Солнечный луч. Между сердцем и мечтой

Юлия Цыпленкова, 2023

Как же легко рушится уже, кажется, сложившаяся реальность. Теплые доверительные отношения с монархом тают на глазах. Получив отказ, он не желает смотреть в сторону юной баронессы. Еще и герцогиня спешит избавиться от строптивой девицы. Да что там! Сам род Доло в одном шаге от опалы, которая по капризу государя называется почетной отставкой. Но Шанриз не привыкла долго бывать в унынии. У нее есть цель, убеждения, а еще обещанная монархом защита. А раз уж своего слова он так и не забрал, то пришло время просить защиты короля от… короля. За плечом Шанриз Тенерис стоит сам Бог Счастливчик, и она готова к преодолению новых трудностей.

Глава 1

Колеса экипажа грохотали по булыжной мостовой. За окнами кареты неспешно скользил большой и уставший от бесконечно долгой жизни город. Гигантский муравейник существовал в своем привычном ритме. Разве что в богатых кварталах он чуть замедлялся, оставляя суету торговым и бедным кварталам и окраинам. Возле королевского дворца и вовсе всё было степенно, здесь бегать и кричать запрещалось. Ничто не должно отвлекать повелителя Камерата от его служения своим подданным.

Впрочем, дворец остался позади, его сиятельство граф Доло вез меня к моим родителям. Вскоре должно было состояться празднование в честь дня совершеннолетия ее милости баронессы Мадести-Доло, моей далекой родственницы, но все-таки близкого друга и горячо любимой сестрицы. Порой мне даже было жаль, что человек, которого я почитала за своего второго близкого друга, уже был давно и счастливо женат. Из Амберли и Фьера Гарда могла бы выйти замечательная пара. Однако его милость уже избрал себе спутницу жизни, и потому не стоило забивать голову ненужными фантазиями.

— Вы рады, что едете домой, дорогая? — с улыбкой спросил меня глава моего рода.

— Бесконечно, дядюшка, — улыбнулась я в ответ. — Я ужасно соскучилась по ним. И пусть матушка обрушит на меня всю скопившуюся в ней тоску и заботу, а батюшка будет вновь подмечать, что прилично благородной девице, а что нет, но мне всего этого порой не хватает. А уж об Амбер я вовсе не говорю. Ее писем мне всегда было мало. Сестрица — как часть моей души.

— Теперь придет мой черед скучать по вам, дитя мое, — усмехнулся граф. — Я уже настолько привязался к вам, что, признаться, слегка ревную вас в вашей семье. Мое безраздельное владение вами на эту неделю прервется.

Я рассмеялась и перебралась к его сиятельству, после уместила голову на его плече, и дядюшка приобнял меня.

— Лиса, — произнес он с доброй насмешкой. — Но я и вправду расстроен нашим расставанием. За столько лет службы в королевском дворце у меня ни с кем и никогда не было столь близких и доверительных отношений. Да и не переживал я ни за кого так, как за вас, Шанни. Теперь я понимаю магистра, потому что сам могу с чистым сердцем сказать, что вы мне стали как дочь за эти полгода. Вроде и времени прошло не так много, а кажется, что целая жизнь.

— Вот уж верно, — согласно кивнула я. — Столько всего переменилось за это время.

После отвернулась к окошку и коротко вздохнула. Его сиятельство потрепал меня по плечу:

— Ну-ну, дитя мое. Не всё так плохо. Я бы даже сказал, что всё весьма недурно, даже учитывая, что государь теперь держится вдали от вас. Он не упускает вас из виду и продолжает принимать в вашей судьбе живейшее участие. — Я фыркнула, а дядюшка продолжил: — И тем не менее. К примеру, мною получено указание докладывать обо всех предложениях вам руки и сердца, которые мы посчитаем достойными. Его Величество будет лично следить за отбором для вас будущего супруга.

Я фыркнула и отмахнулась:

— Теперь он готов и замуж меня выдать.

— Думаю, тут вы глубоко заблуждаетесь, — улыбнулся дядюшка. — Ради любопытства я рассказал об одном из старых претендентов, кто просил вашей руки еще полгода назад.

— И что же? — с интересом спросила я.

— Велел отказать, — рассмеялся граф. — В бедном молодом человеке государь быстро нашел множество изъянов и намекнул, что его род близок к опале. После этого я заверил короля, что это было только одно имя из многих, кто сватался к вам или просил позволения ухаживать, и кому было отказано. Кажется, мне удалось спасти несостоявшегося жениха и его род. Так что, Шанни, государь продолжает наблюдать за вами, хоть и прекратил всякое ваше близкое общение.

— Мне его не хватает, дядюшка, — снова вздохнула я и вернулась на свое прежнее сиденье.

Вообще с тех пор, как Двор вернулся из летней резиденции в столицу, дни мои во дворце были скучны и унылы. Нет, они ничем не отличались от тех, что были прежде, когда я только поступила на службу к ее светлости, но отсутствие короля в моей жизни оказалось слишком заметно.

После нашего откровенного и последнего разговора наедине, когда каждый высказал всё, что лежит у него на душе, Его Величество я видела только издалека. Большой завтрак не в счет. Хоть в минуты приветствия я и стояла перед королем, но взгляд его на мне никогда не задерживался. Он всегда смотрел только на свою тетушку, а я оставалась одной из фрейлин, присевших за ее спиной в реверансе. Да и сказать я в эти краткие минуты ничего не смогла бы. Впрочем, и не сказала бы из-за нашей договоренности с государем, а ее я тщательно соблюдала, наверное, впервые послушав его без всяких возражений.

Пожалуй, до сегодняшнего дня было только два момента, когда мы встретились взглядами. В первый раз еще во время переезда обратно в столицу. Тогда королевский кортеж остановился на ночлег во дворце графа Кьерта — владельца земель, через которые лежал наш путь. Здесь нас ждали, потому что дворец его сиятельства был неизменным местом остановки.

Его Величество задержался в дверях. Он разговаривал с молодой и миленькой супругой графа. Когда я проходила мимо, то расслышала, как ее сиятельство отметила:

— Ох, какой же яркий цвет волос у этой юной дамы, будто пламя огня.

Обернувшись на это замечание, я и встретилась взглядом с государем. Похоже, ни он, ни графиня не ожидали, что будут услышаны, потому что говорили тихо. От неожиданности женщина смутилась, а Его Величество на мгновение замер, не сводя с меня чуть расширившихся глаз. Я присела в реверансе, и он отвернулся, не забыв представить меня:

— Ее милость баронесса Тенерис-Доло. Баронесса служит моей тетушке в должности фрейлины.

— Рада познакомиться с вами, ваша милость, — с улыбкой произнесла графиня, вряд ли сильно превышавшая мой возраст.

— Доброго дня, ваше сиятельство, — ответила я с вежливой улыбкой. После мазнула взглядом по государю, но он смотрел в сторону, и я не стала и дальше испытывать его терпение.

Когда мы еще ехали в Лакас, где находилась резиденция короля, ее сиятельство только успела пережить роды и потому к гостям не выходила. Кажется, государь заходил к ней, чтобы приветствовать молодую мать, всем остальным же увидеть хозяйку не удалось, как и ей нас. Так что нет ничего удивительного в том, что она заметила меня только сейчас.

Во второй раз мы встретились взглядами, когда я сопровождала ее светлость на прогулку по малому дворцовому парку. Мы уже отошли от дворца, когда герцогиня решила, что ей необходима теплая накидка. За ней я и отправилась. Развернувшись, я подняла взор и обнаружила, что Его Величество наблюдает за нами из окна. И вновь было это остолбенение, продлившееся всего лишь пару секунд. Опомнившись, я присела в реверансе, а он поспешил отойти от окна. Вот и все наши личные встречи. В остальное время или вокруг были придворные, или мы находились поодаль и делали вид, что не видим друг друга. Это угнетало, но менять что-либо не спешил никто из нас.

Впрочем, со мной был мой верный друг — барон Гард, который недурно скрашивал мне часы досуга. К сожалению, теперь, когда моя служба возобновилась в ее полноценном значении, нам удавалось видеться мимоходом или же только по вечерам, когда герцогиня собирала гостей в своих покоях. Вот тогда мы с его милостью могли вдоволь наговориться и посмеяться.

Король уже не посещал вечера своей тетушки, не желая наших встреч, но многие из ее завсегдатаев остались. Однако ее светлость была недовольна исчезновением главного гостя. Мне пришлось сознаться, что промеж нас с Его Величеством вышла размолвка. Я не стала рассказывать ей того, что произошло, только отговорилась, мол, поспорили и не сошлись во взглядах. Государю надо остыть, а после всё непременно будет, как раньше.

— Ну как же так можно, Шанриз?! — возмущалась ее светлость. — Ведь было так чудесно! Он же пожирал вас взглядом, пока вы творили свои непотребства у перил. Я бы вас стукнула в тот момент, право слово, а он глаз не отводил. Вы бы видели его улыбку! Это было неприкрытое любование. Да он же без ума от вас, иначе и не объяснить одобрения столь вызывающего поведения. А это ваше: «После хоть на воротах вешайте», — где такое видано, чтобы королю — и так дерзко? А мой племянник еще и пошел за вами, не говоря ни слова…

— Он сделал мне замечание…

— И что с того? Он после сам стучал кулаком по перилам и кричал своему Дренгу, — возразила герцогиня, скромно умолчав, что и сама позволила себе не меньше вольности. — Я говорю вам, что король подпал под ваше влияние, и что же? Вместо того чтобы закрепить свой успех, вы с ним ссоритесь?! Я требую, чтобы вы немедленно повинились и приняли его точку зрения как верную… о чем бы вы ни спорили. Слышите? Немедленно!

Ответив ей упрямым взглядом, я произнесла:

— Нет. — И, чтобы предотвратить взрыв негодования, поспешила объяснить: — Поймите же, ваша светлость, государю нравится во мне именно эта черта. Он ведь охотник, и моя непокорность только еще больше разжигает в нем пламя. Потерпите, моя госпожа, однажды всё наладится, — и мило улыбнулась.

Конечно же, я лгала! Это был вовсе не тот случай, когда король написал бы мне что-то вроде: «Я готов вас задушить, но не могу выкинуть из головы». Это даже не было ссорой, а решением, которое он принял и продолжал его держаться. Оставалось и вправду ждать, когда государь усмирит свой огонь и снова подпустит меня ближе. Однако герцогиня согласилась со мной, уже по опыту зная, что охлаждение заканчивается нашим примирением, и потому тоже набралась терпения.

Но время шло, а ничего не менялось. Король смотрел мимо меня, я избегала случайных встреч, и так прошло несколько недель с момента нашего возвращения. Наверное, ее светлость вновь накинулась бы на меня с вопросами и требованиями, но в этот раз утихомирить ее на время помог Фьер Гард.

Нет, он ни в чем не убеждал нашу госпожу, но привел в ее гостиную графа Дренга, с которым сошелся достаточно близко после турнира. Оба авантюристы, любители пошутить и сыграть на публику, они недурно ладили. Признаться, я даже немного ревновала моего барона к королевскому графу.

— Ваша милость, — третьего дня ворчала я на Гарда, — его сиятельство дурно на вас влияет.

— Чем же, ваша милость? — удивился Фьер.

— На днях вы были нетрезвы, — заметила я. — И я знаю, кто устроил вам попойку.

— Прошу прощения, ваша милость, — ответил Гард, — но баронесса Гард осталась в моем поместье, а, насколько помню, вы, Шанриз, — баронесса Тенерис, а не Гард.

— Ах, вот как?! — вспылила я. — Тогда я отказываюсь с вами разговаривать. И знайте, что я обижена на вас, ваша милость.

— Полноте, дорогая, — улыбнулся барон, — не злитесь. Просто примите, что мужчины иногда могут позволить себе расслабиться за бутылкой чего-нибудь горячительного, а еще могут позволить себе пошуметь и побуянить вне пределов взоров дам. Однако это никак не влияет на мое отношение к вам, ваша милость. Вы мне по-прежнему дороги, и нашей дружбы я не предам ни за какое аританское красное. А за белое уж тем более, — его улыбка стала шире, и негодник добавил: — Ну, улыбнитесь же мне, ревнивица.

— Какая глупость, — возмутилась я. — Я вовсе вас не ревную, — но сдалась и улыбнулась: — Если только самую малость. — На том и помирились.

Стоит отметить, что с тех пор, как государь узнал о наличии супруги у барона, пусть и не благородного происхождения, жить Гарду стало проще. От него отстали те, кто пытался до того всучить своих дочерей, находя выгодной партию с мажордомом ее светлости, к тому же герцогиня утеряла свой главный рычаг давления на его милость. Впрочем, у нее всегда оставались напоминания о ее милости и угрозы об ее лишении. Но, в любом случае, Фьер теперь не жил под угрозой разоблачения неравного брака без высочайшего одобрения. Правда, считал, что должен быть благодарен за то, что всё разрешилось без потрясений, мне.

— Чушь, право слово, — отмахнулась я. — Государь — разумный человек, он бы принял ваш брак.

— Не скажите, Шанриз, — возразил его милость. — На чаше весов была ревность короля. Известие о моей женитьбе и отношении к супруге стали поводом прекратить видеть во мне соперника на ваше внимание. Если бы не это, уж и не знаю, как бы всё закончилось. Вполне могло и опалой. Но его отношение к вам смягчило удар, превратив всего лишь в обнародованную новость. И пусть те, кто разочарован в своих устремлениях, фыркают, мне это глубоко безразлично.

Но возвращаясь к причине нашей размолвки с моим другом, хочу сказать, что Олив Дренг неожиданно стал моим мостиком, соединившим нас с Его Величеством. Разумеется, он не передавал мне посланий от государя, ни письменных, ни устных, как и ему от меня, но рассказывал то, что было скрыто от моего взора. Так я узнавала новости о жизни Его Величества, и хотелось верить, что король хоть иногда спрашивал своего любимца обо мне. Но, конечно же, я такого вопроса графу не задавала и через Фьера узнавать тоже не рискнула.

Впрочем, наши разговоры не сводились только к нашему повелителю и господину. О нем упоминалось скорей вскользь, чем следовало нарочитое повествование. Я могла после этого задать вопрос, но тему королевской жизни никто не развивал. А в остальное время Дренг шутил и веселил меня и тех, кто присоединялся к нашей беседе. Гард в это время сыпал искрами своего обаяния в другой части гостиной, веселя герцогиню, или же был рядом, и тогда вечер заканчивался больными щеками, потому что если и не смех, то улыбка не сходила с моего лица, да и не только с моего.

— Как же жаль, ваша милость, что вы не мужчина, — как-то сказал мне Дренг, — уверен, что кутеж с вами был бы незабываем.

— Совершенно согласен, — кивнул Гард, я лишь усмехнулась и покачала головой. Будь я мужчиной, мне было бы позволено много больше, чем кутеж.

— Оставим сожаления, — сказала я. — Я — женщина, и эта данность неизменна.

— Не возражаю, — улыбнулся граф. — Вы слишком хороши, чтобы быть мужчиной. Если бы вы оказались юношей, мне пришлось бы вызвать вас на дуэль, чтобы избавиться от красавца-соперника на внимание прекрасных дам.

— Полно, — со смешком отмахнулась я.

— Если вы еще помните, то я объявил вас первой красавицей всего Камерата, — заметил Дренг.

Посмотрев на него, я не смогла не полюбопытствовать:

— Что заставило вас решиться на это, ваше сиятельство? Я видела ваши опасения.

— Во-первых, вы сказали, что разочарованы во мне, а я не могу позволить себе разочаровать даму. Я привык видеть дам довольными… э-э, — болтун прервал сам себя и перешел ко второй части своего ответа: — А во-вторых, государь так пристально следил за нами, что я не мог остаться к этому равнодушным и решил поозорничать. Когда дразнишь короля, это будоражит, не так ли, ваша милость?

Пропустив мимо ушей его вопрос, я констатировала:

— Стало быть, все-таки лгали и просто подшучивали надо мной, называя первой красавицей, — укоризненно покачала я головой, пряча улыбку.

— Ничуть! — искренне возмутился его сиятельство. — Ни словом не солгал. Да и думай я иначе, то не угрожал бы вам дуэлью в случае, если бы вы были мужчиной. Я честен, боги мне свидетели. Им же вы не станете возражать, ваша милость?

— Богам возражать не стану, — рассмеявшись, заверила я Дренга.

Всё остальное время, составлявшее основную часть моего дня, была служба герцогине, опять начинавшаяся с раннего вставания и ожидания, когда ее светлость позвонит в колокольчик, чтобы объявить о своем пробуждении. И так до вечера. Достаточно однообразное времяпровождение, тяготившее меня и вызывавшее протест. Не хватало свободы. Меня душила привязь и невозможность проявить себя как-то иначе, кроме того, что требовала ее светлость.

Быть может, государь и рассчитывал на это, когда оставил мне служение своей тетке. Уже зная меня, он не мог не понимать, как тяжко должно быть мне в установленных рамках, но признавать этого не хотелось, потому что тогда мне открывалось два пути: покои короля или дорога в отчий дом. Можно было выбрать вторую, но тогда с большой долей вероятности можно было предположить, что это окончательно закроет передо мной ворота дворца, а значит, и всякие надежды, как прежние, так и новые — на возвращение Его Величества в мою жизнь. А этого я желала не меньше, чем избранного мной еще в отрочестве пути.

Первый же путь мешало выбрать стойкое убеждение в хрупкости королевской страсти и тем более сомнения в его стойкости и верности. Но! Но даже если я в его покоях продержусь не меньше Серпины Хальт, то однажды появится королева, а с ней я не смогу делить мужчину, которого буду почитать своим. Да что там! Если сейчас, пусть и любовница, но его женщина, то после женитьбы у государя будет совсем другая женщина, а возлюбленная превратится в порочную интрижку? Нет уж. Ничего подобного я вовсе не желала. И я продолжала влачить свое существование фрейлины герцогини Аританской.

Снедаемая всеми этими чувствами, я еле дождалась, когда мне позволят ненадолго отправиться домой, где можно будет выдохнуть и выспаться, а еще отвлечься от дворцовой жизни и невеселых мыслей, терзавших меня, как только я оставалась наедине с собой. И когда этот день настал, я воспарила до самых небес и ощутила легкость, какой не чувствовала с тех пор, когда, как выразилась герцогиня, «безумствовала» на турнире.

Тальма собрала необходимые мне вещи еще с вечера. Ей без меня во дворце было нечего делать, потому моя верная служанка отправлялась со мной и, как и я, сгорала от нетерпения, хоть напрямую и не говорила этого. Но вопросов о моем отчем доме и о людях, живущих там, было немало.

— Как же славно будет выбраться из дворца, — призналась мне Тальма. — Так не повернись, там не пройди, туда не смотри, здесь не слушай. Как из Лакаса вернулись, так совсем никакой жизни.

— Согласна с тобой, — улыбнулась я.

— Скорей бы уж, ваша милость.

— Уже совсем скоро.

А сегодня поутру, когда я проснулась, Тальма была уже полностью собрана, только плащ ее лежал поверх большого дорожного саквояжа. Впрочем, мои обязанности до отъезда никто не отменял, и потому, проснувшись опять привычно рано, я поспешила к своей госпоже. Никогда меня не тяготил так весь церемониал ее пробуждения, как сегодня, когда душой я уже была за воротами дворца. Однако смирила норов, набралась терпения и ожидала, когда же смогу покинуть надоевшие стены.

А еще сегодня был Большой завтрак, на который я отправилась с затаенным трепетом. Пусть мы и не общались с Его Величеством, но я впервые покидала Двор на целую неделю, одобренную герцогиней, а это означало, что буду вдали от государя и не смогу увидеть его даже мельком, да и услышать о нем тоже. Мне было любопытно, тронуло бы его известие о расставании, или же он остался бы к нему равнодушен?

С этими размышлениями я входила в большую столовую, где уже были заняты все места. Ее светлость по своему обыкновению предпочла войти последней, чтобы лично приветствовать государя. Мы приблизились, присели в реверансе, но в этот раз я не опустила глаз. Мне хотелось посмотреть на него еще разок, чтобы вспомнить каждую черточку, хоть и не забывала лица Его Величества ни на минуту.

— Доброго утра, дорогая тетушка, — произнес государь. — Вы себе не изменяете. — В этот момент его взгляд скользнул по свите герцогини, и мы встретились глазами. Король задержал на мне взор, после откинулся на спинку кресла и неожиданно произнес: — Шанриз, вы как всегда очаровательны. Как ваше здоровье?

— Благодарю, Ваше Величество, — я склонила голову. — Я в добром здравии. А… как ваше здоровье, государь?

— Уже немного лучше, — ответил он. — Как намереваетесь провести день?

— Ее милость покидает нас, — с ноткой раздражения вклинилась в нашу первую за долгое время беседу ее светлость.

— Вот как, — между бровей короля пролегла складка. — Куда отбываете, позвольте спросить?

— У моей сестрицы скоро день ее совершеннолетия, — ответила я. — Ее светлость позволила мне посетить отчий дом и участвовать в подготовке дня рождения баронессы Мадести-Доло. К тому же я скучаю по своим родителям и буду рада встретиться с ними.

— Доброго пути, ваша милость, — ответил государь и обратился к своей тетушке: — Мы ждем только вас.

— Прошу прощения, дорогой племянник, — ответила герцогиня, и мы прошли на свои места.

Сказать, что во мне всё трепетало от радости, ничего не сказать. Надежда на возобновление нашего общения расцвела буйным цветом. Пожалуй, только это испортило мою радость от скорой встречи с родными. Теперь я готова была задержаться на день, если это принесет мне встречу с Его Величеством. Однако, отругав себя за этот порыв и укорив за девичью глупость, я привела мысли в порядок и решила, что еще немного терпения пойдет всем нам только на пользу.

И после завтрака, получив одобрение герцогини, я отправилась на встречу с дядюшкой, который должен был сопроводить меня до отчего дома. Мы вышли с ним к ожидавшей нас карете. Я не удержалась и бросила взгляд на окна королевского кабинета, и вся моя прежняя радость истаяла. Отчего-то мне казалось, что государь непременно выглянет, чтобы проводить меня, однако окна были пусты. Вздохнув, я решила, что слишком тороплю события, и сегодняшняя беседа может ровным счетом ничего не означать, кроме того, что Его Величество сумел обуздать свои чувства, а может и охладеть… И вот это неожиданно ранило, а не обрадовало, хотя должно было быть последнее.

— Дитя мое, — позвал меня граф, и я поспешила сесть в карету и выкинуть из головы все досужие домыслы. Я ехала домой!

Тальма, сиявшая, как начищенный золотой, устроилась рядом с кучером. Мой багаж уже давно был в карете, и во дворце нас ничего не задерживало. Карета выехала за ворота, и я окончательно переключилась на виды столицы, ничем меня не удивившие. За прошедшее лето ничего не переменилось.

А вскоре показалось и предместье. Мы выехали за город, и всякие страдания покинули меня, потому что мы приближались к загородному особняку баронов Тенерис. Дядюшка, пересевший вслед за мной после моего признания о том, что мне не хватает государя, взял меня за руку и успокаивающе пожал ее.

— Вы почти дома, — сказал его сиятельство.

— Даже не верится, — улыбнулась я.

— Стоит посмотреть налево, и поверить придется, — улыбнулся в ответ дядюшка. — Мы уже подъезжаем к воротам.

Карета и вправду приблизилась к высоким решетчатым воротам, украшенным вензелем «ТД» — Тенерис-Доло, который венчала баронская корона. Ворота распахнулись, и я припала к окну, с жадностью рассматривая знакомые с детства виды.

— Придвиньтесь ближе, — велел дядюшка. Машинально послушавшись, я придвинулась к окошку. — Еще немного.

Я вновь послушалась, и мой нос расплющился о стекло, и на нем появилось мутное облачко. Осознав всю несуразность своего вида, я порывисто обернулась и с возмущением воззрилась на его сиятельство. Граф весело рассмеялся, но увидев мое негодование, вскинул руки и воскликнул:

— Простите, Шанни! Но в своей непосредственности вы напомнили любопытного ребенка, узревшего нечто невероятное. Я не удержался и довел иллюзию до совершенства.

— Премного благодарна, ваше сиятельство, — едко ответила я, и он снова рассмеялся. Ну как мало дитя, право слово. Даром что граф и глава рода, да еще и в почтенных летах.

Впрочем, выходка дядюшки не испортила моего настроения. Из кареты я выбиралась с замиранием сердца и совершенно неприличным нетерпением. Пожалуй, его сиятельство был прав, сравнив меня с ребенком. Я скосила на него глаза и усмирила свой порыв бежать к дому, раскинув руки. Граф хмыкнул, предложил мне руку, и в особняк мы входили уже степенно.

Прислуга успела оповестить хозяев, и наверху послышались торопливые шаги, а спустя мгновение и голос матушки, еще даже не показавшейся нам:

— Боги! Мое милое, мое дорогое, мое обожаемое дитя! Наконец-то вы изволили вспомнить о ваших несчастных родителях! Наконец-то ваше сердце сжалилось и привело вас домой! Моя маленькая девочка!

— Теперь-то я уж точно знаю, кто наделил вас неудержимым нравом, — шепнул мне дядюшка. — Зря я грешил на нашу бабушку.

— О-о, — с восторженным подвыванием старшая баронесса Тенерис-Доло объявилась пред наши очи. Она на миг замерла на верхней ступеньке последнего лестничного пролета, заломила руки, а после простерла их и кинулась вниз, живо напомнив мне какого-нибудь коршуна, летящего на бедного цыпленка. — Мое дитя! — воскликнула матушка, прижав меня к сердцу. — Доброго дня, ваше сиятельство, — между делом поздоровалась ее милость с главой рода своего супруга.

— И вам доброго дня, Элиен, — невозмутимо ответил граф с легким поклоном.

Но матушка уже не слушала. Она отстранилась, так и не выпустив меня из рук, затем развернула к себе спиной, опять повернула лицом и горестно воскликнула:

— Что они с вами сделали, дитя мое?

— Что? — дружно полюбопытствовали мы с дядюшкой.

— Они сделали вас взрослой! — воскликнула совершенно непоследовательная баронесса. Помнится, она требовала от меня взросления, теперь же была им возмущена.

— Упрек весьма странный, — заметил граф.

— Ах, ваше сиятельство, — отмахнулась моя родительница, — простите меня, но я безумно скучала по своему ребенку, по моей маленькой девочке, а теперь, после долгой разлуки, я обнаружила, что она и вправду повзрослела. Это печально и восхитительно в равных долях, — и она снова прижала меня к себе.

И пока мы с матушкой обнимались, дядюшка промычал нечто невразумительное себе под нос и отошел от нас. Заложив за спину руки, он прошелся по холлу и спросил:

— Где же мой братец? Его нет дома?

— Он дома, ваше сиятельство, — послышался голос отца, и я вынырнула из объятий родительницы, впрочем, была быстро возвращена обратно и перестала вырываться.

Барон Тенерис приблизился к графу, они пожали руки, и батюшка развернулся ко мне.

— Уступите мне дочь, дорогая, — велел он матушке, и меня наконец отпустили, но с явной неохотой.

Отец был более сдержан, однако глаза его светились затаенной радостью и теплотой. Это было приятно. Он взял меня за плечи, притянул к себе и поцеловал в щеку, как маленькую, а не в лоб согласно этикету. И это умилило меня до той степени, что я порывисто прижалась к родителю и шепнула:

— Ах, батюшка…

— Ну, полноте, ваша милость, — с улыбкой ответил барон Тенерис. — Позволительны ли фрейлине ее светлости подобные дурачества?

— Наша малышка Шанни — любимица Двора, ей позволено многое, — произнес дядюшка, и родители посмотрели на него. — Вы изумлены? А между тем это так. Шанриз даже смогла стать законодательницей моды, — широко улыбнулся граф, явно вспомнив любовь дам к выгулу книг.

Впрочем, к концу лета многие придворные полюбили езду верхом. Правда, я не относила к себе это новшество, но после откровения для меня о моде на прогулку с книгой в руках я отметила и эту вдруг вспыхнувшую страсть к конной прогулке. А еще в платьях придворных дам стали появляться яркие цвета, в прошлом сезоне считавшиеся верхом неприличия. Графиня Энкетт — анд-фрейлина герцогини, шепнула мне:

— Яркие цвета теперь считаются показателем легкого нрава и веселого настроения. А самый модный цвет — цвет пламени. Я заказала себе наряд с такими вставками. Он будет прелестен! — весело рассмеялась ее сиятельство.

— Не будет ли рябить в глазах от яркости расцветки? — с сомнением спросила я графиню.

— Нет! — воскликнула она. — Что еще может больше радовать в хмурый осенний день, чем согревающий цвет пламени и пестрота красок лета?

Возразить мне было нечего. Сама я тогда решила остаться ретроградом, для яркости мне хватало моих волос модного цвета. Но ничего этого пока не было широко известно. Модные веяния только зародились и не успели покинуть пределов дворца. Однако всё это не вызывало моей радости, потому что мне хотелось вовсе не подражания. Впрочем, эта печаль оставалась только моей печалью. Женщины не желали того, чего желала для них я, они хотели походить на новую фаворитку короля, пусть еще и не утвердившуюся в своих правах, но склонность к которой Его Величество успел показать. Впрочем, переменам надо с чего-то начинаться. И если Хэлл не оставит меня своей милостью, то однажды они захотят много большего, а пока пусть обряжаются в пестрые наряды, берут в руки не открытый ими томик «мужской» книги и выгуливают его, рассуждая о пользе конных прогулок.

— Чем же наша дочь так полюбилась Двору? — спросила матушка, вернув меня вопросом обратно из дворца в отчий дом.

— Живостью нрава и озорством, конечно же, — ответил его сиятельство. — Признаться, Шанриз расшевелила даже такой неповоротливый старый пень, как я.

Он легко рассмеялся, чем удостоился изумленных взглядов баронов Тенерис, привыкших к строгости главы рода. А я, оставив графа изумлять моих родителей дальше, завертела головой в поисках сестрицы, по которой скучала более всего.

— Где же Амберли? — спросила я.

— Малышка Амбер сейчас на уроке танцев, — ответила матушка. — Не стоит ее отвлекать, дитя мое. Она вскоре предстанет перед гостями и должна будет показать себя в лучшем свете. Ваше сиятельство, — баронесса вернула внимание графа, — извольте пройти в гостиную. Что же мы, как какие-нибудь дикари, стоим на пороге?

— Простите, Элиен, — дядюшка склонил голову, — я не могу задержаться. На днях я навещу вас уже более обстоятельно, сегодня же меня отпустили проводить Шанриз, но мне уже пора возвращаться.

— Но у меня к вам разговор! — воскликнула матушка и поспешила к графу, готовому уже откланяться. Он задержался и ответил баронессе вопросительным взглядом. Она на мгновение замялась, но вскоре решилась и спросила: — Возможно ли вновь пригласить Его Величество? Быть может, если Шанни полюбилась Двору, государь не откажет нам в этой милости снова?

Дядюшка потер подбородок, после скосил на меня глаза и ответил неопределенно:

— Не могу ничего обещать, ваша милость. Государь нынче занят скопившимися делами, но я попытаюсь пригласить его. Впрочем, — он снова посмотрел на меня, — особо не ожидайте.

Понимая, что имеет в виду дядюшка, я ощутила укол вины, потому что причиной высочайшего отказа может послужить мое появление на празднике, на котором я не могу не присутствовать. А если и согласится, то не посчитает ли это моей капитуляцией? И я отрицательно покачала головой. Дядюшка едва заметно кивнул, и я устыдилась своего эгоизма, но ничего менять не стала.

— И всё ж таки попытайтесь, ваше сиятельство, — сказала старшая баронесса. — На будущем Амберли это может сказаться благоприятнейшим образом.

— Я же сказал, что подойду к государю с этой просьбой, а что уж он ответит… — граф развел руками и обернулся ко мне. — Шалите, дитя мое, шалите в свое удовольствие. Когда вы вернетесь во дворец, опять придется стать серьезной, а пока наслаждайтесь жизнью.

— Какое любопытное напутствие, — усмехнулся барон.

— Шанриз заслужила немного баловства, — ответил граф, а матушка проворчала:

— Оно и видно, ваше сиятельство, вы уже балуете ее милость, коль настаиваете на том, что мы всегда запрещали.

Дядюшка улыбнулся, после склонил голову, прощаясь, и покинул нас, а я вдруг ощутила пустоту, будто лишилась чего-то необходимого, что делало меня цельной. Понимала, что это всего лишь минута блажи, которая пройдет вскоре, и что я просто привыкла к тому, что его сиятельство всегда где-то рядом, но его уход искренне расстроил меня. Однако показать это родителям было бы верхом неблагодарности, и потому я обернулась к матушке с батюшкой и широко улыбнулась:

— Как же я скучала по вам, мои родные, — сказала я, и баронесса вновь завладела своей дочерью под тихое хмыканье барона.

Амберли появилась спустя час. Она вошла в гостиную, где мы сидели, и, охнув, поспешила было ко мне, но вдруг остановилась и с неожиданной светской вежливостью поздоровалась:

— Доброго дня, ваша милость. Отрадно видеть вас под отчим кровом. Мы все по вам сильно скучали.

— Я всегда гордилась манерами Амберли, — произнесла матушка. — И ее сдержанностью.

Я гордости не ощутила, только недоумение. Изломив бровь, произнесла:

— Вот как. Отрадно слышать, ваша милость. — И вдруг поймала себя на том, что невольно подражаю государю, избрав и его мимику, и слова, и их выражение.

Фыркнув, я поднялась со своего места и, извинившись перед родителями, попросила сестрицу уделить мне минуту внимания. После вывела ее из гостиной и утянула за собой в соседнюю комнату. И уже там возмутилась:

— Ты совсем без меня одичала от всех этих нравоучений. Это ли встреча сестер?

— Вы… — начала Амберли, но, увидев, как я покривилась, исправилась: — Ты выглядишь совсем как великосветская дама, я растерялась. Все-таки ты жила при Дворе…

— И это повод не обнять меня? — строго вопросила я. — Тогда я напомню, каково это — сердить Шанни Тенерис, — и мои пальцы запорхали по ребрам воспитанной девицы.

Она привычно взвизгнула, и это звук показался мне сладчайшей музыкой на свете.

— Боги! Шанни! Ха-ха…

Я порывисто прижала к себе Амбер и призналась:

— Я ужасно соскучилась по тебе, сестрица.

— Я тоже, дорогая, — ответила она с улыбкой. — Без тебя в доме совсем тихо. Ужасная тоска. Твоя матушка даже поучала в два раза меньше обычного, а один раз рассказала мне про очередное злоключение девицы О, когда я плохо сделала реверанс. А мне она про О никогда не рассказывала до этого.

— И что же приключилось с нашей бедняжкой? — живо заинтересовалась я.

— Ее ноги сломались под тяжестью тела, когда О не смогла присесть правильно, — хмыкнула Амберли. Я рассмеялась, а сестрица продолжила: — Так что ты не можешь не отметить нашей общей тоски без тебя. И я безумно рада, что ты вернулась. А еще хочу услышать всё-всё-всё! — воскликнула она.

— Обязательно, — кивнула я. — Вечером мы с тобой наговоримся. Но сейчас нужно вернуться, матушка еще не до конца обрушила на меня свою заботу. Не хочу ее обидеть.

— Разумеется, — серьезно ответила сестрица, и я окончательно признала свою любимую родственницу.

Взявшись за руки, совсем как в детстве, мы вернулись в гостиную.

— Мы слышали непристойные визги, — заметила баронесса, устремив на нас суровый взгляд. — Этих возмутительных звуков мы не слышали вот уже полгода, и мне думалось, что вы и вправду повзрослели, дитя мое. Однако я вынуждена констатировать со всем прискорбием — вас не в силах изменить даже служба королевской тетушке.

Батюшка отодвинул газету, которую читал, и, взглянув на нас с Амберли, усмехнулся:

— Вольный ветер не усмирить.

— Прелестно, — подвела итог баронесса и вдруг легко рассмеялась.