Тригг и Командор

Юрий Бельский

Беседы героев этой книги, записанные и расшифрованные ценителями истории родного края, проходили в 19 веке в окрестностях Санкт-Петербурга, а также в морях бассейна Атлантического океана. Идеи, высказанные участниками исторического вояжа, одним махом раскрывают практически все загадки последних столетий человеческой цивилизации. Особое и заслуженное внимание уделено событиям, происходившим на берегу Финского залива, в Батарейной бухте.

6. Футбол

Восточная Балтика. Траверс Треллеборга. Цилиндры курляндопитеков, Рембрандт в шатре Мюрата. История Атлантического футбола до Кондора II. Спортсменство как общественный недуг и причина гибели великих империй.

—… Я восхищен вашим искусством подводной войны. Браво, дорогой Тригг. Это было столь изысканно, что я с трудом удержался от салюта в вашу честь. Вы случайно не поранились о бронированное днище? «Инвинзибл» — крепкий орешек!

— Да… Слегка ушиб третий спинной шип. Но это не страшно. Заживет как-нибудь. Не первый раз.

— У меня на мызе есть крепкие базальтовые цилиндры от старого колодца курляндопитеков, что жили у нас в доисторические времена. Когда вернемся, мы попробуем надеть один из них прямо на ваш третий шип — должно получиться что-то вроде боевого перстня. Я видел такие на росписях древних храмов в джунглях Индокитая.

— Хорошая идея. Вы, вероятно, имеете в виду барельефы Ангкор-Вата и храмы в долине Меконга? На них изображены мои двоюродные братья. Им пришлось поучаствовать в создании индийского эпоса «Махабхарата» и камбоджийских историй о Ворвонге и Сарвонге… Когда-нибудь я вам расскажу… Был бы вам очень благодарен за такой перстень. Сегодня уже трудно найти настоящих мастеров обработки базальта.

— Ну, наш колодезный цилиндр и обрабатывать не надо. Спасибо курляндопитекам… Сядет как влитой! Но, я вижу, мы уже у цели. Судя по всему, это Треллеборг — прямо по курсу горят его огни.

— Да, это он. Я оставлю вас, барон, ненадолго. Постараюсь вернуться до рассвета.

— Конечно, конечно. А я пока займусь очисткой мортир от селедки — надо быть готовым ко всяким неожиданностям: кто только не ходит в этих местах…

* * *

И был прохладный вечер, и было туманное утро…

Летом, во время штиля, Балтийское море иногда напоминает соленые озера Туркестана и западной Монголии.

Тишина, озерная рябь воды, обжигающее июльское солнце днем и зимняя свежесть ночью…

Уют и гармония царили на «Неустрашимом», медленно дрейфующем между шведским Борнхольмом и датской Зеландией.

Почистив пушки и зарядив их новейшим бездымным порохом, барон укутал ноги перуанским пледом и безмятежно расположился в плетеном гамаке с бутылкой «Секешфехервара» в одной руке и коробкой гаванских сигар — в другой.

Он никогда не курил, но сигары Cohiba всегда держал при себе для ощущения полноты жизни, а также красоты и богатства мироздания.

С каждым глотком триггер-виски на командора накатывали волны воспоминаний… Сначала — о туркестанском походе, затем — о рейде по тылам армии Ост-Индской компании и войне во французских колониях…

Теплый вечер располагал к сентиментальности и романтическим грезам…

Как жаль, что Триггг45 не состоит на императорской службе — столько чудесных подвигов он мог бы совершить, поддержав, например, с моря атаку синих кирасир в бою под Штральзундом или оборону Барклая в битве под Дрезденом — речка там как раз вполне судоходна.

А уж сколько благородных дел можно было бы наворотить вдоль всего течения Дуная от Шварцвальда до Констанцы…

Но, как бы то ни было, этот славный потомок атлантов уже несколько тысяч лет в отставке и вряд ли согласится принять новую присягу.

Барон тяжело вздохнул и грустно выдохнул — а как было бы замечательно служить с таким молодцем в одном строю…

Мечты триггервильского помещика были прерваны тихим всплеском у правого борта — из воды показалась голова многомудрого ящера.

— Добрый вечер, точнее утро! Я уже давно тут, но боялся вас разбудить. Столь живописной картины я не наблюдал с тех пор, как однажды, лет двести-триста назад, в Амстердаме, я заглянул в окно мастерской Рембрандта ван Рейна… Кажется, по отчеству он был Харменсович.

— Вы очень деликатны, дорогой Тригг. У вас великолепный русский, но русифицировать специально для меня отчества иностранных подданных, наверное, совершенно излишне. И, хотя я мало понимаю в живописи, мне известно, что картины этого голландца стоят огромных денег.

Помнится, мне досталось более полудюжины его творений — они висели в походном шатре Мюрата. Он не успел их забрать при отступлении из Лейдена.

За эти несколько картинок я получил потом у пруссаков двенадцать пудов овса для эскадронных и обозных лошадей и еще серебряную табакерку, которую потом променял у австрийцев на новый тирольский хлыст из воловьей кожи…

Я думаю, что мы можем вернуться к Триггервильскому волнорезу ко второму завтраку. Вы ведь закончили свои дела здесь, не правда ли?

— Да, вполне можем выдвигаться. Я думаю, что нам стоит немного изменить обратный маршрут, чтобы не столкнуться с возвращающимися британцами…

* * *

Восточная Балтика, севернее острова Ренин.

— Вы меня ни о чем не спрашиваете, барон, но вас, наверное, интересует цель визита в шведские воды?

— Знаете, дорогой Тригг, в начале прогулки мне было как-то неловко спрашивать об этом, а теперь, после вашей блестящей подводной атаки и поворота британской эскадры на обратный курс, у меня ощущение, что главная цель достигнута, хотя, конечно, все и произошло довольно спонтанно. Вы, вероятно, хотели навестить тут своих родственников, не так ли?

Мне гораздо более интересно было бы услышать от вас продолжение рассказа об Олимпийских играх. Особенно о том влиянии, которое они оказали на ход истории.

— Ну, на ход истории повлияли не только они. Я ведь просто привел пример, хорошо известный в вашей цивилизации — насколько я знаю, историю Греции и Рима в России изучают довольно подробно.

— А как все это выглядело в Атлантиде? Там тоже соревновались в метании каких-нибудь дисков и позировали для гипсовых скульптур?

— По большому счету, за пределами здравого смысла всегда можно найти множество занятий. Было бы совершенно излишним все это перечислять и конкретизировать. Хотя разговор о некарточных играх я начал с атлантического футбола…

— Буду признателен, если вы все-таки расскажете мне об этом таинственном процессе.

— Таинственности в нем не больше, чем в колке грецких орехов. У нас эта игра называлась «тануот», что можно перевести как «бей, пока не позеленеет». В далекой древности у нас это было разновидностью дуэли — развлечением воинов, заскучавших на зимних квартирах. Как вы знаете, в армейской среде конфликты между молодыми офицерами неизбежны. Поэтому для того, чтобы не пускать на самотек эту проблему, еще во времена Кондора Второго^[7] было решено проводить по выходным коллективные дуэльные дни.

Игроки делились на две команды, которые, выстроившись напротив друг друга в шеренги по одиннадцать человек, по очереди бросали в противника чугунные ядра. Игрок, поймавший и удержавший ядро, оставался жив. Проигравший же уходил в мир теней. Наградой победителям была жизнь. Некоторым бонусом еще прилагалось освобождение от взыскания за нарушение воинской дисциплины.

Это древнее развлечение после победы над кентаврами возродилось с новой силой, только в совершенно извращенном виде.

Каждый штрих новой игры был наполнен оскорблением воинской чести и достоинства.

Вместо чугунных ядер противники стали перебрасываться кожаными шарами, набитыми тряпьем.

Появились мастера броска «спортивного» шара рукой, ногой и даже головой.

Древняя традиция превратилась в цирк.

Механизм уничтожения чести, достоинства и здравого смысла во всех странах примерно одинаков. За десять тысяч лет я наблюдаю одно и то же: Атлантида, Греция, Рим, Ацтеки, Инки…

— Да… Грустная картина… А почему вы считаете этот самый атлантический футбол опаснее какого-нибудь бега на длинные дистанции или гонки на колесницах? Хотя, кажется, догадываюсь…

Если даже один моральный урод всегда опасен, то целых два взвода уродов, очевидно, опаснее в разы?

— Не совсем так. «В разы» — означает арифметическую прогрессию, а тут прогрессия геометрическая.

За игрой двух подразделений гороховых шутов наблюдают и морально приобщаются к смысловому абсурду десятки и даже сотни ни в чем не повинных зрителей. Замечу, что на больших площадках типа римского амфитеатра Флавиев счет может идти и на тысячи.

Известно, что при долгом наблюдении за звездным небом и погружении в тишину мысли приобретают философское звучание.

При частом же и привычном наблюдении за откровенным абсурдом мысли исчезают вовсе, а при длительном и активном сопереживании абсурду теряется уже и самая надежда на восстановление нормального мыслительного процесса.

— А зачем наблюдатели вообще приходят на игру? Самих игроков теоретически можно понять: жизнь наскучила, хочется встряски или хотя бы имитации здоровых эмоций. А что же такого находят там зрители?

— Ничего и не находят. Разве что иллюзию братства и иллюзию сопереживания.

— Ааа… Что-то вроде маршировки на параде под звуки барабана, только сидя в чулане на кухонном табурете без парадного мундира, а заодно и без барабана!

— Именно так. А потом, как я уже говорил, запускается механизм добровольной слепо-глухоты.

Все идет по одному и тому же сценарию. Иллюзии постепенно вытесняют реальность.

Простые солдаты всегда побеждают напыщенных спортсменов.

С римлянами в дальнейшем получилось то же самое, что и с побежденными ими же греками.

Если раньше в качестве гладиаторов выступали рабы и военнопленные, то в дальнейшем желание покрасоваться на арене победило и римский здравый смысл. Болезнь спортсменства была подхвачена сначала знатью, а затем и плебсом.

Потребовалась всего пара сотен лет, чтобы ремесло спортсмена-гладиатора стало престижным.

Воин несет свою службу вдали от родного дома, и подвига его никто не видит. Гладиатор же упивается вниманием публики и аплодисментами в свою честь.

В боях на арене цирка участвовали тысячи римских недорослей. Они гордились накачанными мышцами и мастерством индивидуального фехтования…

Прошла еще пара сотен лет, и Империя рухнула под ударами варваров.

Совсем неспортивные готы вошли в ее столицу, не встретив никакого сопротивления ни от увешанных лавровыми венками цирковых бойцов, ни от их азартных поклонников.

История повторялась снова и снова на разных материках и континентах.

— Вы хотите сказать, что все великие цивилизации погибали из-за так называемых «спортсменов»?

— Не только от них, конечно. Спортсмены были лишь творцами иллюзий. Тех иллюзий, что очень похожи на правду. В одном ряду с ними можно поставить разве что театральных актеров и публичных политиков…

— Знаете, Тригг, в своей жизни я ни разу не сталкивался ни с какими спортсменами. Благодаря вашему рассказу теперь я чувствую себя хорошо подготовленным к таким встречам.

Мне кажется, что пары ударов эспадроном плашмя будет вполне достаточно для возврата здравого смысла в пустую башку. Это, кстати, полезно и для избавления от иллюзий.

Помнится, когда наш полк стоял на зимних квартирах в Малороссии, полтавский городничий возомнил себя флигель-адъютантом и послом по особым поручениям Его Императорского Величества. Приехал как-то в офицерское собрание и зачитал там свой меморандум о запрете цыганского пения, вина и азартных игр. Так никто его и пальцем не тронул, потому как все поняли, что он во власти иллюзий и спросу с него нет.

Сдали его в багажное отделение почтового дилижанса и отправили в Самарканд.

Ямщику, помнится, дали двадцать рублей ассигнациями — на водку и непредвиденные расходы, чтобы довез багаж до места в целости и сохранности… Обратно городничий вернулся лишь спустя полгода и совершенно другим человеком. Он не только забыл про все свои иллюзии, но еще и стал образцом высокой морали — любой проигравшийся в карты офицер или даже юнкер всегда теперь мог занять у него сумму, необходимую для дальнейшего продолжения игры… Говорят, что он потом женился на цыганке и ушел с табором в Кострому.

Не зря доктора считают, что сухой воздух Туркестана обладает целебными свойствами.

Примечания

7

В честь императора Кондора II было сочинено множество песен и гимнов, но до нашего времени дошла мелодия в исполнении Саймона и Гарфункеля под названием «Эль Кондор паса».