Дно

Юлия Панина

«Произведения бывают разные, ориентированные авторами в какую-то свою особенную область литературного бытия. Роман „Дно“, как бы находится вне этих рейтингов, и призывает любого читателя, с самыми противоречивыми литературными запросами, просто слушать. Слушать историю девушки оставшейся сиротой. Произведения, в котором именно так расставлены акценты, имеют свою литературную судьбу. Обыватель, случайно открывший такую книгу, уже перестаёт быть прежним.»Игорь Левченко

© Юлия Панина, 2019

ISBN 978-5-4483-7409-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Был месяц Март холодный и унылый, как впрочем и всегда. Только в тот год он ещё и забрал у Маши самое дорогое, что было в её жизни, забрал безжалостно и жестоко. Знал ведь, что никого больше нет у Маши на всём белом свете, никому не нужна она. Знал и всё равно убил бабушку, единственного родного человека, самую любимую, самую добрую, самую волшебную и тёплую.

Маша не плакала на похоронах. Её, как будто, зажали в тиски. Она, словно

каменная, просидела у окна весь день, а когда сердобольные соседки, что помогли справить поминки предложили ей кусок пирога, её вырвало. Она накричала на всех и выгнала из дома. Потом неделю лежала в своей крохотной комнатке, на узкой кровати и всё выла, и выла, как раненый зверь.

Сергей Павлович на те похороны и не собирался, но соседка укорила его в бездушии, и он, нехотя, скрипя сердце, вышел на улицу

— Ты ж знашь, Палыч. Всей деревни и осталось — три двора. Гроб нести некому. Срамота.

— Ладно, не гунди, приду

— Кто там на поминках-то готовит? Захаровну позвали? Пироги она знатные печёт.

— А как же, позвали и с села вон Люба приедет щи готовить.

— Цыц ты, сказал же, приду. Я слов на ветер не бросаю.

Он с тремя мужиками, не из местных, нанятых в селе с остервенением копал промёрзшую за зиму кладбищенскую землю. Потом, с теми же мужиками они опускали гроб в яму и закапывали тоже они. Так что после трудов все вчетвером рассчитывали хорошо посидеть, выпить и закусить на поминках. Так и вышло, в деревне хоть и три двора, а люди порядок чтят. Щи были отменными, водка ледяной, пироги ради поста с капустой и рыбой таяли во рту.

Разгорячённые водкой и сытной едой мужики уже забыли, что за повод собрал их в этом доме и шумели и ругались, как на сельском рынке, не стесняясь по привычке суетящихся вокруг баб.

— Куришь?

— Бросил, Палыч, дохтур-эскулап, мать его, не велит. Коньки говорит отброшу

— Ну, я тогда в окошко что ли.

— Давай брат, ага.

Сергей Павлович поднялся, чтобы подойти к окну и только теперь заметил застывшую фигурку Маши. Она сидела спиной ко всем, уставившись невидящим взглядом в запотевшее окошко. Светлые волосы прикрытые только на макушке чёрным платком, тоненькая и безжизненная рука, длинные пальцы, острые коленки. Он только теперь, словно в первый раз увидел её. Скомкал в ладони не закуренную сигарету, чертыхнулся и шагнул из дома в сумрак и промозглость мартовской ночи.

Спал в ту ночь Сергей Павлович плохо. Несколько раз за ночь просыпался в холодном поту. Жажда его мучила, и он вставал с постели и жадно пил прямо из чайника ледяную воду. Не спалось ему и на другой день, всё не шла из ума Маша — её застывший, леденящий душу взгляд, слабые руки, белые, гладкие, длинные волосы, тонкая фигурка. Он знал, что она в школе ещё, то ли выпускной класс, то ли предпоследний. Девчонка совсем, но хороша чертовка, какой то нездешней, острой красотой, коленки эти, ноги длиннющие, пальцы. Пропала девка. Силы в ней мало физической, и здоровья Бог не дал, не справится одна с житьём деревенским. Не то, чтобы Сергей Павлович почувствовал жалость. Это чувство ему не ведомо было. Сергей Павлович легкую и сладкую добычу почуял.

Всю весну Маша из дома не выходила. Чем она там питалась одному Богу известно, видимо запасы какие-то в доме были. Но вот наступило лето, и Маша стала выбираться из дома потихоньку, то в магазинчик за шоколадкой и молоком, то к реке. Улица их тянулась вдоль берега реки, и у каждого двора был свой выход к реке через палисадник. Был он и у Маши. Она переходила узенькую песчаную улочку, открывала дверцу палисадника и глазам открывалась широкая речная даль-другого берега не видно, остров посередине реки, блики на воде. Маша вдыхала полной грудью речную свежесть, солнце и волшебный запах разнотравья, и становилось ей легче. Она и раньше любила это место, любила сидеть на берегу и читать. А теперь она забиралась в дедушкину старенькую лодку, что была на воде, привязанная толстым жгутом потёртой верёвки к аккуратно обструганному дедушкой колышку. Маша смотрела на этот колышек, и из глаз текли слёзы. Как же хорошо они жили втроём, с бабушкой и дедушкой, какой же уютный и светлый мир она потеряла. Лодку медленно качала лёгкая речная волна, и Маша забывалась.

— Маааша, ааабеедать, — слышалось ей

— Идууу, бабушка, — кричала Маша

Но через мгновенье, вздрогнув, она возвращалась в реальность и обхватив коленки руками ещё крепче, сглатывала горький комок, подкативший к горлу.

Cергей Павлович изменил свой привычный маршрут и ездил теперь по делам не в объезд, где дорога была удобней и шире, а по своей береговой улице, где дорога к выезду на шоссе пролегала мимо Машиного двора. У Машиного двора дорога так сильно сужалась, что его Жигулёнок ехал скорее на трёх колёсах чем на четырёх. Но Сергей Павлович крепко держался за руль, ехал медленно, по другому здесь и не проедешь, не придерёшься. Несколько раз останавливался, выходил из машины и делал вид, что выбирает манёвр, а сам всё выискивал глазами Машу. И всё время находил её в старой лодке на реке, она смотрела на воду, обхватив острые коленки руками, и не замечала ничего вокруг.

В деревне между тем судачили Машины соседки:

— Огород-то у Машки, вишь, травой зарастает.

— Да уж, какие Романыч с Алексеевной хозяева были, не в них внучка. Никудышняя!

— Я надысь ей персиков занесла.

— Что же помидорок-то не посадишь, Маш, — говорю.

— А она мне-слышь,

— Поливать, — говорит не смогу. Мотор запустить она сама не сможет, силёнок нет.

— Летом-то ещё туды-сюды, проживёт худо-бедно. И мы по-соседски поможем, овощей у всех вдосталь.

— А зима придёт? Что с ней станется?

— А ты не переживай сильно, Матвевна.

— Это на тебя охотников за три версты не видно, а у Машки один уже нарисовался.

— Так ребёнок же она ещё совсем, дед с бабкой души не чаяли, берегли как зеницу ока. Не гулящая девка. Смирная. Училась хорошо. Учителя хвалили.

— Ребёнок не ребёнок, а свернула мозги Сергей Палычу.

— Он уж который месяц всё голову ломает, как к ней подступиться.

— Тьфу, да ну тебя, типун тебе на язык.

— Старик ведь совсем. С ума что ли сбрендил на старости лет

— Аааа, не говори кума, не он первый, не он последний. Испокон века старичьё на молодых заглядывалось. Бес в ребро, мать их…

Лето пролетело незаметно. Уже в сентябре похолодало, и Маша всё реже стала приходить на реку. Питалась она теперь совсем скудно и быстро замерзала. Соседи с удивлением заметили дымок из трубы Машиного дома уже в середине Октября.

— Ээээ, — говорили в деревне — Этак она к декабрю без дров останется

— Да, не перезимует по-человечески девка, беда с ней.

Так и вышло. К концу ноября почти все дрова в поленнице, запасённой ещё дедушкой, закончились, и Маша стала топить раз в два дня. Погода к тому времени совсем испортилась, с реки дул холодный, пронизывающий до костей ветер. Холодный дождь колотил по крыше, бил в окна, размывал глиняную улицу. Из домов в те дни редко кто выходил. Маша вскоре простудилась и слегла на неделю.

Сергей Павлович тем временем не мог уже ездить мимо Машиного дома. Дорогу развезло так, что и пешком не пройти. Это его раздражало, и однажды он решился зайти на разговор, но не к Маше нет, знал, что она его прогонит, а к соседке, той самой, что хлопотала на похоронах Машиной бабушки.

— День добрый, Петровна, как дела?

— Та какие дела, Палыч, блины вон затеяла. Делать-то больше нечего, вон как зарядило, как из ведра, ни зги не видно цельный месяц. Садись, чай пить будем.

— Ооо спасибо. Блины я люблю.

Напившись чаю с пышными, сладкими блинами, Сергей Палыч перешёл к делу:

— Слышь, Петровна, как там Машка — то перебивается?

— Ой, не спрашивай, Палыч. Худо девке поди. Я то вот грешна уже дней десять, как к ней дорогу забыла. Так улицу развезло, того гляди завязнешь и веть не выбериссии.

— Во, во… так я того… по тому же поводу, как подсохнет маленько, ты сходи к ней. Скажи мол, худо будет, али какая другая беда приключится, я того… жду её к себе в дом.

— Палыч! — всплеснула руками Петровна. Бог с тобой, дитё ведь.

— Ладно, цыц ты, дитё не дитё, некогда мне тут с тобой рассусоливать. Передашь?

— Передам, чего уж, — опустила глаза Петровна.

— Я того, не шутки шутить, я жениться на ней хочу. Твёрдо решил. Всё. Бывай.