Туркмен

Юрий Олеша, 1948

«Клыч распечатал маленькое треугольное письмо полевой почты. Это не от брата, нет. Не его почерк… Клыч повернул листок, чтобы увидеть подпись. Их было несколько. Ясно, что-то случилось с братом. Это пишут товарищи. Сегодня Клыч собрался идти в аул к матери. А если в письме известие о смерти Берды? Нет, лучше не читать письма…»

Клыч распечатал маленькое треугольное письмо полевой почты. Это не от брата, нет. Не его почерк… Клыч повернул листок, чтобы увидеть подпись. Их было несколько. Ясно, что-то случилось с братом. Это пишут товарищи.

Сегодня Клыч собрался идти в аул к матери. А если в письме известие о смерти Берды?

Нет, лучше не читать письма.

Взгляд Клыча еще раз упал на подпись: трудно разобрать… Но он прочел одну — Никифоров, и еще — Балашов. Ясно — это товарищи брата. И ясно, что они пишут о его смерти. Иначе почему бы вдруг незнакомые люди с фронта стали писать Клычу письмо?

Клыч был один в комнате, но он громко спросил:

— Как я скажу об этом матери?

Но ведь все равно придется сказать, ведь все равно она узнает — не сегодня, так завтра. Клыч расправил листок и стал читать.

Через несколько часов он шел по дороге в аул. Год минул с тех пор, как по этой самой дороге, только в обратном направлении, он шел вместе с Берды. После прощания с матерью тот сказал:

— А теперь пойдем, Клыч.

И они пошли.

— Оглянись, — сказал Клыч, — она все еще стоит.

Брат качнул головой:

— Не надо.

Ему грустно было оглядываться. Клыч понимал это. Там, далеко позади, среди маленьких стен аула стояла мать. Два дня Берды пробыл дома, приехав из офицерской школы. Теперь он возвращался в город, чтобы следовать дальше по назначению.

Конец ознакомительного фрагмента.