Ступени на эшафот

Юрий Корчевский, 2021

Павел вышел в отставку, но службу в Охранном отделении несёт его сын Матвей. Революционеры всех мастей перешли от террора индивидуального, направленного на государя, к террору массовому. В людных местах боевики почти всех партий взрывают бомбы, призывают народ на баррикады. А сами проводят экспроприации, фактически грабежи банков, артелей, почты. И что для Матвея самое омерзительное, в министерстве находится предатель интересов службы, да не один.

Глава 3

СТУПЕНИ НА ЭШАФОТ

Подбежал Самойлов. Открывшего дверь парня уже скрутили, связали. Прапорщик обыскал обоих мужчин в комнате. Оба при оружии были, пистолеты изъяли. А в саквояже деньги ещё были, много. Когда пересчитали при понятых — двадцать одна тысяча рублей. Но самое главное — «Медведя» арестовали, он у окна стоял и сопротивления не успел оказать.

Следствие по делу о теракте на даче у Столыпина уже провели. Допросили Соколова, подшили в папку и дело передали в трибунал. Приговор «Медведь» получил ожидаемый, смертный. Слишком много жертв было при взрыве и на снисхождение рассчитывать не приходилось. Повешен был Соколов второго декабря 1906 года, как и его подельники. «Медведь» видел, как вздёрнули его сотоварищей, когда палач накинул петлю ему на шею, закричал.

— Всех не перевешаете, сатрапы! Всё равно наша возьмёт! Я…

Не докричал, помощник палача выбил табурет из-под ног Соколова. Закачалось, забилось в агонии тело. Матвей не обязан был присутствовать на казни, но был. Не потому, что кровожадный садист. Потому, что был на месте происшествия, видел разорванные тела. Чем помешала Соколову беременная женщина? Или раненые дети? На крови не построишь справедливое государство, где счастья на всех поровну. Моральное удовлетворение получил, ибо сказано в Библии — «и мне отмщение и аз воздам!».

В этот день с сослуживцами выпил крепко. Неправильно это, когда молодые парни умирают не на защите родины, не за дела праведные, а бесславно, очернив свой род.

Любая партия на содержание своего аппарата, на оружие, выпуск газет и листовок, на продуктовые посылки своим товарищам в заключении, на жалованье боевикам требует денежных средств. Партийные взносы скромны, меценатов мало, поэтому экспроприации для некоторых партий — выход из затруднительной ситуации, возможность выжить. Ещё деньги вымогали у купцов, мелких промышленников. Например, у анархистов доходило до того, что в лавку заваливался последователь М. А. Бакунина, наставлял револьвер и приказывал: «Дай тысячу, а то лавку подпалю!»

Такие радетели за анархию зачастую превращались в обычных грабителей, лёгкие деньги развращают. Да ещё руководство политических партий, профессиональные революционеры любили жить за границей, устраивать здесь съезды партий, особенно в Швейцарии или Франции. Их полиция в дела иностранцев не вмешивалась, пока они не совершали ничего противозаконного. В отличие от членов своих партий, даже по названию — рабочих, руководство трудом не озабочивалось. Любили прилично одеваться в дорогих магазинах, носить дорогие часы, читать, посещать кинематограф. Вели размеренную жизнь буржуа, с которыми боролись в своей стране. Охранное отделение о сытой и размеренной жизни руководителей партий знало, считало их лицемерами, лжецами, людьми без принципов. Причём это были не догадки. С 1905 года в Париже действовало жандармское бюро заграничной агентуры. Охранное отделение просто вынуждено было обзавестись заграничным филиалом. Руководители там и под тайным наблюдением, как и боевики, скрывавшиеся за границей после терактов. Если рядовые члены боевой организации погибали при терактах, экспроприациях, руководству их не было жаль, расходный материал.

Руководил парижским бюро с 1905 по 1909 год Гартинг Аркадий Михайлович, с 1909 по 1917-й Красильников Александр Александрович. Оба полковники, люди опытные, сумели завербовать членов партии, близких к руководству или прислугу — кухарку, истопника. Так что информацию о местонахождении, планах, съездах политических партий Охранное отделение имело.

Справедливости ради, предатели были и среди полицейских, жандармов. Так, в 1911 году в Европу выехал бывший чиновник Особого отдела Департамента полиции Леонид Меньщиков. Да ладно бы сам уехал. К отъезду готовился, делал копии секретных документов и донесений и ухитрился вывезти под видом домашних вещей все копии документов и стал их предлагать представителям революционных движений. Несколько сотен фамилий успел продать с большой выгодой. Причём на сданного с потрохами информатора имелось всё — соглашение на сотрудничество с полицией или жандармерией, письменные доносы, даже расписки в получении денег. Эти копии документов — железное доказательство предательства.

Ущерб Меньщиков нанёс Российской империи колоссальный. Без информаторов в среде боевиков, руководства партийных ячеек борьба полиции или жандармов с террористами или боевиками не была бы быстрой и эффективной.

С 1880 года по 1917-й численность секретных агентов, которым платили деньги, но они не состояли в штатах Охранного отделения, сотрудничали тайно, составляла десять тысяч. Сумма выплат агентам зависела от важности информации. Одно дело сведения о предстоящей сходке рабочих, а другое — о готовности покушения на государя или царского высокопоставленного чиновника — губернатора, министра, генерала.

Зима в декабре была тяжёлой. Выпадет снег и через два-три дня растает, слякотно. Но после Крещения ударили сильные морозы. Ребятне радость — на деревянных санках с горок катаются, веселятся. А птицам и зверью голодно. Реки льдом покрылись. Если раньше горожане с берега на берег по мостам переходили или переправлялись на лодках, то теперь по льду, даже тропинки протоптали. Петербург весь на островах, реками пронизан — Нева, Невка, Фонтанка, Мойка и десятки более мелких, многочисленные каналы, вроде Екатерининского, Обводного. Несчастные случаи пошли, утопления. Где-то полынью прорубят бельё постирать, а где-то промоина во льду от подводного ключа. За ночь снежинки припорошат, ровная целина. Вот и проваливались прохожие. Зимой одежда тяжёлая, тулуп, пальто, шуба, по кошельку владельца. Верхняя одежда промокала быстро, тянула на дно, избавиться от неё на плаву сложно, да ещё течением под лёд затаскивает.

В конце января Матвей попал на спасательную операцию. Утром светает поздно, на службу шёл ещё в сумерках. Мойку перешёл по Зелёному мосту, налево повернул, на набережную. Каким чудом услышал какую-то возню со стороны реки и сам не понял, на слух — как будто бы рыбёшка бьётся. Но какая рыба зимой, когда на реке лёд стоит. Остановился, прислушался. Сдавленный крик различил. Уже не раздумывал, ухватился за решётку ограждения, повис на руках, спрыгнул на лёд. Высота большая, метра три с половиной — четыре, можно ногу подвихнуть. Побежал на звук. Ба! Полынья, в ней человек барахтается, видно — из сил уже выбился. Голова то уходит под воду, то появляется.

— Держись!

Матвей лёг на лёд, вытянул руку, пытаясь ухватиться за край одежды тонущего человека. А тот снова под воду ушёл. Счёт на секунды идёт. Матвей вскочил, сбросил шинель, стянул сапоги, набрал воздуха в лёгкие, нырнул. Открыл глаза. По зимнему времени вода относительно прозрачная, сразу тёмное пятно увидел. Мощный гребок и он рядом, ухватился рукой за воротник, подтянул. Одной рукой выгребать, да ещё с грузом и против течения, пусть и слабого, тяжело. Над ним лёд, прорубь или промоина уже в стороне, в полутора-двух аршинах. Но выгреб, ухватился рукой за край льда, подтянулся, жадно хватил воздуха сам, дал возможность вдохнуть человеку. Развернул тонущего лицом к себе и вверх, дабы не захлебнулся. Ба! Да это же девка молодая. Кожа на лице нежная, длинные волосы сзади собраны в косу и закручены. Он их сначала за шапку принял. Девушка пребывала в полубессознательном состоянии, но всё же задышала, закашляла, отплёвывая воду, глаза открыла. Надо выталкивать её на лёд и выбираться самому. От холодной воды мышцы на ногах сводит, намокшая одежда тянет ко дну, пальцы рук уже настолько замёрзли, что потеряна чувствительность. Голову влево-вправо повернул — на льду никого нет. Вроде бы какое-то движение на набережной Мойки есть. Собрался с силами, крикнул:

— Помогите!

Слава богу, услышали. Какой-то мужчина спрыгнул на лёд, побежал на голос. Подбежал, оказался молодым и крепким мужчиной, по одежде — рабочий.

— Ох ты, беда какая! Да как же вас угораздило?

— Женщину тащи!

А та уже рук поднять не может. Матвей руку её в воде приподнял, парень ухватился.

— Тяни, только не рывком, а то вывихнешь, — предупредил Матвей.

— Нешто мы не понимаем?

Плавно, но мощно, буквально выдернул женщину из воды парень. Матвей одной рукой за лёд держится, другую приподнял. Женщина уже на льду, ему полегче, не держать тело на плаву. Ещё боялся, что обоих под лёд затянет течением, тогда смерть быстрая, но мучительная, от удушья. Парень и его вытащил. Матвей без сил на лёд лёг. Спаситель на мундир жандармский с отвращением посмотрел, сплюнул и удалился. Наверное — из революционеров, они жандармов сильно не любят, заклятые враги. Матвей парня даже поблагодарить не успел, но лицо его запомнил. Земля, она круглая, даст бог, свидятся, хотя велик Питер.

Отдышался, на коленях подполз к девушке. Дышала она, но дыхание тяжёлое, с каким-то бульканьем. Видно — нахлебалась воды. Подтянул её за талию Матвей, уложил на своё колено поперёк живота, её верхняя половина тела внизу оказалась. Из рта, из лёгких вода пошла, девушка закашлялась. Матвей уложил её на лёд. Девушку в больницу надо, наверняка переохлаждение, может воспаление лёгких заработать. Натянул сапоги, ноги уже от холода чувствительность потеряли. Надел шинель, застегнул ремень. За руку поднял девушку на плечо, пошёл к набережной. Да ещё пришлось вдоль берега аршин сто идти, пока спуск к воде не нашёл. Были такие ступени из гранита, чтобы на лодку или корабль посадку произвести. По ступеням, оскальзываясь, поднялся к мостовой. Промокшая одежда заледенела, странно шуршала при каждом движении, но главное — отбирала тепло. Матвея знобило. Прислонил девушку к чугунному ограждению, стал выжидать сани. Морозец градусов двадцать, высокая влажность из-за близости Балтики, ветерок. Вскоре показалась пара гнедых. Такие любят купцы средней руки. У чиновников в выезде лошадь одна, нечего пускать пыль в глаза за государев счёт. Земским врачам казна оплачивала тоже одну лошадь, её содержание и жалованье извозчика. У купцов побогаче, да у фабрикантов в выездах зачастую тройки запряжены, показать окружающим достаток.

Матвей вышел на средину проезжей части, поднял руку. Лошадь остановилась, кучер с облучка саней закричал:

— Прочь с дороги!

Шинель покрылась инеем, пропиталась влагой от одежды и разобрать, что перед тобой жандарм, невозможно. Иначе бы убоялся кричать кучер. Матвей подошёл к саням. Там хозяин, он распоряжается, а не кучер.

— Господин хороший! Девушка в полынью провалилась, срочно в больницу надо.

— Конечно, конечно, о чём разговор?

Матвей помог девушке сесть. Места в санях-розвальнях только на двоих. Сам на запятки саней, на полозья встал.

— Но, — закричал кучер.

Все команды лошадям отдавались на немного видоизменённом татарском, повелось ещё с времён татаро-монгольского нашествия. До той поры воинство русское было в основном пешим. Конно ехали воеводы да небольшие боярские рати. Русские потом во многом переняли и тактику монгольскую и воинство на коней посадили. Кони мобильность дают, стремительность и мощь атаки. И сейчас, когда пушки появились, на морях броненосные корабли, в почёте в русской армии казаки, драгуны, кирасиры, гусары.

Сытые лошади несли быстро. Хорошо подкованные лошади не оскальзывались в поворотах. За санями клубилась снежная пыль. Кучер кричал:

— Дорогу! Зашибу!

Если на полном ходу лошади собьют зазевавшегося пешехода, быть беде. В лучшем случае изломают, искалечат, а то и убьют. Домчались до Обуховской больницы, что на набережной Фонтанки. Матвей сам озяб сильно. На быстром ходу саней ветер задувал в рукава, леденил шею. Соскочил Матвей с саней у больницы и едва не упал, ноги не держали, окоченели. Купец не побрезговал, помог донести девушку до приёмного покоя. Сёстры милосердия забегали, сняли с пострадавшей пальто, туфли.

— Вы ей кто?

— Случайный прохожий. Она в полынью провалилась, пришлось помогать.

Разговор услышал врач, подошедший сзади.

— Позвольте, вы и сами промокли!

— Есть такое дело.

Отрицать бесполезно, да и зачем. В приёмном покое тепло. Лёд на одежде Матвея подтаивать начал, под ним лужа растекалась. Врач потребовал:

— Вам самому согреться надо. Промокшую одежду снять, обтереться насухо, выпить стакан грогу. Иначе воспаление лёгких приключится.

— Спасибо за совет.

Доктор занялся девушкой. Матвей услышал, как девушка отвечала сестре милосердия:

— Да, Елена Троицкая, учусь в Елизаветинском женском институте.

Матвея попросили выйти, девушку принялись раздевать и посторонний мужчина оказался лишним. Он подошёл к регистратору, попросил разрешения позвонить. Дежурному жандарму в Охранном отделении сообщил, что задержится по уважительной причине. Перехватил на улице извозчика, доехал до дома. Как зашёл в квартиру, мама испугалась, всплеснула руками.

— Матвей! Что случилось?

— В реке побывал. Мне бы переодеться.

Мокрую форму снял. Был второй комплект формы. Переоделся. Отец наблюдал за Матвеем с неодобрением.

— Тебе бы горячего чая с малиной или грога, да в постель. Согреться, пропотеть.

— На службу надо. Не ранен же я.

— Ну да, служба без тебя остановится, террористы Зимний дворец возьмут, а боевики разграбят Государственный банк. Заболеешь ведь, дурень!

Всё же Матвей отправился на службу, чувствовал себя вполне сносно. Переодевшись в сухое, немного обогревшись дома, он уже воспрял духом. Приятно спасти человека, а не отправить его на эшафот, пусть он и виноват.

Однако уже к вечеру почувствовал себя неважно. Поднялась температура, появился озноб, потом сухой кашель. Ротмистр Коновалов обратил внимание:

— Лицо у тебя красное. Заболел?

— Похоже на то.

— Ступай домой, вызови врача, отлежись. Телефонируй завтра, как и что. Срочных дел у тебя нет, насколько я знаю.

— Так точно.

А дома слабость навалилась. Родители заметили, что сын нездоров, вызвали домашнего врача. Доктор прописал аспирин, травяную настойку от кашля и постельный режим на три дня.

— Завтра к вечеру я вас навещу, — пообещал он.

Доктор был уже в возрасте, седой, бородка клинышком, в пенсне. Ни дать, ни взять — Чехов собственной персоной. Вызов доктора на дом был платной услугой и недешёвой. Но доктор лечил ещё его родителей, да и его самого в бытность мальцом, был лекарем от бога, ему доверяли.

Как ни крепился Матвей, а слёг всерьёз. Ночью метался в полубреду на постели, кашлял. И в итоге не вставал с постели неделю, а потом ещё неделю отсиживался дома из-за слабости. Временами вспоминал спасённую девушку. Как её звали? Вроде Елена. Как она? Было бы обидно узнать, что тяжело болеет, а то и вовсе умерла от лихоманки.

Всё же организм молодой, сильный, не отравленный алкоголем или табаком, выкарабкался Матвей из болезни и домашнего заключения. Уже и февраль на второй половине, ослабли морозы, зато снега навалило изрядно. После каждого снегопада дворники ещё рано утром начинали работать лопатами, метлой, скребком. Дворниками зачастую работали татары, к работе относились добросовестно. Кстати, многие профессии в городе были заняты «своими». Например — официанты в ресторанах либо ивановские, либо тверские. Продавцы ситчика — вологодские, солью торгуют вычегодские.

Два дня сходил на службу, сослуживцы обрадовались. И товарищу рады и полегче, всё же не велика группа Коновалова, а спрос жёсткий. А третий день случился воскресеньем. С утра с родителями в церковь, а потом решил в Обуховскую больницу сходить, навестить «крестницу», как он её назвал.

Сёстры милосердия бравого прапорщика вспомнили.

— Как вы?

— Две недели болел. Мне бы узнать о состоянии девушки, вроде Елена Троицкая.

— А вы сами к ней в палату пройдите, в седьмой она лежит. Тяжело болела, но уже на поправку пошла.

— Можно немного попозже?

— Пожалуйста.

Идти в палату к болящей с пустыми руками нехорошо. Самый изобильный товарами, но и самый дорогой магазин — на Невском, Елисеевский. Этого же купца магазины и в первопрестольной есть. Знать бы ещё, что Елена любит. Уже подойдя к магазину, подосадовал на себя. Вот дурная башка! У сестёр милосердия надо было спросить — а что ей можно?

Шоколада купил, говорят — он силы добавляет и хорош при всех болезнях. А ещё яблок и заморских апельсинов. Продавщица уверила, что из Греции доставлены. Впрочем, Елисеевский магазин был славен качеством, здесь закупались люди состоятельные, знать. Покупки продавщица уложила в лёгкую плетёную корзину. Вышел Матвей на Невский, сел на трамвай, усмехнулся. Со стороны посмотрят, так вроде на свидание собрался, только цветов не хватает. Да и не довезти их сейчас, мороз по ощущениям градусов пять, почернеют лепестки-то.

Вернулся в больницу, пальто снял, ему в гардеробе белую накидку выдали для посетителей. Вроде халата, но без рукавов. Вот и седьмая палата. Постучался, всё же палата женская. Вошёл и замер. Кровати в два ряда и числом два десятка. Со всех на него больные смотрят — к кому посетитель? На женщинах косынки больничные, белые. Слегка растерялся Матвей. Он видел Елену в обстоятельствах критических, да и волосы мокрые, слиплись. Собственно, разглядывать некогда было, жизнь спасать надо было и ей и себе.

— Вы к кому? — обратилась к нему пожилая женщина с ближней койки.

Видимо, такие затруднения испытывал не он один.

— К Троицкой.

— Лена, к тебе ухажёр!

Да никакой он не ухажёр, но всем объяснять не в его правилах. В дальнем углу палаты приподнялась девушка, махнула рукой. Матвей подошёл.

— Вы Елена?

— Да, а вы кто?

— Кто из проруби вас вытаскивал.

Матвей старался говорить тихо, ибо все женщины прислушивались. Женское извечное любопытство. Да ещё в палате скучно. Никаких развлечений, кроме посетителей. Только на тумбочке прикроватной у одной пациентки газета лежит, да у Елены в руках учебник по географии.

В Санкт-Петербурге было десять женских институтов и училищ. Самый престижный — Смольный институт благородных девиц. Первое в России женское учебное высшее образовательное заведение, основанное ещё в 1764 году по указу Екатерины II. Принимали туда дочерей отцов не ниже чином действительного статского советника или армейского полковника на казённый счёт. А за плату и дочерей потомственных дворян. Изучали закон Божий, русскую словесность, иностранные языки — не меньше двух, географию, арифметику, историю, рисование, домоводство, а ещё танцы.

Елизаветинский институт, где училась Елена, классом пониже. Но предметы изучали те же. Основан в 1806 году, обучались дочери купцов, священнослужителей, чиновников средней руки. Плата за обучение триста рублей в год, для рабочих сумма непосильная. Был закрыт большевиками в 1918 году. Впрочем, как и Смольный, Патриотический, Николаевский, Мариинский и прочие. Грамотные женщины большевикам были не нужны.

— Ой, не признала. Спасибо вам за спасение!

— Это вам.

Матвей поставил на прикроватную тумбочку корзину с передачей.

— Поправляйтесь. Простите, раньше навестить не мог, сам простыл.

Матвей в гражданской одежде был — шапку, и пальто в гардероб сдал в обмен на накидку для посетителей. А по костюму не скажешь, к какому сословию он принадлежит.

Для женщин в палате появление посетителя — хоть какое-то развлечение. К тому же пациентка на соседней койке проговорилась:

— А говорила — знакомых в городе нет. Мы и поверили. А у неё вон какой ухажёр-то!

Другая больная вмешалась:

— Авдотья, типун тебе на язык. Ежели бы мужчина ухажёром был, сразу объявился. А этот через две недели.

Ага, стало быть, посетителей не было, значит — не местная, не городская, сразу сделал вывод Матвей. Разговор не клеился. Во-первых, посторонних ушей слишком много, во-вторых, они почти не знакомы и как найти тему, интересную обоим?

— Позвольте навестить вас ещё раз? — спросил Матвей.

— Пожалуйста, воля ваша. Только не хочется вас обременять.

— Желаю быстрого выздоровления всем, — громко сказал Матвей.

— Спасибо! Благодарствуем! — раздался нестройный хор голосов.

Девушка Матвею понравилась. Лицом хороша, не болтлива, пожалуй, даже застенчива. Надо бы продолжить знакомство. В первый раз воспользовался служебным положением в личных целях. Подошёл к сестринскому посту, попросил «скорбный лист» на Троицкую.

— По какому, собственно, праву? — упёрлась сестра милосердия.

Пришлось предъявить жандармский жетон. В блокнот карандашом списал все данные девицы — адрес, год рождения, род занятий и вероисповедание. Да, была такая графа, дабы не накормить мусульманина или иудея пищей не халяльной. Как в дальнейшем оказалось, поступил правильно, дальновидно. Всё же наставления отца и навыки службы уже сказывались.

Потому что уже через несколько дней выехал в командировку в Варшаву. Тамошнее отделение жандармерии задержало эсера-максималиста, разыскиваемого за убийство двух полицейских и чиновника в Царском Селе.

Матвей имел на руках подробное описание преступника и должен был его допросить. Не причастен ли он к акту терроризма? И если подтвердится участие, этапировать его в столицу империи. Командировка, предполагаемая на два — три дня, не считая дороги, затянулась.

Некий Меркушев успел «наследить» ещё и в царстве Польском. Стрелял и ранил воеводу одного из уездов. Трибунал жаждал осудить его на месте и привести приговор в исполнение. Но Матвей имел жёсткий приказ — доставить в случае участия подозреваемого в убийстве в Царском Селе в Санкт-Петербург. Пока начальство созванивалось, да пересылало бумаги, прошла неделя. Медленно, со скрипом, работала государственная машина. Но всё же выехал поездом в столицу. Арестованный при нём в кандалах и двое жандармов из нижних чинов для конвоирования. По специальному документу-требованию Матвею было предоставлено купе на четырёх человек. Пассажирские вагоны тогда не были стандартизированы. Например, купе в вагоне имели два входа. Один с улицы, отдельная дверь в каждое купе, а другой вход из общего коридора. По нему проводник чай разносит, пассажиры в туалет ходят или направляются в вагон-ресторан.

Конец ознакомительного фрагмента.