40 градусов в тени

Юрий Гинзбург, 2020

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга. На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать! Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Глава 2

Его университеты

Игорь родился за полгода до начала Великой Отечественной войны в городе Днепропетровске. Его отец Владимир Львович был инженером, специалистом в области теплотехники, термодинамики и тепловых двигателей. Он окончил механический факультет Днепропетровского горного института в 1924 году в числе первого десятка выпускников-студентов послереволюционного периода. Когда в 1961 году в СССР были введены нагрудные академические знаки (в народе эти знаки именовались ромбиками или поплавками) для окончивших советские высшие учебные заведения (по образцу и подобию жетонов для лиц, окончивших курс Императорских российских университетов в дореволюционной России), то отец Игоря получил по почте знак с порядковым номером 4. Перед войной отец защитил кандидатскую диссертацию и преподавал в этом институте. Он был выходцем из большой, среднего достатка еврейской семьи екатеринославского (Екатеринослав — дореволюционное название Днепропетровска) мельника и имел двух братьев и сестру. С началом революции отец в восемнадцать лет добровольцем пошел в Красную армию и был прикомандирован в качестве ее представителя к штабу батьки Махно в Гуляйполе. Отец служил в Красной армии с 1918 по 1921-й. В 1921 году он демобилизовался и поступил в Днепропетровский горный институт.

Старший брат отца, Абрам, в 1914 году закончил медицинский факультет Лейпцигского университета (Германия) и пошел добровольцем в русскую армию, где и прослужил военным врачом до конца Первой мировой войны. В период 1938–1941 годов заведовал кафедрой отоларингологии 1-го Киевского мединститута.

Младший брат Яков высшего образования не получил и работал на различных хозяйственных должностях. Сестра Софья была профессиональной революционеркой, а после революции и до войны работала в партийном аппарате.

Мать Игоря Виктория была моложе отца на десять лет, окончила Днепропетровский машиностроительный техникум и работала техником на заводе имени Петровского. Она была видная статная брюнетка с серыми глазами.

Случилось так, что отец и его старший брат Абрам женились на двух родных сестрах — Виктории и Этель. Дедушка Игоря по материнской линии Самуил, отец Этель и Виктории, окончил юридический факультет университета в Лондоне и уехал с бабушкой Идой в Нью-Йорк, где они жили до 1910 года. В 1910 году дедушка умер, а бабушка переехала в Польшу, где у нее был брат Давид, имевший в Лодзи бизнес по поставкам тканей. Старшая сестра Этель родилась и жила одиннадцать лет в Нью-Йорке, а младшая Виктория родилась в Польше. Их брат Арнольд тоже родился в Польше, жил в Ленинграде и служил в подводном флоте. К началу войны Этель работала преподавательницей английского языка в Киевском мединституте.

Во время войны в течение нескольких лет почти всё семейство оказалось в Челябинске.

Отец, начиная с 1943 года, работал на ЧТЗ начальником установки по получению жидкого кислорода на базе турбодетандера академика П. Л. Капицы — одной из первых в Союзе и мире — и преподавал в Челябинском политехническом институте, открытом в том же 1943 году. Мать не работала, она умела шить и потихонечку шила дома на заказ.

Рядом на той же лестничной площадке жили младший брат отца Яша с дочкой Любой и ее мужем Гришей — майором-танкистом, который перед войной окончил бронетанковую академию имени Сталина, стал кадровым военным, провоевал всю войну от звонка до звонка, включая участие в Сталинградской битве, и остался служить в армии после войны. Он был назначен военпредом на ЧТЗ. В Советском Союзе действовала система военной приемки на всех предприятиях, производящих технику и другие предметы для армии.

Старший брат Абрам с женой Этель и бабушкой Идой жили на соседней улице — он заведовал кафедрой отоларингологии в местном мединституте, Этель была завкафедрой иностранных языков в том же институте, а их сын Леонид, врач-уролог, работал в городской клинике.

На другой соседней улице жила сестра отца Соня с мужем Израилем Оржеховским. Он провоевал всю войну, демобилизовался в чине подполковника и заведовал в Челябинске большим автохозяйством. Их дочка Минна жила в Москве.

Брат матери Игоря Арнольд после войны демобилизовался и по-прежнему жил в Ленинграде. Его жена погибла во время блокады, их сын, который остался после смерти матери беспризорным, находился в заключении в Воркуте. Дядя Арнольд женился на своей фронтовой подруге, и у них рос сын Евгений.

Детсадовские годы Игорь помнил смутно, запомнились только редкие эпизоды, когда директор садика, полная и рослая еврейка Софья Марковна приходила в столовую и громогласно объявляла: «Дети, у нас сегодня хлеб с настоящим сливочным маслом!»

Излишне говорить, что в остальные дни хлеб был с маргарином или даже без оного.

В 1948 году Игорь пошел в первый класс в элитную мужскую (тогда школы делились на мужские и женские) школу № 10, которую возглавлял огромного роста тучный мужчина — заслуженный учитель Анатолий Иванович Александров. Школа была далеко, трамваи и троллейбусы туда не ходили, и проходилось топать пешком. Первый класс профессор хорошо помнил. Прошло три года после войны, карточная система была отменена в 1947 году, и тогда же была проведена хитрая денежная реформа.

Коммент-эр: все денежные номиналы были уменьшены в 10 раз, причем вклады до трех тысяч рублей оставались без изменения; до 10 тысяч рублей менялись по курсу 3:2; более 10 тысяч рублей делились на три части: первая — три тысячи рублей — обменивалась 1:1, вторая — семь тысяч рублей — 3:2, остальная часть вклада — свыше 10 тысяч рублей — 2:1.

Беднота была удручающая, школьной формы тогда не было, и первоклассники щеголяли в основном в самодельных курточках, перешитых из родительских гимнастерок, юбок и пиджаков. Так как материи одного вида на курточку не хватало, была мода на комбинированную одежду из материалов двух цветов. С играми и игрушками тоже была проблема. Дети почти полностью состояли на самообслуживании. Местом для игр служили улица и двор, где дети проводили всё свое свободное время. У девочек популярной игрой были «классики», иногда в них играли и мальчики. Мелом на асфальте рисовали сетку и прыгали по ней, толкая ногами некое самодельное подобие шайбы. Девочки часто играли со скакалкой. Были распространены такие игры, как прятки, догонялки и т. п.

Мальчики вовсю катались на самодельных самокатах. Такой самокат представлял собой две доски, сколоченные под углом. Сзади на горизонтальной доске крепились два задних колеса. К вертикальной доске привинчивались два шарнира от дверей и устанавливалась шарнирно третья рулевая доска с передним колесом. В качестве колес исключительно использовались шарикоподшипники. При движении по асфальту такой самокат издавал оглушительный визг и грохот. В Челябинске популярным спортивным снарядом было устройство, основой которого был стальной диск диаметром около полуметра от механизма поворота танка. Снаружи этот диск был гладким, а внутри он имел зубцы. Из толстой проволоки изготовлялось водило. Снизу оно имело ковшеобразный изгиб, а сверху рукоятку. Диск катился по изгибу водила и останавливался путем переноса водила на внутреннюю зубчатую сторону. По улицам и дворам бегали десятки мальчишек с такими дисками. Среди них были и виртуозы, закладывающие лихие виражи, запрыгивающие на бордюры тротуаров и пр.

Конечно, мальчики всех возрастов играли в войну — в то время это было весьма актуально. «Военное» снаряжение изготовляли сами. Игорь слыл большим оружейником среди уличной детворы. Например, были в ходу «поджиги». Простейший «поджиг» представлял собой медную трубку, расплющенную и загнутую с одного конца. С другого конца в трубку одним концом вставлялся затупленный гвоздь, второй конец которого загибался. Между загнутыми концами трубки и гвоздя натягивался резиновый жгут. В трубку крошились головки от спичек, гвоздь заклинивался под углом и при нажатии на резинку ударял по «взрывчатке» — раздавался довольно громкий звук, напоминающий выстрел. Были и более серьезные «поджиги». Трубку расплющивали с одного конца и делали в ней пропил. Туда набивали порох, устанавливали пыж из войлока и насыпали дробь или шарики из подшипников. В пропил подсыпали порох, который после зажигания воспламенял основной заряд. Это была очень опасная игрушка, иногда трубки разрывались и калечили стрелков. Изготовляли деревянные пистолеты, ружья и автоматы. Однажды отец сделал Игорю на заводе металлический пулемет «Максим», который выглядел совершенно как настоящий. На нем была ручка, при вращении которой трещотка издавала звуки пулеметных очередей.

У Игоря был одноклассник Сережа Грачев (потом он стал видным конструктором баллистических ракет морского базирования), который жил с родителями на окраине в собственном доме с большим земельным участком. Когда осенью урожай был убран и двор оказывался в распоряжении ребят, там устраивались рыцарские турниры и бои. Ребята садились верхом друг на друга и старались сбить наездника противоборствующей команды.

Уже в старших классах играли на деньги в «чику» и «об стенку». В первом случае монеты складывались в стопку и разбивались брошенным издалека небольшим свинцовым диском. Потом били диском по рассыпанным монетам и старались перевернуть их — перевернутая монета считалась выигрышем. Во втором случае били монетку об стенку, чтобы она упала поближе к монетке партнера. Если растянутыми пальцами дотягивался — монета считалась выигранной.

Гриша подарил Игорю настоящую офицерскую полевую сумку из натуральной кожи, и профессор чрезвычайно гордился этой сумкой и щеголял ею уже в свой первый школьный день. Учеба давалась ему без труда, и первые два года пролетели совершенно незаметно. Поскольку школа была передовой, изучение английского языка начиналось с третьего класса, в это же время появилось и несколько других учителей вместо одной учительницы, которая была первые два года. Школы того времени отличались тем, что в них был высокий процент учителей-мужчин, преимущественно демобилизованных офицеров. Так, английский язык у Игоря в классе преподавал высокий плечистый блондин лет сорока Владимир Иванович Цветков по прозвищу Стоптокинг^[8]. Его красивое лицо было изуродовано несколькими страшными шрамами. Позже ученики узнали, что во время войны он служил в Смерше и был в немецком плену.

Математику, например, преподавал Иван Николаевич Спиридонов — высокий худой мужчина с обгоревшими правой щекой и шеей — бывший командир батальона Уральского добровольческого танкового корпуса. Позже, уже в другой школе, в 8—10 классах математику преподавал толстенький лысенький мужчина из шанхайцев-харбинцев. В связи с низкой зарплатой он подрабатывал регентом в церковном хоре единственной в Челябинске православной церкви.

Коммент-эр: Уральский добровольческий танковый корпус был сформирован в 1943 году и оснащен оружием и техникой, изготовленными трудящимися Свердловской, Челябинской и Молотовской областей (ныне — Пермский край). Личный состав также был набран из добровольцев Урала. Специально для корпуса в Златоусте была выпущена серия финских ножей с черными рукоятками, за что немцы называли его «Шварцмессер панцер дивизион».

Предметом гордости профессора в третьем классе служили торбаса (сапоги из шкуры с ног северного оленя), однажды привезенные Гришей из поездки на Север. Игорь с удовольствием и гордостью носил эти торбаса несколько лет.

Вообще, начиная с третьего класса до окончания института и еще года три после этого, профессор постоянно был увлечен разными хобби (конечно, тогда этого слова не было), заполняющими до отказа всё его время. В течение всех школьных и институтских лет и несколько в меньшей степени позже таким хобби было чтение. Двоюродная сестра Игоря Люба работала преподавателем английского языка в школе и была очень эрудированной и начитанной женщиной. Своих детей у нее с Гришей не было, и весь свой педагогический потенциал в части эстетико-лингвистического воспитания она сосредоточила на Игоре. Надо сказать, что в первое послевоенное время была противоречивая обстановка по части чтения литературы. С одной стороны, ситуация этому способствовала: бытовых телевизоров было крайне мало, фильмов шло мало, парки и разные аттракционы были малодоступны. И что было делать интеллигентному мальчику длинными уральскими зимами? С другой стороны, достать интересную книгу было непросто: библиотек было мало, они были заполнены литературой, одобренной партией и лично товарищем Сталиным, и бесчисленное количество авторов были запрещены. Для Игоря этот баланс нарушался одним обстоятельством: в коридоре у Любы с Гришей стоял — видимо, еще дореволюционный — книжный шкаф. Размеры шкафа были таковы, что в нем, скорее всего, раньше находилась типография, где печатали газету «Искра».

Откуда шкаф попал в коридор — никому не было известно. Скорее всего, к этому был причастен папа Любы — дядя Яша, который в двадцатые годы был нэпманом и слыл очень хозяйственным человеком. Однако он отказывался признаваться. Он же во многом был причастен к содержимому шкафа, который был набит до отказа подписными изданиями.

Коммент-эр: в сталинские и частично в послесталинские времена в Союзе были в ходу так называемые подписные многотомные издания (в основном классиков). Заранее подписавшиеся в течение нескольких лет получали по почте очередные тома издания. Подписки в книжных магазинах были практически недоступны простому человеку без блата. Надо было записываться в очередь с вечера и дежурить всю ночь, а это выдерживали только истинные любители. Подписная литература тех лет издавалась, как правило, на хорошей бумаге. Свидетельством зажиточности и интеллигентности советских семей был книжный шкаф, заставленный подписными изданиями.

Так вот, за школьные годы профессор прочел «из шкафа» полные собрания сочинений Льва Толстого, Алексея Толстого, Тургенева, Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Вячеслава Шишкова, Марка Твена, Диккенса, Мопассана, Голсуорси, Элизы Ожешко, Бальзака, Флобера, Дюма, Эмиля Золя, Стейнбека, Вальтера Скотта и другие. В шкафу также помещалось 36-томное собрание сочинений Ленина, и Игорь был, скорее всего, одной из немногих персон, читавших всего Ленина в подлиннике.

Но литература — это был постоянный фон всех молодых, и не только молодых, лет профессора, а на этом фоне разворачивались и другие увлечения. Так, третий класс (1951 год) ознаменовался увлечением фотографией. Излишне говорить, что фотография тех лет отличалась от нынешней, как креветка от акулы — общее было только то, что обе живут в воде. Фотоаппаратами и умением фотографировать обладал довольно узкий, избранный круг, пользующийся всеобщим уважением. Импульсом для Игоря послужил фотоаппарат, привезенный Гришей из Германии, и Гришино занятие фотографированием. Но это был не просто фотоаппарат, это была легендарная немецкая камера «Экзакта».

Коммент-эр: «Экзакта» производилась в Дрездене с 1933 года. Это был первый в мире однообъективный зеркальный фотоаппарат для роликовой пленки с курковым взводом затвора и перевода пленки на следующий кадр. Качество оптики было превосходным, и снимки, сделанные этой камерой, отличались по качеству от снимков, выполненных советскими аппаратами того времени, как картина Рубенса от плаката в сельском клубе. Японские гиганты, такие как «Никон» и «Кэнон», после войны только вставали на ноги, и первенство «Экзакты» было неоспоримым.

Надо было покупать фотоаппарат. В то время практически можно было купить только ФЭД — советский дальномерный фотоаппарат, производимый Харьковским производственным машиностроительным объединением «ФЭД» с 1934 года. Было общеизвестно, что ФЭД являлся копией немецкой камеры Leica II. Но ФЭД стоил дорого и для начинающего мальчишки был непозволительной роскошью. К счастью, как раз в 1950 году Ленинградское оптико-механическое объединение (ЛОМО) выпустило «Любитель» — среднеформатный двухобъективный зеркальный фотоаппарат, сконструированный на основе довоенных немецких камер Voigtlander Brilliant. На свое десятилетие Игорь получил в подарок «Любитель», и началась его фотоэпопея. В то время в ассортименте каждого занимающегося фотографией должен был быть помимо фотоаппарата набор других принадлежностей: бачок для проявления пленок, фотоувеличитель, красный фонарь и желательно глянцеватель. Проблема была в том, что «Любитель» работал на фотопленке шириной 70 миллиметров, в то время как в ФЭДе использовалась узкая пленка — 35 миллиметров (иногда называемая кинопленкой). По твердой советской традиции в любом случае должен возникать дефицит. Широкопленочный подержанный фотоувеличитель Гриша где-то раздобыл, а вот бачки для проявления широкой пленки просто не делались и не продавались — широкопленочные фотоаппараты уже продавались, а бачки нет. Пришлось отцу Игоря в срочном порядке изготовлять на заводе бачок и покрывать его слоем, стойким к фоторастворам. Наконец, бачок был готов, и профессор сделал первые фотографии. Пленка была недешевой, в рулоне было двенадцать кадров, и надо было думать при каждой экспозиции — это сразу привило профессору привычку работать над каждым кадром. Все ночи с субботы на воскресенье он, несмотря на ворчание родителей, просиживал в ванной и колдовал над печатью фотоснимков. Иногда Гриша брал его в свою ванную на мастер-классы.

Другой игрушкой для профессора, привезенной Гришей из Германии, служил пистолет «Парабеллум».

Коммент-эр: во время и после войны пистолет «Парабеллум» знали практически все. Во всех кинофильмах о Второй мировой войне с ним ходили все поголовно немецкие офицеры и выдающиеся советские разведчики. Во время игр «в войну» все советские дети были «вооружены» этим пистолетом. Надо сказать, что германский конструктор Георг Люгер создал очень удачный пистолет с высочайшей надежностью и отличными боевыми характеристиками, благодаря чему он сто лет использовался военными и сотрудниками спецслужб. Однако пистолет имел сложную механику.

Игорь постигал механику «Парабеллума» с помощью Гриши несколько месяцев, многократно разбирая и собирая оружие. Одно время это даже вызвало у него желание стать конструктором стрелкового оружия. В те годы Игоря также активно интересовала другая механическая система — персональный автомобиль дяди Изи ГАЗ-67, который тот имел как директор большого автопредприятия. В послевоенное время персональные машины с шофером имели только очень большие начальники и партийные бонзы. Мысль о машине без шофера абсолютно никому и никогда в голову не приходила — поскольку главной задачей шофера было не столько вождение машины, сколько ее поддержание в рабочем состоянии.

Коммент-эр: ГАЗ-67 был концептуальной копией американского «Виллиса» и носил в народе кличку «Иван-Виллис». Он принимал активное участие в заключительном этапе Великой Отечественной войны, а затем в Корейской войне. Объемы производства во время войны были весьма невелики — около 10 процентов от поставок в СССР по ленд-лизу^[9] автомобилей Ford GPW и Willys МВ. После войны автомобиль производился Горьковским автозаводом, эксплуатировался во всем Союзе и даже продавался за границу (в Восточную Европу, КНДР, Китай).

Шофером на «Иван-Виллисе» был еврей по имени Шай (знакомые называли его Шая). Профессор подкарауливал, когда дядя Изя приезжал домой обедать, и прибегал к Шаю, который показывал ему устройство машины. Иногда Игорю удавалось покататься, сопровождая дядю Изю в поездках по городу.

В 1953 году умер Сталин, а в 1956 году состоялся XX съезд партии и было опубликовано постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий». В постановлении не подвергалась сомнению правильность курса на построение социализма и коммунизма в СССР и говорилось, что «культ личности не изменил и не мог изменить природы общественно-политического строя». Однако в стране начали происходить серьезные изменения. Первым, с чем столкнулись дети, было введение совместного обучения девочек и мальчиков во всех советских школах. Игоря и еще несколько мальчиков перевели по месту жительства в школу № 1, которая считалась самой элитной среди женских школ. На первом уроке обсуждался «важнейший» научно-педагогический вопрос — как рассаживаться: девочка с девочкой, мальчик с мальчиком или вперемежку. После длительной и довольно ожесточенной дискуссии пришли к продукту нововведенных демократических изменений: садиться кто как хочет. Постепенно в итоге демократия оказалась самым практичным решением.

Были мероприятия и посерьезнее. Вместо семилетнего обучения в стране вводилось обязательное восьмилетнее образование. Одновременно школа получала «политехнический» профиль, предполагавший сочетание образования с трудовой деятельностью, с тем чтобы учащиеся имели представление об одной или нескольких профессиях. Предложенная система обучения лишь ухудшила общеобразовательную подготовку школьников, не дав им профессиональных навыков. Неэффективность данной системы была во многом очевидной, и в некоторых школах, включая школу № 1, был сохранен десятилетний срок обучения с небольшой профессиональной подготовкой. Позже десятилетняя схема была реставрирована повсеместно.

В рамках политехнизации Игоря с другими учениками в девятом классе отправили в сборочный цех радиозавода, где собирали гражданскую продукцию (в основном завод производил военное оборудование). Ребята попали в гигантское помещение с 500 (!) молоденькими девушками, некоторые из них были весьма хорошенькими. Школьникам было уже по шестнадцать-семнадцать лет, и они были больше заняты флиртом (конечно, мальчики), чем пайкой деталей. В цеху появилось больше брака, и после жалоб ОТК (отдела технического контроля) эксперимент был прекращен. Тогда школьников начали посылать раз в неделю в ближайшее к городу животноводческое хозяйство, где им поручили уход за коровами, содержащимися в огромном коровнике. Кончилось это предприятие, когда пара ребят сильно поранилась вилами при погрузке сена. В десятом классе учеников уже с политехнизацией не трогали. После сезона политехнизации требовался отчет о проделанной работе. Профессор написал его в памфлетном стиле, за что его вызвали в комитет комсомола школы и рассматривали вопрос о его исключении из комсомола. Но, имея в виду его ударную работу в коровнике и хорошую учебу, большинство членов комитета проголосовало против этого предложения. Всего профессора пытались исключить из комсомола трижды — один раз в школе и два раза в институте. Все три раза он висел на волоске и чудом удерживался.

Самым близким другом в школе у профессора был одноклассник Миша Анисимов, круглолицый белобрысый увалень и круглый отличник. Ребята жили по обеим сторонам одной улицы друг напротив друга и много времени проводили вместе — готовили уроки и развлекались. Впоследствии они вместе учились в институте, где Миша играл в хоккей в сборной института, а потом их дорожки разошлись: Мишу распределили в Свердловск на «Уралмашзавод», и в Челябинск он больше не вернулся.

Мимо старшеклассников уже не могли пройти огромные социально-политические изменения, происходящие в стране. Изменения в культурной жизни страны первыми стали видны в литературе. Массово начали издаваться и печататься в старых и вновь открытых «толстых» литературных журналах ранее запрещенные авторы. Игорь, как и многие, тогда запоем читал Ильфа и Петрова, Зощенко, Солженицына, Пильняка, Бабеля, Фенимора Купера, Пьера Сэлинджера, Грэма Грина, Хулио Кортасара и других. Главным культовым иностранным писателем для молодежи в то время был Эрих Мария Ремарк, за ним шел Эрнест Хемингуэй. Книги издавались огромными тиражами, продавались по низкой цене и исчезали из магазинов за полчаса.

Большую роль в литературных пристрастиях профессора сыграл следующий факт. С ним в одном классе учился мальчик по фамилии Дубровский, звали его, естественно, Владимир. Его папа был журналистом и работал главным редактором многотиражки ЧТЗ. Учитывая, что на заводе работало около ста тысяч человек, это была вполне солидная газета, и ее редактор занимал вполне серьезный пост. Папа Владимира вел в классе Игоря на добровольной основе литературный кружок. Заметив активность и некоторые литературные способности профессора, он подарил ему книжку издания 1931 года «Что нужно знать начинающему писателю». В это время сталинизм еще не успел развернуться в полном масштабе, и из книжки Игорь впервые узнал такие имена, как Саша Черный, Пильняк, Бальмонт, Зощенко, Гумилев, Мандельштам и другие, о которых молодежь сталинской эпохи и слыхом не слыхивала. С 1955 года возобновилась деятельность журнала «Иностранная литература», в котором публиковались произведения зарубежных авторов и который стал на десятилетия окном в мир для советского читателя.

Начал кое-что рассказывать и отец, который в сталинские годы боялся открывать рот, опасаясь, что Игорь где-нибудь скажет что-нибудь не то. Первым откровением был Лев Давидович Троцкий, которого отец несколько раз видел и слышал. В сталинское, да и потом в хрущевско-брежневское время большего злодея и врага революции трудно было вообразить. Усилиями советской пропаганды Троцкий был превращен в совершенно демоническую фигуру, непрерывно мешавшую товарищам Ленину и Сталину совершать Октябрьскую революцию и строить социализм. Но верный рыцарь революции т. Сталин одолел ворога, и тот бесславно умер за границей (на самом деле был убит в Мексике по приказу Сталина). Десятки тысяч советских граждан были репрессированы за «троцкизм», хотя никто из них никогда не видел и не слышал Троцкого и не читал его произведений. Со слов отца Игорь узнал, что Троцкий создал Красную армию и руководил ею, что он был блестящий организатор и администратор, что он считался величайшим революционным оратором, что его имя во время революции звучало даже громче, чем имя Ленина. Это было потрясение!

Вторым потрясением был батька Махно, которого отец хорошо знал. Игорь любил Алексея Толстого, который в романе «Хождение по мукам» писал, что Махно был неуправляемый маньяк и кровавый палач. Советская историография, литература и кинематограф изображали Махно как ярого врага советской власти, карикатурного анархиста и антисемита. Отец говорил, что это была тотальная ложь. На самом деле Махно был реальным союзником Красной армии, высокообразованным человеком, знатоком европейской культуры и литературы, последователем отца анархизма Петра Кропоткина. При этом он являлся способным военачальником, внедрившим, например, в практику Гражданской войны тачанку. Махно также официально числился советским комбригом и был награжден орденом Красного Знамени. Отец также категорически отрицал антисемитизм Махно.

Очень было тяжело Игорю носить в себе эти тайные знания в такие юные годы, но делать было нечего — сам напросился.

Сестра Люба активно и регулярно водила Игоря на спектакли местного и гастролирующих в Челябинске оперных театров и оперетты, и Игорь к началу обучения в институте неплохо знал оперную классику.

В это время на семью свалилось несчастье — в конце 1955 года отца Игоря арестовали. Этому предшествовали следующие события. Тетя профессора Этель и дядя Абрам много работали и периодически привозили бабушку Иду жить у родителей Игоря. Бабушка любила сидеть в кресле на кухне и читать в подлиннике толстые романы английских и американских классиков — других англоязычных авторов у нее не было, и достать их было невозможно. Постепенно в кухне собралась крохотная библиотечка, которая располагалась на верхней полке кухонного шкафчика. У отца на заводе был заместитель Михаил Васильевич Рябухин, коренной уралец — заядлый рыбак и охотник. Он одним из первых в 1954 году приобрел «Москвич-400» — первый массовый легковой автомобиль, продававшийся в СССР для индивидуального использования, до этого у него был мотоцикл. Однажды он привез отцу в подарок пару ведер свежевыловленных карасей и занес ведра на кухню. Картина, которую он увидел, повергла его в изумление, как будто он выловил из озера вместе с карасями живого крокодила. В якобы приличной лояльной советской семье на кухне среди белого дня сидит чужеродный элемент в виде бабушки Иды и читает толстую книгу на непонятном языке. Более того, несколько таких книг стоит в кухонном шкафчике.

Рябухин задал бабушке только один вопрос:

— Это на каком языке?

И, получив ответ, что на английском, он поспешно удалился от греха подальше. Будучи честным советским гражданином, Рябухин в принятых тогда традициях на следующий день написал донос в органы. В органах сложили этот донос с собственными наблюдениями за отцом в части его общения с П. Л. Капицей и решили малость разобраться. А разобраться тогда значило для начала посадить. Книги на английском при этом конфисковали.

Собака была зарыта в следующем. Отец монтировал и потом эксплуатировал установку по сжижению газов с помощью турбодетандера, изобретенного П. Л. Капицей. Поскольку дело было сложное и новаторское, он несколько раз разговаривал с Петром Леонидовичем по телефону и несколько раз летал к нему в Москву на консультацию на заводском «Дугласе», что не являлось секретом для надзирающих органов. Конечно, отец всё это делал совершенно официально и по указанию директора завода И. М. Зальцмана. Но вот как раз эти две личности — Капица и Зальцман — не вызывали у органов госбезопасности никакого энтузиазма.

Коммент-эр: Петр Леонидович Капица, прилетевший из Англии в 1934 году в отпуск (он работал в Кембридже под руководством Резерфорда), был насильственно оставлен в СССР. Тут же был подписан указ о создании Института физических проблем, входящего в состав Академии наук, директором которого стал Капица. Вот в этом институте и были развернуты исследования по созданию криогенных установок для производства кислорода на базе турбодетандера. Эта идея была воспринята специалистами неоднозначно. В 1945 году Капица был включен в комитет по работам над советской атомной бомбой, но, в связи с конфликтом с Л. П. Берией, который возглавлял работы по атомной бомбе, он попросил у Сталина отставки. Сталин такую отставку разрешил, однако Капица в результате был уволен с должностей директора института и начальника «Главкислорода», а также с физико-технического факультета МГУ. С 1946 по 1955 год Капица находился под домашним арестом у себя на даче под Москвой, в поселке Николина Гора, где отец Игоря его несколько раз посещал.

Исаак Моисеевич Зальцман в разгар полемики о технологии Капицы по промышленному производству жидкого кислорода, как директор ЧТЗ, с подачи отца, поддерживал Капицу А это была весомая поддержка, поскольку Исаак Моисеевич был наркомом танковой промышленности, генерал-майором инженерно-танковой службы, Героем Социалистического Труда, кавалером трех орденов Ленина и лауреатом Сталинской премии. Но в 1949 году, в разгар антисемитской борьбы с космополитизмом, Берия припомнил знаменитому танкостроителю поддержку своего врага Капицы. Зальцману вменили в вину общение с секретарем Ленинградского обкома партии Дмитрием Кузнецовым и другими фигурантами знаменитого «Ленинградского дела», с которыми он, естественно, общался, будучи в то время директором ленинградского Кировского завода (впоследствии эвакуированного в Челябинск). В 1949 году Зальцмана исключили из партии и уволили с ЧТЗ. Сталин лично распорядился направить его мастером на машиностроительный завод в городе Муроме, после чего шутники прозвали Зальцмана «Исаак Муромец».

Через тетю Этель, которая заведовала кафедрой иностранных языков в Челябинском мединституте, родственники узнали, что английские книги посланы для экспертизы (с целью определения содержания в них «антисоветчины») на кафедру английского языка в местный пединститут. Как шло следствие, она, естественно, не знала. Через месяц всё разрешилось, пединститут дал заключение, что Диккенс, Голсуорси, Драйзер и другие классики англоязычной литературы антисоветчиками не являются, а все найденные на кухне произведения переведены на русский язык и широко публикуются в Союзе. Капицу полностью реабилитировали, восстановили на посту директора Института физических проблем. В 1956-м он возглавил кафедру низких температур МФТИ, а в 1957-м был выбран в члены президиума АН СССР.

Соответственно, отца Игоря выпустили и восстановили на работе.

В 1947 году в Москве вышел указ Сталина: проживавшим на чужбине советским гражданам предоставлялась возможность вернуться на родину. В 1950 году из Шанхая вернулся дядя Игоря Давид (брат бабушки Иды). В Китае он женился на женщине дворянского происхождения Марье Николаевне Лукиной. Она была вдова капитана первого ранга Российского Императорского Тихоокеанского флота и жила с мужем перед революцией во Владивостоке. «Китайским» возвращенцам запрещалось жить в городах в центре страны, и их расселяли в Сибири, Казахстане, на Урале и пр. Дядя Давид как-то умудрился поселиться в небольшом абхазском городке Гуд ауты, возле Сухуми, где они с женой купили небольшой дом в пяти минутах ходьбы от пляжа. Каникулы тогда были большие — три месяца, и Игорь с мамой каждый год ездили поездом на два-три месяца отдыхать в Гуд ауты. После восьмого класса Игорь уже ездил один. Мама сажала его в плацкартный вагон прямого поезда, снабдив тогдашним стандартным продуктовым набором: жареной курицей, крутыми яйцами, сухой колбасой, салом, воблой и толикой денег, чтобы он покупал себе на станциях хлеб и вареную картошку. В Гудаутах Игоря встречал на станции дядя Давид в неизменном зеленом мундире, но в соломенной шляпе, отдаленно похожей на шляпу канотье. Он работал в Госстрахе, и мундир был следствием сталинского времени, когда униформу носили многие госслужащие: сотрудники банков, почтовые служащие и пр. Дядя Давид садился с Игорем в подрессоренную пролетку (это был его служебный транспорт), и рыжая лошадка не спеша везла экипаж домой, где Марья Николаевна начинала откармливать Игоря чахохбили и лобио. Она страдала глаукомой и почти ничего не видела, но ощипывала кур и готовила виртуозно на каменной печке, сложенной во дворе. Летом (а лето в Гудаутах было не менее полугода) дядя Давид сдавал свой дом отдыхающим, а сам с Марьей Николаевной жил в большом сарае из некрашеных струганых досок во дворе. У Игоря был отдельный отсек в этом сарае размером с вагонное купе. Бабушка Ида прозвала этот сарай «Белым домом» (который она таки видела во время жизни в США), и это название прижилось.

Надо сказать, что плавательных бассейнов тогда не было, речка в Челябинске была декоративная, а до бесчисленных уральских озер добраться было сложно. Поэтому Гуд ауты стали для профессора школой плавания. К восьмому классу он плавал преотлично и после девятого класса уже выступал в Тбилиси за сборную Абхазии на чемпионате Грузии по плаванию. Бюрократия тогда в грузинском спорте была минимальная, и никто не думал, что Гольд не совсем абхазская фамилия, тем более что в Грузии и Абхазии теоретически могли жить ашкеназские евреи (грузинские евреи, как правило, имели грузинские фамилии). Спасательной службы на пляжах тогда не было, и у ребят сложилась небольшая компания, развлекающаяся дальними заплывами. Ребята вкладывали в плавки спущенную камеру от футбольного мяча на экстренный случай, прикалывали булавки для устранения судороги и заплывали в море за пределы видимости берега — такой заплыв длился четыре-пять часов. В те времена трактаты о дружелюбии дельфинов по отношению к человеку еще не были опубликованы, и бывало очень страшно, когда черная туша проплывала под тобой буквально в одном-двух метрах, создавая вокруг тела турбулентность воды, и выпрыгивала из воды в нескольких метрах. Но что правда, то правда — нападений не наблюдалось. Компания «дальнего плаванья» просуществовала вплоть до студенческих лет Игоря. Среди членов этой команды была одна девушка из Ленинграда по имени Ира. Ира, как и другие пловцы, постепенно выросла и стала красивой девушкой с совершенно потрясающими длинными русыми волосами до колен. У них с Игорем была «сезонная» любовь — встречались они только летом, и душными абхазскими ночами в отдельном купе «Белого дома» Ира заворачивала Игоря в свои влажные волосы, пахнущие морем и свежей рыбой. Ее волосы до конца не просыхали неделями. Однажды, после четвертого курса, Игорь поехал в Ленинград к дяде Арнольду и навестил Иру. Она жила в самом историческом центре города — на Красной улице, в старинном доме. Они с мамой владели большой комнатой в огромной коммунальной квартире, где было штуки три общих кухонь и один большущий туалет. В этом туалете Игорь увидел развешенные на стенке стульчаки разных цветов и растерялся. Ира не предупредила его, какого цвета стульчак принадлежит их комнате, и пришлось брать первый попавшийся.

В это время в школе у Игоря случилась взаимная любовь с ученицей параллельного класса Людой Коссовской, девочкой с огромной рыжеватой косой и ослепительно-голубыми огромными глазами. Она была круглой отличницей и соседкой Игоря по дому Ее папа был профессором спортивной медицины в мединституте, а мама — врачом. Роман развивался настолько бурно, что пара несколько раз оказывалась на грани интимных отношений. В те времена половая связь с девочкой такого возраста и уровня должна была рано или поздно закончиться браком, а этого Игорь ни в коем случае не хотел. Поэтому, собрав всю свою волю в кулак, он разорвал отношения с Людой. После окончания школы она поступила в мединститут, и их пути разошлись. Со временем Люда защитила кандидатскую диссертацию, потом докторскую и стала членом-корреспондентом Академии медицинских наук. Она вышла замуж, родила двух дочерей и всю жизнь трудилась в области искусственной почки. Встретились они уже в Израиле, после смерти Людиного мужа и замужества обеих дочерей. Люда приехала в Израиль одна (дочки с мужьями и внуками остались в России) и работала в одной из крупнейших больниц Израиля «Ихилов» в Тель-Авиве. Жила она в Ашдоде, где снимала квартиру с одной из своих санитарок. Виделся с ней Игорь один раз, заехал по дороге на работу в Ашкелон. Свидание получилось весьма грустным. Женщина, имеющая вполне престижную работу и материально обеспеченная, испытывала тяжелый психологический кризис от одиночества, от общения с неинтеллигентными и малочитающими коллегами, от проживания в одной квартире с санитаркой «марокканкой»… Профессору тоже было нечем похвастаться… Через несколько месяцев Люда вернулась в Россию, и больше они с Игорем никогда не общались.

В начале десятого класса уже надо было задумываться о поступлении в вуз. Наиболее гарантированным методом было получение золотой медали, которая давала право поступить в любой вуз без экзаменов. Профессор учился хорошо, но круглым отличником не был. Чтобы получить золотую медаль, было необходимо сдать на отлично аж восемь выпускных экзаменов и, кроме того, иметь пятерки по некоторым предметам, которые не входили в перечень выпускных экзаменов и в десятом классе уже не изучались. Игорь навалился на учебу и закончил полугодие без единой четверки. Стало ясно, что он идет, как тогда выражались, на медаль. Школа была заинтересована в как можно большем количестве медалистов и способствовала их продвижению. В частности, Игорю разрешили (это законом было предусмотрено) пересдать его единственную четверку, оставшуюся с девятого класса — по астрономии, и он это с успехом сделал. Когда десятиклассники сдали уже по шесть экзаменов из восьми (то есть до окончания школы оставалась практически неделя) и Игорь предвкушал свободное лето и поступление в любой вуз страны, Никита Сергеевич Хрущев родил очередную новацию: отменил привилегии медалистов при поступлении в вузы вообще. Можно себе вообразить разочарование ребят, шедших на медали. Раздосадованные медалисты школы, где учился Игорь, и некоторые знакомые ребята из других школ устроили по этому поводу междусобойчик, в процессе которого одна из девочек, которая, по общему мнению, имела наилучшую фигуру, танцевала на столе топлес в огромном ожерелье из золотых и серебряных медалей. Перед этим профессору пришлось основательно повозиться с закреплением медалей на шнурке, поскольку медали не имеют отверстий и ушек.

Конкурирующих вариантов было три: МАМИ (Московский автомеханический институт), автотракторный факультет Челябинского политехнического института (ЧПИ) и Куйбышевский авиационный институт, где работал проректором Гришин отец. Другим вариантом был факультет журналистики Уральского университета в Свердловске — Игорь легко писал стихи, очерки и юмористические рассказики, которые постоянно помещали в школьную стенную газету и даже иногда печатали в местной молодежной многотиражной газете. На семейном совете решили не рисковать — в дальние края не ездить и поступать куда-нибудь поблизости, а факультет журналистики отпал по желанию Игоря. Выбрали ЧПИ, и профессор подал документы на специальность «колесные и гусеничные машины», что в переводе с тогдашнего советского языка (в котором всё военное шифровалось) следовало читать: «военные (далее по тексту)».

Впервые в жизни Игоря практически встал еврейский вопрос: принимают ли евреев на эту специальность? Однако дело было в светлый для евреев Союза промежуток между взятием власти Хрущевым и шестидневной арабо-израильской войной, когда в еврейском вопросе политика была двойственной и относительно либеральной. Учитывая, что Игорь знал несколько ребят-евреев, которые учились уже на втором-третьем курсе по этой специальности, решили попробовать — риск был невелик — в крайнем случае, при хороших результатах вступительных экзаменов можно было поступить на другую специальность, например «автомобили». Надо было сдавать пять экзаменов, четыре профессор сдал на отлично, а один — по русскому языку — на четверку Отец, у которого нашлись знакомые в приемной комиссии, выяснил, что, поскольку этот экзамен был последний, четверку поставили так, для острастки (всё равно, мол, поступит…), придравшись к какой-то сомнительной запятой.

В это время произошел эпизод, которому профессор поначалу не придал никакого значения, но который оказал определенное влияние на его дальнейшую студенческую жизнь. Он стоял возле окна института в коридоре, рассматривая какие-то бумаги. В это время к нему подбежал белобрысый человек в круглых старомодных очках и двубортном шерстяном костюме сталинского покроя и упал перед ним на колени. Стоя на коленях, человек достал из кармана металлическую линейку и приложил ее к низу профессорских брюк. После этого он стремительно поднялся и, держа в руках линейку, победно закричал:

— Так я и думал! Двадцать два сантиметра!

Спектакль собрал изрядное количество зрителей, которое непрерывно увеличивалось. Дальше белобрысый человек уже играл на публику в лучших традициях театра Станиславского. Выдержав паузу, он хорошо поставленным голосом спросил профессора:

— Ты что тут делаешь? Неужели в институт поступаешь? В таких штанах! Никогда не поступишь! Вы только на него посмотрите — до чего уже дошло — стиляги поступают в институты! Ну, ничего, мы этого не допустим!

После этого он удалился твердым шагом. Вокруг Игоря образовался стихийный митинг из молодежи, бурно обсуждавшей прошедший эпизод.

Коммент-эр: стиляги появились в начале 1950-х годов. Началось с того, что многие солдаты и офицеры после войны привезли из Европы одежду, обувь, журналы и прочие атрибуты западной жизни. Более того, некоторые доставили и более крупные вещи: пианино, автомобили, мотоциклы и пр. В первые годы стиляги выглядели просто карикатурно: широкие яркие штаны, мешковатый пиджак, шляпа с широкими полями, яркие носки, однако к концу 1950-х их облик стал значительно более стильным: брюки-дудочки, длинные двубортные пиджаки, туфли на высокой каучуковой белой подошве, цветные рубашки, галстуки с рисунком. Советская пропаганда объявляла стиляг тунеядцами и мелкими хулиганами. Конечно, бывали и такие, однако многие нормально учились и работали. Кроме психологических и пропагандистских атак применялось и физическое воздействие: бригады комсомольских активистов, в основном состоящие из рабочих и учащихся ремесленных училищ, останавливали стиляг, распарывали им узкие брюки, обрезали яркие галстуки и даже выстригали волосы на голове. Полновесные по одежде стиляги водились в Москве, Ленинграде и портовых городах, где жили люди, выезжавшие за границу, и где бывали иностранцы. Но и в этих городах у стиляг были большие проблемы с приобретением нужных вещей, что уж говорить про такие города, как Челябинск, куда ни одного иностранца близко не пускали. Для провинциального стиляги проблема приобретения импортной одежды и обуви была практически неразрешимой. Заменяли фирменные вещи разнообразные эрзацы.

Характерным признаком стиляжничества была также идеологически чуждая музыка. Джаз становился чем-то большим, чем музыка, и считался идеологией: «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст». Наиболее популярными музыкантами среди стиляг были Луи Армстронг, Бенни Гудмен, Дюк Эллингтон, Гленн Миллер, Билл Хейли, Элвис Пресли. Вовсю крутили Утесова, Вертинского, Петра Лещенко, Козина, Баянову. Танцевали кто во что горазд: рок-н-ролл, чарльстон, буги-вуги, фокстрот, танго.

Однако грампластинки с записями всех этих исполнителей достать было крайне сложно. Умельцы наладили производство в домашних условиях аппаратов с нарезанием звуковой дорожки на рентгеновских снимках (назывались «пластинки на костях»). Эти пластинки зачастую были единственным доступным средством для простого обывателя проигрывать желаемую музыку. Проблема была в низком качестве звука и недолговечности таких пластинок. В 1950 году началось производство первого советского магнитофона «Днепр». Магнитофоны, как и многие другие технические новинки в послевоенные годы, пришли из Германии.

Коммент-эр: до войны, да и в первые годы после нее, Германия являлась ведущей страной в этой области. На американском радио магнитная запись впервые была сделана в 1947 году с помощью немецкого магнитофона, который привез в 1945 году американский солдат-радиотехник из Германии. Американский певец Бинг Кросби, вдохновленный эффектом от первых записей своих песен, вложил большие деньги в разработку новинки в США, и уже в 1950 году в США множество моделей магнитофонов широко продавалось. В радиовещании СССР немецкие трофейные аппараты использовались до конца пятидесятых годов.

Главным и наиболее видным издалека признаком стиляги были узкие брюки (все советские мужчины носили очень широкие, бесформенные штаны), и тут профессору помогала мама, которая перешивала (суживала)«ширпотребные» брюки до требуемого формата (22 сантиметра внизу). Она же изменяла конфигурацию галстуков. Неслыханное дело, но профессору как-то удалось купить на вещевом базаре настоящие югославские туфли на белой каучуковой подошве. Другим доступным атрибутом стиляги для Игоря была прическа. Принятыми мужскими стрижками тогда считались «бокс» и «полубокс» с выбритым затылком, а стиляге были положены длинные волосы. Но главным был пышный взбитый кок на голове, для чего волосы обильно набриолинивались или закреплялись сахарным сиропом. У профессора были густые, слегка вьющиеся волосы, и сделать кок не было никакой проблемы.

До прилавков провинциальных магазинов магнитофон дошел в 1955 году. В доме во дворе профессора был маленький магазин культтоваров. Игорь договорился с двумя молоденькими продавщицами, и делегация из наиболее продвинутых учеников во главе с преподавателем физики Юрием Николаевичем (впоследствии он заведовал кафедрой физики в институте механизации и электрификации сельского хозяйства) отправилась после уроков изучать новоявленное чудо. Часа два они наговаривали в прибор разные тексты, потом проигрывали и осваивали устройство. Продавщицы были тоже довольны — они осваивали эту технику, с тем чтобы представлять ее покупателям, — самостоятельно сделать это им было бы сложновато. Стоимость магнитофона в то время не позволяла даже думать о его покупке, но и тут нашелся выход. Родители купили Игорю дешевую магнитофонную приставку, и для профессора, как и для всего советского народа, началась магнитофонная эра. Теперь можно было ловить по ночам «Голос Америки» и «Би-Би-Си», записывать музыкальные радиопрограммы, переписывать привезенные с Запада пластинки (которые брались у владельцев на пару часов, часто за деньги), переписывать друг у друга магнитофонные пленки. Благодаря магнитофонам распространились бардовские песни Б. Ш. Окуджавы, А. А. Галича, а позже Высоцкого, а также песни Вертинского, Петра Лещенко, Козина и др.

Коммент-эр: в 1954 году в СССР был начат выпуск так называемой магнитофонной приставки — простого и дешевого аппарата, не имеющего собственного двигателя. Аппарат устанавливался на электропроигрыватель, от диска которого и приводился лентопротяжный механизм. Приставка также не имела усилителя и блока питания и подключалась к настольному ламповому радиоприемнику или радиоле (практически все они имели разъем для подключения к внешнему источнику сигнала звуковой частоты).

Профессор очень любил и неплохо знал джаз и сохранил эту любовь на всю жизнь. Благодаря магнитофонной приставке он мог записывать американскую музыку и слушать ее. Игорь также был большим поклонником танго. Уже после женитьбы они с женой — хрупкой и изящной Даной — исполняли с неизменным успехом сольное танго на вечеринках и общественных вечерах.

В газетах прекратились антисемитские публикации, многие из уволенных ранее с работы евреев смогли вернуться на прежние места работы. В июле 1953 года были возобновлены дипломатические отношения с Государством Израиль, прерванные ранее — в феврале того же года. Конечно, в период правления Хрущева процесс выдавливания евреев с руководящих постов в науке и промышленности, начатый Сталиным, осуществлялся, но в 1950—1960-е годы евреи по-прежнему работали на режимных предприятиях, служили в армии, силовых структурах, в МИДе и партийном аппарате. А «ценные» евреи работали в таких строго засекреченных областях, как создание атомного оружия, космические исследования и т. п.

Хрущевская оттепель была потрясающей по интересности жизни эпохой, и профессор был счастлив до глубокой старости, что его юность и молодость пришлись на эту эпоху. Есть старый анекдот. Встречаются двое, один спрашивает:

— Есть новые анекдоты?

— Нет,

— Ну и правительство!

Так вот при Хрущеве новые анекдоты и частушки плодились почти еженедельно.

Например:

Мы Америку догнали

По надоям молока,

А по мясу мы отстали:

Хрен сломался у быка.

Или:

Хрущев приезжает в Ереван и видит с трибуны лозунг: «Догоним Америку!»

— В чем дело? — спрашивает он первого секретаря. — Ведь лозунг звучит так: «Догоним и перегоним!».

— Перегонять нельзя, Никита Сергеевич, будет видна голая задница!

Конечно, коммунистический режим сохранялся, так же как и репрессии, только в более мягкой форме, чем при Сталине. Так, в 1957 году за публикацию романа «Доктор Живаго», отмеченного Нобелевской премией, из Союза писателей СССР был исключен Б. Пастернак. По-прежнему были запрещены произведения М. Булгакова и роман В. Гроссмана «Жизнь и судьба», в котором якобы проводились слегка завуалированные параллели между гитлеризмом и сталинизмом, и пр. Повсеместно проходили митинги, на которых выступающие говорили примерно следующее: «Я Пастернака не читал, но категорически заявляю, что „Доктор Живаго “ — это антисоветское произведение».

Чуть позже Игорь прочел «Доктора Живаго» в самиздатской версии и ничего антисоветского в нем не обнаружил. Советская власть боялась собственной тени. Игорь, как и многие другие, был уверен, что если бы власти не устроили скандал, то широкие массы просто бы не обратили внимания на это произведение, а кучка читающих интеллигентов погоды в то время в Союзе бы не сделала.

Позже, в 1962 году, в Москве, в Манеже, состоялась художественная выставка к тридцатилетию МОСХа (Московского отделения Союза художников), где экспонировалась абстрактная живопись и скульптуры Эрнста Неизвестного. Никита Сергеевич непотребно ругался у всех картин:

— Это педерасты в живописи! Копейки мы вам не дадим!.. Дерьмо хотя и маленькое, но оно аромат разносит и отравляет атмосферу… Вот все, кто хочет, пусть напишут список, дайте в правительство, что вы желаете выехать в свободный мир, вы завтра получите паспорта и на дорогу!

Работы скульптора Э. Неизвестного были названы Хрущевым «тошнотворной стряпней». Ирония судьбы: на могиле Хрущева установлен памятник работы Эрнста Неизвестного, включающий в себя композицию из фигурных блоков черного гранита и белого мрамора, олицетворяющих противоречия характера Никиты Сергеевича. Сам же скульптор сказал сыну бывшего генсека: «Я пережил при нем тяжелые времена, но сейчас его глубоко уважаю».

Большое разочарование у интеллигенции вызвало подавление Советской армией вооруженного восстания в Венгерской Народной Республике, известного как Венгерское восстание 1956 года, или Венгерская революция 1956 года.

В советской высшей школе того времени занятия в институте полагалось начинать с месячной поездки на сельскохозяйственные работы, но профессору повезло: их поток бросили на строительство здания совнархоза — новейшей инновации Хрущева, которой тот придавал исключительное значение.

Коммент-эр: в 1957 году был принят закон о создании на местах советов народного хозяйства, которым надлежало командовать всей экономической деятельностью в соответствующих районах (совнархозов). Раньше вся эта деятельность регулировалась отраслевыми министерствами. Поскольку кооперация между предприятиями в одном регионе была невозможна, а мелкие предприятия вообще были полубесхозными, совнархозы обеспечивали надежную связь между предприятиями в рамках регионов. Эффект для народа был ощутим практически моментально, получили развитие: местная пищевая и легкая промышленность, услуги населению, автотранспорт, строительство, торговля. В магазинах появились обувь, радиотовары… Постановка на производство новых машин на крупных заводах занимала теперь два-три года, а не десять лет, как при министерствах.

Однако имелись и минусы: нарушались связи внутри отраслей, и трудно шла кооперация между различными регионами. Например, сбои в продаже сельскохозяйственных продуктов были нормой на Южном Урале, где климат был суров, а в каждой деревне стоял со времен Демидова металлургический или машиностроительный завод или поблизости находился золотой прииск. Местные жители на земле не работали, а студенты не справлялись со всем объемом сельхозработ. В результате руководство, например, тракторного завода укладывало в «портфель», фигурально выражаясь, десяток тракторов и ехало в Воронежскую область выменивать их на помидоры, огурцы и яблоки. Поскольку политическая система СССР оставалась в целом авторитарной и бюрократической, совнархозы не могли решить всех проблем и ушли в небытие вместе с Хрущевым. А жаль, например, в Китае такая структура дала положительные результаты.

На стройке Игорь подружился со своим одногруппником Юрой Шабановым. Институт находился на окраине города, рядом с большим районом, застроенным индивидуальными домиками. Юра жил в таком домике с мамой и старшей сестрой Надей. Мама работала на заводе в три смены, и несколько приятелей из группы Игоря и Юры часто устраивали в домике Шабановых дружеские попойки. Однажды Игорь остался ночевать у Юры, и ночью его посетила Надя. Ей было тридцать лет, и, естественно, она дала ему сексуальный мастер-класс, который продолжался потом еще несколько месяцев. После этого пара рассталась, очень довольная друг другом. Так профессор получил свой первый сексуальный опыт.

Отработав на стройке полтора месяца, студенты, наконец, приступили к занятиям. Лекции по общеобразовательным предметам читались для потока, в котором было до десятка учебных групп, насчитывающих в среднем по двадцать пять студентов каждая. На первой лекции по математике Игорь без особого удивления обнаружил в качестве лектора доцента Кузина — того самого белобрысого мужчину, который измерял ему брюки. Удивительно было другое: Кузин узнал его среди двух с половиной сотен студентов и снова устроил по обыкновению мини-спектакль. Он подошел к Игорю, поднял его и на всю аудиторию закричал:

— Так ты что, все-таки поступил?

После этого он успокоил студентов:

— Но это до первой сессии, математику ты завалишь, и тебя отчислят!

Конечно, это была игра, никто никого не завалил и не отчислил, но профессор не получил красного диплома из-за единственной четверки — по математике. Театр миниатюр работал на каждом экзамене, Кузин подходил к нему и жизнерадостно заявлял:

— Ну, для тебя я приготовил специальную задачу!

После этого он театрально доставал из «широких штанин»^[10] бумажку с задачей и вручал ее Игорю. Кончалось это просто четверкой. Отец несколько раз хотел вмешаться, но профессор просил его этого не делать.

У мамы профессора была школьная подруга по Днепропетровску — тетя Люба, которая во время войны тоже эвакуировалась в Челябинск. Муж тети Любы Игорь Дмитриевич Аронсон был профессором-гинекологом, который пользовал жен всей партийно-хозяйственной верхушки города и области. Нет нужды говорить, что семья Аронсонов не нуждалась абсолютно ни в чем, а Игорь Дмитриевич был совершенно всесильным человеком в Челябинске и округе. У них был сын Аркадий, который был старше профессора на пять лет и который закончил тот же автотракторный факультет ЧПИ. У Аркадия, естественно, был автомобиль «Москвич-401», на котором он проездил пару лет, после чего папа купил ему «Волгу ГАЗ-21». В начале 1959-го профессору исполнилось восемнадцать лет, он получил права, и родители купили «Москвич» Аркадия у Аронсонов. При этом отец тут же записался в очередь на «Москвич-402/407», в которую они ходили отмечаться потом два года.

Коммент-эр: «Москвич-401» — усовершенствованная версия «Москвича-400», первого советского автомобиля малого класса, выпускавшегося на заводе малолитражных автомобилей в Москве с декабря 1946-го и продававшегося в СССР для индивидуального использования. По конструкции был идентичен автомобилю Opel Kadett К38, выпускавшемуся в 1937–1940 годах в Германии предприятием Adam Opel A. G., принадлежавшим американскому концерну General Motors. Устройство машины было воссоздано после войны на основе сохранившихся экземпляров, так как оригинальная техническая документация была утеряна. Opel Kadett КЗ8 был выбран для выпуска в СССР в одном из самых дорогих и потому достаточно редких вариантов исполнения (четырехдверном) лично тов. Сталиным, которого данная модель заинтересовала еще до войны, им же был внесен запрет на какие-либо изменения в конструкции.

На втором курсе хрущевские инновации снова задели жизнь нашего героя. Хрущев уверился в том, что разработка ракет является генеральным направлением в области вооружений. В принципе, это было правильно, и эта доктрина способствовала бурному развитию ракетостроения в СССР. В это время помимо тяжелых межконтинентальных баллистических ракет, способных нести ядерные заряды, были разработаны различные тактические, оперативно-тактические и зенитные ракетные комплексы. Однако внедрение ракетной доктрины было сделано по-хрущевски топорно и затормозило развитие Сухопутных войск, Военно-морского флота и Военно-воздушных сил. Многочисленные «жополизы» отреагировали на указания Хрущева быстро и кто как мог. В частности, в ЧПИ был немедленно создан ракетостроительный факультет (назывался он, ясное дело, по-другому), причем, чтобы дирекции отличиться, надо было изобразить, что он работает уже давно, и для этого заполнить студентами старшие курсы. Сказано — сделано, на этот факультет начали переводить студентов старших курсов с других факультетов и прежде всего с существующих специальностей, связанных с вооружениями. Таким образом, профессор второй-третий курсы проучился на ракетном факультете. В начале четвертого курса его вернули назад — то ли пришел новый бдительный начальник Первого отдела и занялся чисткой факультета от евреев, то ли перебдели с количеством студентов, сказать было трудно. Однако в результате Игорь получил кое-какие знания в ракетостроении и будущие связи в ракетной промышленности через соучеников.

Случилось так, что в институте Игорь сдружился с двумя студентами-евреями на два курса старше его. Одного из них звали Максим Левин, и он происходил из редкой для Челябинска семьи. Отец был функционером единственной в Челябинске синагоги, родители Макса знали идиш, а отец даже немного знал иврит. Жили они на окраине города в индивидуальном домике в слободке, где проживало наряду с небольшим количеством евреев довольно много айсоров (ассирийцев). В Челябинске, как и везде в СССР, айсоры были сплошь сапожниками и чистильщиками обуви.

Коммент-эр: современные ассирийцы считают себя потомками населения Ассирийской державы (около 2400 года до н. э. — 605 год до н. э.). В Союзе их проживало в то время около 25 тысяч человек. Общая численность никому толком не известна — говорят о трех миллионах человек. Большинство айсоров — христиане-несторианцы. (Несторианская церковь — это собирательное название раннехристианских общин в Азии, последователей архиепископа Константинопольского Нестория, в 428 году восставшего против титула «Матерь Божья», как стали именовать Марию, мать Иисуса.) Айсоры с большой симпатией относились к евреям, считая, что три тысячи лет назад пленные евреи смешались с ассирийским народом и приняли его веру, правда, некоторые ассирийцы, в свою очередь, перешли тогда в иудаизм.

Уже в Израиле Игорь узнал от Максима, что его отец был хранителем единственного в Челябинске свитка Торы, который находился у них дома и каждую субботу вывозился на трамвае или троллейбусе в квартиру очередного еврея для проведения молитвы. Можно вообразить, насколько были запуганы евреи, если Макс не открыл эту «великую тайну» своему ближайшему другу, который к тому же часто бывал у них дома и имел машину, на которой можно было эту Тору в случае надобности перевозить.

Семья второго приятеля профессора — Валерия Бложика — была полной противоположностью семье первого. Отец и мать Валерия были коммунистами и полностью ассимилированными евреями. Отец был директором небольшого оборонного завода, а мать — врачом.

В 1961 году Игорь поехал на зимние каникулы в Москву к Любе и Грише. Точнее, не в Москву, а в Бронницы — небольшой городок в Подмосковье. Гриша к тому времени стал полковником и получил назначение начальником крупнейшего отдела в закрытый институт в Бронницах. В короткое время Гриша с Любой уже имели там квартиру, которая стала на много лет пристанищем для профессора при поездках в Москву. Шутники в Гришином институте говорили, что в мире есть три великих города: Бронница, Винница и Ницца. Вот в Ницце Игорю впоследствии пришлось несколько раз побывать, а попасть в Винницу не удалось. Эта поездка профессора в Москву характеризовалась еще одной примечательной особенностью: он впервые в жизни летел на отечественном пассажирском реактивном самолете ТУ-104, созданном в конце 1950-х годов. До этого профессор летал несколько раз в Москву на винтовых самолетах ЛИ-2 и ИЛ-14.

Коммент-эр: прообразом ТУ-104 был дальний реактивный бомбардировщик ТУ-16. Таким образом, СССР стал одной из первых стран, обладающих реактивной пассажирской авиацией.

«Папой» ЛИ-2 был американский «Дуглас ДС-3». Лицензия и полный комплект оборудования для выпуска ЛИ-2 были закуплены в США в 1938 году. Одновременно большая группа советских авиаспециалистов стажировалась в США для изучения технологии производства DC-3. Среди них был и Б. И. Лисунов, по фамилии которого впоследствии и был назван самолет ЛИ-2.

Самолет ИЛ-14 являлся дальнейшим развитием советского 24-местного лайнера ИЛ-12, проектирование которого было начато в КБ Сергея Ильюшина в 1943 году в самый разгар Великой Отечественной войны. Регулярные пассажирские перевозки на самолете ИЛ-14 начались в ноябре 1954 года. ИЛ-14 строился в Советском Союзе, Чехословакии, ГДР и вплоть до 1990-х годов летал на Кубе, в Индии, Польше и других странах.

Разница была фантастической: ИЛ-14 летел до Москвы восемь часов с двумя посадками по дороге, а ТУ совершал беспосадочный полет за время чуть больше двух часов. Про комфорт нечего и говорить. Специалисты считали ТУ самым лучшим и комфортабельным пассажирским лайнером в мире. Ходили слухи, что дизайн интерьера разрабатывался лично женой Туполева. Также ходили слухи, что на некоторых рейсах пассажирам подавали бутерброды с икрой (цвет икры в рассказах варьировался) и наливали пятьдесят граммов армянского коньяка (объем коньяка и его выдержка — количество звездочек — тоже варьировались).

В это время у Гольдов подошла очередь на автомобиль «Москвич», и родители купили новый «Москвич-407». У отца права на вождение были еще с довоенных времен, но водить машину он не любил, и она была в полном распоряжении Игоря.

Надо сказать, что хрущевская эпоха была богата не только на политические и культурные инновации, но и научно-технические достижения тоже. Получили Нобелевские премии Н. Н. Семенов (1956 г., исследование химических цепных реакций), Л. Д. Ландау (1962 г., теория жидкого гелия), Н. Г. Басов и А. М. Прохоров (1964 г., создание первого квантового генератора — лазера). Была начата эксплуатация первой в мире атомной электростанции (1954 г.), запущен самый мощный в мире ускоритель протонов — синхрофазотрон (1957 г.). В 1957-м был осуществлен запуск первого в мире искусственного спутника, а 12 апреля 1961 года в космос полетел Ю. А. Гагарин.

И еще один великий подвиг совершил Хрущев: он построил огромное количество малогабаритных квартир, куда переехали из коммуналок и бараков миллионы советских граждан. Советские люди к малогабаритным квартирам не привыкли, и поначалу их устройство порождало множество шуток и анекдотов. Например, санузел, совмещенный с ванной, назывался «Гавана». Или спрашивали: «Что не успел сделать Хрущев? Он не успел соединить пол и потолок в малометраж-ках». Но факт остается фактом: огромные массы советских людей стали жить в человеческих условиях.

Как научно-технический прогресс касался обычной жизни, можно проиллюстрировать следующим забавным эпизодом, случившимся чуть позже описываемых событий. Будущая жена профессора Дана носила туфли на тонюсенькой шпильке. Естественно, что кожаные и стальные набойки на таких шпильках приходилось заменять чуть ли не каждую неделю. Однажды приятель Игоря, который после института работал на одном военном заводе, подал идею:

— Мы начали получать титан, давай-ка сделаем набойки из титана. Титан тогда был совершенно новым материалом и использовался только для военных нужд. Сказано — сделано. Когда Игорь принес титановые набойки «придворному» сапожнику-айсору Самсону, тот поднял его на смех:

— И чему вас только учат, тут и сталь не стоит, а ты алюминий притащил! — Титан легкий металл, и Самсон думал, что это алюминий.

Титановые набойки себя полностью оправдали. Когда спустя месяц Игорь зашел в вестибюль гостиницы «Южный Урал», где обитал Самсон, тот закричал:

— А что с Даной? Почему туфли подбивать не носишь?

Игорю он не поверил и потребовал, чтобы тот принес ему туфли Даны с чудными набойками для ревизии.

В Бронницах Игорь увидел по телевизору один из первых КВНов, который вели Альберт Аксельрод и Светлана Жильцова (первый КВН вышел в эфир 8 ноября 1961 года).

Коммент-эр: идея создания телевизионного проекта ВВВ — «Вечер веселых вопросов» — была заимствована в Чехословакии («Гадай, гадай, гадальщик») и реализована в СССР в 1957 году. Ее авторами были Сергей Муратов, Альберт Аксельрод и Михаил Яковлев. После нескольких показов игра была закрыта и только через четыре года возродилась в виде КВН — «Клуба веселых и находчивых». Кроме того, КВНом в те времена называлась популярная марка телевизоров. В игре команды различных коллективов (учебных заведений, вузов, предприятий, городов и т. д.) соревнуются в юмористических ответах на заданные вопросы, импровизациях на заданные темы, разыгрывании заранее заготовленных сцен и т. д. Через несколько первых передач определился дуэт ведущих — Альберт Аксельрод и Светлана Жильцова. С 1964 года бессменным ведущим КВН являлся Александр Масляков, вначале вместе с ним передачу вела диктор Светлана Жильцова. Надо признать, программы более популярной в 1960-е годы в СССР не было.

С 1968 года передачи КВН стали записывать (до этого они шли в прямом эфире), и политически невыдержанные фрагменты передач вырезали. Вмешался КГБ. Сначала была введена жестокая цензура, а в конце 1971 года, в разгар застоя, передачу закрыли. В 1986 году, в начале перестройки, передача была возобновлена. Ведущим, как и перед закрытием, был Масляков.

Игорь был сражен наповал и сразу подумал: «Эта игра специально для меня!» Но где КВН, а где Челябинск! В институте студенты с творческими наклонностями кучковались вокруг институтской многотиражной газеты «Политехнические кадры», которую редактировал доцент кафедры философии Сергей Владимирович Манчинский — некогда выпускник МГУ. По возвращении домой Игорь собрал в редакции газеты единомышленников, включая Манчинского, и с восторгом поведал им про КВН. Сергей Владимирович после некоторых раздумий вспомнил, что он это уже где-то слышал, но не помнит где. На следующий день он вспомнил: на челябинском телевидении с осени стал работать выпускник факультета журналистики МГУ Юрий Белоцерковский, который и рассказывал сотрудникам телевидения про КВН в присутствии Манчинского. Прихватив с собой еще пару ребят-энтузиастов, компания встретилась с Белоцерковским в здании телецентра и приступила к обсуждению плана «нападения» на местные власти.

Главную проблему все видели в том, что, поскольку в то время все программы КВН шли в живой трансляции, кто знает, что могут сказать студенты напрямую телезрителям. Поэтому решили начинать прямо с КГБ. Папа одноклассника профессора по школе Коли Лобачева занимал пост заместителя руководителя КГБ по Челябинской области. Коля по просьбе Игоря уговорил папу принять делегацию в составе Манчинского, Белоцерковского и профессора у себя на работе. Владимир Иванович Лобачев решил проблему очень быстро:

— В Москве, говорите, уже эта штука работает? Сейчас мы это проясним.

Он набрал прямой телефон в Москве какого-то генерала и спросил его, как поступают москвичи. Что говорил ему генерал, делегаты не слышали, но Владимир Иванович четко сформулировал условие: будет образована комиссия из представителей КГБ, горкома партии, горкома комсомола, дирекции телевидения и кафедры русского языка и литературы местного педагогического института. Все члены комиссии будут присутствовать на игре, и, если хотя бы один из них поднимет руку, операторы немедленно прекратят трансляцию и переключатся на какой-нибудь фильм или концерт. Дальше всё пошло как по маслу, функционеры в горкомах партии и комсомола и дирекции телевидения быстро соглашались, услышав, что КГБ не возражает. В январе уже планировались первые состязания между ЧПИ и Челябинским педагогическим институтом. Таким образом, волею случая Челябинск, вероятно, стал вторым после Москвы городом, где осуществлялась местная телетрансляция КВН. Весь третий курс прошел для Игоря под знаменем КВН.

Надо сказать, что КВН тех лет внешне был похож на нынешний примерно как концерт Филиппа Киркорова на самодеятельность в доме отдыха Урюпинского леспромхоза. Во-первых, тогда в КВН играли только студенты вузов, одетые кто во что горазд, во-вторых, на сцене не играла никакая музыка, в-третьих, количество домашних заданий не превышало одного, остальное было сплошной импровизацией, в-четвертых, содержание сценария было действительно тайной для команд и, в-пятых, многочасовая игра требовала большого физического напряжения, поскольку телекамеры тех лет отличались низкой чувствительностью, требовали мощного освещения, и осветительные лампы буквально жарили участников заживо, непрерывно взрываясь при этом и осыпая игроков осколками. Если состав нынешних команд сильно напоминает региональные выездные бригады артистов, состоящие в основном из певцов, танцоров и декламаторов, то команды тех лет состояли обязательно из эрудитов, художников и остроумных людей, способных мгновенно импровизировать. Надо сказать, что это было по нынешним меркам гораздо менее зрелищное мероприятие, чем современный КВН, хотя в те регламентированные времена любая импровизация встречалась неизбалованной публикой на ура.

Игорь был капитаном команды ЧПИ, а капитаном команды пединститута была девушка со слегка анекдотичным именем Маргарита Самоварова. Картина в телестудии во время игры напоминала аттракцион в цирке с дрессированными львами и тиграми. По периметру круглой площадки-арены, подобно цирковым униформистам с брандспойтами, располагались многочисленные члены комиссии (поскольку никто не хотел брать на себя единоличную ответственность, от каждого учреждения присутствовало по несколько представителей). Режиссер передачи одним глазом смотрел в монитор, а другим на членов комиссии. Далее располагался второй круг зрителей, состоящий из начальства, сотрудников телецентра и десятка болельщиков. Больших команд болельщиков тогда не было. Одним из конкурсов первого КВН было, например, печатание на пишущей машинке цитаты: «У лукоморья дуб зеленый…» Оценивались время печатания и количество ошибок. Казалось, чего уж проще, однако дело обстояло не так. В те времена пишущая машинка рассматривалась как потенциальное средство печатания антисоветских прокламаций и донесений во вражеские разведки. Машинок не было в свободной продаже, писатели и журналисты при покупке машинки должны были получать разрешение милиции и сдавать туда оттиск шрифта на хранение. В учреждениях машинки на ночь сносились в специальную комнату, которая запиралась и опечатывалась. Оттиски текстов с каждой машинки хранились в секретном отделе. Профессор никогда в жизни не подходил к пишущей машинке ближе чем на три метра и, соответственно, не знал, как и куда вставлять бумагу, как двигать каретку и пр. Это была импровизированная клоунада, которая вызывала у простодушных зрителей в телестудии и у экранов телевизоров гомерический хохот не меньше, чем на концертах Райкина. Этот конкурс профессор вчистую проиграл, поскольку Маргарита была аспиранткой и пользоваться машинкой умела. Нет нужды говорить, что, при совершенно скудном телерепертуаре тех лет, КВН смотрела вся почти трехмиллионная челябинская область, и Игорь с Маргаритой немедленно стали местными знаменитостями, которых узнавали на улице. Не обходилось и без проколов.

В одной из игр команда ЧПИ продемонстрировала партнерам фото двух генералов и спросила: «Кто из них Суванна Фума, а кто Фуми Носаван».

Оба они были политическими деятелями и попеременно занимали пост премьер-министра во время гражданской войны в Лаосе после ухода оттуда французов в 1954-м в результате восьмилетней войны в Индокитае. Фокус был в том, что генерал Суванна Фума возглавлял силы, поддерживаемые СССР, а генерал Фуми Носаван, ясное дело, был ставленником американского империализма и агентом ЦРУ. Теперь вообразите себе европейца, пытающегося различить двух лаосских генералов примерно одного возраста в примерно одинаковых мундирах. Игру не остановили, но потом профессора вызвали к члену комиссии в райком партии.

— Вы что этим хотели сказать, молодые люди? Что прогрессивный генерал Суванна Фума ничем не отличается от американской марионетки? — строго спросил член комиссии.

Но профессору показалось, что райкомовец с трудом сдерживает улыбку — далеко не все сотрудники партийных органов были дураками и оголтелыми коммунистами. Профессор тут же нашелся:

— Да что вы, просто мы считаем, что образованный комсомолец должен знать наших союзников и противников в любой стране, в том числе и в лицо.

— Ладно, выкрутился, иди, но больше так не шутите — закроем лавочку, и всё…

В конце третьего курса случился у профессора бурный роман. В ту пору секретарем ректора института работала одна весьма примечательная девушка по имени Валентина. Ее мама была русская, папа был цыган, что сказалось на внешности девушки. Она была жгучей брюнеткой со смуглой кожей и ярко-зелеными глазами. Другой примечательной чертой Вали была тончайшая талия, как у киноактрисы Людмилы Гурченко, за что ее за глаза звали Гурченко.

— Пойди и попроси Гурченко подписать быстрей бумаги у ректора, — говорили между собой студенты и аспиранты.

Валя работала у всех на виду, и студенты, да и аспиранты и молодые преподаватели наперебой подбивали к ней клинья. Но бравому капитану КВН да еще с собственным автомобилем она сдалась быстро. Валя, к некоторому удивлению Игоря, оказалась девственницей, но природные женственность и темперамент за самое короткое время вывели ее на такую высокую орбиту, которой достичь не могли многие опытные дамы разных возрастов, позже встречавшиеся в жизни профессора. Немало способствовал роману и тот факт, что мама Вали служила комендантом всех общежитий ЧПИ, и у нашей пары никогда не было квартирной проблемы — мама давала им ключи от свободных на тот момент комнат во всех корпусах. Это была манна небесная, поскольку в те времена все жили скученно и молодежи, да и не только молодежи, исключительно сложно было найти место для свиданий — пары в гостиницы не допускались, а уральский климат позволял пользоваться природой короткое время в году. Довольно часто бывали случаи, когда парочки уединялись в гаражах (если у одного из партнеров была машина и гараж) и занимались сексом в машинах. Чтобы согреться, они заводили двигатель и надевали на выхлопную трубу шланг, который выводился на улицу. В процессе любви шланг иногда слетал с трубы, и любовники угорали от выхлопных газов.

Валя рассталась с должностью секретаря ректора и перешла работать в институтскую фотокинолабораторию. Здесь у нее было гораздо больше свободного времени и возможностей уходить с работы днем. Лабораторию возглавлял Павел Ильич Лавут — полный тезка администратора Владимира Маяковского, которому поэт посвятил несколько строчек в поэме «Хорошо!». Павел Ильич любил поговорить, поэтому мало кто из его знакомых удерживался от цитаты из поэмы: «Мне рассказывал тихий еврей, Павел Ильич Лавут…»

У Маяковского дальше следовало: «Только что вышел я из дверей, вижу — они плывут…»

Лаборатория была центром тусовки институтских фотолюбителей высокого класса, многие из которых выставлялись на областных и всесоюзных выставках и впоследствии стали всемирно известными фотохудожниками. Профессор был вхож в этот круг, поскольку он по-прежнему занимался, хотя и немного, художественной фотографией и поскольку Павел Ильич хорошо знал его отца.

Роман профессора кончился банально — беременностью Вали в конце четвертого курса. Практика тех времен в таких случаях по отношению к студентам была отработана до зеркального блеска: беременная девушка писала «телегу» в ректорат и институтский комитет комсомола и ждала результата. У студента, в отличие от Ильи Муромца «со товарищи», имевших три варианта дорог, было только два пути: не жениться или жениться. В первом случае его исключали за аморальное поведение из комсомола, затем из института и забирали в армию. Таких смельчаков были единицы. Во втором случае студент покорно женился, но, как правило, такие браки заканчивались разводом после окончания института. «Женитьбозаставительные» публичные процессы на старших курсах шли непрерывно, как суды над врагами народа при товарище Сталине. Любители копаться в интимных и других подробностях пар из студентов и преподавателей могли посещать заседания комитетов комсомола, слушать и выступать в прениях. Как было тогда модно, при этом назначался общественный обвинитель и общественный защитник. Сюжеты часто бывали достойны пера Шекспира или Достоевского. Так, однажды профессор выступал в качестве общественного защитника одногруппника Эдика Онищенко на процессе, где заседание шло без героини — она жила где-то на Украине и в Челябинск не приехала. Невзирая на отчаянные попытки профессора доказать неправомерность такого рассмотрения, Эдик был признан виновным и женился на украинской даме. Жена переехала в Челябинск, и у супругов родилось двое детей. Судьба супруги Эдика и детей впоследствии оказалась совершенно трагической: они поехали в отпуск к родителям и угорели все втроем — мама и дети.

Игорю вспоминался один забавный случай. Еще на первом курсе один студент из Молдавии, сидевший рядом с ним на поточной лекции, увидел, как профессор пишет какие-то стихи. Он попросил Игоря написать стихотворение своей девушке в Кишинев. Дело кончилось тем, что профессор два года писал этой девушке стихи (исключительно на скучнейших поточных лекциях). Однажды она явилась в Челябинск собственной персоной. Конечно, после нескольких дней общения молдавский студент был разоблачен (он не мог написать ни строчки), и девушка потребовала знакомства с автором. Автор девушке понравился, и она тайно передала ему записку, в которой писала, что хочет его отблагодарить, и спрашивала, где и когда сможет это сделать. На что, улучив момент, Игорь ей ответил:

— Ни в коем случае! Потом ты напишешь «телегу» в комитет комсомола с жалобой, что я тебя изнасиловал или обещал жениться, и укатишь в свой Кишинев…

Процесс Вали и Игоря вызвал большой интерес в институте. Говорят, что действовал подпольный тотализатор, ставки принимались один к десяти не в пользу профессора. Поскольку Игорь упирался, его дело рассматривалось в три приема: на заседании комитетов комсомола сначала курса, потом факультета, потом института. Аудитории, где шли заседания, были переполнены зрителями и болельщиками. Общественным обвинителем выступала преподавательница кафедры «Двигатели» Ангелина Петровна Сотникова — ярый борец с евреями и немцами, а защитником был комсорг группы Эдик Онищенко, которого ранее защищал Игорь. Все три уровня признали Игоря виновным и приговорили к исключению из комсомола. С Сотниковой Игорь, как студент, изучающий двигатели, естественно, ранее общался, но отношения у них были весьма натянутыми. Дело в том, что после восстановления советских немцев в правах некоторые из них переехали в большие города Урала и Западной Сибири. В европейскую часть страны их не очень-то пускали. Таким образом, на кафедре двигателей ЧПИ появился Иван Иванович Зибель. Он был крупным специалистом в области дизельных моторов, известным не только в Союзе, но и на Западе. В 1933 году его послали стажироваться в Германию, где он проработал шесть лет в известной фирме МАН, сделав серьезный вклад в разработку нового процесса сгорания топлива в дизелях («М-процесс»). С началом войны вернувшийся из Германии Зибель, как и все советские немцы, был выслан в Казахстан, где и жил в славном городе Кустанае до реабилитации.

Пользуясь тем, что Зибель был репрессированный, Сотникова, которая была парторгом кафедры, добилась при молчаливой поддержке коллег того, что Зибелю не разрешили преподавать предмет в группах узких двигател истов, где Сотникова сама преподавала, а направили в группы будущих специалистов по машинам, где двигатели были не главным предметом.

Зибель был кряжистый крупный голубоглазый мужчина сурового вида с ярко-рыжей шевелюрой. Во втором семестре четвертого курса он зашел в аудиторию и сказал:

— Товарищи студенты, поздравляю вас с праздником!

Студенты праздники, по понятным причинам, очень любили, и неучтенный праздник вызвал у них повышенную активность: все начали отчаянно листать календари, но ничего там не обнаружили, а они знали, что Зибель слов на ветер не бросает. В группе Игоря было всего две девочки, и одну из них, рыжеволосую и голубоглазую Тоню, отрядили расспросить Зибеля во время перемены. Он ничего ей не ответил, но, когда занятия продолжились, Зибель осмотрел группу с большим неудовольствием и сказал укоризненно:

— Стыдно, товарищи, сегодня же день рождения Рудольфа Дизеля.

С тех пор профессор запомнил эту дату навсегда — 18 марта 1858 года. Надо сказать, что Рудольф Дизель был любимым персонажем Зибеля и он знал про него множество историй, которые охотно рассказывал студентам. Например, Дизель критиковал Маркса и считал, что если каждого крестьянина снабдить дизельным двигателем, то никакая революция не потребуется. Теперь уже ясно, что, возможно, он был прав.

На четвертом курсе студенты делали большой курсовой проект по двигателям, после чего на заседании кафедры Зибель должен был продемонстрировать со своим учеником лучший проект для оценки его деятельности как начинающего преподавателя. На роль образцового студента Зибель выбрал Игоря, и тот сделал крутой проект на базе 12-цилиндрового дизеля немецкой фирмы MTU для военных машин. После заседания кафедры заведующий сказал: «Да это уже почти готовая диссертация, вот как надо делать!» — и посмотрел на Сотникову.

Спустя много лет Игорю пришлось общаться с представителями фирмы MTU, у которой была куплена лицензия на производство двигателей в Чебоксарах, и он рассказал им эту историю.

Все всё поняли, и с тех пор Сотникова невзлюбила профессора. Впоследствии, когда Игорь окончил институт и уже работал, они с Зибелем поддерживали дружеские отношения до самой его смерти, тем более что жили друг напротив друга.

Пока шло рассмотрение дела, у Игоря дома полным ходом готовился запасной вариант. Поскольку папа Гриши был проректором Куйбышевского авиационного института, была разработана многоходовая операция, предполагавшая поступление профессора задним числом в этот институт с понижением на один курс. Однако в это время произошло событие, изменившее ход дела. Валя согласилась сделать аборт при условии, что его будет делать сам профессор Аронсон лично. За этим дело не стало, и профессор подал апелляцию в райком комсомола. Дело было неслыханное: за всю историю «женитьбозаста-вительных» процессов такого не наблюдалось. Большинством в один голос профессора оправдали. Всё решил маленький прокол Сотниковой: поскольку вопрос с ребенком уже не стоял, она построила свою речь на тезисе, что старший по возрасту, искушенный студент (а Игорь выглядел старше своих лет) охмурил юную неопытную девушку.

Сотникову никто не перебивал, но после ее пламенной речи встал Онищенко и сказал:

— Можно маленькую справку: Игорь и Валя ровесники!

Это вызвало смех у многих членов райкома, а, как известно, смех обезоруживает.

Таким образом, профессора второй раз пытались исключить из комсомола. Третий раз последовал вскоре за вторым. Игорь написал юмористический детектив «Раскрывая тайны сопромата», главы которого помещались каждый месяц в стенной газете факультета «Конструктор». Фабула романа была следующей. Один американский финансовый магнат русского происхождения, наживший капитал на производстве и торговле черными металлами, страдал бессонницей, и никакие лекарства ему не помогали. Тогда один экстрасенс посоветовал ему читать на ночь многотиражную газету ЧПИ «Политехнические кадры», и это срабатывало, он быстро засыпал. Однажды этот магнат рассматривал в газете фотографию, показывающую, как студенты делают лабораторную работу по сопромату. В процессе такой работы студенты разрывали на разрывной машине стандартные металлические образцы, а на приборном циферблате было видно, при каком усилии они разрываются. Магнат кое-что понимал в сопромате и обратил внимание, что стрелка прибора ушла далеко за принятые значения. Он понял, что в России изобрели металл огромной прочности, и он случайно — или не случайно — попал в студенческую лабораторию (впоследствии оказалось, что студенты слили спирт из гидросистемы разрывной машины и выпили его, вследствие чего прибор показывал завышенные результаты). Магнат обратился в ЦРУ. Был подготовлен молодой американский разведчик, похожий на студента, делающего лабораторную работу и изображенного на фото. Разведчик был заброшен в ЧПИ. Однажды ночью после большой студенческой попойки из общежития американской разведкой был похищен студент Вася Шаропузиков и на его место, прямо на его кровать, был возложен американец. И далее описывалась его жизнь в ЧПИ. Забавных эпизодов в романе было не сосчитать, и перед газетой постоянно толпилась группа студентов. Например, американец, окончивший Гарвард и спецшколу ЦРУ, не сдал зачет по английскому языку, или, проснувшись утром после заброски, он ни слова не понял из того, что говорили его соседи по комнате, поскольку они говорили на студенческом языке. Его соседи по комнате решили, что он малость перепил. Из ЦРУ шпиону немедленно прислали студенческо-русский словарь, который был помещен в газету. Этот словарь пользовался большой популярностью и переписывался студентами. Роман печатался года два и пользовался неизменной популярностью. Однажды по коридору проходил некий член парткома института и увидел толпу хохотавших студентов. Он поинтересовался, в чем дело, и прочел отрывок из романа. После этого он затребовал и прочел все экземпляры газеты и пришел в ужас: «Да это же махровая антисоветчина!»

Редактором газеты был преподаватель немецкого языка Рамиль Фаттахович Сейфуллин, фронтовик, член партии и большой шутник, хорошо понимающий юмор. На заседании комитета комсомола он заявил: «Хотите исключать Игоря из комсомола — исключайте меня из партии! Но я и вас потяну — куда смотрели эти годы».

Сейфуллину объявили выговор по партийной линии, а Игорю — по комсомольской. На том дело и закончилось.

В те времена стенные газеты являлись непременным атрибутом любого советского учреждения. Где-то они были простой данью партийному диктату, а где-то несли в себе зачаток свободной прессы — ведь любое печатное слово находилось под строгим партийным и гэбэшным контролем. Поэтому, кроме факультетской газеты и многотиражки, Игорь участвовал в создании и потом активно сотрудничал в институтской стенной газете, которая называлась «Баня».

Коммент-эр: «Баня» — сатирическая пьеса Владимира Маяковского, как он писал: в шести действиях с цирком и фейерверком. Вышла в 1930 году. Высмеивает бюрократизм, приспособленчество, демагогию. Эпиграфом к газете были слова поэта о том, что в будущих школах «будут преподавать сатиру наряду с арифметикой и с не меньшим успехом».

Мотором газеты был Юра Сероглазов — талантливый художник и очень эрудированный человек (впоследствии он стал главным дизайнером ЧТЗ). Юра был большим поклонником Модильяни и тратил все свои деньги на приобретение альбомов художника, что в те времена было очень непросто.

Газета имела огромные размеры: метров десять в длину и метра два в высоту и выходила крайне редко — раз шесть-семь в году, в основном ее выпуск приурочивался к официальным советским праздникам. В такие праздники в институте устраивались грандиозные вечера в аудитории № 103. Эта аудитория была большущим ангаром в отдельном одноэтажном лабораторном корпусе, куда свободно заезжали карьерные самосвалы, танки и прочая подобная техника. Попасть в нее на институтский вечер стремилась вся молодежь города. Как правило, заканчивали изготовление газеты в спешке, когда вечер уже начинался. Из редакции «Политехнических кадров» еще мокрую от акварели газету в горизонтальном положении выносило человек шесть, но при подходе к аудитории количество несущих увеличивалось катастрофически и многим не хватало места, за что подержаться, — таким образом примазавшиеся хотели пройти на вечер без пригласительных билетов.

Советский цензурный юмор любого уровня тех лет базировался на шутках на грани фола — как можно было пошутить с двойной подкладкой, чтобы читателю и слушателю было ясно, о чем речь, а цензуре придраться формально было не к чему. Ну, например, в одном из номеров красовался лозунг: «Да здравствуют советские студенты — вечные строители коммунизма!» Или: стоят два студента на площади возле института, где припаркованы несколько автомобилей и много свободного места. И один говорит второму: «А ведь правильно говорят, что мы на первом месте в мире по количеству стоянок!»

Вообще шутить в те времена надо было с оглядкой. У Игоря был один напарник — Володя Глушко, отличный художник-карикатурист. Они в паре делали карикатуры почти в каждом номере многотиражной газеты: Игорь придумывал сюжеты, а Володя рисовал. В те времена большой популярностью пользовалась тема кожно-оптического видения. Некая Роза Кулешова, которая якобы видела кончиками пальцев, не сходила со страниц газет и экранов телевизоров. На карикатуре ребят был изображен студент за столом у экзаменатора со снятыми штанами и трусами, сидящий на раскрытом учебнике. Студент мучительно думал, как перевернуть страницу. Всё бы ничего, но был изображен учебник химии, а химию у Игоря преподавал хороший приятель отца. Он почему-то обиделся и пожаловался отцу…

Второе приключение произошло с Володей во время защиты дипломного проекта. Он был ракетчик и в списке литературы в пояснительной записке к диплому указал одним из литературных источников роман Жюля Верна «Из пушки на Луну». Пояснительные записки к дипломам никто никогда в жизни не читал, но тут один из членов приемной комиссии начал листать записку и нашел Жюля Верна. Был большой скандал, защиту остановили, и Володя получил диплом только еще через год.

Студенческие годы Игорь позже вспоминал с большим удовольствием, ребята часто устраивали дружеские вечеринки, ходили на вечера (слова «дискотека» тогда не было), танцевали, слушали джазовую музыку, записанную на «костях» или на пленку. В ходу были также полублатные дворовые песенки для интеллигентных юношей и девушек, типа:

Про Анну Каренину

Жила на Москве героиня романа,

Из старых дворянских семей.

Ее называли Каренина Анна,

Аркадьевна — отчество ей.

………………………………………….

Тут Вронский явился, ужасный пройдоха,

И белый к тому ж офицер.

Его воспитала другая эпоха,

И жил он не в СССР.

………………………………………….

Или про Отелло

…Папаша — дож венецианский

Большой любитель был пожрать,

Любил папаша сыр голландский

Московской водкой запивать.

………………………………………….

Или про Льва Николаевича Толстого

В имении Ясна Поляна

Жил Лев Николаич Толстой,

Не ел он ни рыбы, ни мяса,

Ходил по именью босой…

На Урале народ плохо воспринимал сухие и полусухие вина, и когда при Хрущеве начался массовый импорт таких вин из Болгарии, Венгрии и Румынии, то поначалу вино выливали в большие кастрюли и варили его с сахаром перед употреблением. Игорь, имевший гуд аут — ский опыт употребления сухих марочных вин и пивший такие вина, считался в связи с этим белой вороной в студенческой компании.

Пятый курс промчался, как заяц после выстрела охотника — быстро и петляя. На преддипломную практику профессор поехал в Бронницы к Грише и туда же оформил и распределение. Было решено, что практику он будет проходить не в отделе, которым заведовал Гриша, а в отделе, которым заведовал полковник Платон Андреевич Сазонов, сосед Любы и Гриши по лестничной площадке. Он был легендарным человеком, в молодости после окончания военного училища Сазонов упал с турника и сломал ногу. Она срослась как-то неправильно, и до конца жизни полковник хромал. Благодаря железной силе воли он остался в армии, отлично бегал, прыгал, плавал и ходил на лыжах. Вообще Игорю повезло, поскольку ему довелось общаться с удивительно интеллигентным и образованным контингентом настоящих русских офицеров, о которых он имел представление в основном по мемуарам А. А. Игнатьева^[11].

Руководителем практики и потом дипломного проекта был подполковник Андрей Ильич Фоменко, тоже фигура весьма примечательная. Во время войны он волею судьбы попал во Францию, где был военным советником крупного отряда в армии генерала де Голля. Он был лично знаком с генералом. Фоменко свободно владел французским и отлично знал французскую культуру и литературу. В момент контактов с Игорем Фоменко возглавлял Общество советско-французской дружбы. У Фоменко была роскошная библиотека, и профессор частенько наведывался к нему за книгами. При поездках во Францию подполковник всегда подшучивал над своими коллегами по делегации:

— Вам всем нечего надеть, а я спокойно еду в своем военном мундире.

В лето после защиты Игорем диплома Аронсоны переезжали в Харьков, где глава семьи должен был занять должность заведующего кафедрой в тамошнем мединституте. Игорь во время «послезащитного» отпуска и Аркадий взялись перегонять «Волгу» своим ходом из Челябинска в Харьков. В то время это было путешествие с приключениями, но ребята с ним вполне справились. Это был первый большой автопробег профессора.

Примечания

8

Stop talking (англ.) — прекратить разговоры.

9

Ленд-лиз — государственная программа, по которой Соединенные Штаты Америки поставляли своим союзникам во Второй мировой войне бесплатно боевые припасы, технику, продовольствие, медицинское оборудование, лекарства и стратегическое сырье.

10

В. Маяковский, «Стихи о советском паспорте».

11

Алексей Алексеевич Игнатьев (1877–1954) — русский генерал, военную службу начал еще в XIX веке. Позже перешел на сторону революции. Служил в торгпредстве во Франции и в Советской армии в Союзе. Автор книги «Пятьдесят лет в строю».