Солнечный луч. О чем молчат боги

Юлия Цыпленкова, 2023

Когда кажется, что теперь все будет непременно хорошо, судьба наносит новый удар. И вроде бы ты только что встречаешь солнечное утро, как ночь настигает тебя на болотах в окружении кровожадных тварей. Что это? Злой рок? Проклятие? Или промысел Высших Сил?Ничего в жизни не происходит просто так. И если в минуту долгожданного счастья судьба велит вновь расстаться с теми, к кому стремится душа, значит, это для чего-то нужно.Белый мир не так прост, как кажется. Он полон загадок, и, похоже, его Создатель желает, чтобы они были разгаданы. Стоит довериться Белому Духу и сделать то, чего он ждет. Иначе не узнать, о чем молчат боги…

Глава 3

И вновь мы шли. Теперь ничто не мешало солнцу обрушить на нас свои лучи, и оно не скупилось. Там, где мы оказались, деревьев не было. Открытая равнина, покрытая сухой колючей травой. Несколько кустарников, чьи листья больше напоминали иголки, попадались время от времени, но они были низкими и никакой тени не давали. А еще на их ветках были острые наросты вроде шипов и крупные черные ягоды.

Меня уже некоторое время мучили голод и жажда, и я потянулась к одной такой ягоде, надеясь не столько перекусить, сколько на сок, чтобы промочить горло. Но успела лишь сорвать, когда по руке меня шлепнули. Вышло это звонко, совсем не больно, но очень обидно. Я в негодовании вскинула взгляд на того, кто осмелился бить по рукам саму дайнани Айдыгера, и встретилась с ответным недовольным взглядом третьего илгизита.

— Съешь — умрешь, — коротко сказал он и зашагал дальше.

— Это можно было донести словами, — проворчала я, провожая его взглядом.

После еще раз посмотрела на куст, укоризненно покачала головой и направилась к Рахону, единственному, кто ждал меня. Акмаль теперь шла впереди, и я сделала вывод, что здесь нам опасаться нечего, кроме зловредных ягод, разумеется.

— Кто он? — указала я взглядом на молчаливого илгизита.

— Мой ученик, — ответил пятый подручный. — Эмселах.

— Он тоже всё это время был в Иртэгене? Он мне незнаком.

— Нет, он пришел со мной недавно.

— Понятно, — кивнула я. — Долго нам еще идти?

— Устала? — заботливо спросил илгизит.

— Не отказалась бы присесть, — скрывать усталость я смысла не видела.

— Дойдем до гор и там отдохнем. Здесь небезопасно.

Я устремила на Рахона вопросительный взгляд, и он пояснил:

— Здесь обитают нэри. — Вопрос из моих глаз не исчез. Я об этих тварях еще не слышала. — Вон гляди, — пятый подручный указал пальцем влево. — Видишь?

Я пригляделась и, пока шла, продолжала смотреть, но ничего не видела, кроме серого камня. Таких тут было немало. После снова подняла взгляд на Рахона.

— Это не камни, это нэри, — сказал он. — Ждут. Нэри очень медленные, они не нападают, если добыча движется, но если остановится…

Рахон многозначительно замолчал, и я кивнула, соглашаясь, что привал нам стоит сделать в ином месте. Илгизит усмехнулся. Мы некоторое время шли в молчании. Теперь я часто озиралась по сторонам, пытаясь получше рассмотреть таинственных, медлительных, но опасных нэри, с которыми не желал связываться даже пятый подручный великого махира.

— Постой, — заговорила я, выворачиваясь на очередной «камень». — Ты же вроде маг. Почему не можешь уничтожить их или выставить защиту? Что вообще ты можешь, кроме как дурить людям голову и кататься по защитному пологу?

— Многое могу, — ответил Рахон. — Но убивать нэри не могу. И защититься от них тоже.

— Почему?

— В нас одна сила, — сказал илгизит, и я задумалась.

Существа магические? Тогда почему высиживают в засаде, когда могут охотиться иначе? Или… Я опять поглядела на Рахона, обернулась назад, думая о Каменном лесе. Его за спиной, кстати, не было. Когда мы спустились на землю, Каменный лес даже вдали не был приметен, он остался рядом с Айдыгером. Однако мысль моя сейчас была связана с ним, и я высказала предположение:

— Нэри создал Илгиз?

— Да, — последовал короткий ответ.

— То есть им твоя защита не помеха?

— Да.

— А убить?

— Мы не уничтожаем созданий Покровителя.

— Пф, — фыркнула я. — Зато они вас убивают.

— Пока мы идем — нет, — невозмутимо произнес пятый подручный, а я усмехнулась.

И мы снова замолчали. Устремив взгляд на небо, я попыталась прикинуть, сколько сейчас времени, но поняла лишь, что уже давно за полдень, даже, наверное, ближе к вечеру, а значит, в пути мы уже давно. Протяжно вздохнув, я облизала пересохшие губы. Во мне горело, казалось, всё: горло, лицо, ноги. Присесть хотелось неимоверно, но о нэри я уже знала, потому о привале не заговаривала.

— Держи, — Рахон протянул мне флягу. — Воды у нас немного, а до источника еще далеко, — ответил он на мое невысказанное негодование. — Пей, но не больше глотка.

— Потерплю, — буркнула я, вдруг обидевшись на жадность илгизита.

Обида эта была рождена усталостью, но тем не менее губы я надула и отвернулась, гордо вздернув подбородок. Пятый подручный усмехнулся и… убрал флягу. Уговаривать меня никто не собирался, а я не стала выпрашивать. Дочь Ашит не опустится до того, чтобы клянчить воду у илгизитов. Так-то.

Впрочем, обижалась я и задирала нос недолго. Вскоре я вновь преисполнилась исследовательского интереса и завертела головой, пытаясь отыскать еще какие-нибудь признаки жизни, кроме ядовитых ягод и медлительных «камней».

— Есть тут еще кто-то, кроме нэри? — спросила я, нарушив молчание. — Или это единственные живые твари? И как называется это место?

— Иссыллык, — ответил Рахон.

— Это…

— Так называется это место, — пояснил илгизит.

Жаровня? Очень близко по смыслу, и вправду уже впору покрыться румяной корочкой.

— А твари?

— Ты еще есть, — донесся до нас голос Акмаль.

— О, прошу извинения, махари, — отозвалась я. — Совсем забыла о том, что и ты тоже здесь есть.

Она обернулась, сверкнула злым взглядом и направилась дальше. Я усмехнулась. Акмаль тоже устала и была раздражена, и на кого же излить свое недовольство? На меня, потому как я и без того ее нервирую. Значит, в Иссыллык обитают нэри и две ядовитые гадюки, очень миленькое местечко.

Не знаю, подумал ли Рахон о том же, о чем и я, но едва слышное хмыканье я все-таки расслышала, но оставила без внимания. Яда во мне сейчас было не так много, подусох под палящим солнцем. Вздохнув, я вновь облизала губы, и передо мной появилась фляга. В этот раз я не стала упрямиться и в молчании приняла предложенную воду. Сделав глоток, я некоторое время перекатывала живительную влагу во рту, затем проглотила и с сожалением закрыла флягу. Однако горлу стало легче.

— Благодарю, — сказала я. Рахон чуть склонил голову, отвечая любезностью на любезность.

К скалам мы добрались, когда уже сгущались сумерки. Итак, первые сутки вдали от мужа прошли, начались вторые. Впрочем, именно об этом я подумала лишь мельком, потому что всё мое существо стремилось к одному — упасть и не двигаться еще пару суток.

— Еще немного, — сказал Рахон, который поддерживал меня уже не менее пары последних часов.

Я висела на нем и даже не думала возмущаться и бить по рукам. Такое положение сейчас было самым приемлемым. Разговоры? К Илгизу разговоры! Рот я вообще уже давно не открывала, а если и открывала, то только для того, чтобы сцедить ругательство на родном языке. Брань была площадной, потому произносить ее так, чтобы поняли остальные, я не стала. Правила хорошего тона были со мной, тут я оказалась бессильна. Преодолеть себя оказалось невозможно. Похоже, когда-то их не просто вложили в меня, но вбили, подобно сваям.

Что до размышлений, то они меня покинули вслед за желанием задавать вопросы. Единственное, о чем я могла думать, так это о вожделенном привале, а потом перестала думать и о нем. Сил даже на это уже не осталось. А моя ненависть к илгизитам возросла до небес, став не просто лютой, но всепоглощающей. Впрочем, выразить ее тоже не было сил, и я ненавидела их тихо и незаметно, продолжая висеть на плече пятого подручного.

Акмаль ни на ком не висела, она пошатывалась где-то впереди. Следом за ней шел ученик Рахона — Эмселах, в нем следы усталости были незаметны, хоть я и видела только спину. Да и моя опора не пыхтел и не страдал в отличие от меня. По всему выходило, что самой изнеженной тут была я, но по этому поводу я не переживала. Мне это полагалось по статусу. Был бы рядом Танияр, я бы, может, и преисполнилась бравадой, желая показать ему, что сильна и духом, и телом, и вообще достойна моего восхитительного мужа. А пускать пыль в глаза илгизитам не видела смысла. Я с ними идти не напрашивалась, сами украли.

А потом мы полезли наверх. Поднявшись по узкой тропе, я остановила на Рахоне рассеянный взгляд, а затем призналась от всего сердца:

— Лучше бы вы мне шею свернули, чем так издеваться.

— Это всегда можно сделать, — легко отмахнулся илгизит. — Но не сейчас.

— Негодяй, — буркнула я и уселась, не спеша продолжить подъем. Откинувшись спиной на скалу, я протянула с неимоверным облегчением: — Боги, как же это восхитительно…

Надо мной послышался протяжный стон, а затем пятый подручный повернулся ко мне спиной и присел:

— Забирайся, я тебя донесу.

Я одарила его спину ненавидящим взглядом. После произнесла еще несколько скабрезных ругательств на родном языке, а затем заставила себя встать. Но… не буду кривить душой, ехать на спине илгизита было даже лучше, чем висеть на нем. И если бы не подъем по тропе, не становившейся шире, я бы, наверное, даже уснула. А так следила за тем, чтобы мой скакун не слишком приближался к краю.

Еще чуть погодя наша тропа вывела нас на другой склон скалы, а еще спустя пару минут Эмселах зажег факел и помахал им:

— Сюда.

— Пришли, — оповестил меня Рахон. Перед нами был широкий грот. — Пагчи здесь нет, — усмехнулся илгизит, напомнив о моем побеге в первое похищение.

— Очень жаль, — равнодушно отозвалась я больше для порядка, чем сожалея на самом деле.

Сейчас мне бежать совсем не хотелось. Ни бежать, ни идти, ни ползти, ни даже ехать на чьей-либо спине. Желание было остановиться и уже никуда и никогда не двигаться. И до воплощения этой мечты осталось всего несколько шагов. А что самое невероятное, осознание этого оказалось подобно второму дыханию.

— Иди скорей, Рахон, — потребовала я, заерзав на илгизите. — Ну же.

Он ничего не ответил и в шаге не прибавил. А войдя в грот, стряхнул меня на каменный пол. После протяжно выдохнул и утер лоб.

— Ты казалась мне легкой, как пушинка, — не глядя на меня, но обвиняюще произнес неучтивый илгизит.

— Это и отличает воина от ученого, — потирая спину, которой проехалась по каменной стене, ответила я. — В тебе нет силы, Рахон.

— Ты забрала последнюю, — ответствовал пятый подручный.

Я промолчала. Моего убеждения он не поколебал, а доказывать истинность своего мнения было лень. И я устроилась на небольшом выступе, удачно заменившем мне стул. После откинулась на стену грота, уперлась в нее затылком и закрыла глаза, но лишь на минуту, потому что тут же родился вопрос:

— Эмселах, где ты взял факел? Твоя сума не могла бы его скрыть…

— Здесь, — ответил илгизит и указал на вход.

Там лежало еще несколько заготовленных факелов. Хмыкнув, я уже собралась снова закрыть глаза, но передумала — стало интересно, что еще у них лежит в гроте, который явно был обычным местом остановки. Оказалось, что здесь есть хворост, несколько тюфяков, даже глиняная посуда и котелок, а к нему мешки с припасами. Маленькие, чтобы провизия не пропала, простояв долго без надобности. Я оценила удобство и предусмотрительность последователей Илгиза. Впрочем, и не впечатлилась. Если бы здесь пришлось жить тагайни, они бы сумели обустроиться не хуже.

Вскоре посреди грота был разведен костерок, нам с Акмаль притащили тюфяки, а мужчины занялись нашим ужином. Это было справедливо уже хотя бы потому, что выглядели они лучше нас с махари. Ну и мы были все-таки важными персонами. В эту минуту я была по-настоящему счастлива, что существует такая замечательная вещь, как неравенство. Дайнани и махари возлежали на соломе, подручный и ученик о них заботились. Всё так, как и должно быть.

— Ты права, — неожиданно произнесла Акмаль, и я подняла на нее изумленный взгляд. — Селек поумнела не сама.

И если до этих слов я лежала, подложив под щеку локоть, то, услышав, о чем хочет говорить махари, села и приготовилась внимать. Она заметила мой интерес, усмехнулась и откинулась на каменную стену. Лицо Акмаль скрыл сумрак, но я видела, как поблескивают в темноте ее глаза, а потом этот едва различимый блеск исчез — она прикрыла веки.

— Она не должна была вернуться, — снова заговорила махари. — Урунжан приговорил Селек. Она забрела в болота, и там ее поймал ползун…

— Ползун?

— Один из детей нашего Покровителя, — ответил мне Рахон, присевший перед костром.

До меня донесся звук наливаемой воды. Тут же вспомнились слова об источнике, и я повернула голову на звук. Тут источника не было, только бурдюк, откуда Эмселах наливал воду в котелок. После откинул его, и я поняла, что бурдюк опустел. Если иной воды не имелось, то смысл беречь питье во фляге стал снова понятен.

— И что же было дальше? — вернув свое внимание Акмаль, спросила я.

— Седьмой подручный отца — Кашым спас ее, — ответила та. — Он отогнал ползуна и вытащил Селек из болота. Она соврала, что заблудилась, и хотела уйти, но Кашым не отпустил. Он заглянул ей в глаза и увидел, что привело Селек в Каменный лес. Тогда он сказал, что не смеет мешать суду Урунжана, но может предложить помощь Покровителя. Селек была согласна на всё. Так она смогла вернуться к Вазаму.

— А смерть Вазама и захват власти в тагане?

— Это было потом, — снова встрял Рахон. — В тот раз Кашым повязал ее клятвой на крови.

— Она услышала, что ей помогут получить власть, и этого хватило верной дочери Белого Духа, чтобы повернуться к нему спиной, — усмехнулась Акмаль.

— Так кто научил ее тому, что надо делать? — снова спросила я.

— Прислужник Кашыма, — ответила махари. — Седьмой подручный говорил с моим отцом, рассказал, кого затянул в свои сети, и махир научил, что надо делать. Я как раз родилась, и он понял, какая судьба ожидает его дочь, — на этой фразе голос Акмаль наполнился гордостью, так что пояснять о судьбе не было смысла.

— Выходит, ей пришлось ждать несколько лет после того, как указали путь, — заметила я. — И всё это время она была под замком и удерживала рядом сына, чем отдалила его от отца и брата.

— Я не знаю, как она заставила Архама быть с ней рядом, — сказала Акмаль. — Я спрашивала, он не сказал. И когда я жаловалась на его мать, ругал меня. Просил жить с ней в ладу, потому что будет на ее стороне, и тогда мы с ним поссоримся. А она наглая! — рявкнула махари и замолчала.

Мне представилось, как скрежетала зубами Акмаль, когда смотрела на самодовольную физиономию свекрови. А ту карикатуру, которую Селек называла картиной, наверное, раз тысячу мысленно надела ей на голову. Признаться, я бы сделала то же самое. Старшая каанша была невыносима. Впрочем, как и махари. Но с последней у нас, похоже, пока восстановился временный нейтралитет.

Рахон, присевший прямо на каменный пол, подкинул хворост в огонь и устало потер лицо.

— Селек уверилась в своих силах, — сказал он. — Она говорила, что всё сделала сама. И добьется большего тоже сама. Только когда Танияр вернул себе челык и Архам помог матери сбежать, ее песни изменились.

— Архам оказался хитрей брата, — произнесла Акмаль.

Я никак не отреагировала на ее слова. Пусть думают что хотят. То, что Танияр позволил брату сбежать, илгизитам знать было лишним. Меня вполне устраивала их откровенность. Впрочем, ничего нового они мне не открывали, лишь подтверждали то, о чем мы и так уже догадались сами, и вносили уточнения. Поглядим, как будут откровенны в ответах на другие вопросы.

— Вы приняли ее только из-за Архама, — уверенно произнесла я. — Селек вам не нужна. Только ее сын имеет значение, только он еще может стать наследником своему брату. Он — тагайни, он — сын Вазама, и он — муж махари.

Беда лишь в том, что уже нет тагана Зеленые земли, который он мог наследовать. Нет Белого камня, который мог принять как муж Эчиль. И нет Песчаной косы, который мог заполучить, если бы Танияр женился на Саулык и умер, не оставив наследника. Ничего этого уже не существовало, зато появился дайнат Айдыгер, где правил род Танияра — дайн и его потомки, но не брат. И если бы Белому Духу было угодно забрать моего возлюбленного в Белую долину до появления у него детей, то Архам не смог бы занять место брата. На трон Айдыгера, который обязательно появится, сможет претендовать любой, на кого укажет шаман. И никак иначе.

Всё, на что могут рассчитывать илгизиты, — это захватить юное государство и посадить там своего ставленника. Архам предпочтительнее остальных, потому что он тагайни, свой. Только вот не примут его люди, потому что сбежал с приговоренной убийцей своего отца к отступникам. Но и этого я говорить не стала. Пусть верят, во что хотят, я свои знания оставлю при себе.

— Однажды мы вернемся туда, и всё станет так, как было предопределено, — произнесла Акмаль с ноткой мрачноватой уверенности.

— На всё воля Создателя, — пожала я плечами.

— Урунжан и его слабые дети ничто перед нами и нашим Покровителем, — с вернувшейся заносчивостью ответила махари.

— Блажен, кто живет сладкими грезами, — произнесла я на родном языке. — Но слеп он, ибо не зрит истины.

— Что ты сказала, Ашити? — спросил Рахон.

— Говорю, что каждый имеет право верить в то, во что хочет, — исказила я смысл всплывшего в памяти высказывания и сменила тему: — Рахон, ты вернешь мне мои украшения?

— Ты получишь много украшений, — ответил пятый подручный.

— Я хочу свои.

— Твои я выбросил еще ночью, — сказал илгизит и подтолкнул ко мне свою сумку.

Я не стала противиться и проверила ее. Украшений и вправду не было, жаль. О «Дыхании Белого Духа» я не переживала, верила, что Отец вернет мне его, когда придет время. А вот филям и серьги были одни из моих любимых. Их мне подарил Танияр.

— Жаль, я их любила, — произнесла я вслух часть своих мыслей и вернула сумку Рахону.

— У тебя будут еще лучше, — заверил он. — И одежда.

Я не ответила. Признаться, мне было безразлично, как они собираются меня нарядить, хоть в платье служанки, лишь бы однажды вернуться домой. На этой мысли я протяжно вздохнула и поднялась на ноги. Чуть покачиваясь от усталости, добрела до входа в грот, тут привалилась плечом к стене и застыла, глядя на ночное небо. Мне было тоскливо. А еще я скучала. И при воспоминании о том, как муж дарил мне потерянные украшения, тоска, притаившаяся за усталостью, дала знать себя в полной мере.

— Скоро я увижусь с Архамом, — с мечтательными нотками произнесла Акмаль, будто в пику моим чувствам.

Я поджала губы, злясь на нее за скорую радость, но вдруг расслабилась и обернулась. А затем и вовсе вернулась на свое место и поглядела на махари.

— Значит, Архам тебе дорог? — спросила я. — Ты смогла полюбить его?

Акмаль вновь не спешила ответить. Я не стала настаивать. Перевела взгляд на огонь и некоторое время следила за тем, как язычки пламени лижут дно котелка, в котором закипало варево Эмселаха. Рахон, похоже, тоже решил воздать должное неравенству и беззастенчиво пользовался положением учителя, отдав всю заботу о нас троих в руки своего ученика.

— Архам был нежен со мной, — неожиданно заговорила Акмаль. — Он красив, и мне нравилось смотреть на него. Когда я ехала в Зеленые земли, то была готова исполнить, что предназначено. Но когда увидела его, поняла, что муж, указанный отцом, мне нравится. Мы неплохо жили. Если бы не его мать, то и совсем было бы хорошо. А когда он ушел, я сначала сильно разозлилась. Он ведь только и сказал, что однажды мы снова будем вместе, чтобы не таила обиду и простила его. Поцеловал и ушел, и больше я его не видела. Когда узнала, что сбежал с матерью и бросил меня, а бы сама могла убить его, так силен был гнев. Потом узнала, что Селек попросила помощи и их забрали в горы, успокоилась. И тогда я начала скучать по нему. Тут я не обманывала. — Махари снова ненадолго замолчала, а потом закончила: — Да, я смогла его полюбить. И скоро мы снова будем вместе.

— А дочь?

— Дочь нас дождется, — несколько резко ответила Акмаль. — Танияр не оставит Белек.

— Не оставит, — согласилась я.

Спрашивать, почему махари не забрала дочь с собой, не стала. И бежать с ребенком на руках неудобно, и эта дорога не для маленькой девочки. Каменный лес, Иссыллык, этот грот. Так что осуждать мать, которая оставила дочь на знакомом ей подворье, где позаботятся и дядя, и первая жена, и прислуга, смысла не имело. И я не осуждала. Только снова подумала, что мы вырастим младшую дочь Архама достойной дочерью Белого Духа. Белек была в надежных руках. Но и этого я, разумеется, говорить не стала, как всё остальное, о чем успела промолчать.

— Не хочу есть, — вдруг произнесла Акмаль и, улегшись на своем тюфяке, повернулась ко всем спиной.

Рахон перевел взгляд на меня. Я прислушалась к себе. Усталость была неимоверной, и голода за ней я тоже особо не ощущала, но решила, что подкрепить потраченные за долгий день силы не помешает.

— Я буду, — ответила я на невысказанный вопрос илгизита.

Он кивнул в ответ и больше на меня, кажется, внимания не обращал. И пока до меня никому не было дела, я вернулась к входу в грот и застыла тут, продолжая вглядываться во тьму. Я видела черные силуэты скал впереди, чьи верхушки упирались в звездное небо, и старалась не думать о том, что завтра мы пойдем через них. Переход должен был быть трудным и тяжелым… Впрочем, этот путь был мне неизвестен, может, всё не так и плохо.

Но об этом я узнаю завтра, а сейчас, закрыв глаза, мысленно перенеслась на благословенную землю Айдыгера, где шумели зеленые леса. Где луга были покрыты сочной травой и цветами, где несла свои воды серебристая Куншале, и где остались близкие и ставшие дорогими мне люди. Но главное, там осталась моя душа, и она витала сейчас рядом с мужчиной, для которого билось мое сердце.

Как он там? Что делает в эту минуту? Тоскует ли по мне так же сильно, как я по нему? Наверное, да. Наши чувства созвучны друг другу. Но в чем еще я была уверена, так это в том, что миновавший день был прожит моим супругом не впустую. Получив от меня неизвестные в уравнение, дайн уже приступил к его решению. И каким путем пойдет ясный разум Танияра, я не бралась сказать. Ему не требовалось подсказок и наставлений, всё это наш правитель получил еще в период обучения. Теперь же стремительно двигался вперед, освобождая скрытое в нем, что было недоступно многим в Белом мире из-за закоснелости убеждений. Дайн Айдыгера шел собственным путем, и я была счастлива идти рядом с ним, быть соратником, помощником, другом, а главное, любящей его женщиной.

— Однажды я вернусь к тебе, — прошептала я, открыв глаза. — Однажды мы соединимся, и уже никогда наши пути не разойдутся. Танияр…

— Ашити.

Вздрогнув от неожиданности, я обернулась и увидела Эмселаха. Он стоял за моей спиной и держал в руке миску с варевом. После протянул ее мне и, не дожидаясь какого-либо ответа, развернулся и ушел к костру. Я посмотрела на глиняную миску в своих руках, усмехнулась и последовала за учеником пятого подручного.

Акмаль, казалось решившая спать, уже ела. Она подвинулась ближе к огню, скрестила ноги и сосредоточенно работала ложкой, глядя в свою миску. Разговаривать она, похоже, была не настроена. Впрочем, никто и не заговаривал с махари. Рахон ел свою порцию, Эмселах, взяв свою миску, отошел в тень и устроился там. Я присела на тюфяк, зеркально отобразила позу Акмаль и принялась за ужин.

— Завтра дорога будет лучше, — неожиданно заговорил Рахон. — Во второй половине дня мы придем в Дэрбинэ, там переночуем, а следующим утром отправимся в Даас.

— Почему не завтра?

— Если завтра пойдем, то подниматься придется в темноте. Опасно, — ответил пятый подручный.

— Понятно, — кивнула я и продолжила трапезу.

И снова его дар бессилен. И вроде бы родные места, дорога, известная до мелочей, но идти опасно. Очередные жуткие создания Илгиза, которых нельзя трогать? Хотя… Это же путь в самое сердце Дэрбинэ, в вотчину великого махира. Возможно, подъем в этот каменный город и вправду сделан настолько неприступным, что даже свои не могут пройти по нему, когда им заблагорассудится. Даже любопытно увидеть этого «патриарха» и оценить его возможности. Впрочем, поглядеть было интересно не только на каменный Даас, но и на поселения на равнине Дэрбинэ, как и на столицу илгизитов с тем же названием. Но только в целях расширения кругозора и не больше.

— Наелась, — ни на кого не глядя, произнесла Акмаль, вырвав меня из размышлений. — Буду спать.

— Не оставит тебя своей милостью Покровитель, — ответил ей Рахон.

И я тут же полюбопытствовала:

— То есть вы отвергаете и прочих духов, не только Создателя?

— Они на стороне Урунжана, — ответил пятый подручный.

— А Великую Мать?

— Мы чтим Мать, — сказал Эмселах. — Она родила нас и всё, что видно глазу.

— Как интересно. — Я отставила опустевшую миску и подтянула колени к груди. После обняла их руками и продолжила: — Значит, вы отвергаете Белого Духа, своего создателя, но Илсым все-таки отдаете должное.

— Да, Урунжан слепил первого человека из снега, — мягко произнес Рахон, — но вдохнула в него жизнь Праматерь.

— Урунжан слаб, он не смог сам оживить свое творение, — чуть высокомерно сказал Эмселах. — Наш Покровитель свои создания оживил без помощи Илсым.

— Может, поэтому они такие… — я чуть помедлила, пытаясь подобрать слово, — неказистые?

— Что ты хочешь сказать? — прищурился Рахон.

— А ты находишь их милыми? Может, полезными? Какая польза от черына? Или от нэри? Разве что в ползуне можно найти некую прелесть, потому что он чуть не сожрал Селек, но в остальном? Белый Дух создал этот мир, наполнил его жизнью, и она прекрасна. А люди? Он дал вам дар слова, дар мысли, дар чувств. Всё это он вложил в снежную фигуру, в которую Илсым через рождение вдохнула жизнь. А что же создания Илгиза? Те, что живут в Каменном лесу, не выживут нигде более, если там нет сумрака. Ты, Рахон, можешь встать и обойти всю землю, можешь растянуться на траве и, глядя из-под ресниц на ласковое солнце, мечтать, а дано ли это черыну? Всё, что у него есть, — это голод. Верно? Вот и выходит, что творения Создателя прекрасны и не имеют изъяна в своей изначальной задумке. Порождения же Илгиза бесполезны, жестоки и опасны даже для вас, его последователей. Возразишь?

— Ты не собьешь нас с истинного пути, — отчеканил Эмселах.

— Стало быть, ты признаешь мои слова справедливыми, — заметила я.

— А я говорила, — с издевкой произнесла Акмаль, успевшая лечь, — ей нельзя позволять говорить. Она умеет смущать разум.

Я посмотрела на Рахона и ждала, что скажет он, но пятый подручный пока молчал. Он рассеянно ворошил угольки в костерке и, кажется, даже не замечал нашего разговора. И все-таки мне было любопытно, что думает приближенный великого махира, стоявший пятым в череде из сотен других одаренных.

— А ты что скажешь, Рахон? — не выдержала я.

Он поднял на меня взгляд и улыбнулся.

— В твоих словах есть правда, Ашити, — сказал илгизит. — Но кто знает, что было до первых людей? Сколько попыток Урунжана были неудачны? Однажды Покровитель сравняется и превзойдет своего брата, а мы поможем Ему своей верой и силой.

— Как и Архаму, — вставила махари. — Он тоже однажды превзойдет своего брата.

— Любопытная аналогия, — усмехнулась я и поглядела на нее. — Акмаль, он знал о том, что мать служит вам?

Она отвернулась и буркнула:

— Нет.

И тогда я опять поглядела на пятого подручного:

— Рахон, расскажи, что говорил Архам, когда ты уводил их?

— Ничего не говорил, — ответил илгизит. — Молчал всю дорогу.

— Как он тебе показался? Каким был?

— Хмурый, неприветливый. Но за матерью шел послушно. — Рахон ненадолго замолчал, а затем произнес: — А вот она говорила много. Сначала-то тоже помалкивала. Потом мне нашептывать стала, что я должен сказать Алтааху, как много они с сыном для нас сделали. Перед махиром заискивала и всё кланялась, сказок рассказала больше, чем открыла правды. Куда ни глянь, а везде Селек молодец. И то ей удается, и это. А то, что бежать пришлось, так всё проклятый Танияр со своей пришлой. Много она себя и Архама хвалила, еще больше грязных слов о тебе с твоим мужем сказала. Шаманку вашу тоже не забыла.

— Дура, — сплюнула Акмаль.

— Верно, махари, — улыбнулся Рахон. — Великого махира не обманешь, сладкими словами уши не зальешь. Слушать ее слушал, а после увести велел. Сказал ей с сыном ждать, вот и ждут теперь.

— Я его утешу, — донесся до меня едва слышный шепот Акмаль. — Хмуриться уж не будет.

Я повернула голову в ее сторону, некоторое время в задумчивости смотрела, а после отвернулась, так и не огласив своих мыслей. И тут же встретилась с внимательным взглядом Рахона. Мы с минуту рассматривали друг друга, и мне подумалось, что глаза у него проницательные, умные.

— А ты что скажешь, Ашити? — спросил пятый подручный.

— О чем?

— Об Архаме, — пояснил Рахон. — Про его мать мы всё знаем, понимаем ее. А Архам? Каким ты его видишь?

Акмаль порывисто села и воззрилась на него с негодованием.

— Зачем ты спрашиваешь ее? Спроси меня, и я скажу, какой мой муж. Что скажет тебе она, пришлая, которая не знает его? Гадости? Она жена Танияра, а Танияр предал брата…

— Правда? — спокойно, даже мягко спросила я, и махари бросила на меня упрямый взгляд исподлобья.

— Ты говорила мне о нем много плохого, ты разозлила меня, — с вызовом ответила она.

Я рассмеялась и тем вновь прервала Акмаль. Рахон, с интересом слушавший нас, устремил на меня вопросительный взгляд. Посмотрел и Эмселах.

— Мне нужно было тебя разозлить, — наконец ответила я. — Это был допрос, Акмаль, и мне надо было вывести тебя из равновесия, чтобы ты показала настоящие мысли. И ты показала. В тот день я поняла, что нет скромной Мейлик. Это всего лишь маска. Ты притворялась тем, кого не существовало. Мейлик, представшая мне в тот вечер, была иной. Более решительной и твердой, она имела зубы, которыми могла кусать в ответ, чего не позволила бы себе скромная женщина. Она бы плакала, просила не говорить дурного о ее муже. Уверяла бы, что Архам не такой, как я о нем отзываюсь, но не кидалась в ответную атаку… не нападала бы в ответ. Это был твой просчет, Акмаль. И уже потому я не верила, что Хасиль что-то неверно истолковала в твоих словах.

Махари, продолжавшая буравить меня взглядом исподлобья, вдруг вспыхнула и отвернулась. Зато Рахон пододвинулся ближе. Он слушал меня с явным, даже жадным любопытством. После кивнул, кажется, своим мыслям и спросил снова:

— Так что же ты скажешь об Архаме?

Я ненадолго задумалась. И это тоже вызвало одобрение илгизита, это я ясно увидела. Усмехнувшись его наблюдениям, я произнесла:

— Акмаль права, мне и вправду толком нечего сказать о брате моего мужа. Ко мне он относился плохо, называл пришлой. Отправил брата жениться на Саулык, хоть и видел, что Танияр уже сделал выбор. Единственный раз, когда я пришла по приглашению Селек, он был поначалу молчалив и мрачен, потом резок и предвзят. Отнесся ко мне с предубеждением… не знаю, как объяснить более понятно. Я бы могла сказать, что он слаб духом, что позволил матери управлять собой, что он недостоин иметь такого брата, как Танияр. Однако повторю, Акмаль права, я совсем не знаю ее мужа. А судить о человеке, зная его лишь поверхностно, нехорошо и несправедливо.

Это то, что я произнесла вслух, но подумала совсем о другом. К примеру, о том, как бы ни поступил его брат, мой супруг был искренне привязан к нему. Любил его, потому не стал противиться заговору Селек, хоть и мог призвать шамана. Тогда Архам никогда бы не получил челык, а преступление его матери раскрылось бы много раньше. Но Танияр не стал спорить, он принял выбор брата и поддержал его. Служил верно, как должен был служить ему Архам. А раз он верил, что еще можно вернуть того мальчишку, который был ему ближе всех на свете, значит, имел на это повод.

И этот повод дал сам Архам. Как бы там ни было, но он всегда оставлял брату лазейку. Селек желала смерти алдару, но ее сын обходил ее требования, давая брату, казалось бы, глупые приказы. Вроде этого — пойти в горы на илгизитов. Каждому было ясно, что это самоубийство, как желала каанша, но именно поэтому Танияр отказывался выполнять подобные приказы. И я даже уверена, что, отправляя брата к Елгану, Архам полагался на смекалку Танияра, которая могла помочь избежать этой свадьбы. Возможно, не учитывал норов самого Елгана, но брату место для маневров оставил. Впрочем, достаточно вспомнить, как он принимал челык. Молчаливый и мрачный, совсем как тогда, когда шел за Селек к илгизитам. Я уверена, что он был недоволен происходящим, в душе, наверное, даже противился, но исполнил, что занимая место брата, что отправившись к илгизитам.

И мне до зубовного скрежета хотелось понять, чем его повязала мать, если он раз за разом принимал ее сторону, имея скрытое несогласие с ней. Живой пример — Эчиль. Архам был зол на вторую жену за ее выходку и обещал наказать, а после отводил глаза и ничего не предпринял, как обещал в первом порыве. Селек указала, что делать, он исполнил, тем обидев первую жену, которая, несмотря ни на что, продолжала любить его даже сейчас. Власть матери была крепка, и я приняла решение найти ее причину. А если получится, то и разорвать эту цепь, чтобы освободить Архама. Впрочем, прежде я погляжу, как он встретит свою жену и воспримет правду о ней.

— Ты сказала не всё, — уверенно произнес пятый подручный. — Я вижу, ты продолжаешь думать.

Пожав плечами, я скрыла зевок в ладони и ответила:

— Уже нет сил говорить, Рахон, будь милостив.

— Ты обещала быть правдивой, — с легкой укоризной напомнил илгизит.

— И я еще не солгала ни словом, — заверила я. — Говорила, что думаю. На вопросы отвечала честно. Если ты обвинишь меня во лжи, то будешь несправедлив.

— Может, и так, — не стал спорить Рахон. — Хорошо, засыпай. День был тяжелым, мы все устали. Пусть Покровитель…

— Нет, — остановила я его. — Просто пожелай мне добрых снов, этого будет достаточно. Обойдемся без упоминания духов, в их предпочтениях мы всё равно не сходимся.

— Добрых снов, Ашити, — усмехнулся пятый подручный, вновь не став спорить.

— Добрых снов, Рахон, — устало улыбнулась я и с блаженным стоном вытянулась на своем тюфяке.

Затем отвернулась от илгизитов, устремила взгляд в сумрак и позвала: «Мама, милости Создателя тебе. Я жива и здорова, обо мне заботятся. Сейчас я уже в горах, хоть утром была еще в Каменном лесу. Я расскажу тебе всё о моем перемещении сюда, а ты передай Танияру. Иначе я пока не могу разговаривать с ним.

Если он все-таки будет искать меня в Каменном лесу, то место нашего ночлега найдет по моим украшениям. Рахон выбросил их, когда почуял, что Белый Дух позволил мне увидеться с Танияром. Но дальше ему нет смысла идти, потому что открыть переход может только служитель Илгиза…»

А когда я во всех подробностях пересказала Ашит наш путь и то, с чем пришлось столкнуться, то еще чуть подумала и добавила: «Скажи ему, что Архам, уходя с матерью, был молчалив и хмур. И я постараюсь узнать, что так крепко привязало его к Селек».

А потом произнесла одними губами:

— Добрых снов тебе, милая моя. Пусть Увтын бережет тебя от кошмаров. — И добавила: — Надеюсь, ты всё еще слышишь меня, мама.