Мужчинам не понять, или Танцующая в одиночестве

Юлия Шилова

Богатая вечеринка в «новорусском» загородном особняке завершилась КОШМАРОМ. В дом ворвались преступники – и через минуту в гостиной уже не было НИКОГО ЖИВОГО. Никого – кроме молоденькой женщины, чудом избежавшей смерти… Ее считали дорогой «игрушкой», украшением жизни состоятельного мужчины. Ее холили и лелеяли, как породистую кошку. Но когда пришел «край», когда до гибели стало подать рукой, – дорогая игрушка превратилась в СИЛЬНУЮ ЖЕНЩИНУ, способную спасти не только свою жизнь, но и жизнь ЛЮБИМОГО…

Глава 4

Не знаю, сколько времени мы пролежали под кроватью, я просто потеряла ему счет. Я лежала лицом вниз и, только когда наступила полнейшая тишина, потихоньку подняла голову. Именно с этой наступившей тишиной мне показалось, что застыло и само время, а может быть, оно не застыло, но с этой минуты начался совсем другой отчет. Мы с Серегой посмотрели друг на друга. Первым пришел в себя Сергей:

— Ты как?

— Не знаю, — судорожно пожала плечами я. Сергей взял меня за руку и посмотрел мне в глаза.

— Нина, послушай меня внимательно. Ты сейчас лежи, пожалуйста, здесь и не вздумай вылезать. Я скоро вернусь.

— Ты куда? — Я сжала руку Сергея как можно сильнее. Он понял, что я очень боюсь остаться одна.

— Я ненадолго. Хочу посмотреть, что случилось. Сейчас вернусь.

— Я с тобой.

— Я не могу тобой рисковать. Я должен убедиться, что в доме никого нет.

Посмотрев на Сергея беспомощным взглядом, я тихонько всхлипнула.

— Ты говоришь, что в доме никого нет… Как же так, ведь столько народу было?! День рождения все-таки. Там Ленька, твой друг, мой одноклассник… Послушай, музыка не играет. Почему не играет музыка? Ведь было очень весело. Все танцевали. Когда мы с тобой уходили, все танцевали. Я хорошо помню, что все танцевали. Ленька заигрывал с соседкой по столу. Кормил ее с ложечки и украдкой смотрел на мою реакцию. Сереж, почему не играет музыка?

— Наверно потому, что закончился диск.

— А почему никто не поменяет диск?

— Не знаю. Наверно потому, что менять некому.

— Как это, некому? А где все?

— Нина, я ничего не знаю. Я же был здесь с тобой. Сейчас все узнаю.

— Ты хочешь оставить меня одну?

— Я ненадолго.

— Почему в доме так тихо? Почему никто не смеется? — Я почувствовала, что еще немного, и у меня начнется истерика. Меня слегка затошнило и помутнело в глазах.

— Наверно потому, что все спят…

— Спят?!

— Спят. Нина, лежи здесь, я пойду посмотрю, может, кому-нибудь еще можно, успеть оказать помощь.

— Помощь?!

— Вот именно помощь.

Я вцепилась в Сергея мертвой хваткой и затряслась как в лихорадке.

— Сереж, я здесь одна не буду! А вдруг ты уйдешь и больше не вернешься?! Вдруг эти люди сюда вернутся?!

— Какие люди?

— Те, у которых автоматы… Которые стреляли по кровати и шкафу.

— Обычно они не возвращаются…

— А вдруг вернутся?!

— Именно поэтому я и прошу тебя остаться здесь.

— А если с тобой что-нибудь случится?

— Тогда ты дождешься, пока прибудет милиция, и только тогда вылезешь из своего укрытия.

— Я с тобой…

Поняв, что со мной бесполезно спорить, Сергей освободился от моих настойчивых рук и вылез из-под кровати. Я выползла следом за ним и тут же почувствовала, как затекло мое тело. Ноги были ватными, казалось, я просто разучилась ходить. Мы были совершенно голые, но просто не замечали этого. Когда мы открыли дверь и вышли из спальни, я вскрикнула и чуть было не лишилась рассудка. Везде была кровь. Вся комната, в которой еще совсем недавно шло шумное веселье, была залита кровью… Кровь была на лицах, на костюмах, на вечерних платьях, на рубашках, на руках… Было тихо, только у кого-то звонил мобильный, а этот кто-то даже при самом большом желании не мог ответить на вызов…

— Все спят. — Я не узнала свой собственный голос. Он стал каким-то глухим и грубым. — Все крепко спят…

Я подошла к спящему Леньке, голова которого лежала на столе рядом с простреленной головой девушки, совсем недавно оказывавшей ему знаки внимания. Автоматная очередь пробежала прямо по их затылкам. Взяв Ленькину руку, я попыталась нащупать пульс, но после всего, что произошло, его не могло быть.

— В живых никого не оставили, — гробовым голосом сделал заключение Сергей и, взяв лежавший рядом с Ленькой мобильник, стал нажимать на кнопки.

— Ты куда звонишь?

— В милицию.

— В милицию?

— Конечно. Если бы это был не мой дом, мы просто хлопнули бы дверью и уехали, но так как я хозяин, я просто обязан вызвать милицию.

Пока Сергей объяснял дежурному, что здесь произошло, и называл свой адрес, я взяла другой мобильный телефон, который не замолкал ни на секунду с того момента, как только мы вошли в зал. Сама не зная зачем, я нажала «ОК» и, проглатывая слезы, произнесла:

— Да, слушаю.

— А кто это? — послышался детский голос.

— Это Нина.

— А где моя мама?

— Мама сейчас не может подойти к телефону.

— А папа?

— Папа сейчас тоже не может подойти.

— Родители обещали приехать ровно в двенадцать, а уже первый час. — Детский голос был близок к истерике. — Мама позвонила, сказала, что они скоро приедут и чтобы я ложилась спать, но я не могу лечь спать, мне очень страшно. Я жду своих родителей.

— А у тебя есть бабушка?

— Есть.

— А где она?

— У себя дома.

— А где ее дом?

— В другом районе.

— Позвони бабушке и скажи, чтобы она срочно к тебе приехала.

— А зачем?

— Затем, чтобы тебе не было страшно.

— А где мои родители?

— Они задержатся. Только обещай мне, что сейчас ты позвонишь бабушке. Обещаешь?

— Обещаю, — растерялся ребенок.

— Вот молодец. Как только папа с мамой освободятся, они сразу к тебе приедут.

Почувствовав, что я больше не могу врать, я выключила телефон, бросила его на пол и, обхватив голову руками, громко, по-бабьи, заревела. Я чувствовала, как оттаивают мои мысли, которые еще совсем недавно были будто замороженные. Я сразу поняла, что сейчас осталась жива по счастливой случайности, что, если бы мы с Сергеем не решили уединиться в спальне, я бы уже лежала вместе со всеми с простреленной головой.

Подошел Сергей, обнял меня и попытался успокоить:

— Нина, сейчас сюда приедет милиция. Успокойся, пожалуйста, скоро здесь будут сотрудники милиции…

— И что будет?

— Да ничего не будет.

— Что она сделает?

— Ничего она не сделает.

Взволнованный Сергей вытер мои слезы и посмотрел мне в глаза. Встретившись с ним взглядом, я поняла, что он с трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться вместе со мной.

— Если бы ты только знала, сколько сегодня у меня погибло друзей… Если бы ты только знала…

— А кто их убил? Кто были эти люди?

— Я не знаю. Я вообще ничего не понимаю…

— Сережа, ты веришь в Бога?

— Верю, — тихо сказал Сергей.

— И я верю. Вот только не пойму, почему Бог это допустил. Ведь он же всегда за справедливость. Как же можно было такое допустить?

— Бог их накажет.

— Он должен был этого не допустить…

— Зачастую люди сами не ведают, что творят, и идут против воли Божьей. Бог никому ничего не должен. Он их накажет, вот увидишь, он их накажет…

— Послушай, ведь даже подумать страшно, что все эти люди ехали сюда для того, чтобы встретиться с собственной смертью. Наряжались, надевали вечерние платья, костюмы, покупали цветы, дорогие подарки, целовали своих детей и говорили, что скоро вернутся… А почему же мы с тобой остались живы? Почему?

— Мы остались живы по великой случайности.

— А разве можно остаться живыми по случайности? Можно умереть по случайности, но чтобы остаться живыми…

— Выходит, что можно.

Я посмотрела на свои руки и увидела, что они в крови: я пыталась нащупать хоть у кого-нибудь пульс, везде натыкалась на кровь… Милиция примчалась очень скоро и была поражена тому, что увидела. Я стояла совершенно голая, смотрела на людей в форме глазами полными слез и не понимала, что я раздета. Не понимала. Когда один из сотрудников милиции предложил мне одеться, уже одевшийся Сергей взял меня под руки и отвел в спальню, чтобы я смогла привести себя в божеский вид.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил он, бережно помогая мне одеться.

— Паршиво.

— Нам придется всю ночь давать показания. Дождемся, пока дом покинет милиция и увезут трупы. Потом я отвезу тебя. Ты сможешь?

— Что?

— Сможешь давать показания?

— Я не хочу ничего давать. Я ничего не видела.

— Так и говори, что ничего не видела, что когда случилась трагедия, ты была под кроватью.

Давая показания, я говорила чистую правду и искоса наблюдала за тем, как из дома начинают уносить тела погибших. Я говорила, что ничего не видела, потому что все время находилась под кроватью, и что сегодня я уцелела по счастливой случайности, потому что захотела остаться наедине с понравившемся мне мужчиной. Когда меня спросили, замужем я или нет, я робко ответила, что замужем и точно так же робко продиктовала свой домашний адрес. Когда люди в форме принялись рассматривать ту кровать, под которой мы прятались, они были очень удивлены, потому что она вся была иссечена пулями. Как в нас не попали, оставалось загадкой. Милиционеры непонимающе качали головами и говорили, что мы оба родились в рубашках и что сегодня у нас второй день рождения, у нас не было шансов спастись. Странно, но у нас не было ни единой царапины. В их глазах читалось даже какое-то недоверие.

Меня еще о чем-то спрашивали, искали хоть что-то, за что можно было зацепиться, давали листок и просили нарисовать те три пары ботинок, которые я видела. Но у меня ничего не получалось, потому что после того, как я увидела иссеченную пулями кровать, я стала плохо соображать. Помню только говорила, что поехала со своим одноклассником на день рождения, и что когда я ехала в эту компанию, никого, кроме него самого, не знала.

— А как же виновник торжества по имени Сергей? — Оперативник прищурил глаза и посмотрел на меня пронзительным взглядом. — Как же он? Вы были знакомы с ним ранее?

— Нет, — замотала я головой. — Сегодня я увидела его в первый раз.

— В первый раз?

— В первый.

— Вы видели человека в первый раз в жизни и пошли с ним в постель?

Оперативник неприятно усмехнулся и посмотрел на меня все тем же подозрительным взглядом. Видимо, в наших «органах» так всегда. Независимо от того, кто ты — потерпевший или преступник — ты заслуживаешь только подозрительного взгляда, напрочь лишенного хоть какого-нибудь сострадания.

— Да, пошла. А что, в постель нужно идти со второго раза?

— Мне кажется, что в постель люди должны идти только тогда, когда они достаточно хорошо друг друга знают и между ними есть определенные чувства.

— Вы рассуждаете по старинке. Сейчас на подобные вещи смотрят иначе.

— Возможно. Наверно именно то, что вы смотрите на подобные вещи иначе, чем я, вас и спасло. — Оперативник по-прежнему не сводил с меня своих недружелюбных глаз.

— Скажите, а вы не знали, чем занимался ваш одноклассник?

— В смысле?

— В смысле того, где он работает и какими делами крутит?

— Нет. Мы про это не говорили. Я же вам объясняю, мы очень давно не виделись.

— Слишком давно не виделись, а когда встретились, вам было совсем неинтересно узнать, чем занимается ваш старый друг?

— Я об этом как-то не подумала… А что, он занимается, вернее, нет… — Я замолчала, а затем продолжила: — Он занимался чем-то противозаконным? — Мне было тяжело привыкать к тому, что теперь я должна говорить о своем однокласснике в прошедшем времени.

— Это мы хотели бы уточнить у вас.

— Но я не располагаю такой информацией… Простите, но мне кажется, я ни чем не могу вам помочь.

Когда так называемая беседа наконец-то закончилась — оперативник понял, что я не могу внести хоть какую-нибудь ясность в это дело, — я оперлась о стенку и закрыла глаза. В висках пульсировала кровь, перед глазами один за другим возникали люди, насквозь пробитые автоматной очередью. Мне даже стало казаться, что я вижу, как их расстреливают… Вижу эти пули, похожие на черные молнии. Я все это вижу, все это чувствую и принимаю чужую боль…

— Нина, ты в порядке?

Я открыла глаза и увидела стоящего рядом с собой Сергея.

— Разве я могу быть в порядке после того, что произошло?

— Ты держишься молодцом. Народ потихоньку вывозят.

— Леньку уже увезли?

— Леньку увезли.

— Жалко, я ведь с ним даже попрощаться не успела.

Когда мы остались с Сергеем вдвоем, он подошел к столу, который просто ломился от давно уже остывших блюд, налил себе полный стакан водки и выпил его одним махом. Засунув в рот соленый огурец, он посмотрел на меня заметно покрасневшими глазами и произнес:

— Ты не смотри, что я водки выпил. Я обещал тебя домой отвезти, значит, отвезу. Можно ехать. Начало светать.

— Но ведь ты же выпил водки?! Целый стакан!

— Я могу выпить бутылку…

— Это много.

— Ничего страшного. Я могу вести машину в любом состоянии.

Я вновь посмотрела на столы и неуверенно спросила:

— А со всем этим что делать?

— Оставите все, как есть.

— Ты сюда скоро вернешься?

— Не знаю, смогу ли я вообще сюда вернуться… Пока я к этому не готов.

— Ты предлагаешь оставить все, как есть?

— Вот именно.

— Но ведь все протухнет… Представляешь, что будет в этой комнате, когда ты решишь сюда вернуться?

— Ты хочешь убрать? У тебя есть силы, чтобы все убрать и перемыть посуду?

— У меня нет таких сил, — честно призналась я и опустила глаза.

— Даже если бы они у тебя были, я бы тебе никогда не позволил. Я оставлю ключи соседке. Она постарается сделать все возможное, чтобы этот дом как можно меньше напоминал о той страшной трагедии, которая в нем произошла…

— Что ты будешь делать с домом в дальнейшем?

— Не знаю. Я об этом еще не думал.

— Даже если ты и захочешь его продать, его вряд ли кто купит. После такой трагедии его не продашь даже за гроши.

— Я не могу его продать. Здесь прошло мое детство.

Окинув прощальным взглядом некогда гостеприимный дом, мы вышли на улицу. Пока Сергей отдавал ключ соседке, я не без боли в сердце смотрела на припаркованные к дому машины и с ужасом понимала, что они уже никогда не дождутся своих хозяев. Остановив свой взгляд на машине Леонида, я тяжело вздохнула и почувствовала, как на глаза навернулись слезы…

— Нин, ну что, поехали?

— Что будет с этими машинами?

— Родственники приедут и заберут.

— А с Ленькиной?

— У Леньки тоже есть родственники.

Уткнувшись головой в мощную грудь Сергея, я застонала и еле слышно произнесла:

— Мне страшно.

— Уже нечего бояться. Самое страшное позади. Все обошлось.

— Мне страшно оттого, что к тебе я ехала с Ленькой, а уезжаю одна. Мне страшно, потому что его больше нет.

Мы сели в Сережкин джип, я почувствовала себя значительно лучше и немного расслабилась. Я и сама не знаю, почему его мощная красивая машина подействовала на меня подобным образом. Возможно, потому что я почувствовала себя в безопасности и поняла — мне больше ничто не угрожает. Джип вызывал на дороге двоякое чувство — как уважение, так и опасение. Его боялись. Ему уступали дорогу… А его хозяин не обращал внимания ни на дорожные знаки, ни на правила дорожного этикета. Он громко сигналил, гнал машины в другой ряд, несся с бешеной скоростью, перестраивался тогда, когда считал нужным, и откровенно кого-нибудь подрезал.

Мы ехали молча, не проронили ни единого слова. Наверно, каждый из нас думал о чем-то своем. Каждому хотелось разобраться со своими чувствами наедине с самим собой. Не знаю, о чем думал Сергей, но я думала о Леньке, о том, что в школьные годы мы были по-настоящему дружны. Между нами не было никаких «личных» чувств. Ни детских, ни юношеских и уж тем более повзрослевших. Мы просто дружили и испытывали друг к другу братские чувства. У нас были, если так можно сказать, товарищеские отношения. Хотя… В эту встречу мне показалось, что Ленька испытывает ко мне нечто большее, чем просто дружеские чувства… Я уже давно стала женщиной, а женщина всегда чувствует душу мужчины. Он смотрел на меня глазами, в которых была грусть, тоска по чему-то давно ушедшему, которое уже никогда не вернется… Может быть, у него это со школьной скамьи? Может быть, он это просто умело маскировал? Может быть, я значила для него больше, чем просто одноклассница? От этих мыслей у меня стала разламываться голова, и я почему-то вспомнила тот давний случай, когда Ленька набрал мой номер телефона и сказал, что он женится. Он не приглашал меня на свадьбу, не говорил о том, что счастлив и как ему повезло… Он просто сказал одну-единственную фразу: «Нина, я женюсь», и ничего более. Я пожелала ему счастья, сказала, что очень за него рада, и положила трубку. А ведь этот звонок что-то значил. Я просто не поняла тогда.

— О чем думаешь? — нарушил ход моих мыслей Сергей.

— Обо всем и ни о чем…

— Ты думаешь о Леньке?

— Откуда ты знаешь?

— Догадываюсь. Ленька был отличным парнем.

Увидев Москву-реку, Сергей съехал с основной трассы и поехал по боковой дороге в сторону реки.

— Давай немного посидим у воды…

— Давай, — с радостью согласилась я. Сама не знаю, чему обрадовалась. Может, просто не хотелось расставаться.

Поставив машину у самой реки, мы подошли к воде и сели на корточки. Я бросила небольшой камешек и смотрела на расходящиеся круги.

— А ты знаешь, Ленька был в тебя влюблен… — Голос Сергея был крайне взволнованным.

— Откуда ты знаешь?

— Он мне об этом говорил.

— Тебе?!

— А почему это так удивляет? Мы с ним были друзья. Нормально, когда друзья друг с другом делятся.

— А почему он говорил тебе, а не мне?

— Не знаю. Наверно боялся…

— Чего боялся?

— Говорить о своих чувствах.

— А разве можно бояться говорить о своих чувствах?

— Выходит, что можно.

— Я этого не понимаю.

— Ты хочешь сказать, что, если бы ты что-то к кому-то чувствовала, обязательно сказала бы это вслух?

— Конечно.

— Я не разделяю твою точку зрения.

— Жизнь и так коротка. Только на первый взгляд кажется, что она очень длинная, а ведь она очень даже короткая. Такая короткая, что оглянуться не успеешь, как она закончится. Я считаю, что если есть чувства, то их никогда нельзя скрывать и прятать.

— По-твоему, чувства нужно выставлять на показ?

— Не обязательно. Я просто за то, что их нельзя прятать. Если они есть, о них необходимо говорить.

— Ты рассуждаешь о взаимных чувствах. А если нет взаимности? Что тогда? Если тот человек, которому ты хочешь сказать о них, не думает их принять? Если эти чувства не вызовут ничего, кроме раздражения? Это же удар по гордости и самолюбию. С чувствами надо быть осторожными, потому что взаимность — довольно редкая штука. Очень редкая.

— И все же о чувствах нельзя молчать, — стояла я на своем. — Даже если они не нужны тому человеку, к которому ты что-то чувствуешь.

— Ты хочешь сказать, что, если бы Леонид сказал тебе о своих чувствах, ты бы их приняла?

— Нет. Я бы их не приняла.

— Тогда зачем говорить, если изначально знаешь, что они не нужны?

— Не знаю. Но я должна была о них знать. Я имела на это право.

— И что было бы, если бы ты о них знала?

— Возможно, в моей жизни что-то было бы иначе… Что-то бы изменилось. Пусть не кардинально, но изменилось.

— Это ты сейчас так говоришь, потому что Леньки нет в живых, и ты чувствуешь какую-то необъяснимую вину. Если бы он был жив, все было бы совсем по-другому. Скажи, ты замечала Леньку в школе?

— Конечно, Леньку трудно не заметить.

— Я совсем не это имел в виду. Ты к нему что-нибудь испытывала?

— Ты имеешь в виду чувства?

— Чувства…

— В школе мне нравился совсем другой мальчик. Максим Андриенко. Я была в него влюблена все школьные годы. По-детски страдала, мучилась. А Ленька… Ленька был просто товарищем.

— А что этот Максим?

— Ничего. Он меня даже не замечал, не проявлял ко мне интереса.

— Почему? Разве тебя можно не заметить?

— Выходит, что можно. В детские годы я была некрасива и даже, можно сказать, неинтересна.

— Получается, что ты тайно любила своего Максима, а Ленька тайно любил тебя…

— Получается именно так.

— А почему тебе нравился этот Максим?

— Не знаю. Разве люди нравятся за что-то? Теперь, спустя годы, мои юношеские чувства кажутся мне смешными.

— Тебе за них стыдно?

— Стыдно?! Быть может, и в самом деле стыдно. То, что казалось серьезным, теперь представляется просто смешным. Конечно, стыдно… Стыдно за слезы, за бессонные ночи, за душевные обиды. Стыдно, что я не замечала того, кто очень во мне нуждался и готов был положить к моим ногам целый мир. — Я вновь бросила в воду камешек и посмотрела на небо. — Интересно, сколько уже времени?

— Одиннадцать.

— Сегодня была самая кошмарная ночь в моей жизни.

— В моей тоже.

— Почему сегодня ночью всех убили? — спросила я, с трудом выговорив эти слова.

— Не знаю, — покачал головой Сергей. — Будет расследование.

— Меня не интересует результат расследования. Я хочу услышать твою гипотезу.

— Мою гипотезу… Я сам ничего не понимаю. Думаю, что убили всех из-за кого-то одного, скорее всего, это было заказное убийство.

— Откуда убийцы знали про день рождения?

— Наверное, они были близко знакомы с тем, кого хотели убить.

— Но кого именно хотели убить?

— Не знаю…

Я обхватила голову руками и села прямо на землю.

— Неужели смерть одного человека можно прировнять к смерти многих?

— Я не понимаю, что произошло…

— Зачем расстреливать всех, да еще на дне рождения? Ведь они могли застрелить того, кто им нужен, в подъезде его собственного дома. За смерть одного человека наказание намного меньше, чем за смерть многих. Получается, что люди, хладнокровно расстрелявшие столько народа, просто уверены в своей безнаказанности. Получается так?!

— Получается так. Они были уверены, что не оставят свидетелей, а когда нет свидетелей, очень трудно найти убийц. Они и не предполагают, что двое остались живы.

— Ты хочешь сказать, что мы свидетели?

— Да.

— Да какие мы, к черту, свидетели, если ничего не видели?! Ничего, кроме трех пар ботинок!

— Этого достаточно…

Меня охватил страх, и я тяжело задышала:

— Ты хочешь сказать, что нам угрожает опасность?

— Не знаю, но думаю, тебе не надо выходить из дома без особой надобности хотя бы первое время. И держи со мной связь. Я оставлю тебе номер своего мобильного. Если заметишь что-нибудь подозрительное, непонятное, ты просто обязана мне позвонить.

— Но откуда бандитам знать, что мы были в доме?!

— Я тебя предупредил так, на всякий случай…

— На какой еще «всякий случай»?! Да мы же ничего не видели, кроме ботинок! Обыкновенных, ничем не примечательных грязных ботинок стандартного фасона, которые продаются в любом магазине! Правда, я заметила, что у одного были короткие брюки и виднелись непонятного желто-розового цвета носки. Такие носят женщины и маленькие дети… Я вообще не понимаю, как мужик может надеть такие. Может, он голубой?!

— Из голубого вряд ли получится киллер…

— А может, это была женщина?

— Из женщины тоже.

— Ну да… Ботинки-то были не меньше сорокового размера. Сережа, ведь это все, что мы видели…

— Я видел больше.

Я почувствовала, как учащенно забилось мое сердце, оно готово было выскочить из груди.

— Эти люди были в масках.

— Каких?

— Ну, понятное дело, не в карнавальных. Они были в черных масках.

— В тех, в которых совершают убийство?

— Вот именно, в тех, в которых совершают убийство. А еще, они были в робе. В солдатской робе защитного цвета с темно-зелеными разводами.

— Я тоже видела военные брюки. Отец такие на рыбалку надевал. Они продаются в охотничьем магазине. Сережа, но ведь это еще ничего не значит. Мы не видели их лиц, не видели особых примет. Почему нам угрожает опасность?!

— Я не говорю, что она нам угрожает. Я просто хочу, чтобы ты была осторожной. Ты была на месте трагедии… — Сергей говорил так холодно, что по моей спине пробежала дрожь. — Ты была там, где совершено убийство, пугающее своим масштабом. Но ненужно паниковать. Просто береженого Бог бережет. Возможно, мы никому не нужны и до нас никому нет никакого дела. — Сергей обнял меня за плечи и поцеловал в шею. — Я уверен, что все будет хорошо. Самое страшное уже позади. Если мы остались живы, значит, так было угодно Господу Богу. Значит, теперь будет все хорошо. Значит, мы должны жить.

— Сергей, скажи, а Ленька занимался чем-нибудь криминальным?

— Не замечал. Мы с ним очень большие друзья. Если бы что-то было, я бы обязательно знал.

— А может, кто-то из гостей был бандитом?

— До этого дня рождения из гостей я не был знаком только с одним человеком. С тобой. Со всеми остальными очень хорошо был знаком и могу с полной ответственностью заявить, что все эти люди никогда не принадлежали к преступному миру и не занимались чем-то противозаконным. Все они мои близкие друзья.

— Тогда я вообще ничего не пойму.

— Я тоже.

В машине мы молчали, а когда въехали в Москву, Сергей посмотрел на меня грустным взглядом и тихо спросил:

— Ты в каком районе живешь? Тебе куда?

— К Леньке. Я оставила машину на стоянке рядом с его домом.

— А может, заедем ко мне? Выпьем по чашечке кофе? Тебя муж еще не ищет? — При слове «муж» Сергей немного смутился и опустил глаза.

— Не знаю. Я не говорила ему, когда вернусь.

Сергей испытующе посмотрел на меня и положил теплую ладонь на мое колено.

— Может, заедем ко мне? — повторил он свой вопрос.

— Я боюсь.

— Чего именно?

— В первый раз, когда мы решили с тобой заняться любовью, всех перестреляли. Страшно подумать, что может быть во второй раз, если мы… — Я немного помолчала и добавила: — Понимаю, это черный юмор.

— Чтобы ничего не произошло, мы не будем заниматься любовью. Мы просто выпьем кофе. Едем?

Я улыбнулась и подумала, что все написано на моем лице, отражено в моих глазах. Даже если бы я знала, что мне угрожает очередная опасность, я бы все равно занялась любовью с человеком, которого очень сильно хотела. Никогда не думала, что можно кого-то так сильно хотеть.

Сережкина квартира была в старом московском доме и казалась большой благодаря высоким потолкам.

— Прости за беспорядок. Не рассчитывал, что у меня будут гости. Это раньше коммуналка была. Я ее целый год расселял. Думал, вместе с этим расселением сам на тот свет отправлюсь. До ремонта руки еще не доходят.

Сергей повесил пиджак на стул и направился на кухню.

— У тебя очень даже мило.

— Да брось ты. Квартира почти голая. Сначала надо сделать ремонт, а потом уже думать о мебели. На расселение ушло столько сил и средств, что пока у меня передышка. Но ничего, скоро соберусь и отгрохаю такой ремонт, что тебе и не снилось. Приедешь на новоселье?

— Приеду, если пригласишь.

— Приглашу. Мне больше и приглашать некого. Всех, кого я мог пригласить, убили.

Я опустила глаза, кашлянула и спросила:

— Сережа, а где у тебя можно помыть руки?

— В ванной. Вон та дверь. Только не пугайся. В ванне тоже бардак.

Я вернулась на кухню совершенно голая. Сказать, что на лице Сергея было удивление, значит не сказать ничего. Он покачал головой и улыбнулся.

— Господи, какая же ты быстрая…

— А зачем медлить?

— Ты уверена, что, если мы сейчас ляжем в кровать, не взорвется этот дом?

— Я хочу тебя…

— А как же кофе?

— К черту кофе! Я могу попить его дома.

— Но ведь и сексом ты можешь заняться дома, есть с кем. — В голосе Сергея слышалась ревность.

Конец ознакомительного фрагмента.