Восход памяти

Ядвига Симанова, 2021

Жизнь Марианны похожа на сказку, но отнюдь не добрую, – чем дальше, тем страшнее. Всему виной – проклятье цыганки, повстречавшейся девушке на перроне железнодорожной станции. А что, если встреча эта не случайна и вся ее жизнь подчинена чьему-то заранее продуманному плану? И проблемы в личной жизни, и несчастный случай, покалечивший ее, и необъяснимые провалы в памяти, и таинственный Вихрь – помеха в информационном поле, который пытается отыскать молодой ученый Константин, – все это части одной мозаики. Жестокая цыганка, мальчик-андрогин с на редкость не подходящим ему именем, призрачная девочка, обитающая по ту сторону зеркал, что зовет себя Марийкой, популярный рэп-музыкант и некая Бусинка, сущность из недр земли, – все связаны между собой невидимой нитью. И ключ ко всему запрятан глубоко в тайных подвалах памяти Марианны. Личная история Марианны – история взаимоотношений девушки с ее прошлым и будущим, тесно переплетенная с символикой Таро, бег от самой Смерти. «Смерть – это Гидра, от нее надо бежать!» Только ли от нее? Марианне раскрывается альтернативная картина мира, с восприятием которой понимаешь, что бежать, по сути, некуда. Книга погружает в мир магии и мистического символизма. Наряду с занимательным сюжетом и неожиданной развязкой в ней под художественным соусом преподнесены некоторые практические знания.

Глава 6. Дом чистых душ

Марианна угощала Акима пирожным в буфете, расположенном на первом этаже клиники неврозов. Со столиков через оконные стекла просматривался парк: деревья практически лишились листвы, и ветер клонил в стороны их сиротливые ветви.

— Значит, вы и я — одно целое?

— Правильнее будет сказать: в каждом из нас заключено единое целое. Весь опыт прошлого — страдания и радости, когда-либо переживаемые чувства, эмоции заключены в единой душе, каждая частица которой хранит память обо всем ее опыте в целом, поэтому то, что заключено в тебе и во мне, и часть, и одновременно, целое.

Мальчик задумался. Глядел в окно и осмысливал услышанное.

— Помнишь, мы перешли на «ты»? — прервала его размышления Марианна.

— Да, конечно, — ответил Аким, переводя взгляд на молодую женщину в инвалидной коляске. Она ему нравилась. С ней оказалось легко и не нужно притворяться, и вкус сладостей, которые он, по правде сказать, не сильно-то любил, ощущался по-особому. — Давно хотел спросить: откуда ты узнала о белом паруснике?

— Мне снится тот же сон вот уже много лет… Единая душа — единый сон, как говорила старуха.

— Та колдунья?

— Да, та самая. Белый парусник, перламутровые волны, солнце, теплое и нежное, и покой… Я думаю, это конечная точка пути, то место, куда стремится наша душа сквозь череду жизней, надеюсь, что это так.

— И я надеюсь, — сказал Аким, доедая пирожное. — Я все думаю о Марийке. Почему она меня обманула?

— А как бы еще ты согласился провести через Зазеркалье? Ей пришлось прибегнуть к обману. Не могла же она признаться: «Я, дескать, твоя душа по рождению, застрявшая в твоем теле при замещении, и я хочу на волю».

— Почему она не впорхнула в зеркало? Почему осталась, как ты думаешь?

Аким замялся, стесняясь задать волновавший его вопрос.

Марианна подметила и начала сама:

— Вижу, у тебя самого имеются мысли на этот счет?

— Как сказать… Я думаю кое о чем… Это, может быть, связано с моей бо… — Мальчик хотел сказать «болезнью», но Марианна вовремя вмешалась.

— Двойственностью, — закончила она за него, — с твоей двойственностью.

— Да, можно и так сказать. Марийка — девочка… Не означает ли это, что и я тоже…

— Я понимаю, о чем ты. Сомневаюсь, что ее образ (а пол — это всего лишь часть образа) имеет значение. Сам ты кем себя ощущаешь?

— В том-то и дело, что не знаю. Меня отец с пеленок муштровал, но настоящим пацаном так и не сделал. Но и к девчонкам меня не тянет.

— Не тянет в каком смысле? Они тебя не привлекают?

— Нет-нет, привлекают, хотя… мне никто не нравится, даже не думал об этом. Я о другом: их интересы, разговоры мне так же параллельны, как и все, чему меня пытался научить папа.

— Знаешь, что я думаю — ты не зацикливайся на этом вопросе, перестань думать об этом как о проблеме, и все решится само собой, природа возьмет свое. Главное, не позволяй никому тебе ничего насильно насаждать. Возможно, у тебя своя дорога. Поверь, в мире гораздо больше дорог, чем видится тебе. Твой ум затуманен условностями. Избавься от шелухи, и ты разглядишь свой собственный путь! А что до Марийки, не знаю… Думаю, твоя двойственность сыграла свою роль. Твоя особенность — два начала соединены в одном — могла позволить двум душам мирно существовать в одном пространстве. Но стал ли этот мотив решающим — как знать… Твоя душа осталась, отвергнув зеркало, отказалась проникнуть внутрь. Но, возможно, по каким-то причинам у нее не получилось это вовремя сделать. Зато теперь у нее достаточно времени и пространства для перемещения. — Марианна улыбнулась. — Есть новости из школы?

— Пока все по-прежнему, — ответил Аким. — С тех пор как на следующий день после моего «шоу» на крыше класс в полном составе, кроме Любки, не вышел на занятия, ничего не изменилось. Все так и сидят по домам — бледные, слабые.

— Любка — это, если не ошибаюсь, соседка по парте? Та единственная, кто ничего не снимал?

Аким кивнул.

— А что говорят доктора?

— Говорят, это какой-то особый вид неврастении. Я даже запомнил — ги-по-сте-ни-чес-ка-я форма, — произнес мальчик по слогам, — ее особый вид, коллективный, наверное.

Взгляд Марианны сделался строгим.

— Это шутка, — поправился Аким, — насчет коллективного. Ничего они не знают.

— Полагаю, Марийка снова пребывает в зазеркалье, только другом. Им было весело, интересно, смешно, все они наблюдали, как ты чудил на крыше, сверкали камерами, предвкушая миллионы лайков. И даже не подозревали, что их интерес, эмоции, силы служат энергией, пищей, необходимой существу с иной стороны, чтобы вырваться на свет. Камеры — то же зеркало, много камер — много зеркал, много энергии для прорыва в другой мир. Твоя смерть довершила бы дело, и Марийка попала бы на небеса или блуждала бы по тонким мирам бесплотным призраком — так или иначе она обрела бы свободу. Она покинула одно зеркало, забрав силу из пары десятков камер-зеркал, но без смерти физического тела, дальше пути нет. И она застряла вновь, но уже в других зеркалах.

— Как приложение в телефоне?

— Да, примерно так.

— А можно узнать — в чьем?

— Не думаю. Вариантов, как ты понимаешь, слишком много.

Мальчик посмотрел в полоток, думая о чем-то.

— У тебя все очень складно выходит. Насколько ты уверена в своей правоте? Насчет Марийки?

— Это мое предположение, не более. Другого объяснения у меня нет. Ты жив — и это главное. Ты мне лучше скажи: что сам собираешься делать? Одноклассники рано или поздно оправятся, да и тебе придется вернуться в школу.

От пирожного оставались лишь крошки, маленькое блюдце пустовало на столике. Мальчик самозабвенно исследовал чаинки, плавающие на дне прозрачной чашки. Он словно растягивал время, желая отдалить момент расставания.

— Я вернусь в класс. Никаких проблем! — не отрываясь от созерцания чаинок, произнес он.

— Пойми, они обижали тебя, уверенные, что для тебя это имеет значение.

— Они больше не увидят моей боли, я не покажу.

— Нет, не то! — Марианна сильной рукой стиснула его запястье. — Для тебя это на самом деле не должно быть важно. Страх и обида чувствуются на расстоянии, их легко уловить, они, как запах, витают в воздухе. Откажись от страха и обиды вовсе.

— Помню, — сказал Аким, — безразличие и отрешенность. Я дошел до края. Я стоял на краю. Я видел ту сторону изнутри. Чего мне после этого бояться? Я никому не позволю коснуться моей души.

— Нашей души, — сказала Марианна, проведя рукой по его длинным волосам.

* * *

Акима вскоре выписали. Минул месяц с тех пор, как он вернулся в школу, — месяц метаморфоз, коренным образом изменивших жизнь мальчика. Целый месяц он не видел Марианну. Он желал и в то же время страшился новой встречи — теперь ему было что скрывать. Он мучился в метаниях между стремлением предстать перед Марианной в новом свете и опасением выдать чужую тайну.

Встреча состоялась как-то вдруг неожиданно, на бегу. Одиннадцатого ноября стояла премерзкая погода: пронизывающий ветер, унылые тротуары поливал дождь, переходивший в снег, — все говорило за то, чтобы остаться дома, не выходить за порог. Но накопившиеся долги по учебе гнали в школу. Аким, прячась от порывов ветра под поднятым воротником, ступил на мокрый тротуар возле стоявшего вплотную к бордюру желтого такси. Через опустившееся окошко машины мальчика окликнул знакомый голос — Марианна! Неожиданно, радостно, боязно. Аким принял приглашение присесть на сиденье рядом.

— Прости, что я вот так заявилась, не сообщив заранее. Мне нужно было увидеть тебя, и непременно сегодня, — начала Марианна, непривычно взволнованно, как показалось Акиму, нервно.

— Я рад, очень рад! Я скучал… — отозвался мальчик, обнимая Марианну за плечи.

— Понимаешь, я сегодня уезжаю. Я не уверена, что вернусь, не уверена, что мы еще увидимся… Я хочу, чтобы ты запомнил: если мир ломает, кидает, втаптывает в грязь, забудь о нем! Это ложь. Пошли этот мир к черту — он не для тебя! Не цепляйся за страдания! Они затягивают на твоей шее петлю. Смотри вперед и не оглядывайся!

— А что я увижу впереди?

— Впереди — новый мир, твой, для тебя. Свободный от отражений чужих желаний, навязанных другими стереотипов. Разбей кривое зеркало! Выберись из плена отражений, и перед тобой откроется необозримый горизонт свободы и света!

— Я понимаю… Но не совсем… — проговорил мальчик, в то время как на самом деле хотел сказать другое: что он все понимает и даже больше — следует этому совету, но до конца он не был уверен, а Марианна спешила.

— Я прошу тебя запомнить. Ты все поймешь, когда придет время, — сказала девушка, в который раз взглянув на часы.

Аким, прощаясь с Марианной, напоследок все же задал вопрос:

— Откуда ты все это знаешь — про магию, зеркала, путешествия душ?

Загадочно улыбнувшись, Марианна ответила:

— Ты же видел мою визитку! Я — тренер личностного роста. Три года после аварии не прошли для меня зря. Ты вот что скажи: почему у тебя на звонке Децл, а не что-нибудь посвежее, наподобие этого… рэпера — Рад-Х^[2]?

Аким задумался, почесав затылок:

— Наверное, в его музыке есть что-то настоящее. Может, потому, что популярность Децла в прошлом. Мне кажется, он говорит с тобой лично, это цепляет. А Рад-Х гремит из всех колонок, его слушает толпа. Ты знаешь, я сторонюсь толпы. Впрочем, не знаю, как объяснить. Лучше не спрашивай.

Конечно, Марианна отшутилась и поспешила сменить тему. Скажи она правду, на это бы ушло много времени, а она торопилась, и время было не на ее стороне. Скажи она правду, мальчик бы узнал, что надвигается Вихрь, с неистовой силой мчится он из глубинных пластов мироздания, рожденный тьмой, стремится к свету, и двери настежь открыты перед ним. И Марианна спешила лишить его сил — насколько это возможно, пока не поздно.

* * *

С тех пор как магия затянула ее в свой водоворот, она решила поддаться течению, проникнуться чарами, познать их свойства, источник и смысл, а познав, укротить. Этой цели Марианна подчинила свою новую жизнь, выкинув из нее все ненужное, не щадя ничего и никого.

И начала она, не откладывая, вскоре после случившейся трагедии. Начала с маленького зеркальца, которое бабка наказала вернуть. Однако Марианна всячески откладывала выполнение обещанного, но не потому, что злилась на бабку, и не потому, что в ее теперешнем положении поездка в дремучую глушь была, мягко говоря, затруднительна, а потому, что ей довелось заглянуть в Элизиум — дом чистых душ, как называла его старуха.

Марианна, лишившись возможности самостоятельно ступать по земле, приобрела способность летать. Эта способность не имела ничего общего с левитацией, являясь своего рода внетелесным опытом, приобретенным через осознанные сны. Сны после аварии приходили яркие и запоминающиеся, неизменно наполненные движением. В одном из таких снов Марианна танцевала, кружилась по часовой стрелке вокруг своей оси под музыку ветра, не думая ни о чем, захваченная целиком мистерией танца. Она, опустив голову, увидела босые ноги, свои ноги, и, внезапно вспомнив все, вдруг осознала невозможность самого танца, которому мгновение назад отдавалась без остатка. И музыка стихла, и ветер стих, и она лежала на земле в гнетущем безмолвии. Веки ее были сомкнуты. Она знала — стоит лишь распахнуть глаза, и сон уйдет, его верчение и песня ветра исчезнут навсегда, — поэтому не хотела просыпаться, хотела продолжить сон. Марианна знала, что для этого нужно — вызвать ветер, который зазвучит мелодией, и шелест листвы подхватит песню. Тогда девушка поняла, что сама должна стать песней ветра, только она и может ею стать, потому что это — ее сон и все в нем — она. Стоило ей так подумать, как статичное небо вдруг пришло в движение — в недосягаемой вышине проплывали тонкие полосы перистых облаков, плечи приятно защекотал холодок, и дуновение ветерка, ставшее осязаемым, влекло ввысь — туда, где ждали песню. Марианна потянулась вверх и усилием воли заставила тело подняться — встала и пошла, не касаясь земли, провожаемая ветром, ведущим под руку свою песню.

Подобно героине любимого романа, что не уставала перечитывать Марианна, она была невидима и свободна^[3]. Она, сливаясь с ветром в единую стихию, посещала разные места. Ветер и его песня не знали преград, гуляя среди запорошенных снегом полей, перелетая через покосившуюся калитку ее родного дома в подмосковной деревушке, оттуда вьюжным вихрем взмывая к старой трубе дымохода, откуда уже давно не валил дым. Ветер пел и под козырьком подъезда городской пятиэтажки, где кому-то суждено было украсть ее первый поцелуй и куда всегда возвращала сентиментальная память.

Но существовали и другие места, куда звала память иная… Среди тех, других, была и изба — та самая, в том самом лесу, — и нечто потаенное из глубин подсознания неустанно влекло туда, будто желая донести до привередливого разума забытое, но непременно важное. Марианна, следуя зову памяти, влетала в ведьмину избушку, облетала углы, разглядывая неприметную обстановку: знакомое зеркало в полный рост, пара табуреток и стол, деревянные полочки со стоящими в ряд банками и пакетами с неясным содержимым, в углу большая глинобитная печь. На примыкающем к ней залавке красовались глиняные статуэтки, перевязанные красной веревочкой. Старуха грела руки у печи, бормоча что-то себе под нос, затем обернулась к зеркалу и принялась водить перед ним руками, совершая загадочные пассы, пока в зеркале не возникло голубоватое сияние, и шло сияние из пропасти по ту сторону отражения. Сияние постепенно рассеялось, превратившись в серебристую дымку, что обволокла старческие руки. Через мгновение из пальцев ведьмы стали расползаться серебряные нити, словно волшебная прялка-невидимка ткала ковер сиянием серебра; самотканый ковер окутал печь вместе с залавком и статуэтками, опечком с отверстием для хранения дров, двумя маленькими печурками. Это диво настолько заворожило Марианну, что она едва не упустила из виду, как в один миг отражение в зеркале изменилось — вместо старухи и окутанной серебряным ковром печи оно отражало человеческие фигуры — все, как один, в красных длиннополых кафтанах, длинноволосые и мужчины, и женщины, словно дети, прыгали через скакалку меж золотистых звезд в свете холодной луны.

— Чистые души… — послышался бабкин голос, и Марианна чуть не отпрянула, испугавшись, что ведьма обнаружила ее присутствие.

Но нет, бабка стояла, возведя очи куда-то вверх, ее глаза совсем побелели, а сама она сохраняла неподвижность статуи.

«Чистые души… — пронеслось в голове девушки. — Да это же Элизиум, Дом чистых душ». Она вновь всмотрелась в зеркало: люди по-прежнему прыгали через скакалку, и звезды сияли, и люди улыбались — широко и открыто. Но Марианна отчего-то не радовалась: что-то в этой картине и в их облике настораживало, заставляло усомниться в правдивости веселья. Вероятно, смущало странное безмолвие, диссонирующее с атмосферой радостной детской игры. «Но что с того, — подумала Марианна, — зеркало попросту может не передавать звук». А возможно, это движения, повторявшиеся с неестественной синхронностью и равными интервалами? Силуэты двигались без устали — поднимались и опускались. Девушка приблизилась — их улыбки! Они застыли на лицах… А лица… Мурашки пробежали по спине. Их лица… Они тоже застыли, словно слепленные из воска. Глаза их отталкивали до дрожи — остекленевшие и мертвые! От них точно веяло холодом. Казалось, будто в них застыла ледяная пленка, надтреснутая посередине тонкими линиями паутины.

Ни шороха, ни звука… В зеркале не было ни ветерка, как не было дыхания жизни в ужасающей пляске мертвых кукол под неподвижным диском равнодушной луны. И тем страшней, тем громче и яростней стал внезапный треск, расколовший мертвую тишину. Словно лопнувшее стекло, голова одной куклы задребезжала и тут же рассыпалась в мелкую крошку, осталось одно туловище, которое, ни на секунду не сбиваясь с ритма, продолжало прыжки. Но вскоре настал и его черед — невыносимый хруст разбил безмолвие, и кафтан покрылся трещинами, снова хруст — на этот раз он наполнил все пространство, — и кафтан разлетелся на сотни красных осколков вместе с туловищем куклы.

Полная луна роняла холодный свет на красные осколки, небрежно рассыпанные в черной пустоте. Вдруг откуда-то из недр земли по ту сторону зазеркалья поднялся вихрь, он закружил красную стеклянную пыль по витой спирали — но лишь на мгновение, — с молниеносной скоростью и гулким свистом втянул в себя остатки стекла и стремглав рванул назад под землю. Так мертвая кукла канула в небытие, а остальные так и продолжали прыгать через скакалку — бесперебойно, безропотно, безжизненно.

Зрелище ужасало и завораживало, и Марианна смотрела не отрываясь. Смотрела, пока не услышала стук — совершенно земной в потустороннем зазеркалье. Девушка обернулась и увидела, как бабка отворила стучавшему гостю дверь избушки. Что произошло дальше, оказалось невероятным и диким — из-за двери просунулась чья-то рука, эта рука одним рывком сдавила тоненькую старческую шею бабки. Старуха выпучила глаза, хрипела и стонала. От ее хрипов и стонов закладывало уши, в голове будто копошились черви, девушку мутило… На том она проснулась, в ужасе сжимая в руках белую простыню.

Марианна, выбросив из головы странное завершение сна, запомнила Элизиум — Дом чистых душ — таким, каким он был на самом деле. И что бы ни таила в себе замещенная душа АК-47, она не заслужила участи скакать среди ряженных в красные кафтаны нежитей. Марианна решила не возвращать бабке зеркальце, по крайней мере пока старуха сама о нем не спросит.

А она и не спрашивала и вообще никак себя не проявляла. Но все же мысль о том, что в зеркальце заперта чужая душа, не давала Марианне покоя. И в один прекрасный момент ее осенило: «Мне нужен тот, кто говорит с душами. Мне нужен медиум!» За этой мыслью последовала другая — ей придется коснуться прошлого, той ее части, что особенно хотелось забыть. Но раз другого выхода не было, ей оставалось лишь обреченно вздохнуть, а тонкие пальцы уже забегали по экрану смартфона.

Примечания

2

Читается как «Рад Икс».

3

М. А. Булгаков. «Мастер и Маргарита».