Беседы героев этой книги, записанные и расшифрованные ценителями истории родного края, проходили в 19 веке в окрестностях Санкт-Петербурга, а также в морях бассейна Атлантического океана. Идеи, высказанные участниками исторического вояжа, одним махом раскрывают практически все загадки последних столетий человеческой цивилизации. Особое и заслуженное внимание уделено событиям, происходившим на берегу Финского залива, в Батарейной бухте.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Тригг и Командор предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
3. Историческая встреча
Глава, в которой рассказывается о знакомстве двух полиглотов, а также об императоре Маракайбо, Платоне, Сократе, Цинь Шихуанди и атлантических кентаврах. Особое место отведено объяснению разницы между внешним блеском явлений и их внутренней сущностью.
Как видно из записок генерал-аншефа барона Иоахима фон Юкскюля, первая встреча с триггервильским ящером произошла во время белых ночей, после именин Анастасии Федоровны — дочери графа Шереметева от первого брака.
Решив освежиться после бала, данного графом в честь ее высочества, барон зашел с волнореза в прохладную воду залива и застыл там в неподвижности на неопределенное время.
Обычно во время морского купания он приводил в порядок рассыпавшиеся на балу мысли и сосредотачивался на решении основных проблем, стоящих перед каждым разумным человеком.
Мысли собирались, как обычно, в нужном порядке — от простых к сложным, скрытые к скрытым, очевидные к очевидным, серьезные к серьезным, глобальные к глобальным.
Внезапно, возникшие перед бароном два светящихся желтых глаза заставили его отвлечься от привычной внутренней работы.
Вслед за глазами из воды показались две раздувающиеся ноздри и торчащие в разные стороны саблевидные клыки.
Поначалу барон решил, что из морской пучины перед ним возник сам Вельзевул, но, заметив тень от торчащей из воды головы, понял, что перед ним не какое-то потустороннее чудище, а чудовище совершенно обычное — такое же живое, как и балтийский тюлень или ящер с острова Комодо, только в разы крупнее и с глубоким интеллектом в глазах.
Интеллект интеллектом, но это существо грубо нарушило традиционное уединение хозяина этих мест, и его рука потянулась к шпаге, с которой он не расставался даже во время водных процедур.
— Duilich gun do chuir dragh air do phrìobhaideachd gu neo-eisimeileach, — произнес ящер, наклонив голову набок.
Готовый было уже вспылить, барон в произнесенной фразе сразу уловил извиняющиеся нотки. Кроме того, стало понятно, что его собеседник — это явно прибывший издалека иностранец, причем говорящий на абсолютно неведомом языке.
— НУ ВЫ МНЕ НЕ ОЧЕНЬ СИЛЬНО ПОМЕШАЛИ. НО ПРОБЛЕМ! ПАС ДЕ ПРОБЛЕМЕ! — очень громко и отчетливо (как и положено при разговорах с иностранцами) отчеканил барон и, после секундной паузы, добавил еще по-вьетнамски: — КХОНГ ВАН ДЕ ГИ!
Было видно, что, выслушивая куртуазный монолог местного полиглота, иностранец впал в уныние.
— Похоже, что я немного ошибся, — на чистом русском языке произнес он подавленным голосом. — Вижу, что это не Шетландские острова… Просто задумался о далеком прошлом. Прошу меня извинить, обычно я в языках никогда не путаюсь. Это, наверное, от усталости.
— Да, сударь. Вы в территориальных водах Российской Империи. Добро пожаловать в Триггервиль.
— Извините, что поначалу заговорил с вами на кельтском наречии — просто на этом языке должны изъясняться в северных провинциях Шотландии. Я просил прощения за то, что невольно потревожил ваше уединение.
— Ну что вы, что вы, напротив, я очень рад нашему знакомству! Не желаете ли по глотку триггер-виски[3]?
Я прикажу подать его прямо сюда, к волнорезу. Вон на том гранитном валуне отлично разместятся и графин, и пара толстостенных бокалов… А насчет Шотландии и не беспокойтесь — знавал я одного шотландского боксера еще в кампании тринадцатого года, так он…
Здесь рукопись становится нечитабельной, поскольку на второй половине большого листа А4 невозможно разглядеть ни одной буквы — только большой круглый след от чугунной сковородки старшего электрика и двух слившихся жирных пятен от его же бутерброда.
Под этими пятнами, судя по характерным вмятинам карандаша, вероятнее всего, были воспоминания барона о том, что «и виски у них был такой же… (совсем неразборчиво), как и этот Эванс».
Чуть ниже явно проступают слова: «Хорошо сидим…» и уже в самом конце страницы: «За легкую кавалерию — до дна!»
……………………………………
Следующий удобный для чтения текст появляется только через несколько страниц, поскольку листы расшифровок, предоставленных автору Романом Ивановичем, были безвозвратно утеряны при переезде его архива из городской квартиры в лодочно-гаражный кооператив — тот, что в Мартышкино, сразу за железнодорожным переездом.
В утерянных листах, судя по всему, находилась информация о происхождении столь необычного имени дракона — Триггг45, а также о местах, где проходило его детство, отрочество и юность.
Следующий лист
—…Вот так все и происходило, своими глазами это видел, — грустно промолвил Триггг45 и глотнул триггер-виски прямо из графина, поскольку хрустальный фужер он неловким движением бокового плавника случайно смахнул в щель между гранитными глыбами. — Так вот, после того как восстание океанских кентавров было подавлено, император Маракайбо Блистательный перестал верить даже собственной тени.
При всех внешних атрибутах победы страна пошла вкривь и вкось.
Гвардия боевых кашалотов была разоружена и распущена на все четыре стороны. Кентавры сбежали за Геркулесовы столпы, в Большой Левант и в Верхнюю Грецию. Обосновавшись на этих варварских территориях, они начали сочинять антиатлантические пасквили. Процессы, запущенные еще реформами прадеда Блистательного Маракайбо, покатились по наклонно-энтропийной плоскости вместе со всей большой страной. Мощнейший когнитивный диссонанс затронул не только военных и торговых специалистов, но и работников умственного труда. Совершенно неожиданно для многих, культурные перемены коснулись даже и процессов мировой гармонии…
— Простите великодушно, но вы сейчас рассказываете именно о той Атлантиде, о которой упоминали Геродот и Платон? — мягко перебил дракона барон фон Юкскюль.
— Фантазии Платона были просто высосаны из его собственного пальца. Геродот же, действительно, что-то там упоминал о моей родине, но все его рассказы основаны на откровенно тенденциозной информации, полученной греками от изгнанных кентавров.
И вообще, почему-то в памяти народов всегда отпечатывается переизбыток мерзавцев.
Того, кто громче всех кричит, и выцарапывают всегда на исторических скрижалях.
— Да, я вас очень хорошо понимаю. Помнится, на скачках в Царском Селе в честь тезоименитства Его Величества я обошел на целых полкорпуса поручика Голицына, и хотя моя кобыла была явно впереди голицынского мерина, но именно ему и приписали победу в том заезде.
Это случилось потому, что на финише он первым прокричал свою фамилию флигель-адъютанту Оболенскому, тот внес ее в свой кондуит, потом передал бумагу по инстанциям и — пошло-поехало. Доказывай потом, что ты не верблюд…
Вручили наглецу еще огромный букет золотых орхидей и памятную бархатную ленту стипль-чеза. Правда, на следующий день я пристрелил прохвоста на дуэли, но на душе до сих пор сохранился неприятный осадок.
С корнетом Оболенским я разобрался уже позже, в Туркестане, и совсем по другому поводу. Болтуны и крикуны всегда все портят…
— Я рад, барон, что наши взгляды на мир столь близки… Очень хороший виски, особенно послевкусие… «Индо-слеза», вы говорите?.. Так вот, о кентаврах: эти существа не смогли смириться с законами установившейся гармонии, подняли бунт и — вот результат! — вымерли все до одного.
Вы когда-нибудь встречали на своем жизненном пути хоть одного кентавра: хоть морского, хоть сухопутного?
— Не доводилось.
— И уже не доведется, уверяю вас. После событий, о которых я рассказал, что-то изменилось в этом мире. Закончился Золотой век — век спокойствия и равновесия. Ведь каждый атлант ощущал себя не песчинкой на ветру, а звеном в цепи истории могучей цивилизации.
Он чувствовал себя одновременно и рыбой, и птицей, и зверем.
По глубине мыслей и чувств атланты любого уровня могли жить и на земле, и в небесах, и на море. Их мечты взлетали выше перистых облаков и погружались ниже любого термоклина…
Все были абсолютно равноправны друг перед другом и перед вечностью…
После того бунта кентавров все карты здравого смысла настолько перемешались с дешевыми картонными подделками, что процесс разложения быстро прошел точку невозврата…
— Что вы имеете в виду? Ваши соотечественники перестали платить карточные долги или стали уклонятся от честных дуэлей?
— И это тоже, конечно, но то, о чем вы говорите, стало уже лишь следствием главного перелома. Дело в том, что видимая оболочка явления в старые времена не имела никакого значения — важна была только глубокая внутренняя сущность. Теперь же, после той катастрофы, все изменилось с точностью до наоборот.
Каждый атлант вынужден был принять для себя важное решение: или полностью перейти на сушу, или окончательно скрыться в водных глубинах.
Те, кто вышел на сушу, уподобились кентаврам — тем самым, с которыми еще недавно сражались.
— Они что, сознательно нарушили присягу?
— Нет, скорее бессознательно. Видите ли, прозрачность атмосферного воздуха в десятки раз выше, чем самой прозрачной воды…
— А какое это имеет отношение к кентаврам?
— Самое прямое. На воздухе очень легко пускать окружающим пыль в глаза, а под водой нет и не может быть никакой пыли. Кроме того, видимость в самых чистых морях мира не превышает и семидесяти метров. Поныряйте как-нибудь на Красном море или около Мальдивских островов и убедитесь сами. А вот на поверхности — совсем другое дело.
Например, вот с этого скользкого волнореза вы легко увидите любой португальский галеон или греческую трирему на расстоянии более пяти верст. Между семьюдесятью метрами и пятью верстами есть разница, не правда ли? Для субъектов, во главу угла ставящих видимость явлений, а не их сущность, жизнь на суше намного предпочтительнее…
Полностью на сушу переселились тогда все позеры и хвастуны без внутреннего стержня. Покрасовались друг перед другом, попозировали разным там Фидиям и Праксителям в эпоху эллинизма, а потом сгинули в небытие, чего и следовало ожидать.
Память о них осталась только в греческой мифологии и в садово-парковой скульптуре.
Кентавры и те, кто пошел за ними, предпочли внешний блеск внутренней мудрости, плоскую поверхность — истинной глубине и дешевую похлебку — свежим морепродуктам.
Настоящие атланты, не прельстившись на блестящую мишуру, ушли глубоко под воду.
— У меня на мызе к обеду всегда только свежие морепродукты. А в Индокитае вы бывали? Осьминоги и креветки там очень хороши.
— За годы странствий я побывал везде. В Индокитае заходил как-то в Тонкинский залив — еще при династии Цинь.
— Это очень интересно — у меня в галерее висит пламенеющий клинок той эпохи.
Мне было бы очень интересно ваше мнение: для каких целей его использовали во времена Цинь Шихуанди — в оборонительном или в наступательном бою?
— Знаете, меня всегда тоже интересовал этот вопрос. Во время войны за бирманское наследство…
С этого места и до конца следующей страницы текст становится нечитаемым из-за все тех же жирных пятен, проступивших со страницы первой.
—…премного благодарен за приглашение… С утра мне придется посетить одно место в шведских территориальных водах, и к полудню я смогу быть уже у вас, дорогой барон!
— Жду вас непременно! К столу будет фаршированная щука.
— Это деликатес…
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Тригг и Командор предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других