Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

Юрий Иваниченко, 2017

Грохочет над Европейским континентом Великая война, которую позже назовут Первой мировой, коверкает и изменяет судьбы миллионов людей. Среди них и три брата Ивановы, знакомые читателю по роману «Враг на рейде»: лейтенант флота Вадим, авиатор Кирилл и гардемарин Василий. А противостоять иноземцам им приходится не только на фронте, где всё ясно, но и в собственном тылу – в схватке с коварными агентами врага.

ГЛАВА 8. ГАРДЕМАРИН НА ФРОНТЕ

Господин подполковник ещё раз перечитал сообщение, пришедшее из штаба дивизии с пометкой «Срочно. Секретно. Только для п/п Рагимова», да ещё и с припиской «В собственные руки».

Впрочем, в сообщении не было ничего особенного, что бы вызывало такую вот секретную срочность. В нём было всего-то распоряжение «…отправить немедленно в расположение Классов морских гардемаринов, в Петроград, гардемарина Иванова Василия, находящегося в подчинённом вам полку».

Правда, последний абзац в сообщении был несколько неожиданным: «Отправку проконтролировать, во избежание уклонения, и доложить».

Подполковник перевернул листок в надежде, что на обороте окажутся какие-то жизненно важные сведения. О поставке трехдюймовых снарядов, например, или о пополнении. Или хотя бы о парочке новых полевых телефонных аппаратов, — вместо разбитых, или просечённых осколками во время горячей перестрелки, произошедшей третьего дня.

Но, увы, ничего там не оказалось.

— Солонин, — позвал подполковник адъютанта. — Ну-ка, разберись, где у нас гардемарин числится. Бог весть что: морской курсант в пехотной части!

Но оказалось, что гардемарин Иванов, как всего-то за час выяснил исполнительный Солонин, не числится нигде. Но во втором гаубичном дивизионе, оказывается, обретается некий мальчишка по прозвищу Васька-морячок.

— Давно? — только и спросил Рагимов, не поднимая голову от карты-трехвёрстки, куда они с начштаба быстро наносили последние данные разведки и радиоперехвата, поступившего из какого-то подразделения.

— Не могу знать, — ответствовал штабной подпоручик и даже вытянулся в струнку.

Очень не любил молоденький офицер, всего-то с трехмесячным стажем службы (зато прошедшем в непрерывных, почти, арьергардных боях) показывать свою некомпетентность. Не так уж часто это и случалось, кстати.

— Так, — бросил, морщась, подполковник Рагимов. — Тащи его сюда. Вместе с Петренкой — он же теперь за старшего во втором дивизионе.

Вот уже два дня германец, которому дали-таки по зубам третьего дня, хоть и существенно опустошили боезапас, поутих или, если по-военному, не предпринимал активных боевых действий. Да почти что никаких не предпринимал, даже отошёл где на триста, а где и на все семьсот метров, вроде как спрямляя линию своих позиций.

Не фронта: фронта как такового не было. И местность не позволяла — то болота, то вдруг островок могучего и очень густого леса, такого густого, что только в пешем строю пройти можно, а то каменистые откосы, где глубже, чем на ладонь, и киркой не вгрызёшься. Так что были участки соприкосновения, была ничейная земля и просто непроходимые или крайне неудобопроходимые зоны, которые патрулировали, конечно, по краям. С обеих сторон.

Это к тому, что комполка мог себе позволить вызвать с боевой позиции исполняющего обязанности командира второго гаубичного дивизиона, прапорщика Петренко.

Явились они пред светлые… пардон, тёмные и слегка раскосые очи подполковника больше чем через час. Рагимов за это время и перекусить успел чем полевая кухня порадовала, и поругался до хрипоты со штабс-капитаном из службы тыла, который никак не пришлёт обещанное пополнение, а вместо этого присылает двух жандармов и троих выздоравливающих из комендантского взвода — уводить в тыл пленных. Всего-то двоих и притом раненых, еле ожили гансики на поле после штыкового боя, — так что столько сопровождающих и конвойных вовсе ни к чему.

Прапорщика Петренко господин подполковник едва узнал, хотя прапорщик был из старожилов полка. Да что там старожилом — с недалёкого, но кажущегося нереальным мирного лета тринадцатого, никак не позже, года, когда сам Рагимов, тогда — штабс-капитан, недавно назначенный в Смоленский полк, — отметил на манёврах здоровенного унтера, который лихо управлялся и с выездом на позицию, и с подготовкой гаубицы к открытию огня.

Сейчас у Петренки прибавился только «Георгий» на груди, звёздочка на полевом погоне, впрочем, почти что не видном из-под куцей шинели, да седина в вислых усах. А так истоньшал чуть ли не вдвое, вроде даже росточком стал поменьше.

Гардемарина тоже узнал господин подполковник не сразу, потому, наверное, что не чаял узнать вообще. Но как вспомнил, что стоял рядом, когда сам генерал, пару месяцев назад, прицепил солдатского «Георгия» на перепачканный своей ли, чужой ли кровью бушлат — и даже сам себе удивился: как это, мол, я мог забыть?

И не задумался тогда, почему так одет молодой воин, который — сам видел в бинокль Рагимов, — так отличился в бою.

Парень палил и палил из выдвинутой на прямую наводку сорокопятки, оставшись один и за командира, и наводчика, и заряжающего. Палил и сбивал, и сбивал осколочными поднимающихся в атаку германцев, а когда подоспели свои, из резерва — побежал с ними, подхватил чью-то «мосинку» — и уцелел в страшном кипении штыкового боя.

И фамилию конечно же забыл подполковник — мало ли их, Ивановых, почитай каждый пятый в полку откликнется. Правда, глаза парнишки запомнил: вроде и обычные серые, а с какой-то искоркой особенной.

Но, не подав виду, что узнал, подполковник резко спросил прапорщика, отмахнув ладонью уставное «по вашему приказанию прибыл»:

— Ты мне, Петренко, скажи: это у тебя экипаж теперь… или полуэкипаж, как оно там у вас, у чертей солёных, называется?

— Никак нет, ваш благородие, — у прапорщика даже усы от изумления встопорщились. — Как Бог свят, артиллерийский дивизиён, вот только двух орудий по штату недостаёт.

— А это у тебя как числится? — указующий перст подполковника почти уткнулся в чёрный бушлат, не по-окопному вычищенный, с надраенными пуговицами и украшенный Георгиевским крестом.

— Разрешите доложить?.. — попытался встрять Василий.

— Ма-алчать, гардемарин Иванов! — резанул подполковник. — Старший по званию докладывает.

— Дак чё докладывать? — с совсем неуставной простотой спросил старый служака. — Никак не числится, а воюет справно.

— Никак? — вполне искренне удивился Рагимов. — А паёк? А довольствие? А наградной?

Морщинистый лоб прапорщика покрылся испариной.

— Так, ваше благородие, почитай что с сентября у нас в дивизёоне некомплект. Командира, и то не уберегли… Куска хлеба да полкотелка каши не найдём, что ли? А за про наградной, не скажу, только вы же с их высокоблагородием господином генералом из собственных рук Ваську-то награждали.

Рагимов попытался вспомнить, было ли в заверенных им списках Ивановых, награждаемых кто по жизни, а кто и посмертно, звание гардемарин — и не вспомнил.

— Докладывайте, гардемарин. С какого времени в дивизионе, как попали на фронт?

— С 14 ноября. В 16.20 задержан часовым по подозрению в шпионаже и со старшим караульным доставлен к командиру дивизиона.

Рагимов перевел взгляд на Петренко.

— Почему подпоручик Литваков не доложил по команде?

— Не могу знать, — честно признался прапорщик. — Не говорили их благородие.

— А как полагаешь? — не по-уставному, да и не с командирской интонацией спросил у прапорщика Рагимов.

Петренко, чутко уловив перемену и почувствовав, что нежданная гроза отодвигается, ответил тоже не совсем по-уставному:

— Полагаю, побоялся господин подпоручик, что отнимут в другую какую часть… Парнишка-то сметливый оказался. А что в бою не теряется — так мы сами в тот же вечер и зауважили, когда германец стал к позициям пристреливаться.

Рагимов вдруг обратил внимание, что гардемарин, стоя по-прежнему как положено по стойке «смирно», слегка шевелит губами, как будто проговаривает про себя какой-то текст. Не в порядке командирского замечания, а скорее из любопытства подполковник спросил:

— Вы что, молитесь, гардемарин Иванов?

— Никак нет, ваше благородие, — быстро ответил Василий. — Там ваши радисты немецкую морзянку перехватили. Важно…

Из соседней комнаты реквизированного для нужд армии купеческого особняка, в котором размещался штаб полка, действительно доносился захлёбывающийся визг морзянки.

— Что — важно? — спросил Рагимов; и только мгновением позже добавил: — Так вы что, немецкий «морзе» знаете?

— Передислокация штурмгруппен… то есть штурмовой группы, выдвижение эскадрона улан… захват эшелона нумер… Простите, станцию не разобрал… А, нет, не называют, «станцион пункт зет» и всё.

— Что, прямо так открытым текстом и передают? — поднял брови подполковник.

— Никак нет, — ответил Василий, как только смолкла морзянка. — Да только шифр у них простенький, нам ещё на курсах о нём говорили. Не думал, что до сих пор не поменяют, а вот… Наверное, чтобы в низовых службах понимали.

Прапорщик Петренко не удержался и, скороговоркой пробормотав положенное по уставу обращение, сообщил со своим неистребимым южнорусским акцентом:

— То ж видите, какой сметливый. А он ещё и карту читает… И нашу, и немецкую.

Рагимов какое-то время переваривал услышанное и уже где-то на донышке сознания заворочалась мысль: если не насовсем, то хоть временно оставить мальца.

Не в дивизионе, конечно, а при штабе… Да зачислить в штат, присвоив, как положено Георгиевскому кавалеру, чин прапорщика…

Но тут, как на грех, явился Солонин и доложил, что пленных передали, и жандармы готовы отбыть — торопятся к поезду.

«Не судьба», — решил подполковник. И вслух приказал:

— Зови старшего жандарма ко мне.

Потом повернулся к гардемарину.

— Вот что, Василий Иванов. У меня предписание: немедленно отправить тебя в Петербург для завершения классов и получения назначения по службе.

— Господин подполковник!.. — хором возопили Петренко и Василий, но с разной интонацией.

Петренко — с болезненным разочарованием, а Василий — чуть ли не с отчаянием.

— Ма-алчать! — одёрнул их Рагимов, испытывая некоторое облегчение — как всегда после твёрдо принятого решения.

И добавил:

— Поедете до станции с командой жандармерии — они как раз этапируют военнопленных. Приказ ясен?

— Так точно… — проговорил Василий убитым голосом. И тут же добавил, быстро обменявшись с прапорщиком взглядами: — Мне надо собрать личные вещи. Пусть едут, я догоню.

— Мы проследим, ваше благородие, — поддержал и Петренко. — А ещё хлопцу надо с однополчанами попрощаться…

— А завтра «штурмгруппен» отбивать понадобится, — даже чуть улыбнулся подполковник. — Как же без такого корректировщика? А послезавтра ещё какую заразу Вильгельм пришлёт… Кругом марш! Исполнять приказ! Да, и немедленно переодеться: в пехотной части воевал, так чтоб выглядел по форме!

Василий тоже повернулся, даже прищёлкнув каблуками неуставных ботинок с подковками, и рванул на шаг впереди прапорщика к дверям.

Рагимов, подавляя невольный смешок, приказал:

— Отставить, гардемарин. Сейчас выправим предписание, поедете с жандармами. Не напрашивайтесь, чтоб везли, как арестованного. А пока — попытайтесь вспомнить, куда эта «штурмгруппен» передислоцируется… И подскажите нашим олухам царя небесного, — он кивнул на дверь, за которой работали радисты, — как сей шифр неменяный немецкий читать.