Случайные пациенты

Юля Колот, 2022

Дима мечтает стать писателем, но никак не может закончить свой первый роман. Однажды он падает с лестницы и попадает в больницу, где знакомится с девушкой по имени Алиса. Имя – все, что он смог о ней узнать. Она не хочет рассказывать Диме о себе и говорит только одно: болезни появляются от страха перед жизнью. В то же время, ей очень интересно то, чем занимается Дима, ведь, в отличие от людей, персонажи книг бессмертны. Алиса исчезнет из жизни Димы так же неожиданно, как появилась, оставив на память личный дневник. Хватит ли у него духу прочесть его? Ведь чужая душа, даже робко любимая, таит множество загадок, которые могут ранить. Сможет ли он справиться с тем, о чем узнает из дневника? Комментарий Редакции: Нежный роман о любви, которую можно сохранить и пронести сквозь время, пространство и еще одно неожиданное измерение – текст. Хрупко и трогательно. Финал – неизбежный катарсис.

Глава 5

Женя привез мне все, что я попросил. Допоздна я разгребал черновики, стучал по клавиатуре, внося изменения в текст. Сначала работал в палате, но отбой здесь ранний, пришлось продолжить в коридоре. Устроился на жесткой лавке, скрючившись, но, как говорят, плохому танцору… Вскоре строчки пустились в причудливый танец, теряя смысл. Пришлось сдаться и идти спать.

Проснулся я от ощущения, словно вовсе не спал. Открыв глаза, увидел Алису, склонившуюся над записями.

— Любопытной Варваре…

— Нос на базаре оторвали, знаю, знаю. Да вот только мой еще на месте. — В доказательство она коснулась указательным пальцем заострённого кончика и улыбнулась. — С добрым утром.

— С добрым, что ты тут делаешь?

— Пришла спросить, погуляешь ли ты со мной сегодня? А то, знаешь… — она махнула неопределенно в сторону коридора и скривила по-детски милую гримасу.

Я невольно улыбнулся и кивнул.

— Дай мне двадцать минут.

— Хорошо. — Она счастливая выскочила из палаты.

Я был готов раньше, чем обещал. Застал ее у входа, она ждала, задумчиво уставившись куда-то вверх. Я поднял голову, но ничего не увидел, кроме желтоватого потолка в паутине мелких трещин. Зато беглый взгляд медсестры, брошенный на Алису, от меня не ускользнул. Я кивнул ей, но та, закатив глаза, вернулась к работе.

— А у Константина есть подружка? — спросила спутница, нажимая кнопку лифта. Створки открылись с металлическим лязгом.

— У какого Константина?

— У того самого, который психолог.

Я вздохнул, понимая, что она достаточно долго простояла у тумбочки, чтобы подсмотреть профиль одного из героев горе-романа.

— Есть жена.

— У него кризис среднего возраста?

— Возможно.

Она понимающе кивнула и направилась в сторону парка.

— Жаль его.

— Кого?

— Костю. Мы не видим своего счастья, хандрим попусту.

— Может, закроем тему? Ты влезла в чужие бумаги и даже не стесняешься этого?

— А чего тут стесняться? Я стала случайным свидетелем, как ты вчера.

— Это другое.

— А мне кажется, одно и то же. Расскажи мне, о чем там.

— Не хочу.

— Ладно, — она села, закрыла глаза, подставила лицо ветру. — Знаешь, я ведь тебе вчера рассказала о своих проблемах с медперсоналом.

Я молча сел рядом и стал рассматривать носы ботинок.

— Я рисую, — неожиданно сказала Алиса.

Я вопросительно посмотрел на нее.

— Может, я тебе портрет, а ты мне рассказ?

— Он не закончен.

— А портрет не начат.

Я откинулся на спинку, ища удобную позу, тело ныло.

— Ты ведь не отстанешь?

— Не отстану.

— Что ты хочешь знать?

— Сюжет.

— Сюжет? Он не вызовет ни интереса, ни сострадания, пока остаётся голым скелетом. В истории имеет значение куча разных мелочей: характеры, мотивы, мелкие обстоятельства. Чтобы понять — надо прочесть.

— Тогда дай прочитать.

— Не могу, мне нужно довести до конца. Герои искажают сюжет, и я чувствую, что так будет правильнее, но это в корне меняет идею.

— Разве не ты определяешь, как им жить?

Я искренне рассмеялся и инстинктивно потер больную руку, которая дала о себе знать.

— Что смешного? — смутилась она.

— Я раньше тоже так думал, что персонажи лишь марионетки, а ты — Бог, и можешь диктовать им свои условия. Но стоит начать записывать историю, сразу осознаешь, кто главный. Ты просто рассказчик.

— Не совсем понимаю.

— Писатели ничего не придумывают. К ним всего лишь приходят идеи. Персонажи — как люди на вечеринке, куда ты попал случайно. Ты смотришь на них и думаешь, что все знаешь. Но затем при близком знакомстве, всплывают нюансы, и ты вынужден поменять мнение. Это непросто. Может, писатели — это коллекционеры шаблонов и образов. Я пришел к выводу, что психология поведения людей имеет свои правила, против нее ты бессилен. И образ, который начинает стучать в голове, однажды удивит тебя.

— А откуда они берутся, эти образы?

— Из жизни. Ты слышала, что во сне мы видим только тех людей, которых когда-то встречали? То есть наш мозг не способен выдумать человека. Он берет из воспоминаний материал, который оживляет и транслирует. Тебе кажется, что ты не знаешь этого человека, хотя год назад видел его мельком у входа в кафе или на остановке. Его черты засели у тебя в памяти по непонятным причинам. Убрались в пыльный угол подсознания, чтобы в одном из снов прийти и сыграть роль. Так и тут, ты думаешь, что придумал человека. Но он был, где-то там на краешке твоего бессознательного моря, и вот пришел его час. Поэтому ты не можешь им управлять. Он гость, а не раб.

Давно мучающие мысли обретали словесную форму. Я ощутил глубокое удовлетворение, но одновременно мне было стыдно. Хотя я и говорил от чистого сердца, казалось, что о писательском труде имеет право рассуждать только состоявшийся автор, каковым я не являлся. Алиса хранила молчание. По ее лицу не было ясно, о чем она думает, дымка заволокла его, не давала уловить даже тени мыслей, которые ее захватили. И захватили ли? Может, она вообще не слушала. А вдруг сейчас задаст совершенно посторонний вопрос, и волшебство разговора исчезнет, а я снова почувствую себя ничтожным и неинтересным.

— То есть каждый может стать героем чужого сна или персонажем книги? Любой из нас? Ты сможешь продолжить жить в чьей-то фантазии? Это же бессмертие, мне нравится! — она весело улыбнулась и посмотрела на меня. И хотя я понял, что ее вопросы риторические, мне захотелось дополнить.

— Собственно, да. Но мы почему-то одних запоминаем, а других нет.

Мимика ее лица менялась мгновенно, брови, сведенные секунду назад, вернулись на место и слегка приподнялись, выражение стало таким светлым, даже счастливым.

— Скажи, а вот мой образ мог запасть тебе в голову?

Я смутился и вспомнил тот день, когда заметил ее, стоящую у окна. Как бесстыдно разглядывал хрупкий силуэт.

— Судя по цвету твоего лица, внимание было захвачено, может, мне стоит подкинуть тебе противоречий, чтобы закрепиться? — она задумчиво потерла подбородок и отвернулась.

— Это странные мысли и немного пугающие. Зачем тебе это?

— Знаешь, мы же не застрахованы от смерти, и когда она придёт, то сколько тебя будут помнить — год, два? А потом ты поблекнешь, черты растворятся, словно и не жил. А вот герои книги выходят на сцену и каждый раз дыхание читателя оживляет их. Они вечные.

— Знаешь, пару дней назад, я бы посчитал тебя странной.

Она улыбнулась и посмотрела мне прямо в глаза.

— Что изменилось?

— Я сам буквально вчера размышлял о смерти, конечно, не с точки зрения сохранения себя в умах других. Скорее о том, что если сейчас все кончится, то что я делал все эти годы? Вот какая последняя мысль будет в моей голове? Со мной произошло небольшое приключение, — я поднял руку в гипсе, демонстрируя орден, полученный в бою с лестницей. Она понимающе кивнула, давая знак продолжать. — И вот летел я и думал, может, это последние секунды жизни, и что в ней такого, ради чего стоило рождаться? Я не вкусил успех, не стал для кого-то опорой, да я даже счастливым себя назвать не могу. Как пустой стакан разлечусь на куски, потом кто-то сметет осколки, и в урну.

— Да, депрессивно.

— Согласен. Может, создадим кружок анонимных несчастливцев? Будем вещать на большие аудитории об особенностях и премудростях красоты несчастной жизни.

— Точно-точно, о том, как отвергать помощь, разрушить связи с близкими, чтобы никто наверняка не смог помочь.

Мы засмеялись в голос, понимая абсурдность идеи. Но в этом смехе было освобождение. Делиться несчастьем с кем-то, кто понимает, это будто быть немножечко счастливым по-настоящему.

Алиса предложила сделать еще круг по парку и возвращаться в больницу. Свинцовые облака набежали и затянули небо. Макушки деревьев гнулись от налетевшего ветра, мы сильнее кутались в куртки, пытаясь укрыться от ледяных порывов. Хотелось горячего чая и в плед. Сидеть у окна и, когда начнётся ливень, первые капли которого уже срывались на нас, слушать его равномерный стук вместе с Алисой, ведя душевные разговоры, от которых становилось так тепло и легко. Ужасно захотелось обнять ее, сказать, как много для меня значил наш разговор. Но я тут же подавил желание, устыдившись его.