Затмение. До и после. Тетрадь 7

Юрий Киреев

Автор, как герой произведения, попадает в разные жизненные ситуации. Вначале безоговорочно принимает комсомольский энтузиазм. Но со временем поддаётся соблазну лёгкой жизни. Наступает время переоценки жизненных принципов и разрушения социальной мечты. После эмоционального затмения наступает общественное просветление. В рамках всей книги герой проходит долгий путь этического чистилища и не теряет веры в энтузиазм неукротимой юности.

Глава 1

Целина

Спираль

Гудело

Маныч Гудило

В гриппозном огне

Души.

Искрой

Меня опалило.

Выплюнуло

В камыши.

Странный

Оскал истории.

Но не расстригой

Во зле —

Странником

Кистепёрым я

Ползаю по золе.

И поднимаясь над гарью

На цыпочках,

На плавниках,

Вижу себя

На гаревой,

Отряхивающим

Прах.

Вижу себя с визиткой

На страшном суде

В хвосте.

Рвётся заветная нитка.

Вязнет нога

В пустоте.

Гудит

То ли Маныч Гудило?

То ли

Больной черепок?

Правее?

Левее?

Или

Назад отползти чуток?

Нет!

К прошлому нет

Возврата.

Земля, голуба

И легка,

Светлой ереси

На зарплату

Подставляет

рассвету бока.

Вечная целина

У каждого — целина.

То знойная,

То мороженая.

Но вспаханная сполна.

Иначе

И невозможно.

А первая борозда

Лучится

И к людям тянется.

В открытых сердцах

Навсегда

Частица тепла

Останется.

А первый уходит

Дальше.

А плуг безотвальный

Уже

По озими правды

И фальши

Пришёл

К заповедной меже.

А что за душою? —

Космос

Чернее,

Чем чернозём.

А что за спиной? —

Вопросы

Опять проросли

Ковылём.

Стойка на руках

Полёт слепой звезды

По небосклону.

Полёт мешка в кусты

С перил балкона.

Чугунной головой —

О чёрный камень.

К объятию с землёй

Вразлёт руками.

Вновь чиркает звезда

По черной тверди.

Зовёт не опоздать

К рожденью смерти.

Отжался на руках.

Держу перила.

Земля холодный прах

Мне посулила.

Нет, я не жду звонка —

Команды с неба.

Я плюнул с высока

В пустую небыль.

К Андромеде

К заветной туманности

Вышел обоз.

У каждого кучера —

Листик.

Чтоб пелось в дороге

Не так как жилось,

А в ключике

Новых горнистов.

Ликует народ.

Под рыданье колёс

Смешалось

Анданте с аллегро.

По длинной аллее

Пожухлых берёз

Движутся

Белые

Негры.

О вечности

Опять весна.

Опять, как прежде,

Спорхнули с шарфиков

Носы.

Лишь у дремучего

Невежды

Идут по‐прежнему

Часы.

Перед подъездом,

Выгнув спину,

Маячит он.

Туда‐сюда.

Ждёт персональную

Машину

Как и вчера,

Как и всегда.

Но каждый

Вывих себялюбья

Не вечен,

Как любой сезон.

Бывает даже

На смех людям

Он превращается

в СИЗО.

Генералитет

Хороший

Военачальник

Прежде,

Чем выйти в поход,

Войска тыловые вначале

С придирчивостью

Обойдёт.

Он просто

Не может

Иначе

По складу своей

Души.

Он знает:

Большой задачи

Без тыла нельзя

Решить.

А тыл

Далеко не затылок,

Который легко

Почесать.

В его понимании тыла

Память

Стоит на часах.

Когда

Про державные шишки

Не помнит

Генералитет,

Сказать про врага —

Это слишком.

Но трудно представить,

что нет.

Саванна

Не божий дар

Для антилопы —

Клыки голодного зверья.

Ведь кто кого

Собрался лопать,

Ломать мозги

Не стоит зря.

Сошлись нос в нос —

И слава богу.

Но мне судьбу

Не рассудить.

Я, как слепой,

Топчу дорогу,

Не зная,

Кто на мне сидит.

Не вижу

Алчного обличья,

Но ощущаю

Смрадный дых.

И жизнь,

Достойная величья,

Тихонько

Переходит в жмых.

И под затмением

Шакалом

Ещё не съеденной

Луны

Боюсь

Голодного оскала

И яда

Бешеной слюны.

Боюсь —

Гурмана не оспорить.

Но словно,

Собственной беды

Боюсь напасть

У лукоморья

На кистепёрые

Следы.

Приятелю, который здравствует

Вот замолчал

Ещё один приятель.

Вчера в парную

Больше не пришёл.

Он подводил

Эпохам знаменатель,

А вышло так —

Себе черту подвёл.

Никто

К его черченью

Не причастен.

Холоп и бог —

Он сам себе судья.

Любой остаток —

Лютое несчастье

В деленье на два

Самого себя.

Он белым днём

Общественные свищи

Скрывал

Под полотнищем

Октября.

А вечером,

Свихнувшись

От стыдища,

Топил в сивухе

Бравый одобрямс.

И вдруг отрёкся,

Завязал,

Отрезал.

В державном то

Застолье без конца.

Но не попасть чтоб

Под статью за трезвость,

Он залпом принял

Девять грамм

Свинца.

Целительные граммы

Опрокинув,

Себя он

Успокоил навсегда.

Перед людьми

Скруглил он молча

Спину,

Как у порога

Высшнего суда.

Полип

Как мне судить

О поруганной публике?

Знаю о прошлом я

Меньше нуля.

Знаю:

Рванулась

Россия к республике,

Да поперхнулась

На первом же

Бублике.

Вот ведь какие

Пошли кренделя!

В лучшем же случае —

Мнимые знания.

А в остальном —

Отрицательный знак.

Больше насилия —

Меньше страдания.

Разум слабеет.

Но не обоняние.

Нос не затычка,

Всё хочется знать.

Непонимание —

Как глухомание.

Как ослепление —

Всё чересчур.

В тридцать кровавых —

Непонимание

Происходившего

Четвертования.

В происходящее

Вникнуть хочу.

Дырка от бублика —

Мелочней мелочи.

Гробу подспорье —

Дыра от петли!

Можно проверить.

Хватило бы

Смелости

Сунуть в дыру

Любопытный полип.

Сон?

Я антисионист.

Я думал:

Всё сказал.

Я думал:

Я горнист.

Я думал:

Стул — скала.

Я думал:

Всё бы смог.

Я думал:

Бой — судьба!

Стул выбит

Из‐под ног.

Висит.

Молчит труба.

Прощённое 1 мая

Печёнку мою

Корчевали идолы.

Мордой моею

Пахали титулы.

Сеяли байки

Всласть комиссары.

И забазарить

Пришли коммерсанты.

Но хватит!

На первое мая как раз

Я подбоченюсь,

Как правильный князь.

Вспомню печёнку,

Морду и байки.

Верну коммерсантам

Базарную пайку.

Солёною влагой

Обиды залью

И сам себе стану,

Как кум королю.

Но что‐то не складно

В моей декларации.

Май в душу вошёл,

А душа — в резервации.

Бельмо

Нет,

Время не остановить

И не вступить

С ним в сделку.

Хотя не сложно

Открутить

Или ускорить

Стрелку.

Куда ни шло,

Когда шалун

За это дело сядет.

Беда,

Когда с больших трибун

Часы

Подводят

Дяди.

Но хуже нет,

Когда, свой шаг

С часами сверив теми,

Нет,

Не за совесть,

А за страх

Мы подставляем темя.

Вот тут бы понять

В самый раз,

Больную шишку гладя,

Что кто‐то за нос

Водит нас

Рукой слепого

Дяди.

Но самозваное бельмо,

Как это часто было,

Мы принимаем за само

Высокое

Светило.

И по бельму

Бельмово

Мы

Сверяем стрелки

Утром.

А в полдень

От бельмовой тьмы

Нам делается

Дурно.

Но лишь

отдышимся —

Уже

Всё повторяем снова.

Бельмо в глазу.

Бельмо в душе.

Бельмит

Бельмо

Бельмово.

Диссидент

Кому

Так весело живётся?

Кому

Вольготно на Руси?

Вопрос такой

Не задаётся.

Когда ж по глупости

Спросил

Или осмелился

Подумать,

То, знай,

Тебе уже труба.

И ты матёрый враг

По сумме

Крамольных слов

И форме лба.

Ведь нам живётся,

Как поётся.

А мы поём

Всё веселей.

А, значит, нам

Так и живётся

На нашей

Песенной

Земле.

И наших песен

Интересней

Нет.

Наши песни

Всё о том,

Как флагам

Наших Новых Пресен

Уютно

В небе голубом.

И как течёт

В начале мая

По шумным улицам

Поток,

И как всё чаще

Примеряет

Россия

Траурный платок.

Круглый стол

А может ли

Такое быть,

Что, как известно,

Быть

Не может?

Зато мешая

Просто жить,

С экрана

Корчит

Рожи.

А может ли

Случиться то,

Что даже в голову

Не лезет.

Но обжигает

Грудь, зато,

Калёное железо?

А может ли

Случиться так,

Что без ножа

Возьмут зарежут,

Дадут отраву

Натощак

И заберут

Надежду?

А может надо

Знать и честь

И принять сумрак

Благодарно?

Всё у природы

Есть, как есть,

Погоды

Нет

Базарной.

А может быть

Давно пора

Не задавать

Чумных вопросов,

Не ждать чудес

От топора,

А жить легко

И просто?

Не торговаться.

Не дурить.

И не жиреть

На компромиссе.

У сердца лишь

Один тариф:

Чтоб каждый пульс

Улыбку высек.

Вопрос

Мне показалось,

Что лапшой

Меня газетчик угощает.

Но это он передо мной

Границы духа

Раздвигает.

А не пора ли

Заложить

Перо

В акцизы перестройки?

Пора в грядущее

Вонзить

Цензуру

Сбросившие строки.

Пора забыть

И обойти,

Вопрос —

Что было

Горьким самым

На неизведанном пути

Всю жизнь

Сдающего экзамен.

Пора покончить

Насовсем

С делёжкой жизни

На два.

А как же, всё‐таки,

Быть с тем,

Что до сих пор

Считалось правдой?

«Новый Эдисон»

Рецензия на телефильм

Перекаляя телевизор,

Рязанский

Новый Эдисон,

Словно Джордано,

Бросил вызов

Но был, конечно,

Не сожжён.

А много хуже —

Был растоптан

Руководящим каблуком.

Но прежде был

Он продан оптом

За право

Барствовать тайком.

Фильм о позиции

И позе,

Не выходящий

Из рядов…

Сказать нытьё —

Рытьё в навозе,

Точнее

Не было бы слов.

Когда б

В берёзовой вселенной,

Богоподобно

Высоки,

Устали б чавкать

Вожделенно

Вождей

Крутые

Сапоги.

Изобилие

Соловей опять

Не кормленный.

Верно новых

Басен

Нет.

Верно, спит,

Певцом оформленный

В баснях сведущий

Поэт.

Натощак свистеть

Не здорово.

От чего же

Басен

Нет?

То ли стало жизни

Поровну?

То ль со зла

Простыл и след?

То ль побасенка

Придумана?

То ли высечен

Указ?

То ли стала речь

Трибунная

Краше басен

На заказ?

Басен нет?

Что за напраслина?

От чего ж

Распёрло зоб?

Соловей

Объелся баснями.

Но при чём же

Дед Эзоп?

К директиве о расказачивании

Моей прабабушке

На весь хутор орал

Подожжённый амбар.

Там прабабку мою

Запекал комиссар.

И на мутную четверть

Держала прицел

Пара мутных стекляшек

На потном лице.

Я не знаю, какая

Стояла жара,

Когда корчился Дон

На шампуре жида.

Но я знаю: в костре

Комиссарской геенны

Не сгорели дотла

Мои дикие гены.

Позабытые небом

В амбарном огне,

Продолжают они

Атаманить во мне.

Я не знаю, с чего это

Вешнею новью

Окропляются степи

Лазоревой кровью.

Но я знаю, зачем

Всё ещё лишь во сне,

Я скачу по степи

На гривастом огне.

Гурманы

Забылись татары.

Пришли комиссары.

Российский народ

Уложили на нары.

Кому не хватило

Под вышками мест,

Масонский тому

Уготовили крест.

Копчёный на нарах,

Приправленный фарсом,

Народ становился

Прекраснейшим фаршем.

Шашлык, строганина.

Но были усы

Ухоженней от

Кровяной колбасы.

Наказано кровью

Опять умываться.

Но время готовится

Яблочко сбацать.

Готовится разум

Ньютону поверить.

Но сердце молчит

За тюремною дверью.

Шахматы

Мы — каждый

В роли шахматиста.

Конец ознакомительного фрагмента.