Краденый город

Юлия Яковлева, 2017

Ленинград в блокаде. Дом, где жили оставшиеся без родителей Таня, Шурка и Бобка, разбомбили. Хорошо, что у тети Веры есть ключ к другой квартире. Но зима надвигается, и живот почему-то все время болит, новые соседи исчезают один за другим, тети Веры все нет и нет, а тут еще Таня потеряла хлебные карточки… Выстывший пустеющий город словно охотится на тех, кто еще жив, и оживают те, кого не назовешь живым. Пытаясь спастись, дети попадают в Туонелу – мир, где время остановилось и действуют иные законы. Чтобы выбраться оттуда, Тане, Шурке и даже маленькому Бобке придется сделать выбор – иначе их настигнет серый человек в скрипучей телеге. Перед вами – вторая из пяти книг цикла «Ленинградские сказки». Первая, «Дети ворона», была названа главным событием 2016 года в подростковой литературе, вошла в шорт-лист литературной премии «Ясная Поляна» и попала в международный список «Белые вороны» – среди лучших 200 книг из 60 стран.

Глава 3

— Это точно здесь? — спросила Таня.

— Точно-точно, — заверила ее Люська. — Ну? Чувствуешь?

Таня не чувствовала ничего.

— Да ты глаза закрой! — приказала Люська.

И Таня закрыла.

— Ну?

Таня слышала негромкий плеск воды — не звонкий, как в центре Ленинграда, а вялый, плюхающий. Пованивало. Больше Таня не ощутила ничего.

Ей надоело, и она открыла глаза. Вода в канале была мутной, бурой. Он и назывался подходяще: Обводный. Вода несла мусор. Дома на набережной напротив были как запыленные животные, которые много дней шли на водопой, пришли — и обнаружили, что пить эту воду нельзя. Стоят и не верят. А сил пошевелиться, сделать что-нибудь уже нет. Каменными хоботами тянулись вверх трубы.

— Как? Тянет? — спросила Люська, не поворачивая головы. Она крепко зажмурила глаза.

— Куда?

— В воду кинуться.

Таня скривилась от отвращения. Мимо проплыло вздутое нечто; не хотелось и думать, что именно.

— Нет, — честно призналась она.

— Должно. — И замогильным голосом начала: — Раньше здесь было кладбище.

Дура какая, подумала Таня.

— Люська, ладно. А эта Котя — она…

— Да погоди ты! Карельское. Древнее, — не унималась Люська. — И рабочие его нашли, когда копали, и выбросили все на свалку. А камни на поребрик пустили.

— Брехня, — оборвала ее Таня. Ее интересовало другое: — А кого еще Котя пригласила?

Люська лишь пожала плечами, словно отмахиваясь.

— И не брехня. Говорю же — советские рабочие. Как кладбище разрушили, так в то же лето люди начали здесь кидаться в воду.

— Скажи, а Котя…

Люська распахнула глаза.

— Не брехня, говорю! Почти сто человек убились. Мне мать рассказывала. Это в двадцать третьем году было. А в тридцать третьем снова — бабах! Опять все кидаться начали. Милиция даже дежурила. И все без толку. Больше сотни тут утопилось.

Таня посмотрела на сонную мутную воду. Утонуть здесь? Наглотаться этой воды? Ее передернуло.

В Люськиной истории не все концы сходились с концами.

— И что, милиция дежурила — и никого не спасли? Это как?

— Кого-то спасли. Расспросили. Так там еще хуже: они, говорят, кидаться и не думали. А только шли мимо, и вдруг тошно им стало, и будто толкал кто-то: кинься да кинься.

— Это тебе тоже мама рассказала?

— Ну.

Мать у Люськи работала на заводе, читать почти не умела и даже в церковь бегала. С ней все было ясно.

— Так что мы Коте подарим?

Денег у Тани не было, просить тетю Веру было бессмысленно.

Люська опять пожала плечами. Но уже с другим выражением.

— А ей подарки ни к чему.

— День рождения же, — удивилась Таня.

— А они богатенькие.

Таня хотела возразить: что за чушь? В Советском Союзе богатых нет, все равны. Но Люська неожиданно согласилась:

— Вообще ты права.

Подняла пятерню, загнула мизинец.

— Первый раз в двадцать третьем году, так?

Загнула безымянный палец.

— Потом в тридцать третьем.

И радостно объявила:

— Ничего здесь сейчас и не будет! Два года еще ждать, ясно? Придем сюда в сорок третьем.

— Ха.

— Чего?

— В сорок третьем нам будет пятнадцать.

Она хотела сказать: некогда будет всякими глупостями заниматься.

— Танюша! — удивленно окликнул голос позади.

Таня обернулась.

Павел Андреевич держал велосипед за рога. Похоже, он только что вывел его из парадной. От улыбки, как обычно, расходились лучики-морщины.

— Как ты здесь оказалась? — весело удивился он.

Павел Андреевич был учителем. В прежней Таниной школе. Еще до всего.

— Вы кто? — набычилась Люська.

В школе Павла Андреевича обожали. Он был, как говорили, нормальный. Не то что остальные учителя. Он все понимал.

Таня обрадовалась. Ей хотелось спросить его, как там эта, как тот, как все.

Внезапно Павел Андреевич приоткрыл дверь в подъезд, сунул голову, покрутил туда-сюда. Убедился: никого. И вынырнул обратно совершенно другим человеком.

— А ты уже вернулась от мамы?

Слова у Тани замерзли во рту. А Павел Андреевич все так же улыбался.

— Тетя твоя сказала, что вас всех троих к маме отослала.

— К маме? — удивленно переспросила Люська и посмотрела на Таню.

Павел Андреевич не унимался:

— Куда твои тетя с дядей переехали? Не знаешь?

Таня покачала головой: нет.

«Говорят, твои родители — враги народа», — просвистел в ушах у Тани давний шепоток соседей в их прежней квартире. И учителей в их прежней школе. Стоял с ними Павел Андреевич? Ей тогда казалось, что нет. Теперь — что стоял. Вот почему они переехали.

Вопросы не иссякали.

— Она где теперь живет, твоя тетя?

Но Таня только таращилась.

— Не больно ты разговорчивая, — засмеялся Павел Андреевич. — А подружка твоя что молчит? Немая?

Люська ответила угрюмым взглядом. Она не любила таких взрослых. Улыбался Павел Андреевич по-прежнему, а в глазах — волчий огонек.

Таня только плечами смогла пожать.

— А где твоя тетя теперь работает?

— Я не знаю, — выдавила Таня.

Так вот почему тетя Вера забросила свои кисточки и краски. Вот почему нашла работу на заводе. И дядя Яша тоже. Вот почему.

— А мама твоя ей пишет? А папа? — все наседал Павел Андреевич.

В груди у Тани сердце закувыркалось — не вздохнуть. Таня поняла: значит, да! Тетя Вера знает, где мама. И где папа. Но опять помотала головой, как лошадь, которую донимают мухи.

— Ты что, не знаешь, где твоя мама? А подружка твоя? — Павел Андреевич обернулся к Люське. — Знает?

Никто в новой школе и в новой квартире не знал, что Таниных маму и папу арестовали три года назад. И с тех пор о них никто ничего не знал. «Тетя Вера знает!» — стучало у Тани в висках.

Люська ответила тупой гримасой.

— А ты где живешь теперь? А братья твои? — все капал и капал Тане на голову голос Павла Андреевича. Мягкий, липкий, ядовитый, как смола с дерева анчар. Стихотворение про анчар учили в школе наизусть.

— Я не знаю, где мама, — резко ответила Таня. — И где тетя с дядей живут — не знаю. Ни про кого не знаю.

— Как это?

— А так! Я из детдома!!! — заорала она.

Павел Андреевич отпрянул. Таня подскочила и лягнула велосипед. Цепь жалобно брякнула. Учитель ахнул. Люська плюнула на велосипед, прыснула и, хохоча, помчалась за Таней по грязноватой набережной. Ветер попробовал догнать их, но раздумал, уронил на асфальт обрывок мятой бумаги и крик Павла Андреевича «Бандитки!» — и погнал дальше одну только серую пыль.