Мигранты. Бизнес-леди

Юрий Темирбулат-Самойлов, 2013

Молодая незамужняя волжанка Клара Горынычева, словно бы в противовес столь мало располагающей к лирике фамилии, не слишком осмотрительно подаренной ей бесхитростными родителями, слыла в определённых кругах своего любимого города химиков и атомщиков женщиной что надо. И ни один из целого сонма благополучных материально мужчин (иным, знать, не судьба), коим повезло иметь с нею хоть в малейшей степени интимное знакомство, не кривил душой, щедро вознаграждая каждый выпавший на его долю акт проявления женских талантов Клары.Сделаем на этой стороне дела специальный акцент: речь идёт о воздаянии должного именно женским, в прямом понимании, качествам. Природа не поскупилась по данному адресу и проявила величайшую щедрость, вложив предназначенную для бесконечной любви душу в миг очередной её реинкарнации ровно за четверть века до начала третьего тысячелетия новой эры в оболочку на редкость правильно сложенного, без единого видимого изъяна, что случается на нашей планете не каждый день, тела.

Молодая незамужняя волжанка Клара Горынычева, словно бы в противовес столь мало располагающей к лирике фамилии, не слишком осмотрительно подаренной ей бесхитростными родителями, слыла в определённых кругах своего любимого города химиков и атомщиков женщиной что надо. Или, как говорят православные — от Бога. И ни один из целого сонма благополучных материально мужчин (иным, знать, не судьба), коим повезло иметь с нею хоть в малейшей степени интимное знакомство, не кривил душой, щедро вознаграждая каждый выпавший на его долю акт проявления женских талантов Клары не только восторженными эпитетами, но и полной мерой своих финансовых возможностей.

Сделаем на этой стороне дела специальный акцент: речь идёт о воздаянии должного именно женским, в прямом понимании, качествам. Им, и только им. Природа не поскупилась по данному адресу и проявила величайшую щедрость, вложив предназначенную для бесконечной любви душу в миг очередной её реинкарнации ровно за четверть века до начала третьего тысячелетия новой эры в оболочку на редкость правильно сложенного, без единого видимого изъяна, что случается на нашей планете не каждый день, тела.

Что же до остального-прочего… Закон всеобщего равновесия, увы, или, наверное, ближе к истине будет определение — к счастью, никогда и никем не отменялся. Потому как никто не в силах этого сделать. Есть вещи незыблемые, вечные. Творец мудр и… справедлив. Ведь создай он идеальные, безупречные не только внешне, а и во всех без исключения других отношениях существа хотя бы малой численностью, те рано или поздно сочтут своё превосходство над окружающим большинством за должное, возомнят себя законно высшими по отношению к этому большинству — ежели не богами, то полубогами как минимум. И даже если исключить агрессивность с их стороны, предполагающую что-нибудь вроде захвата власти, всё равно не найдёте у этих «полубогов» ни малейших побудительных мотивов к какому-то духовному, интеллектуальному и физиологическому прогрессу: дальше расти им, абсолютно идеальным, просто-напросто некуда. А значит, все они заведомо обречены на праздность души, ума и тела с логически неизбежным результатом — более или менее скорой деградацией.

Это, что касается так называемого элитарного меньшинства. Для несовершенной же общей массы народонаселения деградация элиты была бы убийственным примером полнейшей безнадёжности: какой же смысл напрягаться, выпрыгивать из себя и рваться куда-то ввысь в потугах сделаться лучше чем ты есть, если исход в итоге в любом случае один, вот он — обратно вниз…

Ну, а о таком идеальном, казалось бы, варианте, когда не только отмеченное перстом судьбы меньшинство, а все-все-все до единого земляне, априори и абсолютно даром ухватив от природы максимум возможного, вдруг взяли, да родились равно прекрасными… как на подбор — божественно красивы, одинаково здоровы и сильны, одинаково гениальны в науках и искусствах… справедливы, благородны и бескорыстны во всех своих помыслах… даже рассуждать нелепо, да и неинтересно. Нет зла, всеобщее добро торжествует и становится естественным как воздух, а значит и неощутимым, не бросающимся в глаза состоянием общества. Естественные же, за просто так получаемые блага, такова уж натура человеческая, не ценятся… стимулы исчезают сами по себе. Для всех сразу.

Так что, природа-умница права. Одаривая индивида при его появлении

на свет божий какими-то достоинствами, не забывает она и о спасительных недостатках. Обязательно чего-то да недодаст, оставляя резерв для развития, стремления к совершенству. Причём, согласно тому же вселенскому закону равновесия, чем более высокими способностями личность одарена, да ещё на уровне талантливости и гениальности, тем в большей степени она альтернативно обделяется в чём-то другом, и тем самым каждому из нас даётся тот самый стимул для поиска в течение этой жизни путей к гармонии и достижения её…

Любвеобильную Клару, нелишне было бы добавить, небо осчастливило не только внешностью, воистину неотразимой. Помимо присовокупленного сюда же ещё и внутреннего, так притягательного женственного обаяния, владела она немалым рядом вроде бы простеньких, даже в чём-то на первый взгляд наивных, чуть ли не по детски трогательных хитростей и уловок, но на самом деле довольно тонких и весьма действенных приёмов обольщения, делающих общение представителей противоположного пола с нею, особенно наедине в её небольшой уютной квартирке, лёгким и приятным, в полном смысле — общением-отдыхом, когда напрочь забываются повседневные проблемы и неурядицы, заботы, тяготы. Даже трезвые из трезвых в обыденной жизни мужчины, очутившись на этой территории любви, входили, согласно профессиональной терминологии работников упразднённой в новой демократической России системы медицинских вытрезвителей, в крайнюю, асоциальную степень опьянения, сопровождающуюся безнадёжным выпадением из реальности с последующим так же крайне иллюзорным восприятием действительности, стоило им, поддавшись соблазну (не поддаться которому здесь не сумел пока что ни один), употребить чего-нибудь горячительного и «в продолжение банкета» испытать счастье живого соприкосновения с дразняще-обворожительным телом Клары.

Да и поди-ка, не опьяней и не выпади, если даже такое нехитрое вроде бы дело, как, например, подача закусок к выпивке в ходе «живого общения» за неизменно красиво, на всегда свежих скатертях сервированным Клариным столом, с обязательными романтическими подругами любовных вечерних трапез — горящими свечами, легко, без тени напряжённости и намёка на искусственность превращалось ею в подобие сказки: радовали они гостя всякий раз и видом чрезвычайно аппетитным, и вкусностью удивительной. И, обратите внимание, приготовляемы были эти яства не всегда из закупленных специально к «мероприятию» продуктовых изысков — случалось Кларе сотворять недурные оригинальные меню и просто из того что под руку подвернулось. Умела она буквально из ничего, из «никакого» набора компонентов сноровисто и непринуждённо, между делом, не отрываясь от разговора с собеседником-гостем, создать нечто. Готовила же она так отменно не столько потому, что кто-то её этому специально обучал, сколько, вероятно, в результате генетической принадлежности к старинной династии кулинаров — почти все родные, двоюродные, троюродные тёти и дяди, бабушки и дедушки, многие другие старшие сородичи Клары по материнской линии (имя самой матери, впрочем, в этом списке не замечено) служили в разные времена и разных странах поварами у высокопоставленных персон, включая государственных деятелей высших рангов, в том числе и особ царских кровей. И, чем справедливо гордилась всегда династия, не числилось в её славной трудовой истории ни единого нарекания на непрофессионализм. В активе — только благодарности.

А, ведь, давно замечено: среди земных мужчин всех степеней благосостояния, уровней образования и культуры вряд ли найдётся много таких, кто отказался бы хорошо поесть под спиртное! Здоровых мужчин, разумеется…

Ещё Клара, обладая природной пластичностью тела, чувством ритма и неплохим музыкальным слухом, хорошо танцевала. Сносно, совершенно безболезненно для ушных перепонок окружающих, пела. Умела вязать симпатичные шерстяные шарфики, шапочки, кофточки и прочую всячину, вышивала крестиком и гладью, ловко кроила и шила нехитрые, но радующие глаз премилые предметы и наборы некрупных компонентов постельного, ванно-банного белья и тому подобных домашних мелочей.

Довольно грациозно каталась она на коньках, что на фигуристских или беговых по льду, что по асфальту на роликовых, не менее грациозно могла проскакать верхом на осёдланной лошади, и даже за рулём скоростного мотоцикла, бывало, рисковала промчаться. Ну, вдобавок, ко всем прочим очевидным плюсам, и в воде плавала как рыбка, и, демонстрируя гимнастическую небесталанность, кое-какие акробатические сальто-мортале выдавала не хуже заправских цирковых артистов… всех положительных умений не счесть.

Но лучше всего, пожалуй, эта приятная особа владела искусством правдоподобно поприбедняться-поплакаться, вызвать к себе сочувствие, желание помочь в первую очередь — ну конечно! — деньжатами… А вызвав — для окончательного «захвата очередного спонсора в плен» мастерски, с высочайшим удовольствием для него и, по возможности, как можно большим для себя собой, ублажить похотливую мужскую плоть. Настольной её книгой-самоучителем в данном мастерстве был роман знаменитого американского писателя Сидни Шелдона «Незнакомец в зеркале», из богатого опыта героини которого, пытавшейся сделать карьеру голливудской киноактрисы наиболее, на её взгляд, доступным при недостаточной творческой одарённости путём — через добываемые посредством интимных услуг протеже, день за днём прилежно извлекала Клара частицы познаний, незамедлительно перерабатываемые ею в стабильно упрочняющиеся навыки «дарения полезным людям радости». И с каждой такой творчески-трудовой ночью всё более сноровисто предоставляла талантливая самоучка нужным мужчинам такие ласки, в апофеозе которых все они, вплоть до избалованных ловеласов, теряли контроль над происходящим — словно только что расставшиеся с собственным целомудрием дебютанты-новички стонали, завывали, взвизгивали, а то и кричали благим матом от избытка чувств. А потом, в порыве любви и благодарности, чаще всего не совсем ещё придя в себя, щедро раскошеливались на соответствующие подарки, принимаемые Кларою с подобающей скромностью: «Ой, сумасшедший, стоит ли… такие

траты!..»

***

Однако же, однако же… при всём при том, при всём при том… на этом, почему-то, как правило, и заканчивалось. Заканчивалось, может быть, не сразу и не совсем — большая часть партнёров при случае была очень не прочь повторить подобное рандеву. Но… повторив, и в очередной раз, по возможности щедро одарив материально — все как один исчезали с однообразным же, как правило, объяснением: «по неотложным делам». Порой надолго. Ведь встречалась Клара если не со стремительно богатеющими ныне руководителями различных ведомств, величаемыми теперь, в отличие от советских времён не смехотворно-лицемерным «слуги народа», а по их исконному сущностному названию госчиновниками, то только с представителями бурно развивающегося в перерождающейся на глазах стране частного предпринимательства, и ни в коем случае не рядовыми, а предпочтительно с первыми лицами, и только процветающих коммерческих предприятий. А народец сей, в большинстве своём не юного возраста, в том же большинстве не только страдает типичной для этого рода деятельности хронической занятостью, но ещё и обременён семьёй. Потому и рандеву эти происходили в основном во время рабочих командировок того или иного стратега финансово-экономического фронта в город Клары, стремительному сближению с которой в немалой степени способствовало трудовое поприще самой Клары — служила она, не имея никакого специального образования, рядовой гостиничной горничной. А если «простая» горничная хороша собой, обаятельна и общительна, да умеет ладить со своим начальством, благодаря чему всегда осведомлена о профессиональной принадлежности постояльцев, снимающих люксовые номера, то это, простите, господа командировочные «буратинки»-распутники, ловушка для вас куда как распространённая при всей её примитивной банальности.

Клара не страдала предрассудками, ей чужды были переживания и угрызнения вроде «на чужом горе счастья не построишь», она без малейшего зазрения увела бы любого из своих подобных ухажёров из его семьи и женила на себе. А замуж вот ни один не звал. Почему? Ведь каждому из этих негодяев так нравилось досуговое времяпрепровождение с нею! Все до единого в восторге от полученного за ночь клялись в вечной любви. Все звали провести очередной отпуск где-нибудь «на югах» только вместе. Дарили такие подарки, какие жёнам в жизни бы не додумались… Но, как только она заводила речь о серьёзном, начиналось, как говорится, неспортивное поведение предполагаемого жениха — мычание, блеяние о каких-то уважительных причинах, мешающих расторгнуть существующий брак. Чего только не придумывали, слушать тошно. То, мол, жена больная, и негоже её сейчас в таком состоянии оставлять, то — ребёнок инвалид, и бесчеловечно было бы лишать его повседневного отцовского внимания-общения как минимум до совершеннолетия, то — горячо любимая тёща при смерти… Кто-то вдруг страстным политиком оказывался — в депутаты или в мэры-губернаторы баллотироваться навострялся и нельзя ему, дескать, сходить «по аморалке» с дистанции в предвыборном марафоне, в который огромная и влиятельная команда единомышленников и спонсоров вложила столько сил, средств и надежд… Клара то изощрялась при встречах в фантастических по своей изобретательности ласках, то устраивала душераздирающие истерики вплоть до имитации попыток суицида, то, оставшись после очередного такого неудачного разговора на какое-то время одна, терзалась и злилась, готовая кусать сама себя подобно брошенной в огонь змее в тщетных стараниях придумать своим недостаточно искушённым в такого рода делах умом что-то неординарное, пробовала интриговать, но… предложений о замужестве так и не поступало. И в конце концов, разочаровавшись, приняла решение начать цинично, отбросив всякие глупые планы соединения судеб, использовать презренную породу заевшихся прелюбодеев исключительно в своих меркантильных целях. Жёстко и безжалостно. О том, что бывают на свете другие породы мужчин — умные, добрые и сильные независимо от толщины кошелька, ей на данном этапе жизни в голову не приходило.

Правда, однажды она «спотыкнулась», независимо от своей воли и скорректированного в пользу практичного цинизма мировоззрения влюбившись в скромного нравом, неброского внешне, вдрызг обанкротившегося предпринимателя средней руки, отдавшего ей, возлюбленной Кларе, все до копейки одолженные где-то под кабальные проценты деньги, предназначенные для спасения гибнущего бизнеса. Но, поскольку теперь, без этих денег, шансов на спасение у горемыки не оставалось, пришлось, с разрывающимся от жалости сердцем, бросить его. Старательно позабыв при этом, что ради Клары чудак успел ещё и скоропалительно расстаться со своей женой и детьми, что поначалу Клару умилило и чуть было не вдохновило на глупость — пойти под венец с неудачником. Слава те, вовремя одумалась… Однако, забыть бесполезного теперь парня, выкинуть его из головы не получилось. Как наваждение, он то стоял перед её глазами, то куда-то исчезал и звал, тянул как магнит, к себе. И чем дальше, тем сильнее ей хотелось быть с ним, обниматься, целоваться, совокупляться круглосуточно. Но… непреодолимое препятствие стояло между влюблёнными — у него, несчастного, как мы знаем, не было теперь денег…

При последующих «интимно-деловых» близостях с мужчинами она, вся в слезах, крепко зажмуривалась и изо всех сил призывала его образ, представляла его на месте нынешнего партнёра. Партнёров, думавших, что женщина плачет от счастья единения именно с ними, такие горючие слёзы возбуждали несказанно, и они так же несказанно оскорблялись, когда она в полузабытьи называла их всех без разбору «родненькими Серёженьками». Обиды таковые Клару трогали мало — ни один из новых бизнес-любовников не давал ей того чувственного удовлетворения, что она успела испытать с Сергеем… А так хотелось! Забыть, забыться… Не получалось, даже когда пришлось для пользы дела пойти, что называется, вразнос — каждую ночь новый «жених». Это доводило её до психоза, и чем дальше, тем больше. Наконец Клара не выдержала и прямо, откровенно всё рассказав, попросила одного из самых интересных за последнее время этого рода женихов — некоего начинающего «долларового» миллионера Эдика сделать так, чтобы проклятущее наваждение исчезло. Тот, проникшись, постарался… И Клара «спотыкнулась» опять… Жизнь круто изменилась. Круто настолько, что испугалась кудесница любви не на шутку. И испугалась, надо сказать, не зря. События перестали подчиняться ей даже в такой малости, как выбор на ночь очередного «объекта с раскруткой на посильные траты». Теперь из всей армии соискателей её близости Клара изнывающими от вожделения телом и душой хотела в постель только одного человека — теперь уже, конечно, не Серёжку-неудачника, а быстро поднимающегося к бизнес-олимпу Эдика.

***

И опять — но… Этот относительно молодой человек так же, как и все предыдущие спонсоры Клары, был женат, имел детей и, судя по некоторым стандартным ужимкам-отговоркам в отдельные моменты взаимоотношений с нею, тоже вряд ли планировал покинуть семью даже ради такой умопомрачительной любовницы. Клара была на грани сумасшествия и от страсти, и, в то же время, от гнетущего чувства бессилия получить, наконец, своё от жизни. Понятие «мужчина» отныне сосредоточилось в её сознании в едином образе, таком желанном и, — ну почему же, Господи?! — недостижимом для заполучения в собственность. Она готова была пойти на что угодно ради слияния её и его жизней в одно целое, отбросить как можно дальше все свои новые суровые психологические установки относительно представителей гадкого мужского пола. Грезила днём, бредила ночами, сделалась, неизвестно, правда, надолго ли, но безоговорочно недоступной как предмет удовлетворения похоти и для бывших, и для «текущих», то есть имеющихся на сегодня, а заодно и для потенциальных, пока только

домогающихся её внимания ухажёров-благодетелей, резко повернув своё повседневное бытие в иную колею — тихую, даже богобоязненную.

Гостиничные подруги-сослуживицы недоумевали — что это с нашей Кларкой стряслось такое… Уж не в монахини ли наладилась? В церковь взялась ходить, веселиться на совместных хмельных пирушках перестала. Странно… Пытались как-то отвлечь её от этой «дури».

Но им-то хорошо, они все замужем. Большей частью — за более-менее высоко оплачиваемыми, как причастными к химической промышленности или атомной энергетике, специалистами. Пусть, в результате этой же причастности почти поголовно ослабленными в цветущем ещё возрасте по основной мужской функции, но тем не менее, успевшими своевременно воспроизвести потомство уважающими себя главами семейств. И, даже если подружки эти не меньше самой Клары развлекаются со скучающими по вечерам в гостиничных номерах «гостями города» — в чём тут, и чей грех? Во-первых, развлекалово это — чисто из-за недодаваемого им мужьями законного физиологически-интимного удовольствия. А во-вторых — для элементарного поддержания телесного и психологического здоровья в пользу той же семейной стабильности при неплохой «атомно-химической» зарплате мужей, да малой, что поделаешь, их сегодняшней способности к эротическому удовлетворению женщины. Да-а, им, везушкам-хохотушкам, весело…

А Кларе вот — не очень. Ей тоже, как ни прикрывайся громкими лозунгами эмансипированных свобод, а охота всё же судьбу свою женскую устроить, пока молода и здорова. И, желательно — побогаче да поинтереснее, да чтобы стабильно и надёжно. Конечно, не абы с кем, поскольку не все богатые и надёжные приятны как самцы, а вот хотя бы, например, с этим… самым-самым близким с некоторых пор сердцу, и… чужим пока юридически-формально, семейным-неразведённым. Эдуард Эдуардович — даже имя не менее замечательное, чем остальные достоинства. Вот и помогли бы, подруженьки милые, советом и действием, завлечь-заголубить строптивого в свадебные сети-кружева, сплести которые в одиночку у Клары никак не получалось. А просто, жалеючи, ахать и охать — дело, девушки, нехитрое…

***

Тут позволим себе не согласиться с не совсем, на наш взгляд, справедливыми стенаниями удручённой Клары, изображающей всех без исключения своих приятельниц пассивными «ахалками и охалками», не принимающими никакого практического участия в нескладывающейся судьбе первой гостиничной красавицы. Кое-кто и откликнулся, и в числе первых — портье по имени Ирина, сыгравшая решающую роль в наставлении заблудшей горничной на путь истинный. При этом не просто бескорыстно как настоящий друг, а ещё и кое чем рискнув, например — непредсказуемой по масштабам частью собственного теневого бизнеса. А это уже само по себе незаурядно.

— Кларк, золотце моё, — смакуя дорогой алкогольный коктейль и затягиваясь длинной тонкой сигаретой с ментоловым ароматом за столиком гостиничного ресторана в одну из выкраиваемых в ходе рабочей смены пауз отдохновения, лениво разглагольствовала благополучная холёная Ирина. — Заруби раз и навсегда на своём симпатичненьком носике: все мужики — козлы. Рогатые и бездушные. Да, да, не спорь, все без исключения. И мои, и твои, и танькины-манькины, и наши русские, и ихние нерусские, все!

— Ириш, я с тобой, конечно, в общем согласна. Но, ведь бывают же иногда… Серёженька вот, мой несчастливый женишок, например.

— Проснись, красавица, и не обольщайся некоторыми случайными, раз в сто лет попадающимися несуразностями, диковинными исключениями из общих законов природы. В целом же, если и бывают изредка эти рогоносцы не совсем законченными козлами, так только где-то там, в беднейших слоях населения. Но это обойдённые судьбой безденежные особи, которые нам с тобой неинтересны по определению, а потому и рассмотрению не подлежат. Речь идёт о му-жи-ках! С день-га-ми! А вот они-то и есть те самые

бездушные…

— Круг какой-то… И что, никакого просвета?

— Душа моя! Согласно теории оптимистического идеализма, просвет, даже в самой безнадёжной, казалось бы, ситуации, даже для самого хронически невезучего человека, есть всегда.

— А глядя на практику фактического материализма, если выражаться в этом заумном духе, все вы, подруги мои любимые, пристроены, все при деле,

при законных или хотя бы полузаконных, но постоянных мужчинах-защитниках, а я одна как не пришей… рукав. Можно сказать, наизнанку перед этими рогатыми, как ты говоришь, и бездушными выворачивалась столько раз и столько времени… а толку?

— Совсем без толку ничего не бывает на свете. Тобой приобретён бесценный опыт, который теперь остаётся только правильно употребить. Не без корректив, конечно, которые давай, сейчас и обсудим. Ну, за «нет худа без добра»?

— За «нет худа без добра», Ирка… — притронулась губами к своему бокалу Клара.

— Итак, моя радость, — продолжала Ирина с мудрым видом свою просветительскую-воспитательскую миссию, — ты капитально запала на одного тут делового в корень красавчика Эдика, который зачастил к нам сюда в командировки явно по твою душу.

— Ты уверена? Ну, что именно по мою душу…

— Детонька! У меня глаз намётанный на такие дела. Да и вся гостиница давно об этом судачит. Шила в мешке не утаишь.

— Хорошо, допустим. Я ли на него запала, он ли запал мне в душу, но, спорить не буду, есть грех. А вот насчёт причины, почему именно зачастил… Судя по его уклончивости в разговорах о будущем, притворству, будто не понимает, чего от него ждут по большому счёту — не знаю, утверждать что-либо трудно. Мало ли какие вопросы по бизнесу могли возникнуть. Да и…

— Что «и»? Не зовёт срочно-немедленно в жёны? Да никуда он,

сизокрылый, не денется, времечко приспеет — засуетится как миленький. А чтобы пришёл этот день победы поскорее, придётся тебе, прекрасная моя, как можно глубже вникнуть в суть некоторых правил, святых заповедей, без соблюдения которых нам, порядочным современным женщинам — никуда.

— Ох, Ирка, мне б твою натуру — неунывающую, не сомневающуюся, уверенную в себе.

— Ай, брось, Горынычева! Порой так наревёшься-наплачешься втихую от всех… потом соберёшься с духом, возьмёшь себя в руки и продолжаешь делать свою судьбу назло недругам-завистникам, с улыбочкой и кристально ясным взором, с честнейшим выражением глаз и безупречным — предельно вежливым и внимательным обхождением с клиентурой что по основной, официальной работе, что по формально внерабочему, а фактически главному финансовому бизнесу, да и по нашему с тобой ночному хобби. А ведь иногда такие мрази подворачиваются, что убила б на месте, и рука бы не дрогнула… кабы тюрьмы не боялась ещё больше, чем сумы.

— Никогда бы не подумала, что ты тоже способна на бабьи слёзы.

— Ладно, Кларка, лирическое отступление пора заканчивать, приступим-ка, давай, к обсуждению самой великой человеческой дилеммы, как у того шекспировского Гамлета, принца Датского — быть или не быть.

— Лучше, конечно, быть…

— Ну, а если быть, то как — вот в чём вопрос вопросов. Надеюсь, ты солидарна была, как и все мы в школьные годы, с прикованным к больничной койке Павкой Корчагиным¹, утверждавшим ещё на заре советской власти, что самое дорогое у человека — это жизнь, которая даётся всего один раз, и что прожить её нужно так, чтобы не было потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы, и так далее… И не слишком оспаривала тезис стервеца Онегина², провозгласившего вообще в позапрошлом веке: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей…» И…

— Стоп, стоп, Ирка! Давай, не всё сразу. Боюсь, мозгой моей скромной так много классики за один присест не упомнится во всех подробностях — сколько лет после школы прошло… Жизнь, я всегда признавала, даётся единожды, и прожить её, согласна полностью, лучше поприятнее. Но как мне, дурёхе, разобраться со вторым, онегинским моментом?

— А вот так и разобраться! Мы никто здесь, в гостинице нашей, как воспитанные люди, до сегодняшнего дня, вплоть до этого нашего с тобой разговора, не допускали ни малейшей бестактности, никоим образом не вмешивались в твою личную жизнь, но давно кое-что заприметили и, прости, конечно, поимев иногда, исключительно любопытства ради, близость с некоторыми твоими ухажёрами параллельно с тобой, наслышаны от них, козлов, почему ты, при всей твоей разносторонней приятности и при всех выдающихся женских способностях, не сделалась, в отличие от разных некоторых, даже гораздо менее одарённых твоих соперниц, ни для кого пока мечтою жизни номер один. Сказать? Не обидишься?

— Давай уж, если начала…

— Ты вот, говоришь, наизнанку перед ними, примитивными ненасытными животными, выворачивалась. А зачем сразу-то, с первых встреч, да наизнанку? Ведь это же мудрость веков — женщина должна как можно в большей степени и как можно дольше оставаться тайной для мужчины! Для желанного мужчины — особенно. В этом соль интриги, возбуждающей интерес к непознанному. Дозировано надо подавать себя. То есть, всегда оставлять про запас в своём арсенале что-нибудь такое, чего раньше не показывала. Как говорил кто-то из учёных, Павлов³, по моему — из-за стола лучше выходить с чувством лёгкого голода. Это главное условие, чтобы аппетит был всегда, чтобы не приходило ощущение пресыщенности. А ты, о-ба-ньки, и — нате вам, вот она я, вся ваша до капельки, без остатка! Чем удивлять будешь при дальнейших-то сеансах «любви до гроба»? Опять всё, с начала и до конца — то же самое, что и в первую случку? Запомни на всю свою оставшуюся бабью жизнь-жистянку: любое однообразие, даже в самом офигеннейшем удовольствии, ведёт к приеданию. Рано ли, поздно ли, но всегда. Это первое. Усекла?

— Да-а, ты, пожалуй, права… как это ни грустно.

— То-то… Далее, взять вот твой неоспоримый талант жалобщицы на несчастную женскую юдоль красивой, но скромной и бесхитростной молодой бабы. Он, этот хороший в целом талант, конечно, полезен и продуктивен до каких-то пределов. Но, в конечном итоге, ставит тебя в зависимое, унизительное положение. А ведь женщина — шедевр природы! Она куда более сложна и совершенна, чем её антипод-мужлан… взойдя при этом в процессе своей многовековой эволюции выше его на множество ступеней не только физиологически, но и психоэмоционально, во всех отношениях! Да и просто, если взглянуть, по чисто внешним параметрам, в любой части тела — от макушки до пяточек, она несравнимо прекрасней, чем это фольклорно осмеянное в пух и прах «чёрт-те что, и сбоку бантик», как в анекдотах того же армянского радио определяют голого мужчину в профиль! Она, многострадальная женщина, чище во всех смыслах и нравственнее, жертвеннее, если хочешь… она тоньше чувствует, духовнее воспринимает окружающий мир! Она… ну, в общем, правильнее рогатых тварей в штанах, с какой стороны ни погляди. И вопиющая несправедливость кроется в том, что по злой иронии судьбы такая презренная козлота, как современный, с трудом язык поворачивается сказать «мужчина», оказалась сильнее нас в единственном, но существенном — в физической мышечной силе, кулаки у них, увы, покрепче наших. Ну и, конечно… не можем мы пока что, как ни обидно, без этих ничтожеств элементарно размножаться, рожать себе подобных. А они, презренное козлиное племя, без малейшего зазрения, нагло и бессовестно таким перепавшим им ни за что ни про что, просто в подарок природным недоразумением пользуются!

— Ну, что ты, Ир, козлы, да козлы. Ведь, спим же мы с ними, иногда и с превеликим удовольствием, и угождать всячески при этом стараемся. И от мзды соответствующей не отказываемся, наоборот — вымогаем даже. Скажи, не так? Знать, и впрямь долюшка наша такая…

— Спим, конечно — не с волками же в постель… Да и дуры мы с тобой, что ли, лишать себя какого-никакого удовольствия и, главное, денег? Но, какая-такая долюшка? Окстись, дочь моя! Ты Атлантиду легендарную вспомни. Какие женщины-амазонки были! Каждая из них десяток как минимум плюгавцев-мужиков играючи за пояс заткнёт. А матриархат древний? Можно, можно и нужно вернуть нам первенство. Главное — голову не терять попусту, как ты вот в последнее время с этими Серёженьками да Эдиками, например.

— Не знаю, как насчёт «попусту», но коли уж случилось, то, что же в моём отдельно вынутом из общечеловеческой проблемы случае можно сделать?

— Перво-наперво, научись достойно ценить, уважать в себе личность. И любить себя, любимую, больше всего и всех на свете. А когда научишься — за тобой потянутся и остальные. Я имею в виду кобелей, допустимых по статусу и карману до твоего снисходительного внимания.

— Легко сказать…

— Да и сделать не так уж сложно. Ну, хотя бы, как я уже обратила твоё внимание — когда ты делишь ложе с очередным ублюдком… Никогда не позволяй себе расслабиться первой, контролируй ситуацию.

— А я и контролирую.

— Слабовато, знать, контролируешь, если приходится тебе, родная, больше просить, чем повелевать. Помнишь школьное мичуринское⁴ «нам нельзя ждать милостей от природы, взять их — наша задача»? Вот и оно-то! Мы с тобой должны брать и брать от жизни по максимуму, используя слабости наших постельных партнёров-оппонентов. Любую, даже маленькую твою ласку мужик должен не получать запросто, в любое время и в любом месте когда приспичило, полухалявно отделываясь потом мелкими денежно-барахольными подачками, а заслужить, словно медведь в цирке конфетку за сложный трюк. Зарабатывать эту ласку в каждом случае как в первый раз, выпрашивать как великую милость, вымаливать, как вымаливают верующие в трудные моменты какое-нибудь чудо у небес! Тогда и ценить будет. А что, кроме выдержки и хладнокровия, тебе здесь первое подспорье?

— Что?

— Ну, вот и подошли к главному. А за это стоит выпить отдельно.

— Ириш, я поняла уже, о чём ты. Поэтому предлагаю сам собою вызревший в ходе этого нашего разговора тост. За независимость!

— За материальную, моя способная умница, независимость…

— Но вряд ли я смогу когда-нибудь сравняться с тобой в этом деле.

— Не так страшен чёрт… Думаешь, вот я, сидящая сейчас перед тобой, без ложной скромности — не самая хилая во всех отношениях бизнес-вумэн⁵, всегда была обеспечена настолько же хорошо, как сейчас? Да ничего подобного! Бывали времена, — не так уж и давно, между прочим, — еды в доме не хватало, не говоря уж о модных шмотках и прочей мишуре. Но, решилась в какой-то момент — и вот результат…

— Нет, дорогая Иришенька, у меня не твоя голова и не твой норов, чтобы так подняться.

— Клара! Или ты навечно, во всяком случае до тех пор, пока не перестанешь что-то из себя представлять как самка, остаёшься бесправной содержанкой бесконечной череды случайных самцов с худо-бедно наполненной мошной, или… решаешься, и берёшь отныне свою судьбу в собственные руки, чтобы иметь шансы самой выбирать себе женихов, каких заблагорассудится — хоть в сожители на время, хоть в мужья для основательной семейной жизни, что опять же не мешает иметь сколько хочешь побочных любовников на любой вкус и цвет.

— Я готова пойти к тебе в ученицы, Ирка. Только, всё-таки, боязно чуток,

мандражик в пупке поигрывает… вдруг, да не потяну.

— Потянешь как миленькая! Слушай внимательно. Идёшь ты ко мне не только ученицей по чисто житейской науке, а и помощницей по бизнесу. Причём, в порядке редкого исключения — сразу не как наёмный работник, а как партнёр, хоть и на небольшой для начала процент от дохода. Это чтобы на необходимом минимуме подправить материальную сторону своей жизни, как важнейшую опору успеха в любых начинаниях. Но этот второй, «опорный», вопрос — разговор отдельный. А по первому, ученическому — пока в качестве подопытного кролика по мужской линии предлагаю взять хотя бы этого твоего несговорчивого Эдика. Прежде чем утереть ему нос своим круто взлетевшим благосостоянием, ты должна суметь спровоцировать резкое, до одури, повышение его интереса ко всей твоей жизни, а не только к кобелино-сучьей её стороне, как до этого. И простейший здесь путь — перестань быть доступной в этом плане для него лично и наглядно продемонстрируй свою видимую доступность для других.

— Но…

— Никаких «но»! Умение пробудить, когда надо, в интересующем тебя мужчине ревность — сильнейшее оружие женщины. Каждая из нас, если хочет чего-то добиться в жизни, должна быть по натуре хоть чуть, да артисткой. А если таковой не уродилась изначально, то — учиться, учиться и учиться, как говорил…

–…великий Ленин… ну, и так далее… чего-чего, но уж эту-то установку даже дебильные ученики в наших школах знали наизусть.

— Вот-вот. Ну, а если где-то и переборщишь в лицедействе, войдёшь в роль слишком глубоко и зафлиртуешь с понравившимся кадром по-настоящему — ничего страшного, пусть подопытный объект позлится, побушует-повоюет… как истинный влюблённый поотбивает тебя у соперника. Никакого тут вреда кроме пользы. А для реализации первого шага на этом ристалище приглашаю тебя съездить со мной и парой моих иногородних друзей-коммерсантов на недельку-другую на море. Краткие отпуска для тебя и меня я обеспечу, договорюсь с дирекцией гостиницы.

— Вот так сразу? И скоро?

— Да хоть послезавтра. По моим сведениям, твой Эдик как раз приезжает

в командировку. Пригласишь его в гости на заранее оговоренное между нами с тобой время. Подкараулим, когда он в предвкушении счастливого свидания, как всегда с полными руками подарков подойдёт к твоему дому, и… глядь, а из подъезда выходишь ты с дорожной сумкой, да в обнимку с одним из моих друзей, которого сама выберешь из них двоих для весёлого отдыха в Сочи. Прикинешься, будто бы не заметила Эдика, а начнёт приставать — сделаешь удивлённые глазки и, пожав невинно плечиками, небрежно так заявишь, что ты свободная женщина, а посему вольна общаться с кем считаешь нужным. Тут же — прыг в нашу машину и… адью, Эдичка, до скорых встреч! А я ещё подброшу уголька в топку, доверительно шепну ему на прощание, чтоб не волновался — ты, дескать, все полмесяца будешь в надёжных руках. Представляешь, во что превратится для него каждый день твоего отсутствия? Изведётся весь, гарантирую. И в результате дела ваши любовные изменятся к лучшему, войдут в более правильное русло, уже в твоих интересах.

— А если не растеряется Эдичка, и драку с нашими попутчиками затеет? Он ведь — мужичок тренированный, мастер каких-то там восточных мордобоев, и двоих холёных джентльменов с «пивными» животиками отмутузит только так.

— Есть, конечно, риск. Но, постараемся, чтобы такого не произошло, сработаем спектакль чётко и быстро. Думаю, всё-таки ошеломлён он будет настолько, что вряд ли сразу дёрнется, да ещё и с занятыми руками.

— Жестоко это как-то…

— Вот что, милая подруга, я уже тебе сказала, или — или… выбирай сама.

— Ну, допустим, выбрала. А что по второму, то есть по отдельному, как ты говоришь, вопросу?

— Вопросы бизнеса обсудим на отдыхе, по возвращении с которого займёшься, активно и усердно, подысканием для меня клиентов, желающих хорошо и, главное, быстро заработать лёжа, как Емеля в сказке, на печке. То есть, проще говоря — ссужая нам на время деньги под такие проценты, от которых у начитавшихся и насмотревшихся рекламы дураков башню сносит с плеч начисто. Сейчас так клиенты многих банков и известных финансовых компаний типа распиаренных до невозможности «МММ», «Хопра-Инвеста»⁶ и прочих зарабатывают. Но многократно больше загребают сами эти «Хопры» и «МММы». Чего проще — берёшь у одних, частью этих денег расплачиваешься с другими… сальдо — в карман. А какое выползает там сальдо! Рехнуться можно. Потоки вкладчиков и денежные обороты растут лавинообразно… Когда-то, конечно, согласно незыблемым законам объективнейшей из наук — экономики, а даже и по простейшим арифметическим раскладам, наступит предел возможностей платить без ущерба для бизнеса не только большие, а и вообще хоть какие-то проценты, и нужно правильно рассчитать момент, чтобы вовремя смыться вместе со сколоченным нелёгкими и рискованными трудами капиталом. Но на то и мозги наши нам даны… Будешь, как я уже сказала, иметь в деле для начала небольшую долю, а поднатореешь — партнёрство твоё перейдёт в разряд равноправных. Но, повторяю, подробности и ликбез⁷ — на отдыхе. Совместим приятное с полезным.

— В полезном не сомневаюсь. А вот, Ириш, будет ли мне приятен как мужчина кто-то из этих двоих друзей-попутчиков?

— Насиловать тебя никто не станет, не бойся. Драгоценность свою бабью

можешь поберечь для чистой эдиковой или ещё чьей-то любви, дать ей остыть-отдохнуть после многомесячной интенсивной эксплуатациии. Но, думаю, в обстановке морского отдыха забудешь обо всём на свете. Ещё и не с одним из наших попутчиков, а с обоими, да сразу одновременно, захочешь порезвиться. Я не возражу и не взревную. С тем и другим не по разу переспала — ни в одном слишком не разочаровалась, но и ни за кого из них особо не держусь, самцы так себе. Готова хоть ежедневно меняться с тобой этими балбесами, и даже побаловаться вчетвером одновременно. Не практиковала? О-о-о! «Шведская семья»⁸ — это что-то! После первого же такого игрища, если попробуешь, за уши тебя, страстную натуру, не оттянешь.

— Да ну тебя, Ирка! От твоих россказней ажно мурашки по телу. Хоть прямо сейчас мужика бы…

— Ну, что, едем?

— Едем!

— Да, усвой как «Отче наш», что деньги как таковые не должны становиться самоцелью в бизнесе. Иначе они не дадут тебе желаемой свободы и независимости, а, превратившись в фетиш, наоборот, загонят в рабство. Сделаться же их рабом ещё хуже, чем быть рабыней самого последнего урода-мужика. Для нормального коммерческого человека финансовые средства — всего-навсего инструмент достижения поставленных целей, и должны служить демонстрацией силы и величия их владельца. Выражусь более предметно: квартирёшка какая-никакая у тебя есть, но для вступления на путь истинного самоутверждения очень не помешала бы припаркованная у твоего подъезда принадлежащая тебе классная тачка. На первых порах для учёбы и получения начальных навыков езды хватит и «жигулёнка», нового, конечно. А дальше — только яркая иномарка. Приодеться по-европейски стильно тоже не помешает, высокопробных украшений с брюликами и прочими ценными камешками на шейку и в ушки, перстенёчков изящных на один-два пальчика — больше уже бесвкусица… вечерочком браслетиков красивых на запястья, в тон всему остальному… питание, конечно, покачественней для энергии, напитки подороже для тонуса… косметику и парфюм французские для шарма… — и смотреться будешь уже несравнимо серьёзнее. Заиграешь-засверкаешь так, что прежние твои ухажёры покажутся тебе жалкими плебеями. Контингент этих лбов начнёт меняться неумолимо, в гораздо более сильную сторону. Ну и, как частенько бывает с восходящими звёздами гламура, на определённом этапе успеха захочется тебе переместиться для дальнейшего творческого роста в столицу, может быть даже и не в Москву, а подальше да поцивильнее — за бугор, в какую-нибудь из наиболее развитых стран мира. А там и шансы другие, куда более высокие по тому же замужеству.

— Ирк, я хочу Эдика…

— Фу ты, зациклилась на своём Эдике! Хорошо, пусть будет он. Но опять же лучше на принципиально иной основе, когда в семье если и не матриархат, то, как минимум, равноправие, взаимоуважение. Когда ты, поужинав в ресторане, — неважно, с ним или с другим кем-то, — имеешь возможность сама легко расплатиться, и не обязана предстоящей ночью отрабатывать этот ужин способами, которые выбирает тот, кто заказывал музыку… поскольку будешь иметь реальную возможность отдаваться по своему желанию, а не в порядке натуроплаты за еду и питьё. Эх, Кларка, учить тебя ещё да учить, воспитывать и воспитывать, наставлять и наставлять!..

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Герой входившего в советские школьные программы романа Николая Островского (1904–1936 гг.) «Как закалялась сталь»

2

Герой изучавшегося в обязательном порядке на уроках литературы в советских школах стихотворного романа Александра Пушкина (1799–1837 гг.) «Евгений Онегин»;

3

Павлов Иван Петрович (1849-1936 гг.) — русский учёный-физиолог, лауреат Нобелевской премии.

4

Мичурин Иван Владимирович (1855-1935 гг.) — русский учёный-биолог, основоположник в СССР научной селекции плодовых, ягодных и др. культур

5

Деловая женщина, дама-бизнесмен (искаж. англ.)

6

Акционерное общество «МММ» (г. Москва), Инвестиционная компания «Хопёр-инвест» (г. Волгоград) — одни из множества существовавших в России 1990-х годов XX столетия и впоследствии «лопнувших» так называемых финансовых пирамид, т.е. заведомо мошеннических организаций, принимающих у населения денежные вклады на различные сроки под обещание выплат нереально больших дивидендов. Миллионы вкладчиков свои вложенные деньги, в связи с их растратой хозяевами вышеуказанных «пирамид», назад не получили, откуда, в частности, и возник чисто российский термин «обманутые вкладчики»;

7

Ликбез — ликвидация безграмотности.

8

Шведская семья — фигуральное, используемое преимущественно на русскоязычном пространстве обозначение полигамных браков, возникших как явление во время так называемой сексуальной революции 1960-х годов