Солнечный луч. По ту сторону мечты

Юлия Цыпленкова, 2023

У человека нет власти предугадать свою судьбу. И когда дорога кажется прямой, кто-то свыше меняет ее направление. Остается лишь послушно шагнуть за поворот и узнать, что уготовили боги – тупик или продолжение пути.Но как быть, если не помнишь, что осталось позади? Даже имя, данное при рождении, исчезло за пеленой, скрывшей сознание. Без прошлого не может быть будущего, и тогда это… тупик? Или же возможность начать всё заново.За спиной непроглядный мрак, а впереди белое поле, и если стоять на месте, то оно никогда не покроется следами. И значит, надо найти в себе силы и проложить первую дорожку, иначе не узнать, что скрыто по ту сторону…

Глава 3

Моя жизнь изменилась… Хотела бы я это сказать, но — нет. Ничего не изменилось, кроме того, что мои волосы стали белыми, как снег, и нового имени, которое мне даже нравилось. Не знаю, как звали меня раньше, но теперь я была Ашити — белокурая дочь шаманки Ашит. В остальном, жизнь текла по-прежнему размеренно и однообразно.

Впрочем, я кривлю душой, когда говорю это, потому что теперь мы разговаривали с моей названной матерью. Не так, как раньше, когда мне приходилось додумывать смысл. Я, наконец, начала понимать каждое ее слово, и речь Ашит изменилась. Она больше не говорила короткими фразами, стараясь употреблять слова, которые я успела выучить. Наши беседы стали походить на полноводную реку, чьи неудержимые воды, омывая берега, бегут к своему руслу, чтобы наполнить его и слиться в единое целое, не позволяя оскудеть.

Таким руслом была я, и Ашит щедро вливала в меня знания о новом доме. Она рассказывала мне легенды, сказки и истории, из которых я черпала необходимые сведения о порядках и укладе жизни в человеческих поселениях. Об их иерархии, о законах и наказаниях. И это было странное сплетение строгости и свободы нравов. Например, девицы не обязаны были блюсти свою невинность для супруга. Близкие отношения не порицались, и на них смотрели спокойно. Лишь бы девушка вошла в ту пору, когда ее считали взрослой. И пусть я не помнила законов своей земли, но внутреннее изумление подсказало, что для меня это неправильно. Однако спорить и негодовать я не стала, просто приняла, как данность.

А вот измена в браке каралась строго. Блудницу изгоняли на край поселения, лишая ее права участия в жизни общины. Она не получала пропитания, не имела права приближаться к своим родным… да они и сами переставали ее замечать. Женщина превращалась в призрак. И если она приближалась к домам, то односельчане имели право гнать ее прочь камнями и палками. Выжить такая изгнанница могла, лишь став прислугой и полностью вручив свою жизнь хозяевам. Тогда она могла надеяться на то, что будет одета и накормлена, но о новой семье уже мечтать не смела.

Что до мужа-блудника, то его не гнали, его привязывали к столбу за пределами поселения на пять дней. Если тому посчастливилось, и бедолагу-сластолюбца не сожрал дикий зверь, если он не умер от истощения, то гулену возвращали в поселение, и он был обязан заплатить жене и ее семье за нанесенное оскорбление. Впрочем, зимой старались брать плату перед наказанием, потом было поздно: мороз и звери делали свое дело быстро.

— Верность — добродетель, — важно кивнула я, однако Ашит не поняла последнего слова, произнесенного на моем родном языке. Подумав, я чуть переиначила свою фразу: — Верность — это важно.

— Истинно, Ашити, — одобрила шаманка.

Законы у здешних обитателей были так же суровы, как и их земля. И мне как-то предстояло здесь выжить. Хотя оставалась та же возможность перенять у названной матери ремесло шамана, и тогда я должна была оказаться вне законов в поселениях. Правда, это не избавляло от законов Белого Духа, а в его существовании я уже имела честь убедиться лично. И они были еще суровей, чем у его детей. Шаман, нарушивший их, умирал в страшных муках, если не успевал найти себе иного покровителя, а такие тут тоже имелись. Но, как сказала Ашит, месть отступнику никто не отменял. Создатель не прощал предательства. А если Отец не умеет прощать, то откуда взять это искусство его детям?

— И куда я попала? — с тоской иногда вопрошала я себя, но тут же отмахивалась от сожалений. Что в них толку, если уже ничего не изменишь?

Ашит выполнила обещание, она начала знакомить меня с травами, которые имелись у нее в изобилии. Рассказывала, какая от чего лечит, и как правильно ее собирать. Я слушала, кивала и понимала, что почти ничего не могу запомнить, потому что моя голова была занята вовсе не травами. Я не была уверена, что хочу одинокой жизни шаманки. Татуировка на лице была сущей мелочью в сравнении с существованием отшельника, судьба которого в служении Белому Духу. Его мир на моих плечах казался ношей, которую я не желала нести. Потому я готова была признать справедливость слов своей матери насчет обучения — душой я к этому была не готова.

Она, словно читая мои мысли, одобрительно кивала головой и продолжала рассказывать свои истории, знакомя с обитателями земель Белого Духа. Так и протекали день за днем. Даже с Урушем я теперь мало играла, к нашему с ним сожалению, просто времени на забавы почти не оставалось. Моя мать учила меня готовить, рассказывала об узорах на одежде, и что они означают. Это было важно, потому что цвета и элементы узора были сродни паспорту. Глядя на одежду можно было понять, откуда человек родом и какое положение в обществе занимает. Из всего этого я сделала вывод — больше прятать меня не будут. Это даже принесло некоторое волнение и предвкушение от встречи с кем-то, кроме Ашит.

Однако дни чередовали один другой, а к нам никто не спешил прийти, ни за советом, ни за помощью. А сама шаманка никуда не выбиралась — ей это было не нужно. Ее кладовые были полны, а для общения появилась я, хотя уверена, что и без меня она бы не страдала от одиночества. А вот мне ее одной уже было мало…

Но было еще кое-что новое — сны. В них начал появляться смысл. Они уже не казались мне метелью, сводившей с ума хаосом образов. Рваные клочья видений вдруг превратились в картинки, которые можно было рассмотреть и вникнуть в то, что они мне показывают. И пусть пока это были лица, казавшиеся смутно знакомыми, какие-то места, где я, кажется, бывала, но они были ценны уже тем, что давали надежду на то, что однажды я пойму, кем являюсь, и что произошло со мной. И я благодарила Белого Духа за то, что услышал мою просьбу, потому что первый такой сон я увидела в первую же ночь после того, как мы побывали в его пещере. Сон-воспоминание и сегодня решил побаловать меня новым образом…

— Да быстрей же ты, копуша, — ворчала черноволосая девушка, сердито смотревшая на меня.

— Успеем, — ответила я, пожав плечами.

После обернулась к большому напольному зеркалу, отразившему девушку с волосами, похожими на пламя. Она самодовольно улыбнулась, рассматривая себя — девушка была прелестна. Ее ресницы и брови были темными, и это делало черты лица четче и ярче, несмотря на цвет ее волос. Ярко-зеленые глаза светились лукавством, и губы приоткрылись в улыбке, явив ровные белоснежные зубы.

— Какая же ты все-таки красивая, — вздохнула черноволосая девушка. — Если не будешь глупой, то сможешь удачно выйти замуж и получить всё, что захочешь.

Девушка в отражении чуть сузила глаза и едва заметно хмыкнула. Не над той, что стояла за ее плечом, но над ее словами, потому что думала она совсем иначе…

— Ашити, оденься.

Приказ, прервавший мой сон, прозвучал неожиданно, разорвав нить узнавания того, что явила ночная греза. Я испытала легкое раздражение, но села на лежанке, спустила ноги на пол и потревожила турыма. Он легонько цапнул меня за щиколотку, но боли не причинил, а я не обратила на него внимания.

— Что случилось, мама? — спросила я, потерев глаза.

— Оденься, — повторила она. — Мне будет нужна твоя помощь.

В это мгновение даже померкли мысли о коротком сновидении, потому что теперь я изнывала от любопытства. Я видела, как она надевает ритуальные одежды, но никак не могла понять — для чего. Однако расспрашивать не стала. За то время, что жила с шаманкой, я привыкла слушаться ее, потому вскоре стояла перед Ашит, готовая делать то, что она скажет.

— Набери снега, раздуй очаг и вскипяти воду, — велела шаманка.

— Что случилось? — с вдруг объявившейся тревогой спросила я, схватив металлические ведра.

— Я чую запах крови, и он всё ближе, — ответила Ашит. — Поспеши, дочка.

Это напугало. Однако медлить я себе не позволила и направилась на улицу, где уже вовсю завывала метель. Уруш выскочил следом за мной, и это придало немного уверенности. Я благодарно взглянула на зверя и шагнула за порог, а в следующую минуту охнула, ослепленная белой завесой.

Ледяной ветер едва не сбил с ног — метель брала своё. Это было ее время, и человеку не стоило выбираться за пределы теплого жилища. Дышать в этой круговерти оказалось тяжело. Мне чудилось, что мои легкие покрылись коркой льда всего за долю мгновения. Но напугало другое — я не увидела турыма.

— Уруш, — просипела я. — Уруш, ты где?

Он не отозвался. Почти задохнувшись, я все-таки набрала снег в ведра и повернула назад. Ветер, словно взбесившийся пес, налетел на меня и отогнал от порога. Нагнувшись, я упрямо зашагала к двери, но ветер вновь и вновь отталкивал назад. Меня било крупной дрожью от холода. Паника, уже зародившаяся в душе, разрасталась с каждым новым мгновением.

— Мама! — закричала я, в отчаянной попытке бросившись к двери, и она открылась.

Ашит поймала меня за шиворот и втянула в дом. Сила у нее была совсем не старушечья. Шаманка, несмотря на видимую дряхлость, была женщиной крепкой. Она забрала у меня ведра, а я опять взялась за ручку, собираясь вернуться на улицу.

— Куда?! — строго рявкнула Ашит.

— Там Уруш, — ответила я хрипло.

— Никуда он не денется, — отмахнулась шаманка. — Турым не боится метели. Скоро сам придет. Раздевайся, сейчас дам отвар. Согреешься и вернешь себе силы.

Я еще немного постояла у двери, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за нее в надежде, что Уруш поскребется, просясь домой. Однако ничего, кроме воя ветра, я так и не услышала.

— Ашити.

Вздохнув, я сняла теплую шубу и прошла к очагу. Шаманка сунула мне в руки деревянную кружку с отваром и велела:

— Выпей всё. Он горький, пей сразу.

И пока я давилась снадобьем, Ашит вернулась к своим приготовлениям. Я посматривала на нее, но продолжала ждать турыма. Даже то неведомое, ради чего мы встали посреди ночи, отошло назад, уступив место тревоге за моего любимца. Бросив на меня взгляд, Ашит что-то проворчала и направилась к двери. Она открыла ее и гаркнула, перекрыв рев ветра:

— Уруш!

И в дом вкатился снежный комок, сверкая бусинами довольных глаз. Он стряхнул снег на Ашит, а затем помчался ко мне. Налетел, едва не сбив со скамейки, и отскочил от нового окрика хозяйки.

— Успокоилась? — строго спросила Ашит.

— Да, — кивнула я, после, потянувшись, потрепала турыма и погрозила ему пальцем: — Ты меня напугал. Как тебе не совестно?

Не знаю, насколько турымам бывает стыдно и бывает ли вообще, но Урушу это чувство явно было незнакомо. Он снова встряхнулся, обдав меня брызгами растаявшего снега, и ушел к лежанке, кажется, собираясь спать дальше. Я тихонечко позавидовала ему, потому что борьба с ветром вымотала меня всего за несколько минут, а снадобье еще не начало действовать. И я скрыла зевок за тыльной стороной ладони, памятуя из прошлой жизни, что распахивать зев при наличии чужих глаз неприлично.

— Уже близко, — произнесла вдруг Ашит. — Как много крови… Ох… Смерть идет по пятам. Если не поторопятся, она настигнет.

— Кого? — я обернулась к шаманке.

— Танияр ранен, его кровь. Я чую.

— Кто такой Танияр?

— Уйди, — вместо ответа велела мать. — Уйди, Ашити. Позову.

Насупившись и ворча себе под нос, я ушла в умывальню. Там уселась на пол и закрыла глаза, решив, последовать примеру турыма. Однако зелье и стук в дверь заставили меня вскинуть голову и прислушаться.

— Кладите сюда, — велела Ашит. — И уходите.

— Мы должны знать… — начал неизвестный мне мужчина, но шаманка прервала:

— Узнаешь, когда наступит день. Сейчас идите, Смерть почти нагнала его. Уходите!

И больше никто не спорил. Я слышала шаги нескольких человек, затем скрипнула дверь, сделав на мгновение громче вой ветра, а после снова закрылась, и в доме воцарилась тишина. Ненадолго. Дальше зазвучал хот. Его глухие мерные удары показались мне ударами сердца. Бум… бум… бум… Обряд начался.

Я сидела, прижавшись спиной к стене, и слушала тихий монотонный напев Ашит. Слов было не разобрать, но они и не предназначались для меня. Моя названная мать говорила с Белым Духом, вымаливая у него жизнь для мужчины, который истекал кровью. И только удары хота продолжали оставаться самыми четкими и понятными звуками. Бум. Бум. Бум.

Снаружи продолжал завывать ветер. Он поднимал с земли снег, кружил его в стремительном вихре и снова кидал на землю. Холод, словно громадный коварный змей, полз по стылой земле, отыскивая себе жертву, чтобы накинуться на нее, поглотить и заморозить в своей ненасытной утробе. А где-то там, в этом снежном безумии, шли люди. В их сердцах была тревога за того, кто сейчас лежал в доме шаманки. И Смерть была всё еще где-то поблизости. Но куда она пойдет после того, как Ашит отнимет ее добычу? Быть может, за одним из мужчин, спешивших вернуться в поселение? Или же змей Холод опередит ее и заберет себе тепло живой плоти?

Прикрыв глаза, я облизала вдруг пересохшие губы и начала раскачиваться под звук ударов в хот. Бум. Бум. Бум.

— Беги, охотник, беги, пока не стал дичью, — прошептала я, представляя тех, кто сейчас боролся с обезумевшим ветром.

Не знаю, что говорила Белому Духу Ашит, я по-прежнему не разбирала ее слов, но мотив уловила и теперь мычала его себе под нос, всё более уходя от реальности, жившей своей таинственной жизнью за стенами лихура. Я перестала думать о людях, оставленных в царстве снега и холода, их образы скрыла от меня белая пелена. И о раненом я тоже не думала, ему принадлежали мысли шаманки. И даже к Белому Духу я не взывала, у него сейчас были иные заботы. Я просто плыла по реке из звуков, растворялась в метели, бушевавшей снаружи, таяла, как снег, занесенный на ногах в теплое жилище…

— Ашити…

Я разлепила отяжелевшие веки и короткое мгновение смотрела в пронзительные глаза, склонившегося надо мной мужчины. Губы его приоткрылись, и я услышала голос, больше похожий на шелест:

— Ашити…

И в этом мгновение я охнула, вдруг осознав, что уже однажды видела это восхитительное лицо. Я моргнула и… очнулась на полу лихура. Никого рядом не было, кроме турыма, уткнувшегося во сне носом мне в бедро. Не знаю, когда он пришел, я не слышала. Я погладила его по еще влажным кудряшкам, и Уруш, издав звук, похожий на тихий скрип, перевернулся брюхом кверху.

— Ашити. Иди ко мне, Ашити.

Это был не Дух, и не греза — меня звала шаманка. Может, и до этого тоже звала, а Создатель мне просто привиделся. Наверное, так… Но это было настолько реально, что полной уверенности так и не появилось. Однако эти мысли я откинула, потому что была нужна своей матери. И я поспешила туда, где меня ждали. А перешагнув порог единственной жилой комнаты и застыла, не в силах отвести взора от того, кто лежал на окровавленном полотнище, окутанный терпким ароматом тлевшей травы в закопченной плошке.

— Подойди, — велела Ашит. — Возьми таз с теплой водой, налей туда отвар из кувшина и возьми ткань со стола. Еще нож. Я хочу, чтобы ты срезала с него одежду и обтерла.

— Х… хорошо, — запнувшись, ответила я и ощутила, как горло сдавило спазмом.

Прикасаться к израненному телу было страшно и, не скажу, что эта мысль меня обрадовала. Смотреть на раны совсем не хотелось.

— Ашити, время уходит, помоги мне.

Я снова посмотрела на названную мать и направилась к очагу, где в подвешенном на крюк котелке, нагрелась вода. Выполнив всё, что велела шаманка, я вернулась к мужчине, чьи волосы были бы такими же белоснежными, как у меня, если бы пряди не почернели от пропитавшей их крови.

— Срежь с него одежду, — намного мягче, чем раньше, произнесла Ашит. — Срезай осторожно, но не медли. Я с трудом удерживаю его душу. Помоги мне, дочь.

И я принялась за дело. С одеждой я справилась быстро, это оказалось не так сложно, и не настолько противно, как мне думалось. Ашит вновь ударила в хот и неспешно пошла по кругу. От каждого ее шага костяные пластины, нашитые на головной убор, тихонько постукивали друг о друга, и это отвлекло от мыслей о ранах. И обмывать раненого я начала для того, чтобы избавиться от тошнотворного запаха крови. Он витал в воздухе, перебивая аромат трав. Подавлял и вселял первобытный ужас перед смертью.

Шаманка продолжала свою монотонную песнь, но, даже оказавшись рядом, я не понимала того, что она говорит. Язык был иным, и я была уверена, что он намного древней того, на котором мы разговариваем. Язык духов, так сказала однажды Ашит, когда я спросила ее, как она беседует с Создателем. И теперь я знала как.

Смочив тряпку, я коснулась ею мужского лица. Бережно провела по щеке, затем по второй и замерла, рассматривая Танияра, о котором не знала ровным счетом ничего, кроме того, что он умирал у меня на глазах. Он был молод, крепок и бледен до синевы. Невозможно было понять, хорош он собой, или нет. Мужчина тяжело дышал, хрипло и прерывисто. Казалось, еще мгновение, и его грудь замрет, больше не в силах принимать в себя воздух.

— Танияр, — прошептала я, смакуя его имя.

Веки его дрогнули, и взгляд мутных глаз остановился на мне. Я некоторое время смотрела на него, после протянула руку, поддавшись порыву, провела ладонью по щеке и охнула, когда он сжал мое запястье. Рука Танияра оказалась неожиданно сильной для того, кто стоял в шаге от края могилы. Он не позволил мне убрать ладонь, и она осталась прижатой к его лицу.

— Кто ты? — хрипло спросил мужчина.

— Ашити, — ответила я.

— Ашити… — повторил Танияр, и пальцы его разжались.

Рука, ослабев, скользнула на пол и больше не поднималась. Глаза закатились, веки смежились, и я даже вздохнула с облегчением. После этого снова смочила тряпку и продолжила свое дело, время от времени поглядывая на лицо мужчины, однако глаза его больше не открывались.

— Я поменяю воду, — сказала я шаманке, но она меня не услышала, продолжая свое пение.

Раненый так больше и не очнулся. Но кровотечение прекратилось неожиданно, и раны начали затягиваться. Вот так, прямо на моих глазах, они стали заметно меньше. Я даже помотала головой, думая, что это усталость сыграла со мной злую шутку. Однако зрение меня не обмануло. Страшные раны не стали выглядеть приятней, но ощущение, что исцеление идет, было столь явным, что не заметить его было невозможно. А к исходу ночи дыхание Танияра стало более ровным.

— Хвала Создателю, — сипло произнесла Ашит. Она опустила хот и судорожно вздохнула. — Смерть ушла.

Шаманка была измотана, и я поспешила к ней, чтобы отвести к скамье и усадить.

— Рано, — она отвела от себя мои руки. — Нужно закрыть раны.

— Что мне сделать? — спросила я.

— Я сама, — сказала Ашит и направилась к своим горшкам, в которых хранила готовые снадобья.

Она зачерпнула из одного, затем из другого и смешала буро-зеленую кашицу. После, покачиваясь, подошла к раненому и, присев, какое-то время занималась им, не позволяя помочь ей. Я стояла за ее плечом и слушала, как шаманка что-то нашептывая, смазывает рану за раной. Затем накрыла мужчину большим куском белой ткани и протянула руку, наконец, позволив приблизиться.

— Тебе плохо, мама, — с тревогой сказала я, глядя в разом осунувшееся и посеревшее лицо.

— Ушло много сил, — сказала Ашит и зевнула, не прикрыв рта, но на это я не обратила внимания. — Я стала слишком стара, а Смерть сильна, как и прежде.

— Тебе надо отдохнуть. Скажи, что делать, и я буду приглядывать за ним, пока ты спишь.

Шаманка некоторое время смотрела на меня, а затем кивнула:

— Хорошо, Ашити. Будь с ним рядом. Я расскажу, что надо делать.

А вскоре она легла и уснула, наверное, даже раньше, чем коснулась головой свернутой шкуры, заменявшей подушку. Я укрыла Ашит, поправила седую прядь, упавшую женщине на лицо, и отошла к окну. Метель уже затихала. Она не оставила ни единого следа тех, кто приходил ночью. Двор устилал ровный слой снега. А вместе с метелью отступала и ночь.

Серый сумрак разлился за стенами дома, словно кто-то выплеснул из огромного ведра грязную воду, и теперь она стекала по окошку, туманя взор. Сцедив зевок в ладонь, я поднялась со своего места, взяла еще один кусок ткани: зеленый, с затейливой вышивкой — и направилась к двери. Приоткрыв ее, я перекинула сверху ткань, дверь закрыла и вернулась к окну — это мне велела сделать Ашит, когда ветер уляжется.

— Они будут знать, что Танияр жив, — пояснила шаманка. — Им этого хватит, чтобы отнести добрую весть его брату.

И сейчас я ждала, когда появится гонец, чтобы посмотреть, вывешен ли знак, и какой. Красное полотно означало, что раненый умер, а голая дверь — исход пока неясен.

— Ашити…

Я порывисто обернулась, но никого за спиной не было.

— Создатель? — спросила я пустоту, однако ответа не было.

— Ашити…

Я отошла от окна и присела рядом с мужчиной. Его глаза были приоткрыты. Склонившись над ним, я встретилась взглядом с Танияром, и он прошептал:

— Не показалось.

— Спи, — тихо велела я, и он закрыл глаза.

А потом я почувствовала касание. Его рука сжала мое запястье. Танияр затих, и я попыталась освободить свою руку, но хватка еще недавно умиравшего мужчины оказалась железной.

— Просто восхитительно, — проворчала я.

Время шло, капкан, в который я угодила, не слабел. А потом я уронила голову на грудь, вскинулась, попыталась бороться со сном, но проиграла и вытянулась рядом с раненым.

— Просто немного полежу, — решила я и провалилась в сон.