойная линии которой протянулась от Шлодиттена до Зерпаллена. Ещё одна дивизия Сульта, генерала Леваля, выстроилась в боевой порядок слева от Эйлау. На крайнем левом фланге Великой армии, практически напротив Шлодиттена, располагалась бригада лёгкой кавалерии Латур-Мобура — 5-й и 7-й гусарские полки. Наполеон остался с гвардией (пешей и конной) на кладбище Эйлау, которое с самого начала битвы окажется под огнем русской артиллерии. Резервная кавалерия Мюрата (в основном тяжелая — кирасиры и драгуны, чью ударную силу сполна познают русские полки) выстроилась за полками пехоты Ожеро, справа от Эйлау, где стояла гвардия.

Сражение началось с сильной артиллерийской перестрелки. Несмотря на то, что более многочисленные русские батареи обрушили на французские боевые порядки град ядер, но им не удалось подавить ответный огонь вражеских орудий. Эффект от стрельбы русской артиллерии мог быть больше, если бы французские линии не были прикрыты строениями Эйлау и Ротенена. Значительная часть ядер попадала в стены домов или вообще не долетали до французов. Напротив, французские канониры имели возможность беспрепятственно поражать крупные массы русских, стоящие почти без прикрытия на открытом пространстве — в чистом поле — за Эйлау. Кроме того, за счёт лучшей выучки французы стреляли намного чаще и точнее, чем противник, что в какой-то степени сводило на нет заметное численное превосходство русской артиллерии.

Только около полудня на правом французском фланге появились головные колонны III-го корпуса маршала Даву. Его войска приближались к полю сражения по-эшелонно. Первым появился авангард и внезапной атакой заставил отойти русских от Зерпаллена. Вслед за авангардом быстрым маршем к полю сражения подходили дивизия Фриана, за ней — дивизии Морана и Гюдена. Поскольку всего в распоряжении Даву было более 15 тыс. чел., то по численности армия Наполеона могла вскоре сравняться с русской (62—63 тыс. против 67 тыс. солдат).

Полки Даву, развернувшись в боевые порядки, пошли в атаку на Кляйн-Заусгартен и Зерпаллен, атаковав левый фланг армии Беннигсена. Наполеон поддержал III-й корпус, бросив ему на усиление часть корпуса Сульта (дивизию Сент-Илера и бригаду резервной лёгкой кавалерии в составе двух полков). Селения Кляйн-Заусгартен и Зерпаллен переходили из рук в руки множество раз. Французам ценой невероятных усилий удалось сбросить русских с высот близ деревни Кляйн-Заусгартен, господствующих над этой частью поля сражения, и, выбив врага из самой деревни, двинуться в направлении деревни Ауклаппен и одноименного леса. Неся значительные потери, Даву продвигается-таки всё дальше и дальше в сторону леса Ауклаппен. Для русской армии возникла угроза выхода французов в её тыл и Беннигсен вынужден, постепенно ослабляя центр, перебрасывать войска к своему левому флангу, чтобы избежать обхода. Иначе русская армия могла оказаться отрезанной от пути отступления к Неману, т.е. от русской границы.

Заметив, что значительная часть русских резервов сконцентрировалась против Даву, Наполеон решает нанести по центру русской армии удар силами 15-тысячного корпуса Ожеро. И вот две его дивизии проходят южнее кладбища Эйлау, развёртываются и бросаются в атаку через покрытую глубоким снегом равнину под ураганным огнём русской артиллерии. Справа наступает дивизия генерала Дежардена, слева — генерала Эдле. В каждой из дивизий первая бригада движется в развёрнутом боевом порядке, а вторая сомкнутыми колоннами позади флангов первой. Эти колонны могли в любой момент перестроиться в каре, если бы вдруг их атаковала русская кавалерия. Для поддержки пехоты корпусная артиллерия Ожеро развернулась в 400 метрах перед кладбищем.

И надо же такому случиться, что именно в этот момент на обе армии внезапно налетела сильная снежная буря. Из-за этого поле боя стало быстро покрываться кубометрами снега, которые вихри ветера поднимали в воздух. Ослеплённые бьющим в лицо снегом французские войска, дезориентировавшись, потеряли нужное направление и слишком отклонились влево. В результате идущие в атаку солдаты Ожеро неожиданно оказался менее чем в 300 шагах прямо напротив самой большой батареи русских — центральной из 72 орудий. С такой дистанции промахнуться просто невозможно — почти каждый выстрел попал в цель. Раз за разом русские ядра врезались в плотные массы вражеской пехоты и выкашивали целые ее ряды. Буквально за несколько минут корпус Ожеро потерял 5.200 солдат убитыми и ранеными — треть своего состава. Сам маршал получил ранение, Дежарден был убит, Эдле серьезно ранен. Остатки корпуса Ожеро остановились, дрогнули и попятились назад.

Воспользовавшись моментом паники и беспорядка в помятых и обескровленных вражеских рядах, Беннигсен перешёл в контрнаступление. Пытаясь прорвать ослабленный центр неприятел, он быстро бросил на отступающих «ожеровцев» застоявшуюся на морозе кавалерию и, разгоряченную прямо перед атакой ядреной порционной водкой, пехоту. Кроме того, атакующая масса русских войск была поддержана артиллерией. Более того, её плотный огонь был сконцентрирован на гвардии Наполеона, стоявшей на кладбище Эйлау. Разгорелся кровопролитный штыковой бой. Войска Ожеро, понеся ужасные потери, начали отступать.

Однако стремительно наступая, русские сильно оторвались от своей основной линии. Увидев это, Наполеон, постарался воспользоваться этим неожиданно подвернувшимся ему шансом повернуть в свою пользу неудачно складывавшийся для него ход кровавой битвы. Он немедленно отдаёт Мюрату приказ ввести в бой всю резервную кавалерию. Двум дивизиям (драгуны Груши и кирасиры д’Опуля — 64 эскадрона — более 7 тыс. сабель) сведенным в одну могучую колонну тяжёлой кавалерии в развёрнутом строю (тем самым увеличивалась ее пробивная сила!) предстояло спасти Великую армию и… ее императора, попытавшегося было вернуть себе инициативу сокрушительным ударом «бронированного» конного кулака.

Дело в том, что преследуя «ожеровцев», русская пехота и кавалерия почти прорвались к ставке Наполеона. Очевидцы свидетельствуют, что, увидев накатывающийся вал атакующих русских, Наполеон восхищенно произнес: «Какая отвага!». Казалось бы, ещё одно мгновение, и французский император будет схвачен в плен или даже убит.

И тут вся кавалерия Мюрата на полном ходу мощным тараном врезалась в ряды русских войск. Начался ожесточенный бой с переменным успехом. Обе стороны понесли в нём тяжелые потери. Тем не менее, именно блестящая конная атака Мюрата спасла положение французской армии.

Обессиленные противники отвели свои потрепанные части на исходные позиции, но артиллерийская дуэль продолжалась.

Левый фланг Беннигсена тем временем продолжал медленно отступать назад — к Кучиттену, оставляя в руках неприятеля опорные пункты своей обороны. Исправил положение меткий огонь 36 орудий мобильных конных батарей под командованием полковника Ермолова и 6—7 тыс. чел. из корпуса Лестока, которые очень вовремя прибыли на подмогу левофланговым войскам Остермана-Толстого. С их помощью на всем левом фланге французы были остановлены и отброшены назад.

Фактически на этом битва при Прейсиш-Эйлау закончилась.

Правда, канонада продолжалась с обеих сторон еще до 21 часа, но обескровленные войска больше не предпринимали новых атак.

Более того, ночью русская армия начала отход. Французы уже не имели сил преследовать ее.

По сути дела противники разошлись «в ничью», но поскольку русские сами покинули поле битвы, то Наполеон резонно посчитал нужным объявить о своей победе.

Французам она обошлась в 4.893 убитых, 23.598 раненых и 1.152 пленных (5 знамён было потеряно) — всего: 29.643 человек. А вот данные о русских потерях не столь конкретны: 15 — 20 тыс. убитых и раненых, 3 тыс. пленных, т.е. всего — от 18 до 23 тыс. чел. Рассказывали, что опоздавший на поле битвы маршал Ней, глядя на десятки тысяч убитых и раненых, воскликнул: «Что за бойня, и без всякой пользы!»

Наполеон простоял на поле битвы целых 10 дней. Затем он начал отступление в противоположном направлении. Казаки, бросившись в погоню, отбили и захватили в плен 2 тыс. раненых Великой армии.

Более трёх месяцев понадобилось армиям противоборствующих сторон, чтобы прийти в себя после такого крупномасштабного, но бессмысленного сражения, не принёсшего ни одной из сторон ожидаемой решительной победы, хотя с обеих сторон было пролито «море» крови.

…Между прочим, участие в первой «ничейной» битве с самим Бонапартом (правда, многоопытный царедворец Беннигсен рапортовал царю о битве при Эйлау как о своей победе; спустя пять после бородинской «мясорубки» точно так же поступит знаменитый «дворский» генерал М. И. Кутузов!) было отмечено выдачей армии многочисленных наград. Практически сразу после того, как известие о сражении пришло в Санкт-Петербург, был учреждён знак отличия военного ордена, предназначенный для нижних чинов армии. А уже 31 августа 1807 г. специально для награждения офицеров, участвовавших в той памятной битве, был выпущен крест «За победу при Прейсиш-Эйлау». 18 офицеров получили орд. Св. Георгия III-го класса, а 33 офицера — орд. Св. Георгия IV-го класса, некоторых наградили орд. Св. Владимира. И наконец, сам «триумфатор» генерал от кавалерии Леонтий Леонтьевич Беннигсен получил от расщедрившегося царя наипрестижнейший орд. Св. Андрея Первозванного и пожизненную пенсию в 12 тыс. рублей — по тем временам огромные деньги…

Пока противники «элегантно вальсировали и крепко бодались» в заснеженных Польше и восточной Пруссии в январе 1807 г. Штральзунд и остров Рюген оказались заняты 15 тыс. шведских войск под командованием генерала Эссена, за которыми наблюдал малочисленный французский корпус маршала Мортье. 18 января, переправившись через реку Пеена, Мортье опрокинул шведские авангарды у Грейфсвальде, Штефенгагаена и Элленгорста и осадил Штральзунд.

Вылазки гарнизона, предпринятые в конце января и начале марта были отбиты с большим уроном. Но 17 марта Мортье был вынужден с 1-й дивизией своего корпуса отправиться на осаду Кольберга, а под Штральзундом осталась лишь дивизия Гранжана. Воспользовавшись этим, шведы превосходящими силами напали на неё и оттеснили за реку Пеену.

Вторично в кампанию того года французы появятся перед Штральзундом уже в июле. Город обложат дивизии Луазона, Буде и Молитора. В ночь на 4 августа начнутся траншейные работы и обстрел города. 8 августа шведские войска ретируются на остров Рюген и жители Штральзунда откроют ворота. Французам достанутся 500 орудий и множество всевозможных запасов. 12 августа генералы Фрерон и Рейль приступом возьмут оставшиеся шведские укрепления — Старый форт и укреплённый о-в Денхольм.

19 марта 1807 г. началась осада X-м корпусом маршала Лефевра прусского города Данциг с 60 тыс. населения, затянувшаяся на три с лишним месяца.

Этот укреплённый порт в устье реки Висла занимал важное стратегическое положение. Если бы французы продолжили наступать на восток, то он оказался бы в тылу их левого фланга, и там могли бы спокойно высадиться войска для действий против французов. Причем, атаковать Данциг было можно только с запада, так как с севера он был прикрыт Вислой, а с юга и востока — болотами. Помимо своей стратегической значимости он был интересен для французских войск и своими запасами пороха, зерна и «всем прочим», столь необходимых для дальнейшей кампании на востоке. Гарнизон Данцига насчитывал примерно 11 тыс. чел. и 300 орудий под командованием фельдмаршала фон Калькройта.

Х-й корпус Лефевра состоял из двух польских дивизий под командованием генерала Яна Домбровского, саксонского корпуса, воинского контингента из Бадена, двух итальянских дивизий, и ок. 10 тыс. чел. собственно французских войск — всего ок. 27 тыс. чел. и 3 тыс. лошадей.

В помощь солдатам Лефевра был придан генерал Шасслу-Лоба, командовавший сапёрами, и Бастон де Ларибуазьер, командовавший артиллерией. Оба считались одними из лучших по своей специальности во всей Великой армии. Начальником штаба был генерал Друо, тоже очень толковый и разностороннеодаренный военачальник, в частности, один из «гуру» наполеоновской артиллерии.

…Кстати сказать, в ту пору в Великой армии их было сразу несколько: Сорбье, Сенармон, Фуше де Карей, д`Антуар и др. — выдающихся «фейерверк-мейстеров» по определению, несших от их умело организованного огня серьезные потери, противников…

20 марта, выполняя приказ Наполеона о блокаде Данцига, французский генерал Жан-Адам Шрамм (1760—1826) вывел 2 тыс. солдат на северный берег Вислы за форт Вайхсельмюнде, заняв позиции прямо к северу от города. 2 апреля земля оттаяла достаточно для того, чтобы можно было начать земляные осадные работы. 8 апреля была начата вторая траншея, завершённая 15 апреля, а к 25 апреля была закончена третья траншея. После того, как 11 апреля Вандам взял крепость Швейдниц в Силезии, оттуда к Данцигу были отправлены большие осадные орудия, прибывшие 21 апреля.

23 марта французская артиллерия начала обстрел города. Между 10 и 15 мая русское командование предприняло попытку доставить в город подкрепления в количестве 8 тыс. чел. под командованием отличившегося в полевых сражениях этой военной кампании генерала Н. М. Каменского 2-го.

…Кстати, привечаемого самим «неистовым стариком Souvaroff», ласково-уважительно прозвавшего Николая Михайловича за отличие при штурме Чертова моста в Альпах «Чертовым генералом»! И это при том, что старик был очень скуп на похвалу «коллегам по ремеслу» в высоких чинах. Тем более, что Николай был сыном его заклятого антагониста, которым у Александра Васильевича были очень большие «тёрки» со времен Козлужди, т.е. свыше 30 лет назад! Так бывает: Суворов — военный талант ставил превыше всего, если он (чужое дарование), конечно, не грозил Его Собственной Славе Первого Полководца Его Времени — «Времени Незабвенного! Времени Славы и Восторга»!..

Подкрепления шли на 57 транспортных судах под защитой английского шлюпа «Фэлкон» и шведского линейного корабля. Из-за опоздания шведского корабля, на борту которого было 1.200 солдат, Каменский вынужден был задержаться, что дало Лефевру время для укрепления своих позиций. Попытка русских прорываться к городу была отбита, причем, если их союзники англичане говорили, что эта неудача обошлась русским потерей 1.600 солдат и 46 офицеров, то французы и вовсе утверждали о 3 тыс. чел. Попытка британского 18-пушечного корвета «Даунтлесс» доставить по реке 150 баррелей пороха также провалилась: корабль сел на мель и был взят на абордаж французскими гренадерами.

После срыва всех этих неуклюжих попыток деблокировать Данциг французы продолжили осадные работы. 21 мая прибыл корпус Мортье, что сделало возможным штурм Гагельсберга. Понимая что город ему не удержать, фон Калькройт разумно предложил Лефевру переговоры, потребовав те же условия капитуляции, что пруссаки предоставили французам много лет назад после осады Майнца в 1793 г. Поскольку Наполеон заранее был на это согласен, то условия были приняты. 24 мая 1807 г. Данциг сдался и гарнизон покинул его со всеми военными почестями — с развевающимися знамёнами и под барабанный бой.

Почему условия оказались столь мягкими?

Все очень просто: Бонапарт стремился завершить осаду до наступления лета, чтобы к началу летней полевой кампании против Беннигсена устранить угрозу своему тылу и перебросить войска на другие участки.

Наполеон приказал осадить близлежащий форт Вайхсельмюнде. Поскольку генерал Каменский предпочел ретировался со своими войсками, то и гарнизон не стал сопротивляться и сдался. Если Наполеону «взятие» Данцига обошлось примерно в 400 солдат, то данцигский гарнизон «отделался» гораздо дороже: ок. 11 тыс. чел.

Во второй половине мая к русской армии, все еще пребывавшей на зимних квартирах, наконец-то стало поступать в нужном количестве продовольствие, что было столь необходимо для дальнейшего эффективного ведения войны с Наполеоном. Общая ее численность стала оцениваться в 125 тыс. чел., в том числе, 8 тыс. казаков и 20 тыс. чел. в отдельно стоящим корпусе Н. Тучкова 1-го в Польше.

Правда, Великая армия, несмотря на серьезные эйлаусские потери, была еще больше, насчитывая до 150 тыс. человек. С самого февраля по распоряжению Наполеона она была расквартирована за рекой Пассаргой: 27-тысячный корпус Бернадота — на левом фланге, корпус Сульта — в центре у Либштата. Гвардия, резервная кавалерия и корпус Даву — у Гогенштейна и Остероде. А вот 20-тысячный корпус маршала Нея был сильно выдвинут к Гуттштадту.

Примечательно, что русские войска зимовали на северо-востоке от корпуса Нея. Две дивизии Дохтурова находились у Вормдита, две дивизии Остен-Сакена и кавалерия Уварова под общим командованием первого, а также две пехотные дивизии и кавалерия князя Д. Б. Голицына располагались у Аренсдорфа на северо-западе от Гуттштадта. Авангард во главе с П. И. Багратионом базировался в Лаунау, севернее позиций Нея. А вот корпус князя Алексея И. Горчакова 1-го и казаки Платова стояли южнее за рекой Алле.

Серьезно подготовившись к возобновлению военной кампании, до того развивавшейся весьма успешно (по сути дела дотоле столь победоносному Бонапарту так ни разу и не проиграли!), Беннигсен принял решение атаковать отдалённый от основных сил Великой армии корпус Нея у Гуттштадта. По его плану Дохтурову полагалось перерезать сообщение корпусов Сульта и Нея у Ломитена, авангарду ударить во фронт французских сил, а корпусам Горчакова 1-го и Остен-Сакена напасть на фланг и в тыл неприятеля. В тоже время прусскому корпусу Лестока было приказано демонстративно отвлекать войска Бернадота, а казачьим соединениям переправиться через р. Алле и преследовать отступающие части французов сколько это будет возможно.

23 мая (5 июня) основная диспозиция была донесена до сведений командиров и армия приготовилась к активным боевым действиям против уже не столь страшного как ранее, уже не всегда исключительно победоносного, «корсиканского чудовища».

В 3 ч. утра 24 мая части Дохтурова двинулись к Ломитену.

Так началась целая серия жарких боев, протекавших с переменным успехом — с 23 мая (4 июня по старому стилю) по 28 мая (9 июня). В исторической литературе ее принято называть единообразно — «сражение при Гуттштадте», поскольку все они протекали в районе города Гуттштадта.

В лесу, перед селением Ломитен, завязался бой с авангардом корпуса Сульта. Маршал, помня распоряжение императора не пересекать р. Пассаргу, не решился атаковать всеми силами и, отбросив врага, вернулся на исходные позиции, охраняя переправу. Однако и Дохтуров смог выполнить данный ему приказ: он расположился на занятых позициях у Ломитена, т.е. перерезал коммуникации неприятеля.

Уже утром в бой ринулся авангард князя Багратиона. Пройдя стремительным темпом Гронау, он занял Альткирх (Альтенкирхен) по дороге на Гуттштадт. Тут он стал ожидать подхода сил Горчакова 1-го и Остен-Сакена, поскольку опасался, что если он сам в одиночку ударит по позициям Нея, то может понудить врага отступить и, тем самым, позволит ему ускользнуть из готовящихся сомкнуться русских «клещей». Проще говоря, Багратион старался не спугнуть неприятеля с позиции, окружаемой остальными частями русской армии.

Однако французы не стали ждать пока «капкан» захлопнется. Ней посчитал, что багратионовский авангард — всего лишь усиленная разведка противника, не влекущая за собой никакой активности в его сторону. Он решил отбросить Багратиона на исходные позиции, атаковав Альткирх всеми силами. Завязался тяжёлый бой, в котором главной задачей русских было дождаться подхода подкреплений. Но французский маршал наседал так сильно, что мог с минуты на минуту опрокинуть русский авангард. Багратион, заметив неподалёку долгожданные полки Остен-Сакена и кавалерию Уварова, перешёл в контратаку на вражеский корпус. Теснимый с севера, он начал отступать по дороге на Деппен, мужественно отбивая атаки противника на всём пути отступления.

К концу дня после тяжелого шестичасового боя Ней все же остановил свои войска в р-не Анкендорфа и начал переправлять тяжести и обозы на левый берег р. Пассарги, куда, планировался к 27 мая подход всех соединений Великой армии.

Так, план русского командования по окружению и разгрому корпуса Нея провалился. Дело было в несвоевременном прибытии колонн Горчакова и Остен-Сакена. Они подошли на указанные позиции гораздо позже запланированного времени, а именно тогда, когда части Багратиона уже отбросили противника от Гуттштадта. Казаки Платова также опоздали с занятием Бергфрида, однако всю вину за провал операции главнокомандующий возложил именно на Остен-Сакена, дело которого позже отдали в военный трибунал.

Русская армия заночевала у Глогау и Квеца.

В ночь с 24 на 25 мая Беннигсен упустил блестящую возможность отрезать Нея от Деппенских переправ. Он не воспользовался тем, что маршал ночевал прямо перед основными силами врага. Отчаянная (эдакая «безбашенная») смелость всегда выделяла этого маршала даже среди других наполеоновских маршалов-храбрецов (Мюрата с Ланном и Удино, например), но в этой ситуации она могла выйти ему и его солдатам боком.

И вот, в 3 часа утра 25 мая, Багратион внезапно атаковал неприятеля у Анкендорфа. Но его позиция оказалась очень крепкой: левый фланг был прикрыт болотами, а правый — упирался в лесистые горы. И все же, после непродолжительного боя корпус Нея снова оказался разбит авангардом русской армии и окончательно отошёл за р. Пассарга. За два дня боя маршал потерял только пленными 1,5—3 тыс. солдат (в том числе генерала Роге), 2 орудия и свой личный экипаж впридачу к обозам.

Только узнав о нападении русских войск на отдельно стоящий корпус Нея, Наполеон начал собирать все свои силы (порядка 123 тыс. солдат?) в единый кулак у Заальфельда.

26 мая генерал Беннигсен узнал об этом и стал прикидывать, где бы ему получше обустроить свои позиции для вполне возможного генерального сражения в возобновившейся кампании. Он колебался в выборе между позициями — у Гуттштадта или у Гейльсберга, но, все же, стал возводить укрепления у первого пункта и расположил свои войска поблизости.

Уже утром 27 мая, отдав последние распоряжения к бою, Наполеон приказал войскам переправляться через р. Пассаргу сразу в двух местах — у Деппена и у Эльдитена. Тем временем, приехавший на позиции Багратиона главнокомандующий Беннигсен вновь проявил нерешительность, приказав сдерживать французов у Деппена, где должны были переправляться главные силы французской армии, но не ввязываться с ними в решительный бой. Корпус маршала Сульта согласно приказу Наполеона перешёл реку в назначенный срок у Эльдитена и с ходу атаковал селение Клейненфельд, где находились войска под началом Н. Н. Раевского, проявившего тогда выдающийся героизм. Весь день за селение гремел тяжелейший бой. В одной из атак Раевскому удалось окружить и истребить целую пехотную бригаду французов. За неосмотрительные действия поплатился и её командир, генерал Гюйо. Но даже этого подвига было мало, чтобы сдержать натиск всего корпуса Сульта, атакующего очень энергично при значительном численном превосходстве. Обстановка обострилась до того, что в ситуацию пришлось вмешаться самому Багратиону.

В связи с началом переправы французов у Деппена, он отвел свои силы к Анкендорфу и приказал Раевскому отойти на одну с ним высоту к Вольфсдорфу. Только вечером последний смог выполнить приказ своего командующего, выведя свою бригаду к указанному ему месту. Оказавшись поблизости друг от друга и в условиях хорошей связи, Раевский и Багратион приготовились к новой схватке, собираясь передислоцироваться потом в расположение основных сил русской армии у Гуттштадта.

Однако ночью Беннигсен приказал авангарду Багратиона сдерживать врага как можно дольше, решив дать неприятелю генеральное сражение, все же, не у Гуттштадта, а у Гейльсберга, куда и стягивал все русские войска (примерно 105 тыс. чел), правда, очень медленно.

28 мая в рамках «Гуттшадтского сражения» произошёл последний бой.

Весь тот день, постоянно наседая, французские силы теснили русских к Гуттштадту. Корпус Сульта атаковал Вольфсдорф. Судя по всему, столь же жарко было и у Анкендорфа. Вражеские силы намного превосходили войска Багратиона. Теснимые со всех сторон многочисленным противником, русские около четырёх часов сдерживали его на фронте протяженностью в 14 км. Близ города кипел ожесточенный бой. Как и при Прейсиш-Эйлау, покрыли себя славой артиллеристы А. П. Ермолова, подпуская врага на дистанцию прямого выстрела в упор. И все же, русским пришлось отступить в Гуттштадт. Жаркий штыковой бой на улицах города в последний раз позволил Багратиону отбросить противника и успеть отойти за р. Алле, после чего мосты через нее были своевременно уничтожены казаками Платова.

По сути дела сражение при Гуттштадте, как и при Колозомбе, Чарново, Голымине, Пултуске и Эйлау (хотя во всех случаях русские отходили с поля боя первыми, что по законам войны той поры считалось признанием поражения), закончилось уже ставшей традиционной для той кампании кровавой «ничьей» и лишь ознаменовало возобновление боевых действий после трёхмесячного перерыва в связи с весенней распутицей.

Главным виновником неудачи русских войск, порой, считают самого Беннигсена, не проявившего большого умения организовать нужное для победы тактическое взаимодействие сил и дважды упустившего отменный шанс разгромить корпус Нея. Медлительность и неопределённость в действиях обрекла русских на тяжёлые арьергардные бои с превосходящим противником во время отхода основных сил к месту будущего генерального сражения весенней кампании. Принято считать, что лишь исключительное мужество и невероятная стойкость русских войск помогли им избежать тогда поражения.

В общем, ни одна из противоборствующих сторон, несмотря на внушительные потери (французы — до 3 тыс. убитых и раненых; русские — несколько больше — 5—7 тыс. убитых, раненых, пленных), так и не выполнила поставленных перед ними задач.

После неудачного нападения Беннигсена на корпус маршала Нея около Гуттштадта 90 (?) — тысячная русская армия отступила на заранее выбранные и укреплённые по приказу Беннигсена позиции перед восточно-прусским городом Гейльсбергом (ныне Лидзбарк-Варминьски в Польше), расположенным на берегу р. Алле. Здесь она была разделена на 2 части — 3 дивизии и царская гвардия на правом берегу, главные силы — на левом, перед Гейльсбергом. Это было связано с тем, что не было понятно, откуда атакует Наполеон. Через реку Алле навели три понтонных моста, что позволяло своевременно усилить любую из двух группировок, если бы она подверглась неприятельскому нападению.

По данным разведки стало известно, что главные силы французов (корпуса Мюрата, Сульта, Нея, Ланна и гвардия) численностью до 50 тыс. наступают по левому берегу реки Алле. Тогда как корпусам Мортье и Даву следовало отрезать русскую армию от Кёнигсберга, бывшего её главной базой снабжения в Восточной Пруссии. После этого можно было обрушиться на нее всеми силами и раздавить численным превосходством.

Утром 29 мая (10 июня) корпус Мюрата с успехом атаковал авангард русской армии (три пехотных полка) под командованием Бороздина. Вскоре Беннигсен направил ему на помощь ещё 3 полка. Кроме того, убедившись, что на правом берегу Алле французов нет, на подкрепление Бороздину был послан Багратион, который и принял на себя командование всем авангардом, после чего наступление Мюрата было остановлено. Он ограничился артиллерийским обстрелом позиций Багратиона, ожидая подхода мощного 30-тысячного корпуса Сульта. Тот вскоре прибыл на поле боя и начал атаку, пытаясь обойти русский авангард с фланга, пока Мюрат связал его фронтальными атаками.

Численно уступая, Багратион не смог сдержать натиск противника и стал отступать. В это время Беннигсен, видя тяжёлое положение своего авангарда, бросил ему на помощь 25 эскадронов кавалерии Уварова.

Начавшаяся кавалерийская рубка был чрезвычайно упорной. Французы несколько раз отбивали пушки у русского авангарда, но каждый раз стремительной контратакой русская конница возвращала захваченную артиллерию. Медленно отступая под непрерывными атаками сразу двух неприятельских корпусов, Багратион постепенно отошёл к укреплённой позиции под Гейльсбергом, где плотный огонь русских батарей заставил врага прекратить атаки. Войска русского авангарда оказались настолько обескровлены жестоким боем, что Беннигсен был вынужден вывести их в резерв, расположив на отдых и перегруппировку в своем тылу.

Удалой кавалерист Мюрат, не проведя тщательной разведки, в 17 часов вечера бросил свой уже изрядно потрепанный в кровавом противостоянии с авангардом Багратиона корпус на сильно укреплённые гейльсбергские позиции русской армии и был отбит с очень тяжелыми потерями. В тоже время, Беннигсен, всерьез обеспокоенный очередной убийственной атакой Мюрата, перевёл на правый берег Алле практически всю свою армию, оставив на левом берегу только царскую гвардию.

Надо признать, что этот ретирадный по своей сути маневр он проделал очень своевременно. Дело в том, что к этому времени на поле сражения появился наконец Наполеон собственной персоной, причем, со свежим корпусом Ланна и со всей своей гвардией. Получив такое подкрепление, французы опять пошли в атаку.

Сразу после сильной артподготовки Наполеон нанёс мощный удар по центру русской армии. Под ответным убийственным огнём русских орудий французская пехота бросилась на гейльсбергский редут №2. В это ответственнейший момент с Беннигсеном случился внезапный приступ столь сильных желудочных колик, что он даже на какое-то время потерял сознание, и командование войсками принял один из двух братьев, суворовских племянников, Горчаковых — Алексей И. Горчаков 1-й. Атака французов была отбита. Но Наполеон вскоре повторил её, усилив силы штурмующих гвардейскими частями. С такой серьезной поддержкой противник ворвался в редут и захватил его. Однако Н. М. Каменский 2-й очень вовремя яростно контратаковал и вернул потерянные укрепления. Не удовлетворившись этим успехом, Николай Михайлович со своими воодушевлёнными удачей солдатами преследовал отступающих французов, пока не столкнулся с их свежими войсками и не был вынужден отойти обратно в редут.

Но и эта неудача не обескуражила Наполеона: он просто-напросто перенес направление главного удара. Корпус Ланна обрушился на правое крыло русской армии, но контратаки обороняющихся и здесь оказались столь успешны, что все попытки французов потеснить их были сорваны. Наполеон прекратил наступление и ограничился массированным артиллерийским обстрелом позиций Беннигсена.

Уже ночью — в 22 часа — к французам подошёл свежий корпус Нея, и Бонапарт (как бы на ночь глядя) решил ещё раз попытаться прорвать оборону русских. Массы французов снова бросились на центр их позиции. Но метким огнём артиллерии, в первую очередь, одного из героев Эйлау и Гуттштадта А. П. Ермолова, были отбиты с огромными для себя потерями.

Только ок. 11 вечера вражеские атаки наконец прекратились.

Кровопролитная битва закончилась.

Французы потеряли 12.600 солдат (1.398 убитых, 10.359 раненых и 864 пленных), в том числе, корпус Сульта лишился сразу 6.600 чел. Русским гейльсбергское противостояние стоило на порядок меньше: ок. 8 тыс. человек (правда, из них 2 тыс. убитых).

Казалось бы, в сугубо тактическом плане это сражние можно было бы считать в какой-то мере даже победой русских. Ведь Беннигсен умело отразил все настойчивые попытки сначала маршалов Наполеона, а затем и его самого сбить русских с укрепленной гейльсбергской позиции, но вскоре все очень «круто» изменилось…

После кровопролитной битвы при Гейльсберге 10 июня 1807 г., в которой русская армия отбила все атаки французов, Наполеон решил заставить неприятеля покинуть эту укрепленную позицию фланговым маршем на Кенигсберг. Он предвидел, что Беннигсену придется спасать столицу Пруссии. Вот обе армии и двинулись к Кенигсбергу, правда, по разным берегам реки Алле (ныне Лава).

1 (13) июня, дойдя до лежашего в 43 км к юго-востоку от Кёнигсберга, города Фридланда (ныне город Правдинск Калининградской области), находящегося на реке и имеющего стратегическое значение, русский авангард обнаружил, что три полка французской кавалерии уже занимают этот город. Действия авангарда заставили французов покинуть его и выстроиться в боевой порядок на окраине. Эти три полка принадлежали к корпусу маршала Ланна, который принял бой в надежде задержать русских и втянуть их в сражение. Постепенно большая часть русской армии перешла на левый берег и построилась перед французами. Была явная возможность для разгрома корпуса Ланна, пока он был в одиночестве, но Беннигсен в этот день был болен и нераспорядителен, по крайней мере, так, порой (или даже зачастую!), утверждается в отечественной литературе.

В результате даже на следующий день, 2 (14) июня — когда Наполеон уже знал положение русских и спешил к месту сражения, армия Беннигсена весь день ограничивалась лишь вялой артиллерийской дуэлью и отдельными стычками с французами — время для разгрома Ланна было окончательно упущено.

В 3 часа утра 2 (14) июня из всей французской армии (а это ок. 80? тыс. чел.) на поле боя находился только корпус маршала Ланна, насчитывавший 12 тыс. человек, к нему со стороны Эйлау подходили подкрепления, оттуда же ждали самого Наполеона с основной частью армии. На французскую сторону реки Алле перешли 10 тыс. русских солдат и к удерживаемому ими плацдарму подходили все новые и новые русские части.

Если к 9 часам утра французские силы смогли увеличиться только до 17 тыс. человек, то русских — до 45 тыс. Несмотря на такое подавляющее численное превосходство Беннигсен предпочитал ограничиваться лишь артиллерийской дуэлью и отдельными незначительными стычками.

Вскоре после полудня на поле битвы прибыл сам Наполеон вместе со своим штабом и принял командование от Ланна. Острым взором матерого полководца он мгновенно оценил ситуацию.

46-тысячная русская армия была развёрнута вдоль четырёхмильной линии по обеим сторонам Алле и построена в виде дуги, огибавшей город Фридланд от Каршау, Генрихсдорфа (ныне пос. Киселевка, пос. Ровное) до Сортлака (ныне поселок юго-западнее Правдинска). Позиции русских были разделены ручьём Мюлен-Флюс/Мюленфлис (ныне Правда), протекавшем по дну глубокого оврага. Левым флангом русских войск командовал Багратион, правым — Алексей И. Горчаков 1-й. Еще 20 тыс. человек с тяжелой артиллерией и 20 эскадронами (из имевшихся на тот момент у Беннигсена под рукой — по некоторым данным — примерно 65 тыс. со 120 орудиями) остались в резерве на правом берегу реки у Алленау (пос. Поречье).

Положение русских осложнялось тем, что разделенные рекой Алле, они находились в крайне невыгодном положении. Мало того, что их позицию на левом берегу надвое разделял обрывистый ручей, так еще и несколько легких мостов, наведённых через него, не могли обеспечить эффективного взаимодействия между флангами. Русская артиллерия, расположенная на левом берегу — как покажет практика боя, оказалась, все же, слишком удалена от позиций русской армии на противоположном берегу Алле — что также не способствовало успешной обороне.

Русские офицеры с колокольни собора во Фридланде (ныне православный храм Георгия Победоносца) стали доносить Беннигсену о подходе с запада густых колонн противника, а о прибытии к войскам самого Наполеона можно было судить по приветственным крикам французов, которые явственно слышали русские на передовых позициях. С каждым часом русская армия всё больше и больше оказывалась в ловушке. Только теперь, Беннигсен понял свое крайне опасное положение: армия зажата рекой, а французы уже имеют чуть ли не двукратное (?) преимущество. Принимать генеральное сражение в этой ситуации было самоубийством, но и уйти назад быстро, не потеряв порядок и не понеся заметных потерь, было уже нельзя, вот он и медлил с приказом о ретираде.

Наполеон увидел «детскую» ошибку Беннигсена и решил, что у него достаточно сил, чтобы выиграть решающую битву, разгромить, угодивших в западню, русских и, тем самым, победоносно «закруглить» столь затянувшуюся войну. (Напомним, что с учетом скоротечной прусской кампании 1806 г. его солдаты уже более полугода сражались и погибали во славу… императора Франции Наполеона I Бонапарта и многие из них уже начали весьма неоднозначно высказываться на «предмет особой необходимости» так далеко от Франции защищать ее… суверенные границы!) С деревянного помоста, сооруженного в парке имения Постенен (пос. Передовое), он принялся лично руководить подготовкой к решающей атаке.

К 16 часам дня императорская гвардия и часть I-го корпуса уже были на месте битвы, а к вечеру оказалась в сборе вся чуть ли не 80-тысячная французская армия со 118 пушками и прямо с марша пошла в атаку. Сначала предстояло обрушиться на русский левый фланг под командованием Багратиона.

Ровно в 17:30 тишина, воцарившаяся над полем боя, внезапно разорвалась несколькими частыми залпами французской 20-пушечной батареи. Это был сигнал императора маршалу Нею о начале атаки.

Ней вынырнул из Сорталакского леса, приказал установить на опушке леса батарею в 40 орудий, под ее огневым прикрытием двинулся на русские позиции. Во главе наступавших французских частей шла дивизия генерала Маршана, левее от него — солдаты генерала Биссона, а за ними наступала кавалерия Латур-Мобура. Передовые части Багратиона перед ними отступали, и Маршан слегка отклонился вправо, чтобы загнать беглецов в реку Алле. Видимо, этот манёвр показался Беннигсену удачным моментом для контратаки. Он бросил в атаку казаков и регулярную кавалерию Кологривова для расширения бреши, образовавшейся между двумя французскими дивизиями. Особенно прославили себя русские кавалергарды, лихо врубившиеся в плотные ряды атакующих. У них был свой «должок» за аустрелицкий 1805 год: тогда их «братья по оружию» насмерть бесстрашно схлестнулись с численно превосходящей гвардейской кавалерией Бессьера и немало из них полегло в неравной «кавалерийской карусели». Вот теперь часть пехоты Нея и погибла под их яростными клинками. Однако этот контрудар русских захлебнулся после того как им навстречу выдвинулась кавалерийская дивизия Латур-Мобура. Попав сразу между трёх «огней» (Маршана-Биссона-Мобура), русские кавалеристы в замешательстве повернули назад.

И вновь под прикрытием 40-пушечной батареи французы возобновили наступление.

Однако их встретил организованный фланговый огонь дальнобойных орудий 14-й резервной дивизии русских, поставленной на противоположном восточном берегу Алле. Французы было заколебались, тем более, что Беннигсен бросил на них новый отряд кавалеристов и направил его против левого фланга Биссона.

В этот критический момент, когда французская атака начала уже было захлёбываться, Наполеон в подкрепление дивизиям Нея выдвинул резервный корпус генерала Виктора, головные части которого вёл генерал Дюпон. С помощью кавалеристов Латур-Мобура эта атака французов оказалась успешной: русские эскадроны были отброшены назад к своей пехоте.

Только теперь, Беннигсен отдал приказ об отходе за Алле, как оказалось, запоздалый: выход из боя с атакующим противником «на плечах» — самый сложный вид боя, и не всегда, и не всем, он — «по плечу».

Получив приказ об отступлении, Багратион стал свертывать свои войска в колонны для переправы. Началось отступление русского левого фланга к мостам, казавшееся французом паникой и воодушевлявшее их. Колонны русских войск растянулись по дороге во Фридланд. Левый фланг русской армии стал прекрасной мишенью для французских артиллеристов, среди которых особо отличился бригадир Сенармон. Он передвинул свою батарею ближе к русским и ядрами и гранатами стал обстреливать отходившие колонны. Причём, расстояние от его пушек до русских, в конце концов, сократилось чуть ли не до 60 шагов (!) и французская картечь с каждым залпом просто выкашивала их пехотные ряды.

Остатки русской кавалерии попытались было помочь своим пехотинцам, но только разделили их печальную судьбу — картечь разметала в стороны людей и коней. Через некоторое время сенармоновцы пододвинули батарею еще ближе и открыли огонь уже по переправам.

Поскольку, в первую очередь, Багратион уводил артиллерию (в который уже раз напомним, что ее потеря в русской армии каралась очень сурово!), поэтому его арьергард оказался в положении смертников — ему под убийственным огнём французской артиллерии Сенармона любой ценой необходимо было сдержать наступление превосходящих сил противника. Видя приближение вражеской пехоты, находившиеся в арьергарде лейб-гвардии Измайловский и Павловский гренадерские полки неоднократно ходили в штыки, но были вынуждены отступить под огнем превосходящих сил противника, понеся очень тяжелые потери.

…Между прочим, в этих героических попытках сдержать натиск французов погиб командир Павловского полка генерал Николай Мазовский. Раненный в руку и ногу, не имея возможности сидеть на коне, он велел нести себя двум гренадерам перед полком и в последний раз повёл его в штыки. Воодушевленные героизмом своего командира гренадеры бросились вперед. И тут картечная пуля поразила Мазовского насмерть. Говорили, что последними его словами были: «Друзья, не робейта!» Впрочем, по другой версии раненного Мазовского, его гренадеры, все же, смогли отнести в город и оставить в доме №25 по улице Мелештрассе. И уже после занятия Фридланда французами они закололи генерала и других раненых штыками, а тела их выбросили на улицы города.. A la guerre comme a la guerre, не так ли…

А картечь Сенармона все рвала и рвала ряды гвардейцев: павловцев и измайловцев. И вражья сила с восторженным ревом «Да здравствует, Император!» все ломила и ломила. Даже князь Багратион, обнажив шпагу, что делал он очень редко, для воодушевления отступающих войск, не мог ничего поделать. Все отчаянные попытки Беннигсена хоть как-то помочь отступающему Багратиону вели лишь к гибели все новых и новых тысяч русских солдат на подступах к Алле, а затем и в его водах.

В этот момент битвы отличился генерал Дюпон. Со своей дивизией он нанёс разящий удар в стык русских флангов, т.е. в русский центр, а затем яростно атаковал уже измотанные и обескровленные арьергардными боями полки русской гвардии.

…Между прочим, рассказывали, что Наполеон высоко оценит эти энергичные и умелые действия генерала Дюпона и по слухам даже «поставит» его следующим в очереди на маршальство (за Фридланд его получит начальник Дюпона генерал Виктор), но судьба распорядится иначе. Впрочем, об это чуть позже…

Вся дорога во Фридланд покрылась телами русских и французов. Огрызаясь штыковыми контратаками и сдерживая напор противника, Багратион смог вывести остатки своих войск к мостам и переправить их с левого берега — на правый берег — понеся при этом ужасные потери. Последними уходили лейб-гвардейцы павловцы — обеспечивая переправу, с неимоверным упорством защищались оставшиеся в живых гренадеры русского царя.

Только к 20 часам Ней вошел-таки в город, захватил замок Фридланд, но овладеть левофланговыми переправами не сумел, так как русские, отступая, успели подожечь их.

Так трагически закончилась битва на левом фланге русских…

Положение русских войск на правом фланге под командованием Горчакова 1-го оказалось еще тяжелее.

Ближе к вечеру Ланн и Мортье по замешательству войск Горчакова поняли, что Ней справляется с поставленной ему императором задачей: планомерно сминает левый фланг русских. Правофланговая группировка русских, отделенная от частей Багратиона ручьём Мюленфлис и одноименным озером (ныне Мельничный пруд), вот-вот окажется отрезанной. Над правым флангом русских нависла угроза окружения.

Также получив запоздалый приказ к отступлению, Горчаков решил пробиваться к мостам во Фридланде. Однако город уже был в руках солдат Нея. Теснимые с тыла Ланном и Мортье, русские перешли по мостам ручей Мюленфлис, ворвались в город, очистили его от французов и штыками пробили себе дорогу к реке Алле, но из всех мостов к этому времени не сожженным оставался только один. Неприятель прижимал их к берегу, и потеря малейшего времени была смерти подобна. Артиллерию спасли через отысканные вниз по течению реки броды, которую иначе пришлось бы оставить французам (не будем повторятся, чем это бы грозило артиллеристам). Войска под огнем противника стали переправляться по ним. Героическими контратаками пехоты и конницы иногда удавалось-таки остановить неприятеля, но Мортье и Ланн, постоянно получая подкрепления, в частности, кавалерию Груши, не ослабляли натиск.

В конце концов, около 21 часа французы сбросили остатки войск Горчакова 1-го в Алле. Из последних перешедших здесь на другой берег войск оказалась 7-я дивизия генерал-лейтенанта Дохтурова. В ходе этой переправы русские потеряли чуть ли не 13 (?) пушек. А часть войск вовсе переправиться не успела. Две батарейные роты (29 орудий) под прикрытием Александрийского гусарского полка генерал-майора графа Ламберта, пройдя с ночными боями более двух миль неприятельским берегом до местечка Алленбург (ныне посёлок Дружба), лишь рано утром следующего дня смогли перейти Алле и присоединиться к армии.

В 23 часа вечера последний грохот орудий умолк, битва закончилась. Обессиленные французы, имеющие за плечами дневной марш-броск к месту сражения и ожесточенный вечерний бой, преследовать русских уже не могли, причем, даже на другой день. Экспромт-победа их императора-импровизатора обошлась им в 1.645 убитых, 8.995 раненых, 2.426 пленных, 400 пропавших без вести и потерю одного «орла» (знамени).

Это сражение стало крупным поражением русской армии. Потом много и по-разному, писали об итогах Фридландского побоища (в частности, его авторитетный участник будущий генерал А. П. Ермолов), в основном, о героизме и мужестве русских солдат, ценой потери 12 тыс. убитых и раненых, все же, выбравшихся из «фридландской ловушки», куда их завел Беннигсен, сначала «прошляпивший» момент с решительной атакой всеми своими немалыми силами на один единственный корпус маршала Ланна, а потом, все же, запоздавший с немедленной ретирадой с первыми известиями о приближении и появлении самого Бонапарта. Впрочем, как водится, «все крепки задним умом» и «нечего махать кулаками после драки» (перефраз «после драки кулаками не машут»), тем более, такого масштаба…

…Между прочим, французы заявили потом о захвате 80 русских пушек, но знаменитый русский артиллерист (в будущем генерал от артиллерии — весьма редкое явление!) А. П. Ермолов категорически это отрицает: «…Было потеряно всего пять пушек, у которых лафеты были подбиты или лошади подстрелены.» Ему вторит и главный виновник фридландской катастрофы Л. Л. Беннигсен: «… лишились сами пяти орудий, которые, будучи подбиты, остались на поле сражения. Вследствие разрушения нашего моста, устроенного на судах в правой стороне города, четыре орудия завязли в реке, откуда не было возможности их вытащить.» Также не подтверждаются сведения французов о захвате 12 тыс. пленных русских солдат. Просто Наполеону необходимо было увеличить масштаб своей победы, поэтому и появились во французской прессе сведения о 12 тыс. пленных. По воспоминаниям все того же А. П. Еромолова: «Фридландское сражение ничем не походило на разгром при Аустерлице: в русской армии было убито и ранено около десяти тысяч, а у французов — более пяти тысяч человек… <<…>>…В войсках от Беннигсена ожидали нового сражения: оправившись, русская армия забыла фридландскую неудачу. Тем временем из Москвы к Неману подошла 17-я дивизия Лобанова-Ростовского, а 18-я дивизия Горчакова 2-го находилась в двух переходах от армии. Как гром среди ясного неба, как несправедливость судьбы воспринята была весть о подписании 8 июня в Тильзите предварительного перемирия с Наполеоном. Кампания 1806—1807 годов закончилась для России бесславно, и прежде всего из-за неумелых и робких действий главнокомандующего, неоправданно торопившего заключение мира.»…

Такова русская трактовка последствий фридландской битвы. Впрочем, каждый вправе самостоятельно дать «оценку-определение» результату этого сражения…

И, тем не менее, в зарубежной литературе принято считать Фридланд — безоговорочной решительной победой французского императора Наполеона I, которая не давалась ему чуть ли не полгода. Гавным итогом победы Наполеона в этой битве стало подписание «пресловутого» для отечественного читателя мирного договора, заключённого в период с 13 (25) июня по 25 июня (7 июля) 1807 в Тильзите (ныне город Советск в Калининградской области) между Александром I и Наполеоном.

Как это было?

Российский император, получив известие о разгроме под Фридландом, приказал Лобанову-Ростовскому ехать во французский лагерь для переговоров о мире. Прусский генерал Калькрейт также явился к Наполеону от имени прусского короля Фридриха Вильгельма III, но Наполеон усиленно подчёркивал, что заключает мир именно с русским императором. Наполеон в это время находился на берегу Немана, в городке Тильзите; русская армия и остатки прусской стояли на другом берегу. Князь Лобанов-Ростовский передал Наполеону желание императора Александра лично с ним увидеться.

Все очень просто! Русский царь отчетливо понял, что даже его необъятной империи с неисчислимыми материальными и людскими ресурсами затруднительно вести успешную войну одновременно с Наполеоном и Турцией (противоборство с ней тоже требовало немалых сил и оно уже шло), поэтому он предпочёл бы заключить мир с Наполеоном и продолжить войну с Османской империей.

На другой день, 13 (25) июня 1807, оба императора встретились на плоту, поставленном посредине реки, и около часу беседовали с глазу на глаз в крытом павильоне. На другой день они снова виделись уже в Тильзите; Александр I присутствовал на смотре французской гвардии. Наполеон желал не только мира, но и союза с Александром и указывал ему на Балканский полуостров и Финляндию как на награду за помощь Франции в её планах, но отдать России Константинополь он не соглашался. Если Наполеон рассчитывал на чарующее впечатление своей личности, то очень скоро ему придется признать что он глубоко заблуждался. «Любимый бабушкин внучек» (очень, кстати, на нее похожий по своему «внутреннему содержанию» — недаром одна из самых сметливых представительниц якобы слабого пола на русском троне Еактерина II так его привечала!) Александр Павлович «Романов» — Гольштейн-Готторп со своей ласковой улыбкой, мягкой речью, любезным обхождением был даже в очень трудных обстоятельствах вовсе не так сговорчив, как хотелось бы его новому союзнику. «Это настоящий византиец» (фр. C’est un véritable grec du Bas-Empire) — говорил Наполеон своим приближённым.

Только в одном вопросе Александр I, все же, пошел на уступки: когда решалась судьба Пруссии. В результате более половины прусских земель оказались отобраны Наполеоном у ее короля. Провинции на левом берегу Эльбы были отданы Наполеоном его брату Жерому. Была восстановлена Польша — однако не из всех ее бывших провинций, а только части прусской под названием Варшавского герцогства. Россия получила как компенсацию Белостокский департамент, из которого была образована Белостокская область. Гданьск (Данциг) стал свободным городом. Все ранее посаженные на марионеточные престолы в Рейнском союзе Наполеоном монархи были признаны Россией и Пруссией. Лишь в знак уважения к русскому императору Наполеон оставил прусскому королю старую Пруссию, Бранденбург, Померанию и Силезию. На случай, если бы император французов пожелал присоединить к своим завоеваниям Ганновер, решено было вознаградить Пруссию территорией на левом берегу Эльбы.

Главный пункт Тильзитского договора не был тогда опубликован: Россия и Франция обязались помогать друг другу во всякой наступательной и оборонительной войне, где только это потребуется обстоятельствами. Этот тесный союз устранял единственного сильного соперника Наполеона на континенте; Англия оставалась изолированной; обе державы обязывались всеми мерами понудить остальную Европу соблюдать континентальную систему. Есть и другие щекотливые параграфы этого договора (касающиеся Финляндии, Турции, Ионических о-вов и т. п. и т.д.), но это уже другая, более «детальная» история.

Важно — главное: Россия признала все завоевания Наполеона.

7 июля 1807 г. договор был подписан обоими императорами.

Наполеона Тильзитский мир вознёс на вершину могущества, а императора Александра поставил в тяжёлое положение: в отечестве (особенно в столичных кругах и в армейской верхушке, где было немало крутых генералов) им остались не довольны — а ведь он прекрасно помнил участь своего нелюбимого в аристократическом бомонде батюшки…

Значение (столь неоднозначного) Тильзитского мира было весьма велико: Александр еще больше внутренне озлобился на «корсиканского выскочку», который с этого момента стал еще смелее хозяйничать в Европе, причем, порой, «как слон в посудной лавке»…

Это — своего рода «лаконично-доходчивая, фактологическая» версия франко-русской кампании 1806—07 гг. А вот в ее «эмоционально-живописном» варианте тоже есть о чем подискутировать…

ГЛАВА 10. РУССКИЕ, КАК ВСЕГДА «ДОЛГО ЗАПРЯГАЮТ…» И В АРМЕЙСКИХ РЕФОРМАХ — ТОЖЕ!

Начнем с того, что хотя в военной сфере не Аустерлиц 1805 г., а именно военный крах Пруссии осенью 1806 г. поставил точку и подвел окончательные итоги развития линейной тактики, но в России поняли необходимость военных реформ еще до Йенско-Ауэрштедской катастрофы прусского «братца» Вильгельма, т.е. после своего Аустерлицкого фиаско. И что самое главное кардинальные выводы в этой сфере смог сделать для себя главный россиянин той поры (в Святой Руси всегда есть такой человек, который все знает и никогда не ошибается, а лишь, порой, чрезмерно доверяет отдельным товарищам или «партнерам»! ) — российский самодержец, император Александр I, человек (для своего времени) не только блестяще образованный, но и, безусловно, очень гибкий и восприимчивый к изменяющимся обстоятельствам, правда, сугубо по отношению к себе любимому.

…Впрочем, это вполне естественно: такова природа людей, которые по воле Провидения оказываются у «руля» России-матушки, порой, на очень продолжительный срок — не будем уточнять на какой и не будем озвучивать их имен ибо люди они все очень мнительные, исключительно подозрительные, крайне обидчивые и, что самое страшное — скрытно мстительные. Впрочем, это всего лишь «оценочное суждение» и каждый вправе сам проводить «параллели-аналогии». «Каждому — своё»…

Уже тогда по его взглядам на армию и на войну был нанесен большой удар. А ведь он, очевидно, с юности мечтал о военных подвигах, и ему так хотелось, превзойти убеленных сединой и доблестью старых генералов. Поэтому в 1805 г. он стал первым русским монархом после Петра I, присутствовавшим на театре военных действий. Ему, видимо, не терпелось покрыть себя воинской славой, столь лестной для властителя. Но тогда «военное ребячество» и гатчинское воспитание были противопоставлены гению первого полководца Европы. Отправляясь на войну, он надеялся погреться в лучах русских побед над Наполеоном. Хорошо знакомый лишь с парадно-фрунтовой стороной военного дела (в отличии от его младшего братца Костика, прошагавшего почти весь победоносный Италийский и героически-бесполезный Швейцарский походы «русского Марса» и на «собственной шкуре» познавшего «почем фунт военного лиха») и переоценивший боеспособность русских войск, император стал свидетелем катастрофического поражения русских при Аустерлице. Испив в полной мере горечь неудач Аустерлица, Александр I, вероятно, вынужден был сделать вывод о том, что первым полководцем в Европе всегда будет его противник. Феноменальные события Йены и Ауэрштедта лишний раз его убедили в этом.

Поэтому, будучи человеком дальновидным, он решил отойти от военной деятельности, но до конца жизни пристальнее всего следил за своей армией, так как это был очень опасный «институт» в экстремальных моментах (вспомним хотя бы трагические события 11 марта 1801 г., не говоря уж о перевороте в пользу его бабки, «недоглядевшей-проглядевшей» убийства своего законного мужа-императора либо прабабки с ее весьма мутной историей вокруг Анны Леопольдовны и ее многочисленного потомства вплоть до Иоанна Антоновича), но без которого самодержавие не могло существовать. Да и внутренне государь, как и все представители династии Романовых (а потом уже и «Гольштейн-Готторпофф» с разными немецкими «примесями»), ассоциировал себя лично, в первую очередь, как военного человека. Правда, с 1805 г. и до окончания наполеоновских войн Александр постоянно находился в затруднении — в поисках людей, которые могли бы возглавлять армию, иными словами, хороших полководцев, готовых успешно противостоять французскому оружию. Сам он не видел таких военачальников среди русского генералитета (не раз об этом говорил), часто искал таланты среди заграничных мэтров военного дела. Надо сказать, что результаты поиска не всегда были для него положительными.

Вспомним хотя бы принятого им в декабре 1806 г. на русскую службу К. Л. Фуля, который в чине полковника служил до этого в штабе короля Фридриха Вильгельма III и участвовал в сражении при Ауэрштедте, а затем был приглашен преподавать царю азы военной стратегии. Считается, что этот очередной схоласт—иностранец, умевший облечь в наукообразную форму стратегические истины, очень импонировал русскому монарху.

В общем, идеальная кандидатура так и не была им найдена ни за рубежом, ни в своем отечестве. Чаще всего он производил в генеральские чины за беспорочную службу людей, которых, как правило, знал лично, это были выходцы из гвардии (кузница генеральских кадров). И все равно самыми яркими представителями военной сферы России оказывались герои, выдвинутые военной жизнью из армейской среды.

И, тем не менее, к моменту очередной войны с Наполеоном русская армия снова обрела силу. После фиаско под Аустерлицем российский император и его генералитет «засучили рукава» и начали делать надлежащие выводы: тактические приемы XVIII в. навсегда ушли в прошлое. В Европе царил новый законодатель «военной моды» — Наполеон Бонапарт, полководец, блестяще усвоивший и модифицировавший оригинальные находки своих выдающихся соотечественников Гоша и Марсо, Клебера и Жубера — в ту пору уже покойных. Теперь поле сражения приобретало иной вид: вместо длинных, маршировавших в ногу шеренг пехоты от укрытия к укрытию быстро перебегали цепи стрелков, в наступление шли грозно ощетинившиеся штыками колонны. Очень значительно увеличилось количество пушек и их маневренность. Появилась возможность в мгновение ока (мобильные скорострельные конные батареи) собрать на нужной позиции до сотни орудий и их массированным плотным огнем проложить дорогу пехоте и кавалерии…

Русская пехота подразделялась на легкую (егеря) и линейную (мушкетеры и гренадеры), а кавалерия — на тяжелую (кирасиры), среднюю (драгуны) и легкую (гусары или уланы).

Реформы начались с изменений во внешнем виде войск. На смену прусскому типу обмундирования, узкому и неудобному, пришел более приспособленный для боя, французский. Исчезли пудреные парики и косы, приводившие в негодование еще Суворова. Вместо треуголок в пехоте стали носить высокие шапки из кожи или сукна (кивера), а также темно-зеленые мундиры с высоким воротником, панталоны и сапоги. Каждый полк имел воротник и погоны своего цвета. В холодное время года надевали серую шинель. Вооружением пехотинца служило ружье со штыком и тесак. Стойкость, храбрость и выносливость русских пехотинцев делал их самыми серьезными противниками французов в Европе, особенно в самом тяжелом виде боя, как физически, так и психологически — штыковом и рукопашном, где неприхотливый и крепкий русский мужик (выносливый крестьянин) был особо хорош и прекрасно знавший это, Александр Васильевич Суворов делал на это очень большую ставку: «В атаке — не задёрживай!!!» «Ломать противника штыками!!!»

Кавалерия щеголяла в коротких куртках (кирасиры — в белых, драгуны — в светло-зеленых, уланы — в темно-синих) с фалдами и высоким воротником и рейтузах. Головы кирасир, драгун и конных артиллеристов украшали черные кожаные каски с гребнем из конского волоса. Гусары красовались в киверах черного цвета, украшенных кистями и шнурами, а уланы — шапках с четырехугольным верхом.

Конница была вооружена холодным оружием (кирасиры и драгуны — палашами, гусары и уланы — саблями и пиками), а также карабинами и парой пистолетов. Русская кавалерия имела хороших лошадей и мало в чем уступала французской, к тому моменту уже основательно пересевшей на превосходных трофейных австрийских и прусских коней.

Помимо регулярной кавалерии, большую роль в русской армии играли казачьи полки, одетые в темно-синие кафтаны, синие шаровары, сапоги и черную смушковую (баранью) шапку. Вооружены они были пикой (дротиком), саблей, двумя пистолетами и карабином. О боевых качествах казаков ходили легенды. И хотя в одиночном бою казак не был таким грозным противником как турецкий мамелюк либо прусский черный гусар или польский улан, но в чередовании изматывания и ускользания казаки были вне конкуренции. Сам Наполеон признавал казаков лучшей легкой кавалерией Европы. Уже на закате своих дней, он заметил: «Если бы у меня были русские казаки, полмира было бы у моих ног…»

…Между прочим, о казаках западные европейцы заговорили еще во времена легендарного Италийского похода неистового Александра Васильевича Суворова. А после войны с Наполеоном в 1806—1807 гг. их уже сильно зауважали во всей Европе. Эти крепкие бородатые черноволосые молодцы-красавцы подпоясанные широкими патронташами из красного сафьяна, с нагайкой через плечо на ремне со свинцовой пулей на конце, шпор не применяли. Эти степные охотники умело использовали свои навыки добытчиков и в охоте на… людей. Так у них был прием — «идти по сакме» — искать на земле следы прошедшей конницы врага и мгновенно принимать единственно правильные решения. В преследовании, тревожащих набегах-наскоках, перехвате неприятельских гонцов, разведке, выставлении пикетов, захвате «языков», казаки были незаменимы. В «нерегулярном бою», когда главным оружием были внезапность, хитрость и смекалка им не было равных. Сила казаков была, в том числе, и в достоинствах их непревзойденных лошадей. Их довольно мелкая и неказистая казачья лошадка была быстра и невероятно вынослива. Для казака его конь был всем. Недаром старинная казачья пословица гласила: «Казак сам с голоду умрет, а коня накормит!» Сам Суворов считал казаков «глазами и ушами армии». Петр Иванович Багратион, человек, в чьей воинской доблести не принято сомневаться, вообще считал, что казаки с их пиками в погоне — когда надо было суметь достать врага в спину — страшная сила! Сам лихой гусар Ней — одна из трех среди маршалата (наряду с Мюратом и Ланном) лучших шпаг-сабель Франции той поры — открыто признавал, что «… меня сильно донимают казаки». В тактике казаков были свои особенности. Так в атаке они предпочитали «лаву» — рассыпной строй — охватывающую неприятеля с флангов и с тыла. При этом в схватке участвовали не все казаки, какая-то часть оставалась как бы безучастной в середине лавы. Это был так называемый «маяк», который держался для возможного преследования разбитого неприятеля. В обороне обычно применялся «вентерь» — так называлась рыболовная снасть, в которую рыба попадала, но выбраться из нее уже не могла никак. Часть казаков заманивала врага в засаду, по дороге в которую в скрытых местах прятались казачьи отряды. Если притворное бегство заканчивалось вовлечением неприятеля в «вентерь», то на него обрушивались казаки сразу с трех сторон и «дело было в шляпе». Сторожевое охранение казаков по мнению Наполеона считалось лучшим в Европе. Другое дело, что среди мирного населения Европы отзывы о них были самые что ни на есть ужасные: эти лихие «дети южнорусских степей» гнусно «шутковали» по полной программе! Во многом это связано с тем огромным преимуществом свободы действий, которое представлялось им ввиду самого характера их боевых задач. В результате мародерство являлось делом скорее обычным, чем исключительным и казаки всегда ухитрялись выкроить для этого время. Причем, нет-нет даже и тогда когда находились на ответственном боевом задании. Подобные действия, сопряженные нередко с убийствами и групповыми изнасилованиями (вспомним хотя бы смазливо-аппетитную «шолоховскую» Франю из «Тихого Дона», пропущенную через казачью сотню!?), совершались с попустительства, если не при участии, офицеров. В результате во многих местах Европы имя этих «потомков кочевников и беглых крепостных» превратилось в синоним слова «кошмар». Впрочем, «на войне — как на войне»…

Во французской армии важную роль играли полки метких стрелков-вольтижеров, способных вести перестрелку в рассыпном строю и ходить в штыковые атаки, построившись в колонны. А потому в русской армии была значительно увеличена численность легкой пехоты — егерей.

…Кстати сказать, в европейских армиях конца XVIII/начала XIX вв. егеря — легкая пехота из отличных стрелков, прошедших специальную подготовку — по праву считались элитой армии. Для удобства именно их вооружали более легкими ружьями, чем гренадерскую пехоту, а также им давали более легкую и удобную форму одежды и амуницию. В егеря отбирали лучших из лучших: самых крепких, выносливых, проворных, смекалистых солдат, умевших ловко и быстро преодолевать препятствия, маскироваться и скрытно занимать боевые позиции в лесу, в горах, в поле — летом и зимой. Все перестроения они должны были совершать максимально быстро — бегом! Им полагалось уметь действовать и в сомкнутом и в рассыпном строю, быстро менять фронт своего расположения и при этом способных вести прицельный огонь из любого расположения. Особо точная одиночная стрельба — их главное «оружие» в бою с врагом — позволяло им считаться самой эффективной пехотой той поры. Для этого они снабжались нарезным оружием. В задачу этим «стрелкам-охотникам» ставилось подавлять своим метким огнем отдельные соединения противника, а также уничтожать его артиллерийские расчеты и «отстрел» вражеских офицеров, узнаваемых по особенностям униформы тех времен, к тому же они ездили верхом, контролируя боевые порядки своих солдат. Егерям полагалось одинаково успешно действовать как в атаке, так и при отступлении. Обычно они действовали в рассыпном строю на пересеченной местности впереди на флангах боевого построения. В российских войсках егеря появились еще в конце Семилетней войны (1756—1763). Особо приложили к этому руку П. А. Румянцев и П. И. Панин. А первая война Екатерины с турками лишь подтвердила острую необходимость уделить серьезное внимание егерской пехоте, действовавшей в рассыпном строю, а не только в каре или колонне. С этой целью было принято решение создать так называемый Бугский егерский корпус из шести батальонов, общей численностью до 4.016 бойцов. Формирование его поручают Кутузову, который пользуясь суворовской «Наукой побеждать» очень скоро сделал из него образцовое ударное соединение, чьи бойцы отменно владели даже стрельбой из пистолета, чья прицельная дальность была небольшой, но, порой, спасала солдату жизнь в перипетиях ближнего боя. Кутузов лично присутствовал на учебных стрельбах и успехи его егерей в огневой подготовке очень быстро опровергли устоявшееся мнение, что якобы «…российского солдата стрелять цельно выучить не можно». В самом конце XVIII в. по указу императора Павла I от 9 ноября 1796 г. из егерской роты его любимого Гатчинского корпуса и егерских команд гвардейских Семеновского и Измайловского полков был создан лейб-гвардии отдельный Егерский батальон. Для них не были помехой леса, горы и болота. Они умели воевать даже зимой, при этом им не нужны были дороги, так как их учили быстро передвигаться по снегу на лыжах. Именно их обучали всяким военным хитростям в индивидуальном бою, вплоть до умелого применения все того же пистолета, чья убойная сила была значительно меньше чем у ружей. Их стрелковая подготовка была столь высокой, что по образному выражению «русский егерь носил неприятелям столько смертей, сколько бывало у него пуль в суме»…

Пехоту обучили действовать в рассыпном строю, колоннах и каре, а кавалерию — сомкнутыми рядами, атакуя противника на максимально большой скорости, используя прежде всего холодное оружие.

В русской армии появились французские стандартные зарядные ящики на передках, что позволило резко снизить время подготовки батарей к стрельбе, так как необходимый для боя боезапас перемещался вместе с орудием и оказывался прямо на позиции, причем, в удобной таре. Произошла унификация лафетов, передков, упряжи и зарядных ящиков. Использовались два типа орудий: пушки (12-ти, 8-и, 6-и и 3-х фунтовки) и ½ — и ¼-пудовые «единороги» (так назывались гаубицы). Артиллерийские роты подразделялись на батарейные, легкие и конные. Батарейные роты занимали огневые позиции в специальных укреплениях. Легкие роты обучались взаимодействию совместно с пехотой, передвигаясь в боевых порядках. Конные роты в основном играли роль резерва. Конные упряжки были хорошо организованы, а канониры прекрасно обучены.

Был учтен опыт наполеоновских войн: орудия концентрировали на направлениях главных ударов. Стали формировать крупные артиллерийские соединения — бригады, плотный огонь которых сметал все живое. Очень скоро наполеоновская армия — сама обладавшая лучшей в Европе артиллерией — в бою убедиться в силе русской артиллерии.

А вот русский офицерский корпус, при всей его безусловной храбрости, в профессионализме, особенно младшие чины, все же, уступал французскому. К тому же, глубокая социальная пропасть отделяла русских офицеров от своих солдат. Хуже всего в этом смысле обстояло дело с пехотными офицерами. Лучше всего была ситуация у артиллерийских офицеров, где без специального образования делать было нечего.

Итак, императору Наполеону осталось «разобраться» с Россией — задачей отнюдь нелегкой: он прекрасно помнил, как воевали русские в 1805 г. Кроме больных и раненых, ни один из его ветеранов не вернулся зимой 1806—07 гг. во Францию. Более того, готовясь к тяжелой войне с мощными и стойкими русскими армиями, для пополнения рядов (Наполеон решил довести численность каждой пехотной роты с 123 человек до 140 и добавить в каждый кавалерийский полк по пятому эскадрону) пришлось призвать резервистов: людские ресурсы Франции еще позволяли это сделать. (Поскольку подготовка кавалериста требует больше времени, чем подготовка пехотинца, то пришлось срочно изъять из рядов Итальянской армии Массена, пребывавшей в благодатных условиях Италии, целых восемь кавалерийских полков.) Благодаря ранее проведенному набору первые 30 тыс. из 80 тыс. обученных новобранцев призыва 1806 г. уже начали поступать в армию. Но Наполеону их явно не хватало и он, не колеблясь, объявил призыв следующего 1807 года, тоже ранее срока. Правда, ни один из очередной партии «пушечного мяса» (снова 80 тыс.!) не мог быть зачислен в Великую армию раньше лета следующего года. Пришлось давить на союзников, чтобы они «поделились» своими людскими ресурсами: так было получено еще 35 тыс. солдат!

В результате кадровый состав Великой армии год от года все более и более «разжижался»: молох непрекращающихся наполеоновских войн пожирал все самое лучшее.

И, тем не менее, уже отдан приказ: «В поход! В путь! Снова на Восток, все дальше на Восток!» И вот уже его передовые соединения выходят к Висле, стремясь окружить разбросанные севернее Варшавы силы русских, пока они не успели соединиться с последним немногочисленным прусским корпусом генерала А. В. Лестока, прикрывавшим Восточную Пруссию.

Предстояла нешуточная борьба за трижды умело «приращенные» в эпоху «императрицы-матушки» Екатерины II Великой к территории Российской империи польские земли!