Период полураспада

Юрий Лантан, 2023

На берегу реки в глухой тайге обнаружена выложенная из палок надпись с призывом о помощи… По бескрайним просторам тундры бродят полчища оживших мертвецов… Смертью от удушья погибают все те, кто становится на пути двух сирот…Что связывает эти – и некоторые другие – загадочные события? Все они – потусторонние истории, придуманные Юрием Лантаном, рассказы которого издавались в серии «Самая страшная книга» и культовом журнале Darker.В сборник «Период полураспада» вошли как уже полюбившиеся читателям рассказы («Стрекот», «Ночь перевертышей», «Опека» и другие), так и несколько ранее не публиковавшихся историй, включая продолжение рассказа «Вечная мерзлота», аудиоверсия которого насчитывает более 200 тысяч просмотров на YouTube.

Вечная мерзлота

— Вот поэтому они уходят, — сказал Илко.

Ненец сплюнул и отошел в сторону, давая возможность рассмотреть то, ради чего мы отъехали на два километра от поселка. На земле, поросшей жухлой травой, лежал мертвый олень. Из разорванного брюха вывалились внутренности, шкура цвела глубокими ранами. Я отвел взгляд. Сырая тундра простиралась до горизонта, где смыкалась с рыхлым небом. Ветер гнал тучи. Еще пара дней — и пойдет первый снег.

— Кто это сделал? — спросил я.

Илко посмотрел на меня раскосыми глазами. Задубевшее лицо ненца рассекали морщины.

— Никто не знает, но всякое говорят, — ответил он, скривив щербатый рот.

— Что говорят? — я давно привык к манере Илко изъясняться короткими фразами, но сейчас его немногословность действовала на нервы, и в моем голосе проскользнуло раздражение.

— Уезжать вам надо, доктор, — протянул ненец и зашагал к оленьей упряжке с нартами, давая понять, что разговор окончен, и пора возвращаться в поселок.

— Уезжать?! — возмутился Гаврилов, когда я передал коллегам слова ненца. — Он с дуба рухнул? У нас только четверть населения осмотрена!

Гаврилов был прав. Он расхаживал по кабинету, недовольно качая головой. Как и все хирурги, он не любил, когда что-то шло не по плану, будь то внезапное кровотечение в операционном поле или сорванный график медосмотров.

Грязное окно сочилось серым светом. Пахло пылью, спиртом и лекарствами. Под ногами Гаврилова скрипели затертые половицы. Я расположился за столом, наблюдая за остальными. Фокин покачивался на стуле напротив меня, Зорина и Галина Ивановна сидели на кушетке у стены. Пять человек в кабинете — вот и вся наша мобильная медицинская бригада.

Четыре дня назад мы прилетели в поселок Нюртей для ежегодного осмотра коренного населения. Это была моя шестая вылазка на Ямал. Не могу сказать, что я горел желанием неделю кормить комаров, но эти экспедиции хорошо оплачивались областной администрацией, а деньги сейчас не помешали бы: Алена недавно родила, и мы едва сводили концы с концами. Я с тоской подумал, что еще не скоро увижусь с женой и сыном.

— На моей памяти такое впервые, — сказал Фокин. — Обычно местные с удовольствием идут на осмотры, отбоя нет, а в этот раз их палкой не загонишь. Алексей Петрович, в чем же причина?

Педиатр посмотрел на меня, поглаживая седую бородку. Самый старший из нас, он ездил в экспедиции на Ямал еще с советских времен и хорошо знал нравы местного населения. Детишки души в нем не чаяли и называли Айболитом — очевидно, за внешнее сходство со сказочным доктором на картинках в книжках.

— Они боятся за свои стада, — ответил я. — Илко рассказал, что за последнюю неделю погибло двадцать голов, и ненцы спешно сворачивают стойбища. Медосмотры — это последнее, что их волнует. Главное — спасти оленей.

— Справедливо, — кивнул Фокин. — Ненцы проживут с гастритом и геморроем, но без оленей они не протянут.

— Я надеюсь, они не от сибирской язвы сдохли? — мрачно ухмыльнулся Гаврилов. — Этого нам еще не хватало.

Галина Ивановна охнула. Медсестра недавно вышла на пенсию, и, как и многие женщины в этом возрасте, была склонна к излишней впечатлительности. Пару лет назад на Ямале произошла вспышка сибирской язвы. Очаг инфекции ликвидировали, но эта история по-прежнему вызывала у нас тревогу.

— Не похоже, — поспешил я успокоить коллег. — Повреждения явно травматические: распоротое брюхо, рваные раны на теле. Это либо хищник орудует, либо местные друг с другом что-то не поделили и отыгрываются на оленях.

— Все это очень увлекательно, но нам что делать? — вмешалась Зорина. Это была первая ее экспедиция на Ямал. Молодой гинеколог, только что после ординатуры, Зорина отличалась большими амбициями и аппетитными изгибами, которые стали объектом особого внимания со стороны Гаврилова.

— Через три дня нас заберет вертолет, — я раскрыл журнал со списком пациентов. — А пока занимаемся тем, для чего мы сюда приехали: осматриваем всех, кто придет на прием.

* * *

На прием никто не пришел. Мы прождали до вечера, слоняясь из кабинета в кабинет, гоняя чаи и рассказывая байки из практики. Наш медицинский пункт располагался в одноэтажном здании старой амбулатории. Большую часть времени она стояла законсервированной в ожидании выездной бригады медиков. За неделю до прилета мы связались с Илко и попросили его подготовить здание. Из года в год врачи принимали здесь пациентов, здесь же отдыхали и спали. Так было раньше, так было и в этот раз. За одним исключением: коренным жителям не было никакого дела до медосмотра.

Я вышел на крыльцо. Стемнело: солнце растворилось в облаках, бараки тонули в полумраке. На пороге одного из них сидел Илко и набивал трубку табаком. Вспыхнуло пламя. Ненец затянулся, выпустил дым. Обвел взглядом свое крошечное королевство.

Нюртей пребывал в статусе полузаброшенного поселка. Немногочисленное население покинуло ветхие дома, затерянные посреди тундры. Остался только Илко. Его жена умерла, дети осели на большой земле, и ненец решил, что смысла кочевать больше нет. Он обустроился в бараке, ходил на охоту и рыбачил, следил за порядком в поселке и пару раз в год встречал экспедиции геологов или бригады врачей.

Я спустился с крыльца и направился к ненцу. Рядом с его бараком располагался загон с четверкой оленей. Животные, свернувшись серыми комками на земле, проводили меня воловьими взглядами.

— Илко, сегодня снова никто не пришел, — начал я. — Ты можешь поговорить со своими?

Ненец неопределенно повел плечом и затянулся.

— Они не послушают меня, доктор.

— Тогда отведи меня к ним. Я сам поговорю. Мы же не просто так сюда прилетели. Если им на свое здоровье плевать, пусть подумают хотя бы о детях!

Я старался, чтобы мои слова звучали искренне и убедительно, но, похоже, на Илко они не возымели должного эффекта: ненец прищурился и едва заметно ухмыльнулся. Он прекрасно знал, что врачи приезжали в эту дыру не ради возвышенных идеалов, а за длинным рублем. Если мы провалим план медосмотров, о премии можно забыть.

— Хорошо, доктор, — протянул он. — Завтра я отвезу тебя на стойбище. Но не обещаю, что там кто-нибудь будет. Все уходят.

Я коротко кивнул и, попрощавшись с Илко, вернулся в амбулаторию.

* * *

Шаги на крыше.

Я сел в постели и вслушался. Вместе с Гавриловым и Фокиным мы спали на кушетках в подсобном помещении. Зорина и Галина Ивановна отдыхали в соседней комнате.

Помещение тонуло во мраке. Тихо сопел Гаврилов. Похрапывал Фокин. Я напряг слух… Вот он, звук сверху: топ-топ, топ-топ.

Гаврилов зашевелился. Хирург приподнялся в постели и сонным взглядом уставился на меня.

— Леха, это ты, что ли? — просипел он.

— Кто-то ходит по крыше, — я вылез из постели, натянул джинсы и свитер.

Гаврилов последовал моему примеру. Мы выбрались из подсобки и по темному коридору направились к выходу.

— Постой, — прошептал Гаврилов и скрылся в комнате.

Через мгновение он появился с ружьем в руках. У Гаврилова был охотничий билет, и в каждую экспедицию на Ямал он брал двустволку в надежде подстрелить зайца или утку, но обычно на это не хватало времени, и ружье так и лежало зачехленным.

— Вдруг медведь, — пояснил хирург, поудобнее ухватывая цевье.

— На крыше?! — я не сдержался и прыснул от смеха, но мое веселье тут же оборвалось, когда сверху раздался приглушенный топот.

Мы замерли. Шум повторился. Гаврилов коротко кивнул, и мы двинулись к двери. Открыв ржавый засов, вышли на улицу. Холодный воздух дунул в лицо. Осторожно ступая по крыльцу, я отошел подальше и задрал голову. В едкой тьме мерцало зеленым: северное сияние. Изумрудные всполохи искажали реальность, придавая всему потусторонний оттенок, словно весь мир оказался за бутылочным стеклом.

Гаврилов встал напротив крыльца и нацелил ружье на крышу. Мы вслушивались и всматривались.

Порывы ветра. Мерцающий свет. И больше ничего.

Сзади дома бухнуло: кто-то спрыгнул с крыши на землю? Мы переглянулись, и, прижимаясь к стене, поспешили к противоположной стороне барака. Гаврилов шел впереди с ружьем на изготовку. Завернув за угол, мы увидели привычную картину: груды металлолома, ржавые бочки, разломанные ящики и прочий хлам.

Я вгляделся во мрак. Между двух заброшенных бараков, расположенных метрах в ста от нас, удалялся человек. Он шел быстро, но как-то неловко — то и дело пошатываясь и прихрамывая. Мне не хватило мгновения, чтобы получше его рассмотреть: тьма поглотила фигуру.

— Ты видел? — прошептал я.

— Может, Илко пьяный шарахается? — предположил Гаврилов, опуская ружье.

* * *

Но Илко не пил и по крышам не лазил. Именно так он сказал утром, когда мы осторожно поинтересовались про ночной инцидент.

— Если не ты, тогда кто это был? — не унимался Гаврилов. — Местный со стойбища?

— Нга приходил, — бросил Илко, поправляя сбрую на олене.

Мы ежились возле барака ненца. Попыхивая трубкой, Илко готовил к поездке упряжку из четырех оленей. Моросил дождь. Я посмотрел на Фокина, который с задумчивым видом застыл возле нарт. Педиатр разбирался в местном фольклоре, поэтому я ждал от него пояснений, прекрасно понимая, что от Илко я их точно не получу.

— В мифологии ненцев Нга — это одновременно название злого божества и общий термин для страны мертвых, — Фокин забрался в нарты и похлопал по пустующему рядом месту. — Поехали, Алексей Петрович. Хочу к обеду вернуться.

Я кивнул на прощание Зориной и Галине Ивановне, которые наблюдали за нами с крыльца амбулатории, и, оставив Гаврилова за главного, уселся в нарты рядом с Фокиным. С утра я решил, что поеду на стойбище вместе с педиатром. Ненцы уважали бывалого врача, не один год лечившего их детишек. Долгое время он был начальником выездных медицинских бригад, но бумажная волокита и стрессы, связанные с организацией экспедиций, настолько ему надоели под старость лет, что в этот раз бразды правления достались мне — терапевту.

Илко стукнул шестом по оленю-вожаку, и мы тронулись, оставляя позади Нюртей. Дорога по тундре заняла два часа. Однообразие пейзажа саднило глаза: бурые просторы, поросшие мхом и ягелем, убегали в бесконечную даль и сливались с набрякшими тучами. Мысли стелились за горизонт: я думал о том, как вернусь домой и обниму Алену с сынишкой, почувствую их тепло и увижу улыбки…

Нарты подпрыгнули на кочке. Впереди показалась остроконечная верхушка чума, рядом чернели кривые бревна загона для оленей. Он пустовал — как и все стойбище ненцев: ни души вокруг.

— Где все? — поинтересовался Фокин.

Илко пожал плечами и остановил упряжку. Мы выбрались из нарт и осмотрелись. В предыдущие экспедиции я несколько раз бывал на стойбищах в окрестностях Нюртея и хорошо помнил, что временные поселения ненцев состояли из десятка чумов и пары-тройки загонов, до отказа набитых оленями, рядом с которыми неспешно возились местные. Сейчас же посреди обширного пространства высился лишь один-единственный чум. Поблизости от него еще виднелись круги из слежавшейся травы — участки, где раньше стояли другие чумы.

— Все ушли, — подытожил Илко.

— А зачем оставили чум? — удивился я.

Ненец не нашелся, что ответить: почесал затылок и направился к жилищу из оленьих шкур.

— Хозяин? — позвал Илко, приподняв полог чума. Он скрылся внутри, и мы с Фокиными, переглянувшись, последовали за ненцем.

Сквозь отверстие наверху падал тусклый свет, которого едва хватало на то, чтобы рассмотреть обстановку. Типичный быт кочевников, я видел его не раз: дощатый пол с разложенными по бокам цветастыми матрасами, печка-буржуйка в центре, рукомойник рядом, по углам — небольшой столик, баки с водой и ящики. Странность заключалась в том, что по всему помещению были разбросаны одежда, тряпье и посуда — алюминиевые кружки, ложки, кастрюли, — а у наших ног валялся перевернутый на бок чугунный котел. В воздухе застыл тяжелый запах: железистый, резкий, хорошо мне знакомый по прозекторской в районной больнице — запах крови.

Я опустил взгляд: на досках, сквозь которые виднелись земля и чахлая трава, подсыхали алые лужицы.

— Что здесь произошло? — спросил я Илко.

— Оленя варили, — как обычно сухо ответил ненец.

— А где хозяин чума? — вмешался Фокин.

— Его нет, — Илко вышел на улицу, оставив нас в замешательстве.

Фокин еще раз оглядел бардак в помещении, а затем посмотрел на меня. Его глаза, всегда слезившиеся в ветреную погоду, выражали беспокойство.

— Что-то здесь нечисто, Алексей Петрович, — покачал он головой.

— Получается, ненцы собрались всем стойбищем и уехали, оставив один чум? — уточнил я.

— Получается, так, — согласился Фокин. — Но это очень странно. Ненец никогда не будет каслать без своего чума. И гляньте на этот беспорядок: собирались как будто в спешке, все бросили и ушли.

— Может, драка была? — я кивнул на следы крови на полу.

Фокин развел руками и поджал губы.

— Местные, когда напьются, могут быть агрессивными, но я не вижу здесь ни одной бутылки водки, — размышлял он вслух.

Я понял, что несколько последних минут едва дышал — настолько плотным и тошнотворным был воздух. Пора уходить.

Мы вышли из чума. Илко, покуривая трубку, дожидался нас возле упряжки. Олени понуро щипали траву. С севера тянуло холодом, а небо стало густым и темным, предвещая первый снег. Я поежился и, поглубже натянув вязаную шапку, направился к нартам.

* * *

Мы вернулись в Нюртей: бараки поскрипывали от порывов ветра, сумрак закрался между ветхих построек. Илко остановил упряжку возле амбулатории. В тот же миг на крыльцо выскочила Зорина, на ходу застегивая куртку.

— Вы не видели Галину Ивановну? — ее голос дрожал от тревоги.

— Нет, а что случилось? — я спрыгнул с нарт.

— Пропала куда-то, — возле соседнего барака показался Гаврилов с ружьем. — Как только вы уехали, она сказала, что пойдет ягоды собирать. И до сих пор не вернулась. Я уже дважды вокруг поселка обошел — нигде ее нет.

— У озера смотрели? — спросил Илко.

Гаврилов отрицательно покачал головой. Озеро располагалось в двух сотнях метров от Нюртея. Илко натаскивал из него воду для своего домика и амбулатории. Путь к водоему лежал через топкие участки тундры, поэтому наша бригада если и ходила к озеру, то лишь для того, чтобы сделать снимки на память. Впрочем, Галина Ивановна уже успела сфотографироваться по приезду, поэтому с трудом представлялось, зачем бы она сегодня потащилась к воде. Но это было единственное место в окрестностях Нюртея, которое не проверил Гаврилов.

Фокин и Зорина остались в амбулатории, а мы втроем направились к озеру. Резиновые сапоги чавкали по влажному мху. Вскоре впереди блеснула стальная вода.

На берегу распласталась Галина Ивановна. Она лежала на спине, раскинув руки, при этом голова женщины почему-то уткнулась лицом в землю: ее крашеные в рыжий цвет волосы контрастировали с бурой землей.

Лишь подойдя ближе, я понял, что было не так: голова, отделенная от туловища, лежала чуть выше шеи, из которой в рванине мышц и сухожилий белел позвонок.

Гаврилов шумно выдохнул. Илко застыл на месте. Я дрожал от озноба: вспомнилось, как Галина Ивановна приводила ко мне на прием мужа и дочь, переживала за их здоровье. Они остались в Салехарде, и Галина Ивановна к ним больше не вернется.

Я присел возле отделенной от туловища головы и осторожно ее перевернул. Лицо женщины превратилось в месиво из разодранной кожи, багрового мяса и налипших травинок. Пустые глазницы сочились кровью.

Что-то изменилось вокруг: стало тише, будто тундра — и без того немногословная — задержала дыхание. Я поднял голову и ощутил холодные касания на коже: падал снег.

* * *

Мы уложили тело на кушетку в смотровом кабинете. Голову, убранную в пакет, разместили рядом — возле шеи. Фокин и Зорина в оцепенении наблюдали за нашими действиями.

— Кто это сделал? — выдавила гинеколог.

— Мы не знаем, но, наверное, медведь или волк, — стараясь сохранять самообладание, ответил я, хотя прекрасно понимал, как фальшиво и неуверенно прозвучали мои слова. — Какой-то крупный хищник.

Илко хмыкнул и покачал головой. Вчетвером мы уставились на него.

— Ты что-то знаешь? — нахмурился Гаврилов. — Это ночной визитер сделал, да? Кто это был?

Ненец пристально посмотрел на хирурга и тихо сказал:

— Надо уезжать. Я вызову вертолет по радио.

Илко вышел из смотровой: по коридору удалялись его шаги. Гаврилов схватил ружье и выскочил следом.

— Стой! — крикнул он. — Со мной пойдешь!

Когда они ушли, я плюхнулся на стул и потер лицо. Глаза щипало от ртутного света ламп, носоглотку саднил запах крови. Фокин подошел к трупу Галины Ивановны.

— Одежда целая, — сказал он, осматривая тело. — Если это был зверь, он наверняка бы разодрал куртку.

— То есть, это сделал человек? — голос Зориной сорвался. — Но кто на такое способен? Здесь что, маньяк ходит?!

Девушку била крупная дрожь, губы дрожали, лицо побледнело. Еще чуть-чуть, и паника накрыла бы ее с головой.

— Света, собирай вещи, — как можно спокойнее сказал я. — Мы уезжаем. Илко вызовет вертолет со спасателями, они будут здесь через несколько часов.

Зорина обхватила себя руками и, кивая головой, направилась к выходу.

В то же мгновение снаружи раздался истошный вопль. Еще секунда — и прогремели два выстрела.

Мы застыли в испуге. Первым очнулся Фокин:

— Это Илко кричал? — спросил он.

Я подбежал к окну. Вгляделся в сумрак: шел мелкий снег, и за его завесой с трудом просматривались темные бараки на другой стороне улицы. Фокин встал рядом со мной, часто и шумно дыша.

— Я их не вижу, — прошептал я.

— Что с ними случилось? — дрожащим голосом спросила Зорина.

Я отошел от окна.

— Очевидно, на них кто-то напал, и Гаврилов открыл огонь.

— Крик и выстрелы раздались со стороны домика Илко, — Фокин кивнул на барак через дорогу, чуть правее от нас.

— Пойду проверю, — я надел куртку. — Оставайтесь здесь и ждите нас.

Фокин и Зорина переглянулись.

— А вдруг на вас тоже нападут? — в глазах девушки блеснули слезы.

— Света, и что ты предлагаешь делать? Сидеть здесь? — я раскрыл дверь и вышел в коридор. — А вдруг Гаврилову и Илко нужна помощь? Галину Ивановну мы уже потеряли.

Я покопался в ящиках, расставленных у стены, и вытащил топор: мы кололи им дрова для печки. Теперь он станет моим оружием.

* * *

Стараясь не шуметь, я приоткрыл дверь и выглянул наружу. Лицо мазнуло холодом, а взгляд провалился в серый сумрак. На черную землю падал мелкий снег. К утру Нюртей укроет белым покрывалом.

— Гаврилов! Илко! — шепотом позвал я, не надеясь на ответ: мой голос они навряд ли услышат, а кричать я опасался, ведь где-то рядом бродил хищник.

Никто не откликнулся. Поселок казался безлюдным. Сжимая топор, я выскользнул на крыльцо и обернулся: в дверном проеме застыл Фокин. Он напряженно следил за моими действиями, готовый прийти на помощь в случае опасности. Я кивнул коллеге — «все нормально!», — и педиатр закрыл дверь на засов, оставив меня одного в сумраке и неизвестности. Но я сам этого хотел.

Помедлив немного, я стремительным броском пересек улицу. Спрятался за ржавыми бочками у барака. Отдышался — дыхание сбилось не столько из-за короткой пробежки, сколько из-за бурлящего в крови адреналина. В ушах стучало, во рту пересохло, топор оттягивал руку.

Я выглянул из-за бочки: на улице ни души. В окне амбулатории бледнели лица Фокина и Зориной, с тревогой следившие за мной. Почему-то захотелось помахать им, но я сдержался. Досчитав до десяти, я выскочил из укрытия и, пригибаясь, побежал к бараку Илко — до него оставалось не более тридцати метров.

У домика ненца я сбавил темп, присел возле груды старых ящиков, от которых пахло рыбой, и, прислушиваясь к малейшему звуку, высунул голову. На первый взгляд все было спокойно: впереди темнел барак, падал снег, редкими порывами дул ветер. Я вышел из-за горы ящиков и, сжимая топор, подбежал к дому. Кинул взгляд направо, где располагался загон для оленей, ожидая увидеть рогатых друзей Илко.

Олени валялись на земле. Из распоротых животов, сочившихся темной кровью, валил пар.

Я сглотнул. Нельзя терять время. Хищник где-то рядом, и с каждой минутой Гаврилову и Илко могла грозить все большая опасность. Впрочем, как и мне. Я крепче сжал топор, открыл дверь домика ненца и заглянул внутрь.

Я не спешил заходить: понадобилось время, чтобы глаза привыкли к полумраку. По обе стороны коридора тянулись двери. Когда-то здесь жили семьями коренные жители, решившие отказаться от кочевого образа жизни. Теперь же комнаты стояли заколоченными, и только одну из них занимал Илко: он говорил, что ему хватает. Насколько я помнил, берлога ненца скрывалась за второй дверью справа.

Осторожно ступая, я подошел к рассохшейся двери. Она была приоткрыта.

— Илко? — шепотом позвал я. — Гаврилов?

Никто не ответил, и я, распахнув дверь, зашел внутрь, обхватив топор обеими руками на случай нападения невидимого врага.

Илко лежал в углу, рядом валялись перевернутые стулья и стол. В тусклом свете, проникавшем из окна, на полу блестели темные лужи крови. Пахло порохом и железом. Я подбежал к ненцу и сел рядом. Он тяжело дышал и прижимал руку к плечу. По пальцам текли красные струйки, лоб покрылся испариной.

— Илко, ты как?

Я осторожно убрал руку ненца с плеча. Сквозь разодранную одежду зияла небольшая рана с рваными краями, подтекавшими кровью. Я достал платок и плотно приложил его к плечу Илко.

— Надави рукой и не отпускай, — сказал я. — Что здесь случилось?

— Он напал на меня, когда мы вошли, — прошептал ненец пересохшими губами.

— Кто напал?

— Хет, — выдохнул Илко.

Должно быть, до смерти напуганный, истекающий кровью ненец назвал на родном языке какого-то хищника, но у меня не было времени выпытывать перевод на русский. Куда важнее было другое:

— Где Гаврилов?

— Его нет, — ненец прикрыл глаза. — Хет утащил.

Мне хотелось как следует врезать Илко за его короткие ответы, но я вспомнил о врачебной заповеди: не навреди.

— Вы успели вызвать помощь?

Илко отрицательно качнул головой:

— Гаврилов стрелял. Промазал и попал в рацию.

Ненец кивнул на радиостанцию, лежавшую на полу рядом с опрокинутым столом. Ее корпус разворотило на куски. О вызове экстренной помощи можно забыть: в Нюртее отсутствовало покрытие сотовых операторов, спутниковых телефонов у нас не было, и вся связь с большой землей поддерживалась через старенькую радиостанцию Илко.

Я выпрямился и оглядел пол в поисках двустволки Гаврилова, но не нашел ее. Наверное, хищник уволок хирурга вместе с оружием. Но я кое-что вспомнил.

— Илко, у тебя же было ружье? Где оно?

Ненец указал на шкаф у стены. Я подбежал к нему и, покопавшись среди коробок и разного скарба, вытащил ИЖ-43 — с таким же ружьем я в детстве ходил на охоту с отцом. Я пошарил по полкам и нашел начатую коробку с патронами. Зарядил два ствола, остальные боеприпасы высыпал в карман куртки.

Когда я обернулся, Илко уже стоял на ногах. Он пошатывался, прижимая ладонь к плечу.

— Надо найти Гаврилова и зашить твою рану, — сказал я.

— Нет, — неожиданно твердо ответил Илко. — Надо уезжать. Здесь опасно. Доберемся до грузовика.

Древний «Урал-375» доживал свой век на задворках поселка, и пару раз в год Илко развозил на нем группы геологов, любивших забраться в труднодоступные участки тундры. В остальное время железный монстр служил объектом для фотоснимков на память.

— А на грузовике куда? — я осторожно выглянул в окно, проверяя обстановку снаружи. Сумрак и снег — и больше ничего.

— До Лабытнанги, — Илко проковылял к двери. — Там люди.

* * *

Мы выбрались из домика и, то и дело озираясь, побежали к амбулатории. Я отдал Илко топор, а сам держал ружье, готовый в любой момент открыть огонь. Заметно стемнело, и ветхие строения поселка, казавшиеся исполинскими черными гробами, тонули в полумраке.

Справа и сверху что-то мелькнуло. Я едва поднял голову, как с крыши барака, мимо которого мы пробегали, взметнулась тень — и приземлилась рядом с нами. Я успел заметить темную шкуру в клочьях меха и косматую голову. Тварь с хрипом набросилась на Илко и вцепилась ему в горло. Ненец вопил и дергался под свирепыми ударами хищника, пытаясь его сбросить. Топор упал рядом, и Илко, шаря рукой по земле, не мог до него дотянуться.

Я выстрелил. Дробь попала в зверя и откинула его назад. Я подбежал к Илко, но в тот же миг тварь взметнулась вверх и приземлилась рядом с нами — прыжок, невозможный для раненого существа! Я нацелил ружье в самый центр черного кома и пальнул. Выстрел отбросил монстра на пару метров, но не остановил: он снова поднялся с земли. Сгорбившись, зверь на четвереньках приближался к нам, свирепо щерясь и хрипя. Я не мог разглядеть его морду: длинные космы на голове ниспадали до самой земли.

Я вдруг осознал, что все это время моя рука нащупывала пульс на запястье Илко — привычка, оставшаяся после работы в реанимации. Я опустил взгляд: лицо и шея ненцы были разодраны в клочья. Он не дышал, и пульс я не чувствовал.

Конец ознакомительного фрагмента.