Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ

Юлия Яковлева, 2023

В разгар Крымской войны вступают в противоборство две группировки писателей: с одной стороны Пушкин, Лермонтов, Гоголь и Чехов, а с другой – Мэри Шелли, Джейн Остин и Анна Радклифф пытаются своими текстами склонить чашу весов в пользу родной державы. В этом романе-ранобэ – разновидности японской манги – Юлия Яковлева создает фантасмагорический мир, в котором литература напрямую связана с исторической реальностью, способна ее менять и переписывать. Динамичный сюжет разворачивается вокруг вполне серьезного вопроса: могут ли авторы совладать с собственными произведениями и насколько они ответственны за дальнейшую судьбу своих творений? Юлия Яковлева – писатель, искусствовед и театральный продюсер, автор книг по истории балета («Создатели и зрители», «Азбука балета»), выходивших в издательстве «НЛО».

Глава 2. Две вдовы

Берлин. Июль 1904 года

Под вязами тень была такая густая, что доктору Далю казалось, он идет по дну. И чудесным образом дышит зеленой водой. Мелкой рыбешкой мелькали фигуры мужчин. Покачивались медузы: огромные шляпы дам. Оборки на платьях казались ресничками, щупальцами. Даль увертывался от шляп, броском огибал кружевные парасоли, усеянные по краю острыми спицами. Он летел, зажав трость под мышкой. В руке — канотье. Он опаздывал. Хуже — он опаздывал к немецкому профессору. Тот наверняка уже с назидательным злорадством смотрит на часы. А потом щелкнет крышкой — и уйдет. Не станет ждать и четверти минуты.

«Пардон, мадам», — прошипел, обогнул одну, едва не врезался в другую: о-о-о! Дамы не глядели ни под ноги, ни на бульвар. Головы у всех были свернуты набок. Глаза — стеклянные, как под гипнозом в клинике у Шарко, — не отрывались от сверкающих витрин. А в витринах — шляпки, тьфу! Свернув с Курфюрстендамм на боковую улочку, доктор Даль вздохнул было с облегчением. Тротуар теперь принадлежал ему одному. Но тут же обложила июньская жара. Никакой листвой не сдерживаемое солнце молотило по темени. Сновали авто и конные экипажи, волоча за собой запахи: бензиновые, навозные. Легкие горели, но выбора не было, и Даль прибавил ходу. Под мышками чесучовый костюм разбух, намок. Мучила невозможность снять пиджак, жилет.

А вот и двери. Швейцар распахнул так предупредительно, что доктор Даль едва не получил по лбу.

Остановился. Промокнул платком лицо. На всякий случай беглый взгляд на вывеску. Savoy. Все верно. И шагнул внутрь. В прохладу. В полумрак. Глаза его, ослепленные солнцем, не сразу увидели деревянные квадратики панелей, блеск столиков, лоск кожаных кресел — и что в одном из кресел помещалась массивная фигура. Как и полагал Даль, профессор Эвальд держал перед собой часы.

Увидев Даля, он тотчас щелкнул крышечкой. Убрал золотой диск в жилетный кармашек. Приподнял радушно зад, протянул пухлую руку, блеснув золотыми запонками:

— О, дорогой коллега! Рад приветствовать. Прошу.

Рука была сухая, прохладная, чуткая. Привыкшая ощупывать больных дам: деликатно, но властно и по делу. «Рука терапевта», — подумал Даль. У хирургов обычно руки бесцеремонные и точные, как у фортепианных виртуозов. Герр Эвальд щелкнул в воздухе пальцами. Тут же у кресла вырос кельнер, склонил пробор.

Конец ознакомительного фрагмента.