Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

Юрий Горюхин, 2020

В повести временных лет «Шофер Тоня и Михсергеич Советского Союза» автор в ироничной, гротескной манере, осознанно снижая образы, рассказывает о трагических страницах в истории страны в период ее распада и смены политических формаций. Повествование строится через восприятие действительности простой и наивной девушки Тони, которая постоянно беседует с главой государства Михаилом Сергеевичем. Мир показан ее глазами и осмыслен ее умом, что позволяет автору использовать широкую палитру стилистических приемов. Жизнь того времени может упрощаться до ясного понимания водителем троллейбуса, а может легко превращаться в трагифарс и фантасмагорию. Юрий Горюхин главный редактор журнала «Бельские просторы». Финалист премии Белкина. Дважды финалист премии имени Юрия Казакова. Лауреат премии им. Ст. Злобина. Шорт-лист премии имени Бажова. Шорт-лист Чеховского конкурса «Краткость – сестра таланта». Заслуженный работник культуры РБ. Содержит нецензурную брань.

Часть II

Декрет. Год 1987

Глава первая

Безъядерный мир с отдельными квартирами

6 января

Почесывая живот, румяной квашней вылезший из-под короткой майки, в большую столовую комнату вошел Генка-тракторист:

— Чего, опять с Новым годом поздравляет?! — равнодушно кивнул на Генерального секретаря в телевизоре.

Антонина проигнорировала вопрос, только чмокнула в лобик Радика. Радик недовольно сморщился и захныкал, но Антонина его тут же убаюкала, качнув из стороны в сторону.

— Говорят Раиса его нашенская, из Стерлитамака, — Генка натянул трико на живот, тут же оголив торчащие суставы лодыжек, обернулся и крикнул в спальню Валентины Петровны: — Валь! Завтракать будем или как?!

— Не кричите, ребенка разбудите! — Антонина строго посмотрела на Генку и насмешливо добавила: — Вы разве стерлитамакский?

— Да ты что, доченька! — выскочила из спальни Валентина Петровна, — это ж Гена, брат Кольки-баяниста, они всю жизнь у нас в Иглино жили, дальше Тимашевского почтового отделения, как выяснилось, никуда не ездили, ведь так Гена?

— Не, ну ты скажешь, Валь! — обиделся Генка, еще раз подтянув на живот трико старшего брата Коли, — во-первых, я вообще к Лильке в Тимашево не ездил, а во-вторых, что значит дальше не ездили! Я же в армии служил, Байконур на границе с китайцами от американцев охранял, это теперь там казахи на наших луноходах разъезжают и безобразничают, а раньше ни один киргиз носу не мог подточить!

— Они не на Байконуре, а в Алма-Ате беспорядки устраивают, — поправила Антонина, — ничего, Михаил Сергеевич их мигом приструнит!

Михаил Сергеевич одобрительно крякнул и подтвердил слова Антонины, еще раз поздравив страну с наступившим Новым годом и ближайшим, но долговременным счастьем.

— А ты что же так рано из Уфы вернулась, после обеда обещалась? — отчего-то смущенно перевела разговор Валентина Петровна, выкладывая из холодильника нехитрую, но очень сытную, «без всякой городской химии» деревенскую снедь.

— Сначала в очереди за талончиком отстояла, потом они спросили, где живу, я ответила, что в Иглино, они и сказали, чтобы вот в свое Иглино и возвращалась, там в своем Иглине и шла в свою поликлинику по месту своего Иглинского местожительства!

— Так ты же в уфимской общаге прописана! Что ж ты, доченька, за себя постоять никак не можешь! — всплеснула руками Валентина Петровна.

Антонина грустно качнула пискнувшего Радика:

— Наверное, я задумалась…

Генка хохотнул с набитым ртом, поперхнулся и закашлялся. Валентина Петровна с размаху и с большим удовольствием ударила его по загривку широкой мозолистой ладонью. Ядреный, еще непрожеванный огурец вылетел изо рта Генки, перелетел через всю комнату и закатился под тяжелый резной буфет, доставшийся Валентине Петровне от прабабушки Прасковьи Луковны.

— Ты че, Валь, сдурела?! — вскинулся Генка.

Но Валентина Петровна и Антонина безудержно захохотали. Даже Радик радостно надул пузырь. Ну и Михаил Сергеевич, подмигнув Антонине, тоже не смог сдержать улыбки:

— Шел бы ты, тракторист Гена, Беларусь прогревать! Снега вон сколько навалило, а чистить Иглинские улицы некому — все трактористы в натопленных домах одиноких женщин сидят, да заготовки их летние трескают!

Генка, обиженно сопя, встал из-за стола, быстро собрался, отмахнулся от протянутого пирожка Валентины Петровны:

— Некогда пирожки трескать! Трактор надо прогревать, снега вон сколько навалило! Иглинцам ведь надо и в магазин, и… в другой магазин, и… — Генка задумался, но вспомнил: — в аптеку!

А попрощавшийся уже было с телезрителями Михаил Сергеевич, вдруг решил опять чего-нибудь добавить.

— Кстати, — добавил он, — об аптеках, Антонина! Нашему Рональду, Рейган который за океаном, в аккурат ко дню рождения операцию сделали, простату, пораженную коварным раком, удалили!

— Подарок такой? — удивилась Антонина и встревожилась: — Как же он без нее?

— Ну не знаю, — развел руками Генеральный секретарь, — они там в своих конгрессах и сенатах тоже в задумчивости: а сможет ли их президент теперь супердержавой управлять — без простаты-то?! С другой стороны, на кой она ему в семьдесят шесть лет?

— Не знаю, Михаил Сергеевич, вам, руководителям супердержав, виднее… — потупилась Антонина.

16 января

Без лишнего шума и ненужной в этом деле огласки жилищная комиссия депо номер два распределила среди очередников одну трехкомнатную квартиру, две двухкомнатные, три однокомнатные. От малосемейки на девятом этаже в Цыганских дворах отказались все очередники, а переписавшая полгода назад на дочку Катерину свою полнометражку председатель профкома Ольга Львовна даже обиделась на Калмыкова:

— Что же я, Алексей Кузьмич, не заслужила своим трудом большего?!

На лицах комиссии отчетливо прочиталось: «Каким трудом, Ольга Львовна?!», но все промолчали, а Калмыков вдруг наморщил лоб и вспомнил:

— Так у нас же есть эта! Свежая мать-одиночка! И партия с правительством опять же нам указание дали. Ну что, товарищи, поможем руководству страны в осуществлении и долговременности, так сказать, в почине и во внедрении, так сказать, во всеобъемлющем и повсеместном, так сказать… Михаилу Сергеевичу, одним словом. Кто за данное предложение?

Не все поняла комиссия, но взметнула свои руки вверх.

— Что ж, зовите эту мать-перема… э… в смысле маму-одиночку — радуйте! — подвел итог заседания Калмыков.

* * *

— Сейчас тебе будут дрянную малосемейку в Цыганских дворах с видом на Курочкину гору предлагать, от которой все одиночки отказались, — не вздумай брать, дурында! — Антонину, приехавшую по срочному вызову из Иглино, перехватила перед дверью профкома подруга Люся.

Антонина ошарашено кивнула головой Люсе.

Мимо пробежала Соня Иванова, строго бросив на ходу:

— Срочно на политинформацию! Александр Витальевич приказал, чтобы не опаздывали!

Антонина ошарашено кивнула головой Соне и тихо спросила Люсю, кто этот страшный Витальевич? Люся отмахнулась:

— Да Сашка Антонов! Ты меня слушай: квартиру один раз в жизни дают, потом не придешь, не скажешь: «возьмите эту назад, дайте мне другую — побольше!» Давай стучись.

И Антонина робко постучала в обитую алюминиевым листом дверь профкома.

* * *

— Поздравляем! — хором поздравили Антонину Загубину члены профкома и застенчиво улыбнулись.

Председатель Ольга Львовна, искренне сверкая золотыми коронками на верхних клыках, от имени начальника депо Калмыкова, первого секретаря башкирского обкома партии Шакирова, генерального секретаря Горбачева и почему-то лично от Анджелы Дэвис торжественно протянула застывшей на пороге Антонине ордер на малосемейную квартиру:

— Теперь у тебя, Загубина, все есть: ребенок, квартира, светлое будущее! Теперь ты, Загубина, самая, что ни на есть, завидная невеста!

Антонина ошарашено кивнула головой Ольге Львовне.

Члены профкома по очереди обняли и расцеловали Антонину. А Люба Лесопосадкина подарила шикарный букет цветов, склеенный из цветной папиросной бумаги воспитанниками Черниковского детского дома номер девять, радостно подтвердив слова Ольги Львовны:

— Отбоя от женихов не будет! Все васьки загогуйлы нашего депо в очередь выстроятся к твоей квартире!

«Кто бы язвил!» — подбодрил потупившуюся было Антонину Михаил Сергеевич и тут же предложил всем присутствующим пройти на политинформацию, чтобы услышать важные для граждан Страны Советов сведения о международной обстановке.

* * *

— Уважаемые товарищи! — объявил коллективу депо Саша Антонов, — слово для политинформации вместо внезапно заболевшей расстройством желудка Зинаиды Геннадиевны предоставляется нашей одной из самых перспективных комсомолок депо Ивановой Соне.

— Уважаемы товарищи! — звонко подхватила переданное слово Соня, — сегодня в Китайской народной республике сменилось руководство страны, новым генеральным секретарем Коммунистической партии Китая стал Чжао Цзыян, он сменил на этом важном посту, — Соня вдруг замолчала, затеребила вырезку из газеты «Советская Башкирия», покрылась пятнами и с тихим ужасом дочитала: — Ху Яобана!

— Кого?! — одновременно спросили Загогуйла, Идрисов, Шишкин, начальник депо Калмыков и, как показалось Антонине, настороженно приподнял бровь Генеральный секретарь Советского Союза, висящий на стене за Ивановой.

— Спокойно, товарищи, спокойно! — пришел на помощь Соне комсомольский вожак Антонов, — наши имена, может быть, тоже вызывают легкое недоумение у китайских водителей троллейбусов. К тому же я хотел бы довести до сведения сидящих тут комсомольцев, что на нас с вами девятым валом справедливости, прогрессивным торнадо, ураганом свободы надвигается ленинский зачет! Готовьтесь, товарищи ленинцы, ведь тот, кто не сдаст зачет, того мы у!.. — Антонов на всякий случай посмотрел на Калмыкова, — мы найдем, чего тому того, как и где!

Глава вторая

Отцы и, видимо, дети

21 января

Не успела Антонина въехать в пахнущую свежей краской малосемейку, как сбылось пророчество Любы Лесопосадкиной — в выкрашенную белой грунтовкой дверь гулко постучали. Первым из васек загогуйл оказался завгар Шишкин. Антонина, чувствуя за спиной единоличные двадцать семь квадратных метров, довольно уверено пригласила Павла Семеновича войти в квартиру. Шишкин шагнул в малюсенький коридор, торжественно поставил на табурет большую, но легкую картонную коробку, снял серую кроличью шапку, достал из внутреннего кармана расческу с мелкими зубчиками и, глядя в большое зеркало заднего вида списанного на металлолом троллейбуса тети Раи, зачесал на уходящую к затылку поверхность лба тоненькие волнистые пряди.

— Вот! — Шишкин дунул в расческу и с достоинством указал ею на коробку, — в наш хозмаг на Кольцевой завезли, в очереди стоял!

Антонина сразу поняла, что это дюралевая сушилка, точно такую она купила сама, точно такую ей потом подарили Люся Кренделькова, Люба Лесопосадкина и Соня Иванова, когда она устроила им в общаге отвальную — отвальная была такая бурная и веселая, что между выстукиванием чечетки и исполнением «камыша» Люся махнула рукой и подарила подруге в придачу к общей сушилке «Горизонт» Васьки Загогуйлы, который она «все равно почти не смотрит».

— Проходите на кухню, Павел Семенович, — вздохнула Антонина, переложила коробку на пол под неодобрительное хмыканье переобувавшегося в домашние тапочки Шишкина, взяла табурет, внесла его в малюсенькую, оттого целиком залитую солнечным светом кухоньку и предложила завгару на этот табурет сесть.

— Он у тебя один что ли?! — удивился Шишкин.

— Кто?! — удивилась в ответ Антонина.

— Табурет, конечно! Не ребенок же! — раздраженно поморщился Шишкин, — как назвала-то, кстати?

Антонина вспомнила прокуренную бытовку, смятое платье в горошек и не без сарказма ответила:

— Вы про табурет или про моего сына?

Михаил Сергеевич одобрительно усмехнулся.

— Ты не груби старшим, что это у тебя сетевой приемник трещит, не коротнул бы, а то сожжешь хоромы, — настроение Шишкина и так невнятное стало портиться.

Антонина поставила на плиту чайник и чиркнула спичкой.

— Радиком назвала.

Шишкин вытаращил глаза:

— А Радик тут причем?! В смысле это… Ну ты даешь, Загубина!

— Вам-то что, Павел Семенович? — Антонина насмешливо посмотрела на раскрасневшегося Шишкина, — чай будете с сахаром или с земляничным вареньем, мама вчера из Иглино летние запасы привезла?

— С земляничным, конечно! — сглотнул слюну завгар, но тут же опомнился: — нет, некогда мне. Я вот что, Загубина, хотел сказать. Тут понимаешь, у меня, сама понимаешь, жена Леля, понимаешь, очень строгая, дети, понимаешь, тоже капризные — это им подавай, то… Ну это, понимаешь…

— Да понимаю, понимаю! Не волнуйтесь вы, Павел Семенович! Не виноватый вы! — Антонина выключила газовую конфорку под чайником и зачем-то вылила из него воду в раковину.

— Ну я пойду тогда, — Шишкин встал, вышел из кухоньки, но в коридоре вдруг замялся и робко попросил: — ты хоть покажи этого, ну, Радика?

Антонина на секунду задумалась, потом скользнула в комнату и нежно вынесла сопящего младенца.

Павел Семенович вдруг расплылся в улыбке, закряхтел, вытянул губы трубочкой, сказал «у-тю-тю» и добавил:

— Ну какой же это Радик!

Когда Антонина унесла сына в комнату, Шишкин сунул в карман одиноко висящего на вешалке пальто, пошитого на уфимской швейной фабрике «Мир», новенький, хрустящий червонец.

* * *

Не прошло и получаса, как в дверь Антонины постучал уже сам Василий Загогуйла. Шагнул без приглашения в квартиру, небрежно поставил, почти бросил, на пол легкую картонную коробку:

— Вот, Идрисов по блату достал! Тут еще поэт Выдов в очередной раз нашелся, оказывается с каким-то Поповым ходил знакомиться, целую неделю, говорит, стихами боролись, ну и поэму тебе написал, «Вольтова дуга» называется.

Василий достал из левого внутреннего кармана модного дерматинового пиджака от Жоржика Кукина школьные тетрадные листки в клеточку, исписанные мелким, пляшущим «эх, яблочко!» почерком.

— Ну, и мы в бригаде тоже по стишку сбросились, — добавил он к тетрадным листкам вынутый из правого внутреннего кармана замызганный, но довольно пухлый конверт с зелеными трешками и синими пятерками.

Василий, довольный своей остротой, бережно вытянул из заднего кармана джинс плоскую, сваренную из нержавейки фляжку и поднял журавлиную ногу, чтобы шагнуть на кухню.

— Обувь сними! — ударила кулаком в хлипкую печень Васьки Антонина, — маленький в доме!

Василий, чуть не охнул и тут же испугался: не слишком ли много скопилось в его организме цирроза? Потом пугливым новобранцем быстро сбросил зимние сапоги на каблуках и чуть не встал по стойке смирно. Антонина, положив конверт на коробку четвертой дюралевой сушилки и, протянув Загогуйле домашние тапки, неожиданно поразилась не такому уж и высокому росту всегда такого длинного Василия, а взглянув на его синие с черными влажными пятнами носки, решила задним умом, что не надо было заставлять гостя разуваться.

Сев за стол, Василий налил из своей фляжки в нетронутую Шишкиным массивную кружку Туймазинского фарфорового завода три «булька», выпил и тут же приосанился:

— Когда в Афганистане в ГРУ служил, мы ночью в душманском тылу по «булькам» наркомовские сто грамм наливали — вот привычка и осталась.

— У тебя же, Василий, плоскостопье, — какое ГРУ? — Антонина хотела усмехнуться, но лишь вздохнула: — И эту байку в вашей компании обычно рассказывает Ричард Ишбулдыевич.

— Ну и что? Общая такая шутка. А ты что же, не в нашей теперь компании? — осклабился Загогуйла.

— Не знаю, — задумчиво сказала Антонина и отстраненно посмотрела в окно. На кухнях противоположного дома под не очень яркими лампочками, одиноко висевшими на кривых проводах, сидел уставший после рабочего дня рабочий класс, тыкал вилками в еду на тарелках и тоже о чем-то беседовал, — у меня теперь компания в комнате сопит.

Василий крякнул и налил в кружку еще три «булька».

— Тебе по понятным причинам не предлагаю! Вчера Луизка-практикантка домой в Тимашево ездила, у нее мать почтальонкой сутки-трое работает, времени много — такой самогон варит! Вот привезла канистру, ничего уже не осталось — со дна слил, жаль тебе попробовать нельзя.

Антонина поставила на стол сковородку с холодной яичницей и протянула Василию вилку:

— Знаю я эту почтальонку! Кто победил-то?

— В смысле? — поперхнулся Загогуйло.

— Ты же сам только что говорил про Выдова с Поповым, как они целую неделю стихами на брудершафт, бились!

— Что-то ты, как в гололед, притормаживаешь! — хохотнул Васька и размазал вилкой желток по сковородке, — Выдов сказал, ничья у них вышла, Попов ему на память собаку подарил, гипсовую — полметра высотой. Тебе, кстати, не нужна для интерьера, у нее только передняя нога отломана, но ее можно эпоксидкой приклеить?

— Лучше Лесопосадкиной в Красный уголок отдайте, она же культмассовый сектор. А Попова я помню, он к нам в школу приезжал, в актовом зале стихи про Родину и ее врагов читал, а Таньке Будановой и Мотьке Крамаровой за то, что одна спросила, когда коммунизм наступит, а другая — правда ли будто Пушкин негром был, книжки свои подарил. До сих пор, наверное, в нашей школьной библиотеке под стеклом лежат.

— Да! Насчет победителей! Тут, в твоем дворе вроде бы кроличья шапка завгара стала мелькать? Смотри, и ему передай, чтобы смотрел, он только в нашем депо завгар, а за воротами ему рога моментом обломают!

Антонина вдруг глупо улыбнулась и предложила Василию магазинных пельменей, которые варятся быстро, а если их потом обжарить на сливочном масле, то приобретают золотистую корочку и со сметаной становятся очень даже съедобные.

— Ты чего так обрадовалась? — скривился Василий и тряхнул пустую фляжку, — не надо пельменей!

Антонина и сама не могла понять, отчего поднялось ее настроение. Поняла через неделю, когда у дверей ее квартиры Павел Семенович Шишкин вцепился в меховой ворот полушубка Василия Степановича Загогуйлы, а тот вцепился в лацканы новенького польского плаща на искусственном меху Шишкина, только вчера купленного у буфетчицы Верки за новогоднюю премию с четвертой, давно отложенной на новый спиннинг с набором разноцветных блесен. Шишкин и Загогуйла, сопя и кряхтя в свирепом молчании, возили друг друга спинами по стенам подъезда, стряхивая на серый бетонный пол нежную белую штукатурку. Выглянувший в это время на лестничную площадку широкообразованный молодой стоматолог Лева Сидоров, поинтересовался тогда у соседки:

— Что за Гамбургский счет такой в нашем подъезде?

На вопрос Антонина радостно ответила:

— Да так, из-за меня дерутся, — и нежно добавила: — Дураки!

Из приоткрытой двери в квартиру Левы Сидорова раздался задорный телевизионный смех членов рабочего коллектива АЗЛК — Генеральный секретарь только что рассказал им, после радужных перспектив, одну из своих искрометных пятнадцатиминутных шуток, добавив под общее веселье, что велел прекратить тратить деньги на никому ненужное глушение когда-то вражеских, а сегодня всего лишь вещающих плюрализм радиостанций.

* * *

Интеллигентный с легкой гнусавинкой голос без всякого шума, треска и свиста удивленно сказал: «би-би, — и совсем растерявшись, добавил: — си…»

Глава третья

Сквозь асфальт развитого социализма

3 февраля

— Я покурю в форточку? — Люся чиркнула спичкой.

Антонина тут же задула маленький желтый огонек, мягко, но бескомпромиссно забрала спичечный коробок из рук подруги, положила его в ящик кухонного столика и плотно задвинула:

— В общаге покуришь, он у меня знаешь какой чувствительный!

Люся хмыкнула и сунула сигарету обратно в пачку:

— Верка кафе открывает, говорит, Идрисов ей сказал, что Горбачев разрешил кооперативы в общественном питании организовывать, теперь она ищет, кто ей пельмени будет лепить, чтобы в своем буфете работягам продавать — ты же все равно дома сидишь — постряпай!

— Как в своем буфете?! Он же государственный! — возмутилась Антонина, — и что значит постряпай?! Я буду стряпать, а она будет продавать?! Это ж эксплуатация!

Люся пожала плечами:

— Ну как хочешь! Кого-нибудь другого найдет.

Подруги молча выпили по чашке чая. Люся, оттянув рукав, посмотрела на часы и, прошагав указательным и средним пальцами по столу, сказала, что ей пора, потому что в дэка Машиностроителей вот-вот дискотека начнется. Шагнув за порог, Люся тут же закурила, облако сизого дыма мгновенно втянулось в квартиру Антонины. Через несколько секунд захныкал Радик.

* * *

Игорь Кириллов строго объявил, что Советский Союз вынужден прекратить свой односторонний мораторий на ядерные испытания, потому что США 3 февраля на полигоне в штате Невада провели подземный ядерный взрыв, а он с декабря 1986 года был уже двадцать пятый! Тогда, как мы, СССР, то есть, не произвели за это время ни одного испытания!

Антонина расстроилась, выключила Игоря Кириллова по телевизору и включила Михаила Сергеевича по радио:

— Как же так, Михсергееич, вы же обещали, что безъядерный мир будет!

Горбачев раздраженно кашлянул:

— Я, Антонина, свои слова держу! Тебе вот квартиру дали? Дали! Соседу твоему Левке Сидорову, как молодому зубному специалисту, дали? Дали! А до 2000-го года еще тринадцать лет, между прочим! Жди, и безъядерный мир тоже обязательно наступит!

— Да! А Верке кто разрешил пельмени в государственном буфете продавать?! — возразила Антонина.

Горбачев крякнул:

— Ну ты не мешай котлеты с пельменями! Кооперацию еще Ленин разрешал! Для того все и делается, чтобы заставить мелкую буржуазию работать! Пусть кормит гегемона!

— Кого?.. — растерялась Антонина.

— Тебя, дурында! Ты ведь у нас пролетариат, хоть и в декрете! — развеселился генсек и переключился на радиопередачу «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады».

5 февраля

Утром к Антонине зашел Идрисов, передал от Верки мясорубку, свинину с говядиной, лук, муку и яйца. Сказал, что теперь в стране пельменей будет полное изобилие, качество этих пельменей по сравнению с магазинными возрастет стократно, а цена упадет до полной доступности всем слоям населения, потому что люди на себя начинают работать, а не на государство! Сказал, но добавил, что народ все же надо постепенно приучать к высококачественным продуктам и вынул из сумки две буханки серого хлеба:

— Вместе с мясом накрутишь! Фарш только вкуснее станет!

* * *

За несколько дней до старта заболел бортинженер Александр Серебров. Основной экипаж во главе с командиром Владимиром Титовым заменили на дублирующий. 5 февраля космический корабль Союз ТМ-2 с Юрием Романенко и Александром Лавейкиным стартовал с Байконура.

* * *

Весь день, разрываясь между комнатой с капризничающим Радиком и кухней, Антонина крутила фарш и месила тесто. К вечеру, не чувствуя ни ног, ни рук, она вынесла морозиться на балкон две сотни пельменей.

* * *

Космический корабль Союз ТМ-2 успешно пристыковался к станции «Мир». Экипаж Романенко и Лавейкина чувствовал себя нормально. Александр Серебров радовался за товарищей по общему делу и, конечно, досадовал на свою болезнь, сорвавшую его полет с Титовым. Ирина Пронина, которую в марте 1983 года за месяц до старта из-за развода с мужем заменили на Сереброва, тоже радовалась за товарищей по общему делу и даже посвятила им стихотворение, написав в правом верхнем углу: «Сереброву».

* * *

— Ты что так мало налепила?! — возмутился Идрисов, — ты давай, шевелись, не на троллейбусе своем по проспекту Октября ползешь! Деньги вразвалочку не зарабатываются! Крути педали Загубина, шевели булками! А то мы с Веркой мигом кого пошустрее найдем!

19 февраля

— Оно же с душком! — Антонина чутким носом молодой мамаши почувствовала неладное и сунула голову в пакет с мясом.

— Ничего, ничего! — успокоил Идрисов, — подержишь свинину в воде с уксусом, положишь в фарш побольше лука, перца — он дешевый — никто и не заметит!

Но 19 февраля после двухчасовой дискуссии, начатой переехавшим из Свердловска в Уфу на временное место жительство водителем и поэтом Выдовым, о праве секретариата Союза писателей СССР отменять решение об исключении Бориса Пастернака из членов Союза писателей отравилась вся двести четырнадцатая комната.

— Закон обратной силы не имеет! — кричал, склонившись над унитазом, Выдов, — раз выгнали, то пусть назад по всем правилам вступает, тут в писатели вон какая очередь!

— Ты у кого бормотуху брал? — кричал в другой унитаз в соседней кабинке Загогуйла.

— Вы же вместе у тавтимановской тети Шуры брали, — авторитетно вмешивался в разговор из другой кабинки Ричард Ишбулдыевич, — тут дело, думаю, в другом!

— Точно! — соглашался мыливший над раковиной руки вместе с рукавами рубашки Серега Шептунов, — мы чем закусывали?

Чем закусывали не помнил никто, но все вспомнили, что в обед в буфете у Верки съели по двойной порции пельменей с домашней хреновиной Антонины.

— А я две с половиной порции взял! — опять побледнел Выдов.

— Курва! Отравила за наши собственные деньги! — взревела двести четырнадцатая комната и ринулась топтать кирзовыми пролетарскими сапогами первые нежные ростки капитализма.

* * *

Идрисов быстро сказал, что он ни при делах и нырнул в подсобку. Верка сначала осклабилась и презрительно послала всех разом, пригрозив пролетариату только что у нее бесплатно отобедавшим участковым Лампасовым, но, когда Загогуйла перевернул шаткий столик, рассыпав соль из солонки по всему полу, а Выдов продекламировал: «Сама свои пельмени жуй, день твой последний приходит, буржуй!» — сильно трухнула. Трухнула и заверещала:

— Это не я! Это декретница Тонька Загубина тухлых пельменей налепила! Наше хорошее мясо своему толстомордышу отложила, а для вас, работяг, из Иглино некондицию привезла! Зря что ли ее мамаша трехлитровую банку хреновины от чистого сердца подарила?!

Двести четырнадцатая комната матюкнулась, но идти бить одиночку с грудным ребенком не пожелала — и пыл угас, и Загогуйла сказал, что сам разберется, да и Цыганские дворы хоть недалеко были, но по февральскому морозцу — в лом.

— В лом! — так и сказал Ричард Ишбулдыевич.

Глава четвертая

Красные дни календаря

23 февраля

Едва Антонина успела покормить ребенка, как пришла Люся. Люся пришла не одна — вместе с Лесопосадкиной. «Чего-нибудь просить будут» — догадалась Антонина. Так и вышло. Посюсюкав над спящим Радиком, выпив по две кружки чая, съев вазочку варенья и пачку печенья, подруги выложили:

— Мы тут вот, что решили: надо мужикам вечеринку устроить! Главное, чтобы они ее запомнили, как шикарную, тогда на восьмое марта им неудобно будет дарить нам мимозы и тут же напиваться, а придется сложиться на приличные подарки. Кумекаешь?

— Нет, — честно ответила Антонина.

— Мы им намекнем, что лучший подарок женщине на восьмое марта — это гэдээровский сервиз! В профкоме, как раз, остался один нераспределенный комплект и Ольга Львовна готова его придержать для нас!

Антонина опять ничего не поняла, но резонно заметила:

— Я не смогу на вечеринку…

— Это необязательно, сейчас главное сброситься, чтобы мужикам все устроить!

— У меня сейчас нет, вы у Верки возьмите в счет моей зарплаты, — предложила Антонина.

Люба Лесопосадкина тут же стала собираться домой, а Люся всплеснула руками:

— Так ты ничего не знаешь?! Верка-то твоя сбежала! Оставила записку, что никому ничего не должна, так как ни с кем никакого договора не заключала. Идрисов эту записку всем зачитывал. Оказывается, она даже Калмыкову не отстегнула!

— Как же так, — захныкала Антонина, — я же с утра до вечера эти пельмени… мама еще помогала, соленья из погреба ей возила, мы стиральную машинку хотели…

— Ну ты подруга даешь, нашла кому доверять! Это ж Верка! Что ж ты такая кулема-то!

— Так ты сама ее мне сосватала! — зарыдала Антонина.

— Ты меня, подруга, в свои коммерческие дела не вмешивай! Я на стиральную машину пельменями не копила!

Лесопосадкина дернула за рукав Люсю:

— Пошли к Соньке Ивановой, тут глухо!

* * *

— Ну поздравляй! — сказал заплаканной Антонине Шишкин и тут же поставил на одну из стоящих у дверей коробок с дюралевыми сушилками бутылку шампанского, нежно придвинув к ней коробку конфет «Родные просторы».

Антонина расплакалась еще больше и сказала, что нечем ей поздравлять — обокрала ее Верка. Шишкин оценил обстановку, вздохнул и раздеваться не стал.

— Ты не переживай, я так этого дела не оставлю! Я подниму вопрос! Напишу куда надо. Может даже на собрании трудового коллектива выступлю… — вяло пообещал Шишкин и озабочено посмотрел на картонные коробки с сушилками.

Завгар потоптался минут пять на сплетенном Валентиной Петровной из разноцветных тряпочек коврике, чмокнул Антонину в щеку, приобнял одной рукой и, аккуратно прихватив другой рукой конфеты с шампанским, исчез в темном коридоре подъезда.

* * *

— Ну поздравляй защитника! Только без пельменей! — Загогуйла пьяно осклабился и раскрыл объятия.

Антонина вдруг рассвирепела, яростно ударила Загогуйлу в грудь и вытолкала за дверь.

— Да я тебя спас, между прочим! — кричал в подъезде Загогуйла, — от справедливой расправы отравленного твоими пельменями рабочего класса!

Загогуйла кричал и пинал двери лифта, потом достал зажигалку, спалил пластмассовую кнопку вызова, сунул зажигалку мимо карманчика джинсов и, раскачивая перила, спустил свое уставшее тело по ступенькам вниз.

* * *

Антонина сидела на табурете в темной кухне у окна и смотрела в черное зимнее небо. На руках тихо причмокивал Радик, им обоим светила сверхновая звезда под названием 1987А.

— Представляете, Михаил Сергеевич, это первая Сверхновая, которую с 1604 года видно невооруженным взглядом, — поделилась Антонина с главнокомандующим.

— Ну откуда, Загубина, ты это можешь знать? — усмехнулся генсек.

— Оттуда, — Антонина чмокнула Радика, — сосед Лева-стоматолог рассказал, его сегодня зубные женщины на работе поздравили, он немного с ними выпил, а после со мной около лифта, который Васька сломал, разговорился. Оказывается, его дядя Гриша кандидат астрономических наук и работает в планетарии на Горсовете, еще он рассказал, что все болезни у человека от кариеса, к тому же он умеет гадать по руке, занимается каратэ и может разрубить кирпич одним ударом ладони, а писатель Михаил Шолохов — поддельный.

— Ты, Загубина, сначала одного на ноги поставь! — строго заискрил сетевой приемник, — потом будешь кирпичи рубить! Шолохов поддельный! Сверхновая, е-мое! Лучше бы телевизор включила, послушала, как рабочий класс директоров выбирает!

Антонина обиделась на прямолинейную выволочку генсека, поэтому телевизор включила без звука. Игорь Кириллов торжественно открыл рот и с удивлением обнаружил, что не слышит свое мужское достоинство — сочный густой баритон. Шевеля губами, слегка, но доброжелательно, улыбаясь, он беззвучно поведал о том, что сегодня на рижском заводе микроавтобусов «РАФ» случились первые перестроечные выборы директора предприятия. «Из пятнадцати кандидатов, — проартикулировал Кириллов и показал взлохмаченного кандидата из сборочного цеха, прилизанного из комскомитета, строгого из парткома, — трудовой коллектив автомобилестроителей выбрал своим руководителем Виктора Боссерта!»

* * *

Кандидат в депутаты Орджоникидзевского райсовета Идрисов телевизор смотрел со звуком и очень внимательно.

Глава пятая

Вешние воды в стране Советов

10 марта

Восьмое марта пролетело как-то незаметно, и ничем особенным не запомнилось.

— Так уж и ничем? — спросил Антонину Михаил Сергеевич.

Антонина наморщила лобик и тут же всплеснула руками:

— Люська Кренделькова с Любкой Лесопосадкиной подрались! Все решили, что из-за мужиков, а они из-за сервиза! Люська подумала на Любку, а Любка — на Люську! Оказалось, сервиз у Ольги Львовны за рекомендацию для ее Катьки в международный комсомольский лагерь выменял Сашка Антонов. В общем, сервиз достался Соньке Ивановой. Люська с Любкой тут же опять подружились, но Соньку материть не стали и даже не обиделись, потому что в депо все говорят, будто Соньку подташнивает, а Антонов ходил в ювелирный магазин кольца обручальные смотреть!

— Ух ты! — одобрительно ухнул генеральный.

* * *

— Ух ты! — ухнула избирательная комиссия, когда Идрисов после Калмыкова вошел в избирком и, ни у кого не спросясь, ни с кем надо не посоветовавшись, тоже выдвинул свою кандидатуру в директоры троллейбусного депо номер два.

Когда же на следующий день после ночного разговора с женой и тещей: «Рохля гаражная! Ничтожество из колхоза имени семилетней общеобразовательной школы! Отдала лучшие годы! И я тоже с Лелей отдала! Сел на мою шею! И на мою пенсионную шею сел! И ноги свесил! И мои ноги свесил! Тебе Горбачев туза из своего рукава вытащил?! Шанец дал?! Ну так хватай, пока другие не расхватали!», — в избирательную комиссию принес заявление Шишкин, никого это не удивило, потому что до него уже принесли свои заявления Антонов, Ричард Ишбулдыевич и освободившийся по УДО Кучемасов.

* * *

Павел Семенович, нервно балансируя на пляшущем табурете, два часа что-то вымерял рулеткой под потолком кухни Антонины, пуская по стене ровные ряды карандашных крестиков. После этого, выпив четыре полулитровых кружки чая, выскоблив до дна вазочку с земляничным вареньем, торжественно сообщил:

— В общем, так, Антонина, баллотируюсь я! Дома посоветовался, прикинули всей семьей шансы, так сказать, мозговую атаку провели и решили: надо спасать наше депо номер два! Ну и, наверное, в новом положении уже не смогу так просто вот приходить сушилки вешать, но, Антонина, я тебя не забуду, буду, так сказать, курировать.

Антонина устало отвела взгляд в сторону белой стены:

— Наверное, еще надо крестик нарисовать?

Шишкин не понял, но на всякий случай обиделся:

— Я ей тут про судьбоносное, а она про крестики! Мало их тебе, что ли?

— Да нет, хватает… — Антонина перенесла со стола в раковину кружки, ложечки, блюдца, пустую вазочку и открыла воду.

Шишкин подошел сзади, приобнял Антонину и горячо зашептал ей в ухо:

— Светка с Игорешкой хотели «Запорожец» купить, чтобы по Москве на метро не ездить, а им сказали, что скоро будут новую машину выпускать, «Таврия» называется. С виду, как вазовская «восьмерка», только дешевле в сто раз и расход у нее, Игорешка по телефону рассказывал, всего пять литров на сто километров. Может и не врет…

Антонина сняла с гвоздя, вбитого на прошлой неделе Загогуйлой в стену, полотенце и вытерла руки:

— А Папа сегодня по телевизору сказал, что он против искусственного оплодотворения.

— Чей папа?! — спросил Павел Семенович.

— Ты же говорила, что его медведи в Арктике съели! — удивился Михаил Сергеевич.

— Наверное, римского народа, раз он римский, — ответила Антонина Шишкину, а Горбачеву возразила: — моего папу не съели, он сам кого хочешь мог съесть, папа просто превратился в Северное сияние.

Генсек хмыкнул. Шишкин выдернул из радиорозетки вилку приемника:

— Ну и при чем тут искусственное оплодотворение?!

— Да я про выборы ваши, — Антонина воткнула радиовилку обратно.

— Ну знаешь! — вскипел Шишкин.

— Ну знаешь! — вскипел главнокомандующий.

27 марта

Шишкин пришел с маленьким фанерным чемоданчиком, достал из него дрель, отвертки, шурупы, гвоздики, отвес и хлопнул себя по лбу:

— Чепики забыл!

Но все же, после четырех часов сверления, вбивания и вкручивания, подвесил над раковиной сушилку:

— Ровно? — удовлетворенно спросил Шишкин.

— Ровно, — устало согласилась Антонина, стараясь не смотреть на слегка сползающий вниз правый угол.

Павел Семенович вымыл под сушилкой руки, вытер их полотенцем, протянутым Антониной, и, возвращая полотенце, ухватил, как бы не рассчитав расстояние, влажными руками Антонину за бока и зашептал тоже влажно:

— Светка с Игорешкой на «Таврию» копят, пять литров на сто километров, я тоже хочу в очередь встать, с Лель… с семьей, то есть, в сад ездить самое то, хотя, может быть, «Москвич», конечно, лучше, а вот к «восьмеркам» нет у меня доверия…

Антонина понимала, что подвешенная сушилка стоит какой-то благодарности, но упираясь кулаками в пахнущую тяжелым мужским коктейлем из пота и одеколона «Шипр» грудь завгара, готова была, максимум, на чекушку с ядреным огурчиком маминой засолки. На помощь пришел взревевший Радик. Шишкин ослабил хватку, Антонина, напротив, с тройной силой его оттолкнула и бросилась к сыну.

Павел Семенович аккуратно положил дрель в маленький фанерный чемоданчик и вдруг шмыгнул носом:

— Вызвали, понимаешь, старшие товарищи и говорят: «Ты коммунист, Шишкин, или бандит с большой дороги?!», — Шишкин положил в чемоданчик отвертку, — вот так прямо и сказали: «С большой дороги!» А дома потом чего сказали! — Шишкин положил в чемоданчик шурупы, — в общем, Загубина, не было у нас демократии и не будет! Кучемасову пообещали аннулировать его УДО и опять отправить в «девятку» на улице Новоженова бревна таскать для спичечной фабрики имени 1 мая, — Шишкин положил в чемоданчик гвоздики, — про Ишбулдыевича какой-то Непроливайко в «Трезвости — норме жизни» статью написал, он теперь бегает по киоскам, все газеты скупает, — Шишкин захлопнул чемоданчик, — Антонова на овощебазу переводят, Сонька по секрету Любке Лесопосадкиной рассказывала, что чуть ли не в диссиденты теперь хочет записаться. Один Идрисов остался — по депо с рукописными листовками бегает.

Все эти истории Антонина давно знала от Люськи, Любки, Соньки, иногда Васьки, но не прерывала Павла Семеновича.

Шишкин, потоптавшись на пороге, опять было потянулся к Антонине, но передумал, слегка пнул картонные коробки и посоветовал остальные сушилки отвезти к матери в деревню, потому как там, они непременно пригодятся.

— У меня мама в райцентре живет! — не выдержала Антонина и слегка обиделась за маму и поселок Иглино.

* * *

— Мне бы твои проблемы, Загубина! — тяжело вздохнул Михаил Сергеевич, — сегодня дочка второго рожает, а у меня сплошь встречи на высшем уровне! Даже не знаю, кто у Ирины будет — мальчик или девочка…

— Да два часа уже, как родила! — раздраженно перебила Михаила Сергеевича Раиса Максимовна, — внучка! Анастасия!

— Все-таки в честь твоей бабушки?.. — опять вздохнул главнокомандующий, — а я думал мою увековечим — Василисой назовем…

1 апреля

— Шутишь?! — не поверила Люсе Антонина.

— Вот тебе крест! — размашисто перекрестилась Люся.

— Ты чего это?! — Антонина заворожено проследила за торжественным телодвижением подруги.

Люся потянула цепочку на шее и вытянула из межсферической глубины маленький серебряный крестик:

— С Любкой и Сонькой ходили тайно креститься. Сонька просила никому не рассказывать, а то ее Санька Антонов из комсомола выгонит. Поп такой молоденький, Алексеем зовут. В квартире у него на восьмиэтажках — я тебе потом покажу где, но ты никому — иконы в каждом углу, даже в ванной комнате, в ванной нас и крестил, догола, представляешь, заставил раздеться! С головой в воду окунул, еще из медного ковшика сверху полил. «Одевайтесь», — говорит. А Любка-дура: «Можно я сначала обсохну!» А он так покраснел и говорит: «Можно». Ночью с 18 на 19 апреля в Инорс поедем, будем там Пасху праздновать — в церкви всю ночь стоять.

Антонина примерила Люсин крестик и решила, что тоже неплохо было бы креститься, а уж Радика для здоровья — так обязательно! Она забыла по какому поводу не поверила Люсе, Люся забыла по какому поводу перекрестилась. А поводом было избрание начальником троллейбусного депо номер два Идрисова, бодро обвинявшего всю избирательную кампанию предыдущее руководство в некомпетентности, кумовстве, старорежимности и развитом социализме. Листовки Идрисова висели в курилке, туалете, столовой и даже периодически срывались с оббитой дерматином двери Калмыкова. В присутствии представителей Орджоникидзевского райкома партии на кумачовый стол перевернули урну для тайного голосования, при всех пересчитали и обомлели. Лишь Михаил Сергеевич в телевизоре «Витязь Ц-281Д1» развел руками и сказал: «А что поделаешь? Плюрализм, товарищи, плюрализм!» Через полчаса председатель профкома Ольга Львовна и заведующая культмассовым сектором Любовь Лесопосадкика заклеили латунную табличку «Калмыков Алексей Кузьмич» белым листом бумаги с выведенными черным фломастером «Идрисов Масгут Мударисович».

* * *

Вечером Антонина вспомнила рассказанную Люсей новость, запоздало всплеснула руками, но тут же опять о ней забыла, потому что в это время в СССР с официальным визитом уже пять дней находилась премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер. До 1 апреля не отходил от «железной леди» Михаил Сергеевич, позабыл о стране, жене и КПСС, а когда встречался с встревоженным взглядом Антонины, не говорил, как обычно, много ободряющих слов с неясным смыслом, лишь потерянно улыбался с экрана телевизора и куда-то рассеянно смотрел. Лишь 1 апреля Игорь Кириллов в программе «Время» объявил Советскому Союзу, что Маргарет Тэтчер отбывает на родину, но не поверила Антонина Кириллову:

— Уезжает! И вас тоже с первым апреля! Знаем мы этих премьер-министерш! Сидит где-нибудь на правительственной даче и отвлекает Михаила Сергеевича от государственных дел! И куда только жена нашего главнокомандующего смотрит!

Раиса Максимовна промолчала, она лишь поджала губы, сделала свое знаменитое каменное лицо и велела медсестре 4-го управления минздрава СССР перепеленать внучку Настеньку в третий раз.

Глава шестая

Христос воскрес

19 апреля

Ласковое апрельское солнышко приятно пригревало, Радик лежал в голубой коляске и улыбался окружающему миру. Антонина улыбалась Радику. Валентина Петровна улыбалась, глядя на дочь с внуком. Люся не улыбалась никому, она хмуро шла со смены домой в общагу:

— Привет, Загубина! Гуляете? Хорошо тебе, а у меня ручник не держит, сцепление заедает и микрофон фонить стал — объявляю остановки, а пассажиры и так, как бараны, а тут еще и понять ничего не могут!

— Скажи Сереге Шептунову — пусть его бригада ремонтирует, — посоветовала Антонина.

— Да сказала уже, некогда ему, к Первомаю с Антоновым готовятся. Да и не в этом дело! Весь день такое ощущение, что как будто еще со вчерашнего вечера чего-то забыла. Здрасьте, тетя Валя!

— Христос воскрес, Людмила! — еще ласковее улыбнулась Валентина Петровна.

— Вспомнила! — хлопнула себя по весящему на груди крестику Люся, — мы же на Пасху в церковь с девчонками собирались! Нас же Алексей там ждал — обидится теперь, наверное… — Люся Кренделькова совсем расстроилась и, не попрощавшись, пошла к железной на тугой пружине двери общежития троллейбусного депо № 2.

* * *

Вечером, уложив Радика, Антонина шепнула ВЭФу: «Христос воскрес, Михсергеич!». «Я тебе так скажу, Загубина, — вздохнул радиоприемник, — оно, конечно, нужны и другие нравственные ориентиры, плюрализм опять же, я вот не исключаю встречу с Папой Римским и, вообще, надо пересмотреть догмы, расширить кругозор, Яковлев тоже говорит, давай, мол, отдадим церкви ее имущество, ну, в общем, воистину воскрес, Загубина!»

1 мая

Антонина сварила маленькую картофелину и тонкую кривую морковку, протерла их через мелкое сито, добавила чайную ложку сливочного масла и четвертушку вареного желтка, растертого в молоке. Радик все это выплюнул себе на живот и, взревев, потянулся маленькими ручонками к груди матери. Мать чертыхнулась, потому что раздался звонок в дверь. Антонина открыла и от неожиданности впала в ступор. Верка-буфетчица, не дожидаясь приглашения, шагнула через порог.

— Ну все! — объявила Верка, — новая жизнь началась — законная! Индивидуально-трудовая! У тебя большой цинковый таз есть литров на пятьдесят?

— Нету у меня таза… — на всякий случай испугалась Антонина и на всякий случай закрыла собой сына.

— Ничего, ванна тоже сойдет! Джинсы будем варить! — заглянула в малюсенькую ванную комнату Верка.

— Зачем их варить, это же не пельмени, — так и не могла придти в себя Антонина.

— Ну колхоз! Ну Иглино! Это же последний писк моды! Кстати, о пельменях! Будем считать, что ты мне ничего не должна, начнем, как говорится, жизнь с чистого листа: я тебе привожу джинсы с уфимской швейной фабрики «Мир», белизну из Стерлитамака и все остальное, ты отпарываешь от джинсов этикетки, варишь, сушишь их, потом пришиваешь фирменные лейблы из Армении — я тебе их тоже привезу — и получаешь с каждой пары э-э… Ну потом договоримся! — улыбнулась Верка и приобняла Антонину.

Радик захныкал, Антонина наконец пришла в себя:

— Я тебе должна за пельмени?! Да как ты! Да как твой язык! Да ты спекулянтка крашеная! Пошла отсюда, пока Михаилу Сергеевичу не сказала!

Верка криво усмехнулась, но насторожилась, услышав очевидно знакомое имя-отчество, но находящееся явно за пределами ее обширного круга знакомых:

— Да ладно, ладно! Не хочешь деньги вылавливать, которые, можно сказать, в твоей ванной плавают, — не надо! И, если что, то мне тоже есть кому позвонить. У меня в милиции знаешь какие прихваты!

— Участковый Лампасов, что ли? — съехидничала Антонина.

— Не участковый, а старший участковый инспектор капитан Лампасов. Самогонку гонишь?! Проверит! Бордель содержишь?! Проверит! По ночам в карты на деньги играешь?! Проверит! Все проверит! Житья не даст, никакой тебе, мать-одиночка, Сергеич не поможет против Лампасова! — вошла в раж Верка.

Но как вошла Верка в свой раж, так сразу из него вышла, более того, сначала нахмурилась, а потом скукожилась, словно сдутый воздушный шарик, потому что Антонина вдруг расхохоталась:

— Лампасов! Ой, не могу! Против Михаил Сергеевича! Ой, не могу! Возьми хотя бы дружка своего Идрисова в помощь, он теперь наш троллейбусный начальник!

Ничего не сказала Верка, скривила губы и выскочила за порог. Михаил Сергеевич тоже развеселился, повернулся к председателю Президиума Верховного Совета СССР Андрею Андреевичу Громыко и шепнул ему на ухо: «Представляешь, Андреич, участковым Лампасовым из Уфы пугают!» Оба рассмеялись и замахали с мавзолея Владимира Ильича Ленина несущим их портреты трудящимся. «Ура! Товарищи!» — проникновенно предложил трудящимся Игорь Кириллов, первомайская демонстрация с предложением согласилась и дружно грянула: «Ура!»

15 мая

15 мая в 21 час 30 минут с универсального комплекса на космодроме Байконур был проведен первый пуск ракеты «Энергия» с космическим аппаратом «Скиф-ДМ».

«Первый успешный запуск ракеты «Энергия» подтвердил, что в СССР создана универсальная ракета-носитель сверхтяжелого класса, не имеющая по своим возможностям аналогов в мировом ракетостроении», — сказал Антонине Игорь Кириллов. А Лева Сидоров потом подтвердил слова Кириллова, подробно разъяснил и добавил, что ни на какой Луне американцы не были, а все съемки прыгающих в космической пыли астронавтов сделал им в кинопавильоне Стенли Кубрик.

— Как, Антонина?! — возмущенно удивился Лева, — ты не знаешь, кто такой Стенли Кубрик?!

И Лева, напрочь забыв о назначенной Матильдой Крамаровой в кафе-мороженном «Лидо» на Госцирке — «возможно последней» — встречи в их жизни, до полуночи пересказывал Антонине на ее маленькой кухне большой фильм Кубрика «Космическая одиссея 2001 года».

— Неужели и мы когда-нибудь до двухтысячного года доживем? — всхлипнула Антонина и обняла Леву.

Радик тихо сопел в своей кроватке, Михаил Сергеевич чуть слышно искрил в сетевой радиорозетке.

25 мая

Могучий атомный ледокол «Сибирь», прорубив своим корпусом метровые льды, достиг Северного полюса.

Почесывая вылезший из-под короткой майки живот, в столовую комнату вошел Генка-тракторист:

— Конечно, в нем знаешь сколько лошадиных сил? — Генка кивнул на ледокол в телевизоре, — в нем таких тракторов, как у меня, сто штук! До какого хочешь полюса доплывет.

Антонина чмокнула в лобик надувшего из слюны пузырь Радика и, не глядя на Генку, спросила:

— А сколько лошадиных сил у вашего трактора?

Генка солидно подтянул трико:

— У моего Беларуся-то? Ну как положено для МТЗ-50 — четырехтактный четырехцилиндровый дизель Д-50 с объемом 4, 75 литра и мощностью 55 лошадей!

Антонина, не снимая с рук Радика, раскрыла тетрадку расходов и доходов Валентины Петровны и разделила вложенным в нее карандашиком 75000 сил атомной установки, про которые ей накануне рассказал Левка Сидоров на 55 дизельных мощей трактора Генки:

— 1363,636 ваших МТЗ-50 получается!

Генка удивленно раскрыл рот, еще раз подтянул трико и крикнул в спальню:

— Валь! Ужинать будем или как?!

Валентина Петровна вышла и стала быстро накрывать на стол, поглядывая в телевизор и нарочито приговаривая:

— До полюса доплыли, а нашего папку-летчика так и не нашли, во льдах сгинувшего!

— Ой, мама! — вздохнула Антонина и подняла взгляд к потолку.

— Может где поближе поискать? — неожиданно сострил Генка, — я на выходные в Тавтиманово собираюсь на слет трактористов Иглинского района, могу подхватить.

Валентина Петровна вспыхнула и передумала ставить на стол чекушку первача, подаренного ей на пробу тетей Шурой.

Глава седьмая

Проверки на прочность

28 мая

На выходные Генка в Тавтиманово не поехал, вместо этого субботним утром он надел на голову зеленую фуражку младшего сержанта пограничных войск КГБ СССР и отправился в Уфу на Колхозный рынок, куда подтягивались и другие бывшие рядовые, ефрейторы, сержанты в фуражках пограничных войск КГБ СССР.

* * *

В аэропорту города Хельсинки Матиас Руст заправил свой легкомоторный самолет «Сессна-172Б Скайхоук».

* * *

— Братуха! — Жоржик Кукин порывисто обнял Генку, чуть не сбив с него зеленую фуражку.

— Братухи! — специальный корреспондент газеты «Трезвость — норма жизни» Евгений Непролевайко порывисто обнял Генку и Жоржика.

— Братуха! Братуха! И ты, братуха! — всех по очереди порывисто обнял Ричард Ишбулдыевич, но обнимая спецкора «Трезвости», слегка нахмурился в смутных воспоминаниях.

* * *

Матиас Руст подал в диспетчерскую службу план двухчасового полета в город Стокгольм.

* * *

— Давай за погранцов! Сегодня наш день! — с Жоржиком Кукиным согласились все и протянули к бутылке в его руках зыбкие пластиковые стаканчики.

* * *

Самолет Матиаса Руста исчез с экранов радиолокационных станций города Сипоо.

* * *

— За тех, кто в сапогах! — предложил Генка и опять все чокнулись уже слегка мятыми пластиковыми стаканчиками.

* * *

Матиас Руст пролетел над городом Кохтла-Ярве, пересек государственную границу Советского Союза и взял курс на Москву.

* * *

— А я им грю, стой, грю, падлы, стрелять, грю, буду из подствольника, щас, грю, стрельну! — тыкал указательным пальцем в грудь Ричарду Ишбулдыевичу Евгений Непролевайко.

— Не надо было хрюкать, — поймал указательный палец Непролевайки Ричард Ишбулдыевич, — надо было сразу стрелять на поражение! Мы в ГРУ никогда не хрюкали!

— Кто хрюкает?! — вырвал палец Непролевайко и чуть не упал, потеряв равновесие, — ты сам-то где служил?!

— Братухи! Кончай между собой ссориться, — поднял фуражку Непролевайки Жоржик, — пошли лучше к нефтяному институту очкастых дистрофиков бить.

* * *

Над Гдовым летчики дежурного звена доложили на землю, что наблюдают спортивный самолет типа Як-12 белого цвета с темной полосой вдоль фюзеляжа. Земля промолчала.

* * *

— Мне, вообще-то, должны были героя дать… — спецкор Непроливайко повис на Жоржике.

— Как, и тебе тоже?.. — удивился Жоржик.

— Документы уже все были готовы, в последний момент своего протолкнули… — тяжело вздохнул Непроливайко.

— Как, и у тебя в последний момент своего протолкнули?.. — опять удивился Жоржик.

— Хотели генерала торжественно вручить! — Непроливайко строго оглядел товарищей, чтобы, если что, на корню пресечь возможное недоверие.

— Ты же говорил полковника, — не смог удержаться от возражения Генка.

— Я и, грю, генерал-полковника! — парировал спецкор.

— Не! — расстроился Жоржик, — мне только генерал-майора обещали.

— Очкарики! — призывно крикнул Ричард Ишбулдыевич и побежал к протирающему платочком модные очки в тонкой оправе трехкратному чемпиону Европы по боксу Валерию Лимасову.

Дымчатые линзы без диоптрий разлетелись на бетонных ступеньках нефтяного института в мелкие кусочки, словно граненый стакан на асфальте. Именно с этого момента и до следующего утра Ричард Ишбулдыевич, когда его потом расспрашивали, ничего не помнил, так и говорил: «Ну словно память отшибло!».

* * *

Матиас Руст сделал круг над Красной площадью и прямо между жигулями, москвичами, запорожцами и редкими подержанными иномарками сел на Большом Москворецком мосту. Матиас дорулил до Покровского собора с приделом Василию Блаженному, проехал на колесном ходу мимо Минина с Пожарским и остановился у Спасской башни, прямо напротив ворот.

* * *

Радик заревел и никак не успокаивался. Антонина перепробовала все — Радик ревел в голос. Осталось последнее средство. Щелкнул выключатель радиоприемника. ВЭФ 202 затрещал, Радик замолчал, главнокомандующий заговорил:

— Представляешь, Загубина! Какой-то идиот сел на своем детском самолетике напротив кремлевских ворот, и, представляешь, уже двадцать минут сидит, выехать нашим ЗиЛам не дает! А ведь столько дел неотложных!

— Ну что вы такое говорите, Михаил Сергеевич! Быть такого не может! — не поверила такой наглости Антонина.

— Партбилетом клянусь, Загубина! Во-во, вылезать стал из кабины! Совсем пацан! Очкарик! Да я в его годы по полям Ставрополья на комбайне летал, орден получил за выдающуюся уборку урожая! А этот — на Красную площадь, к самому мавзолею! Нет у меня слов от возмущения, выключай приемник, Загубина!

Антонина щелкнула выключателем, Радик, словно истребитель МиГ на форсаже, взревел.

* * *

Матиас Руст вылез из кабины. «Откуда вы?» — спросили на английском языке окружившие Матиаса любопытные русские люди.

— Я прилетел к вам из ФРГ с жестом мира! — ответил дрожащим голосом Руст.

— С чем-чем прилетел? — переспросил Михаил Сергеевич генерала армии Язова.

— С жестом, бляха-муха, мира! — хрипло повторил Язов и покрутил ручку настройки в аппарате дальней прослушки, — менять надо, Михсергеич, министра обороны, а то эти французы, бляха-муха, совсем распоясались. Насмех подняли, бляха-муха!

— С жестом, говоришь… — задумался Генеральный секретарь, — поменяем, бляха-муха!..

Русские люди бросились к Матиасу Русту и стали брать у него автографы.

* * *

— Валь! Принимай гостей, я с однополчанами! Мы с ними, когда в Афганистане границу охраняли, то в тылу у немцев, чтобы нас эсэсовцы не засекли, наркомовские сто грамм — или сто пятьдесят, Булдыич? — по булькам наливали. Тебе бы, Валь, Булдыич и сам все рассказал, но ему какой-то очкастый фашист, кажись, челюсть сломал, — в маленький дворик Валентины Петровны ввалились Непролевайко с разбитым носом, Жоржик Кукин с фонарем под глазом, мотающий из стороны в сторону головой Ричард Ишбулдыевич, бодрый Генка в разорванном по швам пиджаке Непролевайки и где-то примкнувший к ним Загогуйло с выбитым золотым зубом. Зеленых фуражек не было ни у кого, только на голове Загогуйлы был лихо заломлен голубой берет десантных войск.

31 мая

«Президиум Верховного Совета СССР освободил Маршала Советского Союза Соколова Сергея Леонидовича от обязанностей министра обороны СССР в связи с уходом на пенсию, — Игорь Кириллов сделал многозначительную паузу и продолжил, — Указом Президиума Верховного Совета министром обороны СССР назначен генерал армии Язов Дмитрий Тимофеевич».

* * *

— Вот так, Загубина! — ударил главнокомандующий маленьким кулачком Радика по кухонному столику, — еще Колдунова, это который главный по противовоздушной обороне, снял! Еще двести девяносто восемь офицеров ПВО — в отставку! А этим — подполковнику Карпецу и майору Черных — вообще, думаю, лет по пять дадим! Первые они, видишь ли, заметили и доложили! Не докладывать надо!..

— А что надо делать, Михаил Сергеевич? — робко поинтересовалась Антонина.

— Ну это! Ну не знаю, они же пэвэошники, я что за всех думать должен?! Но сбивать сейчас нам нельзя, я слово Рейгану дал! После корейского Боинга — ни в коем случае не сбивать, а легкомоторные и спортивные — так мы даже специальную конвенцию подписали! Нет, Загубина, сбивать нельзя — это ж тоже скандал на весь мир и тоже позор перед Западом!

Всплеснула руками Антонина:

— Так что ж, мы, получается, просто так свою оборону обезглавили?!

Еще раз ударил кулачком по кухонному столику Радик, а Генеральный секретарь вскипел:

— Ты, Загубина, за кого? Я, вообще, планирую эту пудовую гирю на шее народного хозяйства ликвидировать — сокращу вооруженные силы до минимума!

— Ой! — в ужасе ладошкой прикрыла рот Антонина.

— Чего ой?! За кого спрашиваю — за коммунистов или империалистов? — заискрила сетевая радиорозетка.

— Я за вас, Михаил Сергеевич, только вы сами-то за кого?.. — перешла на шепот Антонина.

— Я… — задумался Генсек ЦК КПСС СССР, — что-то, Антонина, радиорозетка у тебя искрит, ты лучше телевизор включи, там специальный Кириллов все как надо для народа объяснит, заодно и тебе растолкует.

6 июня

В конце программы «Время», перед культурно-спортивным блоком Игорь Кириллов слегка приподнял от стола лист бумаги и прочел:

— Пленум Башкирского обкома КПСС освободил первого секретаря Мидхата Закировича Шакирова от занимаемой должности, в связи с уходом на пенсию.

— Вот, — сказала Антонина Радику, просовывая ему в рот маленькую ложечку детской смеси, — не будешь кушать, прилетит дядя Руст и заберет с собой «за неправильные методы руководства» на пенсию!

— Ну, Антонина, что ты такое говоришь! — перебил Кириллова Горбачев, — причем тут этот Руст, мы просто меняем в стране старые проверенные кадры на молодые непроверенные — Хабибуллин в Башкортостане будет в самый раз! Кушай, Радик, кушай.

* * *

— Сняли! — ворвалась к Антонине Люся.

— Да знаю, — спокойно отреагировала подруга, — сколько людей на пенсию отправил этот хулиган аэроплановый!

— Какая пенсия! В психбольницу увезли! Прямо из кабинета!

И Люся рассказала, как вызвал к себе начальник депо председателя профкома.

* * *

— Пиши, Ольга Львовна, приказ! — многозначительно поднял к потолку палец новый начальник депо Идрисов.

— Я же не секретарь, Масгут Мударисович, я — профком! — удивилась Ольга Львовна.

— А я говорю, садись, бери бумагу и пиши! Пункт один: объявить песню «Крепче за баранку держись, шофер» гимном троллейбусного депо № 2.

Ольга Львовна открыла рот.

— Пункт два, — продолжил Идрисов, — объявить флаг Японии знаменем троллейбусного братства.

Ольга Львовна судорожно заскрипела ручкой.

— Пункт три, — прикрыл глаза Идрисов, — объявить о полном отделении депо № 2 от Управления электротранспорта города Уфы!

Ручка в руках Ольги Львовны повисла над бумагой.

— Пункт четыре, — Идрисов потер указательным пальцем лоб, — пункт четыре скажу после обеда.

После обеда Идрисов не успел продиктовать пункт четыре, потому что из психоневрологического диспансера доцент Дезорцев в сопровождении двух санитаров привез выписку из медкарты о постановке Идрисова на учет еще при Леониде Ильиче Брежневе.

* * *

Космический аппарат «Скиф-ДМ», после выполнения программных разворотов, перешел в неуправляемый режим ориентации и, не набрав нужной скорости для выхода на заданную орбиту, по баллистической траектории упал в Тихий океан.

Глава восьмая

Близость счастья № 3

23 июня

Валентина Петровна сначала не соглашалась, но, узнав, что Лева Сидоров хоть и зубной, но все же почти настоящий врач, согласилась посидеть с Радиком, пока дочь, вымотанная кастрюльками и пеленками, сходит с положительным во всех отношениях соседом по лестничной площадке в кинотеатр «Победа».

— А то ведь, мам, света белого не вижу — стирка, глажка, готовка! От жизни совсем отстою, один только телевизор и радиоприемник! Хочется ведь и других мужчин, кроме Михаила Сергеевича, послушать.

«Не сердись, Михсергеич», — Антонина нежно протерла экран телевизора только что выглаженной пеленкой Радика.

— Да иди, иди, — махнула в надежде «а вдруг?» Валентина Петровна.

Генеральный то ли хмыкнул, то ли крякнул, то ли промолчал многозначительно, а, возможно, тоже махнул рукой.

* * *

С самого утра заседал Пленум.

— Знаю Равмера Хасановича давно, еще по деревне Чекмагушево, сидели мы с ним за одной партой и пятерки с редкими четверками получали! Иногда я просил Равмера Хасановича: «Дай списать домашнюю работу, Равмер Хасанович?» И всегда отвечал Равмер Хасанович: «Сегодня у товарища работу списываешь, а завтра Родину продашь!»

— Работали мы с Равмером Хасановичем слесарями, план, конечно, всегда перевыполняли, но мечтали о большем — о нефти с газом!

— «Альметьевнефть» — поднял! «Татнефть» — поднял! «Пермьнефть» — поднял! Миннефтепром — поднял! Наш обком и подавно поднимет!

Загорелась красная кнопка селектора, прервал на полуслове дискуссию Михаил Сергеевич:

— Товарищи, нельзя ли побыстрее? Мне тут Рейган — опять чертяка удумал! — из Западного Берлина звонит, предлагает стену с Восточным Берлином разрушить! Строили-строили, а теперь — разрушить! Тут еще удмуртский народ города Устинова радуется, что их столицу назад в Ижевск переименовали — чего, спрашивается, радуются, так ведь, вообще памяти о выдающихся государственных деятелях не останется, я вот тоже, к примеру, не вечный! А крымские татары не радуются, в Москву бузить приехали — Крым им отдавай! Как его отдашь, если Хрущев его уже Украине подарил? Подарки назад не забирают! Мне вон Раиса Максимовна тоже говорит, что отдала, мол, мне лучшие годы, а я, мол, с английскими вуменами стал государственные шашни заводить, верни, мол, мне мою молодость! Как ее вернешь-то?! Ну купил, конечно, шубу, костюмы всякие… А у вас там, товарищи, как с татарами?!

Закивал Пленум головами, хорошо, мол, с татарами и поставил главный вопрос на голосование:

— Кто за то, чтобы утвердить Равмера Хасановича Хабибуллина первым секретарем Башкирского обкома КПСС?

Не воздержался никто.

* * *

«Опять Мотя» — узнала Антонина выходящую из кинотеатра «Победа» одноклассницу.

«Мотя?» — Лева Сидоров вспомнил, что не пошел к этой странной девушке, похожей на его любимого писателя Бабеля, на какое-то таинственное свидание в кафе-мороженном, вспомнил обширный на полгорода юбилей дяди Гриши, где его и познакомили с этой Мотей, а потом, как якобы самого трезвого, отправили ее провожать домой, и он даже чмокнул ее перед дверью, потом для приличия звонил, куда-то звал, а сейчас не уверен на сто процентов Мотей ли ее зовут.

— Ага! — поправила на носу-пипочке тяжелые очки Матильда Крамарова, — так я и думала! Ты, Загубина, еще в Иглино тихоней прикидывалась! А сама всякие подлости делала, помню, как нашей классной Шуре ябедничала, что мальчишки за углом школы курят и матерные анекдоты про девчонок рассказывают! — проговорила и добавила зловещим шепотом: — Теперь у честных девушек парней отбиваешь! Проститутка!..

Задохнулась от возмущения Антонина, брызнули слезы из ее голубых глаз:

— Так ведь это ты, Мотя, все время Александре Павловне на ухо про жизнь класса докладывала! Она, может быть, от этой негативной информации и ушла из школы, чтобы в Тавниманово переехать, теперь мучается — самогонкой спекулирует!

Но Матильда посмотрел сквозь Антонину и прищурилась на Леву:

— А ты предатель, что скажешь?! Вот, значит, с кем на свидание ходишь! Я тебя в «Лидо», между прочим, целый час ждала, за два мороженных с тертым шоколадом заплатила! Конечно! Вам честные, умные девушки интеллигентных профессий не нужны, вам доступных подавай!

Лева расхохотался, Матильда, толкнув плечом Антонину и ткнув локтем Леву, раздвинула их и, с достоинством поправляя очки на носу-пипочке, удалилась.

* * *

Двухсерийный фильм про настоящую любовь в кинотеатре «Победа» был еще драматичнее. Антонина ревела в два ручья, Лева похохатывал.

* * *

Вечером Антонина с матерью перевязали легкие картонные коробки с сушилками бечевкой и поехали в Иглино. Лева по-джентельменски до самой остановки троллейбусов рассказывал им про озоновую дыру в атмосфере, которая скоро втянет в себя весь озон, и человечество погибнет от безжалостного солнечного ветра. Потом Люся Кренделькова, как не просила ее Антонина ехать осторожнее, остервенело жала то на педаль тормоза, то на педаль акселератора — она подменяла Любу Лесопосадкину за варенные джинсы «Пирамиды» с двумя червонцами сверху к отпускной цене Верки-буфетчицы и не была уверена, что не прогадала. Люся довезла три поколения Загубиных с сушилками до остановки Свободы, те спустились до станции Черниковка-Основная, сели на электричку и через какие-то час-полтора уже отворяли скрипучую калитку в небольшой, но ухоженный дворик Валентины Петровны.

Во дворе зеленела травка, желтые пушистые цыплята гомонили, толкались, дрались в тесных клетках, ловко сделанных Генкой-трактористом из многочисленных дюралевых сушилок. Сам Генка вышел на крыльцо и почесал вылезшее из-под майки розовой квашней пузо:

— Какие люди! Опять с сушилками, что ли?

Валентина Петровна приветливо улыбнулась.

Антонина нахмурилась.

Радик легко освободился от съеденного в электричке детского питания.

Глава девятая

Братья по разуму

25 июня

«Пленум ЦК КПСС рассмотрел вопрос «О задачах партии по коренной перестройке управления экономикой» — многозначительно сказал телезрителям Игорь Кириллов.

— Ты думаешь, Загубина, легко страну перестраивать? — обычным манером вмешался в вечерние новости Генеральный секретарь.

— Откуда же легко, Михсергеич, вон Генка у мамы туалет во дворе на место поставить не может, который они с друзьями-пограничниками на бок повалили, а тут самая большая страна в мире! — согласилась Антонина.

— Тьфу! — рассердился главнокомандующий, — не буду про доклад премьера Рыжкова рассказывать, все равно тебе не объяснишь, почему провалился наш новаторский курс на «ускорение».

«Членом Политбюро ЦК КПСС избран Александр Николаевич Яковлев», — многозначительно закончил предложение Игорь Кириллов.

3 июля

Загогуйло подцепил на вилку обжаренный в сливочном масле пельмень, макнул его в полулитровую банку с хреновиной Валентины Петровны и задумался.

— Закусывай, а то опять начнешь лифт ломать, — заботливо пододвинул к нему всю сковородку Антонина.

— Николаев тоже пельменями всех угощал, — Василий выпил и закусил.

— Какой Николаев? — удивилась Антонина.

— Эх кулема! Передачу «Человек и закон» не смотришь! Тот Николаев, которому сегодня вышку дали!

Василий вынул из заднего кармана свой разукрашенный орлами портсигар, раскрыл, но Антонина тут же его захлопнула:

— Я новости смотрю и слушаю про большие события! А за что твоего Николаева к расстрелу приговорили?

— Ах да… — вспомнил Загогуйло про Радика и убрал портсигар в карман, — ну ты вообще от жизни отстала Загубина, — за людоедство! Он собутыльников своих убивал, потом фарш из них крутил, пельмени, как вы тогда с Веркой, делал и соседям продавал. У вас, кстати, никто из знакомых не пропадал? Шучу, шучу!

Но Антонину, зажав рот ладошкой, уже побежала в ванную.

— Ну и дурак ты, Василий Степанович Загогуйло, хоть и ударник Коммунистического труда! — строго сказал Михаил Сергеевич голосом баллотирующейся в депутаты Верховного совета СССР передовой эстонской доярки Марты Аавиксоо.

11 июля

Лева положил себе в белую тарелку с золотистой каемочкой пять пельменей, обжаренных в сливочном масле, аккуратно перелил хреновину Валентины Петровны из полулитровой банки в соусник Туймазинского фарфорового завода и капнул из соусника с голубым нефтяником на боку точно в серединку каждого пельменя.

— Представляешь, Тоня, в югославском Загребе родился пятимиллиардный человек!

— Может быть, коньяка хочешь? Плиску импортную? — поддержала разговор Антонина.

— Ну что ты, мне же сегодня к дяде Грише в шахматы играть, да и не люблю я эти болгарские коньяки из ближнего Подмосковья. Но ты только представь — нас на Земле пять миллиардов! А ресурсов не хватает! Ты вот воду до конца не выключила, а пресной воды катастрофически не хватает! — Лева съел пять пельменей и положил себе со сковороды еще три.

— Это я, чтобы ржавчина прошла, — завернула кран Антонина.

— Странно, обычно я магазинные пельмени не ем, а они, оказывается, с хреновиной да обжаренные — ничего! — Лева положил себе еще два пельменя.

— Эх!.. — загрустила Антонина, — жаль, что пять миллиардов раньше не случились, а то бы мой Радик юбилейным мог стать!

— Ну! — усмехнулся Лева и взял еще один пельмень, — кстати, вместо Плиски, может быть, кофе?

— У меня только чай, но зато индийский со слоном — Люся подарила за то, что я заявление в профком Ольге Львовне написала, чтобы за мной место в общежитие оставили, так как я буду красить полы в квартире, а маленькому ребенку нельзя дышать коричневой краской. Теперь к Люсе, может быть, не подселят Луизку-практикантку, — Антонина снова открыла кран, из крана потекла пресная холодной вода коричневого, как половая краска, цвета.

— Нет, — сказал Лева, — чаю не хочу, — и засобирался домой.

— Хоть ты, Лева, и умный! — сказал ему на прощание Равмер Хасанович Хабибуллин, — но какой-то ты не наш! Ты, наверное, родину не любишь!

Антонина переключилась со второго канала телевизора на первый, и двухметровый голубоглазый офицер КГБ Драгин в сером костюме среднестатистического младшего научного сотрудника НИИ стали и сплавов утвердительно кивнул, подтверждая слова Хабибуллина. Драгин открыл дверь длинного черного лимузина. Коварный ветерок вывернул полу его серого пиджака, и страна увидела отливающий на солнце розовый шелковый подклад от Дольче с Габбаной. Драгин быстро усмирил ветер, Михаил Сергеевич вылез из лимузина и тут же рассказал случайно попавшимся на пути следования его кортежа школьникам в выглаженных костюмчиках и накрахмаленных белых фартучках о том, что Родина — это не картинка в букваре, не березка в поле, не буденовка в шкафу.

— Родина — это… — Генеральный секретарь повернулся к свежеизбранному члену Политбюро ЦК КПСС Яковлеву, — вот Александр Николаевич сейчас вам расскажет!

— Главное, — поправил пионерский галстук стоящему рядом с ним комсомольцу Яковлев, — это не замыкаться на так называемой географической родине, надо сближаться и с другими народами, в западных ценностях тоже есть много ценного, а в так называемой географической — достаточно неприглядного. Поэтому, молодые строители светлого будущего, — не замыкайтесь на географии, напирайте на социологию, политологию, футурологию, осваивайте и другие разговорные жанры!

22 июля

Первый сирийский гражданин взмыл в Космос. Вместе подполковником ВВС Сирии Мухаммедом Ахмедом Фарисом на космическом корабле Союз ТМ-3 стартовали подполковник Александр Степанович Викторенко и просто Герой Советского Союза Александр Павлович Александров.

31 июля

30 июля экипаж в составе Викторенко, Александрова и Фариса благополучно вернулся на землю. На следующий день в реабилитационном центре Фарис приобнял Викторенко и сказал:

— Эх, Александр Степанович, звали бы тебя Мухаммедом, я бы в твою честь сына своего назвал, которого носит моя жена Акиль!

Пожал плечами подполковник Викторенко.

Приобнял Фарис Александрова:

— Эх, Александр Павлович, звали бы тебя Ахмедом, я бы тогда в твою честь сына своего назвал, которого носит моя жена Акиль, уже подарившая мне дочь Гадиль и сына Кутайбу!

Пожал плечами и Герой Советского Союза Александров.

— А ты назови сына как-нибудь обобщающе и многообещающе, — предложили товарищи по космосу.

Задумался Мухаммед Ахмед.

«400 иранских паломников, протестующих против агрессивной политики США и Израиля, были убиты в Мекке в столкновениях с саудовскими службами безопасности», — сказал, глядя в глаза Фарису, Игорь Кириллов.

Всплеснула руками Антонина.

«Миром назову сына, в честь станции, а если дочь родится, то Станцией в честь Мира», — решил Фарис.

Глава десятая

Женщины и противоположный пол

1 августа

Люся Кренделькова, Люба Лесопосадкина и Соня Иванова вдруг осознали, что лето уже почти прошло, а они ни одного девичника с майских праздников не провели. Где проводить, долго не думали. «Ну у Загубиной, конечно!» — хором решили Люся и Соня. Люба поморщилась: «Там же писклявый Радик, может быть, в кафе какое-нибудь сходим?»

— По деньгам выйдет намного дороже, — возразила Соня.

— Ты что, подруга? — поддержала Соню Люся, — у нас же девичник, а там кругом мужики! Начнут подсаживаться, лапы свои липкие распускать, поговорить спокойно не дадут!

Люба сунула руку в карман, смяла тетрадный листок с прощальным стихотворением Выдова и согласилась:

— Кабели!

* * *

— Слышала, завгара избили? — спросила Люся Антонину, сразу после первого тоста за новоселье-счастье-здоровье-богатство-любовь до гроба.

— Как?! — уронила большую столовую ложку в маленький тазик с «Зимним» салатом Антонина.

— А я теперь «Зимний» не делаю — только салат «Оливье», — оттянула на себя внимание Люба Лесопосадкина и тут же перечислила секретные составляющие салата.

— Интересный, — решили Люся с Соней.

«А в чем отличие от моего «Зимнего», Михсергееич?» — про себя спросила руководителя советского народа Антонина.

«Как в чем, Антонина?! — ответил генсек, — «Оливье» — это французский бренд, а «Зимний» — Ленин в 1917-м с матросами брал!»

— Загубина, выключи радио, тебе в дверь звонят!

* * *

Загогуйло сразу полез обниматься и, пока всех не перетискал, не успокоился. Выпроводили его только через полчаса, после того, как пообещали на следующие выходные организовано выехать на пикник.

— Стихов читать не будете? Тогда поеду, — согласилась Люба.

— Техосмотром клянусь! — пообещала Люся.

— Рядом с Иглино? У нас там озера, лес, Уфимка, грибы, ягоды — оставлю Радика с мамой на часок-другой, — приняла решение Антонина.

— А со своим мужчиной можно? — потупилась Соня.

— О чем базар? Бери своего комсомольца! — разрешил Василий и ухмыльнулся: — Я тоже кое-кого прихвачу!

* * *

— Кого это Загогуйла с собой прихватит?! — нахмурилась Антонина.

— И тогда я в ответ: «Вот тебе, голубчик, бог, а вот тебе, товарищ Лермонтов, порог!» — чокнулась Лесопосадкина с Ивановой.

— Я своему тоже так и сказала: либо говорю… — попыталась продолжить разговор Соня, но еще один звонок в дверь перебил ее на полуслове.

— Неужто Васька опять вернулся?! — вскочила Антонина.

— Твой Васька к Аленке Синицыной побежал, которую на пикник прихватит, — осадила подругу Люся, — это новая медсестра нашего депо, она из третьего роддома к нам из акушерок сбежала и в первый же день Ваську из-за запаха на маршрут не допустила, а потом не пошла с ним на день рождение Ричарда Ишбулыевича — вот Загогуйло и запал на нее!

Антонина вспыхнула, чуть не всхлипнула «на день рождение не ходит! А на пикник — пожалуйста! Фифа! Я тоже могла фельдшером стать, если бы дядя Коля-баянист к Лильке-почтальонке не торопился!»

* * *

Завгар Шишкин на кухню проходить не стал. Прикрывая ладошкой правый глаз, он попросил Антонину в коридор на два слова и за семнадцать минут рассказал о жизни Игорешки со Светкой в московском городе Химки; о том, как опять поставили Калмыкова начальником депо, и тот, не смотря на мнение народа, свирепствует, в том смысле, что ничего не изменилось, потому что в нашей стране демократии не было и не будет; о небывалом урожае огурцов в дудкинском садово-огородном кооперативе за Уфимкой, десять отборных штук которых он ей принес; о негодяях, так похожих на Ваську Загогуйлу и освободившегося из тюрьмы его брата Стаса, напавших на него в темном подъезде; о…

— Загубина! Нам что, уйти что ли?! — крикнули с кухни подруги, — Павел Семенович! Мы тогда в диспетчерскую пойдем! Там Зинка, вами забытая, одиноко сидит и плачет — мужиков матерными словами характеризует!

* * *

— Девчонки! — закусила соленым огурчиком Соня, — а вы слышали, что «Три тополя на Плющихе» пополам разделились?! Мне Антонов рассказал, а ему Рустик Кайбышев, который только что из Москвы с комсомольской конференции видеомагнитофон «Электроника-ВМЦ-8220» привез, в воскресенье к нему пойдем запрещенный фильм «Греческая смоковница» смотреть.

— Как три тополя можно пополам разделить — пилили, что ли? — закусила соленой помидоркой Люба Лесопосадкина.

— Нет, ты, Антонина, не обижайся! — обняла подругу Люся Кренделькова, — но я, Загубина, в малосемейку ни за какие коврижки не поеду, я дождусь нормальной, как минимум двухкомнатной, квартиры, в нормальном, как минимум в Сипайловском районе!

Усмехнулся Михаил Сергеевич, в дверь опять позвонили.

* * *

— О! Да у тебя гости! — удивился Лева.

— Кто это? — тоже удивились Соня, Люся, Люба, — ну-ка веди его к нам за стол, а то сидим тут красивые, умные, незамужние в полном одиночестве. Загубина! Давай еще одну рюмку!

— А вы знаете, как готовить салат Оливье? — спросила, сощурившись, Люба.

— Конечно, — ответил Лева и перечислил ингредиенты.

— А вы знаете, что три тополя пополам разделились? — хитро хихикнула Соня.

— Вы про Доронину с Ефремовым? Давно пора — двести человек актеров даже для такого театра, как МХАТ, многовато. Зато теперь в Москве на один театр больше: новый, прогрессивный, либеральный у Ефремова, а старый, посконный, ретроградный у Дорониной.

— Вот скажите, Лев! — придвинулась к Леве Сидорову Люся, — вот зачем мне малосемейка в Цыганских дворах? Ведь лучше же дождаться трехкомнатной на улице Ленина?

— Что ж, в таком случае предлагаю тост! — нежно улыбнулся Люсе Лева, — за журавля в небе, за принца на белом коне, за полнометражную трешку на Ленина!

* * *

Лева ушел через час.

— Шибко умный, — Люся складывала грязную посуду в раковину.

— Мой Сашка не глупее, — мыла тарелки Соня.

— Лучше бы в кафе пошли, там мужики на любой вкус, — ничего не делала Люба, только все время пыталась закурить.

Антонина следила за движением Лесопосадкиной и каждый раз выхватывала у нее сигареты:

— У нас же девичник был, Люба, — мужиков и в общаге хватает!

Люба Лесопосадкина вдруг всхлипнула и достала из кармана мятый листок с пляшущими «эх, яблочко» строчками:

— Меня Выдов совсем бросил! В стихотворной форме — подлец!

Антонина закрыла дверь на кухню, открыла форточку и позволила Любе навзрыд закурить.

* * *

— Девушки, девушки! Ну что вы, ей богу! — попытался успокоить подруг Игорь Кириллов, — вот вы плачете, а меж тем, партия и правительство о вас заботится! На 1988 год объявлена безлимитная подписка на все газеты и журналы Советского Союза!

— Теперь гласность зашагает по просторам Страны Советов семимильными шагами! — согласилась с Кирилловым Антонина.

Подруги в раз успокоились и внимательно посмотрели на Антонину.

— Это что! — добавил руководитель Страны Советов, — недалек тот час, когда в телевизоре будет десять, двадцать, а, может быть, во что трудно поверить! — сто разнообразных каналов. А в магазинах, я вам обещаю, товарищи, будет сто сортов съедобной колбасы! А на дорогах будут ездить автомобили ста различных марок! А сбербанков будет…

— Загубина! Мы пошли, дверь закрой! — крикнули подруги с лестничной площадки подъезда.

8 августа

Пикник устроили на берегу Бессонного озера. Люба Лесопосадкина, узнав, что Выдов тоже собирается на природу, ехать наотрез отказалась. Антонов сказал Соне Ивановой, что компания не его уровня, и Соня сослалась на веские и непреодолимые обстоятельства, о которых по понятным причинам она распространяться не может. Люся Кренделькова просто решила отоспаться в выходной и послала всех подальше. Все это Антонина узнала, после того, как Сергей Шептунов с Василием Загогуйлой вдоволь натешились, обсуждая трактор «Беларусь», на котором ее подвез Генка.

— Ну хватит, Василий! — строго сказала Алена Синицына.

Василий тут же перестал зубоскалить, и тут же Антонина узнала Алену:

— Так вы же у меня роды принимали с Розой Ибрагимовной!

Алена взяла непомерно большой кусок мяса, неумело проткнула его шампуром и, не глядя на Антонину, медленно с расстановкой ответила:

— Возможно. Вы уж меня извините, забыла, как вас?.. Ах, да — Антонина! Вы уж меня извините, Антонина, но роженицы все в одинаковых рубашках, с одинаковыми животами, да и на лицо, честно говоря, все одинаковы, а кричите, как под магнитофонную запись!

— Серега! — крикнул Загогуйло Шептунову, — Алена просит магнитофон включить, у тебя в машине есть кассеты приличные?!

— Так вы поэтому из роддома в троллейбусное депо перешли? — вдруг догадалась Антонина.

— Вы меня что, поддеть пытаетесь? — смерила взглядом недавнюю роженицу Синицына, — нет, я ушла, потому что не сработалась с Розой Ибрагимовной, надоело ее вечное: «забудь, чему тебя учили, в жизни все по-другому» и заставляет старородящих самим рожать вместо того, чтобы кесарить, как положено, а главврач Вехновский все время ей потакает — «тужься! тужься!».

От слов Синицыной стало Антонине отчего-то тревожно, и на всякий случай она предупредила всех, что в озере Бессонном купаться нельзя — в нем люди тонут.

— У нас соседский Егорка утоп в прошлом году! Прямо перед школой! Карасей удить ему приспичило! Второгодник! Всю землю под нашим забором изрыл — червей искал…

Серега вывалил на переднее сиденье все кассеты из бардачка и включил магнитолу.

«Загубина! Ты своим Егоркой весь Советский Союз запугала! — упрекнул генсек, — сколько можно? Вон, выдающаяся американская пловчиха впервые в истории мореплаванья переплыла через Берингов пролив из США в СССР! Не насовсем, конечно, а совершив этот, как его?.. забыл, как называется!»

«Да-да! — подтвердила пловчиха Линн Кокс, стягивая со справного голого тела легкий гидрокостюм, — я приплыла к вам на советский остров Ратманова с жестом мира!» — и показала жест мира.

«Как Матиас Руст?!» — удивилась Антонина.

«Ну ты, Загубина, скажешь!» — возмутился Михаил Сергеевич, — сравнила хулигана и спортсменку!»

— Загубина, ты с кем разговариваешь? С Егоркой-утопленником? — Серега Шептунов воткнул в магнитолу кассету, взял шампуры и протянул их Антонине, — лучше тоже шашлыком займись, помоги Алене, а то мы до утра будем это мясо жарить!

Адриано Челентано хрипло запел про хорошую девушку Сюзанну.

Через два часа Серега подкрался к Антонине сзади, обнял ее со спины, ухватив сразу обе груди, и пропел: «Покатай нас, Петруша, на тракторе!» Антонине от неожиданности вдруг резко стало не хватать воздуха, она открыла род и часто задышала. Серега удовлетворенно оценил свой талант в несколько секунд доводить девушек до состояния возбуждения и предложил Антонине отъехать на его жигуленке куда-нибудь в сторону от общего пикника. Антонина в ужасе сказал, что не может, потому что у нее молоко бежит, которое для Радика, тут же решила не ждать Генку на «Беларуси», шепнула Алене Синицыной, что ей до Иглино напрямки через лесок всего километра три, и, ни с кем больше не попрощавшись, пошла к родному дому с дремлющей у телевизора мамой и сопящим в кроватке Радиком.

Глава одиннадцатая

Фашизм и алкоголизм

17 августа

— Что скажите, профессор? — спросил профессор Шпанн профессора Эйзенменгера.

— А вы что скажите, профессор? — спросил профессор Эйзенменгер профессора Шпанна.

— Мне кажется для типичного повешения случай не характерен, — осторожно ответил профессор Шпанн.

— И мне так кажется, — осторожно согласился профессор Эйзенменгер.

— Кх-кх! — сказал секретный агент английской секретной службы МИ-6.

— Но нельзя исключать повешение нетипичное, — внес поправку профессор Шпанн.

— Нетипичное никак нельзя исключать! — согласился с поправкой профессор Эйзенменгер.

С недоумением посмотрел на независимых экспертов сын военного преступника Вольф Рюдигер Гесс.

* * *

Антонина включила телевизор, потом включила сетевой приемник, потом «ВЭФ-202», Михаил Сергеевич был в неожиданной задумчивости.

— Странное дело, Антонина! — наконец, запикала в ВЭФе морзянка, — только я по-дружески, как у нас, мировых лидеров водится, заикнулся моему хорошему товарищу Маргарите Альфредовне о том, что СССР, возможно, снимет вето с помилования 93-летнего обергруппенфюрера Рудольфа Гесса, томящегося в берлинской тюрьме Шпандау, как этот немощный старичок взял и повесился!

— А не надо было на нас в 41-м нападать! — возразила Антонина, — у меня дедушка в Иглино на памятнике павшим в Великой отечественной войне высечен!

— Да этот Гесс в английском в плену с 1941 года — против нас не воевал, — парировал главнокомандующий.

— А все равно фашист! — стояла на своем Антонина.

— Так-то так, конечно, — сдался Генеральный секретарь, но из задумчивости не вышел: — Только ведь по закону надо, без самодеятельности, а то можно предположить, что наши западные друзья нас в темную используют! Они ведь уже беседку, где Гесс повесился, снесли, документы уничтожили, хотят и тюрьму ликвидировать — торговый центр построить! Пойду, с Александром Николаевичем посоветуюсь.

1 сентября

Генка приехал из Тавтиманово озабоченный, хмуро походил по дворику Валентины Петровны и прямо спросил в раскрытое на кухне окно:

— Валь! А у тебя сахар-то есть?!

Валентины Петровна вышла на крыльцо, вытерла руки о передник, достала из кармашка под передником сложенный вчетверо рубль и протянула Генке:

— Хорошо, что напомнил, весь сахар на варенье ушел, чай не с чем пить, сходи в магазин, купи килограмм.

— Ха! — обрадовался Генка, — опомнилась! Нету сахара — кончился! Тетя Шура тавтимановская так и сказала мужикам: «Нету, мужики, самогона! Гнать не из чего, последний мешок сахара на прошлой неделе истратила, а на этой неделе поехала вместе Зилькой-продавщицей на базу, а им Альберт Ильдарович говорит, что все, бабоньки, извели весь сахар на самодельные алкогольные напитки!»

— И че? — не сразу поняла Валентина Петровна.

— Чего-чего! Мужики не расходятся… Да и куда им теперь расходиться?! Так и стоят у дома тети Шуры — гудят. Участковый на мотоцикле приезжал, так ему сказали, что, если еще раз приедет, то его желтый «Урал» в розовый перекрасят!

— И че? — испугалась Валентина Петровна.

— Да не че! Больше не приезжал, — равнодушно почесал живот Генка, — ужинать-то будем или как?

* * *

— Тавтимановские мужики собрались в Москву ехать, Горбачеву правду говорить! — вечером у телевизора пугала Антонину Валентина Петровна.

— Ну куда они поедут, мама! — отмахивалась Антонина.

— Да знаю я эту правду! — отмахивался Михаил Сергеевич, — эх, Загубины, мне бы ваши заботы! У меня внучка Ксюша в первый класс пошла — столько всего надо, один ранец светлый, другой темный, один легкий, другой тяжелый! Какая, казалось бы, разница, какой ранец будет капитан Драгин носить? Нет! Все должно гармонировать с туфельками, бантиками, цветом глаз! А вы со своим сахаром! Да решим мы эту проблему — талоны на сахар введем!

— Так их же с войны не было, доченька! — схватилась за сердце Валентина Петровна.

— А у нас сейчас, разве не война?! — парировал Михаил Сергеевич, и Антонина продолжила: — Война с алкоголизмом, травматизмом на рабочем месте и безвременной смертностью мужского населения!

Глава двенадцатая

Дельфинарий

1 октября

Владислав Листьев перебил Дмитрия Захарова, Александр Любимов перебил обоих, все трое захихикали и сказали телезрителям, что они новая перестроечная телепередача «Взгляд». Валентина Петровна, Генка, Антонина, приехавшая на выходные побродить вокруг Иглино в поисках опят, груздей, если повезет — боровиков, Люся и даже Радик изумились.

— Какие-то совсем недисциплинированные! — сказала Антонина Игорю Кириллову.

Вздохнул Игорь Кириллов:

— ЦэКа решил… Профессионалы нынче не нужны… А мы ведь только один голос годами ставили! Отбор в телеведущие был такой, что…

— Леонидыч! — осадил Кириллова ЦэКа, — у тебя, между прочим, представление лежит на Народного артиста СССР, чем не доволен?!

— Так я и говорю Загубиной, — вновь перешел на годами поставленный баритон Игорь Леонидович, — «Загубина! Мы БиБиСи глушить перестали? Перестали! Сева Новгородцев без шипения с нашей стороны над нами изгаляется? Изгаляется! Необходимо в ответ по столу кулаком стукнуть? Необходимо! Но ведь не по-хрущевски с кузькиной матерью — не в ООН заседаем! Вот мы в лице трех молодых журналистов и стукаем кулачком! Даем отпор зубоскалам!»

— В этом году, товарищ Кириллов, уже не успеем, — с расстановкой сказал ЦэКа, — а в 1988 году, наверное, дадим ваше представление Михаилу Сергеевичу на подпись.

13 октября

Министр обороны Язов доложил главнокомандующему, что американцы начали операцию «Иарнест Вилл».

— Как?! Мы же с Рейганом договорились сокращаться, в смысле всяких вооружений! — возмутился Михаил Сергеевич.

— ВМС США отправили в Персидский залив в зону ирано-иракской войны группу из шести дельфинов и 25 моряков, — невозмутимо продолжил министр обороны, — мины будут искать!

— Ну это пусть себе! — успокоился Генеральный секретарь и поинтересовался: — А у нас, кстати, как с дельфинами, Дмитрий Тимофеевич?

— Тоже неплохо, Михаил Сергеевич. У них выдающийся дельфин Таффи мины хорошо ищет, они его за это в сержанты произвели. А у нас, — перешел к советским успехам генерал армии Язов, — выдающийся дельфин Бокаут сверхмалую подводную лодку «Тритон» нашел! Двадцать лет эту автоматическую подлодку искали! Бокаут еще и фотографировать умеет! Вместе с товарищами на 100 миллионов рублей случайно утерянных объектов народного хозяйства отыскал под водой! Вот бы из этих 100 миллионов, товарищ главнокомандующий, несколько мильончиков выделить на развитие отрасли, так сказать! А, Михсергеич?

— Ну придумал! Зачем это все?! Мы же разоружаемся! Где я тебе деньги возьму?! У меня страна без сахара по талонам живет! Давай, у народа спросим, что ему, народу, важнее: сахар или дельфины с фотоаппаратами на носу! Загубина! Тебе чего важнее?!

Антонина прибавила громкость ВЭФа и задумалась:

— И без сахара тяжело, и страну без обороны жалко, а еще жальче дельфинов — они ж, как люди, только умные! Их, наверное, генералы в добавок заставляют убивать друг друга?

— Да, неплохо было бы взглянуть, чья физподговка лучше, — усмехнулся Дмитрий Тимофеевич, — чую, бляха-муха, заломает наш Бокаут ихнего Таффи!

— Ой! — схватилась за грудь Антонина, — давайте, Михсергеич, уж лучше сахар без талонов!

— Без талонов не обещаю, но дельфинам точно денег не дадим! — принял соломоново решение руководитель супердержавы.

22 октября

В полночь позвонили. «Кто там?» — шепотом спросила Антонина через замочную скважину. «Это я, Васька! Открой, дело срочное и важное!» — тоже шепотом ответил в замочную скважину Загогуйла. Антонина отперла, и тут же ее маленький коридорчик заполнили Загогуйло, его брат Стас и лучший поэт депо № 2 Выдов.

— Вы чего?! — перешла на обычный звуковой регистр Антонина.

— Выдова надо спасать! — выпалил Василий и прошел на кухню.

Мужчины расселись за столом, заполнив собой все пространство. Антонина протиснулась к раковине. Загогуйло достал из кармана фляжку и разлил в стоящие на столе чайные кружки самогон.

— Они же после девчонок не ополоснутые! — запротестовала Антонина.

Мальчишки не среагировали. Василий замахнул свою порцию:

— Ну давай, Выдов, расскажи ей, как все было!

Выдов тоже замахнул из кружки и начал:

— Выслушай меня, Антонина Загубина, и прими объективное решение. Только сначала выслушай, как было дело. Я расскажу, как это случилось, и тогда ты поймешь меня. А следовательно — примешь объективное решение. Потому что я не виноват. И сейчас это тебе будет ясно. Главное, выслушай, как было дело. Дело было так. Захожу в дом Союза писателей на Коммунистической. Стоит Айдамолодцов. А теперь ответь, — воскликнул Выдов, — мог ли я не дать ему по физиономии?!

— И? — с ужасом спросила Антонина.

Стас замахнул самогон последним:

— Да как обычно: ментов вызвали, народ набежал! Он, — Стас кивнул на Выдова, — правильно оттуда ноги сделал.

— А от меня чего хотите?! — не могла взять в толк Антонина.

— Отлежаться ему надо, через две недели искать перестанут, а через месяц дело под сукно положат, — просветил Стас и выразительно посмотрел на Василия: — разливай, брательник, чего мерзнешь?

Загогуйло разлил:

— Брат знает, что говорит, — две ходки уже за плечами.

— Какой месяц?! Какие две ходки?! — ужас Антонины вырос до необъятных размеров.

На помощь пришел Радик. Он взревел так, что сидящие за кухонным столиком Загогуйло, Стас и Выдов вскочили:

— Не! — замотал головой Выдов, — я тут никак! Мне же еще надо книжки читать, других поэтов изучать, ведь, чтобы бить врага — надо знать его оружие! Это еще Шолохов говорил!

— Который поддельный? — Антонина вдруг вспомнила слова Левы Сидорова.

— Чего?! — рявкнул Выдов, — жаль, что ты баба, а не Айдамолодцов! Я бы тебя как Половцев Нагульного с Давыдовым — из пулемета!

— Нагульный с Давыдовым наши были! — вдруг вспомнила фильм «Поднятая целина» Антонина, — а ну пошли отсюда, враги народа!

Ночные гости допили самогон уже стоя.

Закрывая за ночными гостями дверь, Антонина ухватила за рукав Загогуйлу и, съедаемая любопытством, шепотом спросила:

— Ты зачем их приводил?! Чего стряслось-то на самом деле?

— Да! — махнул рукой Загогуйло, — у них там какому-то Бродскину дали какую-то Белебеевскую премию, вот они в Союзе писателей и разделились на тех, кто за и на тех, кто против. Выпили, конечно, ну и морду друг дружке бить стали. Выдов говорит, у них так принято.

6 ноября

Шишкин пришел в возбужденном состоянии. Прошел на кухню, заглянул в комнату, заглянул в ванную комнату, открыл кран горячей воды, открыл кран холодной воды, рук не помыл, краны закрыл, опять прошел на кухню, сел на табурет, взял из вазочки печеньку и тут же положил обратно:

— Ох, и маленькая у тебя квартирка!

— Вы это сто раз говорили, Павел Семенович! — Антонина поставила на плиту чайник.

— Да не в этом дело! — Шишкин опять схватил печеньку и разломал ее на кусочки, — отменят скоро троллейбусы!

— Как?! — Антонина вылила в раковину вскипевшую в чайнике воду, налила новую и опять поставила на плиту.

— А вот так! В Куйбышеве метро открыли? Открыли! В Свердловске вот-вот откроют? Откроют! А все потому, что ихний Ельцин теперь в Москве городской партией руководит, вместо Свердловской — мне Игорешка рассказывал!

— Так это же не у нас! — насыпала чай в заварочный чайник Антонина.

— Конечно, не у нас! Но это ведь, как на войне! Помнишь, «Малую землю» Брежнева в Красном уголке конспектировали: один снаряд недолет, второй снаряд перелет, а третий снаряд точно в цель ложится! — бросил в рот разломанную печеньку Шишкин.

— Опять дома с женой поругались? — догадалась Антонина.

— Нет, — разломал еще одну печеньку Шишкин, — с тещей!

Антонина налила в чашку Шишкина ароматный, крепкозаваренный чай.

— Чай не буду! — сказал Шишкин, — а эту мать-перемать жены убью!

Завгар встал из-за стола, буркнул «пока» и ушел.

«Товарищи! Вопрос о строительстве метро в городе Уфе прорабатывался давно, — сказал телезрителям первый секретарь Башкирского обкома КПСС Равмер Хасанович Хабибуллин, — но, учитывая рельеф местности, многочисленные карстовые образования и, соответственно, дороговизну проекта, принято решение о нецелесообразности этого строительства. Уфимским пассажирам расстраиваться не надо — возможно, по Проспекту Октября вскорости пустим скоростной трамвай».

Глава тринадцатая

Молочный зуб в безъядерном мире

11 ноября

Кричать Радик начал еще ночью. Под утро Антонина позвонила из телефона-автомата на почту в Иглино, рассказала работавшей там однокласснице Таньке Будановой про Мотьку Крамарову, Шишкина, Загогуйлу, Левку Сидорова, про Верку-буфетчицу и попросила срочно передать матери, чтобы приезжала Радика лечить.

Валентина Петровна тут же приехала. Приехала отчего-то с Генкой.

— Что с Радиком?! — предполагая все ужасы сразу, бабушка с порога, не раздеваясь, бросилась к внуку.

Вымотанная бессонной ночью Антонина, тупо посмотрела на Генку:

— Вы на тракторе, что ли?

Генка решил, что это опять глупая бабья поддевка и адекватно ответил:

— Что ж ты ребенка вылечить не можешь, когда у тебя хахаль врачом работает и живет через дверь?!

Антонина повторила про себя слова Генки: «Левка! Врач! Через дверь! Дура!»

Через пять минут Лева сказал, что ничего страшного, у девочки всего лишь режется первый зуб на нижней челюсти, скоро она будет во весь этот зуб смеяться и женихов у нее будет, как собак нерезаных.

— Какая девочка? — спросил Генка Валентину Петровну.

— Это он так Радика называет, — ответила Валентина Петровна и устало стянула с головы платок, сняла пальто, расстегнула такие же, как у Антонины, сапоги фирмы «Скороход».

— Тоже дразнится? — Генка снял тяжелый полушубок, не нашел, куда его повесить или положить, прошел в обнимку с ним на кухню и автоматически включил сетевой радиоприемник.

— Пленум Московского горкома партии, — Игорь Кириллов сделал паузу и строго продолжил: — освободил от занимаемой должности первого секретаря МГК Бориса Николаевича Ельцина.

Валентина Петровна ударила Генку между лопаток: «Выключи! Ребенок болеет!»

— Боюсь, — отпрянул от розетки Генка, — она искрит что-то!

«Разве так поступают, Антонина?! Лигачев его из Свердловска в Москву порекомендовал строительством заведовать, а он за это взял и Егора с грязью смешал! Сколько, Антонина, народа просто так из МГК и райкомов уволил! На общественном транспорте он ездит! Магазины со складами проверяет! Его что ОБХССом поставили работать?! Перестройка, видишь ли, медленно идет! Как там у вас, кстати, с Радиком, все нормально? Скоро и у нашей Настеньки зубки начнут резаться, прямо боюсь за Раису Максимовну! Да! Раиса Максимовна, по его словам, влияет на мужа! Когда это она на меня влияла?! Нет, ну в бытовом смысле — может быть, слегка и влияла самую малость! Но чтобы в государственном! У вас как, температура сильно поднялась? Спецбригаду из «кремлевки» вызывали? Чазову не звонили? Ах да! О чем я?! Этого демократа свердловского, Антонина, даже Яковлев, который про демократию книжку пишет, раскритиковал! И ведь удумал чего! Сначала письмо мне написал, потом самоубийством попытался покончить — знаем мы эти алкогольные попытки! В общем, как ни каялся, как ни признавал свои ошибки, мы его опять на строительство бросили, пусть в Госстрое замом поработает! А то культ личности, видишь ли, зарождается! Его же наглый поклеп, не успеет он с его языка без костей слететь, сразу нашим западным друзьям переправляют! Доказывай потом Марго или Ронни, что ты не гиппопотам! А Левка твой молодец! Сразу понял, что это зуб режется! Я бы его в Москву взял, да у нас тут и так одни стоматологи!»

— Просто выдерни вилку за шнур! — Валентина Петровна дернула за провод и выдрала радиорозетку из стены вместе с крепежом.

18 ноября

— А у нас зубик появился! Покажи дяде зубик! — Радик смущенно улыбнулся Шишкину нижним передним зубом, Антонина радостно улыбнулась тридцатью одним зубом, один коренной она потеряла еще в десятом классе от беспощадного кариеса. «Это ерунда!» — пообещал ей месяц назад Лева Сидоров поставить металлокерамику, которая в сто раз лучше любого родного зуба.

— Это все ерунда! — сказал сияющий во все двадцать семь оставшихся зубов Шишкин, — я в очередь встал!

Шишкин достал из кармана мятую бумажку с лиловой треугольной печатью:

— Вот, тысяча восемьсот шестьдесят первый номер! ЗАЗ-1102 «Таврия»! Наверное, и года не пройдет, как прокачу вас с ветерком!

— А как же Леля с тещей? — Антонина перестала широко улыбаться.

— Ну, сначала, конечно, придется их прокатить, а потом уж, как вольный ветер, к вам примчусь! — Шишкин сиял все больше и больше, — номер-то какой интересный — тысяча восемьсот шестьдесят первый! Ты не знаешь, может быть, в этот год что-нибудь выдающееся случилось?

Антонина вдруг вспомнила родную иглинскую школу, классное руководство тети Шуры, выученный со скуки урок истории, за который она получила редкую, но заслуженную пятерку:

— Александр II крепостное право отменил!

— Какой еще Александр?! Что-то ты путаешь, это же Петр I прорубил окно в демократию! — подозрительно засомневался Павел Семенович.

— Его Освободителем звали, — стояла на своем Антонина, про Петра ничего не добавила, потому что тогда, тысячу лет назад, она на большой перемене перед «прорубленным окном» выкурила предложенную мальчишками папиросу «Беломорканал», а потом весь урок шептала на ухо Крамаровой, что ее так тошнит от мужчин!

— Какой при царизме мог быть Освободитель?! — вдруг взвился Шишкин, — у тебя, Загубина, что по истории было?

Антонина вспыхнула, хотела соврать про успеваемость, но вместо этого обидела завгара. Так обидела, что он хлопнул дверью, и с потолка посыпалась штукатурка:

— Вы свой Запорожец, Павел Семенович, хоть Таврией, хоть Мерседесом назовите, а все равно — Запорожец был Запорожцем, им и останется!

1 декабря

Лева Сидоров держал в правой руке лыжи, а в левой держал лыжные палки, поэтому никак не мог помочь Антонине и Валентине Петровне спустить детскую коляску с неудобного высокого подъездного крыльца.

— Зря ты, Тоня, на лыжах не ходишь! У нас тут за железной дорогой отличная лыжня! А когда на Курочкину гору взберешься, такой вид на все наши Цыганские дворы открывается! Даже жаль отсюда переезжать!

— Мама! Давай лучше я подержу Радика, а ты коляску спускай! — дочь с матерью застряли в подъездной двери и никак не могли протолкнуть детскую коляску.

— А когда оттолкнешься и с самой вершины Курочкиной горы вниз летишь, то, кажется, что не хуже всяких Дубаев! Или Домбаев?.. Черт! Забыл. Тонь, ты не помнишь, Дубай или Домбай? — Лева сосредоточено почесал затылок.

Валентина Петровна, балансируя на скользких ступеньках, спустила коляску вниз.

— Вот и говорю: даже жаль отсюда переезжать! — продолжил Лева.

Антонина отмахнулась от матери: «Не мешай!», — и медленно сошла вниз с Радиком на руках.

— Кстати! Вы слышали?! — опять оживился Лева, — под проливом Ла-Манш французы с англичанами тоннель стали копать! Это же новое слово, прогресс, технологии! Конечно, скажите вы, японцы свой подводный Сэйкан, который на три километра длиннее, с 1964 года строят и вот-вот, скажешь Тоня, его откроют, но на это я тебе могу возразить: во-первых, подводная часть у европейского будет длиннее, во-вторых, тут политический момент — две страны, которые всю свою историю воевали, сунули, так сказать, руки в тоннель и протянули друг к другу!

Антонина аккуратно посадила Радика в коляску:

— Извини, прослушала, канал рыть уезжаешь? Васькин Стас тоже вначале какой-то химкомбинат строил, это только во второй срок ему режим усилили.

8 декабря

В универмаге «Уфа» народ кишмя кишел, вместе со всеми кишели и Люся с Антониной. Обойдя все отделы, Люся потянула Антонину за рукав к выходу, но та вдруг резко встала:

— А телевизоры?!

— Чего?! — отпустила рукав подруги Люся.

— Ничего, Кренделькова, — сказал Люсе Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза сразу из двух десятков телевизоров разных размеров, сказал и повернулся к Антонине: — Ну, Загубина, обещал безъядерный мир — выполняю! Подписали мы с Рейганом в его Вашингтоне договор по ликвидации ракет средней и малой дальности! Шеварднадзе молодец, хорошо в сентябре поработал, подготовил все в лучшем виде!

«важный рубеж в международном развитии»

— Ты чего? — повторила Люся.

«как известно, даже самое большое путешествие начинается с первого шага»

— Ты чего, Горбачева не видела? — опять спросила Люся.

«потребует дальнейшей напряженной работы мысли и честных усилий, отхода от некоторых кажущихся сегодня бесспорными представлений о безопасности, от всего того, что питает гонку вооружений»

— И ты это будешь слушать?! — Люся опять потянула подругу за рукав к выходу.

«Антонина! — кричал вслед подругам главнокомандующий, — победил здравый смысл. Антонина! Победил разум!»

Вздохнул начальник генерального штаба маршал Ахромеев:

«СССР по этому договору, Антонина, уничтожает 1846 ракетных комплексов, а США всего 846!»

«Не слушай ты этого Ахромеева, Антонина! — доносился голос Генерального секретаря уже за дверьми универмага «Уфа», — достигнутое — только начало. Еще только старт ядерного разоружения!»

Глава четырнадцатая

За двенадцать дней до боя курантов

19 декабря

На день рождения Радику Антонина и Валентина Петровна слепили маленькие гомогенные котлетки из филе минтая, яичного желтка, картофельного и морковного пюре. Сначала Антонина, потом Валентина Петровна нежно вкладывали в маленький слюнявый ротик именинника аккуратные, очень полезные для растущего организма шарики. Антонина с Валентиной Петровной котлетки вкладывали, а Радик, весело хохоча, котлетки выплевывал. «День рождения удался!» — возможно, подумал Радик.

21 декабря

Игорь Кириллов сделал секундную паузу и сообщил Советскому Союзу, что пилотируемый космический корабль Союз ТМ-4 успешно стартовал и успешно состыковался со станцией «Мир», самочувствие командира корабля Владимира Титова, борт-инженера Муссы Манарова, и космонавта-исследователя Анатолия Левченко — нормальное.

— Ну и слава богу! — сказала Антонина Радику.

* * *

— Запроси у Земли, что там такое разлилось в море и горит около берегов Филиппин? — отдал приказ Муссе Манарову Владимир Титов.

— Земля отвечает, что 20 декабря в филиппинском проливе Таблас около острова Мариндуке пассажирский паром «Донья Пас» столкнулся с танкером «Вектор», количество жертв может превышать тысячу человек.

— Кошмар! — сказал Анатолий Левченко.

— Кошмар! — сказала Антонина Загубина.

«Четыре тысячи триста восемьдесят шесть, — поправил Землю Михаил Сергеевич, — спасти удалось только двадцать шесть человек, на берег вынесло обгоревшие и объеденные акулами останки ста восьми, остальные четыре тысячи сгинули в океане».

— В три раза больше, чем, когда «Титаник» с айсбергом столкнулся, — приобнял за плечи хлюпавшую носом Антонину Лева Сидоров, — тогда тысяча четыреста девяносто шесть человек погибло, а спасли — семьсот двенадцать.

23 декабря

Лева усмехнулся. Антонина вопросительно на него взглянула — обычно Лева сам, приходя пятничным вечером в гости, просил включить телевизор, чтобы «Взгляд» посмотреть.

— Это вчерашний день! — снисходительно сообщил Лева, — вот в Питере передача, так передача стала выходить! Саша Невзоров делает, «600 секунд» называется, никого не боится, всех питерских начальничков на чистую воду выводит. Я тоже, наверное, скоро в Питер перееду — там свобода, Европа рядом, финны на выходные пить приезжают!

— Да, — согласилась Антонина, — у нас с алкоголем совсем плохо стало, за тройным одеколоном с утра очередь!

30 декабря

Акиль кричала, Мухаммед Ахмед ждал.

— Мальчик! — вбежала к Мухаммед Ахмеду мать.

Встал подполковник Фарис во весь рост и торжественно сказал:

— Как и обещал своим русским друзьям-космонавтам, назову сына в честь своего полета на советскую космическую станцию!

Замахала руками мать Фариса, побежала к его отцу:

— Проснись, Ахмед, муж мой, отец детей своих! Наш Мухаммед, да простит его Аллах, после богопротивного полета на небо, совсем с ума сошел! Хочет сына, только что благочестивой женой его Акилью в муках рожденного, назвать ни Мухаммедом, ни Ахмедом, ни Кутайбой в честь твоего дедушки, а так, как этим русским безбожникам обещал!

— Космосом? — встрепенулся отец первого сирийского космонавта.

— Ох, сошел с ума! Ох, совсем сошел! — запричитала мать.

— Неужто Советским Союзом?! — отставил в сторону пиалу с зеленым чаем отец.

— Ну не до такой же степени, Ахмед! — укоризненно покачала головой мать, — станцией Мир хочет назвать!

— Ну Мир — не страшно, у моего дедушки Кутайбы друг был, так его дядю по материнской линии тоже Дамиром звали, — отец Мухаммеда Фариса опять взял пиалу и сделал маленький глоток, — вах! Совсем остыл, подлей горячего.

* * *

Валентина Петровна привезла мясо, соленья, варенье, домашнюю сметану, творог и пирожки:

— Ешь, пока теплые! Говядину со свининой три раза через мясорубку пропустишь, белую булочку в молоко обмакнешь и добавишь, может на этот раз Радик котлетки и не выплюнет! — сказала и потупилась, — ты уж, доченька, не сердись, я Новый год обещала с Генкой встретить, он целую компанию трактористов с женами назвал, ты второго января или лучше третьего-четвертого в Иглино приезжай, когда трактористы снег чистить уедут.

Антонина удивленно посмотрела на мать, никогда не любившую застолья, и тут же перекроила свои планы:

— Да мы с Люсей и другими девчонками уже договорились — ко мне придут. Так что не переживай.

31 декабря

Люся забежала с утра и сказала, что поздравляет, но сам Новый год будет справлять в общаге с мальчишками.

— Представляешь, Жоржик Кукин познакомил Верку-буфетчицу с двоюродным братом Загогуйлы Стасом — это тот, который из тюрьмы вышел — сказал, что он завскладом на Уфимской швейной фабрике «Мир» работает, и вытребовал за это знакомство ящик шампанского! Ты только Верке не говори, чтобы не обиделась, — она мне столько модной одежды продала — от вареных джинсов до футболок с аппликацией.

* * *

Василий Загогуйло зашел к обеду, принес Радику шоколадного медведя в цветной фольге, Антонине белую футболку с наклеенным на грудь огромным гербом СССР и сказал, что в следующий раз придет только в 1988 году, потому что справляет Новый год в общаге с девчонками.

— Лилька-почтальонка самогону на все Тимашево нагнала, дочка ее Луизка-практикантка канистру первача стащила и к нам в общагу привезла, тут еще Аленка-акушерка обещала в третьем роддоме у какой-то тети Розы трехлитровую банку со спиртом выцыганить!

* * *

Шишкин заглянул после обеда:

— Вот последние покупки перед Новым годом, — Павел Семенович поставил на табурет две тяжелые сумки, достал из одной большое красное яблоко и протянул Антонине, — Радику!

Антонина взяла яблоко, Шишкин вытащил из кармана измятый листок, весь испещренный убористым почерком:

— Черт! Морковку с яйцами забыл! Ну ладно, не болейте и это… В общем, главное — здоровье! Побежал!

* * *

Лева чмокнул Антонину в щеку и протянул книгу доктора Спока «Ребенок и уход за ним»:

— Это тебе, по большому блату дали почитать на новогодние каникулы, ты не тяни, сразу начинай, я тоже потом перед возвратом прочту! Ну пошел, дядя Гриша не любит, когда опаздывают. У тебя, кстати, нет какой-нибудь ленточки коробку с новогодним подарком перевязать? Во! Этот розовый бант на грифе гитары — самое то!

«Читай, Зьягьюбина! — помахал Антонине Рональд Рейган, выглянув в окно из овального кабинета Белого дома под софиты телерепортеров, и добавил на американском диалекте английского языка: — у нас все вумены своих чилдренов по этому бестселлеру к большой американской мечте готовят!»

* * *

В полночь Антонина потерла большое красное яблоко Шишкина о футболку с гербом Советского Союза на животе и надкусила. Радик проснулся и, взревев, тоже потребовал пищу. Он неожиданно с удовольствием съел две малюсенькие протертые до гомогенного состояния котлетки из привезенного Валентиной Петровной мяса. Съел и улыбнулся:

— Миша!

— Мама! — поправила Радика Антонина.

— Миша! — хлопнул ладошкой по столу Радик.

Михаил Сергеевич расплылся в улыбке:

— Мы тоже с Раисой Максимовной на государственной даче одни кукуем, решили Ирине с Анатолием не мешать, пусть без нас попразднуют, а завтра уж приедем, подарки внучкам привезем. Насте-то понятно, как и твоему Радику, — дари не дари — только гукает, а вот чего семилетней Ксюше такого придумать, чтобы, как ее бабуля, потом не обиделась — головы не приложу. Кстати, у Раисы Максимовны как раз голова разболелась, спать пошла, так что, за нас с тобой, Антонина! — Михаил Сергеевич налил в сверкающую в электрическом свете хрустальную рюмку сильногазированный напиток «Байкал» и выпил.

— Михаил, ты с кем там? — строго спросила из своей спальни Раиса Максимовна, — опять со своей Загубиной? Ложился бы спать уже! Завтра с утра к Ире поедем с Настей нянчиться, потом на ипподром, не забыл, что ты Ксюше обещал белого пони подарить?

— Пони?! — Генеральный секретарь от неожиданности отхлебнул напиток «Байкал» прямо из горлышка, отхлебнул и шепнул Антонине: «Хорошо, что не комбайн СК-6 «Колос»!»