Мои женщины

Юрий Якунин

Убежден, что у каждого мужчины есть свои страницы о тех женщинах, что были в их жизни. Такие страницы, конечно, есть и у меня. О них, о некоторых моих женщинах, которые делили вместе со мной некоторые приятные и запоминающиеся мгновения жизни, и будет идти речь в этой книге. Книга содержит нецензурную брань.

Маша

Шееголовые

Был вечер поздней осени, но нагретый за знойное лето Тбилиси тепло отдавал медленно, как бы нехотя. Это была моя 18-ая осень. Сидя на парапете, отделявшем парк от тротуара, напротив своего дома, пристроившегося, между двух институтов — иностранного языка и физкультуры, я, лениво покуривая, убивал одиночество. Бесцельно рассматривал проезжающие мимо машины и проходящих редких туристов. Горожане по стороне, где я сидел, обычно, не ходили, так как с этой стороны дороги ни жилых домов, ни учреждений, ни магазинов не было. Был только парк и в конце дороги — турбаза.

Вдруг, почти бегом ко мне приближается симпатичная незнакомка и машет рукой. Я обернулся, может кто сзади меня, но сзади парк! Девушка явно незнакомая, да и прикид её явно неместный. Подбегает и взволнованно шепчет, мол не могу ли я проводить её к турбазе, а в глазах и мольба и ужас! Надо же, не мог ли проводить к турбазе? Хотел было ей ответить, что именно для этого и сижу тут битый час, чтобы такую заблудившуюся овечку проводить, хоть на край света! И тут, почти сквозь нее разглядел и почему она так запыхалась, и почему стремится скорее попасть на турбазу, и почему в глазках ужас.

Сзади неё громко дыша, словно два гиппопотама, на коротких кривых ножках, на параллельных курсах, двигались два кахетинца. Похожие как близнецы, с плоскими затылками, с головами незаметно переходящими в шеи, с потными волосатыми лицами и мокрыми платками, зажатыми в кулаках. Было понятно, что самцы меня просто затопчут, как конкурента на пути их отяжелевших от либидо яиц.

Реакция сработала мгновенно, раньше, чем я осознал, что делать:

— Ты где шляешься? Я тебя тут битых два часа жду. Мать, — показываю в сторону дома, — места найти не может, уже в милицию позвонила. Сейчас, видимо, приедут, — выкрикивал в сторону бегущих туш с таким темпераментом, как будто я на эшафоте и кричу воззвание к толпе, когда на шею уже накинули петлю.

— Мать? Какая мать, — оторопела брюнетка.

— А что у нас уже разные матери?

Тут, женский мозг, видимо от страха стал понимать, что к чему:

— Что я могла сделать, эти два бугая всю дорогу меня преследуют! Не видят, что я не какая-то приезжая блондинка!

— Вот эти??? — я смело ткнул пальцем в сторону шееголовых и сделал максимально кавказское выражение лица, готового убить любого, не так глянувшего на его сестру.

Сделав маленький шажок в их сторону, глядя как бы поверх голов, процедив струйку слюны сквозь резцы, медленно произнес:

— Вы что из деревни, в Тбилиси первый день? Не видите, что это моя сестра? В ход пошли выпученные глаза, медленно двигающиеся от «сестры» в сторону потнолицых.

— Кто из них тебя тронул, покажи — спросил я, войдя в раж и сунув руку в карман сделал еще полшага в направление кривоногих.

И тут эти два бугая превратились в само смирение:

— Ты что брат, мы в физкультурный институт идем на тренировку, не видишь, опаздываем, — как пловцы-синхронисты они одновременно вытерли пот с лиц.

Я перекинул руку через плечо «сестры», почувствовав легкое сопротивление не более. Это был последний аргумент, после которого «Кахетия» остановила проходивший троллейбус и уехала в обратную от физкультурного института сторону.

— Сестра, а почему ты одна бродишь по городу, нарываясь на неприятности, а потом заставляешь меня героически их решать? — обнимая её за плечи, выдал я тираду, не выйдя еще из роли.

Легкое движение её плеча и моя рука тут же потеряли опору. Её взгляд выражал одновременно и мягкий женский укор, и бесконечную благодарность:

— Ну вот, не успела отделаться от притязаний двух генацвале, как третий, воспользовавшись хитростью, успел меня обнять. Как здорово ты их обманул… «сестра» — засмеялась она.

Оказалось, она отстала от группы и полдня пытается найти дорогу к турбазе, её сумочка осталась в автобусе, поэтому она шла пешком, а эти двое шли сзади и предлагали ей непристойности, напугав до смерти. И как же ей повезло, что я оказался на ее пути.

— Так ты целый день не ела, да и ноги вон дрожат от усталости.

— И ничего не дрожат. Сейчас приду на турбазу, поем и отдохну.

Я взял её за руку и движением, не терпящим возражений, повел домой.

Дома, на немой вопрос бабушки, всегда понятливой, тактичной, милой и до бесконечности мной обожаемой, ответил, что это моя подруга, она шла ко мне пешком, устала и проголодалась. Бабуля протянула ей руку:

— Белла Семеновна, самая любимая бабушка.

— Маша из Мытищ.

— Так Вы пешком, прямо из Мытищ, — улыбнулась бабушка, — тогда скорей мыть руки.

Мы ели суп-харчо, пили чай с лавашем и сулугуни. Хохотали над «кахетинцами». Когда мы поели и собрались уходить бабушка робко пошутила:

— Машенька, вы прямо сейчас назад в Мытищи пешком? Может, останетесь?

Эх, не только мне, но и бабушке хотелось, чтобы эта стройная красивая девушка осталась. Но Маша поблагодарила, и мы вышли на улицу. Уже стемнело, немного стало прохладно, я предложил Маше свой пиджак и когда она его накинула, прочно положил на него свою руку, чтобы его не сдуло ветерком. Оставшиеся метров 400 до турбазы мы шли почти час, так как вел её самыми темными окольными путями, то через футбольное поле института физкультуры, то через темные корты.

Кровь во мне так и кипела, все тело дрожало мелкой дрожью, темнота и либидо так и подмывали обнять Машу и поцеловать, а там уж куда кривая вынесет. Я чувствовал, что, Маша мне полностью доверяет, а может и сама ждет…, но в голове постоянно сидели «братья-кахетинцы», заставлявшие продолжать быть галантным. Наконец мы пришли. Маша вернула мне пиджак:

— Юра, я чувствовала, что тебя так и подмывало на подвиги, но спасибо, что сдержался. Сама умирала, хотела поцелуев, ведь стыдно сказать, уже двадцать два, а не целованная, видимо характер неприступный. Юра, ты не смог бы мне завтра показать Тбилиси?

Мы договорились, что завтра утром встретимся, и я буду её гидом.

Когда я вернулся домой, бабушка все выясняла, кто такая Маша из Мытищ и где они эти Мытищи находятся. Проведя по голове рукой, сказала, что ей Маша понравилась и заметила, как Маша смотрела на меня.

— Надеюсь, ты её пригласил завтра к нам на обед, я приготовлю всякие вкусности.

Милая, добрая моя бабушка, как ей хотелось, чтобы мне было хорошо, её доброта была безгранична, но не ненавязчива, глаза же излучали столько счастья и теплоты, что никогда за всю свою сознательную жизнь я не дал ей усомниться, что она самый любимый мой человек на всем белом свете.

Экскурсия

Ночь была бурная. В 18 лет воображение обычно не подводит, да и «Маша» во сне добавляла огоньку, так что утром я проснулся, как выжатый лимон! Но мысль о встрече с настоящей Машей, как допинг встряхнуло организм. Я был готов на любые подвиги. В назначенное время я стоял у турбазы на остановке троллейбуса. В кармане лежали 25 рублей, данные бабушкой на «мороженное».

Когда я носился по комнате, то причесываясь у зеркала, то меняя пиджак, бабушка меня остановила, усадила за стол и сказала:

— Мальчик мой, неужели сегодня бедная девочка будет целый день ходить по городу? Вот тебе двадцать пять рублей, — она протянула мне деньги — думая этого хватит и на мороженное и в кино.

— Какое кино?

— Какая разница, главное, чтобы народу было мало и задние ряды были бы пустые. Но я думаю, ты воспитанный мальчик и лишнего себе не позволишь, Маша мне нравится.

Где мы только не побывали в тот день. И в «Лагидзе» фирменной воды попили сливочной с шоколадной вместе, и аджарское хачапури поели и в ботанический сад сходили.

Мы были молодые, нам было хорошо и весело, мы целовались, обнимались и снова целовались, и целовались. В кино я Машу не повел, не хотел стандартных пионерских обжиманцев, после которых неловко, когда включают свет смотреть друг другу в глаза, а пошли в ресторан на фуникулере. Я сам в этом ресторане был впервые. Мы ели много вкусного мороженного, глядя на незабываемый вид вечернего Тбилиси, лежавшего где-то там внизу специально для нас такой красивый. Маша радовалась как ребенок, когда ехала наверх на трамвайчике, а вниз на канатке.

Было такое чувство, что мы уже давно друг друга знаем. Что этот город, ресторан, теплый осенний вечер, громадные звезды на небе — все это было только для нас. Аромат её духов, самых сексуальных духов, того советского времени, скорее всего польских, блеск глаз бездонных и теплых, эта вздымающаяся при дыхании грудь, такая упругая и манящая — только для меня. Как я мог эту девочку «обидеть», не мог! Про бабушкино сациви я, конечно, забыл. Поздно вечером проводил её на турбазу, а завтра она уезжала. В Тбилиси Маша была по профсоюзной путевке на туристическом поезде. Мы обменялись телефонами, и она уехала. Я думал простились навсегда, но ошибся!

Примерно через полгода Маша позвонила. Было неожиданно, все уже как — с яблонь белых дым, ан нет. Позвонила и понеслось! Она мне, я-ей.

Вспомнились и поцелуи, и сладкие девичьи груди, и уже когда в трубке слышал её голосок сидеть становилось трудно, особенно в тесных джинсах, появившихся в то время.

Душе сразу хотелось «полета» дуэтом, тогда не срослось, а теперь хотелось. Конечно, я не жил отшельником и к моим услугам было целое общежитие физкультурного института. Девочки на любой вкус, гимнастки, пловчихи, гандболистки и баскетболистки. Последние меня как-то не привлекали, но с другими время проводил. Девчонки были, в основном, приезжие, много было русскоязычных со Ставрополья с соответствующими тормозами, вернее без тормозов. Но, все эти общаговские лямуры были какие-то, словно забеги и заплывы в ширину. Было понятно, что я пришел провести ночь с ней, так как прошлый раз уже был у её подруги и, если она будет капризничать пересплю с другой. Мимолетный секс он такой — неразборчивый и забывчивый, а главное стандартно серый. В постель девицы в основном ложились в надежде выскочить замуж, и каждая новенькая претворялась святой наивностью, обязательно рассказав «кавказскому человеку» историю, как она случайно, катаясь на велосипеде, потеряла девственность, было такое впечатление, что велосипед они передавали друг дружке в порядке живой очереди, для целевого использования.

Так что в общагу ходил лишь к некоторым «спортсменкам», которых хорошо знал и ночные бдения с которыми нравились.

Тут же было что-то другое, что-то новое не изведанное, чувство, которое шло откуда-то изнутри и скрывалось где-то там внизу живота и затаившись сосало где-то под ложечкой. С другими было не так, чувство сразу возникало в штанах и никуда оттуда не уходило, пока резко на ком-то не умирало.

Однажды Маша поинтересовалась куда, я еду на каникулы и узнав, что планов нет, пригласила к себе. Ехать решил сразу!

Москва голубая

В конце июня, сдав летнюю сессию, быстренько собрался и не сообщая Маше, отчалил в Москву.

Это была моя первая поездка в столицу. Настроение было приподнятое — лечу в Москву!

Красная площадь, Кремль, музеи, Арбат, МХАТ, Лужники, Сандуны и я с Машей! Адреналин зашкаливал.

В самолете все были, почти родные. Болтал без умолку, покурил в туалете, сделал комплимент стюардессе. Все бы хорошо, если бы не последние минуты полета, которые заставили вспомнить песенку из КВН на мелодию похоронного марша: «ТУ-104 — самый лучший самолет, 100 пассажиров берет себе на борт». Но, видимо там наверху, небесная канцелярия посчитала, что самолету валиться с высоты пока рано и он, как мешок с картошкой, плюхнулся на полосу. Перепуганные пассажиры оживились лишь после того, как лайнер замер и уже тогда радостно и громко благодарили экипаж за посадку. Проходя мимо милой стюардессы с нарисованной улыбкой подумал, что никогда не женюсь на стюардессе, в слове вдовец что-то созвучное со словом мертвец.

Конец ознакомительного фрагмента.