Голубь с зеленым горошком

Юля Пилипенко, 2018

«Голубь с зеленым горошком» – это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни… …Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.

Gate B8: Lisbon

Украдена из музея Эшмола в Оксфорде в новогоднюю ночь с 31 декабря на 1 января 2000 года.

Текущий статус: местонахождение картины остается неизвестным.

Лиссабону удалось впечатлить меня сразу на выходе из аэропорта: город приветствовал посетителей километровой очередью на такси. Колеса чемодана позвякивали и хрустели от продолжительного соприкосновения с неровностями асфальта, и я побаивалась, что они окончательно сотрутся, когда мы наконец займем свое почетное место в бесконечной веренице людей. Ну, где же конец этого кошмара? Где дно этой вечной пропасти? Как только мне начинало казаться, что финишная прямая к достижению цели вот-вот да нарисуется, как из-за тысячи интернациональных голов выплывала следующая пара сотен кепок, шляп, кудрей и седин. В такой ад я попадала лишь дважды в жизни, и оба раза это происходило в Лас-Вегасе. Правда, там ситуацию подогревал отчаянный дождь и американец, который два с половиной часа без умолку болтал по Bluetooth со своей френдессой и описывал всех и все, что попадалось ему на глаза. Несколько человек приняли меня тогда за девочку из шоу «Cirque du Soleil», что значительно сократило мой путь к долгожданной желтой машине с шашкой. В Лиссабоне «Цирк Солнца» не выступал, поэтому надеяться было не на что. Оставалось терпеть и ждать, ждать и терпеть, и благодарить небеса за то, что в этом городе я проведу два полноценных дня. То есть, если очередь затянется на пару суток, я переночую на коленях какого-нибудь туриста и в любом случае улечу на остров оранжевых стрелиций, диких орхидей и кисловато-сладкой маракуйи.

В отель «Vip Diplomatico» я попала в десять вечера по местному времени. Все мои силы остались на кожаных креслах сегодняшних самолетов, поэтому я прямиком направилась в номер смотреть баталию Стэна-зе-Мэна и Новака Джоковича, которые сражались в финале за титул «US Open». Я лежала на огромной кровати, будучи не в силах стянуть с себя джинсы, пялилась в плазму и нелепо улыбалась, вспоминая, как бродила по нью-йоркскому стадиону Flushing Meadows с настоящим бейджиком липово аккредитованных СМИ. Первенство моих любимых игроков раз и навсегда возглавил Роджер Федерер, и я, естественно, посещала все матчи с его участием. Лучший, эрудированный, воспитанный, талантливый — первый после Бога. Кумир. Играет с Радеком Штепанеком, которому совсем недавно уступил, чем опечалил своих фанатов во всем мире. Я сижу в кепке с логотипом RF в козырной ложе для масс-медиа, наблюдаю за тем, как трудятся мои «коллеги-журналисты» и переживает отец Роджера, и даже не пытаюсь притворяться, что делаю хоть какие-то заметки в блокноте. И вот совершенно фантастический розыгрыш, обратный кросс, Роджер обводит Штепанека, стадион встает, я встаю вместе с ним и кричу: «C’mooooooooooon!» Журналисты от неожиданности роняют свои айпады, смеются и обвиняют меня в нарушении тишины и отсутствии профессиональной этики. «О нет, господа и дамы, я очень профессиональна. Мне двадцать два года, я люблю жизнь и авантюризм, за треть цены снимаю номер на двадцать восьмом этаже «Grand Hyatt» вместе с ведущими игроками мира, сижу в одной с вами ложе и смотрю матч самого гениального теннисиста за всю историю, не имея ни малейшего представления о газете, на которую якобы работаю, хотя на вид мне дают не больше пятнадцати лет. Вы бы так смогли, сладкие мои американцы?» В этот день папа Роджера Федерера крепко обнял меня со слезами на глазах после победы любимого сына. Он пил пиво, а я — дайкири, который мне отказывались продавать без предоставления ID^[7].

Воспоминания захлестнули меня с такой отчаянной силой, что пробудили желание исследовать мини-бар. Из всех напитков и имеющихся снэков меня заинтересовало красное португальское вино, но в номере почему-то не оказалось штопора. Зато был балкон, огромный, старенький, со звездным небом над головой и расположенной под странным углом террасой прямо на крыше здания. Вид на город не смогли испортить даже «Ritz» и «Intercontinental», бьющие в глаза мелькающими огнями своих парковок и ресторанов. Судя по всему, я жила в правильном месте, но это не отменяло неуместного отсутствия штопора. Выбора не было: либо спускаться в бар, либо выть на луну и сгущающиеся тучи.

В баре не было никого, кроме одинокого немца, облизывавшего пивную кружку. Приглушенное освещение, темно-зеленые стены и миниатюрная мебель придавали этому месту какой-то особенный шарм, который только выигрывал от развешенных в нишах картин. Заполучив столь желанный бокал красного, я принялась исследовать рамы и изображенных на холстах людей. Из четырех работ мне была знакома лишь одна.

— Манэ великолепно рисовал, вы не находите? — заговорил немец.

— Я не нахожу, что это Манэ, — ответила я по-немецки.

Мы с ним смотрели на одну и ту же картину: опечаленная девушка с белым кружевным воротничком. На столике перед ней стоит рюмка, а рядом сидит мужчина в черной шляпе и сигарой в зубах. Девушка приопустила ресницы, ее глаза полны грусти и неизбежности. Длинная коричневая юбка слегка касается деревянного пола и закругленных башмачков, а на подносе стоит пустой графин.

— Это Манэ, поверьте мне на слово, — настаивал немец.

— Это не Манэ. Приятного вечера!

— Я готов с вами поспорить.

Спорить с немцем? Смешно. Я не знала названия картины, не помнила, кто ее создал, но и сомнений не было: это не Манэ. Она точно попадалась мне в книге, забытой в женевском аэропорту. Ох и глаза… твои холодные глаза… Непроизвольно вспомнился человек со шрамом на шее. Черт! Ну кто же ее нарисовал? Сосредоточься. Щелчок в голове и:

— А на что вы готовы поспорить? Я считаю, что эта картина — дело рук Дега.

— Нет и категорически нет.

— Давайте поступим следующим образом: если я докажу, что это Дега, вы оплатите мой счет. Если я не сумею — оплачу ваш.

Немец внимательно изучил мой столик с одиноким бокалом и, видимо, прикинул, что игра стоит свеч. Меня же, в свою очередь, распирало от смеха, потому что я знала, с каким трудом немецкие мужчины отрывают от себя четыре евро, угощая тебя чашкой кофе. В Европе принято платить поровну. Какие там гусары-офицеры…

— Договорились!

Немец принял непростое для себя решение и таки попался в сети.

— Дайте мне несколько минут, — произнесла я, вставая из-за столика. — Я скоро вернусь.

Перед тем как направиться к лифту, я обратилась к пожилой женщине-бармену с просьбой приготовить для меня лучшую бутылку вина и желательно откупорить ее, чтобы я смогла забрать приз к себе в номер. Она учтиво кивнула, одарив меня нежной улыбкой. Немец насторожился. Видимо, он что-то понимал по-английски.

Поднявшись на девятый этаж, я распахнула двери номера и бросилась к книге. Импрессионизм: страницы, страницы, страницы, багажный стикер, Pictures created from Light and Colour, The Circle of the Impressionists, Edouard Manet, Camille Pissaro, Gustave Caillebotte, ну же… Edgar Degas.

— Мне очень жаль, — сказала я через несколько минут, приблизившись к немцу с толстенной книгой в руках. — Вы были правы: на этой картине рядом с грустной девушкой изображен художник Марселен Дебутен. Он был страшно богат, но в какой-то момент разорился и не стыдился этого. Напротив, он вел богемную жизнь и относился к нищете с легким кокетством. Его обожали импрессионисты, и Эдуард Манэ неоднократно приглашал его позировать для своих картин, чтобы выручить друга из лап бедности.

Я выжидала. Немец самодовольно улыбнулся и развел руками. Мол, учитесь проигрывать, фройлин. И вот тогда пришло время пустить пулю в лоб:

— Как я и сказала, Дебутена очень любили импрессионисты, включая Дега. Картина в моей книге очень похожа на ту, что висит на стене напротив, вы не находите? — При этом я распахнула книжку на нужной странице. — Оригинальное название «В кафе» Эдгара Дега быстро заменили на «Абсент» благодаря одному из романов Эмиля Золя, который…

Немец не слушал. В ту секунду он меня ненавидел. Ненавидел настолько сильно, что был не в состоянии этого скрыть.

— Спасибо за угощение и прекрасного вам пребывания в Лиссабоне, — поблагодарила я и, прихватив с барной стойки приготовленную для меня бутылочку португальского вина, вернулась в номер.

Стэн выиграл у Джоковича, лиссабонский дождь, заставший меня на балконе, оказался сладким на вкус, и я с чистой совестью нырнула под мягкое одеяло. Меня ждал неизведанный город и новая жизнь. Засыпая, я чувствовала, как губы расплываются в мягкой улыбке. «Спасибо, что вернули мне книгу. Спасибо за это вечернее невинное приключение…»

* * *

Во время утренней пробежки я осознала, насколько была права. У отеля оказалось превосходное месторасположение — ровно два шага до парка Eduardo VІІ, где я, собственно, и бегала. Двадцать шесть гектаров земли и простора, переименованных в честь британского Эдуарда VII, который завернул в Португалию в 1902 году, дабы поспособствовать укреплению отношений между двумя державами. Я не была знакома с господином Эдуардом, но очень ему симпатизировала, так как он оставил после себя совершенно замечательный след. Парк плавно переходил в Avenue de Liberdad — километровую центральную улицу, сконструированную по аналогу с парижскими Champs Elysee. При всей моей фанатичной любви к французской столице лиссабонские «Елисейские Поля» мне нравились больше. Они пахли свободой и не имели ничего общего с вечной толпой и временами назойливой арабской прослойкой Франции. Вымощенный мелкой мозаикой променад, роскошные кроны деревьев, таранящих синее небо уходящими в бесконечность верхушками, элегантные витрины «Gucci», «Hermes» и «Zegna» — каждая мелочь, каждая деталь отдавали безупречным вкусом и прекрасно вписывающимся в атмосферу минимализмом. Город влюблял, завораживал. Он не осознавал своей красоты, как самоуверенный Париж, который всем своим видом дает понять, что да, я такой, я — шик, я — лоск и сплошное обаяние, и я знаю, что ты меня любишь. Он не кичился своим имперским прошлым, как аристократичная Вена, которая сияет и под настроение заигрывает с тобой своим жемчужным блеском. Он не гордился свободой действий, как развратный Амстердам, который предлагает секс и наркотики на любой вкус и цвет. Лиссабон застенчив и скромен. Он позволяет рассматривать себя со всех сторон, потому что у него нет другого выхода. Потому что он существует. Потому что солнце пригревает его нежно-красные черепичные крыши своими лучами, и никуда от этого солнца не деться. Потому что он — часть мира, но каким-то чудесным образом впитал в себя все самое лучшее: свободу, достоинство, скромность и уникальную красоту. Красоту не в классическом ее представлении — красоту с изюминкой и доступную далеко не всем. Этот город пропитан запахом стирального порошка, свежестью океанических ветров и колоссальной добротой своих жителей. Он бывает разным, естественным и таким настоящим, словно сильная личность, словно человек, знающий свои недостатки и шрамы, но не скрывающий их. Построенный на семи холмах, как и Рим, Лиссабон старше и опытнее. Самый старый город в Западной Европе, обогнавший по возрасту Париж и Лондон. Он сильный, но его не хочется ранить или чем-то обидеть. Я прониклась к нему такой нежностью, что даже когда торговец наркотиками предложил мне сверточек хэша в темноватом переулке, я растрогалась и ответила:

— Простите, я бы с радостью, но мне очень плохо после этой штуки.

— Ничего страшного, — отнесся с пониманием португалец, — я продам это кому-нибудь другому. Вам нравится в Лиссабоне?

О да! Мне нравится в Лиссабоне! Нравится, что он заставляет забыть о Берлине и Гамбурге, об отношениях и загнанной в угол любви, о прошлом и будущем. Только здесь и сейчас. Национальный музей искусства, бесподобный порт и семнадцатикилометровый мост Васка да Гама — самый длинный в Европе. Только здесь и сейчас ветер бросает в глаза мои длинные волосы, а пурпурная клубника и насыщенно зеленая мята тают на языке после глотка прохладной сангрии в районе Caixo. Корабли вальяжно расходятся в разные стороны, боясь потревожить речку Тежу, которая может впоследствии пожаловаться влиятельному товарищу океану. Говорят, что с этим парнем шутки плохи. Достаточно одного взгляда, чтобы понять его могущество, когда он находится не в лучшем расположении духа. Он готов убить, поглотить и разорвать на части, потому что ему нет никакого дела до наших плачевных молитв и смешных религиозных убеждений.

Добравшись до Baixo Alto, я избавилась от карты. В старом городе хотелось заблудиться: просто взять и навсегда затеряться в его пестрых гирляндах, антикварных лавках Антонио и Паоло и разноцветных затертых домишках. Как же вкусно пахнет свежевыстиранное белье, которое развевается благодаря ветру, как флаги всех известных и неизвестных стран! Как будоражит запах дорады, сибасса, чеснока и лимона! Я сбилась с курса настолько, что случайно добрела до музея марионеток, который казался краем города и цивилизации. Сотни кукол корчили мне рожицы, шевелили руками и напоминали о «Синдроме Петрушки» Дины Рубиной. Их общество меня вполне удовлетворяло, но день близился к закату и лимит времени еще никто не отменял.

В тот момент, когда я шагала по тихой улице в неразношенных розовых кедах, заметно ощущая усталость в ногах, мне на голову посыпались осколки разбитого стекла. Я инстинктивно прикрыла макушку руками и прижалась к теплой стене дома. В следующую секунду на ту же голову обрушился настоящий русский мат:

— Долб…еб, бл…дь. Ты чуть ее не убил.

Убедившись, что стеклопад благополучно завершился, я подняла глаза вверх. Из окна третьего этажа выглядывала неприятная русская рожа, которая интересовалась по-португальски, все ли у меня в порядке. Высота не помешала порыву воздуха донести до меня сильнейший запах перегара.

— У меня все в порядке. Сожалею, что долб…еб — это единственно возможная для вас профессия в столице Португалии.

По родной речи я явно не скучала и скучать не собиралась. После противного инцидента захотелось чего-то красочного и позитивного, поэтому я наградила себя прогулкой по живописной набережной. Чайки будоражили воздух надорванным криком, музыка окутывала тело ласковой паутиной, а мечты крепко хватались за фантазию и вырисовывали сумасшедшие перспективы. Я вспомнила, как хорошо быть одной и принадлежать лишь себе. Какой-то парень тормознул меня возле кафешки и предложил пожертвовать пару евро в помощь бедным лиссабонским семьям. Почему бы и нет? Взамен он предоставил мне на выбор браслетик или символичный значок, подтверждающий мое активное участие в процветании португальской столицы. Браслет оказался очень даже милым.

— Раз уж вы меня остановили… Не подскажите, как мне дойти до центральной улицы? Я сегодня прошагала более тридцати километров. Ноги отваливаются.

— Элементарно. Идите прямо. Когда окажетесь возле огромной площади, обратите внимание на Триумфальную арку. Похожа на парижскую, но наша, конечно, лучше. — Он застенчиво улыбнулся. — Пройдете под аркой и упретесь в площадь с фонтанами. А дальше разберетесь. Тусовочная Rua Augusta и Avenue de Liberdad перед вами.

Лиссабон настолько меня принял, что сделал скидку на мой топографический кретинизм. Удивительно, но я ориентировалась как рыба в воде. Никаких тебе карт и GPS — их заменило общение. Не знаешь, куда идти — спроси. Хочешь узнать тайны города — спроси. Владелец антикварного магазина с удовольствием рассказал мне о том, что знаменитые ярко-желтые лиссабонские трамваи в действительности дело рук американцев, что попробовать настоящий десерт «Pasteis de nata» можно только в одном правильном месте «Casa Pasteis de Belem». Секрет этого десерта знают лишь пять человек во всем мире, и они никогда не летают одним самолетом, опасаясь авиакатастрофы. Погибнет знаменитая пятерка — погибнет и достояние нации. Восьмидесятилетний португалец завалил меня историями о том, что Лиссабон был пристанищем лучших шпионов мира, которые базировались на пляжах «Estoril». Азартные игры на большие деньги и высокие ставки являлись отличительной чертой этого места, поскольку богачи со всей Европы бежали туда от Второй мировой войны в поисках новой жизни. Именно там обосновался Ян Флеминг, создавая своего агента 007 и работая на «British Naval Intelligence». Да и вообще, девочка, Лиссабон никогда не был признан столицей на бумаге, и мы первые начали импортировать «Guinnes» из Ирландии. Ну, как не проникнуться, как не расцеловать такого человека?

* * *

В отель я попала поздно, не в состоянии пошевелить верхними и нижними конечностями. Немец сидел все в том же камерном баре под картиной Дега. Я не смогла отказать себе в удовольствии поздороваться с человеком, которого так тонко развела на бутылку отменного вина.

— Добрый вечер! Не желаете ли узнать, кто изображен на портрете слева от вас?

Он не желал. Ни новых познаний, ни меня. Об этом свидетельствовал небрежный жест рукой — «уйди, мол, с глаз долой». Как же легко травмировать немецкого гражданина, в планы которого не входило потратить на тебя пятьдесят евро.

— Как хотите… Мне вчера показалось, что вам нравится импрессионизм и современное искусство. — Я отправилась в номер, помахав ему на прощание ручкой.

Итак… чему посвятить завтрашний день в Lisboa? Я корпела над картой и ссылками «TripAdvisor». Те немногие знакомые, которым повезло оказаться в этом городе, говорили мне, что здесь нечего делать более двух дней. Да ну? А галереи? А масонская Синтра? А эти подземные римские катакомбы, которые открыты для посетителей лишь раз в году? А десятка лучших руфтопов, где перехватывает дыхание? Мой взгляд остановился на замке St. Jorge. Решено. Завтра. Только туда.

* * *

Что такое панорама? Что такое счастье? Что такое фортуна? На все эти вопросы St. Jorge ответил на следующий день. Ты доходишь до площади Restaurande, становишься ближе к облакам, поднявшись на три сотни ступенек… и все — теряешься, как и все остальные туристы. Я забрела на какую-то тупиковую улочку со странным заведением «Keep calm&Enjoy our view»^[8]. Ну, о’кей, допустим. Заведение находится под или над замком? Крутая винтовая лестница напоминала дорогу в неизвестность. Меня встретили канарейки в клетках и бородатый мужик с оружием за поясом. Большой привет.

— Вы гость? — прошептал он.

— Да, — не моргнув, соврала я.

— Здесь сейчас съемки фильма. Мы выкупили этот хостел на два дня. Простите за неудобства.

— Да ничего. А что снимаете?

— Качественное кино.

— А можно познакомиться с режиссером?

— Да, но он сейчас занят. Подождите наверху. Я вас позову.

На каком верху? А, понятно, на каком: жутковатый подъем без перил и ограждений и импровизированный бар, где можно было наслаждаться тем самым обещанным view. Бесконечно страшно и невероятно красиво. Пара охмелевших трупов и затрепанные рюкзаки не смогли испортить вид на уникальный город. Я подкурила сигарету как раз в тот момент, когда ко мне приблизился чрезмерно волосатый португалец:

— Вы очень красиво курите!

— Да ну… Говорят, у меня чересчур детская внешность для сигареты.

— Врут. Вы когда-нибудь снимались в кино?

— Нет. С режиссерами меня связывали лишь краткосрочные романтические отношения.

— Вы будете курить в моей массовке, — расхохотался португалец.

— Так вы и есть режиссер?

— Именно. Не похоже, чтобы вы жили в этом хостеле.

— Не похоже, чтобы вы снимали качественное кино, — пошутила я.

— Так вы готовы покурить на фоне обрыва?

— Да ради бога. А как фильм будет называться?

— «Прости меня».

— За что?

— Не за что. Это название фильма.

— Ясно. Ну, пойдемте курить. Точно не порно?

— Нет. Романтический нонсенс.

Меня усадили за столик на обещанном краю обрыва. По сюжету фильма рядом расположилась пара на грани истерики и расставания. Мне нужно было искоса поглядывать вдаль, пускать лирические кольца серого дыма и всем своим видом давать понять, что одиночество — штука грустная и чрезмерно тоскливая. Не знаю почему, но мои плечи сотрясались от хохота и безлимитного счастья. Пошла одна в замок… Мне постоянно хотелось смотреть на исполнительницу женской роли первого плана и подавать ей знаки утешения: «Да бросай ты этого лощеного кретина, посмотри, как мне хорошо в обществе сигареты…»

— У вас слишком довольное лицо, — подал голос режиссер. — Страдайте, всмотритесь в пропасть. Вы одна. Курите вдумчиво и со вкусом.

Актриса билась в конвульсиях, глядя на меня, а я истекала слезами и содрогалась от неконтролируемого смеха.

— Простите, я не могу курить с должным трауром, — наконец-то выдавила из себя я. — Где замок? Выше или ниже?

Замок оказался чуть выше, со всеми своими видами на яркую черепицу, с возможностью рассмотреть мелочи и деревянные пентхаузы, с перспективой на нечто, напоминающее любовь, с прерогативой заказать бокал вина от «Wine with the view» у девочки Каролины, с каменными, прогретыми лучами нишами, где можно бесконечно наблюдать за солнцем, площадями и перевоплощающимися в мимолетный душ фонтанами. Интерьер меня мало интересовал. Достаточно было того, что этот район колоссально пострадал во время страшнейшего землетрясения в 1755 году. Город дрожал и сотрясался на протяжении шестидесяти минут, а сопутствующее цунами приумножило количество смертей и глобальных разрушений. Королева словно предчувствовала приближение катаклизмов и предложила мужу уехать куда подальше. Как же вовремя срабатывает интуиция у гениальных женщин… О прошлом напоминало все. Правда, попугайчики пели в прикрепленных к подоконникам клеткам, а люди продолжали вести свою скромную жизнь, подсушивая адидасовские футболки на тонких веревочках.

В гостиницу пришлось вернуться засветло, так как вылет на Мадейру оказался чрезвычайно ранним. Заказывая такси на рецепции, я по какой-то неведомой мне причине утвердительно кивнула головой в ответ на вопрос, разбудить ли меня звонком в номер. Обычно я рассчитываю на собственные силы и противный звук будильника в айфоне, но почему бы не подстраховаться? Перспектива вновь собирать чемодан меня не прельщала, поэтому я как можно дольше сидела на полюбившемся мне балконе. Терраса на последнем этаже не давала мне покоя. Накинув кардиган на ночную рубашку, я прикрыла дверь номера и потопала по ступенькам вверх. Надпись на входе призывала: «Не входить. Опасно для жизни!» Ручка легонько поддалась, и дыхание остановилось от резкого потока холодного воздуха и вида на ночной Лиссабон. Как же ты прекрасен, друг мой! Огни тебе к лицу. Они подчеркивают безукоризненные скулы твоих холмов и фасады католических церквей с расписными деревянными потолками и электронными свечами… Как же красиво… А можно, чтобы это не заканчивалось?

Нельзя. Все заканчивается. Если бы не звонок в номер, я бы не проснулась. Впервые в жизни забыла завести будильник. На ходу почистив зубы и упаковав разбросанные вещи в огромный чемодан, я с закрытыми глазами застегнула рваный джинсовый комбинезон и пулей понеслась на рецепцию. Сегодня я окажусь на Мадейре, а мой самолет совершит посадку в одном из самых опасных аэропортов мира. В холле гостиницы я на секунду остановилась, подмигнув на прощание девушке Дега. Увидимся через месяц, печальная красавица. Увидимся, если я вернусь.

Примечания

7

Удостоверение личности (англ.).

8

Сохраняй спокойствие и наслаждайся нашим видом (англ.).