4. От исходных
20 июля 1944 года Поляна (30 км юго-восточнее Львова) Опергруппа/младший лейтенант Земляков. Время не уточнено.
–…Уже, а? — прошептал капитан Марчук.
— Типа того. Поздравляю с успешным выходом на орбиту, — ободрил оперативную группу Коваленко.
Все озирались, словно в пещеру артефактов плюхнулись. Неизбежная реакция. Младший сержант Земляков, очередной раз, пусть и временно, повышенный в звании, справедливо считал себя опытным оперативником, но все равно башкой вертел и поудобнее увесистый мешок перехватывал. Должно быть, со стороны смешно выглядит.
Трава, неожиданно тяжелая, влажная, пахнущая недавним теплым дождем. Реденькая роща. Небо, недавно просветлевшее, ветра нет, душновато. Пахнет летом и… В общем, глубоко сельской местностью попахивает. Рокочет на горизонте. Нет, гроза ушла в другую сторону. Это артиллерия. Физиономии у Марчука и Спирина одинаково потрясенные — не слыхали офицеры такого количества стволов. Но пока до них далеко…
— О, встречающие, — Женька увидел трех человек, поднявшихся из кустов на краю поляны.
Марчук и Спирин вздохнули, кажется, с облегчением. Коваленко — наоборот. Вот же странный человек ИО начальника Отдела — нет бы улыбнуться сердечно.
Встречающие подходили, и товарищ Торчок, забрасывая за спину ППС, уже издали поприветствовал:
— Здравия желаем, товарищи офицеры. Тож с благополучным прибытием.
Павло Захарович не сильно изменился: все тот же компактный, длиннорукий, по-пехотному близкий земле, на мятых погонах одинокие ефрейторские лычки. Пилотка поперек головы, вид сугубо фронтовой, обтрепанный, хотя гимнастерка новая. Старшина Шведова тоже та самая — лицо строгое, дабы миловидность изгнать и спрятать как можно дальше. И сумрака на том лице вроде бы поменьше — впрочем, Женька старался не разглядывать: неприлично, да и есть кое-кто, кому старшина поинтереснее.
Со старыми знакомыми встречал опергруппу и капитан: сухощавый, среднего роста, с эмблемами войск связи на погонах. ППШ за плечом, ничего особенного. Впрочем, именно таким и должно быть доверенное «лицо контактной группы».
Товарищи офицеры проясняли обстановку, Спирин вслушивался и пытался прийти в себя, Женька беседовал с младшим командным составом.
— Нормально, — сказала Марина. — Подготовились основательно. Транспорт, охрана, связь. Осталось Львов освободить. Только я так и не поняла — почему этот ваш эсэсовец в городе остается? Диверсант?
— Пока не ясно, — Земляков с некоторой нервностью оглядел старых друзей. — Слушайте, а как со стволами? Вроде бы должны нас снабдить.
— То попозжей, — объяснил Торчок. — Оружие, имущество — всё подвезут.
Шведова молча расстегнула полевую сумку, извлекла знакомую кобуру.
— Вот понимающий человек, — Женька покосился на офицеров. Марчук смотрел на кобуру с нехорошей завистью, Коваленко упорно не желал поворачивать голову — понятно, не на пистолет, а на старшину опасался глянуть.
Подмывало проверить «Лахти» — привычка есть привычка, но возиться на глазах безоружного командования было нетактично. Женька спрятал кобуру за пазуху.
Двинулись к транспорту: «виллис» был замаскирован срубленными ветками в рощице. Сложили груз, с трудом втиснулись сами, свешивая ноги и иные части тел. Торчок старался не упираться сапогами в «импортные» мешки:
— Оборудование? Тож помнем случаем…
— Опирайтесь, вполне безопасно, — разрешил капитан Марчук.
Капитан «контактной группы», назвавшийся Поповым, сел за баранку. Перегруженный «виллис» закряхтел, дернул с места, подминая ветки и кусты. Женька, приобняв старшину, крепче вцепился в борт:
— Извиняюсь, исключительно в целях техники безопасности.
— Да ладно, товарищ младший лейтенант, я ж вас знаю. Держитесь. Не женились еще?
— Нет. Но добился твердого согласия.
Шведова по-простому улыбнулась.
Машина выбралась из леска, дунул свежий ветер.
— Вот, проветримся, — с облегчением сказал Марчук. — А то духотища.
— Это, товарищи, не духота, а последствия пребывания немецко-фашистских захватчиков, — пояснил крутящий баранку Попов. — Не знаю уж, что за кавалерия за рощей стояла, но гадили их першероны изрядно. Мы пока вас ждали, и так, и этак, с наветренной стороны… Впору противогазы надевать.
— Да, с точкой рандеву мы не очень угадали, — пробормотал Коваленко. — Еще и ждать нас пришлось.
— С санитарной точки зрения, ничего страшного, — заверила Шведова. — Пехотные части в этом отношении намного опаснее.
Засмеялись. Виллис катил под горку, стиснутые и перемешанные с «аборигенами» оперативники начали акклиматизацию.
* * *
По большаку прокатила колонна машин — заправщики и грузовики спешили догнать ушедшие вперед танки своей бригады, и дорога вновь опустела. Та странная полоса относительной тишины: фронт прорван, немцы частью огрызаются в больших и малых котлах, частью поспешно отходят на запад. Где-то наши танки движутся с опережением и грозят новым котлом, где-то вообще нет никаких крупных соединений и жизнь замерла в шаткой неустойчивости. Прорывы, клещи, котлы, паническое бегство…
Впрочем, здесь, у сгоревшего, должно быть, еще в 41-м хуторка, царил порядок и относительная тишина. Проверялась техника, пехота набиралась сил, наверху стояли часовые, бдили наблюдатели у крупнокалиберных зенитных пулеметов. Тут имелось все: два взвода автоматчиков, грузовики, новенькие виллисы, мотоциклы, трофейный тягач, полевая кухня, санитарный фургон-полуторка (правда, довольно потрепанный). Спецотряду придавалась и ударная сила: крошечный БА-64[57], танковый взвод в количестве трех Т-34-76, полугусеничная ЗСУ М17[58] и пара роскошных, кажется, еще пахнущих заокеанской краской, ощетинившихся пулеметами «Скаутов»[59]. Кроме танковых радиостанций в отряде имелись и прикомандированные связисты с надежными «Северами»[60] и прочей радиотехникой.
Все это вверялось командованию опытного московского смершевца — майора Коваленко. «Потяжелевшая» звезда на погоне начальнику Отдела не давила — вошел в курс, командовал уверенно и, главное, стал смотреть во все стороны, даже и в старшинскую.
Женька со Спириным ознакомились с бронетранспортерами, на которых предстояло двигаться, пообщались с водителями и пулеметчиками машин. Спирин не мандражировал — интеллигент, конечно, но в пределах разумного. Для порядка осмотрели ЗСУ.
— Собственно, кого мы ждем? — поинтересовался Спирин, присаживаясь на корточки и осматривая ходовую бронированного чуда противовоздушной обороны. — О, в Спрингфилде изощрялись. Смотри, как натяжитель оригинально усовершенствовали.
— Полагаю, начальство мы ждем и выдачи личного оружия, — пробормотал Земляков, все же сомневающийся, что вся эта группировка техники и живой силы призвана облегчить работу одной-единственной опергруппе. — Ты, Вадим Алексеевич, бронетехнику, конечно, изучай, она мощная и интересная, но в пустой кобуре хотя бы огурец положено иметь.
— Насколько я понимаю, мы головами должны работать, а не пистолетами, — заметил лейтенант Спирин и попросил: — Жека, а Жека, одолжи у своих знакомцев нормальный карандаш. Я пока специфику зарисую. Мы же все равно ждем…
— Дождались, — Женька увидел свернувший от большака «виллис».
Товарищ Попутный сидел в джипе плотно, истинно по-полководчески, окидывал технику и бойцов орлиным взором, от коего ничто укрыться не способно. Женька невольно подтянулся и попытался локтем сдвинуть подальше за спину неуставную финскую кобуру.
Водитель «виллиса» лихо тормознул, высокопоставленный седок повел плечами, стряхивая небрежно накинутую кожаную куртку — сверкнули золотом полковничьи погоны, пара орденов. Блистающее начальство изволило высадиться, обернулось, но пассажир из кургузого кузова джипа уже и сам успел выпрыгнуть на разбитую гусеницами и колесами твердь…
Женька онемел…
— Личная снайперша? — пробормотал Спирин. — Вот устроился полковник. Кстати, она на эту, вашу, похожа…
Масккостюм в стандартных «амебах», ремни, солдатские сапоги — вполне можно и обознаться. Но манера закидывать на плечо СВТ и пилотка, неподражаемо сбитая набок и непонятно каким чудом держащаяся на светло-золотых локонах, — неповторимы. Ну и, конечно, манера двигаться…
Улыбалась издали…
Прошли мимо, направляясь к торопящимся навстречу товарищам офицерам. Женьке старший сержант Мезина украдкой подмигнула, Попутный вообще не заметил — деловито отряхивал фуражку…
Коваленко рапортовал, полковник требовательно обозревал технику и бойцов — лейтенант автоматчиков уже прокричал «становись!».
— Так это она и есть? — уточнил Спирин. — Откуда? Она же вроде бы того…
— Иногда они возвращаются, — промямлил ошеломленный Земляков.
Из-за бронетранспортера высунулся Торчок:
— Отож, товарищи лейтенанты, дело нынче пойдет? Раз такое подкрепленье…
…Стояли в строю. Полковник Попутный прошелся вдоль шеренги, отечески поправил чехол с диском юному автоматчику и выступил с краткой речью: мыслью по древу растекаться не стал, на удивление лаконично и без шуточек напомнил о «важности задания и осознании ответственности». Выглядел он крайне убедительно: не иначе прямиком из Ставки, а то и вообще боязно сказать откуда…
Армейцам было приказано «вольно, разойдись». Опергруппа осталась стоять, начальство махнуло Мезиной, ждавшей в сторонке, и приблизилось к короткому строю опергруппы.
— Вижу, здоровы и готовы к выполнению, — Попутный соизволил поручкаться с каждым из оперативников. Отдельно поздравил украинского капитана с прибытием, Спирину сообщил, что «без него работали как без рук». Ефрейтору Торчку было рекомендовано «все-таки научиться по-человечески бриться, поскольку Красная Армия выходит к границам Европы, а народец там нервный, будут потом всякие бредни о сибирских неандертальцах выдумывать». Товарищу Землякову указали на то, что времена партизанщины закончились и ношение трофейных пистолетиков есть «манерничанье, недостойное звания советского офицера». Наконец, полковник представил личному составу старшего сержанта Мезину:
Конец ознакомительного фрагмента.
