Брат императоров

Юрий Иванович, 2017

Легендарный Отец императоров, наш современник, Семен Загребной, вместе с женой-демонессой заброшен на Пятый уровень Эфира – мир, считающийся непригодным для обитания разумных существ. Взрослые дети Семена давно считают его погибшим и оплакивают его. Они даже не подозревают, что отец не только сумел выжить, но и существенно увеличить семью! Ведь демонесса нарожала ему еще четверых детей. И самый старший из них, двадцатилетний полудемон Дмитрий, изо всех сил ищет выход из непредсказуемого, населенного кошмарными монстрами Пятого уровня…

Глава 2

На задворках или в центре?

То, что творилось в данном слое Эфира, трудно было назвать жизнью. Материя создавала невиданные порождения плоти и тут же безжалостно захватывала их своей утробой. Иные креатуры хаоса вырывались на свободу, разрастались с невиданной скоростью и поглощали друг друга, не замечая ни сути своих действий, ни смысла своего существования. Некоторые создания атаковали не друг друга, а ту самую материю, что их породила.

Взрывались тверди, каменели газовые пространства, испарялись лавы магмы, кипели ледяные озера.

Эфир. Неуправляемый и неподвластный. И совершенно не понимающий тех, кто его делил на какие-то прослойки или уровни.

Место смерти, где, казалось, ни о какой жизни, и тем более разумной, не могло быть и речи.

Но некий уровень, возможный для обитания, все-таки имелся. Правда, возможность предполагалась не для существования — а для выживания, и крайне временного. Да и выживания не разума, а дикой природной силы, исключающей всякую осмысленность и существующей лишь благодаря инстинктам. Однако сам уровень настолько выходил за рамки этого простого слова, что скорей его следовало сравнивать с целым миром.

И только условно его бы следовало называть Пятым, потому что за его пределами просматривались более тонкие, более четкие уровни с соответствующими номерами три-четыре и шесть-семь. Хотя и сам Пятый при желании можно было разграничить и классифицировать как добрую сотню прослоек, платформ, материков или иных величин. Или попросту разбить на чисто линейные обозначения. Но все же построить классификацию оказалось бы затруднительно: здесь редко что оставалось незыблемым, и уж тем более ничто здесь не находилось на своем месте продолжительное время. Все смещалось, изгибалось, вытягивалось, сгорало, крушилось, истаивало и вновь твердело без всякой логики или последовательности. Случалось, в здешнем Эфире воздух горел, как бензин. Уголь стекал, как вода. Жидкость взрывалась, словно тротил. А текущее пламя застывало, словно скала.

Вдобавок атмосферы как таковой не существовало, а чем дышали живущие в Пятом существа, оставалось только догадываться.

Имелись и островки относительного покоя, некоей стабильности, состоящие из массивов твердых тел и называемых пещерами. Каждый такой массив по средним стандартам не превышал размера самого громадного земного стадиона, еще и прикрытого сверху куполом. Именно такой размер являлся идеальным для выживания в этом мире. Мелкие массивы крошились во время частых слияний с себе подобными, а слишком крупные раскалывались от внутреннего давления.

Сопровождали массивы в полете целые кучи облаков из растительной живицы, образующейся из растущего сумбурно кустарника, бутылочных и подобных им деревьев, гигантских грибов и ягод-скороспелок, каждая из которых достигала за короткое время размеров гигантской тыквы. Вот эти облака и служили своеобразными бамперами, или кранцами, во время столкновений тяжеленных и неповоротливых пещер.

Двигались массивы на первый взгляд в хаотичном порядке, в котором не существовало правил динамики, инерции или гравитации. Порой самые плотные и прочные на вид, компактно сгруппированные, рассыпались первыми. Тогда как угловатые, перекошенные и смущающие головоломной формой массивы оставались неизменными чуть ли не вечно.

Противоречила всем законам физики и сила притяжения на массивах и внутри них. На поверхности и в толще она была одинаковая, по некоторым подсчетам, превышающая земную на две десятых. В самом центре, коль имелась там пещера, царила полная невесомость. Ну и самое опасное: падая на поверхность массива с высоты более десяти метров, живое существо отталкивалось в обратную сторону с нарастающим ускорением, потом по орбитальной дуге облетало массив и с разгона вонзалось с противоположной стороны пещер.

Чехарда из нонсенсов и абсурда. Не оставляющая никаких шансов на выживание. Казалось бы…

Но за долгие годы проживания в Пятом особо наблюдательным существам удавалось замечать закономерности, фиксировать разницу и вычислять, предвидеть определенные смещения пещер. А также заранее угадывать, которые из них наиболее безопасны для существования во внутренних тоннелях и кавернах.

Даже не так, не «угадывать». А смотреть внимательно на полоски, на цвет выступающей живицы, на оттенки тысяч пятен влаги, газа, языков пламени и блесток нарождающихся кристаллов. При этом анализировать вязкость веществ, скорость растворения одного в другом и близость преобразований, во время которых пар может превратиться в камень, огонь в лед, а безобидный газ вдруг станет гигантским ядовитым грибом.

Точнее говоря, долго здесь жили либо совсем безмозглые создания, выживающие по принципам стадного инстинкта или материнской программы, либо те, кто умел хорошо разбираться в цветах и оттенках. А чтобы разбираться в цветовых гаммах, надо быть тем еще умником, оперировать значительным объемом памяти и хоть как-то предвидеть ближайшее будущее.

Желательно при этом иметь некоторые паранормальные способности. Лучше всего обладать магическими умениями шабена хотя бы сотого уровня. Ну и совсем нереально было бы здесь застрять бессмертным существам, к которым приравниваются шабены от сто семидесятого уровня и выше. Потому что такие бессмертные, по легендам, вообще могут заглядывать во все слои Эфирного мира, доставать оттуда любые вещи, любое вещество и любых кошмарных созданий, ну и, естественно, могут самого себя оттуда вынуть за волосы, как барон Мюнхгаузен.

Только вся беда заключалась в том, что человек Семен Загребной и его супруга, трияса Люссия Фаурсе, попали сюда в крайне необычных обстоятельствах. Сражаясь с Сапфирным Сиянием, всемогущим бестелесным духом Изнанки, они сумели победить его лишь ценой своих жизней и отдав все свои магические силы без остатка. Именно все и, как казалось вначале, навсегда.

Таковы были условия поединка: жизнь троих бессмертных + все их магические силы + легендарное копье Убийца богов = введение в сон или в крайне младенческий возраст неуничтожимого демона.

Победа того стоила. На кону стояла не только жизнь оставшихся на Изнанке четверых детей Семена, но и всего человечества, проживающего на громадном материке. А после гибели людей недолго продержались бы и демоны, обитающие в иной ипостаси Изнанки и проявляющиеся для людей лишь на Платформах. Как и люди для них. Да и принципиальных различий между людьми и демонами не существовало. Разве можно принимать за оные хвост и рожки?

Вот разумные мира Изнанки и не заморачивались этими различиями. Да и не видели демоны людей, а люди демонов. Этого редкого умения удостаивались лишь маги, называемые там шабены.

Но уже давно тот мир стал недоступен Семену и Люссии.

Как они выжили? И почему попали именно в Пятый слой Эфира?

Ответить на эти вопросы они так и не смогли за долгие годы своего отшельничества. По всем легендам, умершие на Изнанке разумные существа попадали в высшие слои Эфира и там как бы жили вечно.

Но супруги почему-то оказались невесть где. Не веря в факт своего спасения и только благодаря тому, что вцепились друг в друга так, что чуть не задохнулись. Лишь осознав себя продолжающими мыслить, говорить и осязать, приступили к спасению своих тушек, кормлению, созданию достаточных жилищных удобств и так далее.

В то время им было не до философских вопросов: как мы выжили? Почему не потерялись? И как отсюда выбраться?

Лишь по прошествии доброго десятка лет они совокупными усилиями пришли к единому мнению: мы на Пятом уровне. А все потому, что довольно хорошо знали, что есть на третьем, и успели заучить, что можно выловить на четвертом. Также бывшая преподавательница в Мастораксе частично помнила, кто и что встречается в Пятом. Вот по совокупности всех этих знаний и определились.

Но сложней всего оказалось определиться со временем. Часов здесь создать ни песочных, ни водяных нельзя. Да и с чем их соотносить, будь вода постоянной, а песчинки всегда идеального размера? В Эфире нет постоянства как такового, здесь все движется и изменяется, здесь даже сделанный для образца метр то удлинялся, то укорачивался относительно уже сто раз измеренных вещей.

Так что единственным более верным отсчетом вынужденного отшельничества стало взросление детей.

Первым родился Дмитрий, называемый чаще всего кратко — Дим. Тот самый малыш, который, еще будучи в чреве своей матери, демонессы, считался третьим бессмертным, сражающимся с Сапфирным Сиянием. Он родился через определенное все-таки количество месяцев. Рос вполне обычным карапузом, в год примерно пошел. В два уже научился вовсю говорить, в три года стал бегать, превратившись в стихийное бедствие и не погибнув сотни раз буквально чудом.

Когда Дим примерно вымахал до возраста четырехлетнего ребенка, родились его сестры, двойняшки. Алла и Кэрри. Когда девочкам исполнилось шесть лет, появился на свет самый младший в семье ребенок, получивший в жутких спорах и диспутах всей семьи имя Булат. Да он таким и остался: крепенький, медлительно-спокойный и задумчиво-философский. И красавчик! Белокурый такой, волосы колечками, голубоглазый, милый, бело-пушистый и бархатный. Если бы не родился и не жил в Эфире, стал бы разбалованным и капризным с самых пеленок.

А в Эфире рвал жилы и вгрызался зубами в науку выживания и только в выгодную сторону отличался от сестер и брата спокойствием и уравновешенностью.

Но вот именно по детям родители и определяли свой проведенный на Пятом срок. Получалось около двадцати лет. Именно таким, двадцатилетним, превосходно развитым мужчиной и выглядел человек-демон Дмитрий Загребной. Удалец! Певец с идеальным слухом. Знаток с феноменальной памятью. Лихой рубака! Удачливый охотник. Хитрейший следопыт. Меткий арбалетчик. С ходу определяющий малейшую опасность в постоянно меняющемся хаосе Эфира. Ну и вдобавок довольно развитый маг, имеющий массу полезных умений и навыков.

Только вот по знакомой шкале уровней шабена его никак нельзя было квалифицировать. Существующая на Изнанке градуировка уровней на Пятом не годилась совершенно. Например, порой нечто удавалось сделать из сорокового, но никак не удавалось совершить простейшее действие третьего уровня.

Но в любом случае сын считался уже взрослым.

А потому и спрашивали с него, как с равного.

А он… Вместе со своим мохнатым закадычным дружком Отелло чего только не вытворял!

Кстати, про пса, которого Семен иногда пытался именовать орангутангом. Разумных как таковых на Пятом обычно не было. Ни умерших где-то там и проявившихся здесь, ни провалившихся откуда-то оттуда, еще будучи живыми. Но иногда некие пробои в пространстве или нечаянные телепортации все-таки случались.

Чаще всего появлялись совсем иные существа, резко отличающиеся от людей и демонов Изнанки. Почти всегда они погибали сразу. Слишком уж тут условия жизни отличались от прежних. Например, треть прибывших банально задыхалась в здешней атмосфере. Причем даже в той, где семейство Семена чувствовало себя великолепно.

Треть умирала от ядов, тонула в глубинах кислотных рек, пропадала, будучи раздавленной… и т.д. и т.п.

Последняя треть «потеряшек» оказывалась банально съеденной. Ибо все хищники здесь росли стремительно, ели много, охотились проворно. Что обобщало все три трети: все они оказывались в Эфире в «чем мать родила». Так что порой чьи-то бренные останки никак не получалось идентифицировать как принадлежащие разумному существу.

Наверное, так же случилось и с матерью Отелло. Она успела родить и забросить креатуру в узкую, длинную расщелину. После чего неудачно нарвалась на кого-то из крупных хищников. А пятилетний Дим услышал жалобный писк, влез с риском для жизни в неудобную расщелину, достал умирающий комок трясущейся черной кожи и принес домой. И сам лично выхаживал странное существо все первые месяцы, кормя его самыми качественными редкими продуктами.

Находка оказалась с четырьмя лапами, на пятый — шестой месяц она покрылась черной шерстью.

— Пес! Пастуший пес! — изначально заявила Люссия с апломбом все знающего преподавателя. — У нас в Стимии такие волкодавы пасут в горах отары овец.

— Хм! — сомневался Семен. — А как по мне, он смахивает на орангутанга. И хвост у него именно такой… Это, чтобы ты знала, такие…

— Псы! Спасибо, я знаю! — настаивала на своем трияса. — И ничего не имею против, если этот Чернявый станет поддаваться дрессуре. Будет охранять наше расширяющееся хозяйство.

Ну да, к тому времени в используемых семейством пещерах уже имелось несколько десятков животных, которых можно было отдаленно сравнить с курами, козами, овцами и весьма приятными на вкус кабанчиками. А задерганная мать, как раз ставящая дочерей на ноги и обучающая их ходить, выглядела слишком нервной, чтобы с ней долго спорить. Имеющееся некое подобие молока от коз для нее было важнее, выше всяких неудобств от появления в семье иного существа.

А что назвали его так странно, так это после шутки Семена:

— Вырастет, станет грозным и будет рычать, как знаменитый мавр Отелло.

Имя приклеилось, слова стали пророческими, хотя с той же частотой Отелло именовали Чернявым. К огромному сожалению, устройство гортани не позволяло странному существу издавать человеческие звуки.

Вот так и взрастал Отелло под постоянным патронатом своего спасителя. В три года он поражал своим умом и сообразительностью. В четыре заговорил простейшими гласными звуками. В шесть доказал, что понимает буквально все и уровень его умственного развития стремительно нагоняет уровень развития самого Дмитрия. То есть уже тогда исчезли последние сомнения в его разумности. И порой несущееся к нему обращение «мохнатик» ни в коей мере не отдавало чем-то оскорбительным или унизительным. Скорей было ласковым и уважительным. В противовес этому Дмитрия часто называли «лохматиком» за торчащие во все стороны непослушные вихры.

Да разве что обе сестрички порой дразнили младшего их на год товарища и названого брата «малолеткой». Уж очень им хотелось казаться старше, взрослее и умнее. Хотя упомянутый малолетка, будучи семи лет от роду, обогнал малявок величиной тела и массой набранных мышц. Но сестер обожал, катал их на спине и никогда на них не обижался. Как, впрочем, и они его любили, не делая разницы между ним, Дмитрием и Булатом.

Ну а когда Отелло в свои одиннадцать лет перегнал друга по весу и габаритам, Люссия только и смогла что печально констатировать:

— Теперь у нас вдруг стало… два старших сына. И обоих надо бить ежедневно палкой, чтобы они не подавали дурной пример маленьким сестрам.

Кэрри и Алла, к тому моменту страстно и ежечасно рвущиеся на свободу, во время ведущегося разговора сильно возмутились:

— Мы не маленькие! Нам двенадцать давно исполнилось! Дим в наши годы уже охотился на лессонгов и ловил голыми руками фистранов!

— Не смейте мне о таком даже заикаться! Вы будущие дамы, и вам не пристало вести себя так, словно вы грязные, бездомные лесники!

При этом Люссия старалась не встречаться с насмешливым взглядом мужа, ибо свято верила: рано или поздно они всей семьей обязательно вырвутся из Эфира и вернутся на Изнанку. А милые дочурки станут самыми красивыми и блистательными дамами обоих миров.

Потому родители учили детей постоянно. Где бы ни были и что бы ни делали. И если преподавали нечто новое в отсутствие кого-либо, заставляли детей потом при оказии повторять все пройденное пропустившему занятие. В итоге старшие дети уже могли считаться студентами, окончившими по парочке высших учебных заведений.

И к этому следовало еще раз подчеркнуть врожденное умение Дмитрия: он имел уникальный слух и еще более уникальную память. Например, текст он запоминал на всю жизнь, стоило ему только взглянуть на страницу. Причем неважно, что на странице было: сложнейшие математические формулы или кракозябры непонятного для него языка. Точно так же и нечто сказанное, насвистанное, спетое или крайне неразборчивое в бормотании — все это он запоминал и мог повторить хоть сразу, хоть через годы.

Естественно и безоговорочно, он по этой причине считался среди детей самым умным, образованным и начитанным. А потому в последнее время его голос уже признавали на семейном совете сопоставимым с голосом отца.

А вот слова матери в отношении Отелло тоже оказались пророческими. И она, и Семен относились к массивному приятелю своего первенца Дмитрия как к родному сыну. Причем сыну более честному, более искреннему и более послушному. Он хоть и не научился говорить (устройство гортани никак не удавалось изменить даже магически), зато ничего не мог скрыть. Врать не умел совершенно. Стоило его только поставить перед собой, смотреть ему в глаза и оперировать вопросами, на которые положено отвечать только «да» или «нет», и он признавался во всем.

Потому Дим и переживал, что приятель может неосторожно все «выболтать» матери. Потому они и крались к себе домой, словно в берлогу к парочке медведей. Может, и прокрались бы незаметно прямиком к отцу, да из обзорной щели их заметила Кэрри, стоящая на посту и сразу наябедничавшая матери:

— Опять эти двое что-то натворили, потому что от тебя прячутся.

Так что через сорок ударов сердца Люссия уже усаживала мохнатика перед собой, чтобы не смотреть на него снизу далеко вверх, и строго вопрошала:

— Ну и где вы были? Что-то сотворили без отцовского одобрения?

Отелло тяжко вздохнул и… покорно кивнул. Рядом с ним застонал расстроенный лохматик. Ведь объяснить матери полезность уничтожения семейства зе́мерей и угрожающего хозяйству джонла многократно сложней, чем все понимающему отцу.