Опасный лаборант

Юрий Гаврюченков, 2017

Если экспедиция начинается плохо, то и дальше всё пойдет наперекосяк. Эта примета срабатывает безотказно – спросите у любого ученого. Небольшой отряд российских биологов отправляется в экспедицию в Южную Атлантику для сбора образцов инопланетной живности. Однако тёплые воды кишат не только чужими. Свои куда хуже. Чем дальше в море, тем больше жестокости. Морские цыгане, контрабандисты, добытчики запрещенных веществ, пираты и торговцы живым товаром бороздят океанские просторы. Часто они не оставляют выбора тем, кто хочет жить. Бандиты полагаются на оружие, учёные полагаются на интеллект.

© Ю. Гаврюченков, 2017

© ИК «Крылов», 2017

* * *

Глава 1

В портовых кварталах Лиссабона лаборант российской экспедиции ГосНИИ биологии моря Денис Муромцев в первый раз зарезал человека. Он был беззлобным парнем и не хотел ни с кем драться, но так вышло.

Сутенёр в кабацких дверях проводил его долгим взглядом и сплюнул себе под ноги тягучей табачной слюной. Рослый светловолосый мужчина с бледной кожей северянина выделялся на фоне здешних оборванцев и выглядел лёгкой добычей. В дешёвой рубашке-поло и мешковатых чёрных джинсах он смахивал на туриста-рюкзачника, что летают бюджетными рейсами «Райан Эйр», «Изя Джет» и прочих «Чипскейт Эйрлайнз», где экономят на удобствах, обслуживании и безопасности ради доступности билетов для неимущих любителей странствовать. Рюкзачники селятся в хостеле по дюжине рыл в комнате и воруют друг у друга вещи. Они мелочны и склочны, как калабрийские шлюхи. Полупать зенками на дворец Ажуда, послоняться по площади Фигейра да сфотографироваться возле статуи Жуана Первого, вот и вся их услада. Самые продвинутые съездят в Марфу или забредут в Байшу, где их наконец-то обчистят. Бесполезные ротозеи, с которых нечего взять, кроме фотокамеры, да, может быть, часов.

Для сутенёра рюкзачники не имели национальности. Они делились на опытных, знающих язык, умеющих ладить, экономных и искушённых в отдыхе, с которыми можно иметь дело — и всех остальных, лезущих куда не нужно и оттого мигом расстающихся с деньгами и вещами, да только ценностей при них обычно нет.

На всякий случай сутенёр окликнул его: «Ола, сеньор! Девочки, травка, дёшево!», но турист не понял. Голубые пуговки на простоватом лице ошалело скользнули по продавцу удовольствий и вернулись бездумно таращиться по сторонам. Парень шёл быстро, упруго, и сутенёр подумал, что драться с ним из-за бумажника он бы не взялся. Он утешил себя, что там всё равно не густо, и презрительно сплюнул, желая избавиться от досады.

Сутенёр был прав, денег у Муромцева практически не было. Русским учёным командировочных не дали. Средства должны были начислить в рублях по возвращении домой. Бухгалтерия опять затянула сроки, а с ними и пояса отправленных за рубеж сотрудников.

Муромцев бродил по Лиссабону без всякого плана. Он не ставил целью осмотреть все достопримечательности, но дома что-то надо было рассказать о морской столице Европы. Денис отправился куда глаза глядят. У него был целый день. К ночи следовало вернуться в отель, а утром погрузиться на поезд в Синиш, где агент подыскал для экспедиции судно по доступной цене.

Претерпевший сильные землетрясения и чудовищные цунами середины XXI века Лиссабон утратил былое величие. Он отстраивался снова и снова, после каждого катаклизма теряя архитектурные памятники, но больше страдали современные здания возле моря. «Пережили 1755 год, переживём и Нашествие», — как бы говорил город, но постепенно сдавался, отступая всё дальше от опасных вод. Тогда, в XVIII веке, Португалия так и не оправилась от гибели столицы, уступив господство на морях доселе скромной Англии. Теперь же Лиссабон испытывал губительные последствия тектонической деятельности пришельцев. Побережье опустошали цунами, но население не уменьшалось. Из тонущих районов Бразилии прибывали всё новые партии беженцев. Они приносили свои обычаи, свой диалект и свою трудовую силу. Завалы разрушенных кварталов разбирали и застраивали. Работа порта возобновлялась. Жизнь текла своим чередом, с привычным ожесточением перенося удары стихий земли и воды.

Муромцев недолго слонялся по центру. Безликие многоэтажки из стекла и бетона, спешно возведённые для заселения обездоленных горожан до следующего землетрясения, соседствовали с немногими офисными зданиями в добром португальском стиле неомануэлино и смотрелись уныло. От старинного центра не осталось почти ничего.

Ноги сами вынесли Дениса с широких чистых улиц в припортовые трущобы. Здесь не строили домов выше третьего этажа. Никто не заботился о сохранении архитектурного ансамбля. Должно быть, места под застройку в зоне удара цунами стоили так дёшево, что дома возводили частники средней руки. Тут поработала фантазия народа. Кривоватые стены и причудливо украшенные фасады обретали такой живописный вид, что молодому лаборанту, выросшему в Санкт-Петербурге, делалось весело до жути. Особенно хороши были обитатели. Муромцев немного за свою жизнь встречал иностранцев и мог по неосведомлённости предполагать за ними разные диковинные свойства, но тут местные были как на подбор.

«Гопота хуже колпинской, — озирался он. — Чужому нарваться на неприятности как два пальца об асфальт».

Бурые приземистые португальцы, иссиня-чёрные негры, сухощавые, с острыми глазками марокканцы, уродливые потомки бразильских переселенцев, самбо, мулаты и квартероны всех цветов кожи, от шоколадной до оливковой, населяли этот район. Они галдели, толкались, торговали вразнос всякой всячиной, спали прямо в переулках, сушили на балконах бельё, выворачивали карманы кому-то в тупичке и всё время ели. На ходу, стоя, сидя. Португальцы любили пожрать. Эту характерную черту Муромцев приметил сразу, но в трущобах она особенно бросалась в глаза. Португальцы ему нравились.

С Денисом пытались заговорить, но он не понимал. Школьный английский, улучшенный на курсах, да скудная научная латынь, вот и весь его запас иностранных слов, которым здесь было трудно сыскать применение. Его окликали, пихали в бок, даже схватили за руку. И всё время пытались продать морские сувениры. Улицы были расположены близко к туристическим тропам, где сбыт внеземных беспозвоночных разросся до культа. Они присутствовали везде — в лавках, на витринах, даже изображения на стенах свидетельствовали о пристрастии местных жителей к торговле дарами моря. Игривые печёночницы и порочные актинии украшали вывеску публичного дома. Инопланетную жизнь внедрили в индустрию развлечений, но эмоциональная окраска была иная, чем в отрезанной от тёплых морей России. Там это было диковинкой, тут обыденностью, вода плескалась прямо за домами. Здесь легко можно было подержать в руках инопланетянина, пусть и родившегося на Земле. Если бороться с внеземной инвазией оказалось невозможно, люди поставили её себе на службу. Проще всего было продать. Это являлось своего рода местным спортом — втюхать туристу обломок радужного коралла, залитого в акриловую смолу рифового клопа или муляж песчаного чёрта из раскрашенного папье-маше. Бог, которому здесь молились, похоже, назывался Дагоном. Муромцев читал о нём в книжках. После Нашествия на связанных с морем старых и новых богов устоялась литературная мода.

Чтобы отдышаться от навязчивой толпы, Муромцев нырнул в лавку, менее других украшенную морским орнаментом. Он не прогадал. В лавке продавались навахи.

Денис полюбил ножи во время службы в Балтийске. Там же он охладел к огнестрельному оружию, которое в юности обожал. Стрелять и чистить его приходилось много, а нет лучшего средства растерзать влюблённость, чем быт. Зато сложилось с холодным оружием. Нож НВУ, который Денис освоил во время водолазной подготовки, лёг в руку матроса Муромцева как родной, а на дембель он увёз нож разведчика НР-2 с морпеховской подвеской, который достался… чисто случайно.

На гражданке Денис научился разбираться в холодняке. Это особенно пригодилось в экспедиции, когда в большом мужском коллективе ножики оказались предметом постоянного дефицита, потому что их никто не носил. Суровые петербургские океанологи, имеющие немалый опыт полярных работ, с удивительной наивностью относились к обладанию повседневными орудиями хозяйственно-бытового назначения. Хлеб учёным нарезали на камбузе, сало они рвали зубами, а в лаборатории пользовались скальпелем и полотном безопасной бритвы «Нева». Такие уж были люди в ГосНИИ биологии моря. Над молодым лаборантом подшучивали, называли опасным человеком, но то и дело просили что-нибудь отрезать. Этим океанологи отличались от добродушных полярников из института Арктики и Антарктики, у которых ножи были всегда.

И сейчас, оказавшись в городе без привычного складня в кармане (ехали поездом через сто границ, нож пришлось оставить дома), Денис чувствовал себя будто голым. Словно вышел на улицу босиком или сломал зиппер в общественном месте. Только занырнув в полутёмную лавку, Муромцев успокоился. В магазине торговали псевдоматросскими аксессуарами, привлекательными для туристов, но на которые не позарится настоящий моряк, и была там витрина с навахами. Денис склонился над ней. Висящий на шее амулет выскользнул из-под рубашки и звякнул о стекло.

Наваха глянулась ему сразу. Не самая большая, с двенадцатисантиметровым клинком (были и куда длиннее), не самая броская (были с накладками и поярче), но самая гармоничная. А может, просто пришлась по вкусу.

— Покажите эту, — указал Муромцев.

Говорил он по-русски, но португалец понял. Сложно не понять, когда покупатель проявляет интерес и тычет пальцем. Достал с витрины наваху, отжал замок, в знак вежливости сложил, протянул. Денис принял нож и подивился его тяжести. Это было изделие из серии «берёшь в руки — маешь Вещь». По весу угадывалось, что материалы тут настоящие, безо всякой пластмассы, и на них не экономили. Прочный, добротный инструмент, который прослужит долго. Рукоятка с накладками из оленьего рога, латунные притины¹, латунное навершие в виде характерного для навахи кривого хвоста, чтобы нож удобно было выдёргивать из-за пояса или из кармана. Всё собрано на толстом каркасе из латуни. Денис раскрыл наваху. Люто протрещала пружина замка по зубчатке на задней части клинка. Замок из нержавейки был тугой, хороший. Клинок встал на стопор и не вихлялся. Он был сработан из 440B, если верить клейму на пороге. Заурядная легированная сталь, недорогая, но приличная. Сам клинок формы бандольера с длинным вогнутым понижением обуха больше чем от середины длины был предназначен для нанесения обширных резаных ран при уколе. Оружие настоящих мужчин, популярных в Южной Европе — усатых, мордатых, на высоких каблуках и напыщенных. Муромцев улыбнулся. Он хотел такую наваху.

Продавец что-то сказал ему. Наверное, назвал цену.

— Денег нет, — грустно ответил Муромцев. (Рядом с ним отирался грязный коротышка, занырнувший с улицы следом. Наверное, хотел стянуть бумажник. Муромцев даже не беспокоился по этому поводу).

Португалец энергично кивнул, выпалил какую-то фразу, показал на грудь Дениса.

— Сорри. Ай донт андестэн ю, — пожал плечами лаборант, надеясь объясниться с ним по-английски, который отважно учил для поступления в университет.

Глаза продавца сверкнули. Он нашёл с покупателем общий язык.

— Чейнш, — предложил он. — Риал?

— Ват? — не понял Денис. — Чего реал?

Один говорил с диким португальским акцентом, другой с русским, но оба интуитивно догадывались, о чём речь, по жестам и мимике. Денис и не думал, что будет так просто. Когда он узнал, что едет в командировку, то купил русско-португальский разговорник и пытался штудировать дома, а в поезде стал оттачивать фразы на попутчиках, надеясь, что они тоже учат язык. Энтузиазм встретил непонимание и обидную насмешку. Смольский сказал ему: «Разговорник — самая тупая книга на свете. Вопросы-то вы зададите, Денис. Возможно, их даже поймут, но что вы будете делать с ответами?» Со стороны могло показаться, что Смольский издевается и не скрывает этого, но он не издевался. Смольский действительно так думал. Денис не мог не признать его правоту, особенно, когда вышел на вокзал Лиссабона. Люди говорили совершенно непонятно, даже страшно было подойти к ним со своим нелепым разговорником и о чём-то спросить. Однако когда понадобилось объясниться в реальности, дело пошло как по маслу.

— Ю амилет, — беззастенчиво ткнул пальцем продавец в висящий на шее Дениса засушенный экземпляр неотеничной формы инопланетной губки, которую лаборант добыл в своей первой экспедиции во время промывки пробы. Драга поднимала со дна Карского моря тонны грязи, в которую надо было залезть и достать самые удивительные образцы флоры и фауны. Те, что попроще, не возбранялось брать на память.

Молодая Xenolofofora maritima arctica, морской кактус, вернее, его личинка, вела себя как полноценное животное. Она могла ползать по дну, плавать, охотиться на микроскопические организмы и даже размножаться половым путём, а потом прикрепиться к донному субстрату и начать бурно расти. Во взрослой стадии морской кактус вёл себя как представитель растительного мира: утрачивал органы чувств и половые признаки, мирно фильтровал воду, отращивал споровые мешки и колючки для защиты от хищников. Из спор кактуса появлялись способные к размножению в неотеничной стадии личинки. Из оплодотворённой икры личинок вылуплялись неполноценные личинки, дающие потомство только в виде растения. Доподлинно не было установлено, зачем на родной планете, из океанов которой прибыли пришельцы, возникла такая форма метагенеза, но имелась гипотеза о связи с сезонным размножением хищников, истреблявших поля растительной ксенолофофоры и не замечавших мелких и проворных личинок. Полноценная личинка, согласно поверьям, распространённым среди обитателей Диксона, давала бодрость духа и мужскую силу. Она расценивалась лаборантом чем-то вроде кроличьей лапки. Забавный, но бесполезный, если в него не верить, предмет. Сувенир. «Чего он так возбудился?» — Муромцев с беспокойством наблюдая за оживлением лавочника.

— Йес, реалли, — кивнул Денис. — Итс ксенолофофора маритима арктика, ши лэвс в Карском море. Ин… Ин зе Арктик оушэн. Итс норд.

— Актик ошен, — зачарованно повторил продавец.

— Хорошая, годная личинка, — заверил лаборант и, хотя без увеличительного стекла это было не доказать, добавил: — Самэц. Итс мэйел бест!

Португалец указал на нож:

— Чейнш!

До Дениса дошло, но он не поверил, что лавочник хочет сменять драгоценную наваху на пустяковый экземпляр арктической личинки морского кактуса. Пусть здесь такие не водятся, но покупать её в центре продажи морских сувениров казалось противоестественным. Здесь был явно какой-то подвох.

— Чейндж, баш на баш? Окей, — Денис снял через голову шнурок и протянул сушёную личинку продавцу, тот потёр её большим пальцем, понюхал, кивнул, двинул по стеклу к покупателю наваху.

Всё ещё не веря в своё счастье, Муромцев сложил нож и сунул в передний карман джинсов. Продавец явно остался доволен сделкой. Даже коротышка от прилавка отвалил и выкатился на улицу, утратив интерес к торговле. Глянув на часы, Денис прикинул, что ему тоже пора. Сделать круг по городу, посмотреть недосмотренное и вернуться пешком в гостиницу. Он сдал к дверям, попрощался по-португальски «А тэ авишта», впервые применив фразу из разговорника, задел головой колокольчик и удалился, впустив в лавку немного дневного света. Дверь закрылась, подтянутая слабой пружиной, колокольчик снова динькнул, и волшебный закоулок навах отделился от внешнего мира.

«Пёс, который бродит, кость находит», — всплыла в памяти цыганская поговорка из «Кармен» Проспера Мериме. Ещё там фигурировали мачо, резня и навахи. Вспомнив об этом, Муромцев усмехнулся.

Он быстро пошёл по улице, выискивая перекрёсток, чтобы свернуть к центру Лиссабона, но попадались только грязные проулки, ведущие в тупики и дворы. Тогда Муромцев развернулся и ринулся назад. За публичным домом он надеялся обнаружить проезжую улицу, способную вывести из трущоб в приличное место. Южное столпотворение начинало угнетать. Муромцев ускорил шаг.

Когда навстречу из аппендикса между домами выкатилась шайка подонков, тревожный сигнал не сработал, столь был лаборант измотан жарой и сутолокой. Только когда дорогу заступил мускулистый мужик, носатый, мордатый, с нахальными серыми глазами, и Денис машинально уклонился от столкновения, а тот повторил манёвр, инстинкт парня с питерской окраины дал себя знать. «Откуда тут грузин?» — удивился Муромцев и насторожился. Подобные ребята жили с ним в одном доме. От кавказцев он не ждал ничего хорошего.

— Дай пройти, — сказал Денис.

За спиной грузина он увидел коротышку из лавки.

«Вот я встрял», — понял Муромцев.

— Чего тебе надо? — спросил он, надеясь, что грузин поймёт. Ему невдомёк было, что это корсиканец. Иногда понтийские типы из разных земель могут быть очень схожи, как иберийская группа корсиканцев и грузины.

Грузин нагло отозвался на непонятном языке, а кодлан быстро обступил туриста и прихватил под руки, намереваясь отвести в тупичок. Прямо на улице лазить по карманам было не принято. Это могло напугать других туристов.

— Не понимаю. Донт андестэн. Чего вы докопались? — Денис вырвался из цепкой лапки коротышки и подумал, что сейчас его ударят.

Метр восемьдесят роста при восьмидесяти двух килограммах молодой мускулатуры были существенным преимуществом против низких во всех отношениях потомков мавров. Голодранцы не удержали его. В воздухе мелькнул кулак, но Денис уклонился и костяшки скользнули по скуле. Встречный удар двадцатисемилетнего водолаза прилетел нападающему в грудь. В армии это называлось «пробить фанеру». Грудина оборванца прогнулась, он издал отвратительный нутряной звук и грохнулся на дорогу. Замелькали кулаки. Денис двинул локтём и попал в нос коротышке. Тот схватился за лицо, отпрянул и согнулся. Грабители отскочили. Они не привыкли к яростному отпору со стороны туристов и предоставили старшему решать, что делать дальше.

Грузин зарядил было ногой по яйцам, но в пах не попал, зато больно заехал по ляжке. «Сволочь!» — Денис лягнул его в ответ, угодил под колено. Предводитель шайки захромал и обеими руками раскрыл нож.

— Нарываешься? — рыкнул Денис, чтобы застращать противника.

Складень в его руке пугал лаборанта. Это тоже была наваха, только значительно длиннее и у́же, из серой углеродистой стали, с пятнами то ли ржавчины, то ли крови.

В чужом городе, в незнакомой стране, среди не пойми какого народа, настроенного откровенно враждебно, Муромцев растерялся. Он не знал, как себя вести. Если бы это оказалось Колпино или новостройки у Финского залива, он бы знал, что делать, но здесь была отнюдь не родина.

— Вы чё, рамсы попутали?

«Нет, съехать на базаре не получится, — с тоской подумал Денис и отпрянул, когда корсиканец сделал осторожный выпад навахой. — Может, он и не грузин вовсе? Во дерзкий какой».

Толпа расступилась, с интересом наблюдая за поединком дюжего туриста и Рафаэля. Резать открыто средь бела дня могло оказаться чревато отправкой за решётку, но этот случай был исключительным. Прежде туристы не попадались такие наглые, а, как приличные люди, давали себя увести в укромное место и там без лишнего шума обчистить. Обитатели портового квартала глазели на Рафаэля. Ещё пару раз пуганёт, и турист сдастся. Дальше всё пойдёт своим чередом — в полицию поступит новая жалоба, но грабителей, как всегда, не найдут.

Под руку сама попалась кривая железка. Денис машинально рванул её вверх… и обнаружил в ладони наваху. Она зацепилась изогнутым хвостом за пальцы и вылетела из кармана как на крыльях. Денис раскрыл нож. От звука трещотки корсиканец поумерил пыл. И хотя его нож был длиннее, телосложение туриста с лихвой компенсировало двухдюймовое превосходство клинка.

— Сам нарвался! — рявкнул по-корсикански Рафаэль, отступать которому было теперь решительно невозможно, он потерял бы корону на своей улице и во всех переулках.

Корсиканец ринулся в атаку, выставив перед собой согнутую в локте левую руку, чтобы принять удар чужака как щитом. Теперь он был готов к ранениям и шёл на размен в надежде, что турист струсит и бросит нож. Наваху он держал возле живота, готовясь клинком встретить клинок, если противник атакует с правой стороны. Один-два пореза предплечья, неприятно, но терпимо по сравнению с потерей авторитета. Шкура зарастёт, а порванный в лохмотья престиж — никогда.

Предводитель шайки оборванцев, который, как начал подозревать Муромцев, не был кавказцем, а являлся каким-то средиземноморским горцем, полез на нож. Денис остерёгся его пырять и сам увернулся от клинка, мелькнувшего возле рёбер со скоростью жалящей змеи. Ушёл ещё раз, но долго так продолжаться не могло. Если противник хочет тебя зарезать, а ты ничего не делаешь, он зарежет. Умирать под жарким солнцем на грязном асфальте среди черномазых нищих было скверно. Горец прорычал звериное проклятье, вдруг поменял стойку и прыгнул, молниеносно сократив дистанцию. Муромцев машинально накрыл левой рукой его правую, отвёл клинок вниз и наружу. Дальше случилось как-то само. Денис быстро двинул рукой — и нож из белого стал красным. Корсиканец взвизгнул, отпрянул, схватился за живот, посмотрел на свои руки и замер в ужасе. Проклятый турист попал в желудок, это была смерть! В рану вошёл воздух, и Рафаэль съёжился от нестерпимой боли. Он закричал.

«Будто резаный», — пришло в голову Денису.

Он стремительно развернулся, описав окровавленным клинком полукруг.

— Ну, кто ещё?

Однако желающих не нашлось. От безумного туриста держались подальше.

Корсиканец упал, скрючился, засучил ногами всё слабее и слабее. Он быстро затих.

Муромцев не помнил, как сложил наваху и спрятал в карман. Он пробежал мимо публичного дома, свернул на широкую улицу и понёсся, будто за ним гнались гончие ада.

Так и было бы, если бы кто-то донёс в полицию.

Глядя, как подплывает в луже крови труп Рафаэля, сутенёр подумал, что от глупых рюкзачников одни проблемы, выплюнул жевательный табак и убрался за дверь, чтобы залить впечатления рюмкой кашасы.

Примечания

1

Металлическая деталь, прикрывающая с обеих сторон участок рукояти, примыкающий к клинку.