За тех, кто в море

Юрий Кривоносов, 2017

Книга эта – о моряках, если моряками считать людей, причастных к работе на море вообще, а не только тех, кто плавает на каком-либо средстве передвижения по солёной воде

Звёзды Персея

Тунец — это рыба, а «Тунец» — экспедиционное судно. В Мурманске я его не застал — как всякое уважающее себя морское существо, он находился в море.

— Не волнуйтесь, — успокоил меня диспетчер рыбного порта, у нас каждый день выходит на лов десять-пятнадцать траулеров. Сегодня же вас посадим на РТ-ЗОО, он идет в соседний с «Тунцом» район, на нем и доберетесь — дня через два будете на месте. Только поспешите оформить судовую роль.

Пришлось сбегать в поликлинику, пройти медосмотр и получить санитарную книжку моряка, в которой значилось: выход в море не противопоказан. Лишь после этого в Управлении Тралфлота меня внесли в список экипажа судна. Это и есть судовая роль. На какой бы корабль вы впоследствии не пересаживались в море, роль будет следовать за вами, как охранная грамота. Это, так сказать, морская прописка.

Теперь оставалось только ждать отправки и вживаться в роль путешественника, перед которым открыты все просторы морей и океанов. Но так как мой вояж ограничивался одним Баренцевым морем, пришлось своей фантазии подрезать крылья.

Все оказалось просто и прозаично — портовый буксир, опоясанный ожерельем из старых автомобильных покрышек, доставил меня на траулер, капитан которого — молодой человек с солидным стажем полярного рыбака, любезно предложил разделить с ним его отнюдь не обширные корабельные апартаменты.

Загремела якорная цепь, и на судне началась обычная деловая жизнь. Капитан вышел на мостик руководить проводкой судна через Кольский залив, и оттуда время от времени доносились его команды и ответы штурвального:

— Право руля!

Есть право руля!

— Лева не ходи!

— Есть не ходи!

На палубе вахтенные готовили траловое хозяйство. Без спешки, но очень споро они распутывали многочисленные тросы, веревки, сети. Посредине всего этого нагромождения стоял человек в высоких резиновых сапогах — тралмейстер. По мановению его руки каждая деталь снасти ложилась точно на свое место вдоль борта.

Внизу, в кают-компании все свободные от вахты крутили кино. Одна картина следовала за другой. Зачем? Ведь фильмов всего десять, а рейс продлится месяц. Можно бы, не торопясь, все просмотреть. Но, как выяснилось, потом времени для этого уже не будет — пойдет рыба. И тогда не до развлечений — только вахта, подвахта и сон. В дни удачного лова вся команда занята спуском и подъемом трала, обработкой рыбы — судном управляют только два человека — капитан на мостике и старший механик в машине. Кино смотреть не хотелось, и чтобы никому не мешать, я занялся изучением капитанской библиотеки. На книжной полке, тесно прижавшись переплетами, Пушкин и Ремарк соседствовали с лоциями, учебниками по навигации и другими книгами с мудреными морскими названиями, а на столике были грудой навалены инструкции, долговременные и краткосрочные промысловые прогнозы, какие-то специальные журналы. Один из них привлек мое внимание.

На синей обложке значилось: «Полярный научно — исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии им. Н.М.Книповича. Научно-технический бюллетень», и был изображен флажок с семью звездами на синем поле.

Что такое ПИНРО (так сокращенно называют этот институт) я знал, а вот значение флажка было для меня загадкой. Половину ее мне открыл капитан, забежавший на минуту в каюту:

— Звездочки? Так это же созвездие Персея. А вот какое отношение они имеют к ПИНРО… Вообще-то у них и научное судно есть, тоже называется Персей, но какая здесь связь, сказать затрудняюсь.

Перед самым выходом из Кольского залива зашли в Тюва-губу — заправляться.

Причал и суда выглядели совсем миниатюрными у подножья крутой горы, на склонах которой между огромными камнями прилепились отдельные домики поселка, а улицами служили деревянные лесенки и мостки с перильцами.

По трубопроводам в танки корабля мощные насосы закачивают топливо и воду, а по длинным жестяным желобам в открытые трюмы с треском летят куски льда и соль. Скалы у пирса сплошь исписаны названиями судов — это своего рода визитные карточки, тут — последняя земля перед долгими морскими походами. На рейде ожидают своей очереди другие траулеры, а загрузившиеся дают прощальные гудки и, окутавшись дымом, уходят в бледные сумерки. Недавно только окончился полярный день, и солнце еще очень ненадолго уходит со своего боевого поста.

На следующий день над морем сгустился туман, и мы движемся, ощупывая путь радиолокатором. Я страшно волнуюсь, что не найдем «Тунца», идущего нам навстречу, и тревожно поглядываю на невозмутимое лицо капитана.

Рандеву состоялось под вечер. Маленькая черная точка на прояснившемся горизонте постепенно вырастает до размеров нормального корабля, и еще через полчаса, после манипуляций со шлюпкой, приплясывающей на свинцовой зыби, в Мурманск уходит радиограмма: «Корреспондент «Огонька» принят на борт».

Мне повезло: начальником экспедиции на «Тунце» оказался Олег Николаевич Киселев, с которым мы были знакомы по Мурманску — встречались в ПИНРО, где он заведует лабораторией новых методов разведки рыбы. Горячий энтузиаст освоения Заполярья, зачинатель подводных исследований на севере, он уже четверть века шаг за шагом изучает природу этих суровых широт. Более семидесяти научных экспедиций, в которых он участвовал, помогли раскрыть многие тайны Арктики. С юношеских лет Киселев страстно увлекся идеей проникнуть в глубины моря, подарить их богатство людям. Сначала это было возможно лишь с помощью гидроакустических приборов, потом для разведки рыбы начали использовать гидросамолеты, а несколько лет назад он проник непосредственно в морское царство в первом гидростате, позволявшем опускаться на глубину до двухсот метров. Потом ходил на научной подводной лодке «Северянка», работал с гидростатом «Север-2», — аппаратом, способным достигать предельных глубин Баренцева моря.

Этот необычного вида прибор я и заметил еще со шлюпки. Возле гидростата хлопотало несколько человек, а он мрачно поблескивал на них кружками своих иллюминаторов, чем-то напоминающих глаза осьминога. И весь он, похожий на перевернутую стальную грушу, казался гигантским кальмаром, потерявшим вдруг свои щупальца.

— Идите и быстрее устраивайтесь — заторопил меня Олег Николаевич, — и сразу приходите в ходовую рубку — сейчас будет погружение. Церемониал знакомства с людьми проведем в рабочем порядке.

К началу погружения я все же опоздал. Гидростата на палубе уже не было, только метр за метром уходил в воду ваерный трос. На мачте трепетали два сигнальных флага: «Не подходить! Веду подводные работы! «

Зеленый глазок на пульте управления сообщает, что связь работает нормально.

Неожиданно для меня из динамика вырывается звонкий девичий голос:

— Олег Николаевич, вижу грунт!

— Стоп!

— Есть стоп! — отозвалось где-то на палубе, и трос замер.

— Осмотритесь, Светлана Сергеевна, и сообщите, что видите.

Дежурный у пульта записывает в журнал различные малопонятные для меня данные, а Киселев рассказывает об обладательнице звонкого голоса Светлане Дробышевой.

Окончив Московский рыбный институт, она сама попросилась работать на север и, не успев еще путем в Мурманске устроиться, отправилась в первую свою морскую экспедицию. Шли годы, сменялись экспедиции, она собрала богатый материал по гидробиологии моря, закончила заочную аспирантуру, защитила диссертацию, стала подводным исследователем.

— И учтите, — добавил Киселев, — первая в мире женщина, опускающаяся в подводном снаряде на большие глубины! Это, правда, не космос, но все же…

Проходит час, и затем грустный голос Светланы сообщает, что рыба вся ушла, ничего нет — как в пустыне.

— Ничего, — успокаивает ее Олег Николаевич, — продолжайте наблюдать. Бывает, просидишь два часа впустую, а потом вдруг увидишь такое интересное… Терпение и настойчивость наши главные союзники…

И Светлана терпеливо ждет и от нечего делать поет пионерскую песню о том, как хорошо в стране советской жить, быть ей полезной, на луну слетать и перегнать все рекорды мира.

— Вижу косяк трески, — радостно оживает динамик, — Только какое-то странное поведение рыбы: выскакивают из стаи, катаются по грунту…

— Что я говорил! — ликует Киселев, — терпение — золото. То, что вы видите, очень интересно, теперь вы будете знать, как рыба порой развлекается.

Но косяк прошел, и Светлана опять заскучала.

— Приготовиться к подъему! — командует Киселев. Я бегу за фотоаппаратом, чтобы сделать снимок выходящей из морских глубин отважной женщины, но на сей раз мне это не удается. На пути в каюту меня перехватывают репродукторы судовой трансляции: — «Корреспонденту приготовиться к погружению, одеться потеплее, и на палубу!».

Гидростат пришвартован к борту, Светлана уже у баковой лебедки возится с планктонной сеткой — готовится брать пробу.

Попадаю в распоряжение инструктора — водолаза. Втискиваемся с ним в гидростат, и он объясняет:

— Не волнуйся, штука надежная, в Ленинграде построили, на Балтийском заводе, фирма солидная.

Сам испытывал первый раз. Предельная глубина погружения шестьсот метров, я, правда, с десяток перебрал, и еще можно было бы, но не разрешили… Вот здесь приборы — глубиномер, газоанализатор, компас, барометр. Под сиденьем — регенерационная установка, воздуха хватает на семь часов — как раз на полный рабочий день. Время от времени проверяй — если теплая, значит все в порядке. Прожекторами будешь управлять с помощью вот этих рукояток — свет направишь, куда потребуется. О связи не заботься — ни микрофона, ни наушников нет, просто говори и слушай, все смонтировано на стенке. А вот аварийное оборудование — этим ключом отдаются рымы и перерезается кабель. Другим отвертывается груз. Гидростат хоть и тяжелый, но всплывает как пробка, сам проверял, делал аварийное всплытие. Можешь не волноваться, полагаю, этими ключами пользоваться не придется. Поднимать будем сразу, никакие остановки для выдержки не нужны, кессонной болезни здесь не бывает. Все ясно?

— Все.

— Ну, с богом, с Нептуном!

Задраен люк, грузовая стрела медленно поднимает гидростат, отводит его от борта и сразу же окунает в воду. Прилипаю к иллюминатору. Уплывает вверх корпус корабля, заросший волоконцами бурых водорослей. Они свисают, как свалявшаяся шерсть на верблюде. С шипением, напоминающим вырвавшееся из бутылки шампанское, уносятся пенящиеся гроздья воздушных пузырьков, и потом — полная тишина. Быстро сгущается мрак, вода из голубой становится темно-синей, почти фиолетовой. Сбоку змеится черный жгут кабеля и снизу вверх проносится наискосок какая-то белая метель, как будто идет густой снег. Потом вдруг остановка. Метель теперь идет горизонтально — здесь сильное течение.

— Двадцать пять метров, — сообщают сверху, — осмотритесь.

Зажигаю внутреннее освещение, проверяю и докладываю:

— Все в порядке, течи нет,

— Ясно! — звучит у меня под ухом голос Киселева. — Пошли дальше!

Опять замелькала метель. Спрашиваю, что это такое? Оказывается, планктон — различные мелкие существа, населяющие толщу воды. Становится почти совсем темно. Каждые двадцать пять метров остановка, быстрая проверка и неизменное:

— Пошли дальше!

Потом предупреждают: — Внимание! Подходите к грунту!

Гидростат зависает. Это наверху в рубке за мной следят по эхолоту — самописец все время фиксирует положение аппарата по отношению ко дну, и момент «приземления» им виден лучше, чем мне.

Включаю прожектора и направляю их вниз. Там что-то светлое, скорее догадываюсь, чем вижу, что это дно моря.

— Начинаем медленно приближать, следите!

Старательно вглядываюсь в светлое пятно, и когда грунт начинает набегать, как земля под ноги парашютисту, кричу:

— Стоп!

Впервые в жизни вижу дно не где-нибудь у берега, а в открытом море, на большой глубине. Оно удивительной формы — длинные — длинные песчаные борозды, похожие на барханы, уходят в стороны и теряются во мраке. На них даже что-то растет.

Кручу прожектор. В его лучах появляются серо-зеленые актинии. Они медленно покачиваются на толстых ножках — вылитые грибы-боровики. Несчетное количество морских ежей, они кажутся темными комочками. Между ежами замерла звезда с толстыми растопыренными лучами, неопрятная и несуразная, как старая выброшенная перчатка. Я знаю, что она яркая, красная, но здесь ее цвет неопределенный, какой-то желтовато-бурый. Это неудивительно — уже верхние пятнадцать — двадцать метров воды полностью поглощают красно-оранжевую часть спектра.

Как маленькие хрустальные дирижаблики, радужно сверкая гранями, проплывают мимо иллюминатора прозрачные гребневики.

Между «барханами» густо насыпаны осколки ракушек, а по ним, влекомые течением, медленно катятся похожие на перекати-поле клубки водорослей.

Наблюдать очень удобно: иллюминаторы находятся на уровне глаз, их пять, только крутись от одного к другому на вертящемся стуле. А вот снимать сложно — свет прожекторов слабоват…

Смотрю в другую сторону и вижу большой обросший камень, этакий подводный пень. К нему прилепились две голотурии, иначе называемые морскими огурцами. По-моему, они скорее похожи на хохлатые дыни.

Проплыла одинокая пикша с черным пятнышком на боку. Ткнулась мордой в стекло и ушла вниз.

Прижимаясь к грунту, приползла камбала и улеглась на песок в луче прожектора, передвинул свет, она снова улеглась в центре светового пятна, помахала своими тряпичными боками, засыпалась песком и только нос торчит. Еще покрутил прожектор — повторилось то же самое.

Куда-то направился бычок, рябой и взъерошенный, но путь ему пересекла треска. Бычок притаился и замер. С другой стороны появилась другая треска, встретилась с подружкой, столкнулись носами, как поцеловались и, задрав кверху хвосты, начали усердно копаться в песке. Бычок успокоился, переплыл на камень, улегся на бок, свесил голову и лежит, отдыхает…

Тишина, Только где-то далеко-далеко четко постукивают серебряные молоточки — это работает эхолот.

— Как вам кажется, сколько вы сидите? — спрашивают сверху.

— Минут двадцать.

В динамике хохот.

— Полтора часа! Сейчас будем поднимать, а то на камбуз опоздаете, у нас сегодня полярная окрошка.

Подъем быстрый, без остановок. Стремительно светлеет. Опять метель, только уже сверху вниз. Промелькнул красный зонтик большой медузы, именуемой Цианея арктика, свет становится просто ослепительным, видны туманные очертания корабля, уже можно разглядеть руль и винт. У поверхности воды играют солнечные блики, от них вниз врезаются косые клинки лучей. Сквозь этот полупрозрачный потолок угадываются голубизна неба и облака. Гидростат выходит на поверхность, в иллюминаторы врывается яркий «земной» солнечный свет, и я уже у борта. Гулко гремит ключ, отворачивающий болты, и в круглом отверстии люка появляются улыбающиеся лица.

— Ну, как, здорово?

В ответ только развожу руками: вопрос излишний.

А на смену мне идет уже следующий наблюдатель. День за днем в различных точках моря погружается гидростат, и когда в конце рейса можно будет обобщить все виденное, наука обогатится новыми данными, и материалы экспедиции можно будет в самом прямом смысле назвать глубокими.

За ужином мне, как перворазнику, была выдана двойная порция полярной окрошки. Она отличалась от нормальной лишь тем, что огурцы в ней были соленые, лук репчатый, укроп сушеный. Квас, картошка и мясо — обыкновенные.

Ритм жизни на «Тунце» был весьма напряженным. Подводные наблюдения входили лишь составным элементом в общий комплекс работ. Ведь один гидростат не может дать полную картину условий жизни обитателей морских глубин. Каждый участник экспедиции, отстояв, или вернее сказать, отсидев свою вахту на дне моря, брался за другие дела, каждый по его специальности. Гидролог во время остановок отправлялся на корму, включал маленькую лебедку, цеплял на тросик батометры, и они один за другим исчезали в глубине, чтобы принести оттуда пробы воды, взятые с разных горизонтов.

Специалисты по гидроакустическим приборам днями и ночами колдовали в рубке над эхолотом и гидролокатором, сравнивая их показания с тем, что видно из гидростата. Ихтиологи, вооружившись ножами, дожидались конца траления, и как только матросы вытряхивали из сети добычу, с решительным видом принимались ее потрошить. Им позарез нужно было узнать, что у каждой рыбы в желудке, какое кушанье ей более всего по вкусу. Все это суммировалось и записывалось в журнал. Светлана Дробышева, как я уже упоминал, брала пробы планктона. Лебедка вытаскивала наверх белый конус сетки, оканчивающийся стеклянным стаканчиком, Светлана бережно переливала его содержимое в баночку, отправлялась в тесную корабельную лабораторию и там подолгу сидела над микроскопом. Мне было очень любопытно узнать, что разглядывает она в этой слегка мутной водичке. Я попросил у нее разрешения тоже взглянуть в микроскоп.

И тут капля воды сразу превратилась в целый мир, населенный странными существами. Одни были необычайно подвижны, и глаз не успевал следить за их беготней, другие же не трогались с места, или очень вяло шевелились.

— Это кого же вы наловили, шустриков и мямликов?

Светлана удивилась такому ненаучному подходу к своим «подопечным» и стала меня просвещать:

— Видите маленьких рачков с ножками, похожими на весла? Это калянус. Другие — с черными точечками — капшак. Ангелочек с двумя крылышками — микроскопический моллюск. А вот эта покрытая волосками палочка называется афродита…

— Афродита, и вдруг мохнатая, забавно!

— Несерьезный вы человек, — засмеялась Светлана, — все время какие-то сравнения ищете. Причем тут богини и герои детских книжек и передач? Это просто-напросто планктон, и все тут. Основную часть его в Баренцевом море составляют рачки. Море наше сравнительно мелководно и богато населено организмами. В различное время года планктон перемещается, а так как он является для рыбы основным продуктом питания, то она всегда образует скопления там, где есть корм. Следовательно, изучение закономерности миграции кормовой базы поможет довольно точно знать, где и когда искать рыбу. Конечно, при этом надо учитывать и результаты авиаразведки, пробных тралений, наблюдения гидрологов и метеорологов…

Конец ознакомительного фрагмента.