Сказать да не солгать…

Юрий Бычков, 2009

Примечательная особенность книги «Сказать да не солгать» – её органичный историзм. Три среза драматического двадцатого века: предшествующее Великой Отечественной войне десятилетие, война, первые послевоенные годы – в рассказах только ещё вступающего в жизнь мальчика, в воспоминаниях отрока, активным участником трудового фронта, прошедшего через годы войны, и, наконец, юноши, приступающего к художественному осознанию и толкованию истории.

Банная благодать

Врезалось в память, как бабушка, держа под мышкой таз, из которого торчит берёзовый веник, и в руке сплетённую из соломенных жгутов легкую, удобную сумку с банными принадлежностями, другой рукой влечёт за собой меня, пятилетнего отрока. Фабриканты Медведевы бани завели ещё в начале века, в Венюкове и Борис-Лопасне, в непосредственной близости от производственных корпусов и так называемых казарм, где проживали рабочие с семьями. Меня, несмышлёныша, по женским банным дням в силу семейных обстоятельств — больше некому мной заняться — бабка тащила в баню, если дело было в пятницу, то в венюковскую, а коли в субботу, то в борис-лопасненскую.

Медаль нам полагалась за банные походы — 3–4 километра пути и всё в гору, вовсе не прогулка, а именно поход, поскольку для немощной Анны Игнатьевны банное снаряжение и бутуз Юрка в качестве прицепа — чрезмерная нагрузка. У гипотетической «медали», разумеется, есть лицевая и оборотная стороны, аверс и реверс, так в старину выражались. Трудно сказать, какая ценней. Если признать в банных походах лицевой, казовой, стороной медали собственно банную процедуру, то обязан ей был я тем, что, разрумяненный, отмытый до ядрёного телесного великолепия, выкатывался на улицу, поздоровевшим, обновлённым, а другой, оборотной, стороне, реверсу, был обязан теми, полученными в моечном отделении и парной, незабвенными эстетическими впечатлениями (понятно, таких слов я тогда не знал, не ведал!) от созерцания и подсознательного освоения дарованного Богом-Творцом в утешение человеческому роду совершенной женской красоты.

Итак. Множество обнажённых фигур в покое и движении, в позах самых что ни на есть затейливых: динамичных и чарующих статикой полного покоя, энергичных или расслабленных, азартно размахивающих духовитыми вениками или прохлаждающихся под сильными струями душа.

Глаз не оторвать от многолюдия парной. Какие они там разные, эти женщины! Энергичные. Млеющие. Умиротворённые. Азартно колотящие друг дружку распаренными, нагнетающими печной малиновый жар берёзовыми вениками, испытывающими неземное наслаждение от пребывания на банном Олимпе, под самым потолком парной, где температура за сто градусов, где обольстительный горний дух заставляет встрепенуться, взбодриться каждую клеточку организма.

Спустившись с подпотолочных высей парной, Дианы и Афродиты счастливо возбуждены: их глаза светятся восторгом от только что пережитого экстремального состояния, их тела напоены азартом охоты за возвышающими душу ощущениями, не всем доступными соблазнами и полным умиротворением тож.

Некоторые дамы, буквально сползшие без сил с верхней площадки парной, имеют вид фурий, спускавшихся в преисподнюю в поисках избегших наказания грешниц: тела их источают жар, от перегрева пламенеют, светятся ярым огнём.

В моечном гулком просторном зале — мягкое, матовое свечение женских тел, контрастные парилке, благостные видения.

Щедро намыленная мочалка в руках подруги, банной компаньонки, разглаживает атлас роскошной плоти женской фигуры, распростертой на каменной скамье, открытой для ласково-упругих прикосновений.

И ещё одно захватывающее дух зрелище — из поднятого над головой таза обрушивается водопад, образуя кривое зеркало, сквозь которое прихотливо, таинственно, акварельными цветными пятнами, проступают пышные женские прелести. Нечто близкое слышится в ощущении несказанного очарования, обаяния, прельщающей соблазнительности в стихах Пушкина.

Покров красавицы стыдливой,

Небрежно кинутый, у берега лежал.

И прелести её поток волной игривой

С весельем орошал.

Штудируя обнажённые модели, художники постигают сущность красоты. Живописцы Масловки — это городок художников в Москве — вскладчину нанимают модель (я тому свидетель) и с упоением пишут «обнажёнку», сознавая, что это кратчайший путь к художнику в себе любимом. Подтверждение особой ценности банных наблюдений в музейных раритетах именитых русских художников Галины Серебряковой, Александра Герасимова, Аркадия Пластова, Бориса Кустодиева. Картины на банные сюжеты красноречиво говорят: сие — красота абсолютная, безусловная, совершенная, полная. На уровне стихийном, неосознанном, интуитивном мне, по благоволению, дарованному свыше, посчастливилось детской (чистый лист) памятью прикоснуться к сокровищнице, из которой черпает искусство. Запечатлелось и не растворилось во времени, благодаря совершенному механизму человеческой памяти, многообразие форм, живописное, ритмическое и пластическое богатство обнажённой натуры. Созерцая, запомнить, сохранить в зрительной памяти и с кистью в руке штудировать натуру — процессы родственные.

Божественная красота обнажённого женского тела, отложившаяся в зрительной памяти, впервые ожила, засветилась в дали прошедших десятилетий, ярко вспыхнула в моем сознании, когда летом 1955 года, попав на выставку картин Дрезденской галереи, я остановился, потрясённый, у полотна великого итальянца Джорджоне «Спящая Венера». Затем, в соседнем зале, последовало искушение Рубенсом.

Цветущая плоть (что-то вроде распустившихся пышных пионов) земных богинь Рубенса, полнокровность, совершенство форм и линий, чистота, душевный покой «Спящей Венеры» Джорджоне и банные видения далёких детских лет в эстетическом сегменте памяти соединились. Уверен, без первичного ощущения, осознания на интуитивном уровне богоданной красоты женского тела не было бы глубокого эмоционального и духовного контакта с шедеврами Джорджоне и Рубенса.

Всякий раз, вводимый бабушкой за руку в гулкий, наполненный плавающим паром, плещущий вольной живой водой, банный женский мир по младости не сознавал того, что оказывался в царстве гармонии, совершенной красоты, хотя сама-то баня была неказиста как снаружи, так и внутри. Да, да, именно в банных походах, оказывается, во мне проснулся инстинкт красоты. Инстинкт, что значит, бессознательное, непреодолимое влечение, природное чутьё. Когда инстинкт развит, постоянно в деле, насколько богаче впечатлениями жизнь человека. Развитый инстинкт красоты, к примеру, помогает видеть, эмоционально воспринимать оттенки красок, градации тона в стремительно меняющейся цветовой гамме рассветов и закатов. Инстинкт красоты в залах картинной галереи дарит радость сопереживания с художником поэтической прелести ню — написанного красками обнажённого тела.

Не смог бы я стать искусствоведом, писать статьи, очерки, книги о художниках, скульпторах, если бы бабушка не брала меня с собой в пятничную и субботничную венюковскую и борис-лопасненскую бани.

Нередко третьей участницей этих походов оказывалась баба Маша Завидонова, золовка Анны Игнатьевны, её закадычная подруга. Соскользнуло с пера словечко «закадычная», и оно оказалось самым что ни на есть необходимым по сути того, о чём хочу вспомнить. Среди банного антуража двух почтенных особ обязательно присутствовала «чекушка», то есть четвертинка водки.

— Спасибо Сталину за пенсию. Не было бы её, на что купили бы «чекушку» и селёдку «залом». И хлебушек, вкусный, покупной, всё с той же пенсии.

— Если бы, да кабы… Не дал бы Сталин пенсию… Нашлись бы деньги в другом кармане, и «чекушку» все равно купили бы, — отпарировала Анна Игнатьевна.

В середине тридцатых (старшее поколение помнит сталинское изречение-приказ: «Жить стало лучше — жить стало веселее») — им, Нюше и Маше, бывшим фабричным работницам, стали выплачивать пенсию, 25 рублей в месяц. «Банную радость», — шутили Мария Михайловна и Анна Игнатьевна.

На полпути от Венюкова или Борис-Лопасни до дома они обязательно находили одинокую березу, ивовый куст, цветущий бережок овражка, где и делалась остановка с обстоятельным застольем — неторопливым, с разговорами, воспоминаниями, даже песнями. Плавно и связно проходил их пикник. Всё, что требовалось для такого дела, было загодя припасено: скатёрка, закусочки, «лафетники». Это словечко «лафетник» из простонародного лексикона захотелось сохранить. В памяти хотя бы. Прости, читатель. Ведь уйдёт, если так не поступить.

И «Отче наш», как положено, перед трапезой подруги непременно с чувством читали нараспев и отроку конфетка или пряник всенепременно вручались в должный момент.

Банный день — праздничный день для них. Как не понять! И к этой благодати был аз неразумный приобщен не единожды.