Записки комбата

Юрий Николаевич Гаврилов

В романе охвачена эпоха развала второй супердержавы мира – Советского Союза, от «застольных» семидесятых, через бандитские девяностые до сегодняшних дней, времени «собирания камней». Герой романа, офицер Сергей Сибирцев, достойно проходит через все испытания и остается верным присяге, данной на верность Родине. Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 1

ДЕТСТВО

1

Июль 1971года выдался сухим и жарким. Серега Сибирцев загорал на крыше сарая с экзаменационными билетами и конспектами по математике в руках.

Эх, если бы не выпускные экзамены, то лежал бы на берегу речки, или бы еще лучше, махнул на Онежское озеро. Там отдых — лучше не придумаешь. Природа — сосны корабельные, белый мох, песочек мелкий и чистый (куда там до него Крымскому), а вокруг десятки озер: Великое, Котечное, Щучье, Окунево, Тудозеро, Палозеро… и все битком рыбой забиты: сиг, щука, налим, язь, карась, лещ, окунь, корюшка, ряпушка. Идешь на лодке по копаням из озера в озеро, вокруг лилии цветут, птицы поют, рыба плещется, бобры-трудяги «плотины» строят — красота, аж сердце замирает от счастья…

— Кончай ночевать, счастье свое проспишь, — раздался звонкий девичий голосок.

Это на крышу залезла Любаша. Она, как и Сергей, готовилась к выпускным экзаменам.

— Привет, Люб, давай помогу, — Серега протянул Любаше руку и помог забраться на сарай.

— Ну, че, много билетов выучил?

— Да уже вторую половину повторяю.

— Молодец, у тебя еще два дня впереди, а у нас послезавтра экзамен, а я еще на один раз их не прошла. Как сдавать буду? Не знаю.

— Кто бы говорил. Уже три экзамена на «отлично» сдала, сдашь и последний.

Любаша сняла легкое платьице, разложила покрывало и легла загорать.

— Ну, что стоишь, как истукан, ложись, загорай или читай вслух билеты.

Серега действительно был смущен и взволнован красотой и чистотой девичьего тела.

— Ну, что ты топчешься? Все солнце мне загородил. Ложись рядом.

Сергей упал на покрывало и стал читать вслух ответы на вопросы билетов. Краем глаза он наблюдал за Любашей. Какая же она красивая, — думал он. Огромные карие глаза, смотрящие всегда с насмешкой, черные брови, как два крыла, взметнулись над ними. Длинные, мохнатые, чуть выгоревшие на солнце ресницы были прикрыты. Из приоткрытых алых губ виднелись ровные белые зубы. Улыбка ее сводила с ума всех дворовых парней. Белесые длинные локоны волос ложились волнами на спину. На талию и ноги Серега даже посмотреть не мог, это было что-то умопомрачительное, недоступное и греховное, казалось ему.

В общем, Серега был по уши влюблен в Любашу. Это длилось уже два года, с момента первой встречи, когда семья Кузнецовых поселилась над ними, на втором этаже их двухэтажного дома. Они учились в разных школах, поэтому виделись только дома. Дом был старый, не благоустроенный, полы скрипучие. Его мама подшучивала, что утром Серегу в школу пушкой не разбудишь, но стоит Любе пройти вверху, как он подскакивал словно ужаленный.

После школы, пока родители на работе, надо наносить дров к печкам и воды. Серега стоял возле окна и ждал, когда Люба выйдет по хозяйству. Тогда он хватал ведра и бежал на колонку, вслед за ней. Возвращались они уже вместе, делясь последними школьными новостями.

Бывало, что Любаша долго не шла по воду, и тогда Серега бежал один. Когда возвращался, невольно смотрел вверх на окна Любы. В это время она, как специально, становилась на подоконник в очень коротком халатике или выходила на балкон. У Сереги от вида снизу подкашивались ноги, вода из ведер расплескивалась, а проказница Любаша, только весело хохотала…

— Эй, пифагоровы штаны, ты что, опять уснул?

Любаша трясла Сернея за руку. Нет, так дело не пойдет, да и уже жарко стало, пойдем по домам.

— А ты вечером в город выйдешь?

— Не знаю, наверное.

— Ну, давай, счастливо, увидимся.

До выпускного вечера оставалось пять дней и один экзамен — математика. О том, что сдаст его хорошо, Серега был уверен на все сто. Математику он любил. Она ему легко давалась, особенно последний год, когда по совету своей классной руководительницы он поступил заочно на подготовительные курсы в МФТИ. Справедливости ради, надо сказать, что Валентина Егоровна помогала ему в решении контрольных работ присылаемых из Москвы.

В общем, с учебой все было нормально. Средний балл за аттестат 4,8, а вот, что делать дальше, тут большой вопрос, так как город Вытегра, родина Сергея, находился вдали от цивилизации. До ближайшей железной дороги 250 километров. Среди глухих лесов, непролазных болот, многочисленных рек и озер, на стыке Ленинградской, Вологодской областей и Карелии. Молодежь здесь связывала свою судьбу с работой в лесу или на реке. Сначала старались уехать подальше — в Москву или Ленинград, счастливчики оставались там учиться и работать, большинство же возвращались домой.

Серега стоял на перепутье. Можно было ехать учиться в Москву, в МФТИ (после подготовительных курсов брали без экзаменов), друзья звали в ЛИВТ, что больше всего ему было по душе. Видел себя в будущем капитаном теплохода или большого сухогруза река-море. Тетка звала в Петрозаводск, поступать в университет на медицинский факультет, она была большим начальником в министерстве здравоохранения, обещала помочь. Была возможность продолжить музыкальное образование по классам баяна и духовых инструментов в музыкальном училище. В военкомате приглашали в военные училища. Одно было непрекословно — высшее образование. Родители в его выбор не вмешивались.

Вечером, того же дня, раздался свист под окном.

— Это тебя ребята на улицу вызывают, — сказала мама.

Серега выскочил из дома, там его ожидали двое из троицы закадычных друзей.

— Ну, что, по «гранчаку» и на танцы? — предложил Валерка.

Ребята знали, что родители у Валерки часто ставили брагу, а он ее подворовывал. В городе почему-то самогона не гнали. То ли статьи за аппарат боялись, может, терпения, пока выбродит, не было. Все употреблялось на стадии браги. В этом деле тоже были свои специалисты. Брага браге рознь. У Валерки отец делал отменный напиток. Да и сами пацаны, порою, на большие праздники, ставили дома втихаря по бутыльку, под видом опытов по химии. Матери обычно верили, а отцы молчали, так как накануне праздников сами же и половинили их.

Пацаны зашли в сарай, где Валерка достал, спрятанную под курятник, литровую банку белой браги и пустили стакан по кругу. Брага была сладковата, отдавала дрожжами, но крепость чувствовалась и пилась легко. Закурили. Вообще-то по настоящему еще никто не курил, но после стакана — святое дело.

— Ну, все, уходим, — сказал Валерка, — мало ли мать по хозяйству в сарай заявится. И, пацаны, не спеша, потянулись в сторону клуба Речников на танцы, по пути обсуждая девчат, и кто с кем хотел бы подружиться, а также возможные конфликты и драки с пацанами из других дворов и районов города.

Возле кассы была давка за билетами. Лезть через толпу и нарываться на скандал не хотелось.

— Давайте к Юрке Самутичеву зайдем, — сказал Андрюха, — может он чего-нибудь придумает. Андрюшка Шевчук последние два года учился в Ленинградском суворовском училище и домой приехал на каникулы в форме, на зависть ребятам и девчатам.

Юрка, веселый разбитной парень, с трудом закончивший восемь классов, работал киномехаником при клубе. Встретил ребят он радостно и сразу же послал их в магазин за «Агдамом». Юрка из всех был самым самостоятельным. Отец его, капитан самоходки, погиб в плавании несколько лет назад. Мать, после этого начала часто прикладываться к рюмке и Юрка жил сам по себе. Зато, у него была настоящая зарплата, аж 76 рублей. Он и смотрелся взрослее всех: волосы темные, длинные, под Битлов, брюки клеш 36 см., ботинки разноцветные на платформе, рубаха вся в петухах и с длинными отворотами. Сам правда худой, как спица, но как выпьет, обязательно попадет в какую-нибудь историю. Любит нарываться.

Взяв две бутылки вина, ребята вернулись в кинобудку. Закуски, как всегда, не было. Занюхали рукавом и закурили.

— Как на танцы прорываться будем? — спросил Андрюха.

— Нет проблем, — ответил Юрка. — Все за мной.

Сергей решил задержаться на входе в клуб. Его впускали без билета, так как он играл в клубном духовом оркестре.

Возле входа кучковались пацаны. Девчата проходили сразу, а ребята расходились по группам. Отдельно стояли: центр города, заречье, кирпичный завод и несколько компаний поменьше. Громко разговаривая, поддевая проходящих девчат, куражась и хохоча, они как петухи перед боем, показывали свою удаль. Почти каждые танцы не обходились без драки. Дрались из-за девчат, из-за прошлых обид, а то и просто так, по-пьяни, чтобы энергию лишнюю куда деть. Но дрались незлобиво, до первой крови, лежачего не били, и в основном все это обходилось фингалами под глазами, да разбитыми носами.

— Привет, чего не заходишь в клуб?

Серега оглянулся на знакомый голос.

Мимо прошла Любаша с подругой Таней.

В клубе уже танцы были в разгаре, играл вокально-инструментальный ансамбль. Танцевали «Шизгарен». Сергей пошел в круг одноклассников, к нему подлетела Галя Фокина:

— Ну что, комсорг, не откажешь?

— Пошли, конечно.

Галине давно нравился Сергей, вот только взаимности не наблюдалось. Высокая, стройная, красивая брюнетка, она пользовалась популярностью среди одноклассников, но вот с Сергеем у нее никак не получалось.

Галя, что-то шептала на ухо, прижималась к Сергею, обняла за шею, а он ничего не слышал, не чувствовал, а только крутил головой и искал Любу. Она в это время танцевала со Славкой Антоновым. Сергей точно знал, что Слава бегает за Светой Осюковской, его одноклассницей, а та с ним дружить не хочет. Что же делать? Может выйти поговорить со Славкой? А как это сделать? Ведь он ни разу еще из-за девчонки не дрался. Да и Славик, крут на кулаки. Танец заканчивался. Надо пригласить ее на следующий танец, решил Сергей и, извинившись перед Галей, начал протискиваться ближе к Любе. Заиграли медленный танец. Вот она, Люба. Протянул к ней руку и… Андрей увел ее буквально из-под носа. Эх, Андрюха! Друг называется! Но лицо терять нельзя, пригласил Татьяну. Андрей, о чем-то мило щебетал с Любой, а у Сереги от ревности сердце заходило.

— Что ты крутишься по сторонам? Пригласил девушку, так танцуй, — сделала замечание Татьяна.

— Извини Танюшка, что-то мне жарко, я выйду.

В фойе стояли знакомые ребята. Разговорились. В это время к раздевалке прошли Люба с Татьяной, Сергей направился за ними.

— Решили прогуляться, душно что-то здесь, да и поздно уже. Ты идешь? — спросила у Сергея Люба.

— Конечно, иду.

— Ну, тогда жди на улице, мы сейчас.

На улице народ так же кучковался, допивали вино, начинали петь песни под гитару, но пока не задирались, рано еще.

Вышли девчата, а за ними Андрюха, Валерка и Юрка.

— А эти то куда? — удивился Серега.

Юрка сразу же сориентировался: увидев знакомых девчат, сказал, что ему с нами не по пути, обнял их и удалился.

— Везет же ему. Как он так легко с девчатами управляется? У меня, наверное, никогда так не получится, — подумал Сергей.

— Началась традиционная Вытегорская прогулка: баня — почта, почта — баня, по центральной улице города протяженностью метров триста. Девчата шли впереди, а пацаны, как пастухи, метров десять сзади. Говорили ни о чем, смеялись, подкалывали, и каждый в тайне думал: «Почему я не с ней вдвоем?»

Проводили Татьяну и остановились вчетвером возле нашего дома.

— Ну, ладно, пока мальчики, — попрощалась Люба и упорхнула домой. А пацаны еще долго стояли, разговаривали, но никто так и не осмелился спросить: «С кем же из них Любаша?»

2

Выпускной вечер в школе, Сергею запомнился какой-то нервозностью, зажатостью, ограниченностью в рамках дозволенного. Накануне, перед выпускниками с инструктажем выступили директор, завуч, учителя. Можно было только скромно стоять в углу и иногда танцевать вальс, в девять вечера выпускной заканчивался. Как-то получалось так, что сами ребята инициативы не проявили, планов на продолжение вечера не было, предвиделась скучная обязаловка.

Серега долго примерял, неделю назад сшитый на выпускной, новый черный стильный костюм, первый в его жизни. Писком, были брюки «клеш» целых 32 см. внизу и двубортный пиджак с накладными карманами. Наконец-то не надо было постоянно оттягивать руками штанины вниз, чтобы они закрывали носки, так как последнее время он за месяц вырастал из любых брюк. Костюм шили долго в городской швейной мастерской. Каждую неделю Серега ходил на примерки. И материал был не абы какой, а аж по 4 рубля 10 коп. за метр. Чтобы пошить его, мама два месяца брала подработки, и сам он откладывал деньги от своих редких шабашек.

Торжественное собрание открыли в 18 часов в актовом зале школы. Выступили учителя, родители, ученики. Вручили аттестаты. Скомкано прошел небольшой концерт, начались танцы. Все шло как-то слишком официально, по годами заранее отработанному плану. Включили магнитофон. Пацаны стеснялись и толпились в углу, постоянно бегая курнуть на улицу, девчатам приходилось танцевать друг с другом.

К Сереге подошел Вовка Старков, друг и одноклассник:

— Что-то скучно. Может, пойдем в парк, у меня там бутылка вина спрятана?

— А что, дельное предложение.

Ребята вышли из школы, перебежали дорогу и юркнули в кусты парка.

Серега сел на ближайшую скамейку, а следом подбежал Вовка, уже с бутылкой портвейна в руках.

— Что за вино?

— «Лучистое», по рубль двадцать семь.

— О, пойдет!

Вовка нагрел пробку спичкой и сорвал ее зубами.

— Ну, что, по три бульки?

— Ах, вот где вы спрятались, а мы всю школу обыскали. К ним подошли одноклассники, Вовка Субботин и Серега Федосков. Бутылку пустили по кругу.

— Ну, что? Может быть, сходим на выпускной в первую школу, там ВИА играет? — предложил Серега.

На том и порешили.

Средняя школа №1 была их родной школой, так как проучились в ней до восьмого класса и лишь в девятом, класс в полном составе перевели в школу №2.

Танцы были в полном разгаре, играл ансамбль, молодежь заполнила весь зал.

— А что здесь вторая школа делает? — с улыбкой спросил подошедший директор школы.

— Здравствуйте, а мы на три четверти ваши, здесь роднее, вот и пришли, — ответил за всех Сергей.

В кругу подруг, возле сцены, стояла Любаша.

— Ну какая все же она красивая, — заныло вновь у Сереги в груди. На самом деле, он и пришел то сюда, чтобы увидеть ее.

— Привет, Серега. Как у вас дела на выпускном? — Возле него стоял Славка Антонов, кумир Любы.

— У вас лучше.

— А Светлана там?

— Да.

— Тогда я к вам.

Серега понял, что его соперник уходит, и стал действовать решительнее. Объявили медленный танец, Сергей подошел к Любе и она, с удовольствием, отозвалась на его приглашение.

— А ты чего здесь? Ведь у вас тоже выпускной — спросила она.

— Я за тобой пришел, — решительно ответил он, — пойдем гулять.

— Хорошо, только попозже. Хочется с ребятами побыть, ведь некоторые завтра уже уезжают, когда еще увидимся.

Серега был на пике счастья. Он продолжал танцевать в кругу друзей, не теряя из вида Любашу.

Из школы вышли, когда уже светало. Впрочем, ночи, как таковой, в это время года, у них на севере, не бывает, так — сумерки.

— Куда пойдем? — спросила Люба.

— Пойдем на речку, к пляжу, — ответил Сергей, так как длиннее дорогу придумать было трудно.

— Как скажешь.

Это необычное смирение, всегда дерзкой Любаши, затронуло Серегу до глубины души.

Шли молча.

— Что-то прохладно, — сказала Люба.

Серега сбросил пиджак и заботливо накинул ей на плечи, задержав при этом свою руку, как бы обняв ее. Ноги у него предательски задрожали, дыхание остановилось.

— Может, зайдем в Кировский сад, посидим там, — пришла на помощь Любаша.

— Да, конечно, — плохо соображая, хрипло произнес Серега.

Будь что будет, — решил он. Лег на скамейку, а голову, положил Любаше на колени. Из городского парка доносился голос Ободзинского:

…Только точки, только точки,

После буквы «Л»

И ты поймешь, конечно, все,

Что я сказать хотел.

Сказать хотел, но не сумел!..

Любаша опустила голову, накрыла обоих пиджаком и жадно припала к губам…

…Волна нестерпимого жара поднялась откуда-то снизу, прошла по всему телу и обрушилась на голову, отключая сознание…

… — Серега, очнись, что с тобой!? — услышал он сквозь пелену затуманенного сознания.

Любаша тормошила его за нос. Открыв глаза, он увидел, что лежит на траве, над ним склонилась Люба.

— Ты меня напугал. Первый раз вижу, чтобы от поцелуя сознание теряли!?

А Сереге было так хорошо, как никогда в жизни. Это был первый поцелуй любимой девушки!

3

Родители Сергея не были коренными вытегорами. Отец любил прихвастнуть, что Нарофоминский уезд Московской губернии, его родовое дворянское гнездо. Были в этом сомнения, так как бабушка Сережи не раз приезжала к ним погостить и по правде сказать, столбовой дворянки в ней не просматривалось. Даже письма родственникам в Москву она просила писать под диктовку Сережу, что давало тому возможность усомниться в ее грамотности.

В сорок первом, отец участвовал в обороне Москвы, поймал осколок снаряда в голову и, после госпиталя, был комиссован. В послевоенные годы восстанавливал народное хозяйство, поднимал целину, строил Днепрогэс и Волго-Балт. На строительстве последнего и встретил маму. У отца было два брата, которые жили в Москве, но с ними отношения почти не поддерживались.

Мама родом из деревни Кондуши Вытегорского района. В ее семье еще были старшие сестра и четыре брата. В тридцатых годах семья переехала в Петрозаводск, где Полина Васильевна поступила в университет на факультет геологии. В сорок первом, будучи в гостях у брата в Ленинграде, попала в блокаду и находилась в ней до зимы сорок второго, испытав на себе все ужасы голода и холода первой блокадной зимы. В феврале, по льду Ладожского и Онежского озер, их вывезли в Вытегру. Старший брат умер от голода, двое средних пропали без вести на фронте, а, четвертый, дядя Костя, закончив в Ленинграде Военно-медицинскую Академию, воевал на Северном флоте и пал смертью храбрых в августе сорок первого года, о чем есть памятная надпись на академическом монументе.

Родился Сережа первого июня, в первый день лета, в День защиты детей. Он всегда считал день своего рождения удачным. Как правило, в этот день погода была отличной. Грело ласковое, теплое июньское солнышко, деревья и кусты покрылись ярко-сочной зеленью, пели и гнездились прилетевшие с юга птицы. Люди улыбались и были счастливы. Повсюду на летних площадках шли детские утренники.

Первое время их семья жила в съемной комнате на проспекте Ленина в здании райпотребсоюза. Затем были бараки, а когда ему исполнилось два года, маме от пристани выделили двухкомнатную неблагоустроенную квартиру в центре города, в двухэтажном доме по улице Вянгинской, построенном немецкими военнопленными.

Так как папа с мамой работали, а бабушек близко не было, до трех лет его воспитывали няни. Сначала старая и набожная бабка Мотя, уехавшая вскоре к сыну в Белозерск, а затем двадцатилетняя недалекая и причудливая девица Валя, которая затем вышла замуж за хромого сорока летнего билетера городского кинотеатра Володю (кстати, жили они дружно и счастливо), и Сергея отдали в ясли. Началось государственное воспитание.

Раннее детство свое Сергей помнил плохо — лишь несколько эпизодов врезалось в память. Это зимняя дорога в детский сад, когда мама везла его в фанерных санках, похожих на карету, смастеренных умелыми папиными руками. На улице было темно и холодно, полозья санок скрипели на морозе, а в «карете» было так тепло и уютно, что не хотелось высовывать даже нос на морозный воздух из-под оренбургской пуховой шали.

Да помнилась зеленая лужайка на участке детского сада, посредине которой пробегал небольшой, но довольно глубокий ручей, разделяя участок на старшую и младшую группы. В этом ручье детвора ловила разных жучков-паучков, и Серега, как-то раз поймав огромного черного жука-плавунца, похвастался им всем ребятам и выпустил обратно, долго за ним наблюдая, гордясь, что это его жук.

В детском саду он был под крылом мамы, проработавшей воспитателем сорок лет.

Первый школьный день как-то не запомнился. В памяти остался лишь огромный букет из пурпурных георгин, подаренный им своей первой учительнице Зюмовой Ленине Андреевне, теплые отношения с которой он пронесет через всю жизнь до сегодняшних дней.

Одноэтажное, деревянное здание начальных классов средней школы номер один, как и шестьдесят лет назад, стоит на улице Дедушки Крылова. Буфета в школе не было, поэтому завтраки носили с собой в черных матерчатых мешочках, привязанных к ранцам. Как правило, это был бутерброд из двух кусков хлеба, промазанных тонким слоем масла и чуть присыпанным сахарным песком. Запивали завтраки молоком, которое раздавалось в школе бесплатно, в неограниченном количестве, сколько выпьешь.

Навсегда в памяти остался запах новых учебников, первые прописи, чернильница — непроливайка, «промокашка» в каждой тетради.

Один из месяцев школьных летних каникул Сергей обязательно проводил в пионерском лагере. Четыре раза был в «Юном канонерце» во Всеволожске, под Ленинградом. Несколько раз, вынужденно, посещал городской лагерь, а один раз, был даже на Черном море, под Туапсе, в «Орленке».

Больше и красочнее помнится подготовительная приподнятая суета перед поездкой и дорога в лагерь, нежели само пребывание там, так как первые две недели съедала тоска по родине и родителям. К тому же, местные ребята обычно задирались и иногородние держались обособленно. На расходы Сереге мама давала всего три рубля, а на них месяц не шиканешь. Деньги он берег и брал на них только мороженое, которое сильно любил и, которого, у них в Вытегре не было.

А однажды последний рубль украли из чемодана. Три дня он плакал от безутешного горя. Когда ребята на экскурсиях ели мороженое, Серега только сглатывал слюни и дико им завидовал.

Но шло время, появлялись друзья и только бы надо повеселиться и покуражиться, а уже надо собираться домой. Зато с самого раннего детства он изъездил весь Ленинград вдоль и поперек, знал все его достопримечательности.

Одной из забав пацанов были сплавы весной по бурным и разлившимся ручьям на корытах. Они с бешеной скоростью неслись вниз по течению ручья Вянги, отталкиваясь палками от берегов. Особенно страшно, проходить под мостами, когда приходилось виртуозно уворачиваться от бревен и досок, чтобы не набить лишних «шышек» на голову. В конце концов, переворачивались в холодную паводковую воду, бежали мокрыми домой, где их ждали с вицами и ремнями мамы. Попадало, будь здоров, а если и корыто упустишь, то домой лучше не приходи.

Гордостью Сереги были, сделанные папой, финские санки (в виде резного стула из карельской березы на железных полозьях) и самокат с рулем от «Волги» Газ-21. Летом, вечерами, устраивали на самокатах гонки по недавно появившимся асфальтированным улицам. Вместо колес стояли большие подшипники, поэтому визг, лязг и грохот железа от несущейся армады самокатчиков разносился по всему городу. Зимой же, на перегонки, катали с гор девочек на санках.

Основным детским увлечением была, конечно, рыбалка. Разве может быть по-другому в крае тысяч рек и озер? Эта детская забава со временем перешла в основное хобби на всю жизнь. Носились на велосипедах по близлежащим водоемам с удочками и донками, или бродили с бреднем по затокам. Рыба на столе была каждый день.

Приловчились и к ловле раков. Рачевню Сергей смастерил сам. Натянул на проволочный круг диаметром в метр кусок старой сетки. Приспособил на двух дугах веревку для спуска, и рачевня готова.

Для приманки, приворовывал у мамы маленькие кусочки мяса. Ловил раков прямо в центре города у старого милицейского моста. Залезал на причаленные к берегу деревянные лодки и с кормы бросал рачевню в воду. Глубина метра полтора. Из расположенного поблизости парка культуры и отдыха доносилась музыка. Играли пластинки. Заброс длился в одну песню, а это четыре-пять минут. В поднятой в лодку рачевне было два-три рака с ладошку. Наловив их полный бидончик, Сергей спешил домой, чтобы сварить их к приходу папы. Николай Иванович очень любил полакомиться раками.

Возле дома располагалась пожарная часть с настоящей каланчой. Серега часто помогал пожарникам мыть машины и разматывать для просушки пожарные рукава, за что был награжден значком ЮДПД (юный друг пожарной дружины), который всегда носил на лацкане школьной гимнастерки рядом с октябрятской звездочкой.

В школу ходили строго в форме: серые брюки, гимнастерка, фуражка, кожаный ремень, черные ботинки. На медной бляхе ремня и кокарде фуражки — школьная эмблема, большая буква «Ш» в обрамлении дубовых ветвей.

В дворовую компанию, кроме пацанов входили и девчата. Людка Бунгова, Люська Лапсакова, Нинка Гулева, Надька Насонкова, Зинка Круглова. С ними обычно ходили в июне по ягоду на болото, в сосняк за кладбищем. Собирали морошку, чернику и бруснику. Норма — трехлитровый бидончик. Комарье и мошка, помнится, заедала в усмерть. Осенью же делали набеги на гороховища.

Летом вечерами, сидя на крыльце, играли с девчатами в кольцо. «На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной. Кто ты будешь такой? Говори по скорей не задерживай добрых и честных людей…» — Так начиналась игра.

Отгадывали фильмы по одной букве. У девчат этими фильмами были исписаны целые блокноты. Они, естественно, и выигрывали.

Когда наступали сумерки, девчата-проказницы, тащили нас через дорогу на участок городского детского сада №1, где в тени беседок отрабатывали на нас навыки целования через соломинку.

Встань пораньше, встань пораньше,

Встань пораньше,

Только утро замаячит у ворот.

Ты услышишь, ты услышишь,

Как веселый барабанщик,

В руки палочки кленовые берет…

По радио детский хор пел «Песню о веселом барабанщике».

Сегодня день принятия в пионеры. Первый красный галстук, не ситцевый, как у многих, а настоящий шелковый, который сумела таки достать мама, торжественно повязали Сереге Сибирцеву на белоснежную рубашку. После школьной линейки весь отряд строем повели на экскурсию в краеведческий музей, размещенный в бывшем здании церкви на Красной горке, пожалуй, самом красивом и высоком месте Вытегры. Музей был гордостью города, сюда обязательно заходили туристы и экскурсии с круизных судов путешествующих по Волго-Балту. Экспозиции размещались в четырех больших залах и рассказывали как о природных богатствах края, так и историю его развития от незапамятных времен до сегодняшних дней.

Первый зал посвящен местным умельцам. В центре располагалась экспозиция художника Твердова. Под известными картинами, написанными маслом, расположился большой деревенский погост с церквями и колокольнями, изготовленный из обыкновенных спичек. Здесь же висели картины маслом Анатолия Круглова, старшего друга Сергея. Толик этим очень гордился, хоть и не показывал вида. И вообще, Анатолий был разносторонне развитым парнем. Под его руководством в Вытегре создали первый ВИА.

Второй зал рассказывал о местной фауне и флоре. В центре его стоял огромный бурый медведь. Дальше шли исторический зал и небольшая выставка достижений народного хозяйства района.

Когда проходили возле чучела огромного медведя, Вовка Старков засунул руку тому между мохнатых лап.

— Серега, посмотри, что я нашел, — заговорчески прошептал он.

Сергей нащупал там большой сук, очень похожий на исполинские гениталии.

— Вот это да! Это что, настоящие!? — удивились несмышленые пацаны.

Подбежала любопытная Ритка Кулигина, сующая везде свой нос. Проверила, что там нашли ребята и, покрывшись бардовым румянцем, побежала жаловаться Ленине Андреевне. Наша первая учительница сначала тоже растерялась от неожиданной находки и увела ребят в другой зал. Позже этот случай превратился в комический анекдот о том, как Ритка Кулигина щупала медведя.

До седьмого класса он сидел за одной партой с Риткой, самой умной девочкой в классе, круглой отличницей. Кроме того, она была еще и красивая и дружелюбная, совершенно не задавака. Ритка ужасно нравилась ему, он даже был почти влюблен в нее. И кто знает, как сложились бы их отношения в романтическом плане, если бы не та злосчастная контрольная по алгебре.

Одним из заданий контрольной было построить отрезок, равный корню из двух. Неизвестно как, но Сергей мгновенно сообразил, что задачка на самом деле находится на стыке алгебры и геометрии и что заниматься вычислениями в этом случае не нужно. Достаточно просто построить прямоугольный треугольник с катетами, равными одному сантиметру, и длина гипотенузы окажется равной точнехонько корню из двух. Он быстро выполнил требуемое, решил остальные примеры, и огляделся… Ритка сидела с несчастным видом и логарифмической линейкой в руках, видно, пыталась выйти из положения чисто алгебраическим способом. Он толкнул ее в бок и развернул листок с контрольной так, чтобы ей было видно. Ритка — умница, сразу сообразила, в чем тут фокус, и благодарно улыбнулась в ответ.

Через три дня учительница по математике, Чащина Алла Дмитриевна, раздала им проверочные контрольные. Ритка, естественно, получила свою пятерку, никаких других оценок у нее отродясь не было. На листочке Сибирцева же красными чернилами красовалось: «2. Списано у Кулигиной». Разумеется, учительнице и в голову не пришло, что отличница Кулигина может не справиться с заданием, поэтому полагала, что «хорошист» Сибирцев наверняка списал у нее. Как же могло быть иначе? Ведь, как выяснилось, из всего класса эту хитрую задачку про корень из двух решили только они двое. Ну, Кулигина — это святое, она, конечно же, сама додумалась, на то она и самая умная в классе. А Сибирцев — не самый умный, он такой же, как все остальные, поэтому раз все остальные не решили, то, как же он мог? Не мог. Стало быть — списал.

Сергей постарался не потерять лица, все-таки девочка ему нравилась, и, с трудом борясь со жгучими слезами обиды от такой несправедливости, криво усмехаясь, показал свою контрольную Ритке. Не известно, чего он ждал от нее тогда: сочувствия, удивления, возмущения, готовности честно объясниться с учительницей и рассказать ей, как было дело. Но чего-то ждал. Чего угодно, только не холодного молчания. Ритка Кулигина, красавица и умница, ничего не сказала, даже не посмотрела на него. Просто отодвинула листок на его половину парты и отвернулась.

На следующем уроке она сидела за другой партой, пересела к Свете Осюковской, поменявшись местами с ее соседом. С Сергеем Ритка была с того дня холодно-сдержанна. Иными словами, она стала избегать его.

Сказать, что Сергей страдал, — это ничего не сказать. Причем страдал-то он не по Ритке, все равно они учились в одном классе и все равно вне школы не встречались. А страдал от несправедливости и от ощущения полной беззащитности. Ритка понимала, что поскольку он влюблен в нее, то не пойдет к училке жаловаться, искать правду. Она использовала доброе к себе отношение.

Пострадав несколько дней, Сергей сформулировал для себя вывод: если ты сделал кому-то добро, жди, что в скором времени этот человек от тебя отвернется.

А еще спустя некоторое время в голову ему пришло, что он сам виноват: не надо было показывать Ритке решение, и ничего не случилось бы. Он получил бы свою заслуженную пятерку, Ритка — четверку или, на худой конец, тройку, но он не оказался бы благодетелем круглой отличницы, наоборот, посочувствовал бы ей, утешил, в кино пригласил бы тоску развеять. Словом, имел бы возможность повести себя как мужчина. Он же проявил инициативу и был за это жестоко наказан. И «пару» схлопотал, и Ритка от него отстранилась.

Отсюда второй вывод: никогда не лезь с помощью, если тебя об этом не попросили. Не стремись к тому, чтобы люди испытывали к тебе благодарность, тогда они будут тебя любить.

И третий вывод: не кидайся немедленно просьбу выполнять и помогать. Подумай сперва, не потеряешь ли этого человека, если он вынужден будет испытывать к тебе благодарность?

Раннее детство помнилось как-то отрывками. Вот он, трехлетний мальчуган впервые едет с папой в Москву поездом. В плацкартном вагоне битком людей и он на бис, под смех попутчиков, в десятый раз исполняет, перевирая слова, известную тогда песню: « Ах, эта девушка, меня чума взяла, разбила сердце мне, покой взяла».

А вот, в четвертом классе, пишет тайком на уроке любовную записку Ритке Кулигиной.

А вот уже восьмой класс, проводы русской зимы… Проводы русской зимы в Вытегре всегда приурочивали к масленице. Это был, пожалуй, один из самых любимых праздников местной детворы.

День выдался славный. Ярко светило солнце, стоял легкий морозец и тишина, будто природа замерла перед решающим наступлением весны.

Учеба в голову не лезла. Сережа нехотя листал учебник, пытаясь побыстрее закончить с домашним заданием. Из кухни доносились вкусные запахи — мама стряпала блины.

Каждую минуту он подбегал к замерзшему окну и, в растопленную на стекле солью щелочку, выглядывал на улицу — боялся пропустить момент выстраивания праздничной колонны из лошадей с каретами и санями, украшенных разноцветными лентами и бубенцами.

В окно спальни послышался условный стук. Схватив по пути в прихожей ушанку, Сергей выскочил на крыльцо.

— Куда раздетый?! — догнал его запоздалый окрик мамы, но Сережа был уже на улице.

Из-за угла их дома выглядывал Юрка Самутичев.

— Серый, ну ты чего? Все уже в сборе.

— Я мигом!

Сергей вернулся домой, накинул фуфайку, схватил пару блинов с тарелки.

— Мам, я на улицу.

— А уроки? А кушать? Сейчас папа придет с работы, и сядем обедать! — строго возразила мама.

— Не-е-е, мам, я потом. А вы обедайте без меня, — крикнул он, выбегая на крыльцо.

У крыльца уже ждали трое закадычных друзей: Юрка Самутичев, Валерка Филичев и Андрюшка Шевчук.

Поздоровавшись, как положено за руку, по-мужски, они направились дворами в центр, к площади, где по времени должно уже начаться основное гуляние.

На площади, возле трибуны, играл городской духовой оркестр. Шло какое-то нехитрое представление. В ряженых узнавались герои русских народных сказок: Емеля, Иванушка-дурачок, баба Яга. По периметру стояли столы с яствами. Горки дымящихся блинов на любой вкус: со сметаной, с маслом, грибами, рыбой и даже красной икрой. Калитки, розанцы, ростягаи, пироги с множеством начинок — все, чем славится кухня народов русского Севера. Под столами стройными рядами выстроились ящики с казенкой. Каждый стол украшал начищенный до блеска медный двухведерный самовар на углях.

Красавицы в самобытных сарафанах с накрашенными свеклой щеками залихвацки зазывали гостей.

Пошарив по карманам, друзья наскребли лишь восемьдесят копеек.

— Да, негусто, — отчаянно промолвил Андрей, — даже на «Солнцедар» не хватает, а какой праздник без вина?

Выручил, как всегда, Юрка:

— Так, не бздеть, я вчера видел, как в сарай швейной мастерской выносили мешки. Наверное, тряпье и отходы. Пойдем, глянем.

Швейная мастерская располагалась на Вянгенской улице (по названию одноименного ручья, вдоль которого она идет), по соседству с домом, где жил Сережа. В ее сарае, обычно полном дровами, они с детства устраивали штабы и различные тайники.

Помнится, как были в усмерть перепуганы лежащими там манекенами, приняв их за покойников.

Входная дверь сарая закрывалась амбарным замком, но в задней стенке его две доски легко сдвигались. Дальше шел лаз, проделанный пацанами в дровах.

Пробравшись в сарай, они увидели возле двери четыре мешка с отходами от швейного производства. Не теряя времени, вынесли их через лаз и мелкими перебежками направились в сторону Горпо, где находилась «сдавалка» (пункт приема вторсырья). Увы, там их ждало разочарование. Пункт был закрыт — воскресенье. Потолкавшись безрезультатно у закрытых дверей, ребята уже думали возвращаться, но и тут Юрка оказался на высоте:

— Ждите здесь, а я схожу домой к приемщице, она рядом живет, — уверенно сказал он.

Вскоре Юрка вернулся с дородной теткой. Та окинула надменным взглядом мешки, заглянула внутрь и недовольно изрекла:

— По десять копеек возьму.

Пацаны знали, что тряпье стоит шестнадцать копеек за килограмм, но, как говорится, хозяин-барин, тем более в выходной день. Пришлось уступать.

Вырученных пяти рублей хватило на три бутылки вина, пачку сигарет, буханку ситного хлеба и полкило соленой ряпушки.

В четырнадцать лет, спиртное им конечно еще не продавали, поэтому пришлось воспользоваться услугами мужичка, болтающегося возле магазина. За что тот, увы, ополовинил одну из бутылок.

Отоварившись, ребята поспешили к праздничному кортежу. Колонна запряженных в сани лошадей уже была готова к выдвижению в центр города. Насчитали больше тридцати экипажей.

Ямщики в треухах и, подпоясанных разноцветными кушаками, тулупах, заканчивали последние приготовления.

— Давайте заскочим в дом к Зинке Кругловой, отметим начало праздника. Там у них ремонт, никого нет и лошадей в окно видно, — предложил Валерка.

В доме действительно шел капитальный ремонт. Дверей нет, пол вскрыт, внутренние перегородки разрушены.

Разместив на подоконнике нехитрую закуску, пацаны пустили бутылку по кругу.

В это время за окном обозначилось какое-то движение. Народ рассаживался по саням, застоявшиеся лошади взбодрились и нетерпеливо перебирали ногами.

— Все, завязываем! Колонна тронулась! Бежим! — крикнул Андрей, и пацаны бросились догонять праздничный кортеж.

Мимо них, набирая скорость, проносились экипажи. Ребята попадали в, кто какие смог, сани. Под улюлюканье хмельных кучеров и переборы гармошек процессия вырвалась на проспект Ленина.

В санях была куча-мала. Под Серегой что-то кричал придавленный мужик, сверху его прижали две толстенные бабищи, ревущие матерные частушки, а на голове сидел хмельной дед и рвал меха залипающей клавишами гармошки. Праздник начался…

Возле площади кони перешли на шаг, продираясь сквозь загулявшую толпу. Мужики спрыгивали с саней, отоваривались в торговых рядах казенкой и вновь догоняли колонну.

Народу в санях прибывало. Если тройки еще уверенно тянули свои экипажи, то одиночные лошади уже отставали. Недовольные этим, кучера ногами сталкивали в снег зазевавшихся пассажиров, облегчая сани.

Колонна повернула на самый широкий и протяженный в городе Советский проспект и лошади, почувствовав свободу, перешли на рысь. Началась гонка. В клубах лошадиного пара и снега, не разбирая дороги, с песнями и плясками, в пьяном угаре, неслась молодецкая удаль…

Сани занесло и опрокинуло. Серега кубарем скатился под гору… Пришел в себя в сугробе, без шапки и в одном валенке. Вокруг него ползали на четвереньках люди, плакали и смеялись. Вверху, на дороге, шатался пьяный кучер и звал помочь перевернуть сани.

Отряхиваясь от снега и помогая друг другу, отдыхающие кое-как выползли на дорогу. Гуртом поставили сани на полозья и, загрузившись, экипаж повернул на площадь. Валенок Серега нашел под санями, а шапка, наверное, вылетела в пути.

Возле клуба Речников он увидел Юрку и Андрюху, соскочил с саней и подбежал к ним.

— Вы уже здесь? А Валерка где? — спросил он друзей.

— Мы вернулись на встречной тройке, а Валерка поехал до кладбища, там конечная, — ответил Андрей.

— Ну, чего делать будем? — спросил Серега

— Не знаю, — пожал плечами Юрка, — последнюю мелочь в санях растерял, даже блинов не на что взять.

— Пойдем «ковырять» масло, — предложил Андрей.

В ту пору в магазинах впервые появилось шоколадное масло. Стоило оно сравнительно дорого, три шестьдесят килограмм и, естественно, дома оно появлялось крайне редко, а было таким вкусным! Но, голь на выдумки хитра, придумали и тут. Ребята заходили в продуктовый магазин напротив городской бани, становились у прилавка, на котором стояли большие открытые кубы масла и, пока один из них отвлекал продавщицу, остальные незаметно пальцами выковыривали масло в ладошки. Затем, за магазином, смаковали его.

— Да ну, масло. Придумаешь тоже, что мы, дети малые, что ли? — возмутился Юрка.

В это время к ним подошла продавщица с лотка:

— Ребята, помогите загрузить в машину ящики и корзины.

Юрка хитро подмигнул всем и тут же согласился.

Побросать в кузов тару, столы и корзины с продуктами было делом пятнадцати минут.

Продавщица поблагодарила и угостила стопкой блинов. Машина уехала, а Юрка откинул полу бушлата. За пазухой у него виднелась белая головка бутылки водки и палка копченой колбасы.

— Ну, ты даешь! — удивился Серега, — я бы так не смог.

— Сможешь, если захочешь, — снисходительно ответил Юрка.

К пацанам подошел Валерка и протянул Сереге шапку:

— Твоя?

— Моя, а где ты ее взял? — удивился Сергей.

— Дядя Толя, кучер, отдал. Сказал, что ты ее в санях забыл. Слушайте, мужики, — продолжал Валерка, — я сейчас видел, как Люська Бунгова с матушкой в баню пошли. Посмотрим?

Предложение было как заманчивым, так и опасным.

То, что пацаны заглядывали в женскую баню, люди догадывались, но, как говорится, не пойман — не вор.

— А ты знаешь, где смотреть? — заинтересованно спросил Валерку Юрка.

— Конечно, знаю. Возле окон женского отделения большая поленница дров. Залезаем на нее, сцарапываем с окна белую краску и смотрим.

— Здорово! — заключил Юрка, — нож у меня есть, идем.

— Стоп! — резко остановился он, — а с водкой и колбасой, что делать будем?

Пацаны замялись. Водка — дело серьезное, да никто ее к тому времени еще и не пробовал, другое дело вино или брага, но вслух сказать не решались.

— Ладно, — разрядил обстановку Юрка, — оставим ее «на потом».

К бане подошли уже в сумерках. Вплотную к четырем окнам женского отделения действительно было сложено три костра с рублеными дровами, высотой метра два с половиной, поэтому залезать на них пришлось карабкаясь по спинам.

Серега чувствовал себя неуверенно, в душе, как будто кошки нагадили:

«А вдруг об этом узнают? Стыда не оберешься, а ведь он комсорг класса», — думал он, но вслух, естественно, этого сказать не мог, боясь оказаться слабаком в глазах друзей.

Ребята еще поднимались, а Юрка уже скреб ножом окно.

— Ух, ты, — шептал он, сглатывая слюну, — банное отделение, как раз возле душевых кабин.

— Дай посмотреть, ну дай… — нетерпеливо канючил Валерка.

— На нож и скреби сам другое окно, — отмахивался от него Юрка.

Ребята, лежа на дровах, упершись лбами и носами в стекла, смотрели одним глазом в маленькие щелочки, смаковали увиденное.

— Да тут одни старые бабы, смотреть противно, — недовольно проворчал Валерка.

— Какие старые?.. Вон смотри, учителка из первой школы. Вот это буфера… Да-а!.. — восторгался Юрка.

Серега неуверенно прильнул к окну. Перед его взором, закрыв собою все пространство, шевелилась огромная задница. Ему стало как-то не по себе, и он отвернулся. Заметил, что Андрей тоже в окно не смотрит, а сидит с виновато-отрешенным видом.

— О! — воскликнул Валерка, — вон Люська, а вон Зинка Круглова. Ух ты!.. А ножки у Люськи ничего!..

— Ах вы, подлецы!.. Ну, я сейчас вам дам!! — раздался грозный женский оклик у поленницы. — Ишь чего удумали, стервецы!!!

Пацаны вскочили на ноги. Поленница зашаталась и медленно обвалилась наземь.

Выбираясь из-под дров, не обращая внимания на сильную боль в правой ноге, Сергей увидел над собой двух полуголых женщин и тут же получил шайкой по голове.

Припадая на ногу и ничего не соображая от удара, он бежал вслед за удаляющимся Юркой.

— Узнали!.. Точно, узнали!.. Теперь разнесут по всей школе. Ну, зачем я туда пошел!?.., — страдал от необдуманного поступка Серега.

Юрка остановился, подождал его и, хохоча во всю глотку, пытался ободрить товарища:

— Вот это приключение!.. Успокойся, все нормально, погони нет.

— Какое там нормально: глаз подбит, нога не ходит. А еще разговоров будет на весь город. Матушка узнает, и в школе тоже, — ныл Серега.

— Да брось, ты. Никто нас не узнал, уже темно. Подумаешь, на старые бабьи зады посмотрели… Вот делов-то, — уверенно отстаивал свою правоту Юрка.

— А где ребята?

— Андрюха побежал к реке, А Валерку, по-моему, банщица схватила, не знаю, вырвался или нет.

Обойдя баню за два квартала, друзья направились в свой двор. Андрей и Валерка сидели на крыльце.

Валерку банщица отпустила, предварительно дав пинка под зад, а за Андреем никто не гнался.

Обсудив происшествие, в расстроенных чувствах, ребята разошлись по домам.

Как ни странно, но продолжения этой истории не последовало. Им, молодым тогда еще пацанам, не дано было понять действий взрослых женщин.

Они ждали открытых комсомольских собраний с разбором морального облика будущих строителей коммунизма и долго еще пристально и виновато вглядывались в лицо каждой встречной женщины. Но все на этом и закончилось и лишь много лет спустя, Люська Бунгова призналась Сергею, что видела его через окно и специально показывала себя, а он, дурак, этого не оценил.

4

Зимой, основными занятиями пацанов, были катание на лыжах по зимнему лесу, беганье на коньках «снегурках», примотанных веревками к валенкам, по обледенелым улицам города и игра в хоккей прямо на проезжей части. Или строили из снега крепости и целые города, а потом брали их приступом, используя при этом различные самодельные осадные орудия. Как-то, сделали даже танк из фанеры, который сам двигался на цепной передаче двух велосипедов, а вместо колес поставили на ось фрезы от циркулярной пилы. У каждого имелось деревянное ружье с резиновым боем, которое стреляло алюминиевыми пульками по принципу рогатки. Была и пушка (большая рогатка), резину которой натягивали два человека, стреляла она камнями. Как в ту пору не покалечили друг друга? До сих пор удивляюсь. Домой по вечерам было не загнать. Мама много раз кричала в форточку: «Сережа, домой!» Да, куда там, именно в это темное и позднее время, казалось, начиналось самое интересное.

Домой возвращались краснощекими от мороза и счастливыми, в обледеневших, стоящих колом, шароварах. У каждой компании был свой штаб. Обычно его строили в сарае, наполненном колотыми дровами, делая в них тайные проходы и пролазы, так что далеко не каждый попадет во внутрь его.

Сказать, что сильно курили? Наверное, нет. Так, баловались, подворовывая папиросы у отцов из неполных пачек «Авроры», «Шипки» и «Беломора». А первыми сигаретами с фильтром, были «Кронштадские», по 35 коп. за пачку.

Плавать Серега научился в девять лет, да это и не удивительно в краю рек и озер, а вот, как первый раз тонул, помнил.

Это было в пятом классе. Настоящим пловцом считался тот, кто переплывет туда и обратно речку Вытегру, вернее ее первое русло, так как саму речку искусственно развернули со старой Мариинской системы шлюзов к новому первому шлюзу канала Волго-Балт. Речка неширокая, метров сто, но для детворы это было значительным расстоянием. Серега долго не мог решиться на этот поступок, но подкалываемый взрослыми парнями, все же поплыл. На ту сторону он переплыл довольно удачно. Надо было немного отдохнуть, но парни направились обратно, и Серега пристроился к ним. Когда до берега оставалось метров двадцать, поднялась волна, вода попала в нос и в рот. Серега закашлялся и стал захлебываться, от усталости руки и ноги не слушались. Испугавшись, он закричал. Подоспевшие ребята вытащили его на берег, где он час лежал не в силах пошевелиться и надолго понял, что с водой шутить нельзя.

Впервые со смертью ему пришлось столкнуться лет в семь. Утонула соседняя девочка Зоя, на год старше его. Они всем двором ходили к ней домой прощаться. Она лежала в маленьком гробике как живая и не вызывала никакого страха. Они стояли понурив головы и скорбели как могли, потом убежали во двор и как ни в чем не бывало бесились. Лично Сергей ходил прощаться два раза. Потому что мама девочки, тетя Лида, давала всем по конфетке. С тех пор ему пришлось повидать немало трупов, и с каждым разом он все отчетливее понимал, что костлявая размахивает своей косой где-то рядом и встречу с ней может обеспечить какая-нибудь нелепая случайность.

Наибольшим потрясением детства была папина авария. Сергей тогда учился в четвертом классе. Когда к ним в квартиру зашла незнакомая женщина и сказала маме, что Николай Иванович на автобусе упал в реку с Северского моста, он испугался.

Первое, что ударило в голову: «Папы больше нет!» Он смотрел ошарашенными глазами на маму. Та медленно села на табуретку и тоже молча смотрела на сына.

— Сереж, может, сходишь, посмотришь? — тихо попросила она.

Идти не хотелось, да просто было боязно, но надо. И он пошел. Шел медленно, дальней дорогой, как бы отдаляя страшный момент.

У моста было людно. Знакомые пацаны, увидев Сережу, подбежали к нему. Перебивая друг друга, они что-то говорили, но Сергей их не слушал, а как заколдованный, молча шел к реке, и с ужасом вглядывался через пролом в бетонном ограждении моста.

И тут он увидел папу! Живого и невредимого! Он шел в окружении двух милиционеров к райотделу. Встретившись взглядом с сыном, он подмигнул, как бы ободряя и поддерживая Серегу.

Сережа встрепенулся, ускорил шаг, и смело посмотрел вниз с моста. Автобус висел на старых сваях, погрузившись капотом в воду. Заднее стекло было разбито. Через него, очевидно, и выбирались люди.

Из разговоров взрослых он понял, что дорогу перед автобусом перебегал парень, и папа, чтобы не совершить на него наезд, направил машину в реку. Обошлось без жертв.

Сергей тут же побежал домой, сообщить радостную весть маме. Последствий особых не было. Вскоре папа ездил на другой машине, но случай этот и первое глубокое потрясение, запомнились Сергею на всю жизнь.

Организм рос и крепчал и постоянное чувство голода, заставляло задумываться о подкормке. То грибы на костре жарили, то картошки на поляне накопают и запекут. Воровали с огородов огурцы и лук, а когда поспевал горох, делали набеги на гороховища. Пока часть пацанов отвлекали на себя сторожа, остальные набивали стручками пазухи. Весь вечер им лакомились, а затем, увы, по два дня из уборной не вылезали.

Металлолом, макулатуру и бутылки собирали, когда были нужны деньги. Сначала на кино, лимонад и конфеты, затем на вино и танцы. Хорошо зарабатывали летом в лесу на заготовке ивового корья.

Свободного времени в детстве у Сергея было мало, так как с десяти до пятнадцати лет он учился в музыкальной школе. Занятия шли каждый день по два часа после обеда: специальность, сольфеджио, музыкальная литература и два оркестра по воскресениям, баянистов и духовой. Учился он по классам баяна и трубы. В оркестре баянистов, руководимым директором школы Бибиксаровым Сан Санычем занимались и его одноклассницы: Люда Белкина, Таня Паршукова, Света Осюковская. Особенно Сергею нравилось заниматься на духовых инструментах: теноре, баритоне и тромбоне. Мечтал освоить саксофон и кларнет. Игра на трубах, в отличие от баяна, давалась легко, а главное, было большое желание совершенствоваться в этом у Николая Константиновича Чеснокова. Человека с большой буквы, посвятившего себя воспитанию подрастающего поколения. Более семидесяти лет он верой и правдой служил искусству, впитывая его в умы вытегор. Их дружба, наставника и ученика, пройдут через десятилетия. С духовым оркестром связаны и первые профессиональные заработки. За игру на похоронах ему платили четыре рубля.

Если учесть дела по дому, внеклассную работу, несколько кружков и участие во взрослом духовом оркестре, то на улицу время не оставалось.

Спортивных секций ни в школе, ни в Доме пионеров практически не было. Разве что лыжи, баскетбол и шахматы. Их Сергей посещал постоянно и добился определенных успехов, но развить их, при отсутствии тренеров, можно было лишь самостоятельно, что он и делал. По выписываемым через посылторг брошюрам учился самбо и боксу. Помогло ли это в жизни? Возможно. В уличных драках, точно помогло.

Первый раз попробовал коньяк на пятнадцатилетие. Отмечали его с Вовкой Старковым (Налимом) у его отца на барже в устье Онежского озера. Отец оставил их дежурить, а сам поплыл на лодке в город за продуктами. Пацаны проверили заранее поставленные сети, и из ершей, лещей и щуки сварили настоящую тройную уху. Затем пили «Бренди», ели уху и орали на всю округу песни.

5

Юрка Самутичев стал киномехаником клуба Речников после восьмого класса и окончания курсов в Череповце. Он быстро освоил немудреную специальность и теперь с утра до позднего вечера пропадал в своей будке, пропахшей теплой пылью и жженой пластмассой. Ему нравилось возиться с пленкой, заряжать ее в проектор, заставляя скользить в хитром лабиринте валиков, зажимов, зубчиков и пазов, перематывать с одной тяжелой катушки на другую, вдыхать ее чудесный, неповторимый запах.

Нравилось получать новый фильм по накладной и горделиво перетаскивать банки из машины к себе в келью мимо праздных зевак.

Нравилось небрежно прогуливаться у клуба за час до сеанса, наблюдая, как озабоченно спрашивают граждане друг у друга лишний билетик.

Но больше всего нравилось Юрке таинство рождения невзаправдашней, но такой волнующей и интересной экранной жизни. Наблюдать историю чужой любви или ненависти сквозь крохотную амбразуру окошка киномеханика было гораздо занимательней, чем из зала. Кроме того, Юрка чувствовал себя безраздельным хозяином этой любви и ненависти, собственником страстей, печалей и радостей. Он щелкал тумблером проектора, и десятки людей в переполненном зале умолкали, зачарованные вспыхнувшим в темноте чудом, сотворенным для них волшебником из кинобудки.

А еще Юрка вдруг заметил, что стал нравиться девушкам. Они строили ему глазки, дарили обворожительные улыбки и просились в кинобудку на последний сеанс какой-нибудь импортной, модной картины.

Юрка не отказывал. Каждый вечер он проводил одну из девушек по служебной лестнице к себе в келью, поил чаем, потом деловито и гордо заряжал пленку, придвигал табурет, усаживал гостью перед амбразурой и щелкал тумблером проектора. После сеанса девушка поднималась с табурета, оглаживала юбку, потягивалась, чмокала Юрку в щечку и исчезала.

Между тем, все мы завидовали Юрке.

— Повезло тебе, — сказал как-то Валерка Филичев, на очередной нашей встрече у друга в кинобудке. — Ты их там всех чпокаешь по очереди?

— Кого? — не понял Юрка.

— Ну,.. баб, — Валерка подмигнул. — В кинобудке — самое оно!

Юрка усмехнулся.

— Они же кино ходят смотреть, а не чпокаться.

У Валерки округлились глаза.

— Ты серьезно, корешь? Ну, тогда извини, ты — полный осел! Уж я бы не растерялся! — выделывался он.

— Мне не по себе как-то, не знаю с чего начать, как подступиться… Словом, робость какая-то… — неохотно признался Юрка.

Через пару дней, глотнув для храбрости портвейна, Юрка пригласил в кинобудку смазливую юную особу по имени Надя Насонкова. Это была улыбчивая беленькая девушка лет четырнадцати с красивыми карими глазами и широкими скулами, заметно выступающими на миловидно загорелом лице. Насонкова жила в доме напротив нашего, и Юрка частенько ловил на себе ее игривый взгляд, когда шел через двор на колонку по воду.

— Сегодня привезли французскую картину, — сказал ей Юрка, — Приходи ровно в девять. Я встречу.

И Надя пришла.

Она сидела на табурете в легком цветастом сарафане, сложив руки на загорелых коленках, пока Юрка заряжал пленку в проектор, и в тесной кинобудке тяжело плавал приторный запах ее духов.

Юрка ловко управился с первой катушкой, проверил затвор, потом открыл следующую банку, отмотал пленку и стал пристраивать ее на второй проектор.

— А зачем два аппарата? — спросила Насонкова.

— Подойди, покажу, — кивнул Самутичев.

Девушка охотно встала с табурета, подошла к проектору и наклонилась к окошку, вглядываясь в матовую темноту зала.

— Фильм состоит из нескольких частей. — Юрка встал у нее за спиной, чувствуя, что сердце выпрыгивает из груди. — Когда подходит к концу первая часть, — он невзначай положил руку девушки на бедро, то на экране в правом нижнем углу появится такой кружок… — Он встал вплотную к девушке и, тоже наклонившись, скользнул рукой по ее животу к груди. — Такой… кружочек…

— Кружочек? — переспросила Надя, не шевелясь и не убирая руку Юры.

— Кружочек, — подтвердил он хрипло, одной рукой ощупывая упругую грудь девушки. А другой пробираясь ей под подол. — Такой белый… кружочек.

— И что? — в стекле окошка было видно отражение Надиного лица. Она закрыла глаза.

— Этот кружочек означает, — Юрка провел рукой между ног девушки, — что я должен включить второй проектор…. Но — пока без изображения…

— Как же можно?.. — еле слышно спросила Насонкова, — … без изображения…

Она чуть-чуть раздвинула ноги, чтобы Юрке было удобнее хозяйничать под подолом.

— А для этого существует… — у Юрки закружилась голова. Он зацепил пальцами Надины трусики и потянул вниз, — крестик, — прошептал он, с жадностью лапая прохладные ягодицы своей гостьи. — На белом крестике я должен запустить изображение…

— Запускай! — нетерпеливо повторила девушка, прогибаясь на манер кошки и потираясь щекой о собственные руки, сложенные на краешке киноамбразуры.

— Щас я, щас… Юрка, наконец, одолел застежку на ремне и приспустил штаны до колен.

— Запуска… аю…

Через несколько минут он отпрянул, вытер ладонью лицо и неуклюже натянул штаны.

Девушка достала носовой платок из накладного кармана сарафана, протерла им между ног, ловко подцепила туфелькой с пола сползшие трусики и, обернувшись к Юрке, весело поинтересовалась:

— А зеркало здесь есть?

— Нету — Юрка вдруг почувствовал неловкость. — Знаешь, я… ну, словом…

— Что? — в Надиных глазах прыгали озорные искорки.

— Я ведь… и жениться могу, выдавил наконец Юрка. Девушка расхохоталась, чем привела его еще в большее смущение, потом неожиданно посерьезнела:

— Можешь или хочешь?

Юрка пожал плечами:

— Хочу…

Надя медленно подошла и обвила его шею руками. Трусики, зажатые между пальцами, теперь свисали у Юрки с плеча.

— Ну, тогда — женись, прошептала она.

— А ты… — Юрка не сразу нашел нужные слова. — Ты разве… любишь меня?

— Конечно, люблю, — девушка смотрела ему прямо в глаза. — Ты разве не понял?

— Давно? — спросил он, чувствуя, что выглядит глупо.

Девушка поправила на запястье аккуратные часики с тонким ремешком:

— Уже почти пятьдесят минут.

Юрка хмыкнул.

— А теперь включай свою бандуру, — Насонкова улыбнулась и кивнула в сторону проектора. — До белых кружочков у нас еще есть время…

На следующий день Юрка, развалившись по-барски на стуле с папиросой во рту, рассказал нам в картинках о своем первом мужском опыте. Мы слушали его, дико завидуя, открыв рты и развесив уши.

О своем желании жениться он вскоре забыл, у него появились не менее симпатичные подружки, а с Надей, на удивление, продолжил «дружбу» Валерка Филичев.

6

Рыболовство являлось основным промыслом местных жителей. В шестидесятые годы жили бедно и питались рыбой да картошкой. Правда, даже в то время, молоко для учеников в школьных буфетах давали бесплатно.

Рыбу заготавливали впрок во время весенней (май) и осенней (октябрь) путины. Весной шла корюшка, осенью — ряпушка. В это время весь город жил на реке.

Ставились шалаши и палатки, жгли костры. Весь этот табор растягивался вдоль русла реки на пятнадцать километров, от устья Онего и до водохранилища первого шлюза канала Волго-Балт.

Мужики курили и, не спеша, проверяли с берега саками ход рыбы, изредка вылавливая по три — четыре корюшины, крупной, граммов по триста — четыреста, подледной, самой первой, самой жирной и вкусной.

Женщины налаживали быт на берегу. Дети после занятий в школе, помогали родителям и шумными компаниями, почувствовав свободу, резвились в прибрежной зоне.

Уйти с берега нельзя, так как пик путины длится всего несколько часов, а не наловишь рыбы, будешь жить впроголодь до следующего года.

Издали послышались, пока еще не разборчивые, крики. Народ зашевелился и вот уже звуковая волна накрывает нас: «Пошла-а!… Пошла-а-а!!!…». Мужики с саками бегут к воде, женщины и дети за ними. Видно, как по тихой воде приближается бурлящая стихия. Она пролетает мимо людей, ударяется в ворота шлюза и стену плотины, разворачивается, сталкивается с встречным потоком и начинается месиво. Река по всей своей сто метровой ширине становится похожей на кипящую белую кашу. Создается впечатление, что по рыбе можно перейти на ту сторону. И вот тут не плошай. Мужики черпают саками рыбу, попадается по тридцать-пятьдесят штук. Ребята вытряхивают рыбу из саков, женщины собирают ее в корзины, ящики и мешки. Обычно, это длится всю ночь, к утру ход рыбы спадает.

Довольные мужики курят, делятся впечатлениями, вспоминая курьезные случаи и, под водочку, лакомятся зажаренной на вертелах свежей корюшкой. Народ расходится, впереди еще много работы по засолке и маринованию рыбы.

Мясные блюда на столах вытегор были, в основном, только по праздникам, несмотря на большое поголовье крупнорогатого скота. Племенные коровы, в основном, были молочного направления, из молока которых готовилось знаменитое вологодское масло. В магазинах мясо продавалось очень редко и, как правило, покупалось у местных охотников. Особенно ценились лосятина и медвежатина.

Серегу на охоту отец брал с самого детства. Тетеревов, глухарей, белку и зайцев били попутно, когда ездили в лес по надобности.

7

В ходе учебы за десять лет, состав класса неоднократно менялся. Их перебрасывали из школы в школу, переводили учеников, поэтому длительной дружбы и сплоченности между ребятами не было. В школе всех объединяла учеба, а дома у каждого была своя компания.

Создание коллектива, как единого организма, началось, пожалуй, с выезда девятых классов на уборку картошки. До этого, основной формой общения между девчатами и пацанами были любовные записки, суть которых заключалась в предложении дружбы, провожания после уроков домой и приглашений в кино. Все изменилось на картошке.

В деревню Андома отправили три девятых класса. Жили в семьях колхозников по три-четыре человека. Кровати и матрацы выделило правление колхоза, давали также на дом в день по килограмму говядины и ведру молока. Готовить должны были сами. Работать предполагалось весь световой день с семи утра до семи вечера, однако, работа изначально не пошла, так как полили затяжные осенние дожди. Ребята больше грязь месили в поле, чем убирали картошку. Молодежь это устраивало.

Главное то, что все они впервые оказались свободными от зоркого родительского ока, внимания соседей, знакомых и учителей, да еще и рядом со своими симпатиями. Погода была им на руку. Сутками пропадали пацаны с девчатами на сеновалах, сараях, в деревенском клубе и по домам.

В правлении колхоза быстро поняли, что никто их картошку убирать не будет и что детвора, впервые оказавшаяся на воле, которая вскружила голову, просто пустилась во все тяжкие. Решено было срочно вернуть учеников за парты.

Этот выезд очень сдружил класс, а для некоторых был началом взрослой жизни. Сергей же все две недели откровенно скучал, так как его Любаша осталась в городе.

«Не делай зла — вернется бумерангом,

Не плюй в колодец — будешь воду пить,

Не оскорбляй того, кто ниже рангом,

А вдруг придется, что-нибудь просить.

Не предавай друзей, их не заменишь.

И не теряй любимых — не вернешь,

Не лги себе — со временем проверишь,

Что этой ложью сам себя ты предаешь».

Омар Хайям