Письма к Людвигу и Софье

Юрий Торин, 2022

Данная эпистолярная повесть отнесена автором к жанру колониальный роман, и, одновременно, к стилю имперский дореволюционный стимпанк, и является прямым хронологическим продолжением документальной автобиографической повести «Дневник инженера Силúцкого». По форме является собранием новелл.Действие происходит в альтернативном прошлом около 1902-1903 года на юго-западной оконечности побережья Таманского полуострова у Керченского пролива, между Чёрным и Азовским морями.

Письмо 1

Здравствуй, мой дорогой Людвиг! Не удивляйся, что я вдруг пишу тебе письмо, но я так долго не видел тебя, дружище, и кроме тебя никто не выслушает меня так внимательно и так молчаливо.

Здоров ли ты в эту жару? Грызёшь ли по-прежнему огуречные кольца и листы капусты? Дай-то Бог!

Мог ли я знать наперёд, что мне суждено будет снова приехать по службе в тот самый Таманский гарнизон, из которого я прошлой зимою под конец декабря ретировался с такой быстротою, будто за мной гнались неотвратимые Всадники Апокалипсиса?

Но всё по порядку. Началась эта история в конце апреля, на одной из улочек Ростова-на-Дону, на Малой Садовой. Было по-весеннему солнечно. Пробегая мимо ворот, я налетел на дюжего мужчину в белом, с папиросою в пальцах и в дорогой белоснежной шляпе.

— Ёбышки-воробушки! — рявкнул Константúнос (а это оказался именно он), — Станúслав, чёрт Таманский, совсем по сторонам не смотришь!

Мы обнялúсь и от души поздоровались.

Благоухающий Константúнос, окружённый клубами папиросного дыма, повёл меня в ресторан на Малой Садовой и пожелал знать последние новости:

— Где бы ещё встретились! Вот так да! Какими судьбáми, Станúслав?

Ты меня слушаешь, Людвиг?

Ну так вот, шляпа белоснежная висит на крючке, блестит бритая загорелая голова, глаз прищурен хитрó, я рассказываю, так мол и так, а здоровяк в ответ только смеётся и налегает на свиные рульки с острым перцем:

— Самое главное — ты на службе! А на этих старых фармазонов не обращай внимания! Аншеф всегда такой был, Фурия — так она вся из себя бухгалтер,

Графиня — ягá малахóльная, Хуан Мадера — высокомерный астеник!

Константúнос употребил к Мадере словцо посочнее, но не может же бумага всё вытерпеть! А он знай, на рульки с пивом налегает!

Есть за мной, Людвиг, манера одна: за что ни возьмусь — так непременно надобно быть святее Папы Римского. Халтурить не могу, и чужой халтуры не терплю. Ну а под началом Его Превосходительства, сам знаешь, какова святость. Какая святость, такие и святые, со свиным рылом. В калашный-то ряд.

Штопор купил на блошином рынке. На кой чёрт он мне?