Хроники нестроевой подготовки

Юрий Иванович Мудренко

Роман о прекрасной поре юности и взросления, о верных друзьях и незабываемых приключениях, от которых захватывает дух даже по прошествии многих лет. Спасибо нашим преподавателям и самым лучшим на свете отцам-командирам.

8

В человеческой памяти немало места отведено повествованиям, которые уже на первых порах обрастают всевозможным домыслами и слухами, за которыми стираются грани реальности, и маленький, ничем не примечательный доселе рассказ превращается в самый настоящий сказочный миф или в невероятную легенду, якобы имевшую место на самом деле. Причём каждый рассказчик (а ведь не надо забывать, что легенда передаётся из уст в уста) добавляет в её содержание массу пикантных подробностей от себя, рождая на свет перед изумлённым слушателем новую версию случившегося.

На этот раз уникальным рассказчиком подобной истории был самый говорливый из двух курсантов — Николай. Разместив в своём измученном долгим странствием организме очередные пять граммов водки, и закусив сочной мякотью спелого помидора, он вдруг спросил у Юры:

— А ты знаешь, чем отличается Львовское училище от других?

С этим вопросом он вперил усталый взгляд покрасневших глаз на собеседника и, не дождавшись ответа, продолжил:

— Не знаешь. А ведь я могу рассказать. Только ш-ш-ш. Ни звука!

Николай приложил указательный палец к губам, явно предупреждая, что информация будет почти секретной и не предназначенной для всяких там ушей незрелого гражданского населения.

— Совсем недавно в училище произошёл случай, когда нашего курсанта порезали ножом в парке на танцах, — заговорщицки начал Николай, а Юру буквально передёрнуло от этих слов, потому что за всё время его отпуска на танцевальных вечерах в родном городе никогда не случалось поножовщины.

Юра весь обратился в слух и внимал необычную историю о том, как раненый курсант с дыркой в животе и окровавленном обмундировании, собрав в кулак волю и остатки сил, добрался через весь город в родное училище и поднялся к себе в роту. Он успел рассказать дневальному и дежурному, что с ним произошло, и потерял сознание.

Немедленно вызванная машина скорой помощи отвезла раненого в госпиталь на операцию, а в роте тем временем стали нарастать нервозность и напряжение, переросшие в самый настоящий взрыв.

ЧП в городе случались и в былые времена, но такого, как в этот раз, не было никогда. Драки с воинственно настроенным гражданским населением на родине батьки Махно и Степана Бандеры происходили и раньше, но чтобы они заканчивались таким неутешительным финалом — этого никто припомнить не мог!

— Гришку порезали! — в сердцах крикнул один из курсантов. — Гришку! Моего друга!

Парнишка съехал с катушек окончательно и никак не мог успокоиться.

— Дайте мне автомат! — закричал он в запале. — Я с этими бандеровцами недобитыми сам посчитаюсь.

— Петя, успокойся! — курсанта попытались унять, но из этого ровным счётом ничего не вышло.

Он вцепился обеими руками в решётку оружейной комнаты, где хранились автоматы, и казалось, ещё немного, и массивная железная конструкция не выдержит и разлетится к чёртовой матери. Общими усилиями его руки всё же удалось оторвать от прутьев.

— Пустите меня, трусы! — плакал навзрыд Петя. — Я так пойду! Я их голыми руками передушу.

— Мужики! — крикнул кто-то из курсантов. — Надо что-то делать.

— Его не удержать! И одного отпускать нельзя. Убьют, — согласился самый рассудительный. — Я с ним пойду.

— И я!

— И я!

— Никуда вы не пойдёте! — в разговор вмешался старшина роты. — Во всяком случае, без меня.

— Дежурный! — скомандовал он резко. — Строить роту!

— Рота! Строиться! — звонкий голос дежурного прозвучал в стенах казармы, как набат, заставив всех, и даже курсанта Петю, успокоиться и занять свои места в строю.

— Равняйсь! Смирно! Равнение на средину! — скомандовал дежурный и повернулся с докладом к старшине. — Товарищ старшина! Пятая рота по вашему приказанию построена!

— Повзводно получить оружие и выходить на плац на построение! В казарме остаётся только наряд.

— Есть! — дежурный по роте отдал честь. — Рота! Напра-во! Получить личное оружие!

Через десять минут пятая рота с оружием повзводно была построена на плацу, но каково же было удивление курсантов, обнаруживших, что другие подразделения тоже выходят на плац, и тоже с оружием. В полном неведении от происходящего был только один военнослужащий, старый служака, полковник Селезнёв. До вечерней поверки оставалось чуть больше часа, а потому он сидел в комнате дежурного по училищу и читал «Устав внутренней службы», настольную книгу любого кадрового военнослужащего, лишь изредка поднимая глаза и устремляя свой взор в окно на несменяемый пейзаж внутренней территории училища с пустынным заасфальтированным плацем. Эта серая картина представала перед его глазами каждое дежурство, а потому, чтобы не отупеть от безразличного однообразия военно-строительной архитектуры, полковник Селезнёв читал. Каково же было его удивление, когда, выглянув в очередной раз в окно, он обнаружил личный состав, вышедший на построение. Полковник так растерялся, что не сразу заметил в руках курсантов оружие.

— Часы барахлят, что ли? — спросил сам себя Селезнёв, взглянув на циферблат наручных часов.

Он поднёс запястье руки к уху и прислушался: часовой механизм безупречно работал, издавая привычное «тик-так».

— Тогда что за чёрт? — спросил он уже вслух и тут же услышал, как хлопнула входная дверь штаба, и на пороге появился помощник дежурного по училищу капитан Дымов с красной повязкой на рукаве и такого же цвета лицом.

— Товарищ полковник! — чуть переведя дух, начал помощник. — Разрешите обратиться.

— Разрешаю.

— Личный состав училища с оружием выходит на построение на плац, — доложил помощник.

— А кто отдал приказ на получение оружия? — Селезнёв развёл руками. — Это что за смехопанорама?

Он не стал ничего больше говорить, схватил фуражку с вешалки и, торопливо водрузив её на свою голову, вышел из комнаты дежурного.

— Товарищ полковник! — чуть не выкрикнул ему вслед помощник, и только услышал в ответ. — Остаёшься за меня!

Входная дверь штаба громко захлопнулась, противно загудев стальной пружиной, и уже в окно Дымов наблюдал, как дежурный по училищу тщетно пытался остановить марширующие повзводно подразделения.

— Раз, раз, раз, два, три! — командовал пятой ротой старшина. — Левое плечо вперёд марш!

— Товарищ старшина! — полковник Селезнёв у самых ворот попытался перекричать старшину.

— Рота! Смирно! Равнение направо! — отдал очередной приказ старшина.

Пятая рота по команде перешла на строевой шаг. Казалось, что земля задрожала от такой выправки и слаженности.

Тем временем зазвенели открывающиеся ворота, и через них мимо изумлённого дежурного по училищу и растерявшегося наряда по контрольно-пропускному пункту пятая рота вышла за территорию училища, а за ней так же слаженно проследовали другие подразделения.

— Рота! Бегом! Марш! — команда старшины прозвучала в вечернем тёплом воздухе, как гром среди ясного неба, громко и раскатисто.

Курсанты роты по команде, как единый отлаженный механизм, сначала приняли положение для готовности к маршу, а затем одновременно, как это делают синхронистки по плаванию, устремились в едином боевом строю по нагретому асфальту в центр города, ведомые своим командиром. На бег перешло всё училище, и полковнику Селезнёву ничего не оставалось, как возглавить боевую колонну. Так и бежал он перед строем курсантов рядом со старшиной пятой роты с пистолетом в правой руке, воскрешая в памяти случайных прохожих бессмертный подвиг комиссара Клочкова.

— Милок, ты часом не знаешь, куда это солдатики бегуть? — вопрошала старушка у соседа.

— А чёрт их разберёт, бабка, — пожал плечами сосед. — Может на учения, а может и…

Тут он замолчал, с трудом соображая, куда это строем, да еще с оружием в руках бежит столько народу в форме, а потом с наступившим озарением выдохнул:

— Мать честная, а у меня ведь ни соли, ни спичек про запас. Хорошо, если пяток коробков найдётся, а если и того нет?

— Беда, бабка! — он схватил старушку за плечи. — Ты как знаешь, а я с самого утра в магазин.

Бабуля только испуганно перекрестилась, а в городе на следующий день были раскуплены все спички и соль. Доверчивый народ готовился к самому худшему — к войне.

Но это случилось завтра, а сегодня Львовское высшее военно-политическое училище, пробегая строем в ногу по тихим улицам вечернего города, неумолимо приближалось к центральному парку, где неспешно гулял народ, а подвыпившая молодёжь резвилась под музыку на танцплощадке. Среди них был и тот, кто час назад ударил ножом в живот курсанта пятой роты, ударил подло, исподтишка, в тот момент, когда юноша не ожидал этого удара. Да и как можно было среагировать на удар ножом, когда на тебя с разных сторон налетает подвыпившая заведенная толпа, спровоцировавшая эту грязную драку, а по своей сути — избиение безоружного в тот момент, когда он один?

— Мама, смотри! — маленькая девочка, выпустив от удивления красный воздушный шарик из своих крохотных ручек, указала на бегущую колонну курсантов.

Через минуту главная парковая аллея заполнилась вся от входа и до самой танцплощадки несмолкаемым топотом сотен сапог и разгорячённым дыханием людей в форме, которым понадобилось совсем немного времени на то, чтобы, оттеснив от ограждения гражданское население, окружить танцпол.

— И чтобы муха не пролетела! — скомандовал старшина.

Танцплощадка была окружена по всем правилам двойным кольцом.

— Отставить музыку! — приказал старшина ансамблю. — Оркестр и девушек просим организованно покинуть танцплощадку.

Повторять не пришлось. До корней волос почувствовав серьёзность намерений подоспевших в разгар общего веселья военных, барышни и музыканты спешно покинули пределы опасной территории, предоставив и её, и оставшееся на ней мужское население для проведения в жизнь экстренных мер воспитательного характера, последовавших незамедлительно. Все парни прикладами автоматов были уложены на деревянный настил.

— Пристрелить бы вас всех, уродов, но пока и этого хватит, — в сердцах воскликнул курсант Петя, чьего друга всего лишь час назад порезали ножом именно здесь, а потом от души пнул в живот какого-то парня, пытавшегося угрожать скорой расправой.

— Ты ещё скажи, что месть твоя будет страшна, дерьмо собачье! А ну, вставай! — Петя за грудки поднял обидчика на ноги. — Давай, попробуй мне отомстить.

И лишь только парень попытался ударить Петю, то нарвался на встречный удар и, потеряв сознание, снова завалился на пол.

— Только и можете, что вдесятером на одного, — прошипел Петя. — Козлы драные!

Когда с экзекуцией было покончено, курсанты построились поротно и походным маршем организованно вернулись в училище.

Парк погрузился в тишину, изредка прерываемую стенаниями и вздохами. Очевидцы поговаривали, что только выбитых зубов набрался целый мешок, а уж синяков и ссадин, наставленных прикладами автоматов и тяжёлыми кирзовыми сапогами с металлическими подковками, и вообще было не счесть.

Ранним утром следующего дня задолго до подъёма училище было поднято по тревоге и построено с оружием на плацу. Рассвет ещё не успел наступить и наполнить живительным солнечным светом землю, а потому выстроенные по ранжиру подразделения были похожи на памятники воинам-освободителям. Личный состав ожидал самого худшего: всевозможных дисциплинарных взысканий, перечисленных весомым перечнем в Уставе внутренней службы.

— Равняйсь! Смирно! — скомандовал заместитель начальника училища, стоя перед строем. — Равнение на средину!

Печатая каждый шаг, полковник Удовченко пошёл на доклад, а приблизившись к начальнику училища, остановился перед ним в двух шагах и громко доложил:

— Товарищ генерал-майор! Львовское высшее военно-политическое училище по вашему приказанию построено. Заместитель начальника училища полковник Удовченко.

Генерал молча выслушал своего подчинённого, а затем повернулся лицом к строю. Он смотрел на застывший, как изваяние, личный состав и молчал. Курсанты в строю не смели шелохнуться, и в наступившей тишине при полном безветрии казалось, что можно услышать биение сотен сердец.

— Вчера вечером около двадцати двух часов курсанты нашего училища организовали самое настоящую экзекуцию, избивая мирное население города Львова в парке культуры и отдыха, в результате которого пострадало более пятисот человек, доставленных впоследствии в лечебные учреждения, — начал генерал. — Это как называется? После вашего визита в парк весь стационар забит и переполнен покалеченными. Бинтов, йода и медикаментов не хватает, чтобы оказать помощь всем раненым. Кто-то умудрился накапать западным корреспондентам, и теперь «Голос Америки», не смолкая, передаёт эту новость во всех красках.

— Сверху… — генерал сделал небольшую паузу, — поступил приказ наказать всех виновных, а к зачинщикам принять самые строгие меры вплоть до отчисления из училища. Одним словом, прославились и проштрафились.

Генерал снова замолчал, очевидно, выжидая, чтобы его слова дошли до каждого курсанта, даже до самого толстокожего.

— А сейчас тот, кто участвовал вчера в избиении гражданского населения, два шага вперёд! — скомандовал начальник училища, и царящую вокруг тишину разрезали два строевых шага, синхронно выполненные всеми военнослужащими.

Генерал смотрел на своих подчинённых и внезапно почувствовал, как в груди у него что-то сжалось, и нахлынувшие чувства чуть было не взяли верх, заставив всерьёз заволноваться, глядя на ребят, готовых быть трижды наказанными и даже отчисленными из училища, но не посрамившими высокое звание курсанта и, как следствие, будущего офицера. Именно эти мальчишки, не задумываясь, готовы идти на смерть, бесстрашно смотреть ей в глаза, а потому побеждать.

— Училище, равняйсь! Смирно! — в голосе начальника от охватившего волнения появилась хрипота. — За поддержание высокого морального духа и проявленные мужество и взаимовыручку объявляю всем благодарность!

Курсанты сделали глубокий вдох и, набрав полные лёгкие воздуха, одновременно выпалили:

— Служим Советскому Союзу!

— Так закончилась эта история, — подытожил свой рассказ Николай и потянулся за сигаретами. — Пойдём, покурим.

— Пойдём, — согласился находившийся под впечатлением Юра.

Потом они втроём долго стояли в тесном, прокуренном до основания тамбуре, выпуская в потолок горький дым, и наблюдали, как за окном мелькают шпалы, а бесконечные рельсы, сливаясь вдали в одну сплошную линию, торжественно исчезают за горизонтом. А Юрино воображение продолжало рисовать застывший строй военного училища и почему-то голые деревья, скинувшие свой наряд от яростного унисона курсантских голосов.