Великий путь из варяг в греки
Согласно всем учебникам, Русь складывалась вокруг великого торгового пути из варяг в греки, соединявшего Балтийское море с Черным. Через Неву – Ладожское озеро – Волхов – Ильмень – Ловать – Днепр шли с севера на юг за византийским золотом и товарами норманны-варяги, подчинявшие славян… Повесть временных лет хранит единственное свидетельство об этом знаменитом пути. Но существовал ли он в действительности? Журналист и историк Ю.Звягин на основе современных археологических данных, изучения местности по всему предполагаемому пути, а также результатов экспедиции «Хольмгард» (1994, 1996) доказывает, что путь из варяг в греки через всю Русь – миф. Создан он, вероятно, русскими книжниками в то время, когда утверждалась «варяжская» версия становления Русского государства, то есть не раньше XII века, и это заставляет иначе взглянуть на первые века русской истории.
Оглавление
- Предисловие
- Описание проблемы
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Великий путь из варяг в греки предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Описание проблемы
Каноническую версию пути из варяг в греки помнит, наверное, каждый, кто хоть сколь-нибудь внимательно учил историю в школе. И все-таки напомним:
«Поляномъ же жившимъ особе по горам симъ, бе путь изъ Варягъ в Греки и изъ Грекъ по Днепру, и верхъ Днепра волокъ до Ловати, и по Ловати внити въ Ильмерь озеро великое, из негоже озера потечетъ Волховъ и вътечетъ в озеро великое Нево, из того озера внидеть устье в море Варяжьское, и по тому морю ити до Рима, а отъ Рима прити по тому же морю ко Царюгороду, а от Царягорода прити въ Потнъ море, в неже втечеть Днепръ река.
Днепръ бо потече изъ Волковьскаго леса, и потечеть на полъдне, а Двина ис того же леса потечеть, а идеть на полунощье и внидеть в море Варяжьское; ис того же леса потече Волга на въстокъ, и вътечеть семьюдесятъ жерелъ в море Хвалисьское. Темже и из Руси можеть ити по Волзе в Болгары и в Хвалисе, и на въстокъ доити въ жребий Симовъ, а по Двине въ Варяги, изъ Варягъ до Рима, отъ Рима же и до племени Хамова. А Днепръ втечеть в Понетьское море жереломъ, еже море словеть Руское…»
Далее следует совершенно замечательная по своей нелепости история о том, как апостол Андрей совершал путешествие вверх по Днепру, из Черного моря в Балтийское.
«Оньдрею учащю въ Синопии и пришедшю ему в Корсунь, уведе, яко ис Корсуня близь устье Днепрьское, и въсхоте, пойти в Римъ и проиде въ вустье Днепрьское, и оттоле поиде по Днепру горе, и по приключаю приде и ста подъ горами на березе. И заутра въставъ и рече к сущимъ с нимъ ученикомъ: „видите ли горы сия? Яко на сихъ грахъ восияеть благодать Божья; имать градъ великъ быти и церкви многи Богъ въздвигнути имать». И въшедъ на горы сiя, благослови я, и постави крестъ, и помоливъся Богу, и сълезъ съ горы сея, идеже послеже бысть Киевъ, и поиде по Днепру горе. И приде въ Словени, идеже ныне, Новъгородъ, и виде ту люди сущая, како есть обычай имъ, и како ся мыють, и хвощются, и удивися имъ. И иде въ Варяги, и приде в Римъ, и исповеда, елико научи и елико виде…»
Цитирую по тексту Лаврентьевской летописи в том виде, как он был представлен, с исправлениями и дополнениями по другим спискам в издании археографической комиссии под редакцией А.Ф. Бычкова, вышедшем в Санкт-Петербурге в 1872 году[2]. Просто он у меня под рукой. Но, по сути, комиссией в данном месте были внесены минимальные правки. Из изначального Лаврентьевского текста, такого, как он издан в Полном собрании русских летописей, ушло только шокировавшее историков еще царской России упоминание о трех, а не одном жерле Днепра. Да лес, из которого берут свое начало три великие реки, назван Волковским, а не Оковским, как это обычно принято. Причем именно это чтение — Волковский — на деле явлно ближе к действительности, что подтверждается и другими источниками.
А. Когда и кто писал летописи?
Неплохо бы было для начала разобрать сам текст. Хотелось бы напомнить читателю: единого представления о том, кем, когда, где и на основании каких источников была написана Повесть временных лет, у историков нет. Вернее, нет теперь. В течение длительного времени, с начала XX века, после классических работ А.А. Шахматова по истории русского летописания, считалось, что было три редакции ПВЛ, доведенные, соответственно, до 1111 года монахом Киево-Печерского монастыря Нестором (вернее, Нестером, так, как справедливо указал А.Л. Никитин, писалось на самом деле имя автора «Чтений о Борисе и Глебе» и «Жития Феодосия»), до 1116 года игуменом Выдубицкого монастыря Сильвестром и до 1118 года неким духовным лицом, близким к Мстиславу Владимировичу. К тому же предполагалось наличие более древних летописей, использованных авторами Повести. Шахматов самой старой датой летописного свода («древнейшего», по его обозначению) считал 1073 год. Более поздние историки могли не соглашаться с авторством той или иной редакции, датировкой предшествующих сводов (при этом нередко углубляя их в древность, аж до конца X века), но основные положения шахматовской концепции оставались неизменными.
Лишь во второй половине XX века, в первую очередь стараниями А.Г. Кузьмина, было достаточно убедительно показано, что Нестор никакого отношения к первой редакции ПВЛ не имел. Это следует хотя бы из того, что произведения, явно ему принадлежащие («Чтения о Борисе и Глебе» и «Житие Феодосия»), написаны не то что в другом стиле, а даже по фактам отличаются от Повести временных лет. Интересующихся отошлю к «Начальным этапам древнерусского летописания»[3]. А здесь, чтобы не быть голословным, упомяну хотя бы, что в летописи Борис (первый русский святой) княжил в Ростове, а в «Чтениях…» — во Владимире Волынском. А его брат Глеб жил, по «Чтениям…», в Киеве и бежал оттуда на север на корабле. По летописи же он был в Муроме и оттуда ехал в Киев, строго в противоположном направлении. То же самое — о житие печерских монахов. В «Житии…» новый Печерский монастырь был основан Феодосием, а по летописи — Варлаамом. И так далее.
Интересно, что список таких нестыковок был составлен еще Н.И. Костомаровым, то есть известен Шахматову. Было известно и то, что автор летописи, по его собственному утверждению, пришел в монастырь при Феодосии, а Нестор — при его преемнике, Стефане. Но Шахматов это проигнорировал, просто заявив, что Нестор писал летопись во время, которое было «отделено от первых литературных его опытов промежутком в 25 лет. Приемы его творчества за это время могли измениться и усовершенствоваться»[4]. При чем тут приемы, если речь идет о вполне конкретных фактах? В том числе касающихся жизни самого Нестора. Он что, за 25 лет лучше узнал, к кому из настоятелей пришел в монастырь?
Так что от Нестора, как первого летописца, вполне можно отказаться. Скорее, следует признать, что его имя попало в заголовки некоторых летописей позже, когда настоящего автора уже забыли. А Нестор благодаря своим произведениям, в которых не забывал себя упомянуть, был известный «литератор». Кому, как не ему, оставалось приписать создание летописей? Что и сделали некоторые переписчики и продолжатели. Отметим: не все. В целом ряде летописей имени Нестора в заглавии нет.
Далее было доказано, что Сильвестр мог быть не более чем переписчиком летописи, но никак не ее продолжателем. Ну хотя бы потому, что его приписка («Игумен Сильвестр святого Михаила написал книги эти летописные…») есть в конце Лаврентьевской летописи, где стоит после неоконченной летописной записи 1110 года. А Ипатьевская, в которой погодная статья доведена до конца, ее не содержит. Теперь же большинством, пожалуй, исследователей признается: Ипатьевская не просто восходит к тому же прототипу, но и является более полным и старым его изложением. А.А. Шахматов полагал, что позднейшие редакторы дописывали Лаврентьевскую летопись, создавая из нее Ипатьевскую. Или даже пользовались разными редакциями ПВЛ. Нынешние историки, особенно после работ М.Х. Алешковского, резонно замечают: проще предположить сокращение, чем расширение. Тем более по тексту видно: Лаврентьевская летопись более сухая и менее подробная. Что же, считать, что древний автор Ипатьевской летописи специально разукрашивал текст и при этом выдумывал факты? Гораздо логичнее признать: человек, писавший Лаврентьевскую летопись, делал выжимки из полной версии, оставляя только основное.
Заметим, что Алешковский был еще более категоричен. «Текст Повести временных лет в Лаврентьевской летописи представляется… результатом сокращения того текста, который сохранился в Ипатьевской летописи. Это сокращение не носит редакторского характера, не закономерно, не является результатом намеренного редактирования и, возможно, появилось не в XII в., а позднее и в результате не одного, а нескольких переписчиков», — писал он[5]. То есть он Сильвестра вообще никаким редактором не считал, только переписчиком, да и то одним из многих.
И уж тем более проблематичным надо признать наличие третьего редактора. Его и раньше-то различные историки отождествляли с различными персонажами. Так, Б.А. Рыбаков считал его «Василием, мужем Святополка Изяславича», М.Х. Алешковский — «новгородцем Василием, внимательным читателем Хроники Амартола», и так далее. Теперь его существование вообще берется под сомнение.
В результате история русского летописания оказалась практически в той же ситуации, в которой она пребывала до Шахматова: о месте, времени и авторе ничего не известно. Каждый выдвигает свои версии. Наиболее разработанной в настоящее время представляется версия А.Л. Никитина. По ней, автором ПВЛ является инок Киево-Печерского монастыря и келейник преподобного Феодосия Иларион[6]. Персонаж это вполне исторический, поскольку упомянут как раз Нестором: «И се пакы тъ же чьрньць Иларионъ съповеда ми, бяше бо и книгамъ хытръ писати, сии по вся дни и нощи писаашс книгы въ келии у блаженааго отца нашего Феодосия, оному же псалтырь усты поющю тихо и рукама прядуща вълну или кое ино дело делающа»[7]. Правда, кроме этих строк, мы ничего про гипотетического летописца не знаем. Никитин все «данные его биографии» выводит из текста летописи, сперва априори посчитав, что летописец — это Иларион.
Но среди разноцветья гипотез есть и общие моменты. За исключением очень уж больших фантазеров, большинство признают, что летописи на Руси писались не раньше второй половины XI века. Не вдаваясь в длинные обоснования, укажем хотя бы на то, что хроники в Европе начали составляться после принятия христианства. Когда Русь крестилась, помните? В конце X века. Писали летописи при королевских дворах и монастырях. Просто потому, что там можно было позволить себе не думать о хлебе насущном, а заниматься медленным, но верным заполнением листов рассказами о прошлом и настоящем. Раньше всем работать надо было, не до писания тут! А на Руси как раз за время княжения Ярослава Мудрого, к середине XI века, такие условия и сложились. Вот, для его сыновей, очевидно, и писались первые русские летописи. Ну, или при них, поскольку летописцы на Руси работали при монастырях, а не при дворцах. Потому, кстати, и светских данных в летописях не так уж много. В основном просто перечисления, кто когда родился и умер.
А.Л. Никитин, к примеру, после исследования вопроса пришел к выводу: летописи начали писать в последней четверти XI века. «Отсутствие в Киево-Печерской летописи Илариона, начинающейся ПВЛ, каких-либо явных заимствований из гипотетических летописных сводов XI в., новгородских или киевских, равно как и отсутствие каких-либо достоверных свидетельств о работавших одновременно с ним в пределах 1070–1140 гг. летописцах, поскольку до сих пор не найдено никаких свидетельств летописной деятельности Сильвестра, дает право считать инока Киево-Печерского монастыря Илариона первым русским летописцем, литературно изобразившим события ранних веков истории Русского государства», — указывает он[8]. Причем обращаю внимание: литературно! «Фактологический и текстологический анализ сюжетов, вошедших в состав ПВЛ… приводит к выводу, что все они построены исключительно на легендарном или вымышленном материале», — утверждает Никитин[9]. То есть могли, конечно, быть записаны отдельные легенды, сохраниться какие-то документы (типа договоров с греками, да и те, скорее, были привезены из Греции). Но уж никак не погодные записи. Остальное додумывали, исходя из воспоминаний современников событий и устного народного творчества.
Кроме того, исследователи признают, что дошедшие до нас тексты летописей — творчество, так сказать, коллективное. В том смысле, что они не только сведены воедино из нескольких источников, но и редактировались разными людьми и в разное время. Причем редактор далеко не всегда внимательно следил за тем, насколько органично соединяются взятые из различных мест сведения. А переписчик мог делать элементарные ошибки, не понимая того, что переписывал. Времени-то сколько прошло!
Так что, безусловно, доверять летописям нельзя, нужна «критика источника».
Б. Вставка внутри вставки
Вот, учитывая все это, и посмотрим на знаменитый текст о пути из варяг в греки. В первую очередь мы видим, что расположен он в не датируемом введении. Вполне очевидно, что текст летописи вообще изначально был не датируемым, а по датам он был разнесен позже. Одним из ярчайших примеров этого, отмеченных еще Шахматовым, является наличие «пустых» годов, то есть тех, под которыми ничего не записано. Это имеет логичное объяснение лишь в том случае, если автор летописи сначала проставил на страницах годы, а потом начал вписывать под ними события, черпая их из других источников, в которых этих годов не было.
Шахматов в своей «Истории русского летописания» подробно объясняет, почему летописец поместил то или иное событие под определенным годом. Объяснения эти можно принимать, а можно и нет, но возразить против самого факта нечего. Те же сведения, которые расположены до первой «погодной записи», явно не удалось датировать ни из каких соображений. То есть они совершенно легендарные.
Да, в общем-то, датировать их и не нужно было. Ведь там помещены преимущественно рассказы о расселении народов (в том числе славян) по земле. То есть, скорее, география и мифология, а не история. Или история столь древняя, что русский автор мог почерпнуть ее только у греков. Пардон, применительно к его времени — у византийцев. Что летописцы и делали. Опять же Шахматов указывал, что источниками послужили, в основном, Хроника Георгия Амартола второй половины IX века и Хронограф, близкий по составу к «Елинскому» и «Римскому летописцу». А там (впрочем, как и в большинстве византийских «историй») дат нет.
Но интересующего нас места, где описан путь из варяг в греки, в византийских источниках не имеется. Шахматов выделяет часть текста от слов «по мнозехъ же времянехъ…» в особое «Сказание о грамоте словянской». Кусок о пути из варяг в греки помещен внутри него, то есть является, очевидно, оригинальным славянским творением.
Столь же очевидно, что рассказ о пути из варяг в греки, а также следующий за ним рассказ о поездке по этому пути с юга на север апостола Андрея (их связь совершенно очевидна) внутри «Сказания о грамоте словянской» является вставкой же. Иначе довольно затруднительно объяснить, почему отрывок о пути и следующий за легендой об Андрее абзац начинаются практически одинаково. В первом случае: «Поляномъ же жившимъ особе…», во втором: «Полем же живущимъ (в Лаврентьевской летописи — жившемъ) особе…»[10] Видно, что текст летописи был разорван вставкой, а потом повествование начато снова.
Но и это еще не все. Столь же очевидно, что кусок о «Волковском лесе», начиная со слов «Днепръ бо потече…» и заканчивая началом рассказа об апостоле, является вставкой в текст о пути. Хотя бы потому, что в нем опять рассказывается о Днепре, о котором уже речь шла в предыдущем отрывке. И тем более потому, что тут описан другой путь к варягам — по Двине. При том, что потом повторено объяснение: от них (варягов) можно добраться до Рима. Если бы это был один текст, то автор не стал бы второй раз повторять одно и то же объяснение. Зато признание данного места вставкой, как делает, к примеру, А.Л. Никитин[11], ставит все на место.
Нужно бы только отметить еще одно: в первом куске говорится о Варяжском море, по которому можно плыть до Рима и Царьграда, а во втором — только о том, что по Двине можно прийти к варягам, а от них добраться до Рима и потом до «пределов Хамовых». То есть на самом деле тут о плавании по морю ничего нет. Добраться-то можно и по суше.
Итак, перед нами «матрешка»: три текста, вставленных один в другой (даже четыре, если брать недатированное введение в летопись целиком). Думается мне, не слишком большой наглостью будет предположить, что сначала в текст рассказа о «Пути» (или, может быть, вернее было бы сказать, об «апостоле Андрее») была внесена вставка о «Волковском лесе», а потом уже это произведение внесено в «Сказание». Ну действительно, сложно представить, что кто-то специально разыскивает в «Сказании о грамоте словенской» внутреннюю вставку, чтобы ее разорвать и поставить еще одну!
В. Когда писался текст о «варягах-греках»?
Подробнейшим образом исследовавший это место Никитин кусок о пути и апостоле датирует началом XII века (на основании упоминания варягов), а отрывок о Волковском (у него — Оковском) лесе — скорее, его второй половиной, когда путь по Двине стал играть важную роль «для торговли Смоленска с Ригой, Готским берегом и “варягами”»[12].
Такое распределение представляется вполне логичным. По крайней мере, трудно оспорить выводы автора о том, что легенда о посещении Руси Андреем Первозванным не могла возникнуть ранее конца XI века. Ведь как в тексте ПВЛ («Зде бо не суть учили апостоли, ни прорици прорекъли»), так и в «Чтении о житии и о прогублении блаженнюю страстотерпца Бориса и Глеба» Нестора («Не беша бо ни апостоли ходили к ним, никто же бо им проповедал слова Божия») одинаково указывается, что на территории Руси не бывали апостолы. Стало быть, в момент создания этих произведений (последняя четверть XI века) легенды о посещении Руси Андреем не существовало.
Что касается датировки на основании упоминания варягов, тут Никитин опирается на факты, собранные еще великим знатоком Византии В.Г. Васильевским. Тот обнаружил, что в Византии варанги впервые упоминаются в императорском хрисовуле (документе, освобождающем от постоя воинских отрядов) в 1060 году. А все более ранние упоминания встречаются только в текстах, написанных значительно позже этого времени, даже если и относятся к рассказам о более ранних событиях.
На Русь же, по мнению целого ряда авторов, к которым примыкает и А.Л. Никитин, термин «варяг» проник не с севера, а как раз с юга. Повторять все аргументы этих историков долго, это тема специальных исследований. Скажу только, что мне они кажутся более убедительными, чем доводы их противников о собственно скандинавском происхождении термина «варяг». Почему-то скандинавы его никогда не использовали для обозначения тех, кто не послужил в Византии или на Руси. Это, скорее, указывает на заимствование в скандинавских языках данного слова («вэринг», «верный») из другого языка для обозначения конкретной категории людей, связанных с заграницей. Ну на самом деле: заимствовали в императорской России определенный род легкой конницы у венгров, так и назвали их гусарами. А посаженную на коней пехоту взяли у французов, и именовали драгунами. Все на том языке, откуда позаимствовали само явление. Так и тут!
В общем, все указывает действительно на XII век. То есть автор текста про путь из варяг в греки описывает либо современную себе ситуацию (но сами сторонники существования пути считают верхней границей его функционирования XI век, а обычно относят прекращение поездок к концу X века), либо некие «преданья старины глубокой».
Либо, наконец, летописец подбирает фон для повествования о хождении на Русь апостола Андрея, чтобы обосновать древнюю принадлежность Руси к христианскому миру. Многие исследователи легенды согласны: введение ее в ПВЛ сделано для поднятия престижа Русского государства.
«Греческие сказания не давали никакого основания утверждать, чтобы св. Андрей путешествовал в нашу Русь нарочным образом; измыслить это, помимо сказаний, составители Повести тоже находили слишком невероятным и неправдоподобным. Оставалось измыслить посещение случайное, мимоходное: и вот появилось путешествие из Корсуни в Рим, держанное им через Киев и Новгород… составители Повести <…>, имея недостаточные географические сведения, считали его только немного более длинным, чем прямой путь по морю Средиземному», — указывал Е.Е. Голубинский[13].
В любом из трех случаев надежность текста как исторического источника невелика.
Г. Чего не знал летописец
Кстати сказать, описание пути из варяг в греки в Повести временных лет — единственное письменное «свидетельство» его существования, что я позже и покажу. А пока обращу сразу внимание читателя на ряд моментов. Во-первых, в тексте говорится о том, что есть некий (не описанный) путь «из варяг в греки» и есть дорога по Днепру и далее до Варяжского моря. Ниоткуда не следует, что это один и тот же маршрут. Больше того, не понятно, зачем бы было летописцу так писать, если бы речь шла об одном и том же пути?
Далее, по летописцу, волок из Днепра сразу идет в Ловать. Это заведомо нереально, поскольку реки нигде не сближаются. Историкам пришлось потом додумывать маршрут. Так в системе «из варяг в греки» появились реки Каспля (чтобы перейти из Днепра в Западную Двину), Двина, Усвяча (чтобы перебраться поближе к Ловати). Или масса других вариантов промежуточных речек и озер. Причем различные историки указывали и различные пути. К примеру, петербургский археолог А.М. Микляев, участвовавший в неудачной попытке пройти путь из варяг в греки на гребных судах, на основании собственного опыта описывал его так: «Новгород — пог. Коротенский — оз. Ильмень — Русса — р. Порусье — р Редья — р. Ловать — г. Холм — пог. Троице-Хлавица — пог. Дедковичи — (возможно, Городище-Луки) — Дохино на р. Кунье — оз. Ордосно — Западная Двина — р. Сертея — р. Половля — р. Каспля — Гнездово»[14]. Правда, он предполагал, что путешествие это свершалось зимой, по льду на санях.
Маршрут искали, по сути, не столько на основе каких-либо письменных или археологических находок, сколько просто по карте. Как можно пройти из одного места в другое, максимально используя воду? — задавался вопросом историк. И выдвигал собственную гипотезу. В своей докладе, прочитанном в середине XX века, знаменитый экономист, историко-географ и специалист по экономической географии водного транспорта и промышленности С.В. Бернштейн-Коган[15] указал, что к тому времени было предложено аж девять вариантов!
Из них он наиболее вероятным считал путь через Торопу или через Сережу и Селигер. При этом следом за рядом исследователей ссылался на документы периода уже Московской Руси.
Карта 1. Предполагавшиеся разными авторами варианты путей через водораздел Ловать — Западная Двина — Днепр: 1. Через оз. Жаденье (Охват) — оз. Лучанское; 2. Через оз. Выдбино — р. Полу; 3. Через оз. Челно — оз. Сережу; 4. Через оз. Двинье — р. Кунью; 5. Через оз. Усвятское — р. Кунью; 6. Через оз. Усвятское — оз. Узмень; 7. Через оз. Езерище — оз. Еменец. Кроме того, предполагались пути: 8. Через р. Ущу — р. Удрайку; 9. Через р. Ущу — р. Насву
Ну иногда ученые пытались еще измерить пресловутый путь, так сказать, собственными ногами. Не такой уж плохой подход, между прочим, предки явно были не дурнее нас. Вот только волоков на этом пути все равно получается многовато. А каждый из них — это дополнительное основание сомневаться в проходимости всего пути.
И еще: летописец-то что, не знал этих подробностей? Или в его время путем из варяг в греки не пользовались? Тогда откуда вообще информация? Из старинных записей? Но где они?
Следующая загадка: в описании пути нет реки Невы. Озеро Нево (Ладожское) впадает в Варяжское (Балтийское) море каким-то загадочным устьем. Автор летописи, что, не знал о Неве (тогда какой же это источник информации?!) или в те времена гидрографическая картина была совсем иная? Последнее, правда, как раз вполне возможно, и мы к этому еще вернемся.
Знаменитое же хождение святого Андрея из Черного моря в Рим через Балтику постоянно вызывает шок у историков, желающих задуматься над текстом летописи. «Посылать апостола из Корсуни в Рим помянутым путем есть одно и то же, что посылать кого-нибудь из Москвы в Петербург путем на Архангельск», — писал еще в XVIII веке Е. Голубинский[16].
Что касается апостола, Андрей Никитин полагает: в первоначальном варианте этой легенды шел он не по Днепру, а по Дунаю. На котором, кстати, есть и Херсонес (нынешняя Констанца), и куча всяких Киевов и Новгородов. Одни и те же названия в древности, между прочим, встречались в очень удаленных друг от друга местах. Вон, русский летописец вынужден был искать объяснение: откуда на Дунае взялся Киевец? Придумал, что Кий ходил в Константинополь и на обратном пути основал городок. А может, и не придумал, просто отразил в таком виде память о переселениях славянских племен. Действительно же на Балканах и в Восточной и Центральной Европе много перекликающихся названий племен и городов.
А путь по Дунаю из Константинополя в Европу, между тем, действовал еще со времен Римской империи. И вел не только в Рим, но и на берега Балтики. Это же знаменитый Янтарный путь!
Поклонники летописей, защищая легенду о хождении святого Андрея, говорят о знании летописцем реалий. То есть того, что возможен путь вокруг Европы. Но тогда мне бы хотелось поинтересоваться: может, эта возможность прийти в Константинополь через Рим и есть тот самый «путь изъ Варягъ в Греки», с которого начинается летописное повествование? О чем, кстати, писал еще такой крупный знаток Византии, как В.Г. Васильевский: «Скандинавские искатели приключений отправлялись в Константинополь далеким окольным путем через земли Венедов, через Саксонию, Францию, земли Лангобардов, Рим, Апулию…»[17] То есть с севера на юг лучше идти одним маршрутом, а с юга на север можно и другим, хотя и не обязательно только им. Тогда летописец действительно окажется человеком, не сведущим о подробностях, но вполне представляющим общую картину. Только сторонникам существования пути из варяг в греки-то от этого какой толк?
Кстати, с подробностями у летописца как раз дело обстоит, ну, очень плохо. Чего стоит один только пассаж о едином месте зарождения Днепра, Волги и Западной Двины? Достаточно проделать ту же операцию, которую проводили историки, искавшие маршрут пути из варяг в греки: взять карту. И тут же оказывается, что от истоков Волги до истоков Двины километров 40–45, а от истоков Днепра до истоков Двины — все 150. Истоки Днепра даже в рамки Валдайской возвышенности не укладываются, в то время как Волга и Двина начинаются почти в середине ее. Ничего себе получается лесок, да?! Оно, конечно, можно чуть ли не всю тогдашнюю территорию севера Руси одним лесом посчитать (по сути дела, так оно и было). Но это уже никак не географическое понятие, а прямая комбинация из пальца и потолка.
Д. Этот загадочный Волковский лес
Что же касается географического понятия, то границы летописного Оковского (Волковского) леса попытался установить один из ведущих археологов, занимающихся Северо-Западом Руси, Л.В. Алексеев. И даже карту составил (см. карту 1а[18]).
Правда, из книги видно, что для установления этой границы автору приходилось во многих случаях опираться только на упомянутый текст летописи. «Так как из него вытекала Западная Двина, то лес этот распространялся, следовательно, западнее ее истоков»[19]. Или: «То обстоятельство, что из него вытекал Днепр, показывает, что лес доходил… до верхнего… течения р. Вазузы…»[20]. Практически, кроме летописи, Алексеев ссылается только на Герберштейна, то есть на описание иностранцем Московии XVI века. Да еще на несколько топонимов, вроде села Оковцы на реке Пырышне, притоке правого притока Волги реки Песочной, или «Волконского кругляка» — башни в Витебске XVII века, от которой шла дорога на Смоленск через реку Касплю.
Карта 1а. Карта летописного Оковского леса: 1 — реконструируемая часть Оковского леса; 2 — рудименты Оковского леса; 3 — скопления поселений Оковской земли (по распространению курганов); 4 — скопления несмолениских поселений (по распространению курганов); 5 — реконструкция волоков; 6 — граница Смоленской земли (по А.Н. Насонову); 7 — феодальные центры Смоленской земли, возле которых есть остатки городищ; 8 — современные топонимы Смоленской земли
Что ж, Сигизмунд Герберштейн действительно пишет, что «если пойти от Ржева Дмитриева на несколько миль к западу, то можно встретить лес, именуемый Волконским; из него начинаются четыре реки»[21]. Вот только дальше он рассказывает, что от истоков Волги (Фронова болота) до истоков Днепра («селение Днеперское») — 10 миль, а от них обоих до «озера Двина» (истоков Двины) — столько же. И Ловать у него (странно, что Алексеев почему-то считает четвертой рекой Межу или Торопу, хотя у Герберштейна написано «Ловать» и пользуемся мы с уважаемым автором одним и тем же переводом 1908 года) вытекает то ли из Фронова болота, то ли из местности между ним и озером Двина.
В результате чего его Волконский лес вполне мог иметь миль 10 в окружности. Правда, совершенно не согласуясь с реальной географией тех мест. Днепр и Днепрец, к примеру, берут свое начало у границы нынешней Тверской и Смоленской областей, а истоки Двины и Волги располагаются ближе к стыку с Новгородской. Как я уже писал, между этими районами более 150 километров.
Можно было бы, конечно, сказать, что в древности истоками упомянутых рек считались другие, не соответствующие нынешним, речки. Исток крупной реки — вообще дело достаточно произвольное. Все со школьной скамьи знают, что при слиянии двух рек их продолжение положено называть по имени наиболее крупной. Но ведь Кама-то крупнее Волги там, где они объединяются, однако дальше течет Волга! А уж как там, в древности считали, где чей исток, бог весть.
Придется вам поверить мне на слово (или можете сами по картам поползать, если не лень) — нет такого варианта, когда бы истоки любого из притоков Днепра, Западной Двины и Волги сходились сколь-нибудь близко! Вот для Волги, Двины и Ловати такое место найти можно, и там будет километров двадцать в диаметре. Только истоком Волги придется считать нынешнюю реку Кудь, истоком Двины — реки Волкоту и Заелинку, а истоком Ловати — Полу. Даже болото там есть (правда, Пола, насколько я вижу по карте, течет не из него, а с другой стороны местного водораздела). И «Двина» будет в таком случае из озера вытекать (озеро Ордоникольское), и «Волга» через некоторое расстояние впадать в озеро Волго (точнее, Вселуг, но Вселуг, Пено и Волго — это фактически непрерывная цепь озер).
Карта 2. Речная сеть на карте Тверской области
Данный район приведен по карте-двухкилометровке Тверской области, изданной в 2006 году. Обратите внимание на участок возле озера Любино. Это то самое место. Видно, что тут, правда, расстояние от истока «Волги» до озера будет не 2 версты, как у Герберштейна, а раз в десять побольше (а вот от нынешнего истока до того же Вселуга как раз где-то так и получится)… Но, как ни крути, Днепр сюда все равно не подтянешь. Располагаться это гипотетическое «Фроново болото Волконского леса» будет в самом северном углу «Оковского леса» Алексеева (обратите внимание, где на его карте надписи: Хотшина, Женя, Переволочье). И Оковцы окажутся на южной границе относительно небольшого массива. Ну, может быть, если исходить из отмеченных на карте Алексеева «рудиментов Оковского леса, сохранившихся в XIX веке», то на восточной. Тогда лес будет начинаться от реки Межи и заканчиваться севернее Фронова болота. А к Вазузе и Днепру его нужно притягивать за уши.
Есть и еще один район, который мог бы претендовать на место, из которого истекают великие реки. В шести километрах на северо-запад от деревни Бочарово Сычевского района Смоленской области расположен торфяник небольших размеров. Он считается сейчас истоком Днепра. Причем данное место, по утверждению специалистов программы экологического оздоровления бассейна Днепра ПРООН-ГЭФ[22], полагали истоком еще с XIV века. То есть значительно до Герберштейна. Тут же, рядышком истоки реки Обши (приток Двины). А в радиусе десятка километров расположены речки Ракитка и Лусса, которые через Осугу и Вазузу впадают в Волгу.
Карта 2а. Район Смоленской области с истоком Днепра
Зато сюда, хоть тресни, не подтянешь Ловать! И здесь нет никаких озер «Двино» и «Волго»! Так что достоверность сведений Герберштейна столь же невысока, как и летописца. Тем более сам он туда не ездил, писал по слухам, в чем и признается, повествуя, что сведения ему сообщили купцы, «ведущие свои дела в тех странах»[23]. Иногда сведения его достаточно точны (к примеру, что Днепрец, по сути, больше самого Днепра в месте их слияния). А иногда путешественник об описываемом месте знает мало («Я не мог узнать положительно об ее (Ловати) истоках»). Как на основании этого можно делать выводы, знают только авторы этих выводов.
Е. Выводы — на ровном месте
И еще, если вернуться к летописи: Днепр действительно от истоков течет на юг, но Двина и Волга сперва отправляются туда же и лишь потом заворачивают на запад и восток соответственно. Причем Волга — довольно далеко от истоков. Так что летописец на самом деле рисует сугубо абстрактную картину, никак не демонстрируя реальных знаний обстановки.
Наконец, последнее: в летописи, выше текста о пути из варяг в греки, есть уже упоминание о реках, текущих по территории Руси. Кстати, это тоже русская вставка в изначально греческий текст, переписанный летописцем. Так вот, там перечислены: Днепр, Двина, Волхов, Волга. Но… никакой Ловати, а тем более Невы нет. Зато есть Припять и Десна. Интересно, что первая ведет от Днепра на запад, к Бугу и Висле, а вторая (плюс Сейм) — на восток, к рекам бассейна Северского Донца, а стало быть, и Дона. Не напоминает ли это как раз описание реальных водных путей?
И еще: если уже писал о реках, с чего бы повторять все это в другом месте? Между прочим, о Волге в описании рек сказано «яже идеть на восток, в часть Симову», а во вставке об Волковском лесе — «на восток доити въ жребий Симовъ». Опять имеем явное повторение, заставляющее предполагать, что здесь был разрыв текста.
Так что, откуда ни взгляни, описание пути из варяг в греки в ПВЛ — текст крайне сомнительный. И написан поздно, и реального соответствия топографии не демонстрирует, и пропусками и повторами странными грешит. Тем не менее, именно на существовании большого торгового пути из Балтики на Черное море по маршруту Балтика — Волхов — Ловать — Днепр — Черное море строилась, да и до сих пор строится вся идеология становления Русского государства. Особенно после В.О. Ключевского, сформулировавшего «торговую» теорию. «…Племена или города, охотно признавшие над собой киевскую власть — кривичи, северяне, поляне, — жили по главной речной торговой дороге, шедшей по Днепру с его северным водным продолжением — бассейном Ильменя… Напротив, население, жившее вдали от этого речного пути и не разделявшее этого общего материального интереса, — племена древлян, радимичей и вятичей, не чувствовали охоты признавать власть киевского князя и упорно с ней боролись», — писал он[24]. А по В.В. Святловскому, мировой рынок вообще был для Киевской Руси всем: «Ему она обязана тем, что не затерлась среди бесчисленных… народцев тогдашней эпохи»[25].
В общем, Рюрик (не важно, рассматривался ли он авторами научных работ как скандинав или поморский славянин) пришел в Новгород (Ладогу) потому, что это важный пункт на торговом пути с севера на юг. Олег отправился покорять Киев, поскольку стремился установить власть над всем русским участком трассы. Владимир и Ярослав это дело продолжили. И в дальнейшем Киевская Русь по преимуществу вдоль данной торной дороги складывалась.
А транзитная торговля между Балтикой и Черным морем стала основой могущества государства. Одновременно (это уже с точки зрения исключительно норманистов) привлекая на Русь воинов и торговцев из Скандинавии. «Уже в 825–839 гг. по нему (пути из Варяг в Греки) могли осуществляться сквозные контакты между Скандинавией и Византией. Эти контакты имели определяющее значение для социально-экономического развития как древнесеверного, так и славянских обществ раннего Средневековья. Те и другие во взаимодействии с соседствующими балтскими и финскими народами образовали в результате этого развития своеобразное раннеевропейское культурное единство, которое может быть определено как балтийская цивилизация раннего Средневековья», — писал главный, пожалуй, отечественный норманист современности Глеб Сергеевич Лебедев[26].
Интересно, что и многие антинорманисты вопросом реального существования пути из варяг в греки не занимались. Это представляется достаточно странным для того же Гедеонова, к примеру. Ведь его варягам — поморским славянам, для того, чтобы попасть в Византию, Волхов и Днепр были не нужны. Как раз в их землях располагались старые водные пути Европы по Одеру и Висле к Дунаю. Но даже современный последователь и продолжатель дела Гедеонова А.Г. Кузьмин только отмечал в своих работах наличие таких вариантов путешествия, однако не отказывался и от существования летописного.
Ж. Возражения антинорманистов
Пожалуй, до недавнего времени лишь Д.И. Иловайский, ярый сторонник южного происхождения Руси, выступал с доказательствами невозможности подобного хождения.
«Между Днепром и Ловатью лежит поперечный бассейн Западной Двины; следовательно, надобно было перейти два волока. Притом гораздо короче был другой путь из Варяг в Греки, по Западной Двине; а Волхов и Нева представляли длинный крюк. Мы сомневаемся, чтобы лодки, поднимавшиеся из Балтийского моря по Двине или Волхову, действительно перетаскивались потом волоком до Днепра. Гораздо естественнее предположить, что торговцы должны были везти свои товары по этим волокам на телегах или, что вероятнее, зимой на санях и, достигши Днепра, пересаживались в лодки, которые они нанимали или покупали у туземцев», — пишет он[27].
И дальше развивает свою мысль, опираясь на известия Константина Багрянородного о плавании русских караванов в Черное море. По словам византийского императора, обитатели приднепровских областей в течение зимы рубили лодки-однодеревки. Весной, во время разлива вод, они сплавляли их в Днепр к Киеву. Здесь торговцы покупали лодки, оснащали их и снаряжали караваны. Из Константина Багрянородного мы знаем, с какими усилиями эти караваны проходили сквозь Днепровские пороги.
«Но замечательно, что об их обратном плавании мы ничего не знаем», — отмечает Иловайский. И у него рождается вопрос: каким образом купцы проходили против течения Днепра? Отмечает историк и то, что скандинавские саги, столь много рассказывающие о жизни и деятельности норманнов, совершенно молчат об их плавании по Днепру и его порогам. Точно так же молчат о том и западные летописцы. «Адам Бременский замечает, что путь из Швеции в Византию по Русской земле был мало посещаем по причине варварских народов, и что ему предпочитали плавание по Средиземному морю», — указывает Иловайский. Но всему этому очень далеко до серьезной доказательной базы.
С некой промежуточной версией выступал еще в XVIII веке Татищев. Он существование пути из варяг в греки признавал, но не то чтобы в водном варианте. Вот что об этом сказано в примечаниях ко второй части его «Истории Российской»:
«Хотя между Днепром и рекой Волотой, или Ловатью, указывает волок или переезд сухим путем, однако ж сие имеет быть у верховий тех рек, где, кроме малых лодок, употреблять не можно, и волок сей не близок; к тому же Ловать летом имеет перекаты великие, что может Нестору недовольно известно было»[28].
Правда, далее «первый русский историк» начинает перечислять древних писателей, которые, кроме Нестора, тоже упоминали о езде через Русь в Грецию и в Индию. Сперва следует ссылка на главу 1 Помпония Меля, который в книге III, гл. 5 «из Корнелии Непота сказывает, что Метеллю Целеру некоторое количество индиан от короля швабского, взятых на море близ устья Ельбы, прислано было». Это не сильно, что говорит о пути «индиан», но, как указывает Татищев, Страленберг в своем труде утверждает: они приехали через Русь. И хотя Страленберг указывает путь по Печере и вокруг Скандинавии, но, полагает отечественный историк, удобнее это сделать из земель Волжской Болгарии вверх по Волге в Новогородскую землю и дальше Балтийским морем.
Продолжим цитирование: «Лешер, Литература келтическая сказывает, что русы через море Балтийское до рождества Христова ездили. Гельмольд, гл. 1, сказывает, что северные народы морем Балтийским и через скифские народы в Грецию плавают; но Кранций, книга 2, гл. 17 и 20, сказывает, что во время Гельмольдово и Грецию Русью, а Русь Грецию именовали, приводя слова Адама Бременского, кн. 2, гл. 13: Хиве (Киев), руссов стольный град, преизрядное греков украшение; равное же видится и Библиотека шведская, часть I, страница 14, о езде в судах в Грецию упоминает. Байер показывает езду оную Двиною и Днепром, гл. 17, н. 57, а некоторые море Балтийское с Меотисом соединенным полагали, гл. 17, н. 58; но лучше можно разуметь, что водою в Гардарики, а оттуда сухим путем и Днепром снова водою до Греции, как в Прологе ноября 30 написано, что между Волотью, или Ловотью, и Днепром есть волок, чрез который Андрей землею перешел, или, вероятнее, что Русь Грециею разумели»[29].
То есть историк вроде бы и ссылается на древних авторов относительно того, что через Русь на юг ездили, но, с другой стороны, указывает: ездить по воде тут трудно. Легче тот кусок пути, который между Волховом и Днепром, проделать по земле. И вообще древние‑де Грецию с Русью не очень-то разделяли.
Несколько получше обстоят дела у историков-антинорманистов последнего времени. Как о первом из них, можно говорить об упоминавшемся Бернштейне-Когане. Будучи не историком, а историческим географом, он в своих рассуждениях был все же свободнее. А потому мог отметить: «… по поводу торгового и транспортного значения пути “из варяг в греки” раздаются иногда и скептические голоса, указывающие на то, что значение этого пути, как транзитного и торгового, ничем не доказано»[30]. Далее он указывает: про шведов торговцев в Константинополе ничего не известно. Что же касается контактов с Русью, то в Швеции зафиксировано только четыре вещи, создание которых можно отнести ко времени до крещения Руси. Вот после — да. В Киеве начали делать ювелирные украшения по византийским образцам, и их в Скандинавии находят много. В обратную же сторону могло идти разве что железо.
Больше того, по Бернштейну-Когану, не было до XII века и особых торговых отношений между Новгородом и Киевом! Позже — были. Например, в 1137 году, когда новгородцы поссорились с киевским князем, они не смогли закупать хлеб ни в Смоленске, ни в Полоцке, а потому в городе наступил голод. А в 1161 году Ростислав Мстиславович, узнав, что в Новгороде притесняют его сына Святослава, похватал в Киеве новгородских купцов.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- Предисловие
- Описание проблемы
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Великий путь из варяг в греки предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
2
Летопись Нестора с включением Поучения Владимира Мономаха. СПб.: Русская классная библиотека, 1912. С. 2–4.
5
Алешковский М.Х. Первая редакция Повести временных лет // Археологический ежегодник за 1967 г. М., 1969. С. 16–17.
14
Микляев А.М. Путь из варяг в греки (зимняя версия). Исследования, поиски, открытия. Краткие тезисы докладов научной конференции к 225-летию Эрмитажа 14–16 ноября 1989 года. Л.: 1989. С. 3.
