Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711

Юст Юль

В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это – тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина. Так же как и их эмоциональность, оживляющая историю, – в некоторых эпизодах Юль показывает как силу, так и слабость русского императора, ужасается пьяному варварству тогдашнего царского двора, но и восхищается умом, находчивостью и… хитростью Петра. То же относится к оценкам других исторических фигур, как русских, так и зарубежных. Записки эти – чтение не простое, но весьма увлекательное. Рукопись была восстановлена и переведена замечательным дипломатом и историком Юрием Щербачёвым в далеком 1899-м году, но представляет большой интерес для любителей истории и сегодня.

Август

Тут нелишне заметить, что как в Пиллау, так и в Кёнигсберге, пиво, вино и водка измеряются одной мерой, называемой stob’ом. Stob содержит 4 прусские кварты (Quarteer), равняющихся каждая полутора датским потам (pot, potte).

Как я имел (случай удостовериться), причащение в лютеранских церквах в Кёнигсберге совершается по тем же обрядам, как в Потсдаме; (об обрядах этих) сказано выше.

Тем временем, как противный ветер задерживал меня в Пиллау, я ходил иногда на веслах к расположенной насупротив косе Dantziger Nehrung. На противоположный ее (берег) Балтийское море выбрасывает много янтаря, собираемого (здесь) королем Прусским. На косе, состоящей из одних песчаных бугров и холмов, поставлены два продольных плетня из ивняка, с той (целью), чтобы гонимый ветром песок ложился грядой посреди (косы), а не уносился в ту или другую сторону в море, и почва (чрез это) не (сравнялась) бы со временем (с уровне моря) и не была сплошь затоплена (им. Это и случилось бы), если б на косе не содержалось подобных плотин. С милю выше на (косе) этой растет красивая роща из ольх и берез; там видно (также) множество пней и корней срубленных деревьев, (обстоятельство), доказывающее, что прежде там (повсюду?) был лес и плодородная почва. Во многих местах ветер намел такие высокие холмы (песку), что деревья скрыты в них до вершин.

Я собрал следующие сведения об условиях сбора янтаря. Весь янтарь, выбрасываемый на берег, считая от польского на Dantziger-Nehrung, где начинаются прусские пределы, и [вдоль берега] мимо Пиллау до Мемеля, а также за Мемель до Heiligen-A, принадлежит королю Прусскому. На пространстве этом сбор янтаря разделен, однако, на две (полосы). Первая (простирается) от польского вдоль берега до Тенхителя, на две мили за Пиллау. Янтарь, собираемый на этом протяжении, сдается, под наблюдением инспектора таможни, который присягает в том, что всячески будет соблюдать пользу и интересы короля, в так называемый королевский Прусский лиценцгауз в Пиллау. Сбор со второй (полосы), от Тенхиттеля до Heiligen-A, по ту сторону Мемеля, свозится в округ, называемый Palmich. Когда янтаря наберется много, то из обоих этих мест, (то есть) из Пиллау и из Пальмиха, его везут в Кёнигсберг (и складывают) в (особый) определенный на то в крепости дом. (Самый) сбор янтаря происходит таким образом. Когда юго-западная или западно-юго-западная буря примоет янтарь, на берег вызываются крестьяне и другие назначенные на этот предмет королевские подданные, принесшие предварительно присягу в том, что будут правильно сдавать все собранное, ничего из оного не утаивая. Приходят они со скребками, (прикрепленными к) шестам в 10–12 локтей длины, и при спокойном море забрасывают их в воду, вылавливая и вытаскивая таким образом янтарь на берег. Сбор всякий вечер сдается определенным на то присяжным береговым объездчикам, которые, со своей стороны, доставляют его в надлежащие места, в Пиллау или Пальмих. За свой труд (каждый) крестьянин получает столько соли, сколько он набрал янтаря: бочку за бочку, stob за stob и т. д. Когда из (Пиллау и Пальмиха) в Кёнигсбергский янтарный дом поступает большое количество янтаря, управляющий (этим домом) — в настоящее время (это) тайный камер-советник Купнер (Cupner) — принимает меры к оповещению (публики), посредством открытых писем и через газеты, что янтарь будет продаваться с аукциона, но (еще) до аукциона янтарь сортируется на три (разряда): первый называется сортированным янтарем (Sortiment-Barnsteen) и состоит из крупных кусков в кулак и больше; стоит (он) обыкновенно от 1000 до 1020 ригсдалеров тонна. Следующий сорт называется тонным янтарем (Tonnenbarnsteen); куски его меньше; стоит он обыкновенно 600–700 ригсдалеров тонна. Третий сорт набирается из самых мелких кусочков; зовется он лаковым янтарем (Fernisbarnsteen) и стоит 100, 110, 120 ригсдалеров тонна, смотря на многолюдность аукциона и по спросу. На аукцион стекаются многочисленные купцы из Гамбурга, Данцига, Штеттина, Померании, (а также) из окрестностей этих (мест) и покупают большое количество (янтаря). Кроме того, (янтарь) приобретают и кёнигсбергские купцы. Таким образом, король Прусский получает от этой (продажи) от 50 до 60 тысяч ригсдалеров ежегодно, расходу же по сбору янтаря, на жалованье береговым объездчикам и рабочим, у него всего 4000 ригсдалеров (в год). Ходить по берегу собирать янтарь (посторонним) воспрещается под страхом смертной казни, да и назначенные на то (люди) могут (являться на берег), лишь когда их вызывают на сбор (янтаря).

Прусский локоть короче датского на столько — ^[53]; им отмеряется всякого рода суконный товар, полотно и шерстяные (материи), за исключением (тканей), имеющих в ширину всего один прусский локоть. (Ткани эти) отмеряются на штоке (stock). Шток содержит в себе два прусских локтя.

По части веса прусский фунт на семь лотов и один квинтин (qvintin) легче датского, так что (100 датских фунтов) на 22 датских фунта и 21 датских лота тяжелее 100 (прусских фунтов), то есть 100 прусских фунтов представят лишь 77 датских фунтов и 10 лотов.

Это обыкновенный вес, употребительный во всех лавках; но кроме него есть еще другой, называемый весом золотых дел мастеров; в сущности, (оба эти веса) по тяжести друг от друга не отличаются, разница только в названии (мелких единиц веса), а именно золотых дел мастера взвешивают золото и серебро на скотты (scott). Скотт равняется ²/₃ лота, следовательно, три скотта составляют два лота, а 32 прусских лота равняются 48 прусским ювелирным скоттам. В общем, (единицы) прусского веса следующие:

1 малый центнер (Centner klein) = 112 ф.

1 большой кёнигсбергский центнер (Centner grosz Königsberger) = 128 ф.

1 большой штейн (Stein grosz) в Кёнигсберге равняется 40 ф.

1 малый штейн (Stein klein) = 25 ф.

1 шиффунт содержит 20 лисфунтов или 10 штейнов или = 400 ф.

1 лисфунт в Кёнигсберге равняется 20 ф.

1 фунт заключает в себе 32 лота на обыкновенный вес, 48 скоттов на ювелирный или 4 квинтина.

Одна марка серебра содержит 24 скотта или 16 лотов.

На берегу моря, возле Пиллау, стоит башня, построенная исключительно для мореходов, с тем чтобы они могли видеть ее с моря, издалека. С нее постоянно стерегут лоцмана, не идут ли с моря корабли, и, (заметив судно), тотчас выезжают (к нему навстречу), чтобы ввести его (в гавань). В Пиллау, у самого лиценгауза, то есть таможни, стоят два бака — две высокие заметы из леса, построенные для руководства лоцманов, (которые соображаются с ними) при вводе и выводе кораблей. Содержатся они таможенным инспектором на счет короля Прусского. В Пиллау находится 12 лоцманов; все они присяжные, жалованье получают от короля, каждый по 87 ригсдалеров sourants в год. За это (жалованье) они обязаны во всякое время (дня и ночи?), если только погода и ветер позволяют, вводить и выводить суда. Со шкипера они ничего не могут требовать, разве сам он добровольно пожелает дать им небольшое вознаграждение за их труд. Но таможенному инспектору шкипер должен уплатить таможенный и лоцманский сбор, по одному ригсдалеру за каждые 20 ластов вместимости судна; (сбор этот) зачисляется в королевские доходы.

Я осмотрел те восемь быков, что поставлены перед (стенкой) кораблей в Пиллауской гавани для ограждения судов ото льда, идущего весной при половодье от Кёнигсберга. Быки поставлены один от другого на расстоянии, (соответствующем) ширине большого корабля. С внешней стороны, (обращенной) к морю, они остры, а с внутренней, (обращенной) к земле, широки. Построены они в виде наклонных треугольников и сзади почти на 3 фута возвышаются над водой. Сделаны они из бревен, вбитых в дно тремя наклонными рядами, из которых два наружных расходятся в стороны, образуя полость упомянутых (?) ящиков (sic). Последние наполнены камнями и окованы и обвязаны вокруг крепкими железными полосами и болтами.

В (Пиллауской) крепости в одной и той же церкви совершается и кальвинское и лютеранское богослужение. Одно воскресенье служит лютеранский (священник), другое кальвинский.

Чуть не по всей Пруссии, да и в других краях, распространился (слух), будто в Кёнигсберге лютеране и кальвинисты причащаются (вместе) вперемежку. По тщательной поверке этого слуха, я убедился, что возник он из следующего (соглашения), состоявшего между лютеранским и кальвинским священниками кёнигсбергского сиротского дома, помимо чьего бы то ни было согласия, одобрения или приказания, единственно по собственному их взаимному стремлению к сближению разных вероисповеданий (syncretismus).

3 июля лютеранский священник, проповедовавший в сиротской церкви, объявил с кафедры общины, что (на следующее воскресенье) назначено причащение для реформатской общины и что накануне, в 2 часа, в церкви будет (читаться) приготовление (к причастию). В этот приготовительный день проповедь говорил кальвинский священник, на текст 1, Кор., XI, ст. 28, после чего, по обыкновению, (причастники) заявили о желании причаститься. На следующий день, 10 июля, третье воскресенье после Троицы, за обедней (снова) проповедовал кальвинский священник, (в этот раз) на обычный текст Евангелия от Луки, XV: 1–7, а после проповеди был прочитан обычный употребительный в кальвинской церкви предпричастный formalar. По окончании молитвы подошел к трапезе лютеранский священник, затем причастники стали брать преломленный хлеб из рук кальвинского священника, а у лютеранского Святую Чашу. Наконец, лютеранский священник преломил хлеб для своего сотоварища, подал ему его, а равно и Чашу. При таинстве оба пользовались формуляром, принятым в кальвинской церкви. Во время причащения пели 103-й псалом Лобвассера^[54]. (Обедня) закончилась благословением и (словами) «Gott sey gelobtt etc». После обедни кальвинский священник огласил на следующее воскресенье причащение для лютеранской общины — 16 июля, в субботу, накануне 4-го воскресенья после Троицы, при приготовлении к причастию проповедовал, по обыкновению, лютеранский священник. Темой его был ст. 12 ислама LI. 17-го того же месяца, в четвертое воскресенье после Троицы, проповедовал он же, на текст Евангелия того дня, от Луки VI, 36. По окончании проповеди он подошел к трапезе одновременно с кальвинским священником и там прочитал лютеранский предпричастный формуляр. Затем выступили вперед причастники и приняли хлеб от лютеранского священника, а Чашу от кальвинского. В заключение, кальвинский священник (предложил) хлеб и Чашу своему сотоварищу. При причащении произносимы были слова, принятые во лютеранской общине, и пели «Jeszu meine Frende», затем прочитано благословение.

Король Прусский одобрил было этот поступок (лютеранского и кальвинского священников), но так как против оного с обеих сторон вооружилась теология, то, во избежание больших волнений, король немедленно запретил говорить об этом (деле) и обсуждать его: что уже было сделано, то должно было остаться без последствий. И с тех пор действительно это более не повторялось. (И так) вот что дало повод к вышеприведенной лишенной (всякого) основания басне.

В Пиллауской крепости находится своего рода экзерциц-академия, в которой имеются учителя танцев, фехтования и верховой езды: сюда знатные люди посылают своих детей учиться разным военным и гражданским упражнениям. (Они) охотнее посылают их (в Пиллаускую крепость), чем в Кёнигсберг, так как (пребывание) в Кёнигсберге дает повод к беспутству, какового нельзя предполагать в крепости, где (учащиеся) более стеснены и находятся под более бдительным надзором, вследствие чего успевшие могут совершенствоваться.

10-го. (В Пиллау) прибыл русский капитан Станислав Лец (Stanislaus Lets), участвовавший в сражении русских со шведами под Полтавой и посланный царем к русскому послу в Голландии. (Лец) подтвердил все те (вести о Полтавской битве), которые получены были ранее, по почте.

11-го. В церкви Пиллауской крепости, во воскресенье, во время проповеди, стояла пред алтарем одна женщина, совершившая прелюбодеяние: лишь только произнесены были слова таинства и настало время причащения, ее выслали из церкви, ибо в Пруссии, у лютеран, в силу существующего обычая, лицо, совершившее прелюбодеяние, прежде чем быть допущено к причастию, должно три воскресных (обедни) кряду стоять посреди церкви и быть высылаемо (вон) перед причастием. Это имеет некоторое сходство с экскоммуникацией, существовавшей в перво(начальной) церкви. После такой (епитимии) священник произносит над (караемым) лицом благословение, после чего оно допускается к причастию.

В Пиллау, вследствие постоянного противного ветра, я пробыл с 34 июля по 11 августа, (но в этот последний день) ветер сделался благоприятным, и, сев после богослужения, в 10 часов (утра), на судно, я немедленно вышел на парусах из Пиллау. Погода (была) тихая, ветер слабый, восточный. Против крепости я (велел) салютовать девятью выстрелами; (крепость) отвечала мне тем же (числом выстрелов). Так как судно («Ферэ») сидело настолько глубоко, что без предварительной разгрузки и облегчения не могло перейти через мели, (находящиеся при входе) в гавань, то мы, (выйдя из гавани), бросили якорь на пиллауском рейде, на 12 саженях глубины, куда к нам подошел, с нашим вооруженным балластом, Bording (так называются барки, нанимаемые для разгрузки входящих судов и для подвоза балласта на (уходящие) суда). Балласт (этот) начали тотчас же (снова) грузить (на наш корабль). Принятие его окончили в 9 ч. вечера; затем мы подняли (наши) шлюпки, снялись с якоря и в 10 часов тронулись в путь при легком бризе OtS. Курс (наш) был NNW.

12-го. Ветер тот же, при хорошей ясной погоде; курс NtW и N. Утром в 4 часа показался Briisterort в направлении О и OtS, приблизительно в расстоянии трех миль. При солнечном восходе определились по солнцу и нашли, что компас отклоняется к норд-весту на полрумба. По расчету, к полудню место (где мы производили измерение) находилось от нас в 8 милях к SO, на четверть (мили?) южнее (?). Курс NtO.

13-го. Ветер южный, легкий бриз, при хорошей ясной погоде. До 9 часов шли по курсу NNO и NOtN, потом NO. В полдень, по расчету, Либава находилась от нас к OtN в расстоянии 5²/₄ мили. Удачно определились по солнцу; (находились мы) на 56°33′ сев. шир. В 8 часов вечера увидели со стеньги, к OtN, берег приблизительно в 5 милях расстояния (и) заключили, что это так называемый замок герцога Альбы. Курс N, ветер прежний.

14-го. Свежий бриз SW; курс NtO. В полдень, по расчету, Виндава находилась от нас в 10½ мили к SOtS; удачно определились по солнцу; (мы находились) на 58°6′ сев. шир. Курс NOtN. Пополудни бриз SSW засвежел, пошел дождь, и стало пасмурно; ввиду (ветра) поставили с правого борта Schonfarseil и бизань. В течение всей ночи до свету были относимы к NO.

15-го. Свежий марсельный бриз WSW, при довольно ясной погоде. Снова поставили паруса, в 3 часа утра увидали Дагерорт к OtS, в расстоянии 2½ мили. Курс между N и О, кругом Некманской мели, а затем OtN. В полдень (прошли) мимо Экгольма, оставшегося в одной мили от нас к OtS. В 8 часов вечера, при довольно свежем бризе, прибыли на ревельский рейд, (где встали) на якорь.

16-го. Снявшись в 3 часа утра, пошли под парусами при прежнем марсельном бризе WSW (и) ясной погоде. По уходе с ревельского рейда (и) до 8 часов (шли по) курсу ONO и OtN, потом до 12 часов О. (В полдень) прошли по полрасстояния пушечного выстрела мимо острова Экгольма, (находившегося от) нас к SW. Около полудня, (в то время как мы) таким образом шли вдоль лифляндского берега, я заметил в одной бухте, восточнее (названного) острова, приблизительно в миле (от нас), стоявший на якоре шведский фрегат; бухта эта зовется Каспервик. Указанный фрегат тотчас поставил паруса и, будучи на ветре, спустился по ветру. Командор-камитан Тамбсен, увидев, что швед хочет с ним говорить, приказал убрать большой парус, чтоб дождаться (фрегата). Хотя командиру шведского судна не трудно было зайти вперед и лечь в дрейф, чтобы подождать (приближение) корабля «Ферэ», тем не менее, однако, он обошел его сзади и, несмотря на то что по (нашим) флагу, гюйсу и вымпелу мог ясно видеть, что то королевский датский корабль, а к тому же из уборки большого паруса заключить, что (мы) замедлили ход, дабы подождать (его), а не бежать, — таки выстрелил вперед (нас) боевым выстрелом. Вслед за этим, чтобы скорее вступить с ним в разговор, (мы) еще убавили парусов. Курс (держали) OtS. Ветер был SW, слабый бриз. Когда (фрегат) поравнялся (с нами), (мы) спросили (командира), чего он желает? (Со своей стороны) он осведомился, не идем ли мы в Нарву? Мы попросили его прибыть к нам на судно на своей шлюпке, если он желает говорить с нами. (На это) он сказал, что если мы (намереваемся) идти в Нарву, то можем тотчас же поворотить назад, и (отвечал), что мы на нашей шлюпке должны прибыть к нему на судно. Несмотря на заявления наши, что (на судно) к другому должен прибыть тот, кто имеет сказать ему что-либо, (командир шведского фрегата) ни за что не хотел на это соглашаться, ввиду чего, для окончания пререканий, (мы) послали к нему шлюпку с лейтенантом Снидсторфом^[55] объявить, что судно (наше) королевский датский транспорт и везет его величества короля датского чрезвычайного посланника, дабы высадиться в Нарве (с тем), чтобы оттуда ехать далее в Москву. Лейтенант Снидсторф вернулся со шведским капитан-лейтенантом Авраамом Дикманном (Abraham Dich-mann). В ответе на наши расспросы последний сообщил, что королевское шведское судно называется Wolgast (и находится) под командой премьер-лейтенанта Йонаса Скрува (lonas Skruw).

Я выразил (Дикмапну), до какой (степени) мне представляется странным и неслыханным — в мирное время стрелять боевым выстрелом по королевскому кораблю, когда (существует) сигнал, (по которому) королевский корабль, желающий говорить с другим королевским кораблем, производит холостой выстрел с противоположного от него борта и может вступить с ним в разговор только после произведенного таким же образом ответа. Ввиду того что его капитан (прибавил я) не последовал (в этом) общепринятым морским (правилам), а (поступил) необычно, невежливо и враждебно, я предоставляю себе в будущем жаловаться от имени его королевского величества, моего всемилостивейшего государя и короля, на подобный (образ действий). Выстрел снарядом лейтенант (Дикманы) неудовлетворительно оправдывал тем, что нельзя верить флагу и вымпелу, ибо под их прикрытием всякий мог бы идти торговать в Нарву.

Затем я спросил у шведского лейтенанта, что имеет мне сказать его капитан или о чем (хочет) со мной говорить? Он отвечал на это, что (их фрегату) приказано задерживать и приводить к адмиралу Анкарстьерна^[56], начальнику шведской эскадры, стоящей у Бьёрке, в финских шхерах, все без исключения суда, идущие в Нарву или из Нарвы, кому бы они ни принадлежали и под каким бы предлогом ни шли. Я возразил, что его величество король Датский послал меня, в качестве своего чрезвычайного посланника, к царскому двору и предоставил мне свой королевский корабль для перехода в Нарву, где я должен был высадиться, чтобы ехать далее в Москву. Дабы вполне убедить его в этом, я показал ему мой паспорт за собственноручной (подписью) и печатью короля. Он отвечал (на это), что (ему) строго воспрещено пропускать кого бы то ни было. (Затем я) послал Дикманна, на шлюпке с «Ферэ», обратно (на шведский фрегат) сказать его капитану, что, несмотря на его запрещение, я намерен продолжать путь в Нарву; при этом я просил (Дикмана) обратить внимание капитана на последствия, которые могут произойти (от) задержания (датского) королевского судна, особенно (в данном случае), когда оно везет посланника, пользующегося (по званию своему) у всех народов вежливым (обхождением) и свободой. Пусть (капитан) примет в соображение, что подобно тому, как поступают со мной здесь, могли бы, быть может, поступить (и) со шведским посланником (в Дании), который, однако, не только в настоящее время пользуется полной безопасностью, но (пользовался ей и) в 1700 году, когда (между Данией и Швецией) была на самом деле война и шведский флот стоял против Копенгагена.

По возвращении (на «Ферэ») шлюпки, отвезшей (Дикманна), я приказал прибавить парусов и продолжать путь на Нарву. Тогда командующий фрегатом, шведский премьер-лейтенант Ионас Скрув, сам прибыл ко мне на судно. Сказал он то же, что и его лейтенант, ввиду чего я и ему предъявил свой паспорт, с которого (вдобавок) дал ему точный список за моей подписью. (При этом) я заверил и его, так же как сделал это относительно его лейтенанта, что судно (наше) остановится только на нарвском рейде и что по свозе на берег моих людей и вещей оно тотчас же пойдет обратно в Копенгаген. Вдобавок я заверил (премьер-лейтенанта Скрува), что на (нашем) судне нет ничего, что могло бы (послужить) к усилению царя в ущерб шведам или что назначалось бы для содержания либо вооружения (русской) армии; (что), с другой стороны, (на нем) нет ни одного царского офицера или подданного, а также никого, кто желал бы сделаться таковыми. Если он мне не верит, пусть сопровождает меня на своем фрегате на нарвский рейд, и там при выгрузке моих вещей я предоставлю его шлюпке держаться на расстоянии ружейного выстрела от (нашего) судна, дабы (он мог) убедиться, что (в данном случае) не скрывается никакого обмана или хитрости. Я выражал также готовность, в случае если (Скрув) не верит моим словам, выдать (ему) на этот (предмет) письменное (удостоверение). Далее (я) объяснил ему, что (если) король шведский препятствует морскому сообщению с Нарвой, (то делает это) единственно затем, чтобы не допускать усиления неприятеля через подвоз оружия или военных припасов, а что (наш) корабль ничего подобного с собой не (везет) и потому не подлежит задержанию. Со своей стороны (Скрув) утверждал, что должен следовать (полученному) приказанию и воспрепятствовать (продолжению нашего) путешествия. На это я сказал, что, если ему угодно и если он считает то соответствующим полученному им приказу, он может стрелять по (нашему) судну. Тут он поехал назад (на свой фрегат), а я, велев вторично поставить паруса, продолжал путь к Нарве. Курс (держали) на восток; ветер был SSW и S.

Когда судно (наше), несколько отставшее вследствие уборки парусов, (снова) поравнялось с (фрегатом), (Скрув) опять (приказал) выстрелить по («Ферэ») боевым выстрелом, (но) снаряд (в нас) не попал. Распорядился ли он относительно промаха (нарочно, или таковой случился по вине того, кто направлял орудие), мне неизвестно. Затем (Скрув) снова прислал (к нам) на судно своего лейтенанта, велел через него сказать, что выстрелил (он) снарядом, желая предупредить нас, что если ему не удастся убедить нас вернуться (добровольно) или зайти с ним в порт (и ждать там) получения им дальнейших приказаний от его адмирала, к которому он пошлет лодку, то он силой и неприятельскими действиями помешает нам идти в Нарву; при этом (лейтенант) показал инструкцию (Скрува), подписанную за отсутствием адмирала Анкарстьерна вице-адмиралом де-Пру^[57].

(Я отвечал), что общаться со мной долее излишне, что боевыми выстрелами (Скрув) проявил относительно меня, как посла, враждебные действия и таким образом поступил против закона, свято и нерушимо соблюдаемого всеми народами, и что я все-таки намерен продолжать путь, (хотя бы пришлось подвергнуться) его (залпу) всем бортом. С этим ответом лейтенант уехал. Затем мы снова поравнялись с («Волгастом»), причем нас спросили с него, не хотим ли мы нарушить мир. (Мы) отвечали, что нарушаем мир не мы, а он, уже стрелявший (по нас) снарядами, так что от его усмотрения будет зависеть продолжать (по нас) стрелять, если (то) доставляет ему удовольствие, или же прекратить (эту стрельбу). (Скрув), прислав (к нам) опять свою шлюпку, велел в последний раз передать, через своего лейтенанта, что если я добровольно не соглашусь вернуться, он силой помешает продолжению (нашего) путешествия; (но) тут ветер, который, начиная с полудня, время от времени стихал, сменился штилем, пасмурной погодой и дождем (и под конец обратился) в совершенно противный, так что при нашем положении, между рифами, обоим нам предстояли другие заботы, дальнейшие же переговоры друг с другом (пришлось отставить). В 6 часов (мы) вынуждены были поворотить оверштаг назад; затем в течение часа или WSW, наконец, чтобы не сесть на мель, должны были встать на якорь. Встали между рифами, на глубине 13 сажен, близ прибрежного местечка, называемого Wirky. Ночью (шведский фрегат) стоял на якоре в расстоянии двух-трех пушечных выстрелов от меня. (Еще) в сумерки, (когда мы) стояли на якоре, (к нам) прибыл (его) унтер-лейтенант (и) еще (раз), от имени своего капитана, просил меня изменить курс, ибо в противном случае, (говорил он), мне помешают силой. При дальнейшем разговоре со мной лейтенант сознался, что (как) ему (самому), (так) и его капитану было заранее известно о моем прибытии.

17-го. На рассвете (лейтенант) снова приехал (к нам) с тем же требованием, прося, чтобы квартирмейстер его шлюпки присутствовал (при нашем разговоре и был) свидетелем того, что он (лейтенант) скажет, каковая (его просьба), хотя необычная и бессмысленная, была уважена (из снисхождения) к его слабо(умию). Он повторил свои настояния относительно того, чтоб я шел назад; потребовал выдачи ему (с нашего) судна лоцмана, а также (разрешения) осмотреть (наш) трюм. По всем этим пунктам ему было отказано. Затем послана (на шведский фрегат) шлюпка с королевским секретарем Петром Фальком и лейтенантом Снидсторфом. Так как (из слов), сказанных накануне вечером шведским лейтенантом, можно было заключить, что он и его капитан знали о моем приходе, (Фальку и Снидсторфу) приказано было (точнее) разузнать об этом. (Шведский) капитан, или, (вернее), командующий лейтенант, равно как и унтер-лейтенант, сознались (Фальку и Снидсторфу), что давно (уже) имели точные сведения о моем прибытии и что на нарвском рейде меня стерегут два (других шведских) фрегата, не считая того, который я сам мог видеть на якоре под Stok-Eiland’ом, а также других крейсеров вдоль берега, коих еще нельзя было видеть. Капитан выдал (мне) точную (засвидетельствованную) его подписью копию с той части его инструкции, которая предписывала ему задерживать все суда, шедшие в Нарву, к какой бы стране они ни принадлежали и под каким бы предлогом ни (шли). К этому он присовокупил, что так как (наше) судно королевский корабль и (везет) посланника, то он (Скрув) не настаивает на отводе его к шведском флоту, стоящему у Бьерке, а требует лишь, чтобы оно вернулось назад (и), по мере возможности, приложить все старания к тому, (чтобы требование это было исполнено). В заключение (Скрув поклялся) великой клятвой, что если он этого не сделает, то поплатится головой. Далее прибавил, что он (и сам) знает, как следует относиться к посланнику, но что в данном случае, если бы даже (сам) король Датский лично находился на (нашем) корабле, он не мог бы поступить иначе.

(Тогда), приняв в соображение:

1) что всемилостивейшим указом по сему предмету, данным мне в Берлине^[58], его величество, мой всемилостивейший государь и король (между прочим) предписывал мне вернуться назад в том случае, если по (моему) кораблю будут стрелять снарядами, а это случилось уже двукратно;

2) что его королевское величество запретил отвечать (на выстрелы) выстрелами;

3) что шведский фрегат («Волгаст»), имевший 26 орудий, из коих (стоявшие) за мачтой были 12-фунтовые, и с лишком 120 человек команды, в том числе (человек) сорок солдат, был не только равносилен с «Ферэ», но и сильнее его^[59];

4) что по двум боевым выстрелам и из заверения (шведов), что им было известно о приходе (нашего) судна, я легко мог заключить (о) твердо (принятом ими) решении нарушить jus gentium (международное право);

5) что на виду у нас, у Шток-Эйланда, стоял другой шведский (корабль);

6) что, если, быть может, я и обогнал бы («Волгаста») и пришел бы на нарвский рейд за час до него, то все-таки в конце концов он и (другие) стоящие там (шведские суда) не только помещали бы мне высадиться на берег, но и, несомненно, привели бы (наш корабль) к (шведскому) флоту в шведские шхеры — приняв все это в соображение, я, совместно с командор-капитаном Тамбсеном, решил (от)лавировать назад, чтобы вывести корабль из (его) опасного между рифами положения, и, (так как) ничего нельзя было сделать и не было возможности пройти в Нарву, (то я) предпочел поберечь людей и переменить принятое накануне вечером решение подвергнуться (со стороны шведского флота) залпу всем (его) бортом. Тут я послал на фрегат секретаря миссии Фалька и лейтенанта Снидсторфа, первого — протестовать от моего имени против насилия, сделанного относительно меня contra jus gentium, а второго — протестовать от имени командор-капитана Тамбсена против глумления, которому подвергся вверенный ему его королевским величеством королем датским корабль, в отношении которого не было никакого основания действовать неприятельским (образом), тем более что судно это было транспортом, снаряженным единственно для моего путешествия в Нарву, а не (судном), вооруженным для (военных целей) и высланным воевать. В то же время я известил (Скрува), что предполагаю отлавировать назад в первую гавань и, дождавшись (там) благоприятного ветра, идти обратно в Копенгаген.

По возвращении нашей шлюпки (мы) снялись, при WtW, с якоря и принялись лавировать многими галсами, поворачивая от рифов на глубине 12 сажен, а от берега на глубине в 10 сажен. Шведский фрегат тоже пошел под парусами. Вечером (наше судно) встало на якорь против бухты Каспервик на глубине 22 сажен, на вязком грунте. К NW (от нас) на расстоянии четверти мили лежал остров Экгольм. Вечером шведский фрегат, не дойдя (до нас), бросил якорь в двух милях.

Из (рассказанного можно) судить о прирожденном высокомерии шведов, (проявляющемся) в их действиях относительно кораблей даже тех иностранных государей и властителей, с которыми они находятся в мире. (Шведы) мешают плаванию не только торговых судов (других государств), пользующихся одинаковым с ними dominio maris, но и королевских кораблей, (имеющих) флаг и вымпел, (и) при том (в тех) даже (случаях), когда на них отправляются посланники по таким важным делам, (по каким был послан я).

Будучи крайне огорчен, что через мое возвращение замедляется поручение его королевского величества, и желая избежать этого, я решил написать к шведскому адмиралу Анкарстьерну письмо и переслал оное с оказией в Бьерке; (я хотел) попытаться убедить его предоставить мне возможность продолжать путь. В ожидании ответа я думал оставаться под Экгольмом на якоре; (я хотел) избежать упрека (в том), что не испытал всех средств к продолжению моего путешествия, (имевшего предметом) поручение его величества. Письмо это к адмиралу я (действительно) написал, горько жалуясь в нем на невежливое задержание, происшедшее, по моему мнению, не по незнанию задержавшего меня, а по наперед обсужденному нарочитому приказанию (самого) адмирала, о чем я заключал из признания командующего шведским фрегатом лейтенанта Йонаса Скрува, что (ему) давно известно об (ожидавшемся) приходе королевского датского судна с посланником на борту. Ввиду этого я (в будущем) предоставлял себе жаловаться как на (самого) адмирала, так и на задержавшего меня лейтенанта Йонаса Скрува, причем не сомневался, что мой всемилостивейший государь и король сумеет в свое время (истребовать) удовлетворение за бесчестие и насилие, которым подверглись его флаг и посланник, и проч.

(Письмо это) занесено в мою копировальную книгу^[60].

Но 18-го и 19-го был такой свежий бриз NO, что шведский фрегат не мог ко мне подойти, ввиду чего отправление письма пришлось отложить до —

20-го. (Шведский фрегат), лавируя, подошел (ко мне) и вечером встал на якорь в расстоянии меньшем пушечного выстрела. Тут я немедленно послал к нему шлюпку с письмо на имя адмирала Анкарстьерна, прося отправить оное по назначению. (Скрув) безотлагательно, в тот же вечер, послал свою шлюпку на берег и распорядился об отправлении письма следующим утром, на рыбачьей лодке, в Бьерке. (Пошло оно) в 4 часа (утра).

21-го. Брамсельный бриз SW.

22-го. Слабый бриз WSW. После полудня съезжал на берег и осмотрел бухту Каспервик на лифляндском берегу. (В бухте этой) есть большая прекрасная гавань, с которой по моему приказу снят был точный план; я убедился, что в гавани этой, по ее положению, при всяком ветре, за исключением одного (лишь) северного, может стоять одновременно, в полной безопасности, сотня военных судов.

23-го. Свежий марсельный бриз NWtW. После полудня я съезжал на Экгольм. На островке этом, где пасется скот, принадлежащий береговым жителям, нет ни людей, ни жилищ. Один край его песчаный, имеет небольшую (заросль) кустов; (все) остальное камень.

24-го. Брамсельный бриз SW. Мы посылали на берег шлюпку за съестными припасами. Прибрежные жители рассказывали, что их несколько раз грабили русские войска и что обер-лейтенант шведского фрегата «Волгаст» велел, чтобы всякий раз, как они будут выходить ко мне (на гребных лодках) для продажи (припасов), они шли от меня к нему и уведомляли, за каким делом ко мне (ходили). Под конец он даже вовсе запретил (им) подавать (нам) что бы то ни было и (вообще) выезжать к (нам), вследствие чего (мы) порой испытывали большой недостаток в (съестных) припасах. При этом упомянутый обер-лейтенант, тогдашний капитан фрегата «Волгаст», был так недоверчив, что лишь только я или кто-нибудь другой отплывали на шлюпке от судна, он приказывал своей шлюпке идти вслед (за нами) и смотрел, что мы (будем) делать.

26-го. Порывистый марсельный бриз SW.

Около полудня с нарвского рейда прибыла шведская бригантина Vaderen («Овен») под командой обер-лейтенанта Дукласа.

Я послал просить Йонаса Скрува, чтобы он помог мне купить у местных жителей несколько лодок для моего переезда и (для перевоза) моих вещей в Нарву. На это он отвечал, что отнюдь не может позволить, да и на (самом деле) не позволит мне идти в Нарву.

Вечером ветер перешел к SSO, и, хотя он стал благоприятен для путешествия в Копенгаген, тем не менее я решил простоять на месте ту ночь и еще одни сутки, с тем чтобы дождаться ответа от шведского адмирала, каковой (ответ) мог, по моему расчету, прийти в этот срок. (Вообще) пока оставалась надежда на (возможность) совершить путешествие (в Нарву), предпочитал не возвращаться (в Данию).

27-го. Прежний марсельный бриз SSO. Я не изменил решения переждать тот день (на якоре). Снова обменялся посланиями с лейтенантом Скрувом, (отправив к нему) королевского секретаря миссии Петра Фалька. (Я) повторил прежнюю мою просьбу о (найме) лодок для переезда в Нарву, предложив его шлюпке держаться на веслах в половинном расстоянии пушечного выстрела от (нашего) судна и следить за тем, чтобы в эти лодки ничего, кроме моих (людей и вещей), не грузилось. При этом я заверил его, что после моего ухода на парусной лодке («Ферэ»), не заходя в Нарву, вернется в Копенгаген при первом благоприятном ветре.

В этой моей просьбе (Скрув) по-прежнему мне отказал. (Вообще) во всех (отношениях) он был весьма неучтив, (но) особенную (невежливость) проявил в том, что приказал своей шлюпке задержать возле самого «Ферэ» ялик (jolle), шедший к (нам) для продажи съестных припасов, притащил его к (своему) судну и арестовал находившихся в (нем) людей — под тем предлогом, (что) ночью они будто отправили на лошади в Нарву одного из моих людей, что, (впрочем), было вымышлено им (самим).

Пред полуднем (мы) увидели два парусных судна, лавирующих со стороны Hogland’a. То были королевский шведский фрегат и королевская шведская бригантина. Когда фрегат приблизился к (нам) на расстояние двух-трех пушечных выстрелов, я послал (на него) секретаря Фалька узнать, не привезено ли мне от шведского адмирала Анкарстьерна писем или ответа на посланное ему письмо. Но лейтенант Ионас Скрув, начав невежливостью, (невежливостью) же и кончил: велел своей шлюпке выехать навстречу моей и запретил (последней) идти к шведскому фрегату. (Приказания) своего (он) не отменил и тогда, когда его уведомили, что (Фальк) послан по моему распоряжению, (и) таким образом секретарь должен был вернуться назад, не исполнив (моего) поручения. После того как шведский корабль встал на якорь, (я) снова послал с тем же поручением королевского секретаря миссии и лейтенанта Снидсторфа. Когда (Фальк) съезжал с судна, фрегат сделал четыре выстрела, на каковые я велел ответить тремя. (Как я) тут узнал, фрегат назывался Falken («Сокол») (и находился) под командой капитана Анкарстьерна, а бригантина называлась Gidtha и была под командой обер-лейтенанта Сэстьерна^[61]. (Узнал я) также, что капитан Анкарстьерн имеет ко мне от своего отца, адмирала, письмо и собирается безотлагательно, привезти его ко мне на судно. Действительно он (приехал) тотчас же. Письмо (адмирала), написанное весьма вежливо, заключало в себе между прочим разрешение (мне) ехать в Нарву и (оговорку), что фрегат и бригантина, которым и без того назначена там стоянка, будут сопровождать меня на нарвский рейд. Так как (капитан Анкарсьерн) выказал относительно меня большую вежливость, то (мы) распили (с ним) по стакану вина за здоровье обоих наших королей, (причем) производились выстрелы (из пушек). При его съезде с (нашего) судна тоже сделано девять выстрелов. В то время было (уже) слишком поздно, чтобы ставить паруса (и) идти далее.

28-го. Утром слабый бриз SSW. Поставили паруса, но так как к полудню ветер совсем стих, то принуждены были встать на якорь у Tolsberg’a. Я посетил (на «Соколе») капитана Анкарстьерна. При моем съезде (он) приказал сделать 16 выстрелов.

29-го. Ввиду благоприятного, хотя и слабого, бриза (мы) поставили паруса и пошли OtS. Днем бриз усилился. Но так как засветло мы не успели бы достичь нарвского рейда, то остановились примерно (на высоте) Tribergen’a, на глубине 11 сажен (и) вместе со шведским фрегатом и обеими шведскими бригантинами простояли там ночь.

30-го. Снявшись рано утром, прибыли в 5 % ^ч — ^на нарвский рейд, где вместе с фрегатом и обеими бригантинами встали на (якорь) на глубине 10 сажен.

Я тотчас же послал секретаря королевской миссии Фалька и лейтенанта Снидсторфа на шлюпке на берег известить нарвского коменданта о моем прибытии. (Но) в полдень шлюпка пришла обратно: офицеры русской береговой стражи не дозволили ей приблизиться к берегу и идти в Нарву. Вернули они ее, требуя присылки письма к нарвскому коменданту, каковое они (впоследствии и) получили от секретаря Фалька. (То было) письмо русского посла в Копенгагене^[62]к русским властям вообще, какие первые мне встретятся. Письмо это они обещались доставить коменданту до (наступления) вечера, с собственной лодкой, и прислать мне ответ.

31-го. Так как обещанного ответа от нарвского коменданта я не получил, то рано утром послал на берег секретаря Фалька и лейтенанта Снидсторфа с подлинной моей проезжей (или подорожной) грамотой^[63].

Примечания

53

В подлиннике черта эта проведена на поле.

54

Известный автор подражаний псалмам Давида, Амвровий Лобвассер (Ambrosius Lobwasser), профессор правоведения в Кёнигсберге (р. в 1515, ум. в 1585).

55

Hans Jensen Snidstorph, у Юля Snisdorff, — назначенный в 1706 г. премьер-лейтенантом, был после этого похода произведен в капитан-лейтенанты; умер в 1712 г. в чине капитана (см.: Gardes Efterr., IV).

56

Cornelius Didriksson Thiessen (р. в 1655, ум. в 1714) выслужился из простых матросов и дослужился до адмирал-генерал-лейтенанта; в 1678 г. назван Anckarstjerna и возведен в дворянское достоинство в награду за храбрость, с какой защищал против датчан свой корабль Kalmar Kastell, атакованный более сильным неприятелем, причем старался потопить себя выстрелами в свой трюм; в 1692 г. пожалован бароном; в 1700 г. прикрывал высадку шведов в Хумлебеке; в 1705–1709 гг. предводительствовал эскадрой в Финском заливе. Ему, впрочем, не удалось помешать смелой закладке Петром Великим, в самый разгар войны, Петербурга (см. об этом подробнее в автобиографии Размуса Эребо).

57

При адмирале Анкарстьерне, вице-адмирал lacob de Prou был старшим на шведской эскадре во Финском заливе. Следующей весной он сам командовал в Балтийском море эскадрой в 16 кораблей и 4 фрегата (см.: Nordberg: Carl XII; Gyllengranat: Sveriges Sjokrigshistoria I, 289).

58

Путешествие на Нарву, взамен поездки на Архангельск, было решено ранее посещения Юлем короля в Берлине. Поездку на Архангельск король находил слишком длинной; другой же путь, о котором затем думали, — на Кёнигсберг и далее сухим путем через край, разоренный шведами и все еще опустошенный ими, — нашли слишком опасным, но и при поездке морем в Нарву имелись в виду возможные со стороны шведов задержки и другие неприятности, которые и произошли на самом деле. Ожидали даже более серьезных осложнений. Это видно из проекта инструкции от 6 июля 1709 г., выработанного Юлем по приказанию короля, в Потсдаме и хранящегося в государственном архиве в Копенгагене. Проект этот, предписывающий Юлю, как ему поступить при разных случайностях во время его поездки, снабжен по каждому пункту резолюцией короля, помеченного Берлином, 12 июля. Между прочим, инструкция эта предлагает Юлю «в крайнем случае» бросить его польские документы в море.

59

«Ферэ» был фрегат с 20 шестифунтовыми пушками и 70 человеками команды (см.: Gardes Efterretn. II, с. 4 и 95).

60

Книга эта (Breve-Protocolle) хранится в государственном архиве в Копенгагене. Из нее видно, что письмо Юля к адмиралу Анкарстьерну было помечено 20 августа. Содержание его приведено выше довольно подробно.

61

Барон Hans Anckarstjerna был сын упоминаемого выше адмирала. В 1710 г. он совершил на фрегате Oeland счастливый поход и при сдаче Ревеля освободил из плена нескольких земляков. В 1715 г. произведен в вице-адмиралы. Впоследствии как он, так и оба капитана Sostjerna, Aron и Anders (здесь, несомненно, идет речь об одном из них), командуя каждый отдельным кораблем, сошлись с Юлем в битве у берегов Померании, где этот последний, начальствовавший на корабле Justitia авангардом датского флота, был убит пушечным ядром (см.: Nordberg: Karl. d. XII. Hist, и Garde: Efterr. om den d. og n. Somagt II).

62

В то время нашим послом в Копенгагене был князь Василий Лукич Долгоруков, впоследствии посол в Швеции, а затем во Франции, позднее член Верховного тайного совета; в 1730 г. отставлен от службы за стремление ограничить власть Анны Иоанновны при восшествии ее на престол; в 1739 г. (26 октября) казнен в Новгороде (Сб. Ими. Рус. ист. общ. L и LXI; Соловьев XV, 338).

63

Латинский текст ее вписан в подлинный дневник (очевидно, впоследствии, частью на полях). Хотя грамота эта, составленная по обычному образцу тогдашних паспортов, особого интереса и не представляет, тем не менее для полноты помещаем здесь ее перевод:

«Мы, Фредерик IV, Божией милостью король Датский (и проч.), всем и каждому, кто прочтет эту нашу королевскую грамоту, объявляем (следующее). Так как нам угодно было назначить чрезвычайным посланником нашим в (государство) Московское благородного и любезного нашего морского капитана первого ранга Юста Юля, усердно и верно нам преданного, то мы сочли за благо снабдить его в это путешествие, ради безопасности и удобства, (сей) рекомендацией и нашим королевским охранным письмом; вследствие чего всех и каждого, кого это будет касаться, — королей, князей, городские власти, начальников крепостей, флотов и гаваней, в королевства, княжества, города, округа, моря и гавани которых прибудет по какой бы то ни было причине вышеназванный чрезвычайный наш посланник, дружественно, благосклонно и милостиво просим и требуем, чтобы он со своей свитой, прислугой, лошадьми, повозками, сундуками и со всем, при нем находящимся, не только везде пользовался безопасным путем, беспрепятственно останавливался и продолжал свою дорогу, но чтобы по мере надобности ему оказываемо было всяческое благорасположение, помощь и содействие. Всякие (такого рода) знаки дружбы и внимания мы примем с особенным удовольствием и не преминем, когда представится случай, вознаградить (кого надлежит) нашей королевской дружбой, благорасположением и милостью. В королевстве же нашем повелеваем исполнить нашу волю по сему приказу. В удостоверение (сего), настоящую грамоту, подписанную рукой нашей, утвердили нашей королевской печатью. Дана в Потсдаме 7 июля 1709 года. Фредерик К(ороль)».