Тригг и Командор

Юрий Бельский

Беседы героев этой книги, записанные и расшифрованные ценителями истории родного края, проходили в 19 веке в окрестностях Санкт-Петербурга, а также в морях бассейна Атлантического океана. Идеи, высказанные участниками исторического вояжа, одним махом раскрывают практически все загадки последних столетий человеческой цивилизации. Особое и заслуженное внимание уделено событиям, происходившим на берегу Финского залива, в Батарейной бухте.

8. Цыгане Батарейной бухты и эмансипация

Волнорез Батарейной бухты. Полдень. Ария Хозе из оперы Бизе и валлийские фузилеры. Курляндские цыгане и их ансамбль цыганско-курляндской песни. Первый и второй завтраки. Коварный казбебуш из покоев Осман-паши. Основной инстинкт и равенство полов.

— Дорогой барон, а кто эти люди в ярких одеждах, что так живописно расположились в шатрах на этом пляже?

— Это курляндские цыгане. Мой сюрприз специально для вас. Держу пари, что вы давно не видели настоящих цыганских плясок и не слышали настоящего цыганского пения.

— Вообще-то я его никогда не слышал. Если не считать арию Хозе из оперы Бизе — ее декламировал итальянский тенор, стоя на одном из Геркулесовых столпов. Слышно было по обе стороны Гибралтарского пролива.

Сказать, что это было отвратительно, — значит ничего не сказать. Этот тенор, по примеру одного древнего грека, набил себе в рот камней и таким образом тренировался в громком пении. Он крутился и приплясывал на месте, колотил бубном по своей толстой ляжке и издавал мерзостные клокочущие звуки.

— А почему вы считаете, что это была именно ария из оперы Бизе, а не марш валлийских фузилеров из Лландогер-троу? Мне кажется, вы в точности описали именно его…

— Ну вряд ли в тексте марша фузилеров есть слова: «Тореадор, смелее в бой». В один из самых драматичных моментов этой арии певец случайно проглотил тренировочные камни и допевал партию уже без них. Так что некоторые слова я успел разобрать…

— Уверяю вас, что пение наших курляндских цыган не имеет никакого отношения ни к опере Бизе, ни к маршу фузилеров. Кроме того, в их репертуаре нет ни «Черных очей», ни «Ай дану данай» и разной другой цыганщины. Они исполняют марши полков легкой и тяжелой кавалерии Российской империи. Иногда по просьбе гостей поют гимн Непальского королевского дома.

Дисциплина у них образцовая, чистота казарм выше всяких похвал, а послушать их виртуозных барабанщиков к нам приезжают из самой Пруссии.

— Вы уверены, что говорите о цыганах?

— Я говорю о наших курляндских цыганах. Говорят, что их исторической родиной является не разноцветно-лоскутная Индия, а строгий и воинственный средне-гималайский Непал.

— Очень интересно… Не пригласите ли их к нашему шалашу?

— Сию же минуту…

Барон достал из кармана камзола боцманскую дудку и сыграл на ней «Большой сбор». Пестрое броуновское движение на пляже тут же прекратилось, и уже через несколько секунд у волнореза стояли по стойке «смирно» две шеренги непальских гурков, вооруженных барабанами и боевыми флейтами.

— Вот они, наши цыгане! Чудо-молодцы! Как вы их находите?

— Да, я узнаю этот типаж. Их непальские родственники обычно служат в спецподразделениях Британской армии и армии Ост-Индской компании. Вам повезло с музыкантами, барон! Как я вижу, среди них есть не только средне-гималайские азиаты, но и представители других благородных народов Европы, Азии и обеих Америк.

— Сегодня День Летнего Солнцестояния — в Триггервиль приехало много моих друзей. Все они являются резервистами нашего цыганского хора.

Как правило, заглядывают сюда по престольным праздникам и еще на тренировочные сборы.

— Я вижу, что среди ваших замечательных цыган есть и женщины. Они поют или танцуют?

— И то и другое. Кроме того, умеют метать в цель штыковые лопаты и убивать взглядом.

— Я в восхищении, барон! Еще не слышал ни одной цыганско-курляндской песни, но уверен, что такого танцевально-музыкального коллектива не было даже у самого короля-солнца Людовика Четырнадцатого. Дайте перевести дух…

Женская часть труппы просто сражает наповал… Как представлю их поющими, так сердце замирает.

Последний раз я был в таком состоянии лет шестьсот назад, в Тирренском море, когда во время извержения Везувия меня сначала накрыло пеплом, а потом по голове ударила шаровая молния.

— На вас, наверное, так подействовал синхронный выстрел голубых, карих и черных глаз курляндских цыганок. Не переживайте… Если бы они действительно захотели применить свое оружие в полную силу, то обязательно спросили бы на это разрешения у регента хора. Впрочем, перед тем как они запоют, я бы посоветовал морально подготовиться…

— Я уже приготовился. Наверное, лучшим решением будет попросить их не петь сегодня, дабы не приземлять высокий полет моей фантазии…

— Тут я с вами полностью согласен, Тригг. Фантазия всегда бежит впереди реальности, и довольно далеко впереди. Не нужно ее задерживать и приземлять конкретикой.

От себя же могу заверить, что таких густых басов и таких насыщенных меццо-сопрано вы не найдете ни в Вене, ни в Милане. Можете совершенно спокойно и с чистым сердцем рассказать об этом вашим близким.

Но… мы заговорились. Может быть, приступим к завтраку? Сегодня в честь праздника у нас жареные корни триггервильского камыша и балтийские печеные устрицы под еловым соусом.

— С удовольствием все это отведаю, господин барон, только мне нужно еще пару минут, чтобы прийти в себя и отдышаться после увиденного…

— Простите меня, что столь необдуманно подверг вас такому испытанию. Я забыл предупредить, что без подготовки нельзя смотреть курляндским цыганкам в глаза. Хотите, я попрошу их надеть черные очки?

— Боюсь, что это не сильно поможет…

— Тогда давайте сегодня просто отобедаем вдвоем. Я извинюсь перед дамами и объясню ситуацию. Они поймут, не первый раз, слава богу…

Тем не менее, одной проблемой у вас стало меньше, дорогой Тригг. Вы теперь избавлены от патрулирования светского променада на Английской набережной. Заметьте, что ни одна из цыганских дам и бровью не повела при виде вас.

И уж тем более не повысила голос даже на полтона.

— Я до сих пор пребываю в изумлении от увиденного. Поверить не могу… Дайте перевести дух…

Барон подошел к регенту хора и что-то тихо сказал ему на ухо. Тот мягко улыбнулся и понимающе кивнул. Тут же последовала команда: «Разойдись!» При произнесении последней буквы этой команды на пирсе не осталось даже следов на песке. Как будто и не было никого…

* * *

Второй завтрак.

— Знаете, барон, а ведь жареный камыш по вкусу очень похож на колумбийский батат. Он тоже из рода пасленовых?

— Я как-то никогда не думал об этом. Ботаническими исследованиями занят мой добрый садовник Мюллер. Это новый псевдоним известного глобального философа Пахома Никонова, моего ординарца. Под простой немецкой фамилией он публикуется в научных журналах Европы… Вам, наверное, будет интересно обсудить с ним прошлогодний урожай пасленовых и бобовых… А еще он может такие вещи рассказать про какую-нибудь сложноцветную завязь в лепестках горчичных орхидей, что вы забудете обо всех противоречиях между Платоном и Сократом.

— Ну, это как-нибудь в другой раз. Я пока нахожусь под впечатлением от женской части цыганского хора. Увиденное сегодня всколыхнуло в душе целый пласт уже, казалось, забытых воспоминаний.

— Вот не ожидал. Неужели вы не имели успеха у женщин?

— Тут дело не в «успехе» или в «неуспехе». После той злосчастной победы над кентаврами процессы распада коснулись и этой сферы…

— Вот как? И тут успели нагадить! Что же такое стряслось? Они, наверное, одурманили вас грибными отварами на основе балканских мухоморов и корней черного саксаула…

Помнится, во время второй Турецкой кампании под Адрианополем ротмистром Растеряевым и его людьми было поймано около дюжины вражеских лазутчиков.

И все как один — евнухи из гарема Осман-паши. Этот подлый Осман, видя неизбежность сдачи города, решил обезопасить свой гарем, причем совершенно бесчестным способом. Он приказал своим кастрированным нукерам тайно подсыпать в наши полковые бражные бурдюки особый зловредный порошок коварного действия. Называется он казбебуш.

Этим казбебушем в султанских покоях поят местных сантехников, если им предстоит работа по профилактике или починке водопроводных труб на женской половине дворца.

Благо все лазутчики были вовремя изловлены и выпороты так, чтобы другим неповадно было. И, хотя благодаря бдительному ротмистру никто из гусар и казаков не пострадал, тем не менее, не все прошло так гладко, как хотелось бы.

Фельдъегерь Гиацинтов из штаба корпуса случайно обнаружил валявшийся у дороги целый мешок с казбебушем. Решив, что это дорогой турецкий табак, он набил им себе целую трубку и выкурил ее в ожидании ужина.

Весь следующий день Гиацинтов не выходил из палатки, а после взятия города даже не поехал прикоснуться ни к одной из его достопримечательностей… В себя пришел он только через пару недель, когда к нам в лагерь приехала артель румынских модисток для пошива новых доломанов.

Мы все тогда очень переживали за боевой дух фельдъегеря…

— Эх, барон, если бы все было так просто. Если кто-то один отравил, то кто-то другой и вылечить сможет… Тут дело в другом. Вы когда-нибудь слышали о женской эмансипации?

— Это что-то французское, вероятно.

— Да, именно… «Эмансипэ» — это завершающий компонент к знаменитой убийственной триаде — либерте-эгалите-фратерните — Свобода-Равенство-Братство. Без него все эти людоедские лозунги все же имели бы шанс на наполнение вполне приличным содержанием. Вы ведь помните Французскую революцию, во время которой и появились все эти смысловые перевертыши? Это ведь было совсем недавно…

Свобода от совести, Равенство на эшафоте и Братство на кладбище… Только приход Бонапарта к власти избавил французов от завершающего и смертельного удара эмансипацией.

К сожалению, в Атлантиде все было гораздо трагичнее.

— Вы не говорили о каких-либо революциях на вашей родине…

— Их и не было. Все было гораздо более разрушительно. Сейчас я уже понимаю, что все эти призывы свободы, равенства и братства в основном били только по нервам и эмоциям.

Эмансипация ударила по самому главному — по основному инстинкту…

— То есть вы хотите сказать, что именно с нее и начались все безобразия?

— Трудно сказать, с чего все началось, но я уверен, что это была самая масштабная диверсия против здравого смысла во всей центральной Атлантике. Во всяком случае, другого ответа я найти не могу. Да и нет никаких других гипотез, кроме этой.

Я провел собственное расследование и обнаружил совершенно определенные закономерности, точно подтверждающие именно такое предположение. Я ведь когда-то изучал травматологию и, как специалист, сразу поставил медицинский диагноз этому явлению: сотрясение мозгов, причем всех сразу…

Видите ли, между мужчинами и женщинами различия настолько очевидны, что идея «равенства» между ними может появиться в голове только после удара по затылку дорической колонной из цельного каррарского мрамора.

— И много у вас было таких колонн?

— Очень много, к сожалению. На всех улицах и площадях, в парках, садах и променадах. Понаставили их на каждом шагу еще при родителе последнего императора — Андалузе Втором. Его любовь к монументальной архитектуре сыграла дурную шутку с его потомками, да и со всей империей…

— Никогда не думал, что мраморные колонны столь опасны…

— Давайте оставим пока эту тему. Хотя бы на несколько тостов. Давно это было, но, очевидно, нескольких тысяч лет мало для заживления душевных ран…

— Конечно, конечно… Тогда не вижу смысла не выпить за тяжелую кавалерию, поскольку за легкую мы уже пили несколько раз!..