Падение

Юрий Юрьевич Денисов

Скромная школьница знакомится с обаятельным красавчиком. Принесёт ли ей эта встреча долгожданное счастье? Или станет для неё роковой? Книга содержит нецензурную брань.

© Юрий Юрьевич Денисов, 2023

ISBN 978-5-0059-8313-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Основано на реальных событиях.

1

В Державинске весна, наконец, прогнала зиму и с 20 апреля начала триумфальное шествие по своим владениям. Всё вокруг преображалось от её нежного прикосновения, тёплого дыхания, лучезарной улыбки. Растаяли последние грязные сугробы. Волга разбухла и потемнела от весеннего паводка. Деревья раскрыли почки и приготовились нарядиться по сезону. Поляны устлало пёстрым цветочным ковром. В воздухе повеяло бодрящей свежестью и ожиданием чего-то счастливо-чудесного. Не случайно в прежние времена Новый год праздновали весной. В эту ночь даже взрослые сжигают записки со своим заветным желанием, высыпают пепел в шампанское и выпивают его залпом. Весной даже у закоренелого циника порой вдруг сожмётся сердце, как у влюблённого перед первым свиданием. Окружающий мир манит нас ярким, бурным цветением и распахивает навстречу жаркие объятия.

Без пяти восемь утра во дворе школы №15, у скамейки под раскидистой ивой, собрались ученики 9-го «Б»: два парня и две девушки. Чуть поодаль трое первоклашек — две девочки и один мальчик — начертили на асфальте классики и прыгали по клеточкам, разбавляя прохладную тишину жизнерадостным визгом и звонким смехом. Солнце ещё не поднялось над кронами, но уже проливало сквозь листву струи золотистого света.

— Сколько времени? — лениво обронила Катя Кузнецова, отбросив со лба ядовито-зелёную прядь, ярко выделявшуюся в её рыжей шевелюре.

— Почти восемь, — ответил Володя Серов, сосредоточенно листавший ленту новостей в смартфоне. В отличие от сверстников он, казалось, никогда ни на кого не сердился и ничему не удивлялся.

— Рановато мы припёрлись, — прокомментировал Толя Макаров. — Какой там первый урок?

Худощавый растрёпанный блондин с крючковатым носом, он окинул друзей насмешливым взглядом маслянистых, чуть навыкате глаз.

— История, — Настя Смирнова, сидевшая на скамейке стройная симпатяжка с длинными светло-русыми волосами и зелёными глазами, закинула ногу на ногу и оправила слегка задравшуюся мини-юбку.

— Отсто-ой, — Катя вздохнула, закатив глаза.

— Уроки — да. А вот Игорь Петрович душка!

— Да уж, — Кузнецова скептически скривила ярко-накрашенный ротик. — С зарплатой 40 тысяч.

На её личике вновь воцарилось равнодушно-скучающее выражение. Толя свёл брови к переносице и проговорил с нарочито серьёзным и печальным видом:

— «История — одна из ключевых гуманитарных наук. Не понимая её, вы не поймёте, что такое человек и его место в мире».

В ворота ограды прошёл рослый плечистый брюнет в кожаной куртке и джинсах. Нахмурив густые тёмные брови и прищурясь, он приблизился к честной компании.

Настя улыбнулась и помахала ему ручкой:

— Привет, Ромочка!

— Здорово, малышня! — бросил он.

— Это кто тут «малышня»? — шагнул ему навстречу Толя, смотря на него с шутливым вызовом. — Ты ничего не попутал?

— Ты ещё не дорос ко мне на «ты» обращаться, щегол!

— Ваще опух?

— Допустим, ну и что?

— За базар ответишь?

— Отвечу.

— И как же, интересно?

— А вот так! — Рома на секунду повернулся и указал на свой обтянутый синими джинсами зад.

— Пи…ра ответ!

— Пи…ра вопрос!

— Слышь, я те щас как ё…ну, ты до Китая раком доползёшь!

Рома не выдержал и прыснул:

— Блин, да ты даже не знаешь, где он находится!

— А ты сам-то знаешь, чудило?

— Я знаю, что по дороге я сдохну.

— Ладно, дай пять! — Толя, осклабившись, протянул ладонь Роме. — Как сам?

— Лучше всех. А ты?

— Ништяк, братан.

Толя приобнял Рому правой рукой за плечи.

— Ну что, встряхнём это осиное гнездо?

— Сначала пойду пну директора. Где пропадал вчера?

— На пожар бегал. Торговый центр «Мираж» горел, не слышал?

— Да мне как-то похер. Но дым над крышами я видел. Надеялся, это школа горит.

— А я сбегал посмотреть. Зря ты не пошёл, зрелище знатное. Пожарные бегают, орут, шланги у них дырявые, напора не хватает. Люди выбраться не могут, зовут на помощь, из окон прыгают. Я снял кое-что на смарт. Показать?

— Ой, не надо! — взмолилась Настя. — Почему они не могли выйти?

— Запасные выходы почему-то были заперты. И вообще здание построено с нарушениями пожарной безопасности. Инспектору МЧС дали на лапу. Обычная история. Как говорится, никогда такого не было, и вот опять.

— Народу собралось, наверно, дохрена.

— А то!

— И что, все просто стояли и смотрели? — спросил Володя.

— А что ты прикажешь делать? В фильмах в таких случаях прилетает Супермен. Но в этот раз он где-то задержался.

— А может, заодно всё-таки школу спалить? — Рома окинул свою альма матер задумчивым взглядом.

— Потерпи, учебный год уже заканчивается.

— Да, вот только ещё экзамены пережить.

— Ну и чему ты научился? Что полезного для себя извлёк?

— Да ни хера. Девять лет коту под хвост. В книгах одно, а в жизни другое.

-Ты учебник-то хоть раз открыл за это время?

— Терпеть их ненавижу.

— Ай-яй-яй, как так можно? — покачал головой Толик.

— Смотрите, Сладенький идёт, — сказала Катя. — Вот кто с книгами в обнимку спит.

По асфальтовой дорожке к школе шёл, погрузившись в тревожные думы, Эдик Сахаров. В выражении его лица странным образом сочетались неестественная для его возраста серьёзность и простодушная наивность.

— Здорово, карапуз! — окликнул его Егоров. — Чего мимо идёшь, не здороваешься? Зазнался, что ли?

Эдик остановился, посмотрел на них и смущённо улыбнулся.

— Извините, что-то я задумался.

— О чем? Есть ли жизнь на Марсе? Или сколько ангелов поместится на кончике иглы?

Слегка покраснев, Эдик приблизился, протягивая руку. Рома грубовато-небрежно встряхнул её. Толик вместо целой ладони подал ему два пальца. Эдик, сбитый столку, неуверенно и осторожно пожал их.

— Что-то ты поздновато, — укорил его Толик. — Больше так не делай. А то мамка заругает.

Катя усмехнулась.

Эдик мужественно проглотил обиду. Толя в своих шутках часто переходил границы, за что огребал даже от друзей. Правда, и сам над собой смеялся вместе со всеми, когда грубо шутили над ним. Например, по поводу смерти его отца, который был опером и погиб в перестрелке с местными наркоторговцами 12 лет назад. Толик его почти не помнил.

— Да ладно, не кисни, я же просто пошутил! — Толик хлопнул Эдика по плечу.

— Знаешь, Ницше писал — наблюдая за тем, как ветер прижимает к земле молодые деревья — что «сильнее всего нас гнут невидимые руки». Ты слышал об Иерихонских трубах?

— Что ещё за хрень? — нахмурился Рома.

Эдик открыл рот, чтобы ответить, но Толик опередил его:

-У моей мамы там воспаление было. Пришлось удалить.

— Нет, — покачал головой Эдик. — Ты путаешь.

— Короче, пох… Хорош нудить. Чего-то Королевы не видно. — Рома повернулся к Кате. — Ты не в курсе, где наша красавица?

— С похмела мучается, — доложила Катя. — Вчера с Князем гуляла в «Метрополе».

— Надеюсь, хоть на вечеринку придёт, — вздохнула Настя.

— Может, музло врубим? — Толик начал прочёсывать трек-лист в Spotify. — Во, Моргенштерн!

Барабанные перепонки присутствующих атаковали первые строчки нетленки «Молодость».

— Выруби это дерьмо! — прикрикнул Рома.

— Ты чё, трек зачётный! — возразил Толик. Но подчинился. — Может, тебе Локимин зайдёт?

— Да клал я на него. Рэперы строят из себя крутых, а у самих кишка тонка. По крайней мере, наши. Вот американские в бандах состоят, мочат друг друга. А эти только языком чесать.

— Ну окей, рэп ты не любишь. А рок? У меня тут “Смысловые галлюцинации”.

— Да ну нафиг. Русский рок — это ни разу не рок. Это вообще не пойми что. И хрен пойми про что.

— Чё-то ты какой-то не патриот.

— Слышь, какой “не патриот”! Зацени-ка! — Рома задрал футболку почти до подбородка. Во всю ширину груди раскинул крылья серый двуглавый орёл. Вместо короны над ним красовалась бордовая пирамида с глазом внутри. Кожа под свежей татуировкой была ещё раздражена.

Толик присвистнул.

— Крутяк!

Рома ухмыльнулся.

— Это мне дядя Женя набил, батин кореш. Он недавно с зоны откинулся, по УДО. У нас дома, сколько я себя помню, всегда ошивались самые отборные…сливки общества.

— Да, батяня твой жить умеет.

— Пошёл он! Душнила. Всё учит меня, как жить, а сам ни хера не втыкает. Все его понятия уже устарели. Я раньше ненавидел мать за то, что она сбежала, но со временем всё лучше её понимаю, — Рома махнул рукой. — Все они старые динозавры, которые скоро передохнут и наконец освободят место. Приходит наше время.

— Ну, ты как-то слишком… — пробормотал Эдик. — Родителей надо уважать.

Рома иронично покосился на него:

— Можно я запишу твои слова? А то забуду.

В воротах показалась Юля Воробьёва. Худенькая блондиночка в бедной, плохо сидящей одежонке. Бледное лицо, грустные, влажные карие глаза. На губах играла мечтательная улыбка.

— Юль, привет! — Настя улыбнулась и помахала рукой Юле. Та замерла, смотря на неё, и откинула со лба закрывавшую левый глаз длинную чёлку. Уголки губ раздвинулись чуть шире.

Настя подошла к ней и приобняла одной рукой за плечи.

— Слушай, у меня сегодня в семь небольшая вечеринка. Так, ничего особенного, просто музыка, танцы. Хочешь, приходи.

Юля застыла в нерешительности. Улыбка стала неуверенной. Наконец она кивнула:

— Хорошо.

— Буду ждать, — Настя чмокнула её в щёчку и вернулась к друзьям. Юля направилась к школе.

— И нафига ты эту лохушку позвала? — вопросительно приподняла бровь Кузнецова.

— Она славная. И умнее, чем кажется. Она всегда мне помогает с уроками и по дому, даже когда я не прошу. По душам поговорить с ней классно. И даже поплакаться.

— Вот в это я охотно верю, — Рома цыкнул слюной сквозь стиснутые зубы. — Наверняка она и сама поныть любит.

— Чего вы к ней цепляетесь?

— А чего она зажимается? Вела бы себя как все, никто бы её не трогал.

— У неё строгое воспитание.

— В этом всё и дело. Такие ничем от остальных не отличаются, просто выдрессированы, а мнят себя лучше других. И мамаша её нос задирает. Мимо проходит — рот кривит, будто дерьма под нос сунули.

— Ласки ей не хватает, — высказал экспертное мнение Толик. — Продрать разок по — человечески, небось по-другому запоёт.

— Ты бы стал мараться?

— А ты нет?

— Уступаю её тебе. Чем не пожертвуешь ради лучшего друга.

Из флигеля, в котором располагались школьная библиотека, компьютерный класс и мастерские для уроков «технологии», к входу в основное здание направилась Татьяна Андреевна. Неся под мышкой конспекты и справочники по литературе. В длинной чёрной юбке и застиранном сером кардигане, с коротко стриженными тёмными волосами, она выглядела лет на десять старше своих сорока. На лице и во всём облике читалась прежде всего усталость — от мужа, учеников и от жизни в целом. Окончательно её подкосила трагедия, случившаяся полгода назад. Её сын поступил в Нижегородский политех. В ноябре, на студенческой вечеринке, он перебрал водки с энергетиком, и во сне у него остановилось сердце. Шок от этой новости усиливался тем, что паренёк был одним из лучших учеников и отличался примерным поведением.

Поравнявшись с весело прыгающими первоклашками, Татьяна Андреевна (получившая от школьных остряков едкое прозвище «бумажная крыса») остановилась и смерила их суровым взглядом.

— Вы в курсе, что сейчас начнётся урок? Поторопитесь. И сотрите свои художества.

— А как мы сотрём-то? — захныкал пацанёнок.

— Раньше надо было думать, — отрезала «бумажная крыса». — У себя во дворе можете что угодно творить, а здесь чтоб порядок был!

Затем она грозно приблизилась к более зрелой поросли.

— А вы ещё не забыли, что у вас занятия?

— Да, конечно, — ответил Толик с нарочитой учтивостью.

— Тогда что вы здесь столпились?

— Подышать свежим воздухом. Что, нельзя? Насколько я помню, это не запрещено.

Она ещё раз смерила их внимательным, напряжённым взглядом.

— Вы здесь пили?

— Нет, что вы.

— А это что? — она указала на пивные банки, валявшиеся на газоне, хотя рядом со скамейкой многозначительно красовался мусорный бачок.

Толик с невинным видом пожал плечами.

— Это не наше.

— А чьё?

— Не знаю. Может, их? — он кивнул в сторону первоклашек. — Сейчас дети такие испорченные пошли. Куда только родители смотрят?

Татьяна Андреевна поджала губы, развернулась на каблуках и направилась в здание.

Толик, кривляясь, на цыпочках подбежал сзади и сделал вид, что пинает её. Катя и Рома сдавленно захихикали. Настя покачала головой.

— Ладно, пошли грызть гранит науки! — Рома вздохнул и пошёл к школе.

— Зубы не обломай, — парировала Катя, и остальные двинулись за ним

2

Вечером, примерно в полвосьмого, Эдик вошёл во двор построенного недавно в центре города жилого комплекса, представлявшего собой четыре типовых высотки, выходивших фасадами на большую детскую площадку. Ему нужен был третий подъезд ближайшего дома справа. Из второго вышла симпатичная блондинка, выводившая на вечерний выгул собачку. Та бросилась с неподдельным энтузиазмом обнюхивать его ботинки, жизнерадостно виляя хвостиком, и девушка поспешно оттянула поводок. Эдик так погрузился в свои мысли, что не обратил внимания ни на прекрасную блондинку, ни на прекрасную болонку. Он подошёл к парадной двери, набрал на панели домофона номер Настиной квартиры и нажал кнопку вызова. Запиликал зуммер, но надпись SAY на панели не загоралась. Эдика охватила робость и желание развернуться и уйти. Ему казалось там, наверху, знают, что это именно он звонит, и намеренно не открывают. Но он пересилил себя и нажал кнопку ещё раз. Он впервые в жизни по-настоящему хотел быть там, вместе со всеми, с ней. Она не покидала его мыслей последние дни, недели, месяцы. Ему казалось, он уже годами находится в плену её глубоких чёрных глаз, но не решался себе в этом признаться. Может быть, он наберётся смелости, подойдёт и заговорит. Или они как-нибудь случайно столкнутся, он скажет что-нибудь остроумное, вроде: «Привет! Как тебе вечеринка?». А она приветливо, ободряюще улыбнётся и скажет

— Слышь, ты чё, в уши долбишься?

Эдик вздрогнул и обернулся. Егоров. Недовольный взгляд. Густые тёмные брови сердито сошлись к переносице.

— Я тебя раз пять окликнул, а ты не отзываешься! Опять спишь на ходу? — он протянул руку.

— Да, извини, — Эдик пожал протянутую руку. — Я тебя не заметил.

— Я шёл со стоянки у театра. Здесь же всё забито, тачки друг на друге стоят.

Действительно, все парковочные места по периметру детской площадки были заняты. Некоторые машины красовались прямо у подъездов. Под дворником большого чёрного «Лэнд Крузера», лихо заехавшего правым бортом на тротуар, кто-то оставил вырванный тетрадный лист, на котором чёрным маркером вывел: «Гений парковки, не размножайся больше, пожалуста!!!».

Рома посмотрел на домофон.

— Не открывают, черти? Дай-ка я!

Он набрал номер, нажал кнопку, и почти сразу на панели зажглась надпись SAY, дверь немного отстала. Каким-то мистическим образом никто ничего не спросил, динамик молчал. Егоров мог бы заставить подчиниться кого угодно и что угодно, но люди и вещи сами подчинялись ему.

Они вошли и поднялись к лифту. Рома нажал кнопку вызова. Створки приглашающе раскрылись.

— Какой этаж?

— Двенадцатый.

Створки закрылись, лифт тронулся с тихим гулом.

— Ну и на верхотуру забрались Настины предки! А если лифт сломается? Пока по лестнице поднимешься, полжизни пройдёт, — заметил Рома.

— Наверное, вид с балкона захватывает дух, — возразил Эдик. Жилой комплекс произвёл на него могучее впечатление. Возможно, просто потому, что был новым.

— Да хрен там! Максимум окно кухни в доме напротив, где чья-то кабанья туша в халате переваливается от стола к холодильнику и обратно.

Рома с отцом жили в двухэтажном особняке в пригороде. Вид вокруг там, конечно, красивый. Эдик как-то съездил в этот район на автобусе, как на экскурсию.

— Забавно, — улыбнулся он. — Когда поднимаешься в лифте, кажется, он наоборот со страшной скоростью вниз летит.

— Да хоть к чёрту на рога. Всё равно быстрее, чем по лестнице.

Лифт остановился. Они вышли, повернули налево и остановились у тяжёлой металлической двери.

Рома вдавил кнопку звонка. Безрезультатно.

— Ну что там, все сдохли, что ли? — проворчал он.

— В таком бедламе даже мыслей своих не слышишь, — примирительно заметил Эдик.

Из-за двери доносилось громыхание баса — настолько плотное, что стены дрожали. Крики, шаловливые взвизгивания, смех и восторженный вопль: «Ву-у-у-ууху-у-у!». Чувства так переполняли чью-то молодую грудь, что едва ли могли быть выражены членораздельными словами.

Рома позвонил ещё раз. Дверь открылась, выплёскивая на лестничную площадку крики, смех и грохот. На пороге стояла Настя, приветливо улыбаясь. В коротком, выше колена светло-зелёном платье — хотя слишком доступной она не выглядела и в нём.

— Привет, мальчики! — звонко и весело поздоровалась она, вставая на цыпочки для приветственного поцелуя в щёчку. — Проходите скорее.

Они поспешно вошли в прихожую, Настя захлопнула дверь. Её родители владели небольшой турфирмой и сами регулярно отправлялись «отдыхать от рутины» в Париж, Египет, Милан, Венецию. Дочь они с собой брали только на каникулах, и это зависело от оценок и поведения.

— Ну что, вся кодла в сборе? — осведомился Рома, стянув куртку. Не обнаружив на вешалке свободного крючка, он снял чью-то ветровку и небрежно кинул на тумбочку под зеркалом, повесив свою кожанку на освободившееся место.

— Да, вы последние. По порядку, но не по значению.

Они направились по короткому коридору в зал.

В большой комнате было человек десять-двенадцать, но шума и суеты они производили столько, что казалось, их вдвое больше. Большинство танцевали или громко и оживлённо болтали. Кто-то подошёл к столу у дальней стены с тарелочками с нарезанными яблоками, огурцами-помидорами, колбасой и сыром, бутылками с красненьким «Душа Крыма», водкой (не отечественной, а французской «Grey Goose»), и ингредиентами для приготовления коктейля «Текила санрайз». Над столом на плазменной большой панели мелькали кадры клипа «Dark Horse» Кэти Перри. Стереосистема в углу с громадными колонками затапливала комнату киловаттами звука.

От толпы отлепился Толик, широко распахивая объятия.

— Здорова, чувачеллы!

В правой руке у него был коктейль, левой он крепко обнял Рому за плечи.

— Чё вы так поздно? Жрать уже нечего. Даже акулы в океане медленнее едят.

Он повернулся к Эдику и чинно поклонился.

— Мой король…Какие будут приказания?

— Для начала прикажи ему заткнуться, — подсказал Рома.

Они заняли позицию в углу у стены. Рядом стоял диван и кресло, в котором уныло тыкала пальцами в экран смартфона (дешевенький плоский «Самсунг») Юля Воробьёва.

Эдик её хорошо понимал. Прийти-то он пришёл, но не знал, куда приткнуться и с кем заговорить. Интересовавшие его темы плохо годились для лёгкой светской беседы, а от пустых банальных фраз его тошнило, как от касторки.

— А где Оксанка? — спросил Рома, осматривая зал.

— Здесь где-то была, — ответила Настя. — Пойду поищу её.

— Ну вот, а счастье было так возможно, — вздохнул Толик. — Остаётся только надраться с горя.

У стола стоял и расслабленно потягивал коктейль Антон Новиков — высокий стройный брюнет с вьющимися волосами. Приветливая улыбка играла в уголках его губ и тёмно-синих глазах, которые изучающе скользили по толпе, задерживаясь на женских фигурах. Нос с горбинкой, лёгкая щетина, острые скулы. В прорези расстегнутой на две верхние пуговицы шёлковой рубашки деревянное колье. Он был на втором курсе философского факультета ННГУ, на заочном отделении. И не пренебрегал вечеринками школьников. Говорил, что знакомства лишними не бывают. Как и места, где женщины и алкоголь встречаются друг с другом. Филос он выбрал потому, что там вечный недобор и его приняли без конкурса. Может, он и ошибся с выбором. Но это происходит так часто, что может считаться нормой.

Завидев их, он вяло, словно делая одолжение, пожал им руки.

— Как жизнь молодая?

— Живой пока. Как сам?

— Ничё так.

Рома налил себе стопку водки, опрокинул, занюхал кружком колбасы.

— Хороша, зараза! Ну как тебе туса?

— Норм, — Антон вновь обвёл комнату изучающим взглядом. — А это кто? — он небрежно кивнул и указал рукой с бокалом в сторону Юли.

— Да так, никто.

— Похожа на шестиклассницу.

— По развитию она и есть шестиклассница. Так что ты угадал. Не, на самом деле, она с нами учится. И в тоже время как будто и не…как бы это сказать…

— Как будто и не учится?

— Как будто и не с нами. Я иногда думаю, а не немая ли она. Но нет — Настя с ней вроде как дружит, говорит, она даже типа умная и…короче, тонкой душевной организации.

— А с парнями у неё как?

— В общем-то, никак. Если хочешь вытащить её на свидание, придётся заарканить в прямом, а не переносном смысле.

— Да не, я так, чисто спросить.

Рома и Толик вернулись на занятую ранее стратегическую позицию.

— Ты чё стоишь, как неродной? — прицепился Толик к Эдику. — Иди потанцуй!

— Да я, это… — замялся тот.

Толик, не дождавшись ответа, накинулся на Юлю:

— А ты чего нахохлилась, как курица?

Та оторвалась от экрана смартфона и испуганно, снизу вверх воззрилась на него.

— Что?

— Чего нахохлилась, говорю? — проорал он, наклонившись, ей в ухо.

Она, видимо, хотела метнуть в него гневно-испепеляющий взгляд, но вместо этого поджала губы и снова уткнулась в экран.

— Чего ты там всё копаешься? — не отставал Толик. — Небось принца ищешь, а?

— Отстань, дурак! — оборвала его подошедшая Настя. Участливо положила руку на плечо Юле:

— Ты как, нормально?

Та ответила ей благодарным взглядом. Настя повернулась к Роме:

— Оксана в моей комнате.

Они пошли туда. У входа стоял с бокалом вина в руке и наблюдал за происходящим Володя. Воротник рубашки ровно и аккуратно покоился на круглом вырезе свитера.

— Чего проход загородил? — наехал на него Рома. — Самый широкий, что ли?

— Ты чё усы сбрил, дурик! — аккомпанировал второй скрипкой Толик.

Володя улыбнулся и чуть посторонился:

— Извини.

Они пожали ему руки и вошли в комнату.

Оксана сидела на краю кровати с Катей. Та показывала Оксане эсэмэски от одного парня, который однажды вызвался подвезти её из клуба домой и которого ей удалось охмурить и тонко водить за нос, давая ложные надежды. Они обе хихикали. На кровати, раскинув руки-ноги в неестественной позе, лежал коротко стриженый худощавый паренёк из параллельного класса. Его накрасили, подвели глаза, напомадили. Толик при виде него осклабился и сразу достал смартфон — сфоткать и завтра всем показывать.

Оксанка при виде них всплеснула руками:

— Какие люди в Голливуде!

Она подбежала к Роме и чмокнула его в щёку.

— Рада видеть!

— Взаимно.

Кузнецова подошла к Толе и повисла не нём, обвив руками его шею. У них были странные отношения. Никто никого ни к чему не ревновал. Настя как-то спросила её, что же между ними на самом деле. Катя снисходительно улыбнулась и заявила: “Мы — полиаморы”.

— Пошли танцевать! — Оксана решительно направилась в зал.

— Да кому нужны эти танцы? — проворчал Рома.

— В натуре, — поддакнул Толя. — Тебе надо, ты и иди!

Она пожала плечами:

— Как хотите.

Она вышла из комнаты. Остальные двинулись следом.

— Ты вообще зачем сюда пришёл? — спросила Оксана Рому.

— Так… на людей посмотреть, себя показать.

Она засмеялась.

— Короче, я поняла: ты просто не умеешь танцевать!

— Ты сама-то как, в форме? — поддел Толя, и в его глазах заплясали весёлые искорки. — Давай, покажи себя во всей красе!

— А вы?

— А мы будем любоваться в немом восхищении.

— Гляделки не сломай!

Под «Мало половин» Ольги Бузовой Оксана начала кружиться вокруг себя, ритмично притоптывая ножкой и крутя бёдрами. Её движения были слаженны, уверенны и грациозны. Толик заворожённо смотрел, как плещется вокруг гладких сильных бёдер короткая черная юбка, а под полупрозрачной блузкой бьётся в лифчике, как в силках, молодая полная грудь. Катя начала снимать это захватывающее дух зрелище не смарт. Ещё пара парней остановилась и зааплодировала, улюлюкая.

— Миллион просмотров обеспечен, — прокомментировала Катя, когда подруга остановилась и шутливо раскланялась.

— Киса, у тебя талант, — Толик панибратски приобнял её за талию. — Ты могла бы зарабатывать этим на жизнь.

— Ерунда. Я всего добьюсь своим умом.

— Ничего себе заява! И кем же ты будешь?

— Депутатом Госдумы.

— Народ, слыхали? Отечество в опасности!

— Слушай, сделай одолжение, отвали? Нырни в унитаз и смойся отсюда.

— Я бы с радостью, но я не настолько жесток, чтобы лишить вас своего общества. Слушай, а владычицей морской ты стать не хочешь?

— Я, наверное, сегодня слишком добрая? — Оксана вопросительно посмотрела на Рому.

Тот сгрёб дружка за шкварник.

— Поучить его хорошим манерам?

— Ладно, так уж и быть, прощу, — снисходительно наморщила носик Оксана. — Только принеси даме коктейль.

— Слушаюсь и повинуюсь.

Толик поклонился и ретировался к столу.

— Пора вызывать санитаров, — прокомментировала Оксана.

— И чем же, по-твоему, он болен? — спросила Катя.

— По-моему, у него бешенство.

— Ничего, я его выдрессирую.

— Это ты свела его с ума, — сказал Рома.

— Ой, я нечаянно! Извините, больше не буду.

Толик вернулся с подношением. Оксана милостиво приняла из его руки стакан и обхватила сочными, ярко-красными губами соломинку, пригубила.

— Вердикт?

— Сойдёт для провинции.

Заиграло меланхоличное, горько-сладкое вступление «Отпускаю» Макsим. Оксана потянула Рому за руку:

— Ну что, танцевать-то будешь?

Он упёрся, многозначительно заглядывая ей в глаза.

— Пойдём лучше где потише. Есть ещё родительская спальня. Там приятный полумрак, тепло, уютно.

— Разбежался, — взгляд Оксаны потемнел и стал ледяным.

— Посмотрите, какие мы сегодня холодные и неприступные! — иронично покачал головой Толик.

Рома кивнул:

— Ей бы паранджу носить.

Оксана засмеялась.

— Пойдём!

— В комнату?

— Танцевать!

Рома нехотя поддался, и они медленно закружились. Она обвила руками его шею и с загадочной улыбкой заглядывала ему в глаза.

Эдик уныло наблюдал за этим из своего угла. Он устал стоять и присел на широкий подлокотник кресла. Юля посмотрела на него. Он примирительно улыбнулся. Она отодвинулась подальше и снова погрузилась во что-то увлекательное на экране смартфона. Она как будто была рада, что её не замечают. Когда парни заулюлюкали в адрес Оксаны, она на пару секунд оторвалась от экрана и посмотрела на них неодобрительно-испуганно. Эдик и сам не любил весь этот шум, болтовню, вульгарный смех, громкую музыку. От едкой смеси алкоголя, пота и дешёвых парфюмов у него начала болеть голова. Обычно он не ходил на подобные вечеринки. Но за последние несколько месяцев в нём произошли тектонические сдвиги — столь медленные и постепенные, что в полной мере он осознал и ощутил их, когда они стали необратимыми. Он потерял интерес ко всему, что составляло смысл его жизни. Она просто перестала ему нравиться. Он сам перестал себе нравиться. Он не смог бы внятно объяснить, почему. Он ведь жил абсолютно правильно, его даже можно было назвать примерным. Он хорошо учился, помогал родителям по дому, ходил в музыкалку по классу скрипки (мама мечтала, что он будет играть ей Баха), был вежливым и послушным. Годами он делал, говорил и даже думал то, что от него ожидали. И прекрасно справлялся с этим. Но теперь он чувствовал, что силы его иссякают. Груз надежд и ожиданий, который на него возложили, оказался ему не по силам? Или всё дело в том, что это были чужие надежды, чужие ожидания, а не его собственные — хотя всю жизнь его убеждали в обратном? Да и он сам раньше так считал. Он мог бы и дальше жить в упорядоченном, стерильном мире, где всё просчитано, безопасно и совершенно ясно на годы вперёд. При этой мысли его начинало тошнить. Это было мучительно — как красивая, гармоничная, написанная по всем правилам симфония, сыгранная на расстроенных инструментах. Его жизнь стала напоминать слишком тесный костюм, в котором трудно двигаться и дышать. Он вдруг осознал, как при вспышке молнии, что она может быть совсем другой. Теперь он чувствовал непреодолимое желание стать частью этого свободного, красочного, завораживающего мира. Неожиданно для самого себя он полюбил рок, который раньше, пожалуй, даже ненавидел. Но теперь будто открыл дверь в неведомую прекрасную, загадочную Нарнию и за несколько месяцев переслушал всё, что только попадалось под руку. Иногда ему казалось, причина его восторга именно в том, что родители эту музыку на дух не переносят — во всяком случае, одна из причин. По мере того, как Эдик открывал эти неизведанные пласты современной культуры, будто воскресала давно умершая и глубоко похороненная часть его самого.

Когда он смотрел на Оксану, он чувствовал то же самое. Годами она была не более чем хорошо знакомым, изученным, скучным и иногда раздражающим предметом окружающей обстановки. Но теперь… каждый раз, смотря на неё, он видел её как будто впервые. Она была яркой и непредсказуемой. Как огонь, который может согреть…но может и обжечь.

Эдик боялся, что родители его раскусят. Продолжал вести себя, как ни в чём не бывало. А что ему ещё оставалось делать? Но внутри он чувствовал себя опоясанным взрывчаткой камикадзе, который вот-вот взорвётся сам и уничтожит всё вокруг.

Из колонок загремела «Девочка, танцуй!». Рома и Оксана прошли мимо него. Она даже не повернула голову в его сторону. Сам он с трудом оторвал от неё взгляд.

Рядом с ним кто-то зашевелился, и он покосился на Юлю, присутствие которой уже перестал замечать. Такое частенько с ней случалось. Однажды её отметили в классном журнале, как отсутствующую, хотя она просто тихо и незаметно сидела «на камчатке». Сейчас она внимательно за всеми наблюдала, как девица на балу, которую никто не приглашает. Юля почувствовала его взгляд и встретилась с ним глазами.

— Что? — приподняла она брови с лёгким вызовом.

— Почему ты не танцуешь? — спросил он её.

— Ты сам-то чего ворон считаешь? Вон как на Королёву смотришь.

— А на кого мне ещё смотреть? Не на тебя же.

Она надулась и пошла к столу. Он проследил за ней взглядом. Какой контраст с Оксаной. Та словно светилась изнутри, привлекала всеобщее внимание, и под восхищёнными взглядами её великолепие сверкало ещё ярче. Юля была как чахлое растеньице, получающее мало солнечного света и тепла. Часто она ходила по коридорам как призрак, незаметно и неслышно. А когда она смотрела кому-то в глаза, в её взгляде читалось какое-то просящее выражение. Разговаривала она всегда тихо и словно нехотя. А что я о ней, собственно, знаю? Живёт с суровой, строгой матерью. Где отец, неизвестно. Пару лет назад у неё был нервный срыв, неделю отсиживалась дома. Школьный психолог поставил ей диагноз «расстройство адаптации». У Эдика была привычка наблюдать за людьми — в автобусе, на улице, сидя на скамеечке в парке — пытаясь по внешности, движениям, жестам прочитать их судьбу, жизнь, характер. Он из пары мелких деталей восстанавливал целостную картину, как Кювье скелет ископаемого по одному зубу. Сейчас, смотря на Юлю, он как бы мгновенно прозрел всю её судьбу. Картина получалась безрадостная.

Антон потягивал коктейль у стола и тоже без особой радости наблюдал за укреплявшимся взаимопониманием Оксаны и Ромы. Собственно, он пришёл сюда ради неё. У них уже кое-что было, хотя она, как и он, не придавала особого значения мимолётным приключениям. Правда, он был не прочь повторить. Но Егорову лучше дорогу не переходить.

К столу подошла та самая худенькая смурная блондиночка. Не обращая на него внимание, она начала наливать себе вино в бокал. Он окинул её взглядом. Не то чтобы красотка, но если приодеть, будет даже ничего.

— Эй, привет!

Она испуганно посмотрела на него, пролив при этом немного вина мимо бокала. На скатерти растеклось небольшое багровое пятно.

— Давно не виделись! Не узнаёшь, что ли?

Она молча смотрела на него большими, тёмными, расширившимися глазами. Он отвернулся и начал с пренебрежительным видом рассматривать танцующих. Юля почувствовала, как внутри закипело возмущение. Она встала рядом, потягивая вино и не смотря на него, но в ней проснулось неистребимое желание заставить его вновь обратить на неё внимание.

Наконец, спустя некоторое время он повернул к ней лицо и улыбнулся. Она поневоле улыбнулась в ответ, удивляясь тому, как сильно и быстро вдруг забилось сердце. И как-то сладко заныло в груди.

— Извини, спутал тебя с другой. Когда много знакомых, такое бывает, согласись?

— Не знаю. У меня знакомых немного.

— Мудро с твоей стороны, — он с расслабленным видом отхлебнул из бокала.

— А мы с ней что, похожи?

— С кем?

— С этой твоей знакомой.

— Нет, но обе красивые.

Она засмеялась и почувствовала, как на щеках загорелся румянец. Он протянул руку.

— Антон.

— Юля.

— Друзья зовут тебя Юлечка?

— Да нет, так и зовут.

— Так какие у тебя планы на вечер, Юля?

-Да особых нету…

— Пошли танцевать, — он потянул её за локоть.

— Знаешь, мне что-то не хочется.

— Да ладно, пошли.

— Не хочу я! — она вырвалась.

Он пожал плечами и пристроился к одиноко танцевавшей Кузнецовой. Та ободряюще улыбнулась ему.

Юля вышла на балкон — подумать, прийти в себя. Широкий, с деревянным настилом. Смирновы постарались придать ему вид летней веранды. На металлических перилах красовались подвесные горшки с цветами. По обеим сторонам в углах — плетёные кресла-качалки. Она села в одно из них.

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы прийти на вечеринку. Кстати, маме она соврала, что они с Настей вместе будут готовиться к ЕГЭ. Оказавшись в непривычно шумной и оживлённой обстановке, она почувствовала себя вышедшей из тёмной пещеры на яркий свет после долгого заточения. И вот такой парень обратил на неё внимание. Как Юля ни старалась, она не могла скрыть радость на лице.

На балкон вышел Володя с сигаретой в левой руке.

— Ты не против, если я тут покурю?

— Нет, это же не мой личный балкон, — она заставила себя принять равнодушно-спокойный вид. — Чувствуй себя как дома.

Он опустился в кресло напротив. Достал пачку «Winston».

— Вообще-то я пытаюсь покончить с этой привычкой. Пока она не покончила со мной.

Юля слабо улыбнулась.

— Завтра опять в школу. Как же хочется наконец выспаться.

— Скоро каникулы, — утешил он её. — Для некоторых конец школы навсегда.

— Но я пойду в десятый. А ты?

— А как же, — фыркнул он. — Хотя, честно говоря, не хочу. Но предки настаивают. И всё за меня заранее продумали — шаг влево-шаг вправо — расстрел.

— И у меня та же история.

— Вот это, — он обвел рукой окружающие высотки, — Построено на месте снесённого исторического района. Кто-то на этом крупно наварился. Помнишь, сколько здесь было старинных красивых зданий?

— Да. Подобное я видела только в Омске, когда ездила к своему дяде на каникулы.

— Тогда ты понимаешь, о чём я. Снесли домик, в котором какое-то время жил Горький и писал то ли «Детство», то ли «Юность».

— Ой, не напоминай. В прошлом году это было худшее, что нам задали читать по литературе. Горьким можно пытать людей.

— Эдик говорил, у Горького есть произведения поинтереснее. Так вот, когда этот домик снесли, люди начали возмущаться. «Не дадим уродовать родной город» и всё такое. А раньше вы где были? И где остальные? Вышла-то всего пара тысяч человек.

Он умолк и внимательно посмотрел на неё.

— Но то, что построили, тоже очень красиво, — возразила она. — Прогресс не остановить.

— Смотря с какой стороны посмотреть. Некоторые считают, что это регресс.

Юля не знала, что ответить. Постепенно темнело, небо наливалось тяжёлой, сумрачной синевой. Окна один за другим зажигались красным, жёлтым, фиолетовым. Над крышами появилась большая звезда — загадочно мерцающий зеленоватый сапфир.

— Это Венера, — проследил за её взглядом Володя. — Она появляется первой и исчезает последней. Поэтому у неё два имени — Вечерняя звезда и Утренняя звезда. И ещё она движется по орбите в сторону, противоположную движению остальных планет.

— Правда? — заворожённо, словно под гипнозом прошептала Юля. Она уже не помнила, когда в последний раз любовалась красотой звёздного неба, и сейчас она просто поразила её. Здесь звёзды казались чуть ли не вдвое крупнее. Они многозначительно, загадочно мерцали, словно пытаясь сообщить ей что-то.

— Я давно не смотрела на звёзды.

— Я с детства. Недавно опять залюбовался, впервые за долгие годы.

— И что?

— Обо что-то споткнулся и полетел носом вперёд. Потом уже смотрел под ноги.

Она встала и посмотрела «с высоты птичьего помёта» (по меткому выражению Толика) на расстилавшееся внизу благолепие. Гигантский широкий колодец двора. Припаркованные внизу длинными тесными рядами иномарки казались игрушечными. Детская площадка с качелями, металлической горкой, паутинкой, песочницей. На первых этажах домов, гордо, почти надменно возвышающихся над этим уютным ухоженным мирком, расположились: «Магнит», парикмахерская, зал для фитнеса, салон красоты «Глянец». Володя кинул окурок за перила. Красный мигающий огонёк очень долго падал на асфальт. И наконец погас. Человек падал бы быстрее? Она не помнила, влияет ли вес объекта на скорость падения. С физикой она была примерно в тех же отношениях, что и со сверстниками. Как-то она смотрела одну из многочисленных «сенсационных» передач на РЕН-ТВ, и там рассказывали, что в момент сильного стресса искажается ощущение времени. С точки зрения переживающего стресс человека оно растягивается. И падение с большой высоты должно казаться долгим, страшно долгим. Возможно, во время прыжка с парашютом в какой-то момент может показаться, что ты и не падаешь вовсе. Просто зависаешь в воздухе, а внизу, под тобой, расстилается яркий, широкий, безграничный мир. И кажется, что он принадлежит только тебе. Юля на миг представила, что под ней ничего нет, и она со страшной скоростью падает вниз. Голова закружилась, дух захватило. Ощутив слабость в ногах, она вновь опустилась на кресло.

— На самом деле падение с высотного здания не так страшно, как кажется, — сказал Володя, будто прочитал её мысли. — От страха сердце разрывается на полпути, в момент встречи с землёй человек уже мёртв и не чувствует удара.

— О чем говорите? — бодро вклинился в разговор только что вошедший Эдик.

— О том, что падение с такой большой высоты не так страшно.

— Кажется, что-то подобное написано у Кинга в «Балладе о гибкой пуле».

— А я недавно читала «Кэрри», — сказала Юля.

— Попробуй ещё «Девочку по соседству». По ней вроде фильм сняли. Никакой мистики, никаких монстров, но жуть как страшно. Это не Кинг, другой автор.

Эдик посмотрел на окончательно потемневшее небо, напоминающее чёрную бархатную ткань с блёстками.

— Некоторые звёзды расположены так далеко, что свет от них идёт до нас миллионы лет, — задумчиво проговорил он. — И хотя мы их видим и восхищаемся их красотой, на самом деле они уже давно угасли.

— Это ты к чему?

— Так, для справки.

Спокойное течение беседы нарушили Толик и Рома, ввалившиеся с наполовину початой бутылкой вина.

— Вот вы где спрятались, малышня!

Рома уселся на край парапета, отхлебнул из горла, запрокинув голову, покачнулся.

Толик схватил его за плечо, помогая восстановить равновесие.

— Свалишься, от асфальта тебя потом отскребать. Наклони корпус вперёд!

— Да плевать. Лучше ярко гореть, чем долго тлеть. Вот Джим Моррисон ничего не боялся. Он на спор прошёл по самому краю крыши небоскрёба. Он говорил: «Ты либо веришь в себя, либо падаешь». Он так и не упал.

— Да, он утонул в ванне.

— Ты прям как Долохов, — заметил Эдик.

— Чего? — нахмурился Рома. — Как кто?

— Ну, знаешь, в «Войне и мире»…

— Ты читал это старьё? Лучше на, глотни-ка.

Эдик отпил из бутылки, поперхнулся и закашлялся.

— Какой же ты ещё карапуз! Тебе только титьку у мамки сосать, — Рома покачал головой, забирая у него бутылку.

Толик достал из кармана смартфон.

— А у меня есть видео, как парень решил построить из себя крутого руфера, чтобы выпендриться перед своей девушкой. Начал на краю крыши пятиэтажки выделывать акробатические номера, стойку на руках, потерял равновесие и свалился вниз. А она стояла рядом и снимала это в прямом эфире.

Его обступили. Он показал им этот ролик, потом другой — как пацаны лет десяти тусовались на крыше, двое повздорили, и один, повинуясь минутному импульсу, столкнул другого вниз. Юля смотрела на это, и внутри у неё всё съёжилось от ужаса.

— Ну и дебилы, — покачал головой Рома.

-Ты чё, такие ли ещё случаи бывают! Я недавно читал в Инете, как 14-летний подросток облил своего одноклассника бензином и поджёг. Того доставили в больницу почти полностью обгоревшего.

— Во дают! За что он его так?

— Тот одолжил у него самокат и отказался отдавать обратно.

— А, ну тогда да, заслужил.

3

В десять выключили музыку, в половине одиннадцатого Настя попросила расходиться. Началась толкучка в прихожей, прощанья, объятия, чмоканья в щёчку.

— Мы с Ромой в «Пирамиду»! — весело прокричал Толик Оксане. — Айда с нами!

— Да надоела эта «Пирамида», — махнула рукой Оксана. Она, кажется, слегка перебрала.

— Что, привыкла по ресторанам с кавалерами шляться?

— Я уже по сто раз везде была. Наш городок стал мне слишком тесен. Душа рвётся в Москву, или хотя бы в Нижний.

-Да Нижний Новгород тоже большая деревня, — поморщился Рома. — Всего-то в два раза больше Державинска. И слишком близко отсюда. Родоки будут туда таскаться каждые выходные.

— Ой, посмотрите, какие мы разборчивые. Ну а ты, моё солнышко? — повернулся Толик к Кате.

— А я мечтаю переехать в Калифорнию, — лучезарно улыбнулась та. — В Голливуд. — Да я не об этом спрашиваю, дурёха! Ты с нами идёшь или нет?

— Не-а. Надо выспаться. Не хочу завтра ползать, как сонная муха.

— Понятно, ты собираешься, как всегда, порхать и жужжать над ухом. Ну ты-то хоть с нами? — повернулся Толик к Антону. Тот отрицательно покачал головой.

— Вы все сговорились, что ли?!

— Да ладно. Без них обойдёмся, — Рома натянул кожаную куртку.

Они вышли и спустились по лестнице во двор. Направились к Заречной. Оксана, Рома, Толик, Эдик, Катя шли плотной кучкой. Чуть позади них Антон. Впереди, отдельно от всех, втянув голову в плечи, Юля.

— Ну что, Воробьёва, нажралась, алкашка? — выкрикнул Толик.

— Воробьёва, я в восторге от твоего имиджа! — весело подхватила Оксана. — Расскажешь, где шмотки купила?

Юля оглянулась и смущённо улыбнулась. Потом ещё сильнее втянула голову в плечи и ускорила шаг.

— Куда побежала-то?

— Да она боится, что мамка заругает, если поздно придёт!

Все засмеялись.

Покинув территорию жилого комплекса, они пошли по пешеходной аллее. Через дорогу величественно возвышалось подсвеченное фонарями белое здание драмтеатра имени Островского — ходили слухи, что в конце 70-х его проектировал Андрей Макаревич.

— Я оставил мотоцикл на стоянке у театра, — сказал Рома Толику. — Пошли туда.

— А кто меня до дома проводит? — вкрадчиво протянула Оксана. — Может, сначала меня подвезёшь?

— Я к тебе шофёром не нанимался, — проворчал Рома. — Некогда мне тебя подвозить.

— Я тебя провожу, — вызвался Эдик. — Нам всё равно в одну сторону идти.

— Ой, ты настоящий рыцарь! — Оксана решительно приблизилась, просунула руку в сгиб его локтя и прижалась к нему.

— На свадьбу-то позовёте? — иронично согнул бровь Рома.

— Иди ты! Он просто джентльмен! Не то, что вы!

Посмеиваясь, Рома и Толик перешли через дорогу на полупустую стоянку театра.

Честная компания двинулась дальше. Рядом высилось заставленное строительными лесами и завешенное фасадной сеткой здание торгового центра. В городе такого брошенного недостроя было много.

Они дошли до перекрёстка Заречной и Свободы. Слева уходил к Московской, где располагалась «Пирамида», мост Свободы, через дорогу зеленел Парк Победы. Кузнецова, жившая неподалёку, на Ленинградской, отклеилась от них, чмокнувшись с Оксаной напоследок.

Юля уже перешла дорогу и пошла по аллее, углубляясь в парк. Эдик и Оксана направились к прогулочной асфальтовой дорожке вдоль Волги.

Юля вздрогнула и обернулась, услышав за спиной шаги догонявшего её Антона. Она не остановилась, а даже ускорила шаг. Так нищий пугается, неожиданно найдя на пороге сумку с деньгами.

— Опасно вечером ходить одной, — улыбнулся он, поравнявшись с ней.

— Ты меня специально преследуешь?

— Ага, — улыбка стала ещё шире. — Хочу ещё немного насладиться твоим обществом. Ты не торопись так, — он ухватил её за локоть.

— Не трогай меня! — резко вырвалась она.

Они шли молча пару минут. Юля сама удивлялась, почему она так себя повела. Что, собственно, такого он сделал? Он не такой, как те парни, которые окружали её каждодневно. Он старше и опытнее. Те либо мнутся и краснеют, либо слишком пошлят. Он просто естественен и раскован. Но при этом словно бы ничего и не ждёт. Он такой открытый, добрый, беззаботный и лёгкий, как дуновение свежего ветерка в душной комнате.

На аллею, освещённую двумя рядами стилизованных под старину фонарей, ложился штриховой узор теней от крон деревьев. Фонари светили каким-то мистическим светом, делая всё вокруг необыкновенным, волшебным. Как те, что освещали путь Золушке, когда она ехала в карете на бал. Во всяком случае, так Юле казалось в эту минуту. Деревья представлялись спящими заколдованными принцессами, ожидавшими в сонном оцепенении, когда принц придёт и разбудит их поцелуем, и они расцветут буйной, бесстыдной, сознающей своё превосходство красотой.

— Как здесь красиво, — сказала неожиданно для себя Юля.

— Да, и особенно, когда никого нет. Так тихо, спокойно… Красота — это единственное, что придаёт жизни смысл. Об этом писали Достоевский и Руссо. Так ты в одном классе с Ромой и Оксаной учишься?

— Да. К сожалению.

— Почему «к сожалению»? Впрочем, согласен, они те ещё черти. Королёва много о себе воображает, а Егоров закончит дни в кутузке.

— Как с языка снял. А ты где учишься?

— Грызу гранит науки на втором курсе философского.

— Ты такой умный?

— Да ерунда, на каждого мудреца довольно простоты, — он махнул рукой. — Я мог бы оказаться где угодно. Не люблю сковывать себя рамками, условностями.

Они дошли до Площади Победы. В дальнем её конце зиял слепыми тёмными окнами художественный музей. Справа через дорогу надменно высилось здание мэрии. Слева белел Воскресенский собор. Хотя площадь, парк и окрестности считались «центром города», на самом деле они располагались ближе к северо-западной окраине.

Юля и Антон подошли к фонтану. На дне в свете фонарей поблёскивали монетки.

— Давай бросим и мы, — предложил он. — На счастье.

Он достал из внутреннего кармана куртки два медяка, один дал ей.

— Ну, на счёт три…Раз, два, три!

Они синхронно бросили монетки.

— Готово, — улыбнулся он.

Она улыбнулась в ответ, слегка неуверенно:

— Разве этим можно подкупить Фортуну?

— Кто знает? Она дама своенравная. Вот в Риме есть знаменитый фонтан Треви, туда туристы за год набрасывают мелочи на миллион долларов.

— Ничего себе. И кому это всё достаётся?

— Кажется, монеты собирают священники и отдают бедным.

Юля поёжилась от дуновения ветерка.

— В одиннадцать резко холодает, — заметил Антон. — И ещё не лето. Ты слишком легко одета. Накинь мою куртку.

Он стянул джинсовку с плеч и подал ей.

— А ты?

— Да я парень горячий, аж кровь в жилах кипит. За меня не беспокойся.

Она приняла куртку из его рук, накинула на свои хрупкие плечики и укуталась. Плотная ткань ещё хранила его тепло. Ей стало спокойно и уютно. Ветер снова качнул ветку, и фонарь словно подмигнул ей. Она вспомнила, что всегда хотела подойти к деревьям и прикоснуться ствола рукой. Но не решалась — словно невидимая преграда отделяла её от окружающего мира. Она была чужой на празднике жизни и часто не решалась сделать и многое другое. Например, зайти в переполненное кафе. Она не выносила пристального внимания, взглядов, обращённых на неё… хотя на самом деле никто её и не замечал, словно она была призраком. Казалось, если она не уступит пешеходу дорогу, он пройдёт сквозь неё. Но сейчас ей стало легко, тепло физически и душевно. Она словно слилась с окружающим, резонировала с миром — словно кто-то подтянул заботливыми и умелыми руками колки на расстроенных струнах. Она почувствовала себя нормальной, необходимой частью единого гармоничного целого, и это было восхитительное ощущение. Раньше мир представлялся ей полным опасностей — как бассейн, в котором плавают крокодилы. Антон, его горячее, переполненное энергией, идеями, чувствами и намерениями тело, было надёжной преградой от любых угроз.

— Кстати, в том фонтане сбоку есть ещё так называемые «трубочки влюблённых» — припомнил он. — Если выпить воды из них, пара никогда не расстанется. Тебе куда дальше?

Она назвала улицу.

— А мне совсем в другую сторону. Ну ладно, провожу, раз вызвался. А то темнота, Луна, оборотни…

— Только не доходи со мной прямо до дома. А то мама увидит и…

— Всё настолько серьёзно? — он присвистнул. — Ладно, о маме не беспокойся. Если что, возьмём обаянием.

Они пошли по брусчатке, прислушиваясь к звуку своих шагов, гулко, в унисон отдававшихся в вечерней тишине. В какой-то момент Юля сама не заметила, как обвила его руку своей.

4

Эдик и Оксана шли по прогулочной дорожке, тянувшейся вдоль реки. Вода мерно плескалась о берег. Справа величественно и смиренно возвышался, поблёскивая в полумраке золочёными куполами, Воскресенский собор. На левом берегу разгоняли сумрак электрические гирлянды над аллеей с разноцветными торговыми палатками. За ними зазывно сверкали вывески торгового центра «Мажор», кафе, магазинов, ресторанчиков. Это было излюбленное место влюблённых парочек и оживлялось оно как раз по вечерам. Фонари, деревья, прогуливающиеся в обнимку юноши и девушки, мигающие неоновые вывески — всё отражалось в широкой, лоснящейся глади реки.

Эдик чувствовал непривычное воодушевление. Все его чувства обострились. Он жадно вдыхал напоенный весенними душистыми ароматами воздух. Оксана шла рядом, держась за его руку, прижимаясь к нему мягким боком и полной тёплой грудью. От неё слегка тянуло спиртным. Сейчас ему это странным образом нравилось. До сих пор ему редко удавалось чувствовать близость женского тела. Как-то приятель вытащил его в «Пирамиду», и привлекательная дама в возрасте пригласила его на танец. Он не сумел «воспользоваться ситуацией». Он вообще имел смутное представление, как ими «пользуются». Он произнёс пару стандартных реплик и задал пару банальных вопросов, в целом был скован и зажат. Дама села на своё место и больше не подходила. Вот и сейчас он лихорадочно искал тему для начала светской беседы. Но все казались ему какими-то глупыми.

— Чего молчишь? — сказала наконец Оксана. — Не знаешь, что сказать, спроси что-нибудь.

— Ты правда встречаешься с Князевым?

Она усмехнулась.

— Тебя это так интересует? Может да, а может и нет.

— Он тебе в отцы годится. Что ты в нём нашла?

— У него тачка крутая, и не одна. Чем не повод?

— Тебе никогда не хотелось чего-то серьёзного, настоящего?

— А это, по-твоему, не серьёзно и не по-настоящему?

— По-моему, да.

— Ты слишком всё усложняешь. С другой стороны — не стоит относиться к жизни слишком серьёзно. Идти по жизни надо легко. Вот ты всегда такой серьёзный… тебя никогда нигде не видно. Целый день сидишь с книгами?

— Иногда я даже засыпаю с книгой. Да я и сам пишу…вернее, пытаюсь.

— Правда? А что ты пишешь?

— Да так, рассказы. Просто подражаю тем, кто произвёл на меня впечатление. Сейчас я пытаюсь сделать что-то в духе Стивена Кинга. Только ты пока не говори никому об этом.

— Почему? — она удивлённо приподняла брови.

— Это всё равно что давать пробовать блюдо, которое не готово. Я не волшебник, а только учусь. Я ещё не имею права заявлять об этом на весь мир.

— Хорошо, — улыбнулась Оксана — Это будет наш секрет. Надеюсь, ты напишешь что-нибудь вроде «Игры престолов».

— Ты читала?

— Нет, но сериал смотрела.

— И кто твой любимый персонаж?

— Серсея, конечно.

Они дошли до Воскресенского моста. Ему нужно было направо, ей — на мост, налево.

— Ну, что теперь? — она остановилась, с вопросительной улыбкой смотря на него.

— Доведу тебя до дома, раз вызвался.

— Ты мой герой!

Они поговорили ещё о том о сём. Её близость, аромат её духов, её улыбка и глубокий взгляд прямо в глаза опьянили его и развязали ему язык. Хотя ему не очень-то нравился материнский, покровительственный тон, который она взяла c ним. Сойдя с моста, они повернули направо и пересекли небольшой сквер. Дальше, за Московской улицей, начинался район красивых старинных домов. Некоторые были сталинской или вовсе дореволюционной постройки. Оксанина жёлтая двухэтажка стояла почти на самой окраине, здесь уже тянуло сыростью с реки (вскоре после Воскресенского моста Волга плавно изгибалась влево). И вообще Эдика неприятно поразила унылость обстановки: осыпающаяся штукатурка, чахлые клумбы, половина фонарей слепые, выбоины в асфальте. Казалось, городская служба по благоустройству сюда не заглядывала лет сто, а то и двести. Оксана и впрямь могла без сопровождения споткнуться и полететь вперёд носом, так что он правильно пошёл её проводить. Он был рад продлить минуты общения с ней. Было наслаждением смотреть на её лицо так близко, заглядывать в казавшиеся тёмными, бездонными колодцами глаза, с вспыхивавшими в глубине искорками, в которых была, казалось, скрыта какая-то тайна. Они встали под фонарём рядом с её подъездом.

Конец ознакомительного фрагмента.