Испытание любовью. Детективный роман

Юрий Пересичанский

С самого детства судьба благоволила Никите Самойлову, но всему когда-то приходит конец – и Никита вступает в схватку с неожиданными напастями, которым, кажется, нет ни конца ни края, и борьба с которыми требует все больше мужества и стойкости.Но все же, в результате разрешения непредсказуемой, круто замешанной на превратностях детективной интриги, жизненной ситуации, в конце-то концов, одарит ли судьба Никиту Самойлова верой в то, что жизнь-таки стоит того, чтобы жить?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Кого боится страх

1.

Как говорится, сказано — сделано. Как от него и требовали вымогатели, Никита Самойлов в обмен на жизнь своей любимой Светланы отдал свой бизнес во владение корпорации Одинцова, переоформив все документы в кратчайшие сроки. Средств на существование, причем на существование отнюдь не бедное, слава Богу, у Никиты оставалось достаточно — при каждом удобном случае Никита старался сэкономить и сэкономленные излишки в денежном виде отложить про запас или, так сказать, «на черный день». Все свои денежные излишки Никита распределил в надежных, в том числе и зарубежных, банках, и этих излишних денег накопилось уже довольно много, настолько много, что их общая сумма уже превышала стоимость всего его бизнеса, так что, хотя Никита и надеялся, что этот день никогда не наступит, «на черный день» было припасено достаточно. И вот этот самый пресловутый «черный день» наступил, правда, кто бы мог представить, что этот «черный день», будет настолько черным — но как бы там ни было, по крайней мере, встречать этот «черный день» можно было не нищим, а это намного облегчало дальнейшие планы.

Никита закрыл свою квартиру и дачу, сдал их под охрану, машину тоже надежно пристроил, попросив присматривать за своим имуществом одного товарища, который без лишних расспросов согласился. Никита запросто мог бы на эти два месяца полететь на какие-нибудь заокеанские острова, или провести эти два месяца в каком-нибудь европейском или американском мегаполисе, или скоротать эти два месяца летая то в мегаполисы, то на острова, благо средства ему это позволяли, но ему даже в голову не могла прийти мысль о таком увеселительном времяпрепровождении в то время, когда его Светлана жила под ежеминутной угрозой ее жизни.

Эти фатальные непереживаемые два месяца Никите надо было пережить таким способом, чтобы, хотя это и было практически невозможно, как можно больше отвлечься от этого самого переживания, от постоянных изнуряющих мыслей о том, что сейчас со Светланой и что надо бы сделать с ее мучителями. Эти мысли сами по себе доводили мозг и душу до закипания и, кроме всего прочего, могли подтолкнуть Никиту на спонтанные необдуманные поступки, которые могли бы только усугубить ситуацию, ведь единственным способом не усугубить ситуацию было только то, что ему настоятельно посоветовали похитители Светланы — «не мельтешить» и «не отсвечивать». А если бы Никита поддался своим провоцирующим на действия мыслям, то ситуация усугубилась бы до настоящей трагедии. Никите на эти два месяца надо было так занять себя, чтобы некогда было интересоваться не только состоянием Светланы, но даже вообще всем, касающимся Одинцова и его фирмы, дабы не выявить своего «мельтешения» и «отсвечивания», могущих спровоцировать похитителей Светланы на трагическое усугубление ситуации. Ничего, всему, как говорится, свое время. Пройдут эти два месяца, и Никита узнает все, что ему надо, а его враги тоже узнаю все, что им положено узнать — Никита уж постарается объяснить им это все как можно понятнее.

А пока что он придумал, как скоротать наиболее приемлемым образом эти бесконечные два месяца: Никита вспомнил свои студенческие годы, когда он стараясь постичь свою профессию наиболее доходчивым способом с самых азов, посвящал свое свободное от учебы время, особенно каникулы, работе в строительных бригадах — вот и сейчас он решил просто-на-просто устроиться простым рабочим в такую обычную строительную бригаду, которая отчалила бы на какую-нибудь наиболее дальнюю стройку, где можно было бы заняться наиболее тяжелой работой наибольшую часть суток. Благо, так же как и в архитектурных эмпиреях, в насущных азах строительного дела Никита был настоящим асом и умел делать все, от замеса цементного раствора и переноски кирпича до кладки стен из этого кирпича на этом цементном растворе — и уж в чем в чем, а в кладке кирпича Никита был настоящим виртуозом, такого каменщика, как он сам, Никита всегда сразу же взял бы на свою (теперь уже бывшую) фирму на условиях самого этого каменщика. А тут как раз и подвернулась такая оказия, в одну строительную бригаду, готовую уже выехать на одну из северных строек срочно требовалась пара стоящих каменщиков — Никиту сразу же взяли после того, как он продемонстрировал, как надо класть кирпич по-настоящему, «по-нашему»: «Вот это да, вот это оно, вот это по-нашему», — только и мог сказать прораб, которому было поручено набрать бригаду на эту стройку, когда увидел, как обратившийся к нему Никита Самойлов выполнил испытательное задание по кладке кирпича, выложив идеально ровненькую стеночку из положенного количества кирпича в три или четыре раза быстрее нормативного времени.

Тяжелая ежедневная шестнадцати-восемнадцати часовая физическая работа, особенно если этой работе в подмогу еще и полярный день — это именно то, что нужно было Никите. Никита пахал за троих. Его товарищи по работе, после выполненной нормы работы идя отдыхать, только искоса посматривали на остающегося выполнять еще одну норму, как они его прозвали, «Железного Никиту» да сочувственно перебрасывались предположениями о причинах такой рьяности своего товарища. «Видать приперло, что называется», «да, денег, наверное, нужно ему сейчас немеряно», «наверное, беда какая-то случилась, может быть, на операцию деньги нужны, не зря же он такой смурной ходит», «да, на операцию сейчас денег надо и впрямь немеряно», — на такие и подобные им предположения его коллег о причинах беспрерывной круглосуточной его работы сам Никита только улыбался, улыбался, конечно, только внутренне и горько, поскольку его окаменевшее от беды лицо давно уже забыло, что такое улыбка — стиснутые страданием зубы менее всего способствуют улыбчивости.

Так вот, стиснув зубы и накапливая холодную ярость, провел эти два долгих, самых долгих в его жизни, месяца Никита в ожидании, когда уже он, наконец, сможет покинуть место своего добровольного изгнания и ринуться на поиски. Хотя, на поиски кого и чего именно он ринется после истечения своей добровольной ссылки Никита не совсем понимал, и гадания и раздумья по этому вопросу как раз и занимали все его свободное от работы время, которого Никита небезуспешно старался оставлять как можно меньше. Ну, с Одинцовым и его бандой, допустим, все более-менее понятно. А вот со Светланой — да, да — с его родным, любимым Светлячком как раз все оказалось не так уж и легко. Ведь что Никита, собственно, знал о своей Светлане: то, что у нее самые голубые и самые глубокие глаза, что ее улыбка затмевает солнце, что у нее самые нежные в мире руки, что ее хрупкое тело — это часть его тела, что его Светлячок — это его, Никиты неотъемлемая половинка, без которой он уже никогда не будет целым, цельным человеком?

А еще Никита знал, что Светлана работала неподалеку того ларька, в котором Никита покупал газеты и где они со Светланой познакомились, что ездила Светлана на работу троллейбусом до остановки, на которой они встретились второй раз, что Светлана снимала где-то в Москве квартиру, что приехала она в Москву из какого-то далекого провинциального городка, название которого Никита никак не мог вспомнить…

Ах да, Никита же еще знал ее фамилию! Вот как раз с фамилией Светланы вообще все получилось очень даже интересно. Как-то однажды Светлана сказала Никите, что она Никитина — Никита на это среагировал в том смысле, что естественно она, Светлана, конечно же Никитина, а сам он, Никита, конечно же, Светланин, поскольку они оба принадлежат друг другу, как две половинки теперь уже одного единого семейного целого. Но оказалось, что Светлана имела в виду совсем другое, оказалось, что ее, Светланы, фамилия Никитина, Светлана Александровна Никитина — таково было официальное Ф. И. О. Светланы, поскольку у ее, Светланы, отца Александра была фамилия Никитин, то и у нее, его дочери, фамилия Никитина: «Что непонятно?», — спросила еще тогда после таких дотошных объяснений Светлана у Никиты, озадаченного таким невероятным обстоятельством.

Светлана призналась тогда, что она и сама была просто таки ошарашена, когда при их первой встрече Никита, знакомясь, сказал, что его зовут Никитой — Светлане, то бишь, Светлане Никитиной, тогда это показалось перстом Божим, что, впрочем, и подтвердилось впоследствии. Это неимоверное совпадение фамилии Светланы с ее, так сказать, реальным отношением к Никите стало предметом их постоянных добродушных подшучиваний друг над другом, когда, например, Никита частенько называл ее «моя Никитина», а она в ответ называла его «мой Светин».

Но вот это и было, собственно, всем, что Никита на ту пору знал о своей возлюбленной Светлане. А что ему надо было еще на ту пору знать о ней, кроме того, что Светлана его единственная и неповторимая, и что другой никогда не будет и другой ему не надо, что они сейчас вместе и вместе будут всегда, что Светлана всегда, всю жизнь будет вместе с ним, и что он всегда успеет узнать о ней в свое время все то, что ему в то время надо будет узнать: они оба были совершенно уверены в том, что будут вместе всегда, пока, как говорится, смерть не разлучит их — кто же знал, что смерть попытается это сделать так неожиданно рано, и самое главное сейчас для Никиты было — решительно воспротивиться этим трагическим намерениям смерти, которая избрала своим орудием одинцовских отморозков.

Да, хотя Никита полагал, что знал о своей Никитиной, о своем Светлячке совершенно все, по крайней мере знал все, что он хотел и что ему на ту пору интересно было знать о Светлане, знал он, оказывается, очень мало, да практически почти ничего не знал, если брать сейчас эти знания с точки зрения поставленной Никитой перед собой задачи найти Светлану — с такими знаниями о ней найти Светлану было намного труднее, чем знаменитую иголку в стоге сена. И это все, что Никита знал о самом близком ему человеке. И с этим надо было начинать поиски. Но это сейчас для Никиты было не главным — главным было, чтобы она была жива, главное, чтобы Светлана была живой, а уж Никита ее найдет, обязательно найдет.

Было предметом для раздумий Никиты и место начала его поисков Светланы, да и вообще место его входа после двухмесячного изгнания в, так сказать, обычную жизнь, хотя теперь уже эту жизнь, в любом случае, обычной не назовешь. И сколько бы он ни гадал по этому поводу, все его гадания приводили Никиту в Москву, как говорится, все дороги веду в Рим, и пускай этот Рим не Первый и даже не Второй, а Третий, Четвертому ведь все одно не бывать — и все дороги вели Никиту в этот самый Третий Рим, то бишь, в Москву. Перетерпев эти бесконечные два месяца своей добровольной каторги, Никита со всем размахом накопленной ярости предвкушая свою встречу с, оборванной похищением Светланы, теперь совершенно неизвестной новой жизнью, накрыв для своих, теперь уже бывших, коллег шикарный прощальный стол, покинул свою, ставшую уже для него небезразличной, строительную бригаду, не смотря на уговоры товарищей-строителей и увещевания прораба, обещавшего ему всяческие блага в случае, если Никита, такой «дельный, настырный, добросовестный и старательный работник», и дальше останется на стройке. Решение лететь в Москву было окончательным, вот только Никита не знал, как его встретит нынешняя Москва — то ли как притаившийся охотник, расставивший силки и ждущий, когда в капкан попадется Никита, или как-то иначе, но на гостеприимность столицы рассчитывать навряд ли приходилось, а вот к капкану надо было быть всегда готовым.

2.

Москва встретила его равнодушно — по крайней мере, Никите так показалось. Была уже осень, и рассыпавшаяся задумчивым, отрешенным листопадом, замкнувшаяся внутри своей глубокой ностальгии по ушедшему лету, осенняя грусть, казалось, была очень, очень далека как от проблем Никиты, так и от проблем окружавших его в аэропорту людей, суетливо куда-то спешащих, куда-то улетавших и откуда-то прилетевших, кого-то провожающих и кого-то встречающих…

Никита сел в такси и поехал из аэропорта к центру Москвы. Не доехав немного до самого центра Москвы, он вышел на одной из улиц, расплатился с таксистом и медленно пошел по улице — да, эти холодные каменные джунгли огромного мегаполиса теперь и впрямь были совершенно равнодушны к нему, одному из миллионной толпы здешних обитателей, а ведь еще недавно это все казалось Никите средоточием вселенской любви. Даже солнце казалось сейчас каким-то чужим, заблудшим в холодном обмане: быстротечное полуденное тепло осеннего солнца, неприкаянно блуждая по улицам и переулкам скупыми бликами света, было словно бы спасительной ложью, пытающейся скрыть жестокую правду о приближающихся звенящих, заплетающихся вьюгами, зимних кандалах мороза, уже маячивших в густых, темных, рваных облаках, время от времени затмевавших солнце. Вслед за этим скупым и неприкаянным, каким-то потусторонним осенним светом по холодным и равнодушным улицам Москвы блуждал и Никита, мысленно блуждая сладостно болящими тропами ушедшего счастья.

Но уже вскоре мыслям об утраченном счастье на смену пришли мысли о том, как это счастье вернуть. Никита забрал свою машину и приехал на ней к себе домой, в свою Московскую квартиру. К себе домой — какой же это сейчас жестокой насмешкой звучало по отношению к этой его сегодняшней неуютной холодной квартире, где каждый предмет безжалостно напоминал о канувшем в Лету счастье. Никита долго бродил комнатами своей квартиры, словно лабиринтом напоминаний о потерянной любви, а его мысли все глубже и глубже затягивались в воронку все разрастающегося и разрастающегося, пугающего вопроса, а что же будет, если он, например, не найдет Светлану. Что же он будет делать тогда сам в этой жестокой, холодной, одинокой вселенной, в которой нет любви, а есть только отчаяние?

Стараясь развеять свои черные обессиливающие мысли, Никита уверял себя, что он обязательно, обязательно найдет Светлану, но эти самоубеждения в том, что все будет хорошо, не очень-то убеждали, что все и правда будет хорошо, и он решил, инстинктивно подчиняясь мысли о том, что утро вечера мудреней, постараться забыться сном до этого спасительного мудрого утра. И сон в эту ночь к Никите таки пришел, правда только такой же сон, каким он был в основном все последнее время — то есть его сон снова был кошмарным погружением в темные, холодные глубины океана трагических предчувствий и отчаяния.

Но утро все же было более бодрым и обнадеживающим, чем вечер — ведь Никита, что ни говори, был намного более близко к своей цели: здесь, в столице, он был, как-ни-как, в средоточии всех средоточий, куда стекалась вся информация, и где под рукой были любые, предоставляемые цивилизацией возможности, используя которые он обязательно решит все вопросы, разыщет всех и вся и воздаст всем по делам их, то есть по заслугам.

В таком ободряющем настроении Никита и начал тем утром воплощать в жизнь свой, составленный пока что лишь в общих чертах, план. А для начала он решил устроиться на работу. Да, Никита решил устроиться каким-нибудь менеджером на какую-нибудь строительную фирму, коих в столице было не счесть. У Никиты, конечно, достаточно было денег, чтобы не только безбедно существовать, но и обеспечить любые поиски Светланы. Но Никита ведь будет заниматься поисками не только Светланы, но и ее похитителей, а эти его поиски одинцовских отморозков, если Никита будет вести расследование в одиночку, его врагам можно будет легко вычислить и открыть охоту уже на самого Никиту — вот он и решил устроить себе своеобразное прикрытие, устроившись на какую-нибудь строительную фирму менеджером, где сможет наряду с выполнением своих непосредственных должностных обязанностей запрашивать от лица этой фирмы любую интересующую его информацию и вести любые расследования, маскируя все это под выполнение своей менеджерской работы на фирме.

Кроме того, если за ним вели наблюдение Одинцовские соглядатаи, а они наверняка за ним следили, то устроившись на работу, Никита покажет, что в денежном отношении он совершенно несостоятелен и, даже чтобы в материальном смысле обеспечить поиски только Светланы, должен устроиться на работу и зарабатывать на эти поиски, не говоря уже о поисках похитителей Светланы, на что ушло бы намного больше денег. А еще своим устройством на работу простым менеджером Никита покажет, что совершенно смирился со своей судьбой, не желает ворошить прошлое и сводить с ним счеты, а согласен на обычную мирную, рутинную жизнь простого, заурядного клерка, и совершенным счастьем и исполнением всех его желаний будет воссоединение со своей любимой Светланой, поисками которой Никита и будет открыто и официально заниматься, тратя на эти поиски свою официальную зарплату, а неофициально под прикрытием работы в фирме, используя свои собственные накопленные им средства, будет вести поиски похитителей Светланы, а потом и совершать над ними расправу, вернее, воздавать им по заслугам.

Еще несколько доводов подталкивали Никиту именно на такой способ действий. Дело было за малым — найти работу. Вот тут-то, в смысле реального поиска работы Никита немного и побаивался некоторых трудностей, связанных с возможными опасениями его будущих возможных работодателей насчет бывших у Никиты проблем со всемогущим Одинцовым: мало ли чего, может быть, его возможные работодатели просто решат так, на всякий случай, от беды подальше, чтобы не навлекать на себя неприятности, перестраховаться и не связываться с Никитой Самойловым, конфликтовавшим со строительным императором Одинцовым.

3.

Но все же в конце концов Никита решил, что опасения по поводу связанной с его конфликтом с Одинцовым боязни работодателей взять Никиту на работу совершенно не оправданы. И времени прошло уже достаточно, и сам конфликт был довольно мелким, от которого Одинцову никакого ущерба не было, а даже наоборот, была только выгода, да и у самого Одинцова, и вообще по Москве за эти прошедшие с тех пор два месяца, наверняка, состоялось уже столько различных деловых стычек, конфликтов и бизнес-войн различной интенсивности и масштабов, что незначительный конфликт Никиты Самойлова с Одинцовым, скорее всего, уже померк и исчез с перечня актуальных тем, если этот конфликт вообще был когда-то таким уж актуальным и масштабным, чтобы сделать Никиту парией при приеме на работу в другие фирмы.

Одним словом, первым, к кому Никита решил обратиться по поводу работы, был его однокурсник по архитектурному институту Костя Седых, который возглавлял одну средней руки столичную строительную фирму.

Отец Кости Седых Николай Петрович был большой шишкой в строительной отрасли еще Советского Союза и своему единственному сыну, пошедшему к радости отца по проторенной строительной дороге, обеспечил все, чтобы эта дорога его наследника была широкой и без ухабин. Так что Костя Седых при помощи влиятельного отца сразу же после окончания института круто поднялся по строительной карьерной лестнице, стал владельцем довольно приличной строительной фирмы, и с тех пор благополучно процветал, поскольку, опять же, благодаря влиятельности и связям отца, Костю миновали любые неприятности, разборки, наезды и конфликты наподобие того, что случилось и с Никитой два месяца назад.

Вот как раз в том числе и на эту независимость Кости Седых от боязни стычек с любыми конкурентами, в том числе и с Одинцовым, Никита и рассчитывал, обращаясь к Косте насчет работы в его фирме. И Никита не просчитался. Как только Никита зашел в здание офиса строительной фирмы Кости Седых, нашел кабинет владельца этой фирмы, то есть Кости, сказал секретарше, что он Никита Самойлов, а та доложила о приходе Никиты своему шефу — Никиту сразу же пропустили к Косте.

— Никита, дружище! — среднего роста, но стройный и подтянутый, что делало его рост кажущимся выше, как всегда одетый с иголочки, идеально выбритый и подстриженный, в своей обычной порывистой манере Костя Седых вскочил из-за своего довольно солидного стола и ринулся навстречу Никите, вошедшему в кабинет. — Дружище, где же ты пропадал? Столько всяких слухов тогда ходило. А ты словно сквозь землю… Привет, — Костя протянул руку, стиснув протянутую в ответ руку Никиты, притянул его за руку к себе и порывисто обнял Никиту, похлопав его еще и дружески по спине. — Как ты, где ты, что ты? Рассказывай, — он выпустил Никиту из объятий и отошел немного назад, разглядывая своего нежданного гостя.

— Да что рассказывать, ты, наверное, и сам достаточно наслышан о моих прошлых делах.

— Ну да, ну да… Да ты садись, — пригласил Костя Никиту сесть в кресло напротив стола хозяина кабинета, и пока Никита садился, Костя и сам зашел за свой стол, сел в свое кресло и нажал на кнопку связи со свей приемной. — Ларисочка, сделай нам, пожалуйста, два кофе, — попросил он свою секретаршу. — Ты, я помню, никогда не отказывался от чашечки кофе, — обратился он уже к Никите.

— Не откажусь и сейчас, — улыбнулся в ответ Никита.

— Ну так что же все таки случилось тогда на самом деле? — не оставлял свои расспросы Костя. — Что только об этом ни говорили. У тебя был такой прекрасный, процветающий, такой уникальный бизнес. У тебя ведь был совершенно, абсолютно уникальный бизнес, который мог существовать только в единственном экземпляре и только под твоим личным руководством. У тебя был не бизнес, а творческая художественная мастерская по созданию великолепных, уникальных зданий, каждое из которых было настоящим произведением искусства. Не говоря уже о твоих совершенно шедевральных каминах в этих зданиях! Да что там говорить, каждый ведь мечтал, чтобы ему построил дом сам Никита Самойлов, загородный особняк работы Никиты Самойлова — это не просто красивый дом, это уже стало своеобразным статусом владельца такого дома. И вдруг, на тебе. Бизнес Никиты Самойлова присвоен Одинцовым, да еще, оказывается, с согласия самого Никиты? Не знаю, все были просто ошарашены, все были просто в шоке. Можно ведь сказать, что все мечтали о том, чтобы им построил дом Никита Самойлов. И вдруг, Никита Самойлов передает свой бизнес Одинцову? Почему? Почему ты отдал свое детище? Зачем? Зачем этот твой бизнес Одинцову? Ведь, поглощенный корпорацией Одинцова, твой, Никита, бизнес, можно сказать, исчез, исчез — и все. И мечты и надежды многих на то, что ты построишь им дом, тоже исчезли, исчезли вместе с исчезновением твоего бизнеса. Ведь место твоего, Никита, уникального бизнеса так и осталось не занятым, свободным. Нет даже и близко какой-нибудь фирмы, которая хотя бы попыталась занять место твоего, уничтоженного Одинцовым, бизнеса. И зачем это надо было тому же Одинцову — не понятно. Ну хотел бы Одинцов, например, поиметь нечто подобное твоему бизнесу внутри своей огромной корпорации? Так нет же, Одинцов просто-напросто растворил, переварил внутри своей империи твой бизнес — и все, превратил твой бизнес в ничто — и все. Конкурентом ты, Никита, Одинцову ведь никогда не был, да и не мог быть, слишком разные у вас весовые категории и сферы деятельности. Не знаю, не знаю, не знаю… — с выражением крайнего недоумения развел руками Костя. — Не знаю.

— Да я и сам не раз задавал себе подобные вопросы, — в ответ пожал плечами Никита. — Я и сам, честно говоря, до сих пор мало что понимаю по этому поводу. Но это слишком длинная, мутная и неблагодарная тема, и мне не хотелось бы сейчас развивать эту тему, — Никита и впрямь не хотел сейчас вдаваться в подробности и раскрывать все потайные пружины случившегося с ним, в конце концов, это было небезопасно, хотя бы даже и для Светланы, о судьбе которой он до сих пор ничего не знал. — И вообще, это уже в прошлом, и это уже никак не изменить. А надо жить сегодняшним днем. Давай оставим прошлое в прошлом, а будем думать о будущем. Знаешь, зачем я к тебе пришел?

— Интересно, — Костя облокотился на стол, подавшись всем телом к своему собеседнику. — Ну, ну. И зачем же?

— Я пришел проситься к тебе на работу.

— Что, что? На работу? Ты ко мне на работу?

— Вот именно, Костя, — повторил Никита, — я пришел проситься к тебе на работу. Костя, возьми меня к с себе на работу. Согласен на любую, которую ты предложишь, работу.

— Вот это да! — почти выкрикнул Костя. — Сам Никита Самойлов решил у меня работать! Ну и ну. Я, конечно же, согласен и с радостью возьму тебя на работу. Вот только… — задумался он. — На какую бы должность тебя пристроить. Если честно, я знаю в моей фирме только одну должность, которой ты, Никита, достоин. Но эта, действительно достойная твоих способностей, должность, к сожалению, уже занята и навряд ли в обозримом будущем освободится, и эта должность — это должность владельца и президента моей фирмы, и эту должность, увы, пока что занимаю я сам…

— Шутишь?

— Да какие там шутки. Таким не шутят, — возразил Костя. — Я действительно считаю тебя намного более достойным моей теперешней должности, чем я сам. И это не обсуждается.

— Но, если честно, должность типа ныне занимаемой тобой, Костя, в мои планы никоим образом не входит, и даже наоборот, совершенно для меня неприемлема, — полушутя-полусерьезно сказал Никита.

— Ладно, ладно… — задумался Костя. — Поставить тебя сразу моим заместителем или в высший эшелон правления компанией было бы тоже не совсем прилично, что ли, для этого ведь надо было бы кого-то отодвинуть, или хотя бы кого-то притормозить в карьерном росте. А люди у нас все заслуженные, проверенные-перепроверенные, все, как говорится, на своих местах, одна сплоченная команда, и было бы не очень справедливо вот так вот просто взять и сразу тебя поставить выше всех. С другой же стороны, поставить тебя простым менеджером самого нижнего звена тоже как-то не годится, совсем не годится.

— Да я согласен на любую… — хотел было вставить и свое слово Никита.

— Стоп, стоп! Тихо, — не дал ему договорить Костя. — Надо подумать. Надо подумать, — некоторое время он задумчиво молчал. — Стоп! Вот! — щелкнул он средним и большим пальцами. — А мы вот что сделаем. Ты у нас будешь совершенно отдельным, подчиняющимся только мне, менеджером, ты будешь совершенно особым руководителем, поскольку руководить будешь своей собственной фирмой.

— Собственной фирмой? Как это? Не понял, — недоуменно посмотрел на своего друга Никита. — Как это, собственной фирмой?

— А я тебе сейчас объясню, — Костя медленно положил обе руки ладонями вниз на стол. — Вот, знаешь, есть, например, государства, и государства бывают разными, бывает просто государство, так сказать, обыкновенное, простое, которое еще называют унитарным государством, а есть федерация или конфедерация, это когда в одном государстве объединено как бы несколько подгосударств…

— Вот ты мне сейчас еще объясни, что такое федерация и конфедерация, — перебил его Никита. — Я, как-никак, если ты помнишь, все же имею высшее образование, и не просто купил диплом в подземном переходе, а получил заслужено.

— Вот, вот, — удовлетворенно произнес Костя. — Вот и хорошо. Значит, вполне имеешь право возглавить одну из будущих конфедеративных частей моей фирмы. А задумка моя состоит вот в чем, — он снова немного подумал. — Я хочу с сегодняшнего дня свою компанию преобразовать в нечто подобное конфедерации из двух равноправных частей, одна часть будет управляться обычным порядком, а вторая автономная часть, будет полностью под твоим, Никита, личным руководством. Я, конечно, буду формально возглавлять полностью всю эту конфедеративную структуру, ну буду чем-то, вроде Английской королевы. Ты же в своей части моей компании будешь полным хозяином, я дам тебе полное право и свободу не только действий и принятия решений, но и полное право и свободу использования всех, финансовых, информационных, кадровых и всех других ресурсов моей фирмы. То есть у тебя, Никита, внутри моей компании будет фактически своя собственная фирма, в которой ты будешь полным хозяином. Приблизительно понятно?

— Да понятно то оно понятно, — с некоторым недоверием и сомнением в голосе произнес Никита. — Просто непонятно, зачем это все, вся эта морока нужна, Костя, тебе лично.

— Как это зачем? — искренне удивился Костя — Ну, самое главное, я просто хочу помочь своему закадычному другу и, зная его возможности и достоинства, предложить моему другу достойную его способностей и талантов работу. Но… — улыбнулся он. — Но, наверное, ты не очень хотел бы идти ко мне на такую, ради которой нужно перекроить всю мою компанию, особую работу только из-за моего к тебе дружеского расположения, и был бы совершенно прав. Поэтому я тебе еще скажу, что используя тебя именно так, как я только что тебе описал, в качестве самостоятельного хозяина внутри моей фирмы, я получу от твоей работы наибольший коэффициент полезного действия, то есть, КаПэДэ. Надеюсь, знаешь, как обладатель подлинного диплома о высшем образовании, что такое КаПэДэ?

— Ну, приблизительно, представляю себе, что это такое, — заметил в шутку Никита.

— Так, вот, — продолжил Костя, — я, как истинный капиталистический буржуй, который пойдет на все ради трехсот процентов прибыли, таким способом получу от твоей у меня работы наибольшую выгоду и прибыль. И я, как ненасытный буржуин, таким способом выжму из тебя все соки, вернее, ты, как добросовестный обладатель натурального диплома о высшем образовании, как воплощение всех возможных талантов и ответственный хозяин самостоятельной части моей компании, сам в мою пользу выжмешь из себя все соки, принеся мне наибольшие дивиденды. А кроме всего прочего, ты ведь, Никита, придешь ко мне на работу не сам, не один, ты придешь ко мне на работу вместе со всей своей собственной фирмой, которой и будешь руководить самостоятельно внутри моей компании…

— Стоп, — поднял руку Никита. — Вот с этого места помедленней и повразумительнее, пожалуйста. Я имею в виду твою мысль о моей собственной фирме, вместе с которой я приду в твою компанию. Растолкуй, будь добр, эту свою оригинальную мысль.

— Растолкую, обязательно растолкую. Почему же не растолковать, — с самодовольным видом откинулся Костя на спинку кресла. — Ты, Никита, что же, думаешь, что ты отдал свою фирму Одинцову? Ты что, серьезно думаешь, что Одинцов забрал твою фирму? Да он забрал у тебя только некоторые внешние признаки твоего бизнеса, такие как всякие активы, недвижимость и все такое, что сразу же, попав в компанию Одинцова, растворилось в этой компании и бесследно исчезло, так что, ничего он у тебя не забрал и не мог забрать, потому что не мог забрать самой сути твоего бизнеса. А суть твоего бизнеса, это и есть ты сам, вся твоя фирма, весь твой бизнес — это и есть ты сам, Никита Самойлов! И стоит тебе дать финансовые, информационные, кадровые и все другие, которые понадобятся, возможности, как ты за двадцать четыре часа вновь создашь, возродишь свою фирму, свой бизнес, свое дело, потому что все это сидит внутри тебя. И я даю тебе все возможные возможности и полную свободу действий, и говорю, по Никиты Самойлова велению и по моему прошению, бизнес Никиты Самойлова, возродись! Так что, бери все, что тебе нужно, и возрождай свою фирму прямо сейчас, и милости просим тебя вместе с твоей фирмой в нашу компанию. Понятно я тебе все растолковал, понятно теперь, что я имел в виду?

— Ну да, теперь понятно. Более чем.

— Конечно, — продолжал Костя, — я мог бы, раз я тебе такой друг, просто дать тебе денег и сказать, мол, иди, Никита Самойлов, возобновляй свой бизнес. И я уверен, что ты самостоятельно сразу же возобновил бы свое дело и начал бы снова процветать, но… Но, памятуя о твоей истории с Одинцовым, я тебе говорю, приходи, Никита, вместе со своим бизнесом в мою компания и процветай тут под эгидой нашей с тобой теперь общей компании. Я думаю, взяв во внимание мои, или вернее мои вместе с моим отцом, возможности, ты согласишься, что так будет надежнее.

— Конечно, соглашусь.

— И пусть только попробуют какие-нибудь Одинцовы и иже с ними позариться на наш, теперь уже общий с тобой, бизнес, — погрозил Костя кулаком, очевидно, какому-то невидимому злоумышленнику, — я им не завидую. А процветать мы теперь, Никита, будем вместе. Как говорится в официальных документах, сотрудничество будет взаимовыгодным. И это не просто формальные слова, наше с тобой сотрудничество действительно буде взаимовыгодным. Все убытки и прибыли, все эти дебеты с кредитами мы всегда ведь сумеем с тобой разделить по справедливости. Главное, доверять друг другу и быть друг с другом честными, честными до конца. А этого у нас с тобой не отнять. А процветать мы будем, обязательно будем. Я просто прямо сейчас начну рекламную кампанию. Представляешь, что начнет твориться, когда нашу бизнес-среду взбудоражит новость о том, что после кратковременного отсутствия к нам вновь возвращается сам Никита Самойлов вместе со своей фирмой по возведению непревзойденных загородных особняков! Представляешь? И не забыть еще обязательно упомянуть о твоих знаменитых каминах. Представляешь? Представляешь, какой это будет ажиотаж? Аншлаг! Какой у нас будет наплыв заказов. Да у нас не будет хватать времени, чтобы просто регистрировать все новые и новые заказы! И я тут ни грамма не преувеличиваю. Ну как тебе такое мое предложение, от которого ты не сможешь отказаться? Какой будет твой положительный ответ? По рукам? — Костя встал и протянул через стол руку Никите.

— По рукам, — тоже встав, малословный от переизбытка толпившихся в горле слов благодарности, только и смог сказать в ответ Никита и, протянув через стол и свою руку, крепко пожал истинно дружескую руку Кости.

И уже выйдя на улицу из Московского офиса компании Кости и садясь в машину, Никита, оглянувшись на только что покинутое им здание, теперь уже их общей с Костей, фирмы, не то чтобы с сожалением, а скорее с каким-то укором самому себе подумал о том, что зря он тогда, во время наезда Одинцова на его бизнес, не обратился к своему другу Косте Седых. А ведь хотел обратиться. Хотел. Но Никита тогда решил все же не отягощать жизнь Кости своими, чужими для других проблемами, да еще, возможно, и подставлять этими проблемами своего друга Костю под удар. Ведь Костя и впрямь был другом, а потому, думалось тогда Никите, как настоящему другу, Косте будет очень трудно отказывать Никите в помощи, а отказать, наверное, пришлось бы, поскольку эта помощь была чревата для Кости неприятностями, подобными тем, мягко говоря, неприятностям, которые постигли самого Никиту.

По крайней мере, именно так тогда рассуждал Никита, и в результате таких своих рассуждений решил не втягивать Костю в эти разборки и не обращаться к нему за помощью. И возможно зря. Может быть, если бы Никита тогда обратился к своему другу, то благодаря возможностям Кости, вернее, благодаря уходившим в глубины еще советского всемогущего госаппарата возможностям и связям отца Кости, удалось бы отстоять права Никиты. И дело совсем не в бизнесе. Бог с ним, с этим бизнесом. Как правильно сказал Костя, бизнес Никиты и есть сам Никита, и свой бизнес Никита всегда возродит с ноля за двадцать четыре часа. Бог с ним, с этим бизнесом. А вот Светлана — это да. Если бы Никита тогда обратился к Косте, то, возможно, им вдвоем и удалось бы отбиться от Одинцова, и тогда Светлане не пришлось бы страдать, и тогда Светлана была бы сейчас рядом с Никитой, и тогда, может быть, вместо того, чтобы замирать в ужасе от навязчивых гаданий о том, а жива ли еще Светлана, Никита мог бы, например, услышать от находящейся с ним рядом Светланы радостную новость о том, что они зачали своего первого ребенка…

Но что толку сейчас гадать о прошлом. Никита ведь тогда даже в самых страшных допущениях не мог бы себе представить, что Одинцовская братва настолько отмороженная, что способна на такое! Что толку сейчас бередить свои раны гаданиями об упущенных в прошлом возможностях. Сейчас главное сосредоточиться на поисках Светланы. Никита старался гнать подальше предательские сомнения в том, жива ли сейчас Светлана — она жива, обязательно жива, и он ее найдет, обязательно найдет. И задел для будущих поисков он сегодня сделал действительно очень даже неплохой — Никита еще раз посмотрел на здание своей новой фирмы и поехал домой.

4.

Если честно, то все эти последние два долгих, два бесконечных месяца после похищения Светланы, сам над собой горько посмеиваясь за такую свою детскую наивность, Никита жил с надеждой на то, что после назначенного срока похитители опустят Светлану и она тут же придет домой, то есть на квартиру к Никите. А вот дальше начинались другие тревоги: свои ключи от квартиры Никиты в последний свой выход по магазинам Светлана, конечно же, взяла с собой, а вот что случилось с этими ключами во время и после похищения Светланы — большой вопрос. Два месяца — большой срок. А вдруг она и впрямь как-то потеряла эти ключи? В таком случае Светлана придет на квартиру Никиты, никого там не застанет — и что дальше: Никита все же надеялся, если это и действительно будет так, то Светлана, временно как-то устроившись с жильем, будет таки время от времени наведываться на квартиру к Никите, будет пробовать узнавать что-нибудь у соседей, знакомых… Да сколько того времени может пройти от освобождения Светланы до приезда Никиты в Москву — по истечении двух месяцев отсутствия, он ведь сразу же махнет в Москву. А Светлану ведь, наверняка, как они и обещали, раньше, чем через два месяца после ее похищения не отпустят.

И не смотря на такое ясное понимание всех обстоятельств, сколько раз Никита хотел раньше этого двухмесячного срока сорваться и полететь в Москву к себе на квартиру, чтобы там дожидаться возможного и желанного прихода Светланы, но каждый раз, когда его подмывало совершить такое сумасбродство, Никита все же овладевал собой и терпеливо ждал окончания двухмесячного срока, чтобы не провоцировать своих врагов на роковые для Светланы действия.

Но только лишь долгожданный срок настал, Никита сразу же полетел в Москву с намерением немедленно с Московского аэропорта отправиться на свою квартиру в надежде встретить там Светлану. Но, уже очутившись в Москве, Никита не смог решиться сразу же ринуться к себе на квартиру из боязни никого там не встретить или каким-то образом узнать какие-то плохие новости — так влюбленный юнец боится признаться в любви из боязни быть отвергнутым своей возлюбленной. Никита тогда долго бродил улицами Москвы, после чего, забрав свою машину и приехав к своему дому, долго, до самого вечера, бродил уже вокруг своего дома, пока осенние сумерки не показали, что квартира Никиты таки пустует — в окнах Никиты так и не зажегся свет. Московская квартира Никиты, к его глубокому разочарованию, оказалась действительно пустой — пустой, холодной, одинокой, каждым своим уголком напоминающей о постигшем его горе.

Конец ознакомительного фрагмента.