Cave/Пещера

Юлия Парусникова

Необычно построенный сюжет держит читателя в напряжении до последней страницы книги. Героиня проживает фактически несколько жизней, через видение своей судьбы предопределяет будущее, которое выстраивает силой собственной воли. В автомобильной аварии, произошедшей в Америке, а может быть, в Москве, Саша частично теряет память и в путешествии в Мамонтовую пещеру вынуждена восстанавливать свои чувства и с чистого листа разбираться в отношениях со спутниками, которых видит теперь такими, какие они есть – без идеалистических проекций, пытается понять, кто они такие, что их объединяет, что на самом деле произошло в реальности или под наркозом, действительность ли это, бред или галлюцинации, почему она выбрала самый сложный тур в Дикие пещеры по неисследованному маршруту, почему наняла отдельного проводника с особой альтернативной программой, почему этот экстрим-гид, сертифицированный спелеолог, странным образом походит на Сашу, всегда отличающуюся от всех, парадоксально замкнутую и открытую миру одновременно, но сейчас при любом раскладе кажется «абсолютно чокнутой дамой с весьма запутанным прошлым». Страшные приключения в неизведанных многокилометровых глубинах пещеры меняют восприятие героини, но жизнь оказывается еще более странной и непредсказуемой. Для того чтобы стать именно тем человеком, в кого Александра должна превратиться, ей надо без компромиссов изменить жизнь и судьбу. «Она не оставляла места равнодушию по отношению к себе, пугала или завораживала – везде, куда бы не попадала. Утопая в воспоминаниях, она внезапно вернулась к реалиям с одним единственным вопросом, будто гвоздем вонзившемся в ее сознание: что же произошло?! Что изменило её или изменилось в её мире. И неизвестно, где страшнее и запутаннее – в лабиринтах сознания или в лабиринте пещерных систем. Получить такую великолепную возможность наступить на хвост собственной тени – огромное везение, данность, доступная далеко не каждому… Ей предстоит вернуться из своей пещеры – со щитом, или на щите».

Майкл Майерс и пижамная вечеринка

Действительно, около часа ночи автомобиль путешественников въехал в небольшой городок Браунсвилл. Саша сосредоточилась на навигаторе. Судя по карте, им нужно было проехать город на юг и попасть на шоссе KY-70 east (восток), в сторону Мамонтовых пещер. Примерно через пять с половиной километров надо смотреть в оба, так как дорога на карте давала крутой изгиб влево, а мотель находился справа от основной дороги. И бог его знает, есть ли там вывеска, освещена ли она. Дождик прекратился, но видимость на дороге оставляла желать лучшего. Помощи у друзей Саша просить не желала, поэтому ничего не оставалось делать, как покрепче сжать руль, напрячь спину и уставиться на дорогу.

«Если мне сейчас удастся, приехать фиг знает куда, фиг знает с кем, в ночи, на другом континенте — можно смело считать себя последовательницей Лары Крофт», — пронеслось у нее в голове, а на лице застыла полуулыбка. Она удивлялась полному отсутствию страха внутри себя, зато горячечная самоирония плескалась прямо через край.

Через пять километров Саша сбросила скорость автомобиля до неприличной и последнюю сотню метров буквально кралась по дороге, чем вызвала оживление у своих спутников. Вывеска «Serenity Hill Bed and Breakfast» обнаружилась общими усилиями только благодаря практически нулевой скорости, она действительно была не освещена. И, судя по всему, путешественников здесь уже не ждали — в доме, показавшемся впереди после неприметного съезда, не горел свет ни в одном окне. Изумительный дом в классическом американском колониальном стиле был освещен только по периметру, над террасой горел ночник.

— Ребят, мы точно приехали, куда надо? — подала голос Влада, когда машина остановилась рядом с домом.

— Точно туда, куда вы мне сказали, — Саша потянулась, отстегивая ремень безопасности. — Единственный вариант узнать, сюда ли я планировала вас привезти, это разбудить хозяев.

Они покинули автомобиль, нарочно громко хлопая дверями. Это возымело эффект, так как спустя минуту в окнах второго этажа зажегся свет. Перед гостями распахнулась дверь ровно в тот момент, когда они поднялись по деревянным ступеням крыльца. На пороге возникла тучная фигура дамы в возрасте. Она широко улыбалась (несмотря на поздний час) и громко приветствовала гостей, будто и не спала минуту назад. Это очень расположило к ней путешественников, и остатки сна и усталости с дороги были вмиг забыты.

— Мы, к сожалению, задержались в дороге, — начала объясняться Саша, следуя в дом за хозяйкой. — Я бронировала места у вас на вчерашний вечер. Вы можете проверить бронь и оплату?

— Да, да, мы ждали вас. Рады, что вы добрались. Сейчас у нас нет постояльцев, поэтому бронь искать не надо, все в силе, оплачены две смежные комнаты с ванной. Сейчас спустится муж и поможет вам с багажом. Я могу разогреть ужин, вы, наверное, голодные с дороги, — женщина говорила так быстро и складно, что Саша едва успевала кивать ей головой в знак согласия, не то что перевести и ответить голосом.

— Есть будете? — столь вежливую тираду гостеприимной хозяйки Саша перевела друзьям кратко, емко и по существу. Все вместе они проследовали за хозяйкой в скромно меблированную гостиную и осматривались по сторонам.

— Не, давай уже по виски за приезд, — отозвалась Влада.

— Угу, — согласился с ней Олег.

Саша же возразила:

— А я вот хочу есть, — и обратилась к хозяйке: — Можно нам попросить ужин на одного в комнату?

— Да, да, конечно, — улыбка дамы была словно приклеена к ее лицу. — Меня зовут Мэгги. Вот идет мой муж Майкл Майерс, он проводит вас, а я пока все разогрею.

Саша не сдержала улыбку и подмигнула Владе: «Я не специально, честное слово!»

— Ты о чем? — не поняла подруга, приветливо улыбаясь крепкому мужчине с чудесным пивным животиком.

— Майкл Майерс известный персонаж серийного убийцы из Хэллоуина. Это же классика! — Саша еле сдерживала рвущийся хохот. — Правда, он не был женат и носил маску…

— И сидел в дурке, пока не сбежал, — добавил Олег скептически, укоряя взглядом развеселившуюся Александру, он отправился с Майклом Майерсом к выходу, чтобы помочь ему выгрузить их вещи из машины.

— Замечательно, — вдохновенно заметила Влада, — и ты это «не специально»! Мать, твоя память шикарно работает, заметь: серийного убийцу и Путина ты помнишь, а нас — нет.

— Вот уж ты окстись, звезда, — обернулся на пороге Олег и, не выдержав, зашелся здоровым хохотом, наконец: — Ты Майерса с Путиным в один ряд-то не ставь.

— Слушай, а у него все-таки есть чувство юмора, — обратилась Влада к Саше, когда за Олегом и хозяином дома закрылась дверь, — будем надеяться, что он перестанет быть таким надменным, когда выпьет с нами.

Саша только кивнула и отправилась к хозяйке, которая успела поставить на разогрев незатейливый ужин и звала ее подписать гостевой лист с данными гостей.

Спустя минут семь путешественники уже располагались в своих комнатах. В отдельном крыле дома, который казался таким небольшим с дороги, находилось несколько небольших спален. Гости получили в свое распоряжение две сравнительно просторные спальни, которые были объединены между собой скромной ванной комнатой. Стены спален оформлены в светлых тонах, с тяжелыми бежевыми гардинами на окнах и грубоватыми полками из темного дерева. В каждой из комнат располагалась массивная двуспальная кровать из дерева. Этот момент не могла не прокомментировать Влада:

— И что ты имела в виду, заказывая эти комнаты?

— Вряд ли что-нибудь интимное, — захохотала Саша, даже не подозревая, как близка была к ироничной истине.

— В любом случае, я полагаю, логичнее нам с Сашей спать в одной комнате, а тебе — в отдельной, — неожиданно резко выступил Олег без тени улыбки.

— Да я и не претендую, — хмыкнула Влада и потащила свой рюкзак через ванную в соседнюю комнату. — Про сумку с виски не забудьте только.

Ненаглядная сумка с коллекционным виски оказалась банальной черно-белой спортивной сумкой «Adidas» порядочного объема. Ее вид быстро рассеял сгущающиеся тучи и приподнял настроение всех участников странной поездки. С огромным наслаждением каждый из них ополоснулся в душе и переоделся в чистую одежду. В комнате Олега и Саши спутники собрались, уже смыв с себя дорожную грязь и усталость, в отличном расположении духа и без малейшего желания ерничать и подкалывать друг друга. Они накидали подушек на пол и устроились перед журнальным столиком, где уже стоял разогретый ужин от хозяйки гостевого дома.

Саша торжественно извлекла бутылку из сумки, любовно рассматривая ее бока. Они были закруглены, несмотря на то, что бурбон принято разливать в квадратные бутылки.

— Друзья, — начала говорить Саша, загадочно приподнимая правую бровь и умело откупоривая бутылку. Она понюхала напиток, мягкий, теплый и красивый аромат которого тут же наполнил небольшое помещение, — «Кентукки джентльмен» я вам пить не предлагаю, он у нас запрещен, говорят, что нашли фигню какую-то, опасную для здоровья…

— Макдак тоже вреден для здоровья, — ворчливо перебила ее Влада, протягивая стакан.

— Это да, — кивнула Саша, — ну я сейчас наливаю бурбон того же завода Barton Distillery, но другой марки «1792 Ridgemont Reserve». Вряд ли он полезней для здоровья, но он мягче и чуть слаще, чем «Кентукки джентльмен». Понюхайте запах — немного сливы, нотки дуба, черный перец, гвоздика…

–…И, походу, корица, — недовольно скривился Олег. — Сколько лирики! Меня всегда в тебе эта фанатичность пугала. Ты вот не можешь просто так: нравится — не нравится. Если нравится — то надо всю подноготную узнать, все до абсурда довести.

— Есть натуры поверхностные и ленивые сердцем, а есть любознательные, глубокие и страстные, — Саню ничуть не обидел выпад Олега, она победно подняла бокал и разулыбалась. — Вот я отношусь ко вторым. А ты, походу, к первым.

Влада зашлась в хохоте, надрывая легкие, она закашлялась и раскраснелась, еле выдавив из себя:

— Ты сегодня жжешь. За тебя, мать!

Олег тоже рассмеялся:

— И правда, Саш, ты меня пугаешь.

Друзья сделали свои первые глотки из стаканов, наполненных вязкой жидкостью янтарного цвета. По Владе сразу можно было сказать, что предпочтительный напиток этой девушки — водка. Пила она порывисто и залпом, профессионально и, как говорят, очень вкусно. Бывает, видишь, как завсегдатаи заведений со вкусом выпивают рюмку другую, и так они это колоритно делают, что невольно хочется повторить за ними. Одним словом, бесценный Сашин напиток Влада опрокинула одним привычным жестом и с недоумением поморщилась:

— Ну, может, я чего не понимаю.

Олег имел больше уважения к виски. Более того, у него, видимо, была с ним своя история. Он задумчиво выпил напиток, ничуть не покривившись, и задержал взгляд на опустевшем бокале. Затем перевел его на Сашу:

— Да, серьезный выбор. Ты выросла, однако… а ведь виски в первый раз ты со мной пила, неужели не помнишь?

Саша улыбнулась тепло и приглушенно. Внутри у нее стал разливаться жар. Глаза загорелись.

— Может быть, помню, — в ее голосе не было неопределенности, зато был вызов и задор.

— Ты мне скажи, что тут сладкого, — глаза Влады потихоньку округлялись, к ней пришло послевкусие, которое понять и разобрать она была не в силах.

— Сначала на вкус горький, как ржаной виски, — объяснила Саша, — потом чувствуешь плотный вкус меда и сахарного сиропа. На фоне этого начинает выступать черный перец. Вот его-то ты сейчас и чувствуешь.

— Мама дорогая, — простонала Влада и полезла за сигаретами, — сколько сложностей.

Олег поднялся открыть окно и тоже закурил:

— Вот и я о том же. Зачем ты всю жизнь сложности ищешь? Напористо так, что обязательно найдешь, и давай в них красоту искать!

— Это ты сейчас про виски или про постель? — засмеялась Саша, обсуждение ее жизненных позиций лишь развлекало ее и помогало проанализировать отношение к ней собеседников. Судя по всему, раньше она бы очень заморочилась предложенными темами и тоном их исполнения. Она поймала себя на смутном чувстве, будто ей хочется за что-то оправдаться, что-то объяснить. Но девушка тут же с негодованием отбросила эти мысли и поудобнее устроилась на подушке.

— Мальчики и девочки, постель без меня обсуждайте, пожалуйста, — Влада протянула стакан и была очень миролюбива. — Но я тоже так думаю, в принципе. Ты все усложняешь. А ведь в жизни все просто — она то задом к тебе, то передом. Успевай себе отмахиваться, и все на этом.

— Знатная аллегория! — вырвалось у Саши со смехом. Она разлила напиток по бокалам. — Давайте выпьем за наше путешествие. Пусть я мало что помню и не понимаю его целей, но пусть оно будет для каждого из нас чем-то особенным!

— Да уж, — хмыкнул Олег, — ты уже очень особенно начала. За твое здоровье, дорогая.

— А у нашего путешествия есть какая-то цель? — выпив залпом, осведомилась Влада.

— Скорее всего… как же без цели-то? Ну, хотя бы самую длинную в мире пещерную систему увидеть, — Саша поймала себя на мысли, что вряд ли это была действительная цель, потому что и Олег и Влада совсем не походили на достойных спутников в таких путешествиях. И было очевидно то, что пещеры им были интересны не больше, чем самой Саше были бы интересны, скажем, брендовые аксессуары Кристиана Лабутена.

Дальнейшее распитие виски очень быстро начало сходить на нет. Как ни крути, но все устали. День был нервный и непростой. Саша начала чувствовать усиливавшуюся пульсацию в голове. Крепкий напиток расслабил путешественников, и усталость дала о себе знать.

— Слушайте, а во сколько за нами завтра гид приедет? — спросила Влада, широко зевая.

— Я не знаю, ты вроде не говорила, — Олег обратился к Саше.

— Вот уж я точно не знаю теперь, — ответила та, — во сколько бы гид ни пришел, он придет сюда, и нас разбудят хозяева. Никаких других вариантов узнать об этом раньше я не знаю.

— Если вдруг он явится в девять утра, на меня можете не рассчитывать, — Влада поднялась, разминая затекшие ноги. — Я спать. И вам советую.

— Да, завтра надо встать, — задумчиво пробормотала Саша, провожая глазами Владу.

Олег начал прибирать комнату после застолья. Его движения были выверены и с каким-то привычным надрывом, будто он всю жизнь занимается хозяйством и делает это напоказ. Это заставило Саню остановить на движениях мужчины свой взгляд и понаблюдать. Воспоминание пришло к ней молниеносно, и она не стала его скрывать:

— У тебя есть дети. Три сына. Я вспомнила. Ты ненавидишь убираться. Поэтому делаешь это на автопилоте.

— Да, — Олег серьезно кивнул, не переставая прибираться. — И они очень тебя любили.

Последнее заявление Саша решила не комментировать и не расспрашивать ни о чем. Кроме наличия детей и быта, она не могла вспомнить никаких подробностей, а тем более таких тонкостей, как отношения. Тем временем в руках Олега все спорилось. Стаканы и посуда были быстро собраны и аккуратно сложены на столе. Пепельницы вынесены в ванную комнату. Подушки прибраны в кресло. Кровать разобрана. Олег остановился в задумчивости над рюкзаком Саши, будто осекся, что-то вспомнив:

— Чуть не полез к тебе в сумку пижаму доставать.

— А там твоя пижама? — тихо поинтересовалась Саша.

— Нет, твоя. Хотел достать тебе, чтобы ты переоделась.

— С чего ты так за мной ухаживаешь?

— Ну, ты вроде как болеешь…

Саша поднялась с пола и подошла к кровати. К своему изумлению, она заметила, что обычно холодный и отстраненный Олег сейчас буквально на мгновение замешкался.

— Чтобы лечь спать, мне достаточно раздеться, а не наоборот, — проговорила Саша заговорщицким тоном. Она не знала, уместно это или нет. Не понимала, существуют ли границы дозволенного. Не чувствовала ни тени сомнений или страха. Ей было просто интересно. Просто интересно узнать и нащупать струну, которая сделала их вроде бы близкими… так похожими на заклятых врагов.

— Не уверен, что ты понимаешь, что делаешь, — голос Олега стал почти глухим, в нем отчетливо слышалась угроза. Вместе с тем глаза почти остекленели и стали без примесей черными. Саше был очень хорошо знаком этот взгляд. Взгляд бесчувственного, дикого животного. Но он ее больше не завораживал, не пленил и не пугал.

— Я не понимаю, что делаю. И в том вся прелесть моего положения, — Саша не смогла сдержать улыбку. Она улыбалась широко и искренне, кто-то бы даже сказал, что наивно, настолько эта улыбка была открытой, женственной и красивой.

Олег отступил на шаг назад и повернулся к трюмо:

— Завтра тяжелый день.

— Да, — согласилась Саша и тоже отвернулась. Она скинула с себя одежду, быстро нашла в рюкзаке шорты и майку, переоделась и скользнула под одеяло. Уже в кровати она заметила, что Олег не двинулся с места, а наблюдал за ней через зеркало с каким-то странным, отстраненным видом, будто не отдавал себе отчета в том, что так забылся.

— Спокойной ночи, — пробормотала Саша и отвернулась. Засыпая, она почувствовала, как Олег лег в кровать и повернулся к ней спиной.

Саша провалилась в некрепкий сон. Ей было некомфортно и прохладно. Она понимала, что делить постель с кем-то ей неприятно. Соседство Олега добавляло еще и тревожности. Все эти чувства смешивались друг с другом, равно как и мысли начинали путаться. Чужая, безликая обстановка, звенящая тишина в доме и кромешная темнота придавали положению привкус «пионерского лагеря», когда после отбоя палата погружалась в полную ночную черноту, а на смену лагерным историям приходила вынужденная тишина. И первое детское одиночество, которое щемило где-то в груди.

По ночам, особенно в первые дни смены, спустя немного времени после отбоя, когда все засыпали, а в помещении устанавливалась полная тишина, для Саши, маленькой девочки невысокого роста, с кудряшками и большими карими глазами, начиналось время страхов, невыплаканных слез и странных фантазий. Она приезжала в лагерь каждое лето по две смены с первого класса и до старших отрядов. Каждый раз это были разные лагеря. И каждый раз ей приходилось приспосабливаться. Хотя она и ждала с приближением лета этого традиционного выгула на свободу, но ждала отнюдь не с восторгом, а исходя из привычной ей и во взрослой жизни мантры: быстрее начнется — быстрее закончится.

Саша не возражала и не капризничала, она просто собирала свой маленький чемодан в красно-синюю клеточку и просила маму купить ей побольше конвертов, чтобы писать письма. Девочка была образцом для окружающих с самого рождения. Вдумчивая, серьезная, сознательная, покорная, открытая. Она научилась читать еще в детском саду и потрясала нянечек и воспитателей своим воображением и любознательностью. Она всегда была сама по себе. И, несмотря на это, она все время находилась в обществе — садик-пятидневка, завсегдатай продленки в школе и летние лагеря. Для многих детей того времени это было нормой, все росли этакими советско-российскими сорняками.

При внешнем спокойствии, открытости и дружелюбии внутри у этой девочки кипели и бушевали сбивающие с толку чувства. Она терпела абсолютно все, стиснув зубы, и никогда не плакала. Ей было невероятно сложно найти общий язык с детьми своего возраста, она невыразимо страдала в их обществе, желая остаться одна. Она слишком явно отличалась от них, а дети это всегда остро чувствуют и бывают очень жестоки. Саша терпела и училась выживать, оставаясь вежливой, улыбчивой и спокойной девочкой, которая не жалуется и никому не доставляет неудобств. Она старалась быть незаметной, но манила к себе всех без исключения. Старалась спрятаться в свой «домик» — мир, где не надо терпеть и слушаться, но всегда была на виду, безотказная и отзывчивая. Этот ребенок был парадоксально замкнут и открыт миру одновременно.

Саша не умела плакать, будучи ребенком. Она вжимала лицо в подушку, вот в такое же время — после отбоя, и терпела нарастающую волну отчаяния, захлебывалась им. Это была первая детская боль, основанная на страхе. Никто бы и не понял никогда, что внутри у этой жизнерадостной маленькой актрисы клокочет щенячий страх. Она боялась окружающих детей, которые считали ее хорошей подругой, боялась лагерных событий — дискотек, зарницы, Дня Нептуна, боялась привлечь к себе особенное внимание или как-то выделиться. Ей приходилось по ночам учить саму себя принимать этот мир. Совсем маленькая, она глотала свои детские обиды и буквально воспитывала в себе силу духа. Ведь бежать ей было некуда. А жаловаться и проситься назад нельзя. Она слишком любила свою маму, чтобы позволить себе ее расстроить или взволновать. Нести крест идеального ребенка далеко не просто — Саша не могла этого осознать в детстве. Зато она училась наблюдать, с интересом рассматривая мир вокруг себя и людей в нем.

Но каким бы ни был вынужденно-самостоятельным ребенок, ему все равно нужна опора и защита более сильного человека. Если он не может реализовать эту необходимость в семье, то он страстно ищет ее у посторонних — не важно, взрослых вожатых или доминантных ровесников. Саша с раннего детства очень привязывалась сначала к воспитателям в саду, затем к учителям, к вожатым или к сильным мальчишкам из отряда (такие обязательно были в каждом микросоциуме: доминантные и хулиганистые). Обладая блестящим умом и неплохим опытом приспосабливаться к любым людям и условиям уже в таком юном возрасте, Саша быстро, умело и ярко завоевывала интерес и доверие каждого из них. Именно эти увлеченности и становились для нее своеобразным заслоном от реальности. В волнительный мир чувств и неясных фантазий погружало ее воображение — детский и впоследствии юношеский наркотик для напуганной, чувствительной девочки-одиночки.

Саша вздрогнула и застонала, по ее телу пробежала крупная дрожь, как обычно бывает при резком пробуждении от неглубокого сна. Такое пробуждение почти болезненно. Но девушку все-таки серьезно знобило. Она укуталась в свой кусок одеяла, но ворочаться в кровати не решилась. Понятно, почему ей снились картинки из детства — она чувствовала себя в гостевом доме этой ночью, как в лагере, маленькой, испуганной девочкой в окружении своры детей, которые могли озлобиться и напасть в любой момент, распознав ее ранимость и инаковость.

«Что ж, ко всему нужно относиться с юмором, в том числе и к себе. Плакать в постели с красивым мужчиной, пусть и таким неприятным, еще нелепее, чем убегать из нее», — эта мысль заставила девушку улыбнуться. Счастливая обладательница живого воображения тут же представила эту картину и еле сдержала приступ хохота. Она решила унять озноб и все-таки постараться заснуть.

«Чтобы заснуть по-человечески в этих условиях надо или мужика отсюда прогнать, или выпить еще виски», — решила Саша и выбралась из-под одеяла. Она постаралась как можно тише открыть начатую бутылку виски и налить в стакан. Предательский всплеск в стекле все-таки заставил Олега пошевелиться.

— Ты что делаешь? — раздался вопрос из темноты.

— Хочу еще выпить. Прохладно мне и сон не идет.

— Что-то болит?

— Нет.

— Иди ко мне.