Жертва

Юрий Иванович, 2012

Семен Загребной, великий шабен и прославленный отец императоров, оказался перед жестоким выбором. На кон поставлено все! И если нужно было бы выбирать между жизнью родных детей и существованием мира Изнанки, Семен не задумываясь выбрал бы жизнь детей. Но когда, независимо от твоего выбора, смертельная опасность грозит одновременно и миру, и детям, и тебе самому – нужно быть поистине великим воином и провидцем, чтобы с честью разрешить ситуацию…

Оглавление

Им давно уже надоем жить, но они не имели права распорядиться даже собственной смертью. Для них не существовало будущее, потому как унылое смирение настоящего давно стало неотъемлемой частью сознания…

Пролог

Боли они не боялись, они боялись сойти с ума из-за своего бессмертия. Да и сумасшествие их уже не так страшило, обещая хоть какое-то забвение.

Они уже давно не вспоминали свои истинные имена, потому что за тысячи лет привыкли к обращению по номерам. Им давно уже надоело жить, но они не имели права распорядиться даже собственной смертью. Для них не существовало будущее, потому как унылое смирение настоящего давно стало неотъемлемой частью сознания из прошлого. Они знали почти все, но чаще всего специально топили айсберги своих знаний в самые глубокие пучины собственной памяти.

Эти четыре человека могли говорить все, что им вздумается, но им давно надоело даже ругать, проклиная наихудшими словами своего тюремщика, потому что тот и так мог частично читать, а чаще предвидеть почти все их мысли. Эти четыре пленника ненавидели друг друга больше, чем своего мучителя, по причине однообразности своих замерших в стазисе безвременья лиц. Эти некогда великие и гордые люди с унижением молили про себя и униженно срывались порой вслух на просьбы о самой великой для себя благости — о смерти.

Они не могли убить друг друга, а нанесение царапин, синяков или небольших ран, тут же заживляющихся прямо на глазах, им надоело еще во время первой тысячи лет заточения.

Четыре пленника, которые уже сотни лет даже мысленно обращались друг к другу только по своим номерам-кличкам-прозвищам. И чаще всего при обращении они цинично издевались над своим мучителем, похабно ерничали над собой и друг над другом. А все новое они не обсуждали, а с презрением глумились, иронизируя довольно желчно над теми новостями, которые доходили к ним с обеих ипостасей двухмерного мира Изнанки.

Их скуку и тоскливую безысходность не скрашивала даже возможность постоянного, беспрепятственного наблюдения как за миром людей, так и за миром демонов. Все действия этих наблюдаемых разумных существ казались глупыми, низменными и давно прогнозируемыми, а потому и совершенно лишенными страсти, силы и перспективы. Глядя на мир через призму их действий, становилось лень даже мысленно предсказать нечто новое или из ряда вон выходящее.

Казалось, так будет всегда.

Но вот в последние два года четыре номера с некоторым удивлением стали замечать за собой просыпающийся интерес, разгорающуюся злость, странный азарт и робкие, пока еще только прорастающие в мертвых душах ростки надежды. Подобные изменения стали заметны и в ведущихся между ними диалогах, спорах или философских размышлениях.

Причины для оживления в серой действительности таились в бравой поступи по Изнанке выходцев из иного мира и даже из иной вселенной. Семья из пяти человек, называющая себя землянами всего на седьмом году своего пребывания на Изнанке, добилась того, что некоторым великим сущностям и не снилось совершить за многие десятилетия.

А это было более чем интересно. И четыре номера очнулись от смертельной меланхолии.

— Еще два-три года, и нынешний Загребной доберется до нашего тюремщика и порвет эту тварь на мелкие зловонные кусочки! — мечтательно закатывал глаза Второй, самый полярный в своих суждениях, наиболее активный при обсуждениях пленник — Как представил себе момент гибели этой подлой сволочи, так сразу умирать перехотелось.

На это после некоторой паузы откликнулся Первый, единственный среди рабов не употребляющий бранные слова в каждом предложении:

— Не сомневаюсь, что кусочки окажутся на запах более чем омерзительные. Жаль, что мы не можем подсказать Семену, как правильно добраться до всей сущности этого зловонного и подлого Сияния.

— Как вы уже мне надоели, со своими глупыми щенячьими мечтами и коровьими сожалениями! — не удержался в молчании Четвертый, наиболее раздражительный из всех, вечный брюзга. — Сотни лет одно и то же: «мелкие кусочки» да «как к ним добраться»! Тьфу! Не надоело еще? Не имеющее тела существо нельзя уничтожить! И вы сами прекрасно об этом помните. Так почему даром языками треплетесь?

На это ответил Третий, наиболее вульгарный, пошлый, с характерным для него ядовитым, черным юмором:

— А потому что оба чувствуют: доберется Загребной и до бестелесной сущности! И вставит ему так глубоко, что у того бестелесная голова оторвется! А потом еще и до них доберется и им тоже вставит за тупость безмозглую и занудство.

— Озабоченный ты наш! — улыбнулся Второй. — Сотни лет никак не успокоишься, что с нами нет женщин, и забываешь о своем половом бессилии.

— Потому что с его кладбищенским юмором у него только одно на уме, — поддакнул ему Первый. — А ведь мог бы хоть что-то для оригинальности изменить в своих речах.

— На себя посмотрите, духовные дебилы! — с ленцой возразил Третий. — Четвертый же вам ясно указал на ваше унылое однообразие. Так вы и дальше ничего нового придумать не можете, лишь вполне естественные мужские инстинкты высмеивать.

Казалось бы, спор должен разгореться от обидных слов или издевки, но получилось как всегда: рабы примолкли, мысленно выбирая для себя очередные фразы. Хотелось и в самом деле хоть немножко, хоть раз соригинальничать за последнее тысячелетие своего заточения. Ну и, как всегда, стал выдвигать идеи Второй, а остальные по очереди ему отвечали. Причем в ответах превалировали короткие выражения: «Было!», «Без толку!», «Банально!», «Бред полный!» или «Бросай смешить!».

Наконец генератор идей устал перечислять бессмысленные предложения и констатировал:

— Значит, направляем «Око» на морской прибой и постараемся недели на две войти в транс. Все равно от нас ничего не зависит.

Очередная пауза могла означать полное согласие, но это было не так:

— А вдруг пропустим самое интересное? — озадачился Первый.

— И потом будем рвать на себе волосы от отчаяния? — скривился Четвертый.

— Тем более что спектакль близится к финалу, — хохотнул Третий. — Или Загребной таки доберется под шкуру Сапфирного Сияния, или его самого…

Жестами он изобразил очередную вульгарную сцену, которая в очередной раз не вызвала у привыкших ко всему товарищей никакой реакции. Зато вдруг отозвался тот, кто являлся владыкой этого места и который считался самым сильным, бессмертным демоном Изнанки. Его грубый голос зазвучал в головах пленников с одинаковой силой и с одинаковой неизбежностью:

— Ха-ха! Неужели мои кролики чем-то заинтересовались? Неужели они проснулись, вывалились из своей умственной летаргии и вновь согласны фиксировать историю? Ну молодцы! Давно бы так! Ради этого я даже не буду уничтожать Семена еще лет двадцать. Если уж экспериментировать, то со всей душой и с полным размахом. Да и вообще, такого уникального человека жалко превращать в банальный навоз. Надо подумать и пересмотреть некоторые прежние запреты. Например, я его не убью, а просто закину к вам. Ха-ха! Точно! И полюбуюсь, как он тут вас строить начнет. Вот уж потеха будет!

После чего Сапфирное Сияние захохотал так, что все четыре пленника стали корчиться в судорогах от пронизывающей их тела боли. Ни спрятаться, ни заглушить ненавидимый голос в собственном сознании они не могли. Всем четверым только и оставалось, что с той же яростной злостью мечтать о смерти своего мучителя и не менее страстно желать нынешнему Загребному выжить назло всему.

Как ему помочь, они не ведали при всем своем величии, уме и знаниях. Хотя на самом деле шанс у них имелся, но они о нем могли только догадываться.

Все будущее выходцев с Земли в данный момент зависело только от них самих.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я