Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

Юрий Горюхин, 2020

В повести временных лет «Шофер Тоня и Михсергеич Советского Союза» автор в ироничной, гротескной манере, осознанно снижая образы, рассказывает о трагических страницах в истории страны в период ее распада и смены политических формаций. Повествование строится через восприятие действительности простой и наивной девушки Тони, которая постоянно беседует с главой государства Михаилом Сергеевичем. Мир показан ее глазами и осмыслен ее умом, что позволяет автору использовать широкую палитру стилистических приемов. Жизнь того времени может упрощаться до ясного понимания водителем троллейбуса, а может легко превращаться в трагифарс и фантасмагорию. Юрий Горюхин главный редактор журнала «Бельские просторы». Финалист премии Белкина. Дважды финалист премии имени Юрия Казакова. Лауреат премии им. Ст. Злобина. Шорт-лист премии имени Бажова. Шорт-лист Чеховского конкурса «Краткость – сестра таланта». Заслуженный работник культуры РБ. Содержит нецензурную брань.

Часть I

Депо номер 2. Год 1986

Глава первая

О молодой девушке тяжелого физического труда и об экологически чистом, но неповоротливом общественном транспорте

2 марта

В семь ноль-ноль старенький, перемотанный черной изолентой «ВЭФ-202» сквозь треск и шипение эфира пропищал сигналы точного времени. Антонина Загубина равнодушно посмотрела на лежащий в ящике для инструментов радиоприемник и озабоченно перевела взгляд на строгий график движения восьмого маршрута. Она опять отставала. Антонина вздохнула, представив визгливую выволочку Зинки-диспетчерши и неспешное, с насмешливым матерком, распекание завгара Шишкина. Тяжело вращая огромное рулевое колесо, она медленно повернула свой неуклюжий синий троллейбус с проспекта Октября на улицу 50 лет СССР, притормозила и облегчено вздохнула — дуги в этом коварном месте, где они даже у Василия Загогуйлы слетали, на этот раз с проводов не слетели. Антонина подъехала к остановке «Спортивная» и открыла двери. Пока будущие пассажиры нервно влезали в троллейбус, приемник «ВЭФ-202» торжественно передавал свежие новости. С высокой трибуны 27-го съезда КПСС молодой, энергичный Генеральный секретарь, могущий говорить «без бумажки» неограниченное количество часов, пообещал стране в честь дня своего рождения безъядерный мир к 2000-му году.

«Хорошо бы», — подумала Антонина под бурные аплодисменты делегатов и еще подумала: «эх, выйти бы замуж за Ваську и родить мальчика с девочкой, чтобы они жили счастливо и безмятежно в безъядерном мире». Тем временем «ВЭФ-202» снова затрещал, а молодой энергичный генсек опять поздравил страну со своим юбилеем и пообещал каждой советской семье все к тому же, 2000-му году еще и отдельную квартиру. «Не может быть!» — первый раз в жизни не поверила радиоприемнику Антонина, но тут же исправилась и возликовала: «эх, отбить бы у Зинки завгара Шишкина, развести его с женой Лёлей, выйти за него замуж и рожать в отдельной квартире в безмятежном безъядерном мире мальчиков и девочек!» Но вдруг Генеральный секретарь властно прервал бурные и продолжительные аплодисменты: «Тихо, товарищи, тихо!». И обратился к Антонине: «А ты, товарищ водитель троллейбуса восьмого маршрута госпожа Загубина, двери-то закрой! Рабочий класс в салон уже набился до отказа и с нетерпением ждет, когда его повезут на заводы и фабрики создавать материальные ценности для построения светлого безъядерного будущего с отдельными квартирами! Ведь ты, голубушка, в светлый день моего пятидесятипятилетия отстаешь от графика движения, между прочим, уже на 4 минуты 45 секунд!».

Обомлела Антонина и так напугалась, что вскоре догнала бригадира Ваську Загогуйлу, который высунулся из кабинки своего троллейбуса, тряхнул кудрявым казацким чубом, повертел указательным пальцем у виска и весело сказал крепкое шоферское слово, потом Зинка на конечной остановке сказала по громкой связи свое крепкое диспетчерское слово, а когда вечером в общаге поделилась Антонина впечатлениями с соседкой по комнате, закадычной подругой Люсей Крендельковой, то и она, не отрываясь от ежевечерней работы над своим лицом, сказала ей крепкое слово подруги:

— Да ты что?! Прямо из радиоприемника?! — Люся выдавила на покатом лбу прыщ. — Ты, дурында, никому не говори об этом! — Люся покрыла лицо толстым слоем тонального крема. — А то ведь, тебя, колхозницу, направят на медкомиссию, — Люся выпятила губы и выкрасила их в кровавый цвет, — выгонят, убогую, из нашего депо, — Люся плюнула в тушь и нанесла жидкую консистенцию на ресницы, — в психушку неврологическую на эксперименты сдадут, — Люся повертела головой, осматривая себя со всех сторон, — мне новую соседку подселят, а вдруг я с ней не уживусь?!

Люся чмокнула воздух в направлении Антонины, выскочила из комнаты и застучала каблучками вниз по гулкой бетонной лестнице. Антонина решила больше никому не рассказывать о голосе Генерального секретаря, но за стеной в комнате заведующей культмассовым сектором Лесопосадкиной никогда не выключаемый сетевой приемник вдруг неожиданно прервал на полуслове повышенные обязательства передовой эстонской доярки Марты Аавиксоо, и почти родной баритон тут же возразил Антонине: «А как же провозглашенная мною гласность, Антонина?».

9 марта

— Загубина! Чего там на «Маяке» про американский «Челленджер» говорят, нашли обломки? — напугал только что припарковавшуюся Антонину неожиданным вопросом завгар Шишкин, кивнув через открытую переднюю дверь троллейбуса на торчащую из инструментального ящика антенну приемника.

— Не работает, Павел Семенович, — зачем-то соврала Антонина.

— Чего не работает?! Как он может работать, я же говорю — обломки! Вот и интересуйся у вас мировыми новостями!.. — Шишкин уже было матюкнулся, но его за рукав потянул видный активист Идрисов.

— И обломки нашли, и все тела астронавтов в этих обломках! ВМС США — это вам не трамвай на перекрестке! — поднял палец вверх активист.

Антонина буркнула под нос, что мировые новости ей из первых уст сообщают, сняла инструментальный ящик с железной панели и поставила на грязный троллейбусный пол. На полу ящик, конечно, постоянно будет мешать, но зато, рассудила Антонина, никто антенну «ВЭФа» через лобовое стекло больше не увидит.

13 марта

Антонина чертыхнулась, в очередной раз ударившись ногой об ящик с инструментами. С досады она пихнула его тяжелым шоферским ботинком, а ящик вдруг сказал ей человеческим голосом: «Сегодня советские космонавты Кизим и Соловьев на пилотируемом корабле «Союз Т-15» осуществили первую экспедицию к орбитальной станции «Мир». Ящик сказал еще много коротких предложений и закончил торжественными словами о том, что это очередная победа партии и правительства, а также всего советского народа, но почему-то не добавил, что и лично товарища Михаила Сергеевича. Антонина озадачилась.

1 апреля

Антонине пять раз сказали, что у нее спина белая, три раза, радостно улыбаясь, посылали в бухгалтерию за внеочередной премией, два раза — в профком за вдруг присланными для всех работниц депо югославскими сапогами и один раз шепнули про двухметрового блондина, ожидающего ее на проходной. Антонина в конце концов отчего-то всхлипнула, щелкнула переключателем «ВЭФа», повертела ручкой настройки — и вдруг услышала русскую речь с нерусскими словами. Интеллигентный, слегка гнусавый голос радостно донес до сведения неосведомленного пролетариата, что стоимость барреля нефти впервые в обозримой истории опустилась ниже десяти долларов и теперь экономика Советов уж точно затрещит по всем швам. Антонина не смогла определить: первоапрельский розыгрыш это или нет, потому что не знала, насколько доллар маленький, а баррель большой. Голос тоже не стал ничего объяснять, он сначала затрещал, а потом зашипел и сошел на нет.

8 апреля

Целую неделю не включала Антонина приемник, только изредка натыкалась взглядом на торчащую из инструментального ящика антенну и тут же отворачивалась. А восьмого апреля взяла и включила.

«Перестройка», — сказал Генеральный секретарь собравшемуся вокруг него рабочему классу волжского автомобильного завода города Тольятти. «Чего?!» — переспросил рабочий класс. «Это как?» — встрепенулась с рабочим классом и инженерно-техническими работниками Антонина Загубина, резко надавив ногой на большую железную педаль тормоза. «Не кирпичи везешь!» — крикнул Антонине рабочий класс из салона. «И не дрова!» — поддержали пролетариат инженерно-технические работники. «Тихо, товарищи, тихо, — успокоил пассажиров Генеральный, прищурился по-ленински и резюмировал по-сталински: — в общем, так, товарищи, нынче каждый сам кузнец своего счастья — куйте себе на здоровье, ежли сможете!»

Антонина была не прочь выковать какую-нибудь подковку или хотя бы гвоздик счастья, — знать бы еще, в какой кузне эти наковальни стоят. И, решив вечером перед сном послушать более подробные инструкции и ценные указания, взяла «ВЭФ-202» за перемотанную изолентой ручку и понесла в общежитие. Но счастье само не заставило себя долго ждать — по дороге домой Антонину стремительно обогнал сосредоточенный Василий Загогуйла.

«Куда ж ты, можно сказать, суженый?» — хотела неторопливо загрустить Антонина, но Василий почему-то сменил свой журавлиный шаг на вальяжную походку подвыпившего матроса и позволил Загубиной себя догнать.

— Здорово! Чего, транзистор купила? Обмыть надо! — Загогуйла весело и задорно захохотал, выхватил из рук Антонины приемник и включил на полную громкость.

— Нет, — тихо сказала Антонина.

«Ожидается малооблачная погода», — сказал «ВЭФ-202», а Загогуйла удивленно взглянул на Антонину:

— Не хочешь, что ли? Ну тогда я к практиканткам пойду.

— Хочу, — растерялась Антонина, — я приемник не покупала, он мне от тети Раи достался, когда она на пенсию уходила.

— А, ну тогда пошли в двести четырнадцатую комнату, там день рождения, кажется, у Сереги, а может быть, у Ричарда Ишбулдыевича. Ну или там еще у кого-нибудь.

«К вечеру ожидается понижение давления, поэтому употребление крепких алкогольных напитков крайне нежелательно, особенно для космонавтов, педагогов дошкольных учреждений и водителей троллейбусов, вы меня слышите, водитель Загубина?»

— Слышу, Михаил Сергеевич, — зашептала Антонина, — но ведь как же без крепких алкогольных напитков замуж выйти за хорошего человека?

— Ты, чего там бормочешь? — нахмурился Загогуйла, — ты это, давай того, я веселых люблю.

— Я веселая, — тихо возразила Антонина и, запинаясь, рассказала анекдот, который ей в четвертом классе иглинской школы № 2, поправляя сползающие с носа-пипочки тяжелые очки, прошептала соседка по парте Матильда Крамарова.

— Ничё не понял, Чапаев-то тут причем? — рассердился на замысловатый юмор Загогуйла, отдал Антонине приемник и прибавил шагу.

— Не знаю, там что-то еще про Анку было, да я подзабыла, — тоже прибавила шаг и тут же запыхалась Загубина.

— Ну ты даешь! — опять повеселел Загогуйла, сбавил темп и опять взял из рук Антонины «ВЭФ-202».

«Эх, Антонина, в стране вовсю идет переоценка ценностей, а ты смешные анекдоты про красноармейских героев гражданской войны коверкаешь!» — беззвучно упрекнул генсек.

«Я подучусь, Михсергеич», — зашевелила в ответ губами Антонина и, подставив плечо под размашистый удар железной двери на тугой пружине, вошла вслед за Василием в тусклый коридор общежития троллейбусного депо номер два.

Глава вторая

Близость счастья

14 мая

И стала Антонина ходить с Василием Загогуйлой на дни рождения в двести четырнадцатую комнату, иногда в триста шестнадцатую, изредка в пятьсот третью. Возвращалась к себе, правда, всегда одна, потому что Василий или куда-то исчезал по неотложным делам, или так уставал по месту дня рождения, что наотрез отказывался идти куда бы то ни было. Антонина шла к себе, одиноко присаживалась на краешек кровати, доставала из-под нее радиоприемник, включала на самую минимальную громкость и долго слушала Михаила Сергеевича, как жить дальше.

Но 26 апреля Михаил Сергеевич замолчал, и Антонине стало тревожно. Молчал Михаил Сергеевич до 14 мая, а потом сказал: «Чернобыль», а приехавшая в тот же день мама — «Брат Кольки-баяниста Генка-тракторист по секрету шепнул, что водителей троллейбусов и трамваев в первую очередь отправят на восстановление атомной станции, потому что транспорт у них электрический, а электричество, в отличие от бензина и солярки, не взрывается!» — разъяснила:

— В Библии про все это давно написано, и про нашего Михаила-меченного, и про звезду Полынь, которая и есть Чернобыль, и еще многое про что написано, мы только этого не знаем!

— Никакой он не меченный! — возмутилась Антонина, а потом резонно добавила: — так надо всему советскому народу Библию наизусть выучить, и будем мы знать, что нас ждет в светлом будущем!

Но Валентина Петровна отчего-то нахмурилась:

— Больно умные стали — наизусть выучить! Сами даже на фельдшера не могут отучиться. Книгу Божью прочтет только тот, кто читать ее умеет! — и достала из большой брезентовой сумки трехлитровую банку соленых помидор, банку квашеной капусты, полведра картошки и завернутый в чистую холщевую тряпицу брусок сала, мгновенно заполнив его чесночным ароматом всю комнату.

Валентина Петровна тайно надеялась переночевать у дочери, как-нибудь разместившись валетом на узкой панцирной кровати, но соседка Антонины Люся Кренделькова сказала, что сало есть не будет, а с чесноком — ни за какие коврижки! Валентина Петровна робко попробовала умаслить строгую соседку, достав маленький сверточек «в дорогу» и сообщив, что пирожки она тоже привезла, но Люся была непреклонна:

— Пирожки тоже не буду! Ни за какие коврижки!

А через полчаса Люся, взглянув на висящие под потолком часы с уже полгода дергающейся на одном месте секундной стрелкой, и вовсе спросила, сколько стоит билет из Иглино в Уфу и не дешевле ли он в обратную сторону?

Обо всем этом Валентина Петровна рассказала в полупустом вагоне вечерней электрички, на которую чуть успела, своей неожиданной — бывшая классная руководительница Антонины — попутчице тете Шуре, так увлеклась ее поддакиванием, улыбчивым киванием и встречной информацией, что едва не уехала вместе с ней в Тавтиманово погостить у ее пожилых, но крепких — «дом кирпичный, баня, гараж, мотоцикл «Урал» с коляской, корова с телком, поросенок, кролики, гуси, куры, пчелы, внук Валерик четверть почти без троек закончил» — родителей, делающих такой перегон из медовухи — закачаешься! — за ним даже из Улу-Теляка приезжают.

17 мая

Субботним утром в депо № 2 из далекого северного Свердловска приехал по обмену опытом передовик производства и самодеятельный поэт водитель Денис Выдов.

Водка, не успев толком начаться, тут же и кончилась. Обмен опытом, словно патефон с лопнувшей пружиной, по инерции продолжался две-три секунды и замер в немом недоумении. Первым прервал гнетущую паузу Ричард Ишбулдыевич:

— И чё?

— Да ничё! Нигде сейчас не найдем. Всю водку в Чернобыль отправили, потому что японские ученые из Хиросимы и Нагасаки доказали, что водка с йодом радиацию аннигилирует! — ответил осведомленный комсорг бригады ремонтников Серега Шептунов.

— А у барыг?! — напористо спросил свердловский передовик производства Денис Выдов.

— У тети Шуры дружинники весь вещдок реквизировали и на экспертизу увезли, третий день их ищут, у Саныча участковый Лампасов самогонный аппарат забрал и не отдает, зараза, уже кого только к нему ни посылали, даже кандидату в депутаты райсовета Идрисову отказал, — отверг конструктивное предложение Загогуйла.

Антонина почувствовала, что сейчас будут ругать Михаила Сергеевича за развернутую партией и правительством антиалкогольную кампанию, опустила голову и напряженно затеребила декоративную пуговку на груди кофточки. Но собравшиеся вяло прошлись по государству в целом, быстро перескочили на начальника депо, матюкнули завгара, вспомнили матерей бригадиров, долго полоскали Зинку-диспетчершу, потом сделали глобальные обобщения с неутешительными выводами, а приехавший по обмену опытом Выдов хрипло прочел неполиткорректное четверостишие собственного сочинения.

— Вась, — робко тронула плечо Загогуйлы Антонина и тихо спросила: — может, просто по Первомайской погуляем?

Все сидящие за столом как-то разом развеселились, даже развалившаяся между Серегой и Выдовым самая раскованная девушка троллейбусного депо номер два Люба Лесопосадкина закашляла в сторону Антонины клочками грязно-синего дыма докуренной почти до самого фильтра ароматизированной сигареты «Золотое руно»:

— Василий, вы лучше в кинотеатр «Победа» сходите, там антиалкогольный фильм про любовь с первого взгляда показывают.

Сидящие за столом захохотали еще громче, а Денис Выдов вынул изо рта сигарету и начал декламировать тут же рожденные в его голове строки:

— По Первомайской все идут в «Победу», один лишь я в кино не еду…

Но окружающие не были расположены внимать высокому, и комсорг Серега прервал рифму:

— Хорош, Денис, сколько можно?! Тут серьезная проблема, как построить досуг Василию, а ты со своими стишками!

Окружающие еще раз хохотнули. Лишь Люба Лесопосадкина крепче прижала свое бедро к коленке Дениса и шепнула:

— Тут стихов не понимают, а у меня в комнате Евтушенко лежит на журнальном столике.

— Евгений?.. На журнальном?.. — задумался Выдов перед вдруг образовавшимися на его пути двумя тропинками: негромко признаться Любе, что Евтушенко кумир его поэтической молодости, или все же пойти с Ричардом Ишбулдыевичем в Красный уголок играть щербатыми шарами в американку?

А Загогуйла наконец понял, что смеются не столько над Антониной, сколько над ним. Поэтому коротко и ёмко послал Любу по назначению, Сереге пообещал в его смену загнать свой троллейбус на техобслуживание, потребовал у Ричарда Ишбулдыевича вернуть долг в пять рублей двадцать копеек, а Денису Выдову, как гостю, всего лишь посоветовал ехать отсюда куда подальше поступать в какой-нибудь стихотворный техникум. И гневно вышел из комнаты. Антонина выбежала следом:

— Вась, а может, и вправду в кино сходим?

— Чего?! — глянул на Антонину сверху вниз долговязый Загогуйла, сплюнул сквозь два передних зуба в позолоченных коронках на протертый до тканевой основы линолеум и презрительно развернулся на каблуках чрезвычайно модных в позапрошлом году туфель.

Отчаяние охватило Антонину:

— Вася! У меня болгарская «Плиска» есть!

— Чего?! — Загогуйла притормозил и опять развернулся, откинул в бок и одновременно назад свой чуб Григория Мелехова, лишив Антонину остатков самообладания, и повторил, понизив голос до хрипотцы интимного регистра:

— Чего?

— Давай, Вась, тогда у меня посидим, музыку послушаем, немного коньяка выпьем?

В это время в конце коридора открылась дверь, и послышалась музыкальная заставка вечерних новостей.

— Нет, музыку слушать не будем, — вдруг испуганно поправила себя Антонина.

Первой новостью после музыкальной заставки было сообщение о том, что глава государства отбыл с дружественным визитом в столицу Германской демократической республики — правую половинку города Берлина. Антонина облегченно вздохнула:

— Лучше просто культурно проведем время, а?

Загогуйла опять откинул кудрявый чуб, раскрыл украшенный орлами, крестами и кинжалами портсигар, привезенный ему в подарок двоюродным братом Стасом из колонии общего режима, достал из него и сунул в рот небольшую туго свернутую коричневую сигару, выигранную в очко месяц назад у фарцовщика Жоржика Кукина.

— Ну, давай.

— Только я сейчас, Люську попрошу, чтобы это… Я сейчас, подожди пока в коридоре, ладно?

— Ну я подожду, — Василий щелкнул никелированной зажигалкой и чуть отстранился от высокого желтого пламени.

Антонина стремглав бросилась на свой этаж, Загогуйла положил сигару обратно в портсигар, сунул зажигалку в маленький кармашек джинсов, достал пачку беломора и долго чиркал спичками у окошка под плакатом со строгим капитаном милиции, любовно перезарязаряжающим пистолет Макарова и запрещающим в общежитии образцового порядка пьянство, курение, азартные игры и прочий разврат с космополитизмом.

* * *

— Да ты что, дурында?! С Васькой?! Да он всю общагу уже оприходовал, одна ты осталась, да председатель профкома Ольга Львовна, — наотрез отказывалась немного погулять Люся.

— А ты, как же?.. — почему-то спросила Антонина, вместо того, чтобы продолжать плаксиво уговаривать подругу покинуть помещение.

Люся Кренделькова вдруг вспыхнула и неестественно скривила маленький ротик:

— Ой, да нужен мне твой Васька, у меня таких Васек как грязи зимой, как штабелей нерезаных, как собак э… Если ты думаешь, что я о себе беспокоюсь, то ты глубоко ошибаешься!

Люся вдруг шмыгнула носом и резко поменяла первоначальное решение:

— Ладно, давай семьдесят копеек, я в кино схожу, пока ты тут развлекаешься. Любка Лесопосадкина говорила, что в «Победе» двухсерийный фильм про настоящую и оттого несчастную любовь идет, она уже три раза ходила и каждый раз ревела как эта… — Люся вдруг озадачилась фонетическому казусу: — вроде бы стерлядь, но вроде бы на букву «бэ»…

* * *

— Не суетись, Тоня, мы люди простые, нам закуска почти ни к чему, — Василий снисходительно следил за бегающей от холодильника к столу и обратно Антониной.

— Ну как же без закуски, — не соглашалась Антонина и выкладывала на стол все запасы, — по радио говорили, что для здоровья очень вредно пить без закуски и вообще пить…

Василий поморщился:

— Да сядь ты, хватит мельтешить.

Антонина села и тут же стала накладывать Василию в тарелку вчерашний салат.

— Ничего не забыла? — помрачнел Загогуйла.

— Нет, все как положено, сначала у меня зеленого горошка не хватало, но Люсе как раз Верка-буфетчица две банки за полфлакона лака для ногтей дала.

— Я говорю, на стол ничего не забыла поставить? — заметно занервничал Василий, — горошек, ё-моё!

— Ой! — вскрикнула Антонина, бросилась к платяному шкафу, распахнула дверцу, выпустив густое нафталинное облако, и достала из зимнего сапога фабрики «Скороход» бутылку коньяка.

Василий приободрился и произнес свой любимый тост про девушку, ступающую в море и приподнимающую при этом платье.

— А я никогда на море не была, — взгрустнула Антонина и сделала маленький глоточек из скособоченной, но хорошо протертой рюмки.

— При чем тут — на море не была! — Василий раздраженно отставил свою рюмку, взял чайный стакан, налил половину и одним махом вплеснул в свое горло, — тут смысл в другом, кулема!

— В чем, Вася? — робко спросила Антонина, приготовившись совсем обмякнуть от мужской последовательной мысли.

— Ну в том, что она идет, а вода все выше, а платье надо поднимать и поднимать, ну и видно ноги там, живот, грудь и вообще.

— А кому видно, разве она при людях в воду заходит? — удивилась Антонина.

— Да откуда я знаю! — Василий налил себе еще полстакана и тут же выпил.

— Вась, ты совсем не закусываешь, — Антонина придвинула к Загогуйле тарелочку с нарезанной ровными кружками любительской колбасой, — а если кто и есть на берегу, девушка, ведь, в воду заходит, и вода ее скрывает, а когда девушка будет из воды выходить, она платье опять будет вниз спускать.

— Ну тебе только анекдоты рассказывать, в смысле эти, забыл как называются! — Василий проглотил кружок колбасы и опять налил себе полстакана и опять тут же выпил.

— Тосты?

— Чего тосты?

— Тосты мне не надо рассказывать?

— Тосты… — Василий потянулся за бутылкой, но почувствовал, что не улеглась еще предыдущая доза, — ты, наверное, как Сонька Иванова, тоже под подушкой книжки держишь?

— Нет, у меня под подушкой ночнушка, — покраснела и отчего-то расстроилась Антонина, — я ведь не библиотекарша, чтобы государственные книги под подушкой прятать. Вась, а может, на гитаре сыграешь?

— Ну давай, — Загогуйла взял гитару, брезгливо посмотрел на розовый бант, повязанный на конце грифа, ударил по струнам и запел мимо аккордов песню про молодого вора, которого злые менты везут на расстрел.

Антонина почему-то представила, что молодой вор — это сам Васька Загогуйла и, подперев кулаком щеку, пустила по ней крупную слезу.

Василий закончил песню, ударив по звонким струнам три раза подряд, и, удовлетворенный достигнутым результатом, обнял Антонину правой рукой, а левой принялся расстегивать декоративную пуговку на ее груди.

— А ты молодец, понимаешь в искусстве, не то что эти соплячки практикантки, им все итальянцев из Сан-Ремо подавай.

— Вась, не надо, — Антонина прикрыла пуговку ладонью.

— Да чего не надо-то?! — раздраженно спросил Загогуйла.

— Вась, не надо ее расстегивать, — жалобно попросила Антонина.

— Да ладно, чего как маленькая? — удивился сопротивлению Загогуйла.

— Вась, она не расстегивается, она для красоты пришита.

Василий чертыхнулся и полез к Антонине под юбку. Люсина кровать ойкнула, потом взвизгнула, затем, недолго повздыхав, напряженно затихла, держа в своих пружинных объятиях непривычную тяжесть двух взрослых тел.

— Вась, ты меня хоть немного любишь?

— Ну… Это… Конечно… Вот давай за любовь выпьем.

Василий налил себе остатки коньяка, выпил, спел еще одну песню про то, как молодого вора не дождалась любимая, покурил в открытую форточку, побарабанил пальцами по столу и хлопнул себя ладонями по выпирающим коленным чашкам:

— Ну ладно, Тонь, побегу, надо еще и то, и это, и туда, и сюда. Дел полно, а времени в обрез, жизнь проходит, Тоня, ничего не успеваю! В общем, побежал.

Антонина сняла с Люсиной кровати простыню, тщательно застирала небольшое вишневое пятнышко, прогладила утюгом и аккуратно заправила постель. Потом достала из-под своей кровати радиоприемник и чуть повернула ручку громкости. Приемник равнодушно шипел, Михаил Сергеевич осуждающе молчал.

Глава третья

Близость счастья номер два

20 мая

Антонина аккуратно сложила в железный шкафчик синий комбинезон, отдельно повесила оранжевый жилет, взяла полотенце и пошла в душ. Тщательно намылив свое тело детским мылом, Антонина смыла пену и вытерлась махровым полотенцем. Застиранный желтый утенок на бледно-голубом фоне легко впитал влагу и на мгновение стал таким же ярким и молодым, как тогда, когда мама Антонины Валентина Петровна принесла его в целлофановой упаковке из иглинского промтоварного магазина и, несмотря на протесты дочери, положила вместе с другими вещами в большую брезентовую сумку — «Ничего, ничего, выучишься в Уфе на медсестру, вернешься к нам в Иглино фельдшером, станешь работать доктором, тогда будешь и мать-старуху бесплатно лечить и полотенцев ей сколько надо надаришь». Антонина потом всю дорогу до Уфы думала: «Почему бесплатно, когда и так бесплатно?» Но думала недолго, потому что сожитель мамы шофер почтового фургона Колька-баянист высадил ее на краю города около троллейбусного депо № 2 и напутствовал: «Учись, Тонька, на шофера — это самая лучшая в мире специальность. Тут среди троллейбусников женихов знаешь сколько? А то придумали с мамашей: медсестра, фельдшер! Это мне, что, через всю Уфу на Зорге тащиться, а потом обратно?!» И уехал в Тимашево к Лильке-почтальонке, у которой упился самогоном и в тот же день помер.

Антонина протянула руку к висящему на вешалке ситцевому платью в голубой горошек, но неожиданно для себя вместо платья взяла с полочки яркую коробочку польского дезодоранта, который Верка-буфетчица передала для Люськи за клятвенное обещание достать билет на Валерия Леонтьева, когда тот когда-нибудь приедет в Уфу на гастроли, вытащила из коробки флакон с пульверизатором и брызнула себе под мышки резковатое, сладковатое, почти вражеское средство от запаха людей физического труда.

Антонина не спеша вышла из раздевалки и так же не спеша пошла к проходной. Мимо промчался завгар Шишкин. «Говорят, Зинку бросил, аккуратный, бережливый, лысоватый, но зато в строгих очках, а брюки жена не гладит, и рубашку ему надо купить белую с бордовым галстуком — начальство чать», — тихо разговаривала сама с собой Антонина, попутно как бы приглашая к беседе и Генерального секретаря. Шишкин пробежал в одну сторону, потом в другую, потом встал как вкопанный:

— Чем это от тебя воняет?! В смысле, Загубина, ты к техосмотру готовишься?!

Антонина покраснела и слегка опешила:

— Так я же, Павел Семенович, его на прошлой неделе прошла, вы меня еще ругали за просроченный огнетушитель.

Шишкин втянул воздух и опять озадачился:

— А куда передовика производства Выдова дели? Из Свердловска звонили, говорят, всего на день его к нам посылали.

— Не знаю, Люся Кренделькова говорила, что женился, Серега Шептунов, что поехал в Москву на Мустая Карима учиться, а Любка Лесопосадкина плачет, что на Сахалин сбежал.

— Да… Лучше бы запил, — почесал затылок Шишкин, но тут же встрепенулся: — А на политинформацию ходишь? Последнюю речь Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза законспектировала?! Чем это от тебя воняет?! Ну-ка зайди ко мне в кабинет!

Антонина послушно зашла в прокуренную бытовку завгара, увидела на заваленном промасленными путевыми листами столе газету «Правда» с портретом руководителя страны и потупилась:

— Я Михаила Сергеевича по радио слушаю.

— Какого еще Михаила Сергеевича? — не понял Шишкин.

— А у нас один Михаил Сергеевич! — вдруг твердо сказала Антонина и показала коротким указательным пальчиком на газету.

Завгар, от неожиданности втянул в себя живот, плечи, щеки и тут же залепетал слабеньким голоском:

— А я и ничего вовсе, я даже и нисколечки, Михаил Сергеевич сам разрешил гласную э-э… стройку, — но самообладание быстро вернулось к Шишкину, он вновь расправился до размеров своего пиджака и опять перешел на начальственный басок: — ты, Загубина, тут не того, у нас теперь другие времена! Поправлять меня вздумала! Напугать решила!

— Разве вы испугались? — искренне удивилась Антонина.

— Я?! — усмехнулся Шишкин, — да я никого не боюсь! Хочешь знать, так мне даже антиалкогольный указ — не указ!

Шишкин вдруг открыл несгораемый шкаф и достал оттуда бутылку «Плиски».

— Я и выпить могу, когда захочу! Держи стакан! За гласность, за ускорение, за борьбу с нетрудовыми доходами!

Антонина испуганно отхлебнула коньяк и как-то обреченно подумала: «Опять «Плиска!» А Шишкин поставил свой нетронутый стакан на стол, прижал Антонину к несгораемому шкафу и зашептал:

— Ну и запах у тебя! Так моя одноклассница Светка пахла, до того, как замуж за моего друга Игорешку вышла, теперь в Москву переехали, в Химках живут, большие люди!

— Павел Семенович! — шепотом запротестовала Антонина.

Но Павел Семенович уже смял старательно выглаженное с утра ситцевое платьишко в голубой горошек.

— Ну ты и демагог, Шишкин! — гневно зашипел селекторный приемник, а Михаил Сергеевич продолжил: — запудрил мозги девушке нашими светлыми лозунгами, воспользовался силой нашего демократического слова! Да мы тебя, Шишкин! Да я тебя, Шишкин! — и стал Генеральный секретарь материться так, словно он не Генеральный секретарь, а начальник троллейбусного депо Калмыков.

— Давай, давай скорее, в раздевалке у себя сделаешь там что надо, не слышишь меня начальство зовет! — Шишкин быстро застегнул штаны, слил из стаканов недопитый коньяк обратно в бутылку, закрутил пробку и спрятал в несгораемый шкаф, — пригодится еще! Ты это, не болтай там в общаге-то! А то знаю вас — чуть что, сразу порочащие слухи распускать!

Антонина хлюпнула носом, одернула мятый подол, вышла из бытовки завгара и пошла к проходной.

2 июня

Вроде бы никому не рассказывала Антонина о приключившихся с нею событиях, даже подруге Люсе почти ничего не сказала, но пошла по троллейбусному депо молва, что скромница Антонина редкая в своей безотказности деваха. Правда, только эта любопытная тема повисла в электрических троллейбусных проводах, как победа сборной СССР на чемпионате мира по футболу над сборной Венгрии со счетом 6:0 тут же унесла ее мексиканским торнадо на заросшую бурьяном свалку у бетонного забора за ремонтными мастерскими.

29 июня

Июнь, словно мяч, посланный через все поле Марадоной под сокрушительный удар Бурручаге, пролетел. Пролетел, но закончился, как показалось двести четырнадцатой комнате на день раньше обычного, потому что все помнили, как вскочили, возликовали, взметнулись, а куда делось потом 30 июня — никто внятно сказать не мог. Одна лишь Антонина твердо знала, но никому не говорила, что весь этот день грустила. Грустила и беззвучно соглашалась с Михаилом Сергеевичем — ей тоже было жалко проигравших безалаберным аргентинцам дисциплинированных немцев, у которых дома за океаном остались верные друзья в коротких кожаных штанишках, крепкие семьи за дубовым столом, уставленным тушеной капустой, свиными сосисками и пенистым пивом, пожилые родители в накрахмаленных белых фартуках и остроконечных шляпах с перьями и все — с надраенными до солнечных зайчиков «мерседесами» и «бенцами». Михаил Сергеевич так же уверял Антонину, что, несмотря на нордический характер, бюргеры всех федеральных земель очень ранимы и сильно переживали за своих белокурых целеустремленных атлетов. Переживали, незаметно поглаживали правой ладошкой левую грудину и наливали в столовые серебряные ложки лечебный бальзам Биттнера.

— Все налили?! — спрашивал Василий Загогуйла бюргеров и чокался с ними своим граненым стаканом.

— Ничего, погоди, я найду, чем утешить жителей ГэДээРа и эФэРГэ! — обещал Антонине Михаил Сергеевич, подливая ей в скособоченную, но хорошо протертую рюмочку тоже очень полезный для здоровья бальзам «Агидель».

16 июля

К середине лета работники депо перестали радоваться десятому месту сборной СССР и огорчаться несправедливому проигрышу бельгийцам. Появилась у них новая забота — многие почувствовали какую-то оставшуюся недоговоренность. И недоговоренность эта неприятно давила, вызывая неявный дискомфорт, легкое раздражение, потерю сосредоточенности, снижающие капризную трудовую дисциплину. Но душным летним днем все вздохнули с облегчением: благополучно приземлился космический корабль «Союз Т-15» с Кизимом и Соловьевым, а Антонину стошнило прямо на расширенном отчетно-перевыборном собрании комсомольской организации депо. Про космонавтов всей стране рассказал диктор Кириллов, а по поводу Антонины рабочий коллектив вспомнил оставшуюся недоговоренность и договорил: догулялась шалава!

Глава четвертая

Тернии и прочие неприятности на жизненном пути водителей общественного транспорта

16 июля

— Что это с ней? — спросил только что присланный из обкома комсомола за приобретением бесценного опыта в гуще пролетариата секретарь Саша Антонов у соседа по президиуму комсорга бригады ремонтников Сереги Шептунова.

И Серега Шептунов, заменяя могучие короткие русские слова плоховыговариваемыми нерусскими выражениями, обрисовал моральный облик водителя Загубиной из бригады передовика Василия Загогуйлы.

— Так надо бороться с этим безобразием! — сообразил Антонов, что у него есть шанс начать работу в рабочем коллективе с многообещающего начинания — движения за еще большую чистоту морального облика строителя коммунизма — которое непременно заметят в обкоме, подхватят молодежные газеты, взрослое телевидение, а там, глядишь, ЦК ВЛКСМ, Москва, Кутузовский, Елисеевский…

— Необходимо! — согласился Серега, выдохнув в рукав вчерашний аромат портвейна «Кавказ», за которым стояли с Идрисовым три часа, а выпили потом за пятнадцать минут.

— Товарищи! — звонко взял слово секретарь комсомола депо Антонов, — все мы знаем, что главное зло на пути к нашему светлому будущему — это алкоголизм! После империализма, конечно. Но есть у этих злов, в смысле золов, тихая и как бы незаметная сестра, имя которой… — Саша Антонов запнулся, потому что забыл приличное имя «сестры».

— Половая распущенность, — шепотом пришел на помощь комсомольскому вожаку Шептунов.

— Половая распущенность! — дал петуха Антонов, но никто не рассмеялся, потому что решили, что резкая смена октавы соответствует пафосу момента, — вот вы, товарищ Загубина, поднимитесь на сцену и расскажите нам всем, как вы, комсомолка, докатились до такой жизни?!

— Какой «такой»?! — не поняла Антонина, но побледнела и расправила полиэтиленовый пакет на случай повторного приступа тошноты.

— Какой такой?! Я вам скажу, какой такой! Такой жизни, как у Клеопатры Египетской! Екатерины Второй! Царицы Савской! — вдруг почувствовал вдохновение Саша Антонов, — гетеры японской! Выходите, выходите, Загубина, расскажите всему коллективу о своем разврате!

Зал, задавленный звучными, но далекими, как первая учительница начальных классов, именами венценосных особ, тревожно затих, лишь библиотекарь Соня Иванова влюблено посмотрела на Сашу Антонова.

Антонина заплакала, сквозь слезы пропищала, что на трибуну ни за что не пойдет и никакая она не японка, у нее папа был, рассказывала мама, полярным летчиком, героически заблудившимся во льдах Арктики.

Антонов махнул рукой на Антонину и кивнул комсоргу ремонтников. Перешли к обсуждению.

— Предлагаю осудить проступки Загубиной! — предложил Серега Шептунов, подмигнув Антонине: мол, он не причем — люди подневольные.

— Ну, поставить на этот, на вид, — промямлил насильно поднятый волей президиума с последнего ряда бригадир Антонины Василий Загогуйла.

— Провести разъяснительную работу, — чуть смущенно высказался куратор из партийного комитета депо Павел Семенович Шишкин, когда ему, как куратору, дали кураторское слово.

— Да премии квартальной лишить и на год перевести во вторую смену, чтобы времени на блудство не было, а то развелось этих давалок! — вдруг выкрикнула из глубины зала диспетчер Зинаида.

— Тихо, тихо, Зинаида Геннадиевна, не надо ругаться, — одобрительно остановил ее Антонов, — какие будут еще предложения? Как будем, товарищи, выводить грязное пятно с белоснежной простыни, в смысле накрахмаленной скатерти, то есть репутации коллектива?! Может быть, такой человек, как Загубина, не достоен быть в комсомоле?!

И поняла Антонина, что сейчас вопрос об ее исключении из молодежных рядов поставят на голосование и, как всегда бывало на собраниях, все дружно за первое выдвинутое предложение единогласно проголосуют. И зашептала Антонина: «Михсергеич, миленький, помоги!»

И сидящая у двери, рядом с новеньким белорусским телевизором «Витязь Ц-281Д1», председатель профкома Ольга Львовна не выдержала. Достала носовой платок и протерла от пыли, на которую с ненавистью поглядывала все собрание, экран кинескопа, боковые панели и все торчащие из телевизора ручки и кнопки. Сияющий «Витязь» неожиданно зашипел, затрещал и включился на полную мощь.

— Это кто там во время собрания позволяет себе телевизор вклю… — в гневе зарокотал президиум, но тут же осекся и в растерянности потупился.

Игорь Кириллов посмотрел телезрителям прямо в глаза и голосом, от которого замирало в груди даже у замужних женщин, сказал, что Генеральный секретарь ЦК КПСС посетил город Иваново. Глава государства, как он любил, прямо на перекрытой по всему периметру площади Ленина остановил кортеж из правительственных ЗиЛов, вылез из самого затонированного и самого длинного, подошел к народу и предложил вопросы ему задавать нелицеприятные и острые. Тут вместо Героя Социалистического Труда Зои Пуховой, бесцеремонно отодвинув ее плечом, вперед шагнула мотальщица со второй трикотажной фабрики Зульфия Коромыслова и задала смелый перестроечный вопрос:

— Когда правительство матерям-одиночкам начнет помогать, а то у меня еще один от груди не оторвался, а уже второй ногами в живот бьет. Хотите послушать?!

И к ужасу недавно назначенного первого секретаря Ивановского обкома Князюка Михаила Александровича и всех других секретарей помельче, выпятила в сторону главы государства круглый, как земной шар, живот.

— Товарищ мать-одиночка, на ваш вопрос у меня есть простой короткий ответ, — сказал Михаил Сергеевич и за полтора часа рассказал, как с помощью хозрасчета и ускорения собирается углубить проблему, а потом перейти от экстенсивного пути развития страны к интенсивному.

Полтора часа внимало Генеральному секретарю комсомольское собрание депо, полтора часа вытирал пот со лба Саша Антонов, терзаясь вопросом: «Что же делать?». Разрешил его вопрос начальник депо Калмыков, по-хозяйски наотмашь распахнувший дверь в актовый зал и тут же столкнувшийся взглядом с открытым ртом главнокомандующего космической, ядерной супердержавы. Не в своей весовой категории оказался начальник троллейбусного депо, дрогнули его колени, холодок по спине пошел, присел он на свободное место около председателя профкома и прошелестел пересохшим языком:

— Чё случилось?

— Кажись, Горбачев гулящим квартиры велит давать, — вышла из дремотного состояния Ольга Львовна.

— А мы чё?

— А Сашка Антонов хочет наоборот Загубину из комсомола выгнать.

— Он чё, сдурел что ли?!

— Остановить гонку вооружений — наша основная с вами задача, товарищи! — закончил свой ответ Зульфии Коромысловой Генеральный секретарь, под бурные аплодисменты ивановцев сел в огромную черную машину, но, прежде чем позволить загорелому двухметровому и голубоглазому офицеру КГБ Драгину в неприметном сером костюме среднестатистического инженера среднестатистического завода среднестатистического города захлопнуть дверь, помахал рукой Антонине: — выше нос, Загубина!

— Слово предоставляется начальнику троллейбусного депо номер два товарищу Калмыкову! — еле успел прокричать Саша Антонов уже стоявшему за трибуной Калмыкову, хотел громко захлопать, но здраво рассудил, что две овации одновременно — это перебор, возможно даже с оргвыводами.

— Не тем заняты, товарищи комсомольцы! — рявкнул Калмыков залу, зал равнодушно зевнул, — с чем бороться вздумали?! С материнством?! — рявкнул Калмыков президиуму, президиум скукожился, — от линии партии решили отойти?! На чью мельницу ветер пускаем, комсомолец Антонов?! — рявкнул Калмыков Антонову.

«Может быть, куда-нибудь убежать и спрятаться в какой-нибудь сундучок?!» — малодушно подумал Антонов, но собрал силу воли в кулак и стал вспоминать, какой еще профессией владеет, кроме комсомольской.

— А куда смотрит партком, коммунист Шишкин?! — распалялся начальник депо, — чем занимаются кандидаты в депутаты, товарищ Идрисов?! Хрен знает чем! — уже рычал Калмыков, — меж тем, объявленная руководством страны борьба за трезвость ведется спустя рукава, без энтузиазма, без огонька! Где огонек, Шишкин?! Где огонек, спрашиваю, Идрисов?! Вот сейчас возьму и самолично проверю, что хранится в тумбочках и несгораемых шкафчиках каждого работника депо и, если у кого чего найду, тут же отправлю в лечебно-трудовой профилакторий под Магадан лес валить!

— Без ордера на обыск право не имеет, — завгар Шишкин толкнул в бок сидящего рядом Ричарда Ишбулдыевича и натужно, тоненько и чуть слышно захихикал.

Ричард Ишбулдыевич посмотрел на Шишкина, как на покойника, но сжалился и, вспоминая осужденного на пять лет предыдущего завгара Кучемасова, сумевшего списать на металлобазу города Кутаиси только что полученный новенький троллейбус ЗиУ-682В, вполголоса согласился:

— Да, когда вашу с Кучемасовым бытовку обыскивали, в нее только одних понятых половина депо набилось!

Хихиканье Шишкина самопроизвольно перешло в нервный кашель, он привстал и, пригибаясь почти к коленкам сидящих, перебрался на другой ряд, поближе к Идрисову, удивительным образом как бы бледнеющему и в тоже время как бы краснеющему.

Глава пятая

Осенние напасти Советского Союза

1 сентября

— Ну что ты будешь делать, Антонина! Опять!

— Что такое, Михсергеич?

— Нахимов утонул!

— Ой! У нас в Иглино на Бессоном озере тоже соседский Егорка утоп! Прямо перед школой! Карасей удить ему приспичило! Второгодник! Всю землю под нашим забором изрыл — червей искал…

— Какие караси, Антонина?! Телевизор включи, там новости с картинками! Я распорядился, чтобы ничего не замалчивали, у нас на социалистическом дворе с человеческим лицом как-никак гласность! Мы теперь народу всю правду будем говорить, и о достижениях, и даже о временных трудностях!

Антонина прибавила громкость.

— Достала ты со своим приемником, Загубина! Ладно бы музыку нормальную слушала, а то ведь шипение или треск или опять шипение! — Люся Кренделькова вытащила из пакета присланные Антонине свежие иглинские огурчики с колючими пупырышками, выбрала самый симпатичный, нервно порезала его на сочные ароматные кружочки и нежно разложила на своем лице.

Тем временем «Маяк» сообщил, что 31 августа в 23 часа 12 минут теплоход «Петр Васев» с 28638 тоннами ячменя в трюмах врезался своим носом в борт круизного парохода «Адмирал Нахимов» с 1234 пассажирами в комфортабельных каютах. Через восемь минут «Адмирал» затонул на глубине в сорок семь метров.

— Кошмар! — сказала Люся Кренделькова и перевернула на лице огуречные кружочки, — я ведь с детского сада мечтала познакомиться с капитаном дальнего плаванья!

— Н-да! — добавил Генеральный секретарь, — 423 человека погибли, 64 из них даже достать не сможем — так и останутся в морской могиле. А капитану «Нахимова» Маркову и капитану «Васева» Ткаченке, думаю, лет по пятнадцати впаяем!

20 сентября

— Включай скорее свое радио! — одновременно крикнули Антонине бригадир Загогуйла и завгар Шишкин.

Крикнули, посмотрели друг на друга оторопело и даже неприязненно, но отвлекаться не стали.

— Не могу, — тихо ответила Антонина.

Загогуйла и Шишкин перевели оторопелые взгляды друг с друга на Антонину.

— Вэфик под кроватью лежит, — добавила Антонина почти шепотом.

— Кто?! — чуть не сплюнул Загогуйла.

— Где?! — перекосило Шишкина.

Но ни тот ни другой ничего ёмкого сказать не успели, потому что председатель профкома Ольга Львовна позвала всех работников депо в радиусе доступности своего зычного голоса в актовый зал смотреть по телевизору новости про то, как бандиты из воинской части № 6520 захватили в уфимском аэропорту самолет ТУ-134А, летевший из западноукраинского Львова в приполярный Нижневартовск.

— В Уфе! Самолет! Террористы! Когда такое было! Это ж, на весь мир! — пробежал мимо Антонины комсомольский вожак Антонов.

К телевизору в актовом зале было не протиснуться. Сидящая у экрана Ольга Львовна транслировала новости через правое плечо, Верка-буфетчица передавала их библиотекарше Соне Ивановой, Соня повторяла их всем стоявшим за ней плотной стеной.

— Громче! — кричали Соне.

Соня краснела, расстраивалась, чуть не плакала и повторяла срывающимся голосом:

— Милиционеров убили! Из автоматов и пулеметов! Монтажника Ермоленко убили! Электрика Тиханского тяжело ранили! Наркотики потребовали! В Пакистан хотят!

— В Пакистан?!! — резонно удивлялся рабочий коллектив и справедливо возмущался: — У-у! Предатели!

— Тихо! — зычным голосом осаживала гнев коллектива Ольга Львовна и продолжала трансляцию: — Ихнему главному главарю Ягмурджи наши ногу отстрелили! А его дружка Манцева наша «Альфа» и вовсе на месте изрешетила!

— Что же вы там такое в своей Уфе вытворяете, Антонина?! — сквозь поднявшийся гомон тихо, но грозно задал вопрос главнокомандующий.

— Это хулиганы, Михсергеич, они вместо водки наркотики из стаканов пьют! — растерялась Антонина.

— Их же не пьют! — удивился подкованный во всех областях и сферах Серега Шептунов, — странные какие-то наркоманы! Явно не из Цыганских дворов, у нас на Кольцевой их бы быстро обучили шприцами пользоваться, все до одной вены на своем язвенном теле бы знали!

Антонина побледнела, облокотилась на худенькое плечо Сергея Шептунова и обречено вздохнула:

— Меня, наверное, сейчас опять стошнит.

6 октября

— Ой! — вскрикнула Антонина.

— Дерется? — Люся Кренделькова оторвалась от журнала «Бурда», подняла голову и заморгала на живот подруги красными, осоловевшими глазами.

Но Люба Лесопосадкина не позволила ей отвлекаться по пустякам:

— Давай еще и эту выкройку срисуем, а то сейчас Сонька Иванова хватится, побежит к Ольге Львовне, и начнут они вдвоем свой журнал по всем комнатам искать — ушные перепонки лопнут!

Но Люся с Любой срисовать не успели, незапертая по девичьей непредусмотрительности дверь распахнулась, в комнату ворвалась Ольга Львовна и прошмыгнула Соня:

— Это он?!

Соня выглянула из-за плеча Ольги Львовны:

— Это он. Там еще в уголке штампик синенький должен быть: «Троллейбусная библиотека имени депо № 2».

— Воровки! — от могучего контральто Ольги Львовны содрогнулось общежитие.

Ричард Ишбулдыевич смазал верный шар в среднюю лузу, Серега Шептунов забыл на полуслове смешной анекдот про русского, татарина и еврея, Идрисову не в то горло пошла «Пшеничная», Саня Антонов неожиданно предложил семенящим за ним комсомольцам закончить обход на втором этаже и на всякий случай снял нарукавную повязку ДНД, Загогуйла вдруг ощутил неприятный сбой в организме, выпустил из объятий практикантку Луизу и, оставив ее в полном недоумении, зашагал журавлиным шагом по делам, скопившимся по самое горло.

Но Ольга Львовна только начала. Она обрисовала Крендельковой во всех смачных подробностях моральный облик Лесопосадкиной, а Лесопосадкиной — моральный облик Крендельковой, потом прожгла взглядом Антонину:

— А ты, Загубина, как в эту шайку попала?! Тоже захотелось на доску позора?! Ничего, Соня всю вашу троицу в стенгазете прорисует, все ваше пьянство, разврат, грабеж, разбой, бандитизм! Еще и в районную «Трибуну» напишет! Напишешь, Соня?

— Напишу… — зловеще пропищала Соня.

— Я тут живу, — попыталась вдогонку тираде председателя профкома возразить Антонина.

Но Ольга Львовна выдернула из рук Люси и Любы «Бурду», сунула под мышку, бросила Соне: «Через неделю верну», — и вышла из комнаты.

Лесопосадкина матюкнулась и закурила. Люся встала из-за стола, подошла к своей кровати и плашмя на нее упала:

— Легче две смены в День садовода отработать, чем чертежником чертежи чертить!»

Антонина всхлипнула:

— В стенгазете нарисует, а сама книжки библиотечные под подушкой прячет!

* * *

Но вредные для здоровья будущей мамы расстройства в этот день не закончились. Когда уставшая Люся, наглотавшись аспирина от головной боли, протяжно захрапела, Антонина плавно повернула ручку настройки радиоволн. Сквозь треск и нарастающий гул интеллигентный человек с хроническим насморком прежде, чем в этом треске исчезнуть, успел ей радостно сообщить, что Советы в 680 милях от Бермудских островов утопили свою атомную подводную лодку К-219 проекта 667АУ «Налим». Михаил Сергеевич подтвердил:

— Ракета взорвалась во внутренностях нашего «Налима», вода пошла, на 350 метров провалились, пришлось экстренно всплывать. Тут еще, представляешь, американцы со всех сторон окружили, помощь свою безвозмездную нагло предлагают. Придумали: отбуксируем для ремонта вашу К-219 на нашу ближайшую военную базу! Но командир Британов им и сам в руки не дался, людей спас, и лодку, чтобы не досталась нашим врагам, с которыми мы еще только планируем дружить, на пятикилометровую глубину отправил. Мы, конечно, ему больше не доверим службу в ВМФ, зато матросу Сергею Преминину посмертно Красную звезду торжественно вручим за то, что атомный реактор ценой своей молодой жизни заглушил.

— Так разве ему не Героя Советского Союза положено? — удивилась Антонина.

— Ты, Загубина, своим троллейбусом управляй, а мы, тут в Кремле с Советским Союзом сами как-нибудь справимся, — осадил Антонину главнокомандующий.

11 октября

О том, что Васька, Ричард Ишбулдыевич, Серега Шептунов купили в складчину у Жоржика Кукина маленький цветной японский телевизор «Шарп» и теперь не знают, куда деть большой черно-белый советский «Горизонт», Антонина узнала от Зинки еще на маршруте, когда на «Трамплине» зашла в диспетчерскую отмечаться. Но она никак не ожидала, что вечером после смены Загогуйла с Шептуновым этот «Горизонт» занесут в их комнату.

— Вот, девчонки! Почти новый! Первый канал без помех, второй — антенну повертите туда-сюда и тоже будет ничего! — Шептунов удовлетворено хлопнул по крышке «Горизонта».

— А свой приемник, Антонина, выбрось или Ричарду Ишбулдыевичу отдай, он из него диоды с конденсаторами выпаяет и на «радиотучу» за ДК «Синтезспирт» отнесет, — добавил Загогуйла и слегка замялся: — У тебя в зимнем сапоге ничего не осталось, а то бы вспрыснули приобретение?

— Только полусладкое «Советское шампанское» на Новый год берегу, — грустно сказала Антонина, представив, как Ричард Ишбулыевич вскрывает ее «ВЭФ» и разбирает на мелкие разноцветные детальки.

— Не надо! — одновременно поморщились Серега с Василием, включили телевизор и вышли по неотложным делам.

* * *

Игорь Кириллов внимательно посмотрел в глаза Антонине и сообщил: «Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев и бывший посредственный актер Ронни Рейган встретились в Рейкьявике».

— А по программе художественный фильм обещали, — скривила губы Люся и ушла к Лесопосадкиной гадать на бубнового короля.

«…вышли на обсуждение следующего решения, — продолжал Кириллов, — стороны соглашаются ограничиться исследованиями, разработками и испытаниями на период в пять лет до 1991 года, в ходе которого будет осуществлено 50-процентное сокращение стратегических ядерных арсеналов. После этого обе стороны продолжат теми же темпами сокращение остального оружия с целью полной ликвидации наступательных баллистических ракет…».

— Ты представляешь, Антонина, — произнес за спиной Кириллова одними губами Горбачев, — этот начальник генштаба Ахромеев против американских предложений! Ведь до чего додумался: «Это ловушка, — говорит, — в результате американцы сохранят свой основной стратегический потенциал: тяжёлые бомбардировщики, крылатые ракеты и базы вокруг СССР, где расположены тактические ракеты с ядерным оружием, способные достигать территории СССР!».

Антонина вздохнула. А Горбачев продолжил:

— А ихний Рональд — тоже фрукт! Сидим, разговариваем себе, вдруг этот Рейган встает и уходит! Не, ну так же не делается, мы ему встречные предложения, мы даже своего Ахромеева уже не слушаем, а президент США берет, встает и уходит!

Игорь Кириллов сделал многозначительную паузу и чуть добавил в регистр своего голоса мужественности: «На состоявшейся по итогам встречи пресс-конференции Михаил Сергеевич Горбачёв заявил, что Рейкьявик — это прорыв в холодной войне!»

Камера взяла крупным планом катящуюся по щеке Раисы Максимовны крупную слезу умиления.

— А ничего, — сказала вернувшаяся от Лесопосадкиной Люся, — молодая, симпатичная, одевается не как предыдущие бабуси.

— Ничего не молодая! — вдруг резко возразила Антонина, — лицо злое, надменное, самовлюбленное. И деньги государственные на личные наряды тратит!

Люся удивленно посмотрела на подругу, а Михаил Сергеевич нахмурился:

— Не о том говоришь, Антонина, не о том! Мы, между прочим, с Рейганом не только о разоружении говорили, отныне повседневным и признанным пунктом повестки дня советско-американских переговоров станут права человека! Еще скажу: мы договорились, правда устно, что необходимо Варшавский блок и блок НАТО распустить — хватит воевать! Вот как приеду, так начнем распускаться, может, заодно и Прибалтику в свободное плавание отпустим — давно просятся — пусть себе.

— Ой, Михсергеич, родименький! — всплеснула руками Антонина, — страшно-то как! Не обманули бы нас американцы!

— Ты чего, Тоня?! — встревожилась Люся.

А Генеральный разнервничался:

— Ну ты, Загубина, как будто сговорилась с Ахромеевым! Ловушка! Обманут! На слово верить нельзя! Кроме вас тут что, одни дураки остались?!

22 ноября

— Привет, Загубина! — бодро сказал Ричард Ишбулдыевич, бодро входя в комнату.

— Здрасьте, — устало ответила Антонина, только что пришедшая со смены.

— Как жизнь?! — еще бодрее спросил Ричард Ишбулдыевич.

— Мы же утром перед выходом на маршрут виделись — ничего не изменилось, — Антонину стал утомлять физкультприветный тон коллеги.

— Н-да… — потерял темп коллега, — телевизор работает?

— Работает… — Антонина присела на кровать и мечтательно посмотрела на подушку.

— Тут это… — перешел к делу Ричард Ишбулдыевич, — Загогуйла говорил, что у тебя старый ненужный радиоприемник есть, на помойку собралась его выбрасывать. Так ты это, лучше отдай его мне!

— Он не ненужный, он — нужный, на помойку я его не хотела, я его слушаю, — речитативом проговорила Антонина.

— Да что там слушать-то, когда телевизор есть! — Ричард Ишбулдыевич быстро потерял терпение.

— Ну много чего, — сонно растягивая слова, проговорила Антонина.

— Например? — насмешливо спросил Ричард Ишбулдыевич и презрительно осклабился, — вот что сегодня ты такого услышала?!

Антонина вдруг встала и отчеканила:

— Я услышала, что в американском городе Лас-Вегасе негритянский боксер Майк Тайсон стал новым чемпионом мира в тяжелом весе, нокаутировав во втором раунде другого негритянского боксера Тревора Бербика!

— Ну ты, Загубина, даешь! — попятился к двери Ричард Ишбулдыевич.

6 декабря

Люба Лесопосадкина ходила вокруг Люси Крендельковой и наставляла:

— Зайди и потребуй! Так и скажи: «Библиотека создана не только для библиотекарей и председателей профкомов!»

Люся стояла у дверей библиотеки и не заходила, а только хныкала:

— Там этот… вожак комсомольский. Подшивку «За рулем» листает.

Но Люба не отступала:

— Вот так и скажи: «Не только для библиотекарей, председателей профкомов и комсомольских вожаков!»

И тут Люся преобразилась:

— Тоня!

Антонина, поддерживая рукой небольшой аккуратный животик, шла по коридору общежития в сторону Красного уголка, где Васька Загогуйла только что положил с разбоя шар в правую угловую лузу.

— Загубина! — еще раз крикнула Люся.

Антонина подошла.

Люба Лесопосадкина тут же приоткрыла дверь в библиотеку:

— Загубина, заходишь и требуешь: «Библиотека создана не только для библиотекарей, председателей профкомов и комсомольских вожаков!»

— А я умираю от Жанны Агузаровой! — донесся через приоткрытую дверь восторженный голос Сони Ивановой.

— Чего требовать-то? — спросила Антонина и бесстрашно добавила про себя, что очень ее, Лесопосадкину, недолюбливает.

— Что значит, чего?! — одновременно удивились Люся и Люба, — «Бурду», конечно! Так прямо им и скажи: «Я беременная, а библиотека создана не только для библиотекарей, председателей…»

Антонина распахнула дверь и шагнула в малюсенький читальный зал.

— У меня один знакомый, Рустик Кайбышев, — тоже из комскомитета — ездил в Оренбург на межобластное совещание, ну там возили их перед ужином туда-сюда, и в одном интернате, не поверишь, Сонь, музыкальный кружок организовали, в котором тринадцатилетние пацаны с такими голосами! — Саша Антонов сидел на столе рядом с подшивкой «За рулем» и размахивал руками.

— Соня! — твердо произнесла Антонина, — дай мне, пожалуйста, журнал «Бурда», ведь он не только для библиотекарей, председателей…

Соня, не сводя глаз с Антонова, достала из ящика письменного стола четыре журнала и все четыре, не сводя глаз с Антонова, протянула Антонине.

— Эти пацаны, не поверишь, Сонь, уже группу сколотили, «Ласковый май» называется, солист у них то ли Миша Шатунов, то ли Юра Ушатаев. Рустик Кайбышев кассету с их концертом привез, на два дня мне дал, хочешь послушать?

— Хочу, — без раздумий согласилась Соня и, возможно, сразу на два дня.

Антонина вышла.

16 декабря

На «Восьмиэтажках» Антонина притормозила на светофоре, в приоткрытую переднюю дверь легко протиснулся маленький, худенький Идрисов. Идрисов проскользнул в кабинку, присел около инструментального ящика и, сияя медным пятаком, которым не расплатился за проезд, радостно сообщил:

— Началось!

Антонина с трудом объехала перпендикулярно припаркованный «жигуленок» Жоржика Кукина:

— У меня тоже вот-вот начнется, сегодня последний день работаю, — и добавила в микрофон: — Следующая остановка «Дворец Орджоникидзе».

Идрисов потер руки:

— Казахи в Алма-Ате Советскую власть в свои руки берут!

— Как берут?! — Антонина открыла двери, прижалась животом к рулю и слегка зажмурилась.

— А так! Не захотели наши братья и сестры, чтобы Горбачев без народного спроса казахского Куняева на русского Колбина поменял! — стал заводиться Идрисов.

— Михаил Сергеевич — главный! Право имеет! — возразила Антонина, закрыла двери и объявила: — Следующая остановка «Улица Конституции».

— Кто главный?! Я сам, например, себе главный! Эх, молодежь в Алма-Ате Советскую власть свергает, а мы тут сидим в троллейбусах и ничего не делаем! Надо же тоже чего-нибудь требовать, собираться, протестовать, а то так и пройдет жизнь, как у пингвинов! Надо же бурлить, свергать, электрические провода рвать, троллейбусы переворачивать, поджигать и вообще! Как буревестники, альбатросы, грифы! — уже кричал Идрисов.

— Вы не выпимший? — осторожно спросила Антонина.

Идрисов окатил ее презрительным взглядом:

— Чего?! — дыхнул на Антонину трезвым перегаром омлета из пяти яиц, закушенным двумя головками чеснока и запитым полулитрами кофейного напитка «Утро», — у меня, к вашему вороньему сведенью, отгул, я триста граммов крови, чтобы зря не пропадала, роддому номер три сдал! А студенты в Алма-Ате, к вашему воробьиному сведенью, Советскую власть вместо зачеток в свой карман кладут! Да что с тобой говорить! Ну-ка выпусти меня, вон Васька с опущенными дугами ремонтников ждет, пойду его свежим воздухом свободы порадую.

* * *

Антонина прошла мимо набитой водителями бытовки Шишкина.

— Да не бил я его! — узнала она голос Загогуйлы.

— Ему чуть пятнадцать суток не дали, — начальственным баском Шишкина сказал, видимо, сам Шишкин.

— Триста грамм крови за один присест из такового маленького организма! — кажется, тенорок Шептунова, решила Антонина.

— При Брежневе кроме денег еще и стакан красного вина наливали?! — донесся до Антонины хор из нескольких удивленно-задумчивых голосов.

— Нет, ты только послушай, Антонина! Казахов в этой Алма-Ате всего ничего, ну от силы процентов двадцать пять! — скрипнула дверка шкафчика голосом Михаила Сергеевича, — мы им там сразу все телефоны отключили, всю милицию подключили, а они через сарафанное радио стали общаться, в институтах и университетах сорганизовываться! Вышли к зданию ЦК Казахстана со своей демагогией: «Даёшь ленинскую национальную политику!», «Требуем самоопределения!», «Каждому народу — свой лидер!» Это что, Антонина, гласность, демократия?! Они же меня перед западными товарищами в каком неперестроечном, брежневском свете выставляют?! Ну пришлось, конечно, рабочие дружины задействовать, внутренние войска, сухопутные…

Глава шестая

Житель планеты Земля номер 4928021966

19 декабря

Тревожно спал Загогуйла, ворочался во сне Шишкин, задумчиво смотрел в потолок Михаил Сергеевич, прерывисто посапывал главврач роддома № 3 Вехновский.

— Куда под колеса лезешь! — прошептал кому-то Загогуйла и погрозил свесившимся с кровати кулаком.

«Калмыков опять обещал рейд устроить, а вдруг сунет свой нос не только в несгораемый шкаф, но и в ведра пожарные? — переживал Шишкин и переворачивался на другой бок, — надо было эту проклятую бутылку домой унести, тем более у Лёли завтра годовщина свадьбы или послезавтра или послепослезавтра. Утром у тещи уточню, аккуратно, конечно, чтобы потом карга дочуре не пересказала, а то та поставит любимую пластинку про напрасно истраченные на меня молодые годы и, конечно же, про свою липовую задержку даже не вспомнит».

— Рая, а что, если эту сталинскую лепнину на потолке затянуть белым полотном? — спросил верного соратника Генеральный секретарь, — французы давно для этого виниловую пленку используют.

— Спи, Миш, спи, — ответила из соседней спальни Раиса Максимовна.

Вехновский вдруг перестал посапывать, внятно произнес: «Тужься!» и опять засопел.

* * *

— Тужься! — привычно приготовилась принять новую жизнь самая известная среди водительниц троллейбусов и трамвайных вагоновожатых Орджоникидзевского района акушерка роддома № 3 тетя Роза, — и как тебя, товарищ шофер, угораздило раньше срока рожать?!

Но Антонина в ответ потужилась и через мгновение отдала в большие теплые руки акушерки трехкилограммового мальчика. Тетя Роза подняла правой рукой красного сморщенного человечка за ноги, освободила ему указательным пальцем рот от слизи, хлопнула по попке и, когда он заорал миру о своем присутствии, усмехнулась:

— С почином, мамаша! — и добавила тихому застенчивому интерну Аленушке: — Смотри, Синицына, вполне себе доношенный. Что интересно, троллейбусные мамаши все время крикливых рожают, а трамвайные — сплошь одних молчунов. И еще запоминай: если недоношенный, то семь месяцев всегда лучше, чем восемь!

— Почему, Роза Ибрагимовна?

— Потому Синицына, что у восьмимесячных смертность в два раза выше, чем у семимесячных — статистика!

— Отдайте мне сына! — потребовала Антонина.

* * *

Михаил Сергеевич поздравил Антонину позже всех. Перед этим он выказал опрометчивое желание поговорить по телефону с трижды Героем Социалистического Труда диссидентом Сахаровым, и тому в нижегородскую квартиру полдня тянули телефонный кабель, подключали телефон, проверяли гудки, вежливо инструктировали. Но после задержки со связью и недолгого разговора с отцом русской водородной бомбы, генсек голосом Калмыкова все же объявил по радиоузлу уфимского троллейбусного депо номер два о премировании Павла Семеновича Шишкина и Василия Степановича Загогуйлы десятью процентами от оклада за плодотворный труд в достижении целей, поставленных перед страной партией и правительством.

26 декабря

— Два килограмма, девятьсот тридцать граммов, сорок девять сантиметров! — Аккуратно взяла на руки маленький сверточек Валентина Петровна. — Вот это богатырь!

— Мама, в нашем отделении я самого маленького родила, — попыталась возразить Антонина, но с легкостью согласилась: — Хотя, конечно, — богатырь!

— Ой, весь в Кольку, ну просто вылитый! — нежно приподняла белоснежный уголок свертка Валентина Петровна, — давай его Радиком назовем!

— Мама, но ведь дядя Коля стал к нам приходить на баяне играть, когда я уже школу заканчивала, — удивилась Антонина, хотела удивиться и по поводу Радика, но, заметив блуждающую на лице мамы тихую улыбку, решила, что сейчас не время рыть далекий арктический снег.

— Улыбается! Какая ты Тонька счастливая! — прослезилась подруга Люся и заботливо поинтересовалась: — С отчеством-то уже определилась?

— Нет еще, — задумалась Антонина, сравнивая благозвучность Семеновича и Павловича, — наверное, лучше Михайловича и не найти.

— Хм, — хмыкнул в крепкий кулачок потомственного комбайнера Михаил Сергеевич, хмыкнул слегка смущенно, но в целом одобрительно.

— Какого Михалыча, подруга?! — быстро перебрав в памяти все возможные кандидатуры, вытаращила на Антонину коровьи, с поволокой глаза Люся.

— Да так, — не стала напоминать о своем собеседнике и покровителе Антонина.

— Да выключи ты это радио! — раздраженно бросила Люся, вдруг осознав, что ее соседка по комнате вовсе не так проста, как она ее всем описывала.

31 декабря

«Загубин Радик Михайлович» — аккуратно вписала в свидетельство о рождении Матильда Крамарова. Протянула желтоватую плотную бумагу Антонине и, поправив тяжелые очки на носике-пипочке, равнодушно сказала:

— Училась я в третьей школе на Пушкина с углубленным английским с одной Загубиной.

«Мотя!» — хотела радостно вскрикнуть Антонина, но Матильда монотонно продолжила:

— Все время у меня домашние задания списывала.

«Ничего я не списывала! — решила не радоваться встрече Антонина. — И немецкий у нас в Иглино был мельче Шугуровки, кроме ауфидерзейна с хенде хохом ничего в голове не осталось». И зачем-то стала объяснять:

— Мы долго думали и решили назвать мальчика в честь…

— Да мне все равно, я после Нового года уезжаю из этой страны, — монотонно сказала Матильда, с ненавистью закрашивая черным фломастером фотографию Лёвки Сидорова, который до дома проводил, по телефону позвонил, на подпольный концерт группы «ДДТ» сводить обещал и так подло не расстроился ее отъезду.

— Зачем? — удивилась Антонина.

Матильда еще раз поправила тяжелые очки на носу-пипочке, с усмешкой взглянула на молодую мамашу и вдруг звонко резанула:

— Чтобы черную икру на бутерброд мазать и за ливерной колбасой в очереди не стоять, чтобы в собственном бассейне, а не в хлорке «Буревестника» по утрам плавать, чтобы вместо троллейбуса в роллс-ройсе на работу ездить, чтобы не за стоматолога Сидорова, а за Тоту Кутунью замуж выйти! Не задерживайте очередь, гражданка!

Антонина испуганно обернулась: за ней стояла только ее мама, Валентина Петровна. Хотела добавить, что за Тоту Кутунью в СССР все благоразумные девушки хотят, но на столе Матильды зазвонил телефон. Матильда подняла трубку, и Антонина услышала, как Михаил Сергеевич им обеим пообещал: «Погодите, уважаемые одноклассницы, пройдет каких-нибудь совсем ничего, и настанет продуктовое и промтоварное изобилие светлого будущего с человеческим лицом! С совсем нетрудным для широких масс образованием, с легально оплачиваемым для всех слоев здравоохранением, без мерзкого уголовного преследования тунеядства и мужеложства, с такими доступными кредитами и ипотеками под имущество предыдущих и будущих поколений!»

— Кстати, не спеть ли нам по этому поводу какую-нибудь задушевную песню? — предложил Генеральный секретарь уже из сетевого радиоприемника, висевшего над головой Крамаровой.

И вся страна от немецкого Калининграда до чукотского поселка Уэлен, от почти ничейной Земли Франца-Иосифа до туркменского городка Кушка из всех радиоприемников и репродукторов во всю свою могучую социалистическую грудь запела гимн Советского Союза.