Призрак Одетты. Книга седьмая

Юлия Пан

В утробе их было двое. Феномен исчезнувшего близнеца, на самом деле, не такое редкое явление. Лола всегда знала об этом и никогда не боялась. Но однажды в ее жизни все же появился призрак. Он преследует ее повсюду. Призраки всегда пугают, и они всегда те, кто должны отступить. Но вдруг призрак тоже имеет право на жизнь. А что, если призраком является сама Лола?

© Юлия Пан, 2023

ISBN 978-5-0060-4599-6 (т. 7)

ISBN 978-5-0059-6331-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Призрак Одетты

ГЛАВА 1. ЛОЛА

— Мама, познакомься, это мой друг Яков. Я тебе про него уже немного рассказывала. Яков, это моя мама Анна.

Анна первая протянула худую руку, которая тут же была поглощена широкой ладонью молодого человека.

— Добро пожаловать, — поприветствовала Анна, кутая плечи в длинный расписной шелковый платок. — Лола действительно о вас рассказывала.

Яков натянуто улыбнулся, не пытаясь даже сделать вид, что ему польстило подобное высказывание. Ему уже не впервые было находиться в подобной ситуации. Хотя он и в самом деле не мог понять, почему женщины так стремятся познакомить его со своими родителями, а в особенности с мамой. Последний раз он находился в подобном нелепом положении три года назад. Но тогда его подруга была уроженкой Шотландии. Тот вечер запомнился Якову как нечто самое ужасное, что могло с ним случиться за все его тогдашние двадцать пять лет. Чудные традиции, странный диалект и надоедливые звуки волынки — это и не только привели к тому, что Яков сбежал от своей шотландки на следующее же утро, ничего не объясняя. Он сказал ей, что ему необходимо подышать воздухом, а сам сел на поезд и без угрызения совести домчался до родного Амстердама. За всю свою жизнь он ни разу не утруждал себя объяснениями перед женщинами, какими бы прекрасными и замечательными они не были. Он искренне полагал, что всё должно быть просто. Даже если бы он нашел самые ласковые и нежные слова для объяснения причины разрыва отношений, это всё равно не изменило бы исхода разговора. Так что для Якова подобные сантименты были роскошью, которую он не мог себе позволить. После тех смотрин в Шотландии Яков решил даже на пушечный выстрел не подпускать к себе охотниц за кольцом, стремившихся поскорее познакомить его со своей мамой. К тому же в современном мире брак давно стал устаревшим понятием. Но в случае с Лолой дело обстояло иначе. Он сам напросился к ней в гости, только бы стать ближе к той, которая на самом деле привлекла его внимание.

— Ужин почти готов, — сказала Анна, сопровождая их в гостиную.

Яков быстрым взглядом умелого охотника оценил фигуру женщины. Несмотря на то, что Лоле уже исполнился двадцать один год, Анна не выглядела как мать взрослой дочери. На вид ей можно было дать максимум сорок лет, а то и меньше. Это была высокая стройная брюнетка с мягким карим отливом в глазах. Даже в движениях она сохранила молодость, женственность и грацию, что не скажешь о ее дочери. Лола была обладательницей светло-русых волос, а глаза были то ли серые, то ли болотные. Дело было даже не в том, какого цвета были глаза Лолы, а в том, сколько в них было энергии. Эта девушка была как готовый к взрыву вулкан. В ней даже намеками не сквозили те женственность и нежность, которые Яков сразу же приметил в Анне.

Они прошли вглубь небольшого особняка, высившегося на холме бесконечного побережья. В просторной и светлой гостиной их уже ждал круглый стол, сервированный на четверых. В кресле у потрескивавшего камина сидел мальчик лет шести и не отрывал взгляд от телевизора. Лола умело маскировала волнение. Она пригласила Якова за стол, потрепала маленького братика по голове и спросила маму, будет ли на десерт ее коронный яблочный пирог. Всё выглядело так, что в доме царят полная гармония и понимание.

— Павэль, иди ужинать, — позвала Анна.

Мальчик послушно встал с кресла, выключил телевизор и сел за стол. Яков не любил детей и поэтому не видел смысла в том, чтобы даже ради вежливости переброситься с малышом хотя бы парой стандартных фраз. Ужин начали с короткой благодарственной молитвы. Не то чтобы все собравшиеся за этим столом были настолько набожными людьми. Просто так получилось, что Яков был приглашен в гости по случаю Дня благодарения. И короткая молитва в этот день — не более чем традиция.

Стол ломился от изобилия яств. И поначалу даже говорить было сложно от того, что все успели очень проголодаться. Только приятное постукивание приборов по фарфоровым тарелкам и шелест волн Северного моря за окном заполняли гостиную первые десять минут.

— Надеюсь, всё вкусно? — осторожно заговорила Анна.

— Я особо привередлив в еде, — ответил Яков, — не всё ем с большим удовольствием. Но вы и впрямь хорошо готовите. Такую нежную индейку я нигде больше не пробовал.

— В нашем доме такая индейка — самое обычное дело, — подхватила Лола.

Павэль исподлобья взглянул на сестру и отложил в сторону вилку.

— Ты уже поел? — спросила Анна малыша.

Павэль чуть заметно кивнул, вышел из-за стола и поднялся по лестнице в свою спальню.

— Он у нас замкнутый ребенок, — грустно сказала Анна. — Наверное, так сказывается отсутствие отца в его жизни.

Яков растерянно покрутил вилку в руках. Обычно в таких ситуациях положено сказать пару слов о сочувствии, но Яков не считал это необходимым. Всё равно это будет звучать фальшиво и неуместно.

— Давайте не будем о грустном, — выхватила бразды правления беседой Лола. — Сегодня ведь всё-таки праздник.

Анна всплеснула руками и оживленно сказала:

— Да, действительно, что это я. Лучше расскажите, Яков, как вы познакомились с моей дочерью?

— Вы можете говорить со мной на «ты», — поспешно сказал Яков и тут же приступил к ответу на вопрос: — Мы познакомились с ней полгода назад в русской общине, каких в Амстердаме полно. Она была с моим братом Германом. Я ее сразу узнал.

— Меня уже многие узнают, — с притворным смущением произнесла Лола.

— Как вы уже знаете, ваша дочь не первый год ведет спортивный блог, — продолжил Яков. — У ее канала достаточно много подписчиков. А так как мы с братом имеем сеть фитнес-клубов, то мы следим за всеми спортивными новостями и знаменитыми блогерами, чтобы некоторым предложить сотрудничество с нашей сетью.

— И ты сразу же предложил Лоле работу в вашем центре?

— Нет, не совсем.

— Мама, ты такая смешная, — вмешалась Лола. — Ты что, думаешь, что со мной хотят знакомиться, только чтобы предложить мне работу?

— Нет, что ты, милая, я совсем так не думаю, — повинилась Анна.

— Да, сначала мы просто познакомились, а потом уже мой брат Герман предложил ей работу в нашем клубе.

— Правда? И что же она там делает? Ты расскажи, а то дочь совсем не посвящает меня в свои дела.

Лола кокетливо закатила глаза и вздохнула.

— Ваша дочь дает часовые занятия по пилатесу, аэробике и йоге. А в пятницу она стоит на ресепшен: отвечает на звонки, оформляет заявки, записывает просьбы и пожелания. Короче, исполняет роль администратора. Она отлично справляется, и мы с братом ею очень довольны.

— Я стараюсь, — жеманно отреагировала Лола.

— И как только ты всё успеваешь? — покачала головой Анна. — В университете ею тоже все довольны.

— Что тут сказать? Талантливый человек талантлив во всём, — откидывая за плечи длинные тяжелые локоны, сказала Лола.

— С этим не поспоришь, — поддержал ее Яков без доли восхищения. — Ты ведь еще и великолепно слагаешь стихи.

— Правда? — спохватилась Анна. — И как давно? Как всегда, я всё узнаю самая последняя.

В глазах Лолы чуть заметно сверкнула искра раздражения.

— Я думаю, на сегодня хватит меня нахваливать, — резко оборвала она. — Много сладкого вредно на ночь.

Анна уловила тон дочери и поспешила сменить тему, предложив десерт. На память Якову пришли слова его брата Германа, сказавшего однажды в предостережение, что его новая подруга всех по струночке заставит ходить и его потихоньку загонит под каблук. Судя по тому, как быстро реагирует Анна на смены настроения дочери, Герман оказался почти близок к правде.

После ужина Анна сказала, что ей нужно пораньше лечь спать, так как за день она очень умаялась.

— Если хочешь, мы можем погулять по берегу, — предложила Якову Лола. — Я просто обожаю море. И это одна из немногих причин, почему я хочу возвращаться сюда на выходные и праздники.

— Ты любишь это море? — переспросил Яков, не выдавая своего недоумения.

— Да, — пожала плечами Лола. — Меня успокаивает звук волн. Особенно мне нравится время прилива. Пойдем, погуляем часок и вернемся.

Через четверть часа они уже спустились к берегу. Стопы слегка вязли в сыром песке, который издавал чуть слышный хруст. Совсем недавно прошел сильный косой дождь, и бушующие волны начали медленно отступать, обнажая зеркальные ватты. Вдали виднелись тени чаек, а поверх сумрачных зарослей проглядывали ветвистые рога оленей. Мимо промчалась собака, волоча в зубах сырую ветку. Яков уже и забыл, как это — гулять в тишине среди заповедной природы.

— Теперь, когда мы одни и ничто нам не мешает, расскажи о себе чуть больше, — перебивая гул моря, сказал Яков.

— А что именно ты хочешь знать? Признаться, я не люблю говорить о себе.

— То, что ты учишься на биологическом факультете, увлекаешься фитнесом, ведешь свой блог, сочиняешь стихи на ходу и любишь шумные компании, — это я уже знаю. Расскажи, откуда ты приехала? Как давно живешь здесь?

Лола запрокинула голову и рассмеялась.

— Почему всем так интересно знать о моем прошлом? Я, к примеру, считаю, что нет ничего интересного ни в прошлом, ни в будущем. Мы ведь живем в настоящем.

— Ты это уже много раз говорила. И всё же, раз ты пригласила меня в гости, и я не отказался, значит, у нас отношения, которые могут иметь будущее.

Лола остановилась и пристально посмотрела в его синие глаза.

— Ты правда так думаешь? — спросила она.

— А разве всё выглядит как-то иначе?

— Нет, но… Мне так много о тебе рассказывали. Ты ведь не из тех, кто строит серьезные отношения. Насколько мне известно, самые длительные отношения у тебя продержались всего три месяца.

— Ты хорошо обо мне осведомлена, — усмехнулся Яков.

— Для этого мне не нужно было долго и изнурительно за тобой шпионить. Молва о тебе и твоем брате идет впереди вас. Вы всё-таки самые завидные русские холостяки в нашем городе. За вами многие охотятся.

— И ты тоже?

Лола приблизилась к нему и обвила руками его шею.

— В какой-то степени. Но это так… ради забавы. Ты ведь с самого начала дал мне понять, что между нами может быть только легкий флирт и ничего больше. Почему вдруг ты резко изменил свои намерения? Признаться, я пригласила тебя на каникулы не для того, чтобы ты меня расспрашивал о моем прошлом. А для того, чтобы мне самой разобраться в твоем странном отношении ко мне.

Яков всё еще держал руки в карманах, позволяя Лоле нежно теребить его волосы на затылке.

— Если ты обо мне что-то и слышала, это еще не значит, что всё это правда. Я не такой бабник, как обо мне говорят. И я вполне могу серьезно увлечься какой-нибудь необычной девушкой.

— Брось. Мы ведь оба знаем, что ты большой привереда, и не только в еде. С чего бы тебе увлекаться мной всерьез? Неужели и вправду считаешь меня особенной?

— Можешь мне не верить, но я действительно так считаю.

Лола несколько секунд пристально вглядывалась в его лицо, словно желая пробурить в его черепе дыру и увидеть настоящие мотивы. Лицо Якова, лишенное лукавства и показной мягкости, не дрогнуло под ее изучающим взором. Лола наконец отвернулась и снова медленно пошла вдоль берега.

— Давай задержимся здесь на все выходные, — кинула она через плечо. — Проведем вместе чуть больше времени, а там, глядишь, я, может быть, расскажу о себе чуть больше.

— Я и сам хотел тебе это предложить, — сказал Яков.

Лола снова бросила на него многозначительный взгляд, после чего ее лицо прорезала обворожительная улыбка. Лола знала, что у нее весьма привлекательная улыбка, и потому пускала ее в ход больше положенного.

— А что еще ты хотел бы мне предложить? — спросила она.

Яков снова заметил в ней игривую кошку. Вот такой она чаще всего представала перед ним. Эти ужимки, улыбки, взгляды, вздохи — всё это Яков уже давно успел изучить. В основном все его бывшие подруги применяли одни и те же приемы. И Лола в этом плане была такой же, как и все красивые жеманницы. Холодным тоном он отклонил ее непристойные намеки.

— На этом пока остановимся, — сказал он.

Лола снова расхохоталась, только на этот раз, чтобы скрыть досаду.

— Хорошо. Значит, скажу маме, что мы останемся тут еще на два дня.

Море снова стало прибывать, выбрасывая на берег коричневые хлопья пены. Невысокие серые гудящие волны лениво набегали на берег, покрывая холмистые дюны и мелкие желобки. Вдали снова нависли дождевые тучи. Подул сильный ветер, черный навес из облаков качнулся, растворяя проблески голубого неба. И только краюха двойной радуги, вклинившейся в одутловатые тучи, разбавляла унылый вид небосвода.

Когда они вернулись, на кухне царил полный порядок. Вся посуда была перемыта, а на пустом столе красовались пузатый горшок с махровыми фиалками и синяя чашка на деревянной подставке. Пока Лола наливала себе апельсиновый сок, Яков подошел к столу. Он поднёс к носу наполовину наполненный коричневым отваром синий сосуд и отпил из него. Это был ромашковый чай.

— Кажется, твоя мама уже позаботилась о тебе, — сказал Яков, подавая девушке синюю чашку.

— Что это? — Лола брезгливо скривила гримасу. — Это что за вонь?

— Это ромашковый чай. Помнится, ты любишь его.

Лола выхватила чашку из его рук и поспешно вылила всё в раковину.

— Я пью чай только в определенные дни. А для ромашкового у меня вообще выделен особый день в году. Так что мама снова что-то напутала.

Яков уронил взгляд в гостиную и приложил палец к губам.

— Не шуми, — сказал он тихо. — Видишь, там человек устал и спит.

В гостиной у камина, завернувшись в плюшевый плед, мирно дремала Анна. Но Лола даже не соизволила сбавить громкость голоса. Треща без устали, она проводила Якова в гостевую комнату на втором этаже.

— Это твоя спальня с видом на сад, — сказала Лола, отпирая окна и дверь на балкон. — А моя комната внизу. Мои окна выходят на море. Вид рассвета из моего окна — это нечто волшебное.

Она снова хитро приподняла бровь и, понизив тон, чуть ли не шепотом произнесла:

— Дверь свою запирать я не буду, а то вдруг ты захочешь посмотреть на рассвет над морем из моего окна.

Яков осмотрел комнату и учтиво поблагодарил девушку за приглашение, обещав подумать над этим. Лола еще некоторые время постояла у двери, будто что-то рассматривая в убранстве спальни, а потом неспешно удалилась. Как только ее шаги стихли, Яков, как напуганный мальчишка, запер дверь на ключ и облегченно вздохнул. В следующую минуту он набрал номер телефона Германа, будучи уверенным, что этот обалдуй еще и не думает ложиться спать.

— Привет, братец! — раздался задорный голос Германа вперемешку с всеобщим гулом и бьющей по ушам музыкой.

— Выйди куда-нибудь, где тихо. Я ненадолго.

— Ага, сейчас, подожди…

Герман выкрикнул на беглом голландском, чтобы его дождались, так как у него срочный звонок от пациента. Гул голосов начал постепенно стихать.

— Я в туалете, — сказал Герман. — Говори, что у тебя там?

— Я у нее дома.

— И что? Что-то странное заметил?

— Нет. Ничего особенного. Дом большой, стоит на холме. Ближайшие соседи в миле от них, а то и больше. В доме только ее мама-вдова да младший братик лет шести. Прислуги никакой не заметил. Тихо, спокойно, уютно. Всё как положено.

— А ты что там ожидал увидеть? Думал, что там будут разгром повсюду и следы сумасшествия твоей подруги?! — Герман расхохотался.

— Я не знаю, — замешкался Яков, — но за весь вечер она вела себя как обычно. Я хотел расспросить о ее прошлом, но она, как всегда, уклонилась от ответа.

— Тогда порасспрашивай домашних.

— Кого? Маму, которая чуть ли не на цыпочках ходит перед дочерью? Или шестилетнего мальчишку, не проронившего за весь вечер ни слова?

— Не знаю. Тебе виднее. Давай потом поговорим, я сейчас так занят…

— Знаю я, как ты занят. Хотел еще сказать тебе, что я тут останусь на все выходные.

— Хорошо. Всё, мне пора.

Яков отключил вызов и откинулся на кровать. В голове всё гудело и кружилось. Он сам не понимал, зачем вязался в эту историю. Мало ли бывает на свете странностей… К тому же его редко занимали подобные загадки, и уж тем более чужие тайны. Но с тех пор, как он встретил Лолу, его разум словно стал медленно растягиваться во все стороны, приводя его сознание в полное онемение. Мысли об этой девушке никак не покидали Якова, вводя его попеременно то в трепетное волнение, то в леденящий ужас. Чтобы немного отвлечься от вновь нахлынувших мыслей, Яков принял холодный душ. На некоторое время это подействовало. Настроение стразу улучшилось, волнение улеглось, а рассудок стал чуть проясняться. Сон постепенно одолел его думы, и он без памяти провалился в мягкие подушки. Сколько продолжался этот крепкий сон без каких-либо сновидений, Яков мог только догадываться. Проснулся он так же внезапно, как и уснул. Холодный ветер с моря ворвался в спальню, покачивая картины на стенах. Открытая форточка рвалась со всех петель и неистово хлопала по оконной раме. Над полом дыбилась легкая портьера. Она рвалась, вздымаясь к потолку и, словно пританцовывая, протягивала прозрачную бахрому к кровати. Яков вскочил на ноги и в два счёта оказался у балконной двери, которая вела в просторный сад. Не медля, он плотно закрыл все окна и дверь. Прозрачные занавески мягко опустились на его спину, чуть заметно обволакивая его плечи, как любящая невеста. Яков осмотрел спящий сад. Ночь, стелющаяся за окном, была не такой, какую он привык видеть под огнями большого города. Здесь она была темно-лиловая, плотная и почти осязаемая. Даже тишина тут было гудящая, зовущая. Просторный сад тонул в невесомом тумане. В остальном же сад был ничем не примечателен. Широкий газон, вдоль тропинки длинные грядки, из которых выглядывали подсохшие луковицы тюльпанов. Аккуратно выстриженные кусты огораживали детскую площадку. Несколько незатейливых садовых фигур и искусственный пруд, обложенный крупными белыми камнями и ракушками. Самый большой валун был почти до основания прикрыт густыми ивовыми ветками, раскачивавшимися на ветру, как длинные болотные пряди волос. Где-то вдали небо прорезала пунктирная серебристая молния. Повеяло дождем. Внезапно из-под гущи гибких ветвей ивы вышмыгнул статный пони. Белая грива развевалась по светло-карамельной спинке, а копыта прикрывала густая бахрома. Пони сделал несколько прыжков в сторону загона и остановился. Топча махровыми ногами землю, он тихонько заржал, оборачиваясь к иве. И в тот же миг оттуда выскочила гибкая фигура молодой девушки. По длинным растрепанным волосам Яков узнал Лолу. Дождь начал хлыстать по земле. Лола в сопровождении красивого пони помчалась к загону. Преодолев скользкие от дождя тропинки и обогнув выстриженные кусты, Лола забежала под козырёк небольшого загона и скрылась в нём. Яков, пристально наблюдавший за всей этой картиной, с нетерпением ожидал, когда Лола побежит от конюшни к дому. Прошло добрых десять минут, и дождь прекратился, но Лолы всё не было видно. Не раздумывая, Яков набросил на себя плащ и спустился в гостиную, а оттуда через террасу выскочил в сад. Хлюпая босыми ногами по холодным лужам, он добрался до конюшни.

— Лола! — крикнул он.

Но вокруг были только пустые стойла, и в самом отдаленном углу преспокойно стоял белогривый пони. Вода стекала с него, как с гуся, на полу остались следы от босых ног и махровых копыт. Но Лолы в конюшне не было. Сердце Якова снова начал мало-помалу переполнять ужас. Не может быть, чтобы ему это показалось… Он ведь ясно видел рядом с лошадью девушку. Осмотрев еще раз все уголки конюшни, Яков побрел обратно к дому.

— Что случилось? — услышал он позади себя испуганный голос Анны.

В спешке Яков даже не заметил спящую у камина женщину.

— Я вас разбудил? Извините, пожалуйста, — растерянно произнес Яков.

Он хотел было удалиться, но вопросительный взгляд Анны не отпускал его.

— Я был в саду, — сказал он. — Мне показалось, что Лола выгуливает лошадь под дождем.

Взгляд Анны немного затуманился, и она расслабленным тоном произнесла:

— Ах, это… Снова эти ее ночные проделки… Не пугайся, она так часто делает, когда приезжает сюда в гости.

— Но я видел, как она вошла в конюшню, а сейчас ее там нет.

— Так она уже у себя в комнате. Видимо, вы с ней чуть разминулись. Она вошла в спальню, когда ты спускался по лестнице. Сейчас, наверное, сушит волосы.

Яков, не говоря больше ни слова, присел напротив Анны, подставив окоченелые стопы поближе к камину.

— Может быть, кофе или чай? — любезно предложила Анна.

Яков посмотрел на часы. Время было без четверти три. «Самое время пить кофе», — подумал он и вслух сказал то же самое. Анна улыбнулась и пошла готовить кофе. Через пять минут они снова сидели у камина, окутав ладонями, как муфтой, горячие чашки. Молчание было приятным и неторопливым. Запах свежего кофе, потрескивание дров, мелькающий приглушенно-желтый свет, исходящий от камина, — всё это словно само собой располагало к душевным беседам. И Яков решил этим воспользоваться.

— Вы давно живете здесь? — спросил он.

— Мы переехали в Нидерланды девять лет назад. А ты?

— А я еще был совсем ребенком, когда папа с мамой приехали сюда к богатому дедушке. Это было чистым везением. Дальние родственники неожиданно позвонили и вызвали маму срочно в Амстердам на постоянное место жительства. Мама до этого мало что знала о дедушке Бернарде. Потому что дед отказался признавать ее после рождения. А под старость лет вышло так, что никого рядом с ним не оказалось. А мама у нас та еще авантюристка. Собрала нас с братом и папу в охапку и прилетела сюда. Ухаживала за лежачим стариком целых два года, пока тот не перешел в вечность.

— А где ты раньше жил?

— В Красноярске. Мне было около десяти лет, когда мы переехали, так что мало что помню об этом городе. Только со слов брата иногда припоминаю некоторые детали. А вы где жили?

— А мы жили в Волгоградской области, в небольшом городке Ленинске. Я была учительницей английского. Однажды мне предложили сезонную работу в Москве. Я согласилась. Поехала гидом на две недели — сопровождать иностранцев. Так и познакомилась с будущим мужем. Начались долгие переписки, а через год он сделал мне предложение. Вот и вся история.

— Как необычно… — подметил Яков. — В вашей семье всё как-то необычно.

— Что ты имеешь в виду? — улыбнулась Анна.

— К примеру, ваша дочь. Она тоже очень необычный человек. С тех пор, как мы знакомы, я всё пытаюсь ее разгадать, и никак не получается.

— А что с ней не так? — насторожилась Анна.

— Не волнуйтесь, я не имею в виду что-то плохое. Просто мне ее сложно понять. Она всегда такая заводная, полна энергии. Везде всё хочет успеть. С такими реалистичными взглядами на жизнь. И в то же время она порой бывает до неузнаваемости другой.

— Какой?

В голосе Анны послышалось напряжение, и Яков это отметил, поэтому решил мягко сбавить обороты.

— Такой, как вы сейчас, — сказал он. — Тихая, женственная, полная какого-то необъяснимого спокойствия и задумчивости.

Плечи Анны слегка опустились. Она снова улыбнулась и потупила взор, будто что-то припоминая.

— Лола в самом деле очень необычный ребенок. Она родилась раньше положенного срока, на седьмом месяце беременности. Чудом удалось ее спасти, но не это главное. Следом за ней вышел еще один амнион. Внутри виднелся маленький, замерший в развитии зародыш. Врачи называют это феноменом исчезнувшего близнеца. То есть вместе с ней в утробе какое-то время развивался еще один ребенок. Как потом выяснилось, это тоже была девочка. Они с Лолой были однояйцевыми близнецами. Но по непонятным причинам второй плод на раннем этапе перестал развиваться. Врачи говорят, что так бывает из-за недостатка ресурсов. То есть одной из них нужно было пожертвовать собой ради спасения другой. Однажды я рассказала об этом Лоле, так она еще долго не могла прийти в себя от волнения. Я очень боялась, что она будет винить себя в том, что ее единоутробная сестра не появилась на свет из-за нее. Но Лола, напротив, после услышанного стала еще больше радоваться жизни. Лола как-то сказала мне, что если сестра пожертвовала жизнью ради нее, то она будет жить за двоих. Будет стараться успеть сделать всё задуманное и использовать каждый день по максимуму, чтобы ее сестра не жалела, что отдала ей свою жизнь. Вот такая она у меня чудачка.

— Она никогда не рассказывала мне об этом, — сказал Яков.

— Лола не любит об этом говорить. Хотя делать из этого тайну нет смысла. Все мы счастливы. Только я изредка задумываюсь над тем, какой была бы та другая девочка, если бы ей удалось выжить. Наверное, она была бы совсем не такая, как Лола.

— Вы часто думаете об этом?

Анна спохватилась, словно отгоняя от себя дурные мысли.

— Нет, очень редко. Почти совсем не думаю. Просто я — мать. У всех матерей мысли крутятся вокруг своих детей. Вот и на меня порой набегают разные глупые вопросы. Но это всё от скуки. После смерти мужа я ушла с работы и вот уже больше года сижу дома. Думаю, через год-другой снова вернусь к своим обязанностям, и мне будет не до этих странных дум.

Яков понял, что Анна больше не желает говорить на эту тему, и потому быстро соскользнул на другое русло:

— А где вы работали?

— В русском посольстве. Платят не так много, но зато очень интересно. Дни пролетают на одном дыхании. Кстати, который час? — вдруг спохватилась Анна. — Ой, у тебя осталось совсем мало времени на сон.

— А что, тут подъем по расписанию?

— Нет, но раз ты в гостях у моей дочери, то она наверняка распланировала весь завтрашний день. Так что, скорее всего, она поднимет тебя рано.

— Замечательно. Ну что ж, хозяин — барин. Буду придерживаться ее расписания, раз я тут такой почетный гость.

— А ведь ты и вправду очень почетный гость. Раньше Лола ни разу не приводила сюда своих друзей.

Яков, по своему обыкновению, не стал притворяться, что очень польщен услышанным. Он встал, поблагодарил Анну за кофе и неспешно поднялся вверх по каменным ступенькам, застеленным серой ковровой дорожкой.

Как только он запер за собой дверь на ключ, то замертво упал на кровать. Никакой кофе уже не мог удержать его от крепкого сна. Но перед тем как его сознание напрочь отключилось, Яков с неким удовлетворением отметил, что, скорее всего, нашел разгадку, и все подозрения Германа насчет Лолы находят свое подтверждение. Может быть, не такой уж и плохой психоаналитик вышел из его брата.

Утро наступило не с первыми ласковыми лучами солнца, а со стука в дверь. Сквозь тревожный сон Яков услышал голос Лолы, бодро призывающий его проснуться и петь. Он не стал открывать дверь, а лишь крикнул, что ему нужно пятнадцать минут, чтобы он привел себя в порядок. Поднявшись с постели, он посмотрел на настольные часы. Время только шесть. А это значит, что он проспал всего два часа. Отяжелевшая голова гудела, как после долгой и веселой вечеринки. Не чувствуя под собой опоры, Яков прошел в ванную, и первое, что он увидел, — это свои потонувшие в фиолетовых мешках глаза. Измученный, уставший, не выспавшийся, с одутловатым лицом — подобное состояние уже становилось для него привычным в последнее время. Яков с упоением вспоминал те дни, когда мог засыпать без проблем каждую ночь. Он раньше искренне не понимал тех, кто страдал бессонницей из-за каких бы то ни было дум или переживаний. Теперь безмятежное засыпание и спокойный сон могли ему разве что только присниться, если бы он мог видеть хоть какие-нибудь сны. Обычно он медленно погружался в зыбучую и тревожную дрёму, из которой выходил при любом шорохе. Так что синие припухлости под глазами стали новым атрибутом его внешнего вида. Не раздумывая, Яков быстро разделся и встал под холодный душ.

Внизу его уже ждал завтрак, но не такой, как обычно едят голландцы или немцы. Никаких бутербродов, кофе или шоколадной пасты. На столе уже медленно остывала молочная рисовая каша, а также на завтрак были тонкие блины с ажурными краями, малиновый чай и мёд в вазочке. Яков очень смутно припоминал, что в детском саду в Красноярске на завтрак тоже давали молочную кашу. Правда, она была всегда несладкая. Анна стояла в переднике в горошек и хлопотала у раковины.

— Проходи. Лола сказала, что сейчас спустится. Как спалось? — спросила она, не оборачиваясь.

— Вы, наверное, пошутили?

Яков устало рухнул за накрытый стол.

— А я ведь тебя предупреждала, — игриво промолвила Анна.

— Правда, вы это сделали слишком поздно. Можно мне кофе?

— Да, конечно.

Пока Анна варила кофе, взгляд Якова привлек цветочный горшок с пестролистными фиалками, украшающий середину стола. Еще вчера на этом месте красовались голландские фиалки — насыщенно пурпурные, с темно-желтой середкой. А теперь сердце стола декорировали волнистые цветы нежно-персикового оттенка с лимонными лампасами. В памяти Якова снова всплыло короткое четверостишие, набросанное Лолой меньше чем за десять секунд:

«Растущие в тени чужих высот,

Не претендуя на почет и славу,

Безудержно чудесные по нраву —

От гордости и чванства антидот».

Такими словами описала Лола фиалки, когда однажды в переписке Яков спросил, какие цветы она предпочитает. Несмотря на свою скупость в словах и внешнее бездушие, Яков очень любил стихи. И, несмотря на всю страсть к точным наукам, он ни от кого не скрывал, что на досуге сочиняет самые незатейливые четверостишия на неопределенные темы. И хотя учился он на физика, а работал менеджером и инструктором в родительском фитнес-центре, он не погнушался создать форум юных поэтов, где Лола и привлекла по-новому его внимание, выложив ответное стихотворение на его циничные рассуждения о надежде. Яков снова и снова возвращался к той минуте, когда между его ребер впервые раздалось недвусмысленное покалывание. Что-то подобное происходит, когда онемевшая конечность, лишенная свободного кровотока, начинает медленно возвращать себе былую чувствительность. Эти покалывания снова побежали по межреберьям, едва он увидел чувственно распускавшиеся навстречу новому дню фиалки.

— Красивые цветы, — сказал он как бы в пустоту.

Анна покосилась на середину стола и отмахнулась:

— Ничего особенного. Просто они менее привередливы, чем по-настоящему сто́ящие цветы.

При такой небрежно брошенной фразе Яков ощутил необъяснимую досаду и даже злость.

— Что вы хотите сказать? — спросил он, удерживая тон на учтивой волне.

Анна тонко ощутила неприязнь в голосе собеседника. Она тут же размякла и с наигранной улыбкой сказала:

— Просто хочется чего-то нового. От всего ведь можно устать. Эти фиалки уже замылили взгляд.

— А вот и я!

На кухню резво вбежала Лола, на ходу закатывая рукава.

— Вы что, еще ничего не ели? — усаживаясь за стол, спросила она. — Сегодня можно без зазрения совести наесться блинов. Потому что день нас ждет очень активный. Все калории пойдут на важное дело.

Как только Лола принялась за еду, завтрак в этом доме можно было считать открытым. Чуть позже к ним присоединился Павэль. Он с большим аппетитом съел молочную кашу и два больших блина, смазанных мёдом. Выглядел он выспавшимся и даже немного веселым.

— Как спалось? — спросила Анна.

— Хорошо. Я снова слушал сказку про диких лебедей. А потом мы слушали песню про фламенко, — ответил Павэль.

Яков был немало удивлён тем, что вчерашний молчун сейчас сказал за один раз столько слов.

— Очень хорошо, — поспешно сказала Анна. — Ешь тогда быстрее — и можешь идти в сад поиграть.

Якову захотелось поговорить с ободрившимся малышом, и поэтому он непринужденно спросил:

— А кто тебе рассказывал сказку?

Павэль опустил глаза и застыл как каменный. Вмиг всё его тело превратилось в сплошной напряжённый комок.

— Он не говорит с незнакомцами, — как бы извиняясь, сказала Анна, а затем снова обратилась к Павэлю: — Если ты поел, то можешь идти.

Павэль неспешно вышел из-за стола и побрел через всю гостиную к террасе.

— Он всё еще ждет отца, — с сожалением сказала Анна. — Ему, маленькому, еще неведомо, что смерть забирает людей навсегда. Он замкнулся и почти ни с кем не говорит. А сказку про лебедей он слушает каждый день через проигрыватель.

— Мама, нельзя начинать день с грустных мыслей. Сколько раз можно повторять? — возмутилась Лола.

Она как серна выскочила из-за стола и помчалась к выходу, крикнув Якову, что будет ждать его у амбара.

Повеселевшая Анна, подмигнув гостю, заговорщически прошептала:

— Я же тебе говорила: она уже распланировала каждую минуту сегодняшнего дня. Лучше тебе поторопиться, а то она, чего доброго, рассердится. Тебе уже ведь наверняка известно, что она не любит ждать.

— Ничего с ней не станет, если подождет минутку-другую; я еще не доел. Мы не на балете, чтобы бегать перед ней на цыпочках, — сухо выдал Яков.

Анна в смятении отвела взор. Скажи он еще хоть слово, она бы переступила свое гостеприимство и дала бы ответ на такую дерзость. Но Яков до конца завтрака больше не проронил ни слова.

Как и предупреждала Анна, весь день был расписан поминутно. Сначала Лола и Яков натянули на себя тесные облегающие костюмы для серфинга и ныряли в леденящее море. Волны, которые с берега казались низкими и игривыми, швыряли их теперь во все стороны, не давая даже на миг удержаться на доске. Яков несколько раз получил доской по лбу, прежде чем ему эта затея напрочь осточертела. В конце концов он вышел на берег и стал наблюдать, как резвая и упорная Лола делает сто первую попытку удержаться на мелких седых гребешках. Нередко ей это удавалось. Возможно, поэтому она и пригласила его именно на такую прогулку. Ведь, прорезая волны на доске, она предстала перед Яковом в самом выгодном свете. Порой волны накрывали ее с головой, и она, подобно русалке, изгибалась и исчезала в серых водах. Через несколько секунд она выныривала и махала рукой, давая понять, что всё в порядке. Так продолжалось до тех пор, пока море снова не начало удаляться, открывая глянцевые ватты. Морские рачки торопливо зарывались внутрь, оставляя после себя лопавшиеся пузыри. Ясное небо снова затянули мохнатые тучи, и повеяло дождем. Лола поспешила выйти на берег. И до того, как хлынула вода с неба, Яков и Лола успели укрыться в амбаре, наглухо затворив все окна и дверь. Дожди тут казались не просто косыми, но и вовсе поперечными. Подгоняемая сильными ветрами вода хлестала по лицу, забивалась в уши и нос. Обтерев плечи и ноги ворсистым полотенцем, Яков начал торопливо переодеваться. Лола демонстративно стянула с себя костюм, чуть ли не обнажившись перед ним полностью. Но все ее старания привлечь его внимание были напрасными. Потому что Яков умышленно встал к ней спиной.

— Когда закончится дождь, мы возьмем велосипеды и поедем на прогулку по заповедному парку, — сказала Лола.

— Что там интересного?

— Не будь занудой, — фыркнула Лола. — Дикая природа, свежий воздух, оленята, дорожка из ракушек. Здорово ведь.

— Тебе так нравится природа?

— Очень. Мне нравится бегать по лесу, гулять по берегу, слушать шум моря.

Яков так пристально уставился на нее, что Лола на миг растерялась. Он подошел к ней так близко, что они могли ощущать на щеках дыхание друг друга.

— Значит, ты любишь море? — спросил Яков, смерив ее отнюдь не восторженным взглядом.

— Да, люблю, — смело кинула она ему в лицо. — Очень люблю. Прямо до безумия.

Яков провел пальцем по ее еще влажной щеке и сжал острый подбородок между большим и указательным пальцами. Лола чувственно приоткрыла рот и чуть слышно выдохнула, сохраняя в глазах всё тот же игривый блеск.

— Может, поцелуешь меня наконец? — прошептала она.

Яков выпустил ее подбородок и чуть заметно кивнул.

— А мы что, разве еще не целовались? — цинично кинул он ей в лицо.

— Уверена, что нет. Случись такое, даже под гипнозом, я бы всё равно запомнила.

— Может быть, мы это сможем проверить.

Яков отошел от нее и принялся как ни в чем не бывало отжимать полотенце.

— Не понимаю, о чём ты? — сказала Лола без доли обиды.

— Поцелую тебя, когда ты будешь под гипнозом, а потом посмотрю, вспомнишь ли ты.

— А в гипноз ты меня введешь?

— Нет, этими делами обычно занимается Герман.

— Тогда, может быть, ну его, этот заповедный парк? Поедем скорее к Герману. Пусть он введет меня в гипноз.

Яков скривил губы в ухмылке:

— Нет уж. Только не сегодня. Уж больно интересно ты расписала про прогулку по парку. К тому же я тоже люблю животных.

Через полчаса, как и было обещано, они колесили по узким тропам, разделяющим зеленые холмы. Парк был почти пуст. Туристов в осеннее время года здесь почти нет, а местным, видимо, этот прекрасный ландшафт порядком поднадоел. Оставив велосипеды на стоянке, Лола и Яков побрели пешком по дорожкам, обходя передвигавшиеся дюны. То тут, то там мелькали спины оленят. Меж сухих кустов шныряли громадные ящерицы. Над головой шумели вечно голодные чайки. От них в этой стране нет покоя даже в ванной. Лола беспрестанно трещала, рассказывая о том, как сделала здесь первое видео для своего блога. Она весь день напролет готова была говорить о своем блоге, прямо как сердобольная мамаша о ненаглядном чаде. Яков говорил мало, но это нисколько не мешало Лоле. Она хоть и не произносила это вслух, но, по всей видимости, придерживалась того мнения, что если и хочется услышать что-то по-настоящему интересное, то лучше начать говорить самой. За всю прогулку Яков сделал еще несколько попыток расспросить Лолу о ее прошлом, но она умело сворачивала с неприятной темы. Яков решил пока притормозить с этой затеей, поэтому дал Лоле возможность натрещаться вдоволь. Зато потом за обедом стояла приятная тишина. Все были голодны, кроме Павэля. Он даже не показался из своей комнаты. На обед Анна подала говяжьи отбивные с запеченными овощами.

— Должен признать, что вы превосходная хозяйка, — наконец заговорил Яков. — Может быть, поделитесь рецептом? Я тоже иногда готовлю на досуге.

Анна смущенно улыбнулась и покачала головой:

— Как хорошая хозяйка я не выдаю своих секретов. А иначе как тебя еще раз заманить к нам в гости?

— Тогда остается надеяться, что Лола готовит так же, как и вы.

Лола расплылась в улыбке.

— Если только очень хорошо попросишь, — игриво сказала она.

— Как-нибудь в другой раз, а то я уже сыт. Но у меня будет другое пожелание.

Лола чуть наклонилась вперед, показывая свою заинтересованность.

— Ты сказала, что любишь животных, — неспешно начал Яков. — Все эти олени да мохнатые коровы в лесу — это, конечно, интересно, но мне бы хотелось, чтобы ты сначала познакомила меня со своей лошадью. Вчера она меня до смерти напугала.

— С пони? — настороженно спросила Лола.

— Да.

— Когда ты успел увидеться с ним?

— Когда ты сегодня ночью его выгуливала в саду, — поспешно сказала Анна.

— Ах, это… — голос Лолы чуть заметно дрогнул. — Ты, наверное, видел, как мы гуляли у озера?

— Не совсем. Я увидел вас, когда вы уже бежали к конюшне, так как собиралась гроза.

— И тебе так понравился мой Остин?

— Остин… — задумчиво повторил Яков. — Значит, Остин…

— Да. Так зовут мою лошадку.

— Тогда после обеда я был бы рад познакомиться с ним лично.

Лола напряглась, сжала губы и отрицательно покачала головой:

— Не думаю, что это хорошая идея. Сегодня утром я его кормила и поняла, что он немного приболел. Вел себя немного странно. Думаю, к нему нужно вызвать ветеринара.

— То есть ты меня к нему не поведешь? — спросил Яков.

Лола замялась.

— Не то, чтобы… Мы можем попробовать, но я не уверена, что сегодня он в настроении. Но если ты так хочешь, мы можем заглянуть к нему ненадолго. Только потом не удивляйся. Характер у него не из простых. Чужих он вообще не терпит. А когда у него случается недомогание, он вообще неуправляемый.

— Не думаю, что всё так плохо. Вчера я пробрался в конюшню, и он вел себя очень цивильно.

— Ты был в конюшне? Когда?

— Почти сразу же, как ты его туда загнала.

— Какая досада… — протянула Лола. — Мы что, разминулись?

— Получается так.

— И как себя вел мой конек?

— Я же сказал, очень цивильно. Как самый нормальный и воспитанный пони. Так что не переживай.

Яков снова принялся за отбивные, но от его взора не ускользнуло, как Анна и Лола настороженно переглянулись.

Остин стоял в том же стойле, что и накануне ночью. Солнечные лучи пробирались сквозь прямоугольные окна, играя на его волнистой и тщательно расчесанной гриве. Выглядел он и вправду немного усталым. Первой в конюшню вошла Лола, а за ней Яков. Увидев посетителей, пони стал беспокойно перебирать ногами, нерешительно пятясь назад.

— Остин, доброе утро, — поздоровалась Лола, неторопливо приближаясь к стойлу. — Как спалось, малыш?

Яков следовал за Лолой, наблюдая за тем, как пони прижимается к отдаленной стене. Лола продолжала растерянно и даже трусливо приближаться к Остину. И когда она оказалась почти у входа в стойло, конь начал топать, ржать, биться об деревянные стены, поднимая пыль под копытами. Лола сделала несколько попыток угомонить разбушевавшееся животное: говорила с ним ласково, протягивала ему сахар на ладонях, пыталась коснуться его шеи. Но всё было напрасно. Оскар всем своим видом показывал, что у него нежеланные гости.

— Прости, но нам лучше уйти, — заключила Лола с сожалением. — Он, видимо, еще не отошел от вчерашнего. Он очень боится грозы и чужих людей. Вчера он уже перенес стресс, поэтому сегодня ему нужен полный покой.

— Странно. Ночью, когда он меня увидел, то реагировал крайне спокойно.

Пони не переставал издавать истошное ржанье. И Лоле пришлось повысить голос, чтобы звучать более убедительно.

— Яков, я знаю свою лошадь лучше, чем ты. Пожалуйста, давай не будем его нервировать. У меня кроме него тут нет друзей. Я не хочу, чтобы с ним что-то случилось.

Пришлось уступить. Они вышли из конюшни, и Яков направился в свою комнату.

— Куда ты? — окликнула его Лола.

— Прости, я знаю, что у тебя, наверное, есть замечательная идея, как провести остаток дня, но я бы хотел немного отдохнуть. Ты ведь не сильно обидишься?

Лола чуть заметно надула губы.

— Нет, — ответила она. — Я всё понимаю.

Яков легонько потрепал ее по плечу.

— Спасибо. Вечером я буду снова бодрым, и мы сможем прогуляться по берегу, как ты любишь. Ты ведь любишь море?

— Да, люблю.

Не говоря больше ни слова, Яков вошел в дом, оставив Лолу в саду.

Поднявшись в гостевую спальню, он запер за собой дверь, вошел в ванную, снова запер за собой дверь и набрал номер брата.

— Можешь начать писать диссертацию по своей любимой теме, — вместо приветствия сказал Яков.

— Так что, я был прав? — раздался сонный голос в трубке.

— Ты что, еще не поднимался с кровати?

— Нет. Гуляли почти до восьми утра. Жаль, что тебя с нами не было. Тут о тебе спрашивают. Думают, что ты жениться собрался.

— Очень смешно. Я кое-что тут узнал.

— Выкладывай.

— У Лолы, пока она находилась еще в утробе матери, была сестра-близнец. Слышал что-то о феномене исчезнувшего близнеца?

— Слышать слышал, но подробно этот вопрос не изучал. Сейчас, подожди, пробью в Интернете.

— Короче, когда родилась Лола, вышел еще один амниотический пузырь, а в нем был неразвившийся, замерший плод — ее не рожденная сестра. Лола узнала об этом, уже будучи взрослой. Но никакого чувства вины в ней это не вызвало. Вместо этого она радуется каждому дню. Теперь понятно, почему она ведет себя так безбашенно, желая взять от жизни всё, что можно…

— Ух ты, смотри, что я нарыл, — перебил его Герман. — «Минимум десять процентов из нас живут, думая, что они одиночно рожденные, хотя на самом деле они только половинки. Современные методы исследования позволяют выявить данный феномен на ранних стадиях развития. Еще в 1945 году было обнаружено, что количество оплодотворенных яйцеклеток не соответствует количеству развивающихся эмбрионов… В случае с монозиготными близнецами дело обстоит куда сложнее. Ранее принадлежавшие одной зиготе, разделенные близнецы имеют не только внешние сходства и одинаковый кариотип, но и особую связь… Нередко такие близнецы могут слышать и предугадывать мысли друг друга. В случае, когда один из монозиготных близнецов исчезает из-за нехватки ресурсов, то второй близнец может на подсознательном или даже сознательном уровне ощущать присутствие другой личности. Так как изначально такие близнецы принадлежат одной клетке, то следы связи с исчезнувшим близнецом могут проявляться после рождения. Это отчасти напоминает фантомные боли при ампутации конечности. Чаще всего это сказывается на социальном поведении. У таких людей нередко может быть необъяснимая депрессия и тоска, сменяющаяся внезапным подъемом настроения. Нередко у таких людей встречаются серьёзные психические нарушения из группы диссоциативных расстройств, из-за чего складывается впечатление, что в теле одного человека живет несколько личностей…» Это как раз то, что я подозревал. Тут еще указаны некоторые свойства, могущие указывать на присутствие данного феномена. Леворукость, гениальность, лишние пальцы, аномальное расположение внутренних органов…

— Лола правша, — перебил его Яков.

— Но гениальность в ней точно есть.

— Не могу за это ручаться. Обычная заурядная пафосная девчонка.

— Тогда та, вторая, точно гений.

— Когда ты начинаешь говорить об этом, у меня в буквальном смысле шевелятся волосы на затылке.

— Да брось. Пора бы уже тебе признать, что моя теория оказалась правдивой. Твой брат — профессионал своего дела, и не надо от этого бежать. У тебя была уже фаза отрицания, теперь…

— Не надо разговаривать со мной, как со своим пациентом.

— Ладно, расслабься, — засмеялся Герман. — Просто прими добровольно тот факт, что у Лолы раздвоение личности. И ты, как самый большой неудачник, увлекся второй.

— Откуда тебе знать, что она вторая. Может быть, Лола — вторая.

— Какая теперь разница? Ты ведь не можешь всю жизнь таскаться за Лолой, ожидая, когда проявится другая ее сторона. Лола, скорее всего, контролирует вторую, поэтому она выпускает ее на свет, только когда ей это выгодно. Например, когда нужно принять участие в дебатах по биологии или написать тебе трогательное стихотворение. А вообще, если так подумать, то не жизнь, а сказка. У таких людей, как Лола, может проявиться еще и третья личность. И ты, не греша перед законом, можешь завести себе целый гарем.

— Не смешно. А вдруг в ней еще и мужчина живет…

— Ой, да брось. Не будь ханжой. Мы живем в стране, где все толерантны и все друг друга любят.

— Голова раскалывается… — тяжело протянул Яков. — Не знаю, что делать. От Лолы я устал.

— Еще бы… Полгода вы с ней вместе. Не припомню, чтобы у тебя прежде были такие долгие отношения.

— Я был бы рад с этим хоть сейчас покончить. Но как быть с той, другой?

— То есть ты теперь официально признаешь мою теорию?

— Приходится. Потому что другого объяснения я не вижу. Тут, у них дома, тоже странное творится. Мать перед ней скачет, как пудель. Малыш Павэль боится даже слово лишнее сказать. А главное — ее пони. Ночью они гуляли вместе, а сегодня он от нее чурается, как сумасшедший. Она, конечно, сослалась на то, что это он из-за меня, но дураку ясно, что пони боится именно ее. Животных сложно провести. Это меня она за нос водит вот уже полгода.

— Что будешь теперь делать?

Яков пожал плечами в ответ, как если бы Герман его мог видеть.

— Пока не знаю. Нужно найти способ снова вызволить другую. Мне нужно хотя бы немного с ней поговорить. Может быть, она мне объяснит, как ей помочь.

— Давай как-нибудь окрестим эту другую. А то как-то странно мы ее называем.

— Нет, не надо. У нее наверняка есть свое имя. Я просто не спрашивал. Нужно придумать, как сделать так, чтобы она снова вышла на связь.

— Начни говорить с Лолой о биологии — о теории, которую она доказывала на дебатах. Или, может быть, начни читать ей стихи.

— Всё это дохлый номер. Я уже пробовал так делать много раз. Но она соскальзывает с темы. А потом вдруг неожиданно в час ночи присылает мне целую поэму.

— Тогда, может быть, перейдешь к простым действиям?

— Знаю, к чему ты клонишь. Этого не будет. Я не за этим сюда приехал.

— Прямо рухнуть со стула можно. Как будто ты и не мой брат вовсе, когда так говоришь. Но я почти уверен, что Лола ничего не захочет слышать о твоих планах. Она уж точно пригласила тебя на целых три дня с ночёвкой не для того, чтобы гулять по берегу и слушать стихи.

— Я не могу пойти на это с ней.

— А то что? Та, другая, обидится и никогда не выйдет из домика?

— Нет. Хватит так ерничать. Мне не нравится, когда ты говоришь о ней так, словно она одна из твоих девчат.

Голос Якова стал чуть ли не агрессивным, а Герман смог бы ощутить, что брат оскорбился, даже если бы тому ничего не нужно было говорить. Он тут же сменил тон, попросил прощения и стал говорить без привычной фамильярности:

— Если хочешь, то просто пришли мне запятую в чате, и я буду названивать тебе, чтобы у тебя была причина увернуться от ее приставаний. А если ты не ответишь, то я приеду спасать тебя, как мы это обычно делаем.

— Спасибо. Не думаю, что всё дойдет до этого. Мы, скорее всего, снова отправимся гулять к морю. И кстати, та, другая, в отличие от Лолы, не любит море. Она его боится.

— Понятно. Ладно, ты иди, а я подумаю, чем тебе помочь. Если что, я напишу тебе.

Яков снова кивнул в ответ, и Герман будто это увидел.

— Слушай еще тут… — поспешно заговорил Герман. — Ты там не обижайся. Я знаю, что ситуация непростая, но мы что-нибудь придумаем. Просто как-то странно, что ты стал таким. Как будто у тебя самого раздвоение личности.

Теперь настала очередь Якова посмеиваться и шутить.

— Не переживай, Гер, — сказал он бодро. — Я просто немного запутался. Я всё тот же, и я всё еще твой младший брат. Вот разберусь с этим, и мы загуляем с тобой на всю ночь, как прежде.

— Это ты говоришь или твоё альтер эго? Если что, у нас с Яковом есть пароль.

Яков снова залился смехом:

— Можешь быть уверен: я один, и другой стороны у меня нет.

— Тогда пароль, — потребовал Герман.

Яков улыбнулся и пустил в ход заученные строки, подгоняемые голосом брата:

— В мире нашем всё одно. Куда ни глянь, а всё дерьмо.

— Ты да я, рассвет, закат. Колокольни звон, набат.

— Это всё прекрасно, да. Это всё, и ты да я.

— Остальное всё равно, всё одно и всё дерьмо.

— Только ты и я, да свет дня пригож.

— А вообще и ты дерьмо, только я хорош.

Раздались облегченные смешки, и Яков поспешил попрощаться, обещав Герману позвонить завтра утром.

Положив телефон на тумбочку, Яков вышел из ванной комнаты и снова выглянул в сад. Взор его то и дело тянулся к густым ветвям ивы, прикрывающим, как плотным занавесом, огромный белый камень, чуть касаясь удлиненными листьями гладкой поверхности искусственного пруда. Морской ветер шевельнул листву, и Якову померещилось, что на валуне в глубине зарослей кто-то сидит. Не раздумывая, он поспешно вышел из спальни и направился к выходу, стараясь избегать лишнего шума. Спустившись в пустую гостиную, он вышел на террасу, а оттуда в сад. Со стороны моря снова подул холодный ветер, раскачивая непроходимые ветви плакучего дерева. В груди Якова заколотилось так, что он подумал, будто звон его сердца слышен во всём саду. Он на цыпочках пересек тропинку, обошел дерево с другой стороны и аккуратно раздвинул зеленый занавес. Уютное убежище оказалось намного пространнее, чем он себе представлял. Белый гладкий камень с плавными мягкими выемками напоминал удобное ложе. Бледный отблеск дневного солнца ломкими бликами ложился на камень, делая гладкую поверхность визуально рыхлой. На этом добротном ложе вполне хватило бы места даже для двух пони, но сейчас на нем удобно растянулась только одна девушка. Она лежала на животе, скрестив лодыжки и рисуя пальцами на поверхности озера причудливые узоры. Широкое льняное платье фиалкового оттенка, чуть доходившее до колен, мягко выделяло линии ее фигуры. Волосы, заплетенные в слабую растрепанную косу, покоились вдоль позвоночника, подчеркивая ее ровную статную спину. Яков много раз видел Лолу в самых откровенных спортивных нарядах, но никогда прежде линии ее фигуры не были столь волнующими, как сейчас. Всё те же белые лодыжки и та же мраморная кожа на чуть приоткрытых плечах, но всё же это уже была совсем другая девушка. Яков сразу же понял, что сейчас имеет дело с другой. На мгновение он застыл от переполнявших его мыслей. Начать говорить с ней как с Лолой или сразу же признаться, что знает правду? А что если она испугается и больше никогда не выйдет к нему? Каждая секунда промедления была равносильна утекавшим сквозь пальцы жемчужинам. Яков безумно боялся, что эта незнакомка снова исчезнет. Поэтому он сделал глубокий вдох и продолжительный выдох, а затем шагнул под зеленый шатер.

— Привет, — спокойно поздоровался он. — Отдыхаешь? У тебя здесь очень уютно.

Девушка вздрогнула и мигом поднялась, усевшись на колени, но всё еще оставаясь к нему спиной.

— Что ты тут делаешь? — спросила она, и голос ее звучал не то сурово, не то испуганно.

— Вышел прогуляться в саду. Я был уверен, что найду тебя здесь.

Девушка не оборачивалась.

— Можно мне присесть? — спросил Яков, подойдя чуть ближе.

— Можно. Только я всё равно сейчас уже ухожу.

— Уже? Побудь еще немного рядом.

Яков присел на камень, и, видя, что собеседница избегает смотреть на него, чуть развернулся в противоположную сторону. Спины их слегка соприкасались, и Яков ощущал на своей шее легкое касание ее развевающихся на ветру волос.

— Я смотрю, ты часто тут бываешь, — сказал Яков.

— Нет. Только когда мне хочется побыть одной и привести мысли в порядок.

— Извини, что нарушил твоё уединение, но ведь ты позволишь мне остаться ради исключения?

— Как хочешь. Ты ведь гость.

Голос девушки звучал как музыка: укачивающе и мелодично. Никаких острых фраз, сарказма в голосе, раскатистого смеха.

— Сегодня ночью я видел, как ты гуляла здесь с Остином. Я сразу понял, что это ты.

— В каком смысле? А что, ты ожидал увидеть здесь еще кого-то, кроме меня?

— Нет, но… — начал было мямлить Яков, но тут же взял себя в руки. — Можно мне говорить с тобой честно? Говорить всё, что я думаю?

В воздухе заиграла волнующая пауза. Девушка молчала, и Яков слегка повернул к ней голову.

— Я могу говорить откровенно? — повторил вопрос Яков.

— Главное, чтобы ты потом об этом не пожалел, — тихо последовал ответ.

Слушая ее сдержанный и кроткий голос, Яков всё больше и больше убеждался в том, что это не Лола. От присутствия этой запуганной девушки всё его нутро начинало трепетать. На своем веку он знавал множество женщин, и все они были по-своему хороши, талантливы, интересны и умны, но ни одна из них не вводила его в такое приятное волнение. Сказать по правде, он даже и не думал, что такое вообще может происходить между мужчиной и женщиной в этом чересчур продвинутом столетии. Как говорит Герман, толерантность этого мира медленно убивает в людях все самые возвышенные чувства. Это всё равно что обжигать одно и то же место до тех пор, пока оно не лишится нервных окончаний и не покроется толстой коростой. Тогда-то уж всё горячее не будет вызвать шокирующую реакцию, и боль в этом месте уйдет. Но вместе с болью уходит и сама чувствительность. Вот так всё происходит в толерантном обществе. То, что недавно казалось таким шокирующим, теперь воспринимается как норма, отчего в людях со школьной скамьи пропадают моральная ясность и душевная чувствительность. Герман часто философствовал на такие темы. Он был убежден, что испытать настоящую чистую возвышенную любовь к женщине им, вероятнее всего, не удастся. И это не потому, что они оба настолько испорчены похотью, а потому что и девушки вокруг перестали быть просто девушками, нетерпимыми к пороку, не тронутыми феминизмом, но имеющими свой гибкий женский стержень. Сейчас, когда Яков снова находился рядом с ней, он ощущал то, о чём говорил Герман. Она была именно такой: обладала нетронутой красотой души, силой кротости и нежности. Рядом с ней в его испорченном сознании не возникало никаких похотливых желаний. И только сейчас он стал понимать, в чём разница между духовным и телесным влечением. Плотское влечение всегда очень остро и мимолетно. Оно не ждет и не терпит. Быстро вспыхивает и отдает весь жар, согревая всего несколько мгновений. В то время как духовная связь зарождается очень деликатно. Подобно тонким хрупким нитям возникает самая первая связь, и потом с каждым днем она крепнет, переплетаясь, как корни близ растущих деревьев, и эти корни также нельзя увидеть. В первый раз, когда Яков ощутил присутствие той, другой в его жизни, какая-то невидимая нить протянулась к его сердцу и начала укрепляться, становиться плотной и укорачиваться с каждым днем, приближая к сердцу ту, единственную. Так что теперь он не видел другого выхода, как только сделать всё, чтобы быть рядом с ней. И потому, откинув всякий страх и прежние колебания, он впервые, рискуя всем, решился открыть свое сердце.

— До встречи с тобой мне все говорили, что ты девушка многогранная и интересная, — неуклюже начал Яков. — Я не знаю, что имели в виду твои знакомые, когда говорили о тебе. Пообщавшись с тобой поближе, я понял, что ты действительно неординарный человек. Но не это меня в тебе привлекло. Меня привлекли не твоя успешность в Интернете, не твоя безупречная внешность и даже не твои заслуги на кафедре биологии. Впервые ты коснулась моей души, когда предстала передо мной именно такой, как сейчас. Ты понимаешь, что я имею в виду. Только не сочти меня за безумца. Я знаю, что это звучит дико, но когда ты такая тихая и трогательная, как сейчас, я не понимаю, что со мной происходит. Иногда мне даже сложно поверить, что передо мной та самая Лола. Такое чувство, как будто ты становишься совсем другим человеком. Такой девушкой, о которой я даже не имел представления, — Яков незаметно повернулся к ней. — Но ты так редко бываешь такой, что я начинаю впадать в тоску. Смешно, правда? Но мне не хватает тебя такой.

Не в силах больше сдерживаться, он коснулся ее шеи и повернул к себе. Она втянула голову в плечи, боясь посмотреть ему в глаза.

— Я даже сюда согласился приехать, только чтобы снова еще разок побыть с тобой. Боже, я схожу с ума. Что я такое говорю!.. Посмотри на меня.

Ответных действий не последовало. Девушка как сидела, опустив голову, так и осталась в таком положении.

— Просто не верится, что это ты. Ты сейчас совсем другая.

— Ты и вправду сходишь с ума, — неуверенно пролепетала она. — Что ты такое говоришь? Я — это я. Просто бывают ведь у людей минуты, когда им хочется отдохнуть от всей этой суеты и шума и побыть в тишине, наедине с собой. Только представь: я всегда на виду. Мне приходится порой пересиливать себя и свою усталость, чтобы предстать перед камерой в бодром и веселом настроении. А это ведь не всегда легко. Поэтому мне нужно порой время, чтобы побыть немного другим человеком. В этом вся моя многогранность. Разве не за это меня так любят мои друзья и знакомые?

— Ты помнишь наш первый поцелуй? — наклонившись к ее лицу, прошептал Яков.

На губах девушки мелькнули смущение и испуг.

— Как такое забыть? — пролепетала она.

— Ты ведь никому об этом не рассказывала? — спросил он.

— Нет. Именно это я хочу оставить только себе.

— Я тоже никому не открою нашу тайну, наш разговор.

Он прижал ее к груди, и напряженные плечи девушки словно начали таять. Яков всё еще ощущал, как она дрожит в его руках. Наклонившись к ее лицу, Яков сделал попытку поцеловать ее, но она, уткнувшись в его грудь носом, испуганно замотала головой.

— Скажи мне, как тебя зовут? — прошептал он ей в самое ухо.

В ту же секунду Яков почувствовал, как сжались ее плечи, и она резко подняла на него затравленные глаза.

— Что ты такое говоришь? — испуганно залепетала она. — Я — Лола. Ты ведь знаешь. Меня зовут Лола.

— Прошу, скажи мне как есть. Я буду всё хранить в тайне. Я обещаю.

Она начала вырываться из его рук, но Яков и не думал отпускать ее.

— Ты с ума сошел. Все не так, как ты думаешь. Хватит! Отпусти меня!

— Прошу, — стиснув зубы, умолял Яков. — Это доводит меня до безумия. Скажи мне, что я прав. Ты ведь не Лола? Ты совсем другой человек, не так ли? Я уже не знаю, что мне делать. Так и умереть не долго. Прошу, скажи мне, что я прав. Останься со мной. Я хочу, чтобы ты была рядом. Ты, а не она. Что мне нужно сделать? Что же такое происходит? Я ни одной девушке это не говорил за всю свою жизнь. Можешь мне поверить, я люблю тебя…

Вырываясь, как напуганный тигренок, девушка наконец кинулась в озеро и скрылась под водой.

— Я хочу быть с тобой! Пожалуйста, борись… — успел выкрикнуть он, прежде чем вода поглотила ее с головой.

Яков обессиленно упал лицом на камень и безудержно зарыдал. Отчаяние настолько захлестнуло его, что он даже не нашел в себе силы преследовать беглянку. Он так не плакал с тех самых пор, как они с братом стали взрослыми. Он рыдал так, что ему стало страшно от своего же голоса. Неужели он вправду сошел с ума? Если это так, то как же ему жить дальше? Вдруг всё это ему только мерещится или снится, а Герман только подыгрывает его галлюцинациям, как хороший психоаналитик? Самые абсурдные мысли проносились в его голове, и он уже был не в силах их остановить. Уткнувшись лицом в камень, он плакал как мальчишка до тех пор, пока веки его не отяжелели и не слиплись от горечи. Яков не заметил, как провалился в глубокий сон без сновидений.

Когда он проснулся, сад уже был погружен в сине-лиловую полумглу. В саду и над озером стелился осязаемый туман, отчего Якову показалось, что он всё еще спит и видит сон. Голова его отяжелела, а тело затекло так, что ему было даже больно пошевелиться. Сознание медленно прояснялось, и когда Яков снова смог ощущать свое тело, он почувствовал, что рядом с ним кто-то лежит. Он ощущал, как он отдает и забирает чье-то тепло. Некто рядом заботливо укрыл его от холодных морских ветров. Подняв голову, Яков увидел длинную белую гриву, спадающую на светло-коричневую спину. Это был Остин. Не говоря ни слова, Яков принялся осторожно водить рукой по его шее. Остин открыл глаза, едва слышно фыркнул и снова обвился вокруг Якова, положив объемную голову ему на колени.

— Дружок, — ласково потрепал его Яков, — ты ведь наверняка знаешь, как мне помочь.

Пони утомленно выдохнул и закрыл глаза. Яков прижался лицом к его гриве и уже было снова заговорил, но Остин внезапно поднял голову и осмотрелся по сторонам. Вдруг он встрепенулся, вскочил на короткие ножки и поспешно рванул из зеленого убежища.

— Остин! — позвал Яков.

Топот копыт поглотился мягкой травой, растворившись в фантомном тумане. Якова не покидало ощущение, что всё это ему только снится. Как только топот Остина напрочь стих, сад снова погрузился в удушающую тишину.

Яков, кряхтя, как старикашка, начал разминать спину. Послышался приятный хруст позвонков и тяжелый выдох. Внезапно до его слуха донесся мягкий шорох листвы. Он обернулся на звук и увидел перед собой ее. Она стояла в том же самом фиалковом платье, с чуть растрепанными волосами. Тихая и спокойная, как несколько часов назад.

— Можно мне присесть? — спросила она.

Яков, не сводя с нее глаз, кивнул. Она присела рядом, поджав под себя лодыжки. Снова подул ветер, выхватив пригоршню запаха ее волос, и донес его до Якова. Возможно, она после озера приняла душ или ароматную ванну, но эти пьянящие запахи, исходившие от ее волос, выдавали в ней Лолу. Неведомым чутьем Яков ощущал, что перед ним сидит именно Лола. Та, другая, тоже рядом, но теперь она прячется в ней, как призрак.

— Я, наверное, тебя напугала? — заговорила Лола.

Яков вздрогнул. И тембр голоса, и то, как она говорила, напоминало другую, но Яков был уверен, что перед ним Лола.

— Дай мне тебе всё объяснить, — продолжала она. — Ты, наверное, заметил, что я не люблю говорить о прошлом. Всё потому, что мне сложно принять его таким, какое оно есть. Я никому об этом не говорила, но тебе хочу рассказать.

И Лола поведала ему о том, что родилась половинкой от целого. Яков снова услышал историю ее необычного рождения и об исчезнувшей в утробе матери сестре. Всё в точности, как ему рассказала Анна.

— Порой я закрываю глаза и хочу вспомнить ее. Я знаю, что это звучит глупо, но ведь какой-то отрезок жизни мы были одним целым, пока не разделились. А потом мы с ней какую-то часть жизни пробыли бок о бок. Я ведь должна что-то о ней помнить, но я не помню. Я так стараюсь, но не могу, и поэтому мне порой кажется, что она живет во мне. Я словно слышу ее голос и упреки. Она рвет меня на части и хочет жить. Но ведь я не виновата в том, что она исчезла. Иногда мне хочется вспомнить, какой она была там, в утробе, поэтому порой я веду себя так странно. Но ты должен верить мне: всё это я. Я и только я. Нет другой во мне. Я просто пыталась вспомнить, какой была моя сестра. Мне захотелось немного поиграть. Побыть собой, а потом ею. Но теперь я вижу, что всё это слишком далеко зашло. Ты так странно сказал, что любишь не Лолу, а меня. Но ведь это я. И тогда тоже была я. Не надо делить меня. Я просто скучаю по своей сестре, поэтому порой играю в ее образ. Мне кажется, она была бы именно такой: бледной, тихой, бесцветной. Просто как-то странно, что ты полюбил выдуманный образ…

На глазах Лолы засверкали слезы. Она аккуратно провела пальцами под глазами, как это обычно делают девушки, чтобы не размазать макияж.

— Ты только не думай, что я не в себе, — продолжала Лола. — У всех бывают свои причуды. А я всегда была такой: не стеснялась быть собой и принимать все свои странности спокойно. До тебя у меня были отношения, но они были недолгими. Никому из них я не рассказывала свою историю. Но с тобой всё иначе. Ты сказал, что любишь меня. Ты сказал это мне. И тогда, и сейчас это я. Я не склонна верить в такие сильные чувства, но ты — совсем другое дело.

Яков продолжал молчать. Он упорно удерживал в голове плотину, чтобы не дать словам Лолы ворваться в его мысли и смешать правду, в которую он уже поверил.

— Ты мне не веришь… — с горечью сказала Лола. — Пойдем со мной. Я тебе кое-что покажу.

Яков позволил ей взять себя за руку и провести через весь сад к дому. Миновав гостиную, они вошли в просторную спальню на первом этаже. Лола закрыла дверь, дважды щелкнув ключом.

Комната была большая, светлая, с огромным окном вместо стены, выходившим на море. Вся обстановка была в светлых тонах, придавая спальне невообразимую бледность, пугающую нейтральность или даже мертвенность. Пол был застелен бежевым ковром; кремовые стены, молочное покрывало на широкой кровати, белый платяной шкаф, растянувшийся во всю стену. Даже тяжелые шторы напоминали запылившиеся покрывала в старых домах. Огромное зеркало на раздвижных дверцах платяного шкафа углубляло эту призрачную обстановку, от чего Якову стало не по себе. Он отвернулся от зеркала, уставившись на голые стены.

Лола быстро задвинула тяжёлые шторы, напоминавшие огромные крылья моли, и попросила его подойти к письменному столику. Она стала рыться в нижних шкафчиках, а затем выложила на стол крошечную коробку, толстую тетрадь и стопку листов.

— Мама рассказала о моей сестре, когда мне исполнилось двенадцать, — сказала Лола. — Она отдала мне эту коробку, чтобы я могла хранить воспоминания о ней.

На дне коробки лежали фотография и свёрнутый вчетверо носовой платочек. Лола отодвинула угол носового платка.

— Это кусочек от ее пуповины, — произнесла Лола. — Мама сказала, что она была почти полностью сформировавшаяся и длиной достигала целых восемь сантиметров. А это ее фотография.

Яков посмотрел на старый затертый снимок, на котором отчетливо можно было увидеть крохотный зародыш.

— После того как я узнала о ее существовании, я стала играть в эту игру. Я наряжалась в нее, говорила и думала так, как это, по моему мнению, делала бы она. Но всё это было просто подростковой игрой и ничем больше. Вот, смотри, — Лола вручила ему стопку листов. — Это черновики моих стихов, которые я тебе посылала. Это я писала тебе эти стихи. А это мои наброски по тому самому докладу на кафедре биологии. Я сама вела эту исследовательскую деятельность, встречаясь с разными учеными в этой области. Здесь я храню платья, в которые я наряжаюсь, когда представляю себя своей сестрой.

Лола вынула стопку льняных платьев фиолетовых оттенков.

— Фиалковые платья… — вымолвил наконец Яков. — Почему ты решила, что твоей сестре будет нравиться именно такой цвет?

Лола улыбнулась и пожала плечами.

— Я не могу объяснить. Просто я так чувствую, — незатейливо ответила она. — Скажи, что еще ты хочешь знать? Что еще мне сделать, чтобы ты поверил, что я не вру? Прости, что не сказала тебе правду сразу. Я думала, что между нами просто флирт и ничего больше. Но теперь ты мне действительно нравишься. Поверь, я могу быть разной, но своей сестрой я больше быть не хочу. Давай вместе похороним ее в саду. Я обещаю больше не играть с этим. Ты сказал, что любишь меня. Мне так это важно!

Лола взяла его за руку и повлекла его за собой к широкой кровати. Яков послушно поддался ее ласкам. Закрыв глаза, он постарался соединить эти два образа в одном лице. Сомнения утекали, как песок сквозь маленькое отверстие. Он признался в любви Лоле, и нет у нее никакого раздвоения личности. Это всё Герман со своими теориями… Запутал всё так, что Яков чуть было не сошел с ума. Сейчас, когда она была так близко, всё стало будто бы медленно вставать на свои места. И в то же время Яков понял, что тех сильных чувств он больше не испытывает. Телом снова завладела привычная дрожь, исходившая исключительно из его инстинктов. Наконец в нем прорвалось былое желание просто завладеть телом, которое все эти полгода дразнило его своей красотой и гибкостью. Яков перестал сдерживаться. Он с жаром накинулся на Лолу, полностью отключив разум.

Но в самый разгар прелюдии внезапно раздался глухой удар, повлекший за собой жуткий скрежет, напоминающий хруст разрываемого капустного кочана. Лола приподнялась на локтях и обернулась к зеркалу. Яков проследил за ее взором и тоже посмотрел на дверцы гардеробного шкафа. От увиденного у него всё похолодело в груди. По широкому зеркалу, начиная от центра, охватывающей паутиной расползались уродливые надломы. Зеркало трещало, а всё новые и новые зигзагообразные линии ползли ко всем его углам, искажая отражение комнаты, словно деля ее на мелкие миры. Лола вскочила с кровати и что-то воскликнула. Яков был так взволнован, что даже не разобрал значения ее слов.

— Что такое? — едва слышно промолвил он.

— Понятия не имею, — торопливо ответила Лола, оглядывая спальню.

Яков коснулся ее плеча и ощутил мелкую дрожь под тонким фиолетовым платьем.

Лола отстранилась от него и поспешно обратилась к нему с извинениями:

— Яков, прости, но сегодня я не готова к новому этапу наших отношений. Давай всё будем делать постепенно.

Она крепко сжала его ладони, словно желая поскорее с ним распрощаться. Яков стоял как приросший к полу, глядя на потрескавшееся зеркало. Он пропустил мимо ушей ее последние слова. Лола снова сжала его руку, стараясь обратить на себя внимание.

— Тебе лучше сейчас уйти, — настойчиво подгоняла она.

Но Яков, не слушая ее, быстрым шагом приблизился к гардеробу и раздвинул дверцу. Зеркало, служившее раздвижной дверцей, было толстым, тяжёлым, с плотным прозрачным покрытием с обратной стороны. За дверцей висела одежда, а нижние стеллажи были плотно заставлены обувью. Так что ничего странного тут не было, если не считать того, что зеркало вдруг неожиданно начало раскалываться.

— Почему так произошло? — не унимался Яков, оглядывая шкаф.

— Я не знаю. Нужно сообщить маме, она вызовет мастера. Давай уйдем отсюда скорее. Я буду спать сегодня с мамой. Подожди меня в гостиной, хорошо?

Яков наконец понял, что Лола хочет, чтобы он поскорее покинул ее спальню. Глядя на ее растерянность, ему пришлось подчиниться. Он нехотя вышел в гостиную. Как всегда, когда с ним происходит что-то необычное, его рука сама тянется к трубке, чтобы обо всём рассказать Герману. Вот и в этот раз он пошарил в карманах, но телефона не обнаружил. «Наверное, обронил где-нибудь в спальне Лолы», — подумал он и побрел обратно. Дойдя до порога, Яков хотел было легонько постучать, но дверь была приоткрыта. Он заглянул в комнату и остолбенел от ужаса. Лола стояла напротив зеркала и, водя пальцами по трещинам, говорила со своим преломлённым отражением.

— Ты его не получишь, — ледяным и насмешливым голосом произнесла она. — Ты всего лишь призрак. Тебя не было и не будет. А я буду жить и получу всю его любовь.

Лола зловеще искривила рот и издала тихий противный смех, больше похожий на свист при бронхите.

Яков отшатнулся от двери и бесшумно побрел в гостиную. Он упал на мягкий диван и, уронив голову на руки, до боли сжал зубы.

ГЛАВА 2. АННА

Сжимая в руках красочную табличку с заветным именем, Анна оглядывала выходивших из терминала иностранцев. С тех пор как она начала работать гидом, аэропорт Шереметьево стал для нее вторым домом. Чуть ли не каждый день Анне приходилось встречать и провожать гостей, улыбаясь во все зубы и отвечая на все вопросы. Но в этот раз она ждала одного-единственного гостя, летевшего именно к ней. Нилс Янсен — так звали человека, который совсем недавно весьма трогательно и галантно признался ей в любви по телефону. Еще прошлым летом она встречала Нилса вместе с толпой других туристов. Тогда она и думать не могла, что между ними может вспыхнуть нечто подобное. И даже когда перед отъездом Нилс осторожно попросил у нее разрешения позвонить, Анна не думала, что это было всерьез. И хотя на тот момент ей уже стукнуло тридцать, она всё еще страдала комплексом неполноценности, как какой-то подросток. Возможно, раны детства всегда будут преследовать ее, всё время напоминая о том, что она всего лишь скучный синий чулок. Такой ведь она всегда выглядела на фоне своей родной сестры Карины, по которой она вот уже шестой год носит траур. Анна с болью в сердце снова подумала о сестре. Карина была ее половинкой. В их роду близнецы не такая уж редкость. Мамина мама была одной из близняшек. У мамы родные братья тоже близнецы. Поэтому ни для кого не стало чудом, когда на свет появились две девочки — Анна и Карина. И, как это часто бывает между сестрами такого типа, их связывали и любовь, и ненависть одновременно. Даже сейчас Анна корила себя за страшные мысли, ютившиеся в ее голове вот уже не первый день. С тех пор как у нее завязался роман с Нилсом, Анна с невообразимым ликованием думала о смерти сестры. Ведь не погибни та в автокатастрофе шесть лет назад, то Нилс непременно бы влюбился в Карину. Или как минимум начал бы их сравнивать, как это делали другие. Все влюблялись в Карину. Одного Анна не могла понять: если все твердили, что они похожи как две капли воды, тогда почему же парни всё равно выбирали Карину, а не ее? И хотя тоска по сестре заполняла всё ее сердце, всё же Анна немало утешилась, когда такой статный голландец, как Нилс, положил на нее глаз. От этого она приходила в восторг и тут же стыдила себя, пытаясь отогнать неприятное злорадство. Даже сейчас она всё так же люто любила свою сестру и ненавидела, едва только представляла, что, останься та жива, она неизбежно вскружила бы голову Нилсу. И тогда Анна снова осталась бы ни с чем. Природным обаянием и харизмой Карина отнимала у Анны всех, кто ей был хоть капельку дорог. От этих мыслей у Анны перехватило дыхание, и снова перед глазами всё поплыло. Вот уже который раз за всё время ожидания она отгоняет от себя эти думы, а потом снова к ним возвращается, обсасывая их со всех сторон, как леденцы. Когда Анна в очередной раз начала борьбу с совестью, в воротах терминала наконец показался он. Анна вмиг позабыла всё на свете.

— Нилс! — воскликнула она, махая ему табличкой.

Светловолосый мужчина лет тридцати трех оглядел встречающих и, увидев желанное лицо, расплылся в приветливой улыбке. Волоча за собой чемодан, он проворно протиснулся сквозь толпу и вплотную приблизился к Анне. По сравнению с высоким голландцем Анна казалась совсем маленькой и щуплой, хотя на свой рост она никогда не жаловалась. Нилс с горячностью взял ее ладони и прижал их к своим губам. Между ними всё это время были только пылкие письма да длительные разговоры по телефону. Тогда казалось, что они стали совсем родными, но сейчас, когда они находились так близко, оказалось, что им даже неловко обнять друг друга. Нилс с упоением смотрел на Анну, легонько касаясь ее волос у виска. Светло-серые глаза готовы были потопить в себе ее образ. Анна не могла прийти в себя от счастья. Такой красивый, умный и состоятельный мужчина смотрит на нее с нескрываемым обожанием. Неужели такое происходит именно с ней?

— Я так скучал по тебе, — заговорил он с ней на английском.

Анна прильнула лицом к его груди и ответила взаимностью. Всё-таки сложно говорить на неродном языке слова, исходящие от сердца. Поэтому какое-то время они молчали, наслаждаясь легкими прикосновениями. Даже в такси они ехали, не сказав друг другу ни слова, но всё время держась за руки. Анна впервые за всю жизнь ощутила себя такой нужной и любимой. Она наконец ощутила себя отдельной личностью. Ведь ранее она была лишь одной из сестер. И причем не самой яркой частью этого родственного тандема. Мама и папа всегда были без ума от смышлёной и вечно смеющейся Карины. А Анна была лишь фоном для своей сестры. Ведь как только их встречали вместе, то тут же невольно начинали сравнивать. И Анна по неясным причинам сразу же блекла рядом с сестрой. И, как бы это ни было досадно, приходилось с этим мириться. А теперь всё сложилось куда более удачно, чем она могла себе вообразить даже в самых смелых мечтах. Карины больше не было, и в этом нет ее вины. Теперь Анна стала для всех страдалицей по своей сестре. И хотя своей смертью Карина привлекла к себе больше внимания, даже чем при жизни, всё равно ее больше не было. И это успокаивало ревность Анны. В особенности же сейчас, когда ее руку поминутно покрывал поцелуями любимый мужчина, Анна всё больше приходила к мысли, что судьба вознаграждает ее за все прежние лишения и страдания.

Закрыв глаза, она снова увидела перед собой смеющееся лицо сестры. Даже сейчас Анна ощущала силу и влияние Карины. Но теперь она только в воображении и в воспоминаниях. Карина больше не вторгнется в ее жизнь. И, дабы крепче утвердиться в этом, она поплотнее прижалась к Нилсу и зажмурила глаза.

— О чём ты думаешь? — вдруг ворвался в ее думы Нилс.

Анна вздрогнула от неожиданности. Как только она слышала английскую речь так близко, ей снова казалось, что она на работе.

— О многом. Всего и не перечислишь, — ответила Анна, придя в себя. — А ты?

— А я думаю о том, что нам о многом предстоит поговорить.

— Звучит немного угрожающе.

— Тебе не о чем беспокоиться. Это лишь говорит о том, что я приехал к тебе с очень серьезными намерениями.

Анна с признательностью посмотрела на него и снова прильнула к его груди.

— Тогда предлагаю начать как можно скорее, — сказала она.

— Обязательно. Но сначала оставлю вещи в отеле и приведу себя в порядок.

— В отеле? Зачем? Я ведь снимаю здесь квартиру. Ты можешь остановиться у меня. Квартира хоть и однокомнатная, но там есть диван.

Анна осеклась. Ей стало стыдно за такое недвусмысленное приглашение. Она уже много раз слышала от самих иностранцев, что среди них существует клише о русских девушках: дескать, все русские девушки спят и видят, как бы охмурить иностранца и свалить за границу на постоянное место жительства. Но Анна не относила себя к таким девушкам. Она искренне любила Нилса и готова была даже остаться в Москве, если он этого захочет. Хотя сбежать подальше от скорбящих по Карине родителей она была бы не прочь. Вот почему она так испугалась, что он примет ее за одну из охотниц за богатыми иностранцами. Но Нилс даже и не думал ни о чём таком. Он улыбнулся и сказал, что с большой радостью примет ее приглашение.

Так что тем же вечером они сидели на кухне, как образцовая русская семья. Анна наотрез отказалась ужинать в ресторане. Она превосходно готовила, и ей не терпелось произвести впечатление на своего возлюбленного. И, судя по довольному лицу Нилса и пустым тарелкам в конце ужина, ей это удалось.

— А все русские женщины так превосходно готовят? — спросил Нилс, откладывая в сторону салфетку.

— Я не могу сказать за всех. К тому же я русская только наполовину — с папиной стороны. Моя мама — чистокровная татарка. А у татар чутье к изысканной еде закладывается еще в утробе матери.

— Как интересно. Ты мне об этом не рассказывала.

— Я много о чём тебе не рассказывала.

Нилс снова взял ее за руку и, заглянув в ее смущенные глаза, убедительно попросил:

— Давай с самого начала будем говорить друг другу правду и только правду. Чтобы потом нам не было трудно друг с другом.

Анну нисколько не напугала такая просьба. Она с самого начала их знакомства старалась быть честной даже в мелочах. Это Карина могла что-то приукрасить или приуменьшить в разговоре, а Анна была совсем другой. Она была прямолинейной и честной. Может быть, потому и не всегда интересной. По крайней мере, так считала сама Анна.

— Нет нужды просить меня об этом, — ответила она с мимолетным упреком. — У меня нет привычки врать. За год общения со мной по телефону ты уже это успел заметить, не так ли?

Нилс кивнул.

— Да, — ответил он. — И всё же я бы хотел знать о тебе больше.

— Насколько больше?

— Насколько ты сама решишь. Расскажи мне только о том, о чём можешь. Я не настаиваю на большем. Но только то, что ты расскажешь, пусть будет правдой.

— Хорошо, — сказала Анна, одарив его мягкой улыбкой. — Мне даже приятно, что у тебя такой интерес ко мне.

— А как может быть иначе с женщиной, с которой собираюсь построить семью.

От услышанного взор Анны заполнила блестящая пелена. Она едва верила своим ушам и готова была на месте разрыдаться от счастья. Нилс заметил ее изумление и без долгих раздумий встал перед ней на одно колено, выпрямил спину, слегка откашлялся. Вынув из кармана брюк маленькую коробочку, обтянутую зеленым бархатом, он торжественно произнес на английском:

— Анна, ты самая прекрасная женщина из всех, кого я встречал. Я не вижу смысла медлить и поэтому делаю тебе предложение. Ты выйдешь за меня?

Анна не нашлась, что ответить. Слезы, покатившиеся по ее щекам, были громче любого «да». После этого он встал с колена и поцеловал ее в губы.

Разговоры о будущем и прошлом пришлось ненадолго отложить.

Время на часах пробило три ночи. Анна и Нилс лежали на узкой кровати, тесно прижавшись друг к другу. За окном стояла глухая ночь, и весь дом окутала тишина. Только приятное бормотание Анны и Нилса чуть слышно разносилось по комнате.

— Я ведь только однажды была с мужчиной, — призналась Анна. — Так сильно любила его, что переступила все мамины наказы беречь честь смолоду. Мы с ним только один раз были вместе, и я сразу же забеременела. Папа отнесся к этому терпимо, но мама погнала меня из дома веником так, что всем соседям стала известна причина нашего скандала. Правда, потом она всё равно меня простила и приняла обратно. Так что мою дочурку мы уже воспитывали вместе. Мама мне очень помогла в то нелегкое время. Я была совсем юной и неопытной. Мне едва стукнуло восемнадцать. Сама еще, можно сказать, была ребенком. Ничего не знала о том, как ухаживать за детьми. Не знаю, как бы я справилась сама.

— А как зовут твою маму? — спросил Нилс.

— Лола Эльдаровна.

— То есть дочь ты в честь мамы назвала?

— Да. Я всегда любила маму больше, чем моя сестра. Но они с папой почему-то этого упорно не замечали. Карина никогда не стремилась завоевать их расположение или внимание. Ей было даже не до них. У нее и так была куча друзей и подруг. А мне было очень одиноко, поэтому я так сильно тянулась к родителям. Они же, будто назло, меня игнорировали. Только когда Карина ушла жить к своему мужу, а я с дочкой осталась жить у них, мама стала более ласковой со мной. Но спустя шесть лет, когда Карина и ее муж разбились насмерть в автокатастрофе, мама снова закрылась от меня. А папа, и без того считавший меня тенью сестры, напрочь перестал меня видеть и слышать. Я будто бы совсем перестала для них существовать. Они просто закрылись в своем горе и меня с Лолой вычеркнули из своей жизни. По сей день мама с папой оплакивают Карину. Мне это просто невыносимо видеть. Я так стараюсь для них… Поддерживаю их финансово, навещаю каждый месяц, вожу по больницам. У мамы ведь давление скачет, а у папы после смерти Карины развился сахарный диабет. Я всё для них делаю, а они, как назло, будто бы ничего не видят. Всё вздыхают по Карине. Одно радует: что они о Лоле не перестали заботиться. И с тех пор как я начала работать в Москве гидом, они присматривают за дочкой. Хотя что за ней присматривать? Она у меня такая самостоятельная! Я ее с пяти лет оставляла дома одну и не боялась.

Анна тяжело вздохнула. От воспоминаний на нее снова нахлынули волнение и грусть. Едва она думала о несправедливом отношении родителей, у нее начинали закипать нервы.

— Не будешь против, если я спрошу у тебя про отца Лолы? — осторожно вопросил Нилс.

Стараясь скрыть напряжение в голосе, Анна спросила:

— А что ты хочешь знать о нем?

— Почему вы с ним расстались? И знает ли он о том, что у него есть дочь?

— Мы расстались потому, что он меня не любил. Это я его любила и хотела сделать всё, чтобы удержать его рядом. Но он всё равно меня бросил. О том, что у него есть дочь, он не узнает никогда.

— Ты не скажешь ему об этом?

Анна покачала головой:

— Нет. К сожалению, это всё, что я могу тебе о нем рассказать.

Нилс коснулся губами мягких волос на макушке Анны, как бы давая ей понять, что больше не будет беспокоить ее неприятными расспросами. Анна снова обмякла в его руках.

— Я немного переживаю, как отнесется ко мне твоя дочь, — сказал Нилс. — Я ведь для нее совсем чужой человек.

— Я вас познакомлю. Лола — очень общительный ребенок. Уверяю тебя, через месяц вы с ней станете лучшими друзьями.

— Это очень обнадеживает, — облегченно вздохнул Нилс.

Через две недели, сразу же после того, как Анна и Нилс зарегистрировали брак в четвертом московском загсе, новоиспеченная семейная пара прибыла в небольшой городок Ленинск в Волгоградской области. Пыльный маленький городишко открылся взору сразу же, как только они нырнули под указательный щит на главной трассе. Ленинск, как и многие села и города этого района, располагался в низине с левого берега от реки Ахтуба. От такого странного расположения казалось, что городок этот образовался на дне когда-то большого высохшего озера. Серые облезлые крыши, немногочисленные многоэтажные дома с облупившейся штукатуркой, ямы и ухабы на дорогах, пыль, поднимавшаяся столбом летом, и невообразимое месиво грязи осенью и весной, тьма мошек в начале июня и покрывавшие землю серой движущейся пеленой маленькие лягушки в июле; всё это и не только — вот Ленинск во всей его красе. Здесь Анна родилась и выросла. И в этом ухабистом городишке она знала все закоулки и заброшенные амбары. Взору отрылись знакомые деревянные домики с высокими крышами и фундаментом. Такси ехало медленно, аккуратно объезжая все ямы и бугры. А там, где объехать дыру в дорожном покрытии было невозможно, таксист мягко нырял и выныривал, раскачивая своих пассажиров во все стороны. Наконец они завернули на знакомую улицу. Показались почерневшие от копоти и грязи первые два деревянных дома. Анне сразу же припомнились события, связанные с этими почерневшими домами. В одном из дворов сгорела летняя кухня. Тогда Анне и ее сестре было всего по восемь лет. Они с Кариной решили построить шалаш рядом с маминым огородом. В тот день они потоптали несколько грядок с томатами и сильно переживали за это, в особенности Анна. И, чтобы ее успокоить, Карина сказала, что возьмет вину на себя. Но мама даже не обратила на это внимание, так как вся улица только и говорила о случившемся пожаре. За черными домами следовали другие деревянные дома — большие и маленькие, от серо-коричневых до бледно-голубых оттенков. Почти в середине улицы стоял трухлявый расписной домишко. Светло-лиловая краска облупливалась со всех сторон, а белые лебеди у оконной рамы от старости напоминали серых летучих мышей. Когда-то этот сказочный домик был самым любимым местом для Карины. Анна же, напротив, не любила это место. Там жили их соседка тетя Ксения и ее сын Максим. А они оба любили только Карину.

Воспоминания, как картинки, мелькали перед глазами Анны всякий раз, как только она въезжала на родную улицу, где вот уже много лет ничего не меняется. Та же разбитая дорога, те же дома, тот же странный болотистый запах. И только деревья на обочине дорог с годами поменяли свой облик, превратившись в тихие могучие столбы.

— Ты шокирован? — спросила Анна, заметив, как Нилс не сводит глаз с вида из окна автомобиля.

— Немного, — ответил он. — Если не считать дороги, то тут довольно миленько.

Анна рассмеялась. Другого ответа она не ожидала.

Они остановились у старой калитки. Нилс расплатился с таксистом и осмотрелся по сторонам. Время близилось к вечеру, и раскаленная от дневного солнца земля начинала постепенно остывать. То и дело шуршали в иссушенной траве жирные жабы, а на крышах под лучами вечернего солнца лениво дремали коты.

Встреча с родителями Анны прошла в тихой незатейливой обстановке. Анна скупо объявила родителям о том, что вышла замуж и собирается переезжать в Голландию с дочкой. Сергей Петрович и Лола Эльдаровна приняли эту новость без должного восторга. Словно они знали, что рано или поздно всё именно так и сложится. Сидя в прохладной кухоньке за чаем с покупными пряниками, Анна объявила родителям, что времени на прощание у нее не так много, так как нужно уладить в столице визовые дела. Сначала за столом воцарилась мертвая тишина, и только назойливое тиканье настенных часов било по ушам, как набат.

— Если ты так решила, что мы можем сделать? — выговорил наконец отец, потирая морщинистой рукой загорелую шею. — Ты уже взрослая и сама знаешь, как для тебя лучше.

— Может быть, так оно и правильно, — сказала мать. — Мы уже становимся старыми и не в состоянии усмотреть за твоей дочкой. Она в последнее время совсем от рук отбилась. Никого не слушает.

— Кстати, где она? — спросила Анна.

— Гуляет, как всегда, — недовольно пробубнила Лола Эльдаровна. — Обычно она поздно приходит.

Сергей Петрович натянул шляпу с москитной сеткой по краям полей и равнодушно произнес:

— Раз мы всё тут решили, то я, пожалуй, пойду. У меня дел еще невпроворот. Вечером еще пообщаемся.

Он подошел к Нилсу и протянул ему свою большую влажную ладонь.

— Скажи своему мужу, что я был рад с ним познакомиться. По глазам вижу, что он хороший человек и позаботится о тебе и твоей дочке, — без какого-либо восторга заключил Сергей Петрович и вышел на крыльцо.

Нилс даже не успел сообразить, что ему сказать в ответ. Анна готова была разреветься от досады.

— Вы что, не рады за меня? — спросила она маму. — Я наконец вышла замуж за хорошего человека. Что еще вы хотите? Почему у вас такие лица, как будто я снова в чём-то провинилась?

Чуть пошатываясь, мать встала со стула и прошла к мойке.

— Анна, мы очень рады за тебя. Просто ты ведь знаешь своего отца: он не умеет выказывать свои чувства. А я немного утомилась в огороде. Да и дочь твоя нам уже изрядно потрепала нервы.

— Всё ты врешь, — вспыхнула Анна, не обращая внимания на присутствие Нилса.

В ней снова начинала кипеть обида. Анна каждый раз, перед тем как навестить родителей, давала себе обещание держать себя в руках, но едва она видела их суровые лица, в ней снова поднималось негодование. И даже присутствие Нилса не удержало ее от жажды снова выразить свою обиду.

— Теперь тебя моя дочь не устраивает? А что с ней не так? Почему всё, что связанно со мной, тебя вечно не устраивает?

— Анна, ты хоть мужа постыдись, — буркнула мать. — Не ори при нем на родителей.

— А я не ору. Я просто не понимаю, чем ты недовольна? Посмотри на мою дочь. Она веселая и энергичная. Ты ведь всегда любила именно таких детей. Поэтому ведь я тебе не угодила своей пассивностью и закрытым характером. Что теперь не так? Карина ведь была такой же непоседливой, как и Лола.

Нилс обеспокоенно взял Анну за руку, но она не отреагировала. Не в состоянии удержать свой гнев, она продолжала:

— Я была слишком тихой, а Лола слишком шумная. Просто признайся, что вы с папой никогда меня не любили. Не потому что я плохая, а потому что я не Карина.

На глаза матери набежали слезы. Она промокнула их вафельной салфеткой и устало бросила дочери:

— Зачем ты снова начинаешь этот разговор? Мы с отцом любили тебя и сейчас любим. Поддерживаем тебя, как можем. Что ты еще хочешь?

— Чтобы вы перестали существовать как живые мертвецы. Пора уже жить дальше. Шесть лет прошло, а вы всё так же скорбите по ней. Почему она всегда для вас важнее? Почему вы делаете всё, чтобы меня не замечать?..

Анна прикрыла лицо руками и зарыдала, как ребенок. Нилс стал успокаивать ее. Это всё что он мог сделать в такой непонятной для него ситуации.

— Доченька! — запричитала Лола Эльдаровна, усаживаясь рядом с Анной. — Так мы что, против, что ли? Мы с отцом живем дальше. Стараемся, как можем. Яблоню в том году посадили. А в этом году я даже место на рынке себе пробила. Клубнику продавала. Отец подрабатывает починкой машин. Мы стараемся жить. Видишь, мы не сидим на месте. А как ты себе представляешь? Как мы должны жить дальше, по-твоему? Пойми, что так, как прежде, уже никогда не будет. Ты хочешь, чтобы мы ее совсем забыли? Так не бывает. Для родителей это большая рана — похоронить своего ребенка. Ты ведь сама мать и должна нас понять.

— Но ведь у вас есть я, — всхлипывала Анна. — Почему вы не радуетесь, что я осталась жива, а только и делаете, что плачете по той, которую уже не вернешь?!

— Анна, зачем ты так? Мы ведь еще как радуемся тебе…

— Неправда. Вы всегда любили только ее. Вот и дочь моя вас не устраивает теперь. Вы всегда крутились вокруг Карины. Всем она была мила, а я вечно как изгой.

— Даже после ее смерти ты всё никак не успокоишься, — устало вымолвила Лола Эльдаровна. — Грешно так говорить о сестре.

— Я не меньше вашего скучаю по ней, но не желаю делать из своей жизни вечные поминки.

Мать изможденно вздохнула и, утерев глаза, вымолвила:

— Знаешь, почему всем было с тобой сложно, а с ней нет? Потому что Карина всегда принимала людей как есть. А ты же всех пыталась переделать, перевоспитать. Я думаю, ты меня поймешь только тогда, когда твоя дочь начнет вести себя точно так же.

Анна вмиг похолодела. Слезы застыли на ее щеках, как капли смолы на дереве. Эти слова она восприняла не иначе как упрек. Для Анны любое слово, касающееся Карины, было как раскаленная стрела. Ей всюду казалось, что ее сравнивают с сестрой, упрекают, давят. Последнюю фразу Лолы Эльдаровны Анна восприняла не иначе как проклятие. Мама никогда не желала ей добра.

— Я уеду сразу же, как только придет Лола, — ледяным тоном произнесла Анна. — Не волнуйся. Тебя тут больше никто не побеспокоит.

Анна вскочила из-за стола и уже было ринулась к выходу.

— Дочь, постой, — остановила ее Лола Эльдаровна. — Хотела тебе сказать, что тетя Ксения попала в психиатрическую лечебницу в Волжском. Говорят, что дело совсем плохо. Я и отец твой тоже уже пожилые и больные. Мы не в состоянии помочь ей.

Бедная мать виновато замялась и снова принялась утирать слезы.

— Понимаешь, — лепетала она, как виноватое дитя, — мы ведь тоже нездоровы. Меня на той неделе снова забрали на скорой помощи с давлением. А папа то и дело падает в обморок. Тяжело нам. Мы не справимся. За тетей Ксенией теперь нужен уход, так что…

— Что ты хочешь сказать? — трясясь от гнева, перебила ее Анна. — Хочешь, чтобы я еще и о тете Ксении позаботилась? Вам всем тут, я смотрю, тяжело. Мне одной только всегда легко по жизни.

— Перестань, — тихо вымолвила мать. — Я умоляю тебя. Сделай это ради Карины.

— Почему даже после ее смерти я должна жить как ее тень? — вспыхнула Анна. — Я не обязана…

— Я прошу тебя.

Внезапно пожилая женщина опустилась на колени перед Анной и неистово зарыдала.

Нилс, ошеломленный громкими репликами на непонятном ему языке, только сейчас стал понимать, что скандал разыгрался не шуточный. Раньше ему не приходилось слышать, чтобы в доме так много и так долго говорили на повышенных тонах. Но в силу воспитания Нилс в течение всего разговора старался держаться отстраненно, чтобы не вводить никого в смущение своим присутствием. Он приблизительно догадывался, что между матерью и дочерью вновь всплыли прошлые обиды, и потому решил тихо дождаться конца ссоры. Но сейчас он, не раздумывая, бросился к плачущей Лоле Эльдаровне и принялся поднимать ее с колен.

— Что происходит? — серьезно спросил он Анну на английском. — Объясни мне сейчас же.

— Не сейчас! — выкрикнула Анна, готовясь выйти за порог.

Нилс протянул руки и твердо ухватился за ее локоть.

— Нет, — безапелляционно произнес он. — Сейчас. Объясни мне сейчас. И сделай так, чтобы твоя мама перестала волноваться и плакать.

В первый раз Нилс смотрел на Анну с укором, поэтому ей пришлось покориться. Она подошла к маме, усадила ее на стул и подала ей стакан воды.

— Я постараюсь, — сказала Анна матери. — Но сначала я всё должна обговорить с мужем.

Лола Эльдаровна ухватилась за рукав Нилса и принялась поспешно тараторить, умоляя о помощи. Нилс ничего не понял из сказанного, но, глянув в обезумевшие глаза тещи, готов был сделать всё, о чём она только попросит.

— Анна, — наконец не выдержал Нилс, — я не совсем понимаю. Твоя мама говорит о ком-то. О чём она просит? Или о ком она говорит?

Анна опустила глаза и чуть слышно ответила:

— Она говорит о тете Ксении. Это свекровь Карины. Она жила тут по соседству. Но после гибели сына и невестки у нее помутился рассудок. Сейчас ее положили в психиатрическую лечебницу в Волжском.

— Как мы можем ей помочь? — спросил обеспокоенный Нилс.

— Я тебе всё расскажу по дороге в Волжский, — вымолвила Анна. — А сейчас могу я немного побыть одна? Мне нужно привести мысли в порядок.

Нилс взглядом отпустил Анну, а сам остался возле плачущей тещи. Лола Эльдаровна гладила Нилса по руке и всё говорила и говорила, рассказывая о том, что он не в состоянии был разобрать. Но по ее слезам, интонации и жестам тещи Нилс понял, что человек, о котором идет речь, составляет чуть ли не всю ее жизнь.

Анна вышла во двор и присела на крыльцо. Свежий воздух стал медленно возвращать ей самообладание. Отсюда хорошо виднелся соседний дом со сказочными узорами и летящими лебедями у оконной рамы. Ее вновь стали накрывать воспоминания о детстве и юности. На этом крыльце они с Кариной могли просидеть чуть ли не целый день. Обложив себя карандашами и красками, они рисовали, делясь друг с другом своими снами и мечтами. Именно отсюда они впервые увидели, как в соседний дом въехали новые жильцы. Им было всего восемь лет, когда тетя Ксения и ее сын Максим переехали на их улицу. От всех воспоминаний, связанных с сестрой, Анну снова начинали переполнять гнев и тоска одновременно. Когда они были вместе, Анна знала, что никогда не будет счастлива, пока ее сестра рядом. Но, с другой стороны, не могла представить себя отдельно от нее. Даже сейчас, после того как Карины не стало, Анна продолжает чувствовать ее присутствие. Карина по-прежнему влияет на нее и вмешивается в ее жизнь. Будь ее воля, Анна готова была прямо сейчас сесть в самолет и покинуть это место навсегда. Но без дочери уйти она не могла. Вот уже в сотый раз она набирает номер этой маленькой негодницы, но слышит только голос автоответчика, сообщающего, что абонент вне зоны действия сети. Так что пришлось Анне и Нилсу остаться на ужин, который на этот раз прошел в полной тишине. Ссор больше в этот день не было. Анна, оскорбленная до глубины души словами матери, молчала весь оставшийся вечер. Всем же остальным в этом доме было вполне комфортно друг с другом. Весь остаток вечера после ужина Сергей Петрович провел с Нилсом. Сначала они вдвоем отправились в русскую баню к соседу дяде Коле. А потом Сергей Петрович на пару с дядей Колей споили бедного Нилса русской водкой. И хотя Нилс ничего не понимал во время беседы, он всё время кивал и со всем соглашался. Так что домой они пришли за полночь. Нилс трупом свалился на диван и проспал так до самого утра.

Лола Эльдаровна уселась за старинную швейную машинку и принялась чинить старые наволочки. Щелканье и стрекот древней швейной машинки успокоили Анну, и она задремала, сидя в глубоком кресле. Сон был поверхностный, с множеством голосов и лиц, примчавшихся то ли из прошлого, то ли из прочитанных ею книг.

Почти в третьем часу ночи скрипнула входная дверь, и из прихожей донеслось неторопливое шуршанье. Из соседней комнаты послышался сонный голос Лолы Эльдаровны:

— Иди, встречай. Твоя энергичная дочь пожаловала.

Придя в себя, Анна бесшумно выскользнула на кухню, а оттуда в прихожую. И вот тогда она поняла, зачем отец предварительно споил Нилса до бессознательного состояния. По всей видимости, родители Анны уже предвидели такой исход событий и, дабы спасти дочь от позора, заранее отключили Нилса на всю ночь.

На пороге, шатаясь во все стороны и держась за косяки дверей, едва удерживалась на ногах двенадцатилетняя девочка. Тяжело дыша и не ощущая под собой опоры, Лола сделала несколько попыток расстегнуть ремешки на босоножках. Но ничего не выходило, и девочка начала упираться пяткой в пол, чтобы стянуть с себя обувь. Растрепанные завитые локоны, яркий макияж, вульгарно короткая юбка и узкий топ, облагающий ее совсем еще детскую грудь — всё это совершенно не напоминало двенадцатилетнюю девочку. Глядя на представшее перед ними существо, сложно было даже навскидку определить, сколько лет этой пьянчуге, от которой за километр несло перегаром и дешевыми сигаретами. Анна была в шоке от увиденного. Всего год назад она оставила на попечение родителям маленькую девочку с косами до пояса. А сейчас перед ней предстало какое-то лохматое пьяное чудовище в стразах и вызывающих зеленых пайетках. Девочка наклонилась и с горем пополам стянула с себя босоножки. А потом снова наклонилась и сделала несколько рывков, чтобы поставить свою обувь на полку. Всё это закончилось тем, что она боднула теменем старую вешалку, и та с грохотом свалилась на пол.

— Да твою ж дивизию… Понаставили тут хлама… — замямлила Лола и принялась материться на все лады, как заядлая уголовница.

Анна перепугалась, что сейчас проснётся Нилс и еще, чего доброго, захочет увидеть, что тут такое происходит. Недолго думая, она схватила Лолу за локоть и, не дав той опомниться, потащила ее в ванную.

— Куда тащим?! — растягивая слова, забранилась Лола. — Отпусти меня, дура. Чтоб ты сдохла…

Лола вырывалась и пыталась сопротивляться. Но сил в ней почти не осталось, поэтому Анна благополучно затащила ее в ванную комнату, бросила тощее тело на поддон и включила воду.

— А-а-а! — завопила Лола. — Холодно же, уроды… Ты вообще кто, мать твою? Ой, или мать мою… — начав прозревать, пролепетала Лола. — Мама, ты, что ли? А как ты тут оказалась? А зачем приехала? Дочь вспомнила? Ах, что, совесть замучила? Да ладно, не переживай. Я тут хорошо с дедом и бабой живу. Не тужим, как видишь, — она протяжно заикала и, буксуя на каждом слове, продолжала: — Так что особо себя не кори. Что ты так меня смотришь? Думаешь, я одна такая? У нас уже все в школе пьют и курят. А я так… Совсем немного, и то не со всеми. Скажи спасибо, что я в подоле не принесла. Наша Надька Горина недавно понесла. Дура такая, слов нет. Прикинь, когда врач объявил родителям, что она беременна, Надька начала клясться на всё отделение, что не ведет половую жизнь. Ты можешь себе представить эту комедию?! Но я у тебя не такая. У меня еще голова на плечах есть. Мы с Катькой выпили чуток. Если редко, то можно. Так что не думай, что дочь у тебя алкашка. Правда, я не такая, как та бестолочь, наша милая соседушка. На нее твои предки прямо не нарадуются. Всё мне в пример ее ставят. Да пошла она!.. Еще не хватало, чтобы меня на одну доску с этой полоумной ставили. Я, если хочешь знать, несравненная личность. Я себя уважаю и никому не дам себя в обиду. Так и передай своим предкам. Достали они меня. Кстати, где они? Ты что, их сожрала? Ну и правильно…

Под сопровождение пьяных бредней Анна остервенело принялась мыть дочь, стирая с нее все следы ночных похождений. Лола неистово вырывалась, заплетаясь на каждом слове. Но Анна больше не собиралась терпеть весь этот цирк. Обмыв дочь прохладной водой, она с головой укутала ее в огромное полотенце. Одежду Лолы Анна разорвала в клочья и запихала на самое дно мусорного ведра, прикрыв всё старыми газетами. Лола в конце концов напрочь потеряла сознание, так что после холодного душа Анна на руках отнесла дочь в самую дальнюю спальню и бросила на кровать.

Выйдя на кухню, Анна сделала себе чаю и, усевшись за стол, беззвучно зарыдала.

— Нас с отцом будешь винить в этом? — послышался позади нее тихий хрипловатый голос Лолы Эльдаровны.

Анна отрицательно покачала головой.

Лола Эльдаровна села за стол и налила себе чаю.

— Чтобы воспитывать ребенка, нужна сила духа. А мы с папой уже не в том возрасте. Она наши слова ни во что не ставит. И если честно, она вообще ничего не хочет слушать. Так что не злись на нас. Мы с папой делали всё возможное. Даже не рассказать всего. Но ничего не вышло. Так что прости нас. Еще не поздно начать с ней заниматься. Может быть, там, в Голландии, с тобой и Нилсом она изменится.

Лола Эльдаровна не знала, какие слова еще нужно подобрать, чтобы утешить дочь. Материнское сердце чувствовало, что это последний вечер с дочерью. Она знала, что Анна больше не вернётся в отчий дом. Лола Эльдаровна не могла вспомнить, что и когда именно пошло не так. Почему ее отношения с Анной не заладились с самого начала? Как маме, ей казалось, что она сделала всё, чтобы обе девочки были счастливы и ощущали ее любовь и тепло. Карина всегда также получала свою порцию затрещин и подзатыльников. Лола Эльдаровна, будучи молодой, строго наказывала дочерей, но по справедливости. И если Карина была виновата, то и она переносила свое наказание, как полагается, но никогда при этом не ссылалась на то, что ее любят меньше, чем Анну. Девочки были настолько разными, что даже их внешнее сходство становилось незаметным.

Уже множество раз Лола Эльдаровна просила у Анны прощения и выказывала ей свою любовь и поддержку, лишь бы изменить ложное представление Анны, что ее любят меньше, чем Карину, но всё было тщетно. Анна была убеждена в том, что ее считают изгоем и нарочно не замечают. И теперь, когда Анна готовилась к отъезду в другую страну, Лоле Эльдаровне очень многое хотелось сказать дочери, чтобы отпустить ее с легким сердцем. Но между ними не было мостов. Только глухие стены ревности и недоверия, которые возвела вокруг себя упрямая Анна. И даже тело ее казалось до того колючим и напряженным, что не вызвало в Лоле Эльдаровне никакого желания приобнять дочь на прощание. Сколько бы ни прошло времени, пожилая женщина всегда будет задаваться вопросом, в чём же она виновата перед дочерью. Если бы она могла это знать точно, то, возможно, смогла бы что-то изменить в своем поведении по отношению к Анне. Между ними всегда были мелкие ссоры и перепалки, которые случаются в семьях сплошь и рядом. И Лола Эльдаровна не видела в этом главенствующей проблемы их сложных взаимоотношений. Но в Анне кипели такие злость и обида, словно ее всю жизнь растили под кроватью и избивали плетьми до полусмерти. Разгадка такой скрытой агрессии навсегда останется недоступной для Лолы Эльдаровны.

Так они и просидели всю ночь в тишине за остывшим чаем: родные и в то же время совершенно чужие друг другу люди.

С наступлением утра Анна погрузила немногочисленные вещи дочери в такси и, сдержанно простившись с родителями, умчалась прочь из родного городка. Подальше от этих людей, подальше от этого места. От всего, что ей напоминало о сестре. Ей хотелось навсегда забыть о том, что она родилась на этот свет половинкой. Как будто один этот факт делал ее неполноценной и несостоятельной личностью.

Страдавшая от жуткого похмелья Лола не вымолвила ни слова в знак протеста. Сказала лишь, что ей хотелось бы попрощаться с друзьями, но ее просьбу Анна открыто проигнорировала. Лола пожала плечами и, прислонившись к прохладному стеклу машины, задремала. Не особо сильно Лола страдала из-за расставания с друзьями. Судя по ее безразличному лицу, вообще было сложно поверить, что для нее кто-нибудь был дорог на этой земле. Всю дорогу до аэропорта Лола не проронила ни слова, так как у нее гремело в голове от каждого шороха. Стыда не читалось ни в одном глазу. С Нилсом Лола познакомилась сдержанно, но вежливости ради произнесла несколько фраз на ломаном английском. По крайней мере, ей хватило словарного запаса, чтобы соврать Нилсу про тяжёлую простуду. Она выпросила у мамы таблетку от головной боли и всю дорогу спала как убитая. И хотя Анна не так представляла знакомство дочери с Нилсом, большого горя и стыда она при этом не испытала. Сейчас перед ней стояла совсем другая головная боль.

Перед отъездом Анна, как и обещала маме, заехала в волжскую больницу для душевнобольных. Тетя Ксения сидела на кровати в светлой палате и с отсутствующим взглядом царапала себе кожу на запястье. Она мало кого узнавала и почти не говорила. Ее сознание жило в том времени, когда ее сын и сноха еще были живы. Тетя Ксения изредка спрашивала, когда вернутся Максим и Карина, а то ведь уже скоро совсем стемнеет. Время вокруг нее остановилось, и в этом времени она по-своему была счастлива. Ведь там с ней всегда ее живые дети, которые вот-вот должны вернуться из супермаркета. Только изредка она поднимала руку, словно желая коснуться чего-то, и тут же снова угасала. Сердце женщины не могло успокоиться, так как рядом с ней всегда присутствовали призрак Карины и воспоминания о единственном сыне.

Анна позаботилась о тете Ксении, сделав всё, чтобы душа безумной женщины обрела покой. Она представилась безумной как ее сноха Карина, сказав, что всё у нее хорошо. Поведав о том, что она уезжает с ее сыном Максимом в Голландию, Анна тем самым немало утешила измученное сердце пожилой женщины. Тетя Ксения поначалу даже расплакалась и в порыве чувств расцеловала руки Анны. После чего женщине невольно пришлось отпустить от себя бродившие за ней повсюду призраки умерших детей. Анна заплатила приличную сумму врачам и медсёстрам, наказав им как следует ухаживать за бедной женщиной, и, пообещав, что будет высылать деньги каждый месяц, покинула больницу. Анна дала себе слово больше никогда не возвращаться в это место, к этим людям, ко всему, что напоминает ей о Карине.

Лола начала приходить в себя в самолете. Прислонив голову к иллюминатору, она беспрерывно стонала от невыносимой тошноты. Наконец на середине пути она попросилась в туалет. После непродолжительной рвоты ей полегчало. Она умылась, почтила зубы, причесалась и предстала перед всеми как невинное дитя. Пройдя к своему месту, Лола начала расспрашивать мать о ее муже и о предстоящем переезде.

— И долго ты с ним встречалась? — деловито спросила Лола, глядя на дремлющего Нилса.

— Год, — ответила Анна.

— Понятно. Предупредила бы хоть. И что, мне теперь его папой величать?

— Не надо этого пафоса. Если будешь относиться к нему с уважением, этого будет более чем достаточно.

Лола презрительно хмыкнула:

— То, что он нас из этой дыры увозит, уже делает его неплохим человеком. Он что, богатый?

Анна вытаращила на нее удивленные глаза и строго выдала:

— Нормальный. Откуда такая меркантильность в твоем возрасте?

— Значит, богатый, — Лола с восторгом плюхнулась на сиденье и воскликнула: — Охренеть! Мы летим в Голландию! Поверить не могу. Ты, мамаша, молодец.

— Не разговаривай так со мной, — фыркнула на нее Анна. — Совсем распоясалась. Всего год меня не было, и в кого ты превратилась?

— В подростка. А вообще это всё дурное влияние моих бывших друзей.

— Влияние? — криво усмехнулась Анна. — Ты сама на кого угодно плохо повлияешь.

Лола расхохоталась.

— Всё позади, мамкин, — приятельски толкнула она Анну в бок. — Вот увидишь, я быстро возьму себя в руки. Мне ведь что нужно было? Всего лишь немного заботы да красивой жизни. Так что теперь я возьмусь за голову.

— Ты сначала пообещай, что пить и курить бросишь.

— Не так быстро. Нам с тобой сначала нужно снова контакт наладить и доверие установить, а потом ты будешь меня снова воспитывать и свои правила диктовать. А то бросила меня на целый год на своих стариков — и теперь такая учит меня жизни…

Анна с возмущением смерила дочь взглядом. Руки так и чесались врезать этой нахалке между глаз, чтоб искры посыпались. Но Анна понимала, что такими методами подростка не взять. Всё-таки она долгое время проработала учительницей и таких дерзил на своем веку повидала массу. С ними нужны другие методы. Хотя когда вот так хамят чужие дети, это переносится совсем иначе.

Анна просунула шею в мягкую дорожную подушку и закрыла глаза, сделав вид, что ее совершенно не задевают слова и тон дочери.

— Делай что хочешь, — равнодушно сказала Анна, — это ведь твоё здоровье. Если хочешь выглядеть как сорокалетняя тетка в двадцать лет, то кури и пей себе сколько влезет.

— Вот началось… — закатила глаза Лола. — Я это уже сто раз слышала.

Анна едва себя сдерживала. Еще немного — и она готова была прямо на глазах всех пассажиров отлупить свою дочь как следует. Но вместо этого она с показным равнодушием надела наушники и включила любимого Баха. С первых же нот Анна забыла о своём гневе на дочь и вновь вспомнила Карину, которая, в отличие от Анны, совсем не любила классическую музыку. Вместо этого она сходила с ума по российской рок-группе «Би-2». Именно это различие во вкусах стало первым камнем преткновения, когда они начали взрослеть. Им было, как и Лоле сейчас, всего двенадцать лет, когда однажды Карина услышала по радио мягкий, густой, расплывчатый голос солиста «Би-2», и после этого всё и началось. Сначала Карина скупила все их кассеты на рынке, а потом начала копить деньги, чтобы попасть на их концерт в Питере. Но, к счастью для Анны, Карина не вырезала их фотографии и не развешивала плакаты с их лицами на свою половину стены. Отчасти потому, что Анна противилась этому увлечению, считая их песни бессмысленными, а голос главного солисты чересчур масленым. Анна часто вспоминала их первые ссоры из-за разногласий в музыке. И только сейчас она нашла в себе силы признать, что не имеет ничего против самой группы «Би-2». Просто это был первый случай, когда Карина решила следовать своим предпочтениям. До двенадцати лет Анна была лидером их маленькой команды. Анна знала, что родилась первой, и поэтому всё детство выбирала игры, цвет их нарядов, первые школьные портфели, цвет зубных щеток. Карина всегда подчинялась ей, и они были неразлучны. Но в двенадцать лет Карина впервые сделала свой личный выбор и воспротивилась тому, чтобы следовать сестринскому мнению. И после этого она стала всё чаще и чаще проявлять себя как отдельная личность. Анна как сейчас помнила, как ее стала бесить такая самостоятельность младшей сестры. И позже всё усложнилось куда сильнее, ведь личность Карины стала всё больше крепнуть. Она становилась всё ярче и заметнее, не поддаваясь больше никаким манипуляциям со стороны Анны. Это, естественно, стало заметно для других глаз. И, вопреки всем стараниям Анны, Карина больше никогда не возвратилась под крыло сестры. Вот так произошел их первый разлад в двенадцать лет, и всё началась именно с группы «Би-2».

Анне никогда не забыть этого дня — этой первой ссоры, после которой Карина не подошла первая и не стала просить прощения, как обычно бывало в их отношениях. Анна чуть слышно вздохнула и плотно сомкнула веки, стараясь отогнать от себя эти мысли. Вдруг на мгновение ей почудилось, что Карина сидит рядом с Нилсом и делает попытки с ним сблизиться. Леденящая дрожь пробежала по ее спине. Она открыла глаза и посмотрела на мужа, который уже готовился к посадке. Игнорируя то, как странно она выглядела в эту минуту, Анна всё же попросила Нилса поменяться с ней местами. Нилс вытаращил на нее глаза, но потом всё же уступил.

— Мне просто нужно сидеть ближе к выходу, — оправдывалась Анна. — Чувствую, что мне становится дурно.

Когда Нилс оказался между ней и Лолой, Анна ощутила себя увереннее и спокойнее. Это была ее манера проявлять любовь. Всех, кого Анна любит, она должна оградить, окружить и взять под невидимый контроль.

Все визовые дела в Москве были улажены до наступления осенних холодов. Так что как только на полосах Шереметьево начали подмерзать намокшие трассы, самолет, в котором сидели Анна и ее семья, мягко оторвался от сырой взлетной полосы. В Нидерландах в этот период было куда теплее. Уже на выходе из аэропорта Анна почувствовала желанный запах свободы и новой жизни. Здесь ее никто не знает. Анна с предвкушением думала о том, как создаст свой мирок, где она будет жить с любимым мужем и дочкой Лолой по своим правилам. Судя по тому, как Нилс и Лола мило общались всё то время, пока они были в Москве в ожидании визы, не оставалось никаких сомнений, что проблем в их отношениях не предвидится.

Нилс жил обособленной от своих родителей и родственников жизнью. Почти вся его родня обитала в соседней Бельгии и к нему наведывалась крайне редко, да и то без официального приглашения даже и не думали к нему соваться. И не потому что между Нилсом и его родней были плохие взаимоотношения. Просто здесь, в другой стране, в этом нет ничего такого, когда человек хочет жить своей уединенной жизнью. Так что Анна была избавлена от длительных знакомств и встреч с его семьей. Никто их не беспокоил после переезда в Голландию. Нилс жил в небольшом прибрежном городке в сорока минутах езды от Амстердама. Его большой и уютный особняк стоял отдельно от всех домов, на самом холме. Отсюда открывался чудесный вид на море, а с другой стороны начиналась заповедная полоса. Окруженный со всех сторон девственной природой дом с насыщенно-вишнёвой крышей напоминал уединенный карликовый замок с призраками. Нилс не любил гостей, и Анна его в этом поддерживала. Так что они зажили почти счастливо, если не считать вечное недовольство и капризы Лолы, не выносившей тишину и безлюдье.

В первый год после своего прибытия в Нидерланды Анна и ее семья почти не высовывали носа из своего убежища. Нилс нанял высококвалифицированного преподавателя голландского языка, который наведывался к ним в дом три раза в неделю. Лола изнывала от скуки и безделья. Язык ей давался сложно, и она то и дело требовала развлечений в городе. И чтобы как-то развлечь семью, Нилс устроил недельный отпуск в белоснежном испанском городке Касаресе. Всю неделю они плескались в море, гуляли по узким улочкам, рассматривали живописные белые домики, изучали самобытность местного народа. Но даже после этого Лола не перестала ворчать. Ей ужасно не понравился этот андалусский городок, а испанские напевы ее только раздражали. Она открыто заявила, что предпочла бы оказаться в центре какого-нибудь мегаполиса, а не в этой, как она выразилась цыганской деревне.

После каникул начались обыденные серые будни. Нилс работал в Амстердаме и приезжал домой только под вечер. Анне даже не хотелось высовывать носа на улицу. В этой глубинке, в тишине и покое Анна наконец обрела желанное умиротворение. Когда она выглядывала в окно и смотрела в даль моря, ей казалось, что там за горизонтом заканчивается земля. А значит, они на самом краю света. Мало-помалу ее стали покидать все страшные и тревожные воспоминания. Ушли непонятая тревога, недоверие и ревность. Только здесь ее сердце стало медленно освобождаться от прошлых обид. И лицо Карины в ее сознании с каждым днем блекло до тех пор, пока напрочь не кануло в забвение. И вскоре Анна смогла убедить себя в том, что родилась одна и не было у нее никакой сестры. Наконец она взяла призрак сестры под контроль. И если при жизни Карина противилась ее власти, то манипулировать ее фантомом Анне было куда проще, что не могло ее не радовать. Ко всему прочему, через год в их устоявшейся жизни возникла еще одна радость. В начале лета Анна объявила всему небольшому семейству, что беременна. Нилс был вне себя от счастья. Казалось, в маленьком доме на холме воцарилась полная гармония. Даже Лола нашла для себя любимое занятие. Она стала вести собственный спортивный блог, снимая свои видео на фоне Северного моря, в зеленеющем саду, на лоне дикой природы. Она сразу же стала популярной среди русскоговорящей молодежи, которая подписывалась на ее канал со всех уголков земли. Каждое утро Лола заливала новое видео о правильном питании, спортивных упражнениях, делясь личным опытом о том, как бросила курить. Каждый день она вычитывала новые хвалебные комментарии под своими видео, и это подкармливало ее самолюбие. Лола теперь уже не так остро ощущала свое одиночество, и потому ее капризы и наезды на родителей несколько поубавились. Подписчиков становилось всё больше, и теперь вокруг ее имени велись всевозможные разговоры. Даже то, что Лола жила в глуши, теперь придавало ее личности притягательную загадочность. Добившись желанной популярности и внимания, Лола оставила Анну и Нилса в покое.

После рождения Павэля Лола пошла в общеобразовательную школу. Яркая и харизматичная, она сразу же освоилась в новой обстановке и нашла себе друзей. Учеба в новой стране давалась ей легко. На удивление преподавателей, Лола блестяще училась и почти по всем предметам имела высокие оценки. Кроме того, участие в различных конкурсах и в работе кружков приносило ей дополнительные бонусы. Анне нередко приходилось слушать о том, как талантлива, инициативна и всесторонне развита их дочь. Сама же Анна не имела никаких представлений о жизни и о личных предпочтениях дочери. Между ними так и не установились доверительные взаимоотношения. Поначалу дерзость и скрытность дочери Анна списывала на переходной возраст. Потом решила, что Лоле нужно дать время, чтобы освоиться в новой стране, так сказать, дать ей время на адаптацию. Но шло время, а Лола всё больше отдалялась от матери, не посвящая ее ни в какие дела. В конце концов Анне пришлось признать, что Лола — потерянный для нее ребенок. Справедливости ради нужно отметить, что Анна приложила немало усилий, чтобы привлечь внимание дочери. Даже опустилась до таких банальных методов, как подкуп дорогими подарками или поездками. Лола радовалась, благодарила и даже уделяла несколько вечеров, чтобы провести их с Анной. Но в конце каждого такого вечера она давала понять, что это всего лишь обычная беседа между матерью и дочерью. Ничего в этом нет особенного, и это совсем не означает, что теперь они стали лучшими друзьями. Лола всех держала на расстоянии, и никто не мог понять причину такого ее поведения. Анна чувствовала, что ее дочь что-то скрывает, но не могла понять, что именно. Если бы, как и все родители, она могла заподозрить Лолу в употреблении наркотиков или в чрезмерном увлечении алкоголем, то всё было бы куда проще. Но нет, Лола после переезда в Нидерланды бросила курить и от алкоголя держалась подальше. Домой приходила сразу после всех занятий. Если задерживалась, то предупреждала. У Анны не возникало сомнений, что ее дочь говорит правду, когда сообщает, что была в школьной библиотеке. Потому что все учителя подтверждали присутствие Лолы на всех дополнительных занятиях и в библиотеке. И всё же Анну не покидали подозрения, что дочь скрывает от нее нечто дурное. Но выпытать у Лолы что-либо было бесполезным занятием.

Придя к выводу, что сблизиться с дочерью ей не удастся, Анна решила выйти на работу. Ей уже давно хотелось развеять свое одиночество и начать общаться с другими людьми. Павэлю исполнилось два года, и она отдала его в детский сад, а сама устроилась работать в русское посольство.

Еще через год быт Анны и ее семьи окончательно устоялся, и даже волнения о дочери улеглись. И зажили они как образцовая семья. Нилс работал в своей фирме и, несмотря на привычную для голландцев чрезмерную экономность, старался ни в чём не ущемлять свою семью. Лола с блеском окончила школу и готовилась к поступлению в университет. Анна с удовольствием работала в посольстве, где она ощущала себя как в родной России.

Павэль рос тихим и покладистым ребенком. Он родился раньше положенного срока, поэтому сначала с ним было очень много возни. Но, став постарше, он окреп и начал развиваться как все дети. Павэль не капризничал и не хныкал по пустякам. Никаких шалостей и дурных наклонностей в нем не прослеживалось. Спокойный и ласковый, как котенок. Всё, что ему нужно было, — это взобраться к кому-нибудь на колени и так просидеть весь вечер, не говоря ни слова. Уютнее и надежнее всего ему было на коленях Нилса. Потому что Анна всё время жаловалась на то, что Павэль слишком тяжелый для нее. Лола же вообще не обращала внимания на братика. И только Нилс, высокий и могучий, как молодой дуб, мог подолгу сидеть в одном положении, читая газету или очередную книгу. Павэлю это нисколько не мешало. Он взбирался к Нилсу на колени, кутался в отцовские объятия и сидел смирно и тихо до тех пор, пока сон не опускался на его светлые подрагивающие ресницы.

Для Анны стало очень ценным всё то, что она приобрела, находясь рядом с Нилсом. Он давал ей уверенность и покой. В этом доме на холме она впервые ощутила себя любимым и нужным человеком. Вот почему она нередко наслаждалась даже самым малым — простыми тихими вечерами, уютным ужином, прогулками по парку, совместными походами в продуктовый магазин. Такая размеренная и спокойная жизнь более чем устраивала Анну. Ведь, в отличие от ее амбициозной дочери, ей не хотелось ни славы, ни почета. А только чтобы этот маленький мирок, созданный ею и Нилсом, простоял долгие годы.

Возможно, где-то в глубине души Анна ощущала, что счастье не будет вечным, и потому так боялась решиться на большие перемены. Она боялась, что, нарушив привычный уклад жизни, она может навлечь беду на всю семью. Так и случилось однажды зимним вечером. Еще месяц назад Нилс назначил Анне свидание по случаю приближающихся праздников. Они условились встретиться в центре города, на привокзальной площади. Нилс по привычке оставил машину на парковке. Среди огромной неразборчивой кучи колес и цепей он отстегнул один из велосипедов и покатил по мокрым дорогам вдоль трамвайных путей. Миновав узкие улицы, завернул на один из мостков и снова заколесил вдоль канала. Погода стояла сырая. Моросящий дождь колол щеки. Нилс знал Амстердам как свои пять пальцев. Каждая улочка и каждый мост для него — всё равно что отчий дом в Бельгии, где он вырос. Куда завернуть, как сократить путь, по какой стороне лучше ехать — всё это он выучил еще со студенческих лет. Завернув на проезжую часть, он смешался с гурьбой велосипедистов и заколесил к назначенному месту. Времени было еще предостаточно, поэтому Нилс ехал неторопливо, с наслаждением оглядывая вечерний город. Остановившись на перекрёстке, он оглядел противоположную улицу. На той стороне дороги лениво тянулась толпа, проходя змейкой между рядов небольшой цветочной ярмарки. В этом городе цветы всевозможных сортов можно найти в любое время года. Даже в холодные декабрьские дни пышные букеты, горшечные цветы или даже целые апельсиновые деревья в горшке — не такая уж и редкость. Нилс просиял улыбкой, подумав о своей жене. Анна не первый год живет в Нидерландах, а всё так же приходит в неописуемый восторг, когда он преподносит ей очередной букет. В Голландии, как известно, самые красивые цветы, но все жители принимают это как должное. И мало кому приходит в голову сделать кому-то подарок в виде пышного букета. Таким подарком никого здесь не удивить, поэтому Нилс в своей жизни с трудом мог припомнить, чтобы кто-то из его знакомых дарил своим женам цветы. Но Анна всё еще жила русской ментальностью. Она сама не раз признавалась в том, что не представляет ни одно свидание без букета цветов. Вот почему Нилсу приходилось наступать на горло своей врожденной экономности и покупать цветы жене, хотя всякий раз привычный голос бережливости шептал ему, что это непрактично — дарить цветы каждый раз, когда хочется порадовать жену. Но что делать? Анна не может отказаться от своих привычек, а значит, кому-то надо быть уступчивее.

Нилс огляделся по сторонам, и как только светофор загорелся зеленым, он мягко заколесил по зебре в сторону цветочной ярмарки. Не предвидя ничего дурного, он свернул в сторону, чтобы поехать вдоль дороги. Всё случилось внезапно, всего за пару секунд. Компактная иномарка, вывернувшая из-за поворота, сбила Нилса. Удар был несильным. Он даже не успел почувствовать боль. Нилса просто откинуло на середину дороги, не нанеся ему никаких серьезных повреждений. Но едва он поднялся с колен, как в него врезалась грузовая машина. Велосипед со звоном был отброшен в сторону, а сам Нилс скрылся под колёсами неповоротливого авто. Смерть наступила мгновенно. Нилсу в первую очередь расшибло голову, отчего он не почувствовал остальных повреждений и боли. Перед тем как его душа вылетела из тела, он увидел перед глазами сынишку, улыбающееся лицо Анны и юное лицо девочки-подростка, о которой он заботился, как о родной дочери.

Похороны прошли тихо. Дом на холме заполнили гости. Анна при таких печальных обстоятельствах впервые познакомилась со всей родней Нилса, с его друзьями и сотрудниками. Все они вели себя очень сдержанно. Только некоторые старались найти слова утешения и поддержки для Анны, остальные же предпочли тихо отмолчаться, скрывая слезы в носовые платки.

Анна всё это время похорон была как зачарованная. Ей с трудом верилось в реальность происходящего. Она даже не совсем отдавала себе отчет, где она находится и кто все эти люди. Только Лола в чёрном одеянии, сопровождавшая ее повсюду, давала Анне возможность хоть немного ощущать себя живой среди живых. Анна смутно припоминала о том, как ей сообщили о внезапной смерти Нилса, как ей пришлось ехать на опознание, как она готовилась к похоронам. Всё казалось ей страшным сном. Она не могла есть, не смыкала глаз. Всё бродила по дому, как ночное привидение, прикасаясь ко всем предметам, как к чему-то диковинному. Лола понянчилась с ней всего лишь несколько дней, а потом апатия матери стала действовать ей на нервы. Она закрылась в своей спальне и почти не выходила оттуда, ссылаясь на то, что ей нужно готовиться к экзаменам.

Внезапно перед Анной снова появился призрак Карины. Она пришла к ней, как верная сестра, чтобы поддержать ее и разделить с ней ее горе. Голос единоутробной сестры шептал Анне, что она рядом, обещая не бросать ее до тех пор, пока она не оправится от потрясения. Речи призрака стали первыми из того, что Анна начала различать в реальном мире. Слова эти постепенно возвращали ей чувство реальности. Анна медленно опускалась на твердую землю, зная, что она уже никогда не будет для нее прежней. Но слова и присутствие призрака давали понять, что она со всем справится и сможет жить дальше. Если Анна смогла пережить смерть сестры, которая была ее половинкой от момента ее зачатия, то она непременно найдет в себе силы пережить и это горе. И всё же больше всего Анна боялась, что сойдет с ума. И это было не безосновательно. Безумие уже постукивало у ее висков и готово было проникнуть в ее тело, как бес. Но рядом был он — призрак Карины. Ее верная поддержка, любовь и забота. И несмотря на то, что Анна всю жизнь ненавидела Карину и всё, что с ней было связано, всё же малейший признак присутствия сестры стал единственным, чего Анна так жаждала в этот отрезок жизни. Ни от кого она не смогла бы принять утешение, даже от родной дочери. Но всё резко изменилось, когда рядом вдруг предстали светлые воспоминания о Карине. Только так Анна смогла перенести очередную трагедию в своей жизни, не лишившись рассудка. Но все же после смерти Нилса что-то в Анне изменилось бесповоротно: она перестала быть мамой для малыша Павэля. Она избегала его прикосновений, его ласкового взгляда. Эти страхи не граничили с безумием. Поначалу Анне было совсем не до Павэля. Горе настолько охватило Анну, что она перестала заботиться о сыне, а через год малыш и сам закрылся от нее. Вот так в доме на холме посреди дикой природы и бушующего холодного моря и повелось с тех пор, как Нилса не стало. Родные друг другу люди по крови и совершенно чужие по духу жили под одной крышей, сохраняя лишь взаимоуважение и заботясь друг о друге только потому, что к тому их обязывали долг и совесть.

После смерти Нилса прошло чуть больше двух лет. Анна похудела и немного состарилась лицом, но при этом сумела сохранить мягкость и привлекательность черт. Все слезы об умершем муже Анна успела выплакать, и безудержное отчаяние сменилось светлой тоской. Найдя в себе силы, она смогла со смирением принять свое вдовство, и теплые воспоминания о муже согревали ее одинокими вечерами. Анна понимала, что настоящее и будущее отныне будут строиться без него, поэтому не спешила жить, словно эта степенность могла на какое-то мгновение задержать ее вблизи прошлого, где Нилс был рядом. Замуж Анна больше не собиралась. После случившегося она даже стала любить свое уединение. Так что в присутствии Лолы и в ее поддержке она больше так остро не нуждалась. К тому же всё равно Лола теперь большую часть времени проводила в столице. С тех пор как поступила в университет, она стала совсем редко навещать мать. Бывали дни, когда дочь внезапно возвращалась и проводила с Анной весь день. В такие редкие дни Лола обычно выводила мать на прогулку по городку. И они могли весь день шататься по вещевым магазинам или бултыхаться в бассейне. Павэля они обычно брали с собой, даже если он артачился выходить на прогулки. Под вечер Лола уезжала в город, и на этом вся связь с ней снова прерывалась. Лола не звонила, не писала. Так она могла не давать о себе знать целый месяц, а то и больше. А потом вдруг снова сваливалась как снег на голову. Врывалась в тихую жизнь Анны и тоскующим ни с того ни с сего голосом заявляла, что скучает и хочет весь день провести с любимой мамочкой и братиком. Анне было сложно предугадать поведение Лолы, но во всём этом она винила только себя. Ведь она отнеслась к своим родителям даже хуже. С тех пор как переехала жить в Нидерланды, она даже ни разу не соизволила связаться с ними. Кроме тех денег, которые она высылала регулярно в психиатрическую лечебницу для тёти Ксении, другой поддержки Анна больше никому не оказывала. Бывало, что Анну начинала грызть совесть, но она уже ничего не могла с собой поделать. Слишком чужими стали для нее родители. Так что она посеяла, и она же пожала. Не будучи хорошей дочерью, не стоило ждать чего-то от Лолы. Поэтому Анна радовалась, что Лола хотя бы изредка, но врывается в ее жизнь и проводит с ней и с Павэлем хоть какое-то время. А тот день, когда Лола пригласила в дом Якова, стал для Анны чуть ли не праздником. Ведь со дня поминок в этом доме больше не было гостей. Несмотря на сдержанность и плохо скрываемую грубость, Яков Анне понравился. Парень хоть и вырос в Голландии, но всё же смог сохранить в себе самобытность русского народа. А так как Анна тосковала по родине, то всё, что связанно с Россией, было для нее приятным и родным. Вот почему она так обрадовалась, когда узнала, что у Лолы появился друг родом из Сибири. А больше всего ее порадовало то, что Яков за всё время пребывания в их доме ни разу не постучался в комнату Лолы. Анна нарочно спала в гостиной, чтобы проследить за поведением молодежи. Для Анны было не важно, что она живет среди свободного и толерантного народа. Она упорно придерживалась взглядов, которые прививала ей и Карине Лола Эльдаровна. А так как Лола Эльдаровна была татаркой, то для нее были не на последнем месте слова «честь» и «целомудрие».

Всё то время, пока Яков был в их доме, Анна не заметила за ним ни одного непристойного действия. Вот почему ее так удивило, когда он внезапно выскочил в гостиную из спальни Лолы и, похолодев от ужаса, упал в кресло. На часах пробило половина десятого. Анна сидела в сауне, когда вдруг услышала над собой поспешную беготню. Она сразу узнала эти мельтешащие шаги: Лола снова носилась по дому без домашних тапочек. Без раздумий Анна поднялась наверх. Яков сидел в гостиной, опустив взмокшее от волнения лицо на побелевшие руки.

— Что с тобой? — спросила Анна, приблизившись к нему. — Ты весь дрожишь.

Яков поднял на нее раскрасневшиеся от напряжения глаза и, сжимая бледные кулаки у лица, процедил сквозь зубы:

— Что за чертовщина у вас тут творится?

Анна опустилась рядом с ним и коснулась его влажного лба. Казалось, она даже не разобрала его слов. Но его страшный вид наводил на нее тревогу.

— Тебе плохо? — потрясенно спросила Анна. — Может быть, вызвать врача?

Яков отшатнулся от нее и беспокойно поднялся на ноги. Растерянно оглядевшись по сторонам, он суматошно заговорил:

— Мне срочно нужно уехать. Скажите Лоле, что мне позвонил брат. Там что-то случилось на работе. Сейчас нет времени всё объяснять. Передайте, что я буду ждать ее завтра на нашем месте в парке.

Яков со всех ног бросился в прихожую, и прежде, чем Анна опомнилась, он выскочил за порог и скрылся в приближающейся ночи.

— Что тут произошло? — раздался за спиной Анны голос Лолы. — Где Яков?

Анна вздрогнула от неожиданности. Она обернулась к дочери и рассеянно залепетала:

— Яков только что ушел. Он сказал, что ему позвонил брат. Там что-то случилось на работе.

Лола изумленно приподняла брови.

— Что, так и сказал? — с неверием спросила она.

— Да.

— Не похоже на него, — сказала Лола, присаживаясь напротив камина. — Яков обычно никогда не объясняется, когда хочет уйти.

— О чём ты? Это ведь обычное дело.

— Вот именно. Но, насколько мне известно, он от всех своих девушек уходит без объяснений. Это он так дает понять, что всё кончено.

Голос Лолы звучал спокойно, как будто не ее только что бросили, если судить по ее же словам.

— Не думаю, что он тебя бросил, — сказала Анна. — Он сказал, что будет ждать тебя завтра на вашем месте.

На лице Лолы снова изобразилось изумление.

— Шутишь? — вздернула бровь она.

Анна недоуменно покачала головой:

— Зачем мне так шутить?

— Это уже что-то новенькое. Значит, можно считать, что я его всерьез зацепила.

Лола с довольной улыбкой откинулась на подушки и радостно выдохнула.

— Богатый, уверенный, гордый жеребец… — довольно растягивая каждое слово, произнесла Лола, словно самой себе. — Вот ты и попался на мои уловки. Мама, можно считать, что твоя дочь отхватила себе крупную рыбешку.

— Как ты так можешь говорить? — пробурчала Анна. — Разве так нужно относиться к мужчине, которого любишь?

Лола расхохоталась.

— Любишь?! — цинично выпалила Лола. — О чём ты, мама? Ты вроде у меня не такая старая, а такие вещи говоришь. Какая тут может быть любовь? У него мать — богатая наследница. Отец держит сеть крупных фитнес-центров. У них денег куры не клюют. Какая тут может быть любовь? Эти два обалдуя, Яков и Герман, не знают даже, как это слово пишется. Они играют с девками, как с котятами. Никто не смог удержать их в своих сетях. А у меня это уже неплохо получается. Если так и дальше пойдет, то я скоро стану очень богата.

— Лола, откуда у тебя такие мысли? — ужаснулась Анна. — Разве можно выходить замуж, ориентируясь на такие цели?

— А что в этом плохого? Разве ты сама не вышла замуж по расчету?

Анна выпрямилась, и на ее глаза накатились гневные слезы.

— Как ты можешь? — еле выдавила из себя оскобленная Анна. — Я любила Нилса по-настоящему. Меня совершенно не волновало его состояние.

— Брось. Ты это сделала для того, чтобы сбежать из той дыры. А это тоже расчет в какой-то мере. И не надо так оскорбляться. Я тебя за это нисколько не осуждаю. Наоборот, я считаю, что ты правильно сделала. Нечего было ловить в этом Ленинске. К тому же, пожив немного с твоими унылыми родителями, я и вовсе приняла твою сторону. Чего они так зациклились на тетке? Ты у меня не хуже, — Лола лениво потянулась на диване и продолжила: — В этом мире все как-то крутятся, чтобы выжить. Вот ты и крутанулась. Вышла замуж за иностранца, и вот теперь весь этот дом твой. Состояние у Нилса хоть и небольшое, и дом этот так себе, но главное ведь, что он долгов нам не оставил…

— Закрой рот, — леденящим тоном прервала тираду дочери Анна. — В тебе совсем нет ничего святого.

Лола скривила рот, поморщилась, деловито пощёлкала пальцами и наконец вымолвила:

— Прости, не хотела тебя обидеть. Но я правда тебя нисколько не осуждаю. И ты меня не осуждай. Ты права: во мне нет ничего святого, но это добро уже давно не в тренде. Я просто хочу устроить свою жизнь, что в этом плохого? Так что давай не будем больше к этому возвращаться. Яков — богатый жених, красивый, умный, привлекательный, с харизмой. Этого ведь более чем достаточно, чтобы желать затащить его под венец. А может быть, на моем языке это тоже зовется любовью. Может быть, я просто не умею говорить о таком возвышенном чувстве в другом тоне. Так что не надо обид и нравоучений.

Лола поднялась с дивана, поправила подушки, сладко зевнула и, пожелав матери спокойной ночи, отправилась в свою спальню.

— А кстати, — Лола обернулась у порога комнаты, — что это за место, где мы должны с ним встретиться? Он не сказал?

— Нет, — машинально ответила Анна. — Он назвал это вашим местом в парке.

Немного поморщив лоб, Лола снова улыбнулась и лениво, как кошка, протянула:

— Ах, точно. Забыла. На нашем месте. Конечно. Спасибо, мамуля, и спокойной ночи.

Оставшись одна, Анна подошла к камину и принялась нервно подбрасывать в него дрова. Ей всякий раз сложно было совладать собой после подобных бесед с дочерью. Порой она диву давалась, как у нее, такой спокойной женщины, могла вырасти такая змея? Анна не отрицала, что и у нее самой есть недостатки. Она ведь тоже изводила своих родителей ревностью, завидовала Карине на каждом шагу, но при этом в ней не было такой холодной расчетливости. Все безумства и пороки, которые Анна когда-либо совершала в своей жизни, были продиктованы исключительно любовью, а не меркантильностью или желанием кому-нибудь досадить. Даже то, что она обманом затащила в свою постель биологического отца Лолы, было продиктовано только ее жгучей безответной любовью к этому парню. Разве это зло — любить кого-то, пусть даже безответно? Ей просто так сильно хотелось оставить хоть какую-то часть него, раз всецело она им завладеть была не в силах…

Анна разворошила угли. Жар от догоравших головней ударил ей в лицо, и Анна недовольно зажмурилась. Подумав о том, в кого же Лола такая уродилась, Анна снова вернулась к воспоминаниям о своей самой первой юношеской любви. И как можно было забыть того парня? Ведь рядом всегда была его дочь. Анна с горечью подумала о том, что характер и поведение Лолы совсем шли вразрез с добрым, весёлым и справедливым характером ее родного отца. Только внешне она унаследовала всё красивое, что он имел. Высокий рост, статную фигуру, белую кожу, прямые русые волосы, большие ласкающие глаза. Такие с ума сводящие глаза, как у него, Анна больше не встречала ни до, ни после. При первой их встрече Анна сразу же влюбилась в его глаза. Она была убеждена, что такие красивые глаза может иметь человек исключительно доблестного нрава. С тех пор как она увидела его в первый раз, она каждую ночь мечтала о том, что эти глаза однажды будут смотреть с нежностью в ее сторону. Анна готова была ждать сколько угодно, лишь бы это случилось. Обладая природным спокойствием и терпением, Анна действительно прождала этого момента не один год. И вот однажды это случилось: в его чудесных глазах заискрились нежность и первая влюбленность. Она никогда не забудет, с какой обволакивающей страстью он смотрел в тот день. Он мог бы стать самым счастливым днем для Анны, если бы полный нежности взгляд парня был направлен на нее. Но, по злому року, он влюбился в другую девушку. И с этим Анна была не в силах бороться. Она, может быть, нашла бы в себе смелость и, поборов свою застенчивость, начала бы биться за его сердце. Но, взглянув в его глаза в тот вечер, Анна поняла, что шансов у нее нет и все старания всё равно будут напрасны. Как сильно она по нему плакала, никто, кроме Карины, не знал. Анна была уверена, что никогда не сможет никого так сильно полюбить, как его. Всё кажется таким острым и таким значительным, когда тебе всего семнадцать лет. И если бы не присутствие сестры, Анна вряд ли смогла бы пережить свое горе. Карина всё то горькое время была рядом. Она ни о чём не спрашивала, не давала никаких советов. Карина привыкла к тому, что Анна более скрытная, чем она, поэтому даже не пыталась что-то у нее выпытать. Но она не отходила от Анны ни на шаг. Анна как сейчас помнила то, как Карина кормила ее отвратительной слизистой кашей на курином бульоне. Карина утверждала, что это придаст Анне сил и вернет аппетит. Анна морщилась, но всё съедала. После такой каши у нее действительно просыпалось желание съесть что-нибудь другое: что угодно, только не сестрину кашу.

Анна открыла глаза и посмотрела на короткие языки пламени, расцветшие на пухлых угольках, как мелкие оранжевые лоскутья.

— Если бы ты была рядом… — прошептала Анна огню. — Если бы мы могли быть вместе… Ты бы снова сломала мне жизнь, но ты бы и утешила меня так, как никто не может.

Анна протянула руку и коснулась раскалённого уголька, похожего на маленький бочонок. Желтый язык пламени ужалил тонкие пальцы, но Анна не торопилась отрывать руку. Боль пронзила всё ее тело, и она невольно вскрикнула. В эту же секунду рядом с ней снова возник призрак ее сестры. Так или иначе, Карина всегда будет рядом.

ГЛАВА 3. ЯКОВ

Апрель — самый пьянящий месяц в Нидерландах. Даже солнечные лучи здесь другого оттенка: напоминают серебристо-лимонную дымку. Небо над головой, словно множество сшитых между собой холстов, меняло цвет и форму облаков от востока к западу. То голубое с рыхлыми белыми крапинами барашков, то как беспорядочные бирюзовые мазки с тонкой бахромой перистых облаков. Воздух, несущийся с побережья, смешивается с ощутимой влагой, витающей над каналом. Пасхальные кролики контрастируют с буйством тюльпанов, которые в этот период стелются повсюду. Еще немного — и кажется, что даже на трамвайных путях начнут лопаться их упругие кувшинки. Весь город словно окунули в насыщенно-колоритную акварель и осыпали мелкими блестками. Все парки, сады, обочины дорог пестрили цветами всевозможных оттенков. От такого живописного взрыва цветов с непривычки может закружиться голова. И как, скажите на милость, при такой атмосфере можно удержаться от любовных приключений? Это было бы даже неприлично. В этой стране всех и всегда принято любить, и уж тем более в апреле.

Так, по крайней мере, рассуждал Яков, сидя в открытом кафе с новой подругой. Он познакомился с ней всего три дня назад, на одной из закрытых вечеринок. В тот вечер она показалась ему более привлекательной, чем сейчас. Теперь, при свете такого яркого дня, Якову думалось, что у нее слишком красная кожа на лице. Всё это из-за веснушек, которые Яков при свете ночных ламп не заметил. Это было в его привычной манере — сидеть и разглядывать девушку, как черновой вариант скульптуры, ища у нее недостатки. Герман однажды сказал, что недостатки, дополняя друг друга, в совокупности придают лицу уникальность и привлекательность. Именно недостатки и делают лица либо незабываемыми, либо заурядными. Но за всю свою бурную молодость Яков не встретил ни одной особы, чьё лицо бы он запомнил на всю жизнь. Вот и эта подружка тоже хороша, но не до такой степени, чтобы ее можно было выделить из числа других красоток.

Пока он ее бесстыдно разглядывал, девушка сидела напротив и без умолку рассказывала о своем увлечении сноубордом. Якову нравился ее приятный итальянский акцент, и это была веская причина слушать ее, не перебивая. Он так пристально смотрел на нее, что ввел в смущение. Лицо, шея и даже кончики ушей девушки стали ярко-малиновыми.

— Что ты так смотришь? — уводя взор, спросила она.

Яков улыбнулся и покачал головой.

— Всё хорошо, — сказал он.

Он еще раз пристально оглядел ее и пришел к твердому убеждению, что она достаточно хороша собой. Да, она определенно красавица, как и все девушки, с которыми он имел дело. И говорит она очень грамотно и интересно. Яков, как истинный физик-математик, быстро сосчитал в уме дни, за которые она успеет ему наскучить. Так что через несколько секунд он пришел к твердому выводу, что трех дней знакомства с этой веснушкой вполне достаточно, чтобы оставить приятное мимолётное воспоминание об их встречах в своей и ее памяти.

— Хороший сегодня денек, — сказал он. — Можно было бы прогуляться по парку.

— Сама хотела тебе это предложить, — ответила девушка и снова зарделась, как петунья на грядке.

Яков чуть заметно кивнул, подмигнул ей глазами и сказал:

— Да, так и поступим. Но сначала мне нужно сходить в туалет. Ты ведь подождешь?

— Да, мне как раз нужно сделать важный звонок.

— Вот и прекрасно.

Яков одарил ее улыбкой, ведь он, в отличие от нее, знал, что эта улыбка — прощальная. Он вышел из-за стола, прошелся к барной стойке, завернул в туалет. Справив нужду, он вышел в открытое кафе и, даже не глянув на спину сидящей девушки, покинул заведение. Размашисто шагая по тротуару, он набрал Германа.

— Привет, — раздался бодрый голос брата. — Ты вовремя. У меня как раз сейчас перерыв.

— Кто у тебя на этот раз? — спросил Яков.

— Семейная пара, которая никак не может решить, кто будет выносить мусор по четвергам. А у тебя кто?

— С последней вечеринки.

— И где на этот раз?

— В летнем кафе.

— Это уже было. Придумай что-нибудь оригинальнее.

— Откуда мне знать, в какой момент мне захочется закончить общение. Когда мы с ней встретились сегодня, я об этом даже не думал.

— Ты злодей.

— Знаю. Но я думаю, что так всё же честнее. Не надо, по крайней мере, голову морочить ни ей, ни себе.

— Ты хотел сказать «себе».

— Нет, я хотел сказать то, что сказал. Ты ведь психолог и должен лучше меня знать, что так лучше. Ведь любая девушка после моего тихого ухода окрестит меня уродом или паскудой. И это избавит ее даже от малейших страданий. Дескать, не стоит из-за таких, как я, ей переживать. Она меня быстро забудет. Я буду избавлен от извинений, а у тебя станет на одну пациентку меньше

— Сволочь, — выругался Герман.

— Знаю. Но ведь ты сам меня учил не приручать никого, а то геморроя не избежать. Ладно. Ты иди, а то пациенты, наверное, заждались.

— А ты куда сейчас пойдёшь?

Яков пожал плечами, оторвал телефон от уха и посмотрел на экран.

— Так как свидание закончилось, то у меня появилась уйма времени.

— В чём проблема? Сходи на открытые дебаты по биологии. Помнишь, наша блогерша тебя туда настойчиво приглашала.

— Лола?

— Она самая.

— Хм. Даже любопытно стало, как она будет выступать перед публикой без коврика для йоги. С трудом верится, что она разбирается в таких вещах.

— Вот сходи и узнай. Вдруг что-то стоящее услышишь. Она, кстати, выступает от лица креационистов.

— Да ладно. Не может быть, чтобы у нее были такие убеждения. Или это для раскрутки нового блога?

— Сходи и узнай, — настойчиво сказал Герман.

Яков кивнул.

— Вот и умница, — одобрил Герман, словно увидел безмолвное согласие брата. — А вот сейчас мне действительно пора.

Не дождавшись прощания, Герман повесил трубку. Яков еще раз посмотрел на циферблат на мобильнике. Времени еще полно. До университета рукой подать. Делать всё равно нечего. Да к тому же нужный трамвай подкатил, стоило ему приблизиться к остановке. Яков запрыгнул в вагон, просканировал карточку на входе и уселся у окна. Он до того привык ко всему, что творилось вокруг, что все его действия стали машинальными. Яков изредка задумывался над тем, а живет ли он на самом деле, или жизнь его — просто череда машинальных действий? Они с братом жили, как им казалось, полной грудью, но такая ли жизнь должна заполнять его грудь? Когда-то, года в двадцать два, Яков мог глубоко задумываться над всем, что происходит вокруг, ища во всём скрытый смысл. Тогда его амбициозной голове было невдомек, почему в жизни не всё так просто и логично, как в математике. Почему нельзя некоторые вещи взять и продифференцировать, а некоторые пометить знаком константы. Всё тогда было бы предельно ясно. Стыдно ему было бы сейчас признаться в том, что он когда-то мечтал если не изменить мир, то хотя бы нарушить привычный уклад вещей. Смеха ради он порой вспоминал свои неудачные попытки, которые уже детально не мог припомнить. Он просто знал, что было время, когда он был другим. Но это было так давно, что теперь всё казалось сном.

С наступлением весны ему исполнилось двадцать восемь лет. А это, как сказал Герман, очень хороший возраст. Правда, брат не пояснил, чем он так хорош, но Якову было всё равно. Он и сам дивился тому, что ему давно стало до всего всё равно. Может быть, в стихотворении, которое служило ему с Германом паролем, и впрямь есть что-то правдивое? Ведь куда ни глянь, а всё на одно натыкаешься. А если не наткнёшься сразу, то со временем всё равно откроется сущность любой обёртки. Так что всё одно и всё дерьмо. Яков закрыл глаза, так как солнечные лучи начали плясать по его ресницам. Вот так, с закрытыми глазами, куда легче думается о таких важных философских понятиях.

Яков так и просидел, как восковая кукла, пока не была объявлена нужная остановка. После чего он, как живой робот, поднялся с места, щёлкнул по сканеру и вышел на свежий воздух.

Шел он неторопливо, словно намеренно делая неширокие шаги. Особой охоты идти на эти дебаты у Якова не было, но, с другой стороны, новая знакомая Лола вызвала в нем любопытство. И чем ближе он подходил к университету, тем ярче всплывали в его памяти картины, связанные с этой девушкой. Яков спутанно припоминал день их первой встречи. Его родители регулярно посещают одну из русскоязычных евангельских церквей в Амстердаме и ведут там активную деятельность в качестве старейшин. Яков и Герман появляются там только по воскресеньям, да и то лишь ради фанатичных родителей. Община эта не такая большая, так что там все знают друг друга в лицо. А два месяца назад Герман пригласил в их общину юную блогершу Лолу. Где он только добывает таких однотипных девушек, остается гадать. Яков поначалу даже не обратил на Лолу внимания. Статная девушка с броской внешностью и точёной фигуркой, каких у Германа пруд пруди. Лола в первый же день знакомства выказала свой интерес именно к Якову, намекнув, что у нее с Германом чисто деловые отношения. Яков не стал отталкивать ее сразу. Он был не прочь выпить с ней пару чашек кофе и поболтать на отвлеченные темы забавы ради. Но после двух встреч в неформальной обстановке Яков пришел к выводу, что игра не стоит свеч: слишком много говорит она о своем блоге. Помешанных на фитнесе у него и на работе хватает. Но бросить ее без предупреждения, как всех других девушек, ему не удалось, так как Лола обычно первая заявляла, что ей пора идти по каким-то неотложным делам. После пары встреч они виделись теперь только по работе. Перекидываться парой словечек ради вежливости? Яков не видел в этом никакого смысла. Так что через пару недель они стали совсем как незнакомые друг другу люди.

Спустя некоторое время он вошел на свой сайт юных поэтов и наткнулся на интереснейшее стихотворение, оставленное в ответ на его зарифмованные строки о надежде. Яков не замедлил связаться с автором сего творения, и им, на удивление, оказалась Лола. Тогда он впервые взглянул на нее иначе. Забавы ради он написал ей в личном сообщении шуточное четверостишие и почти тут же получил оригинальный ответ. То, как Лола играла со словами и рифмами, пряча порой под определёнными словами скрытый посыл, не на шутку зацепило Якова. С того дня их переписка стихами не прекращалась. Помимо того, что Яков виделся с Лолой на работе, они еще и списывались каждый день. Во время рабочих часов Лола ускользала от Якова, играя с ним, как со щенком. Якова раздражало такое поведение и в то же время по-своему заводило. Он понимал, что она с ним играет, флиртует, дразнит его, но готов был это терпеть. Правда, Яков даже себе не мог ответить, чего ради ему всё это хотелось терпеть. Ведь строить с ней романтические отношения, даже на короткое время, ему вовсе не хотелось. Лола ускользала от него всякий раз, когда он хотел завести беседу на серьезные темы, не важно, будь то поэзия или ее увлечение биологией. А Яков был то ли слишком гордым, то ли чересчур ленивым, чтобы настаивать на беседах и гоняться за одной девочкой, пусть даже чрезвычайно интересной и привлекательной. Поэтому Яков приглашал на свидания других девушек, при этом не переставая вести переписку с Лолой. А вот неделю назад она без стука ворвалась в его кабинет и начала открыто его домогаться. Яков любезно отклонил все попытки девушки склонить его к физической близости, сказав, что еще не готов к следующему шагу именно с ней. Сейчас, когда Яков вспоминал, как уклонялся от губ Лолы, будто смущенный первоклашка, ему становилось так стыдно, что невольно закатывались глаза, и раздавался досадливый выдох. При желании он бы предпочел совсем об этом не вспоминать, но куда деться, когда мысли, как назойливые мухи липнут и не отстают, как бы от них не отмахивались. С этими докучливыми думами Яков вошел в университет. Прошел через просторный студенческий кафетерий, миновал читальный зал и подошел к аудитории, которую Лола указала, когда мимолетно пригласила его и Германа на дебаты.

Яков еще раз мысленно топнул ногой, чтобы отделаться от позора, пережитого тогда в кабинете, и переступил порог просторной аудитории. Народу собралось немерено. Якову даже стало неприятно, ведь когда проходили семинары и дебаты на его факультете, где он, кстати говоря, был спикером, людей собиралось вдвое меньше. Неужели всех так интересует биология? По оживленным лицам присутствующих было понятно, что спор завязался нешуточно жаркий. Яков даже пожалел, что не поторопился и пришел почти под конец.

На трибуне стояли два спикера из разных команд. Высокий блондин с разгорячёнными щеками размашисто жестикулировал, стараясь скрыть мелкую дрожь в голосе. А в нескольких метрах от него стояла Лола. Рядом с ним она выглядела как подросток. Но держалась она уверенно и спокойно, ничем не выдавая волнение. Яков был изумлен тем, как она выглядела в эту минуту. В строгом светло-фисташковом костюме. Светлые волосы гладко зачёсаны в высокую улитку. Но самое главное — какой у нее в этот момент был взгляд. Никакого сарказма, цинизма, жеманства. Она была сама серьезность и просвещение. Такой он не видел ее прежде никогда. Пока он детально разглядывал Лолу, ее оппонент в это время произносил жаркую речь в защиту эволюционной теории. Яков пришел в себя, когда прозвучал гонг, и песочные часы перевернули для Лолы. Он был так поражен такими внезапными переменами, что даже не сразу смог сосредоточиться на умных речах этой фитнес-блогерши. А Лола тем временем смело продолжала:

–…и так как современные методы молекулярной генетики позволяют нам детально изучить весь процесс, проходящий внутри клетки, то мы не можем отрицать уникальную упорядоченность событий и сложную организацию каждого органоида. Утверждение о том, что всё вокруг нас возникло из-за цепочки счастливых случайностей, не выдерживает критики, так как давно стало известно, что синтез и сборка каждого протеина закодированы в инструкции, которую несет ДНК. Таким образом, теория о случайной сборке белка в первичном бульоне не может быть правдивой. До тех пор, пока все научные исследования ссылались на материю и энергию, теория случайного строения белка могла иметь хоть малейшее основание. Но с момента, когда была обнаружена цепь ДНК, к материи и энергии прибавилась информация. Так стало известно, что ни одно звено в нуклеотидной цепи не считывается случайно. О том же, как возникла такая точная последовательная информация в виде ДНК, вы не обмолвились ни словом, хотя вопрос уже неоднократно звучал из моих уст. Теперь вернёмся к возрасту нашей планеты. Ваша отсылка на миллионное количество слоев в ледниках не может быть существенной. Так как путем длительного исследования учеными было обнаружено, что число слоев в древних ледниках указывает не на количество лет, а на смену оттепелей и похолоданий, которые за год могут случаться десятки раз. Я также имею несколько критичный взгляд на радиоуглеродный метод, о котором вы упомянули. Всем нам известно, что концентрация и количество изотопа углерода в атмосфере и в живых организмах не могут браться даже как приблизительные показатели. И хотя нам известен период распада изотопа углерода, который приблизительно равен пяти тысячам семистам тридцати годам, мы всё равно не можем утверждать, что соотношение радиоактивного углерода в атмосфере и в образце с момента жизни в прошлом и до изменения в костях в настоящем равны. Так как на количество углерода в атмосфере влияет множество внешних факторов. Таких, как солнечная активность, изменение магнитного поля и так далее. Таким образом, обнаружение распавшихся изотопов в древних образцах не может указывать на точную дату смерти организма. Не удивительно, что радиоуглеродный анализ показывает, что живой моллюск якобы умер более трех тысяч лет назад. Детальное исследование грубых неточностей радиоуглеродной датировки, каковых в современном мире обнаружено в немалом количестве, я оставляю вам для самостоятельного исследования. В завершение желаю добавить: метод, которым эволюционисты пытаются исследовать миллионнолетнее (как они сами утверждают) прошлое, не может быть точным. Так как понятно, что метод экстраполяции воплотим только при идеальных условиях и точном следовании одного действия за другим. Но если вы коренной житель Нидерландов, то уже сотню раз смогли удостовериться в том, как нестабилен наш мир, хотя бы по тому, как в нашей стране только за час могут трижды смениться погодные условия. Таким образом, вы не станете утверждать, что мир и климатические условия со дня его образования совсем не изменились, и потому предполагать разворот событий в прошлом, ссылаясь на условия в настоящем, мы не можем. С моей же стороны хочу дополнить, что креационизм и признание того, что всё вокруг является продуктом деятельности высшего разума, без обращения в религию, ведет к тому, что мы можем перейти на новые этапы исследований и открытий. Смею сказать, что эволюционная теория всегда будет на шаг позади, потому что за эволюционистами миллиарды лет, которые они никогда не смогут исследовать. И потому они будут всегда ссылаться только на то, что в силах объяснить, а таких объяснений остается с каждым годом всё меньше. Думаю, буду права, если в ответ на заявление о том, что я представляю интересы религиозных фанатиков, скажу, что я также считаю эволюционистов глубоко верующими людьми. Ибо, чтобы держаться за теорию эволюции, в нее нужно просто верить, слепо упуская из вида многие упрямые факты. Верить в то или иное не возбраняется ни в коем случае, но это уже другая трогательная история, а не научный подход.

Речь Лолы закончилась еще до того, как прозвучал гонг. Яков сидел как пришибленный гвоздями к стулу. Точно так же, по всей видимости, ощущал себя оппонент Лолы. Это была последняя речь, и Яков был чрезвычайно рад, что хотя бы на нее успел прийти. Оппоненты спустились с трибун, пожали друг другу руки и прошли к своим командам. Лолу обступили со всех сторон, закидывая ее вопросами. Безусловно, она принесла победу своей команде, хотя бы потому, что ее речь звучала более подготовленно, а ответы были исчерпывающими. К тому же за все дебаты, как стало известно Якову от посторонних, Лола не пропустила ни один вопрос, в то время как у ее противника было два пробела.

Яков как во сне поднялся с места и побрел к Лоле. Когда шум вокруг нее стал утихать, он подошел и коснулся ее плеча. Она не сразу обернулась, так как за последние несколько минут ее буквально тормошили со всех сторон. Якову пришлось мягко повернуть ее к себе.

— Привет, — сказал он, сдерживая восхищение. — Блестящее выступление. Не думал, что ты на такое способна.

Лола пристально смотрела на него. Он ждал, что она снова улыбнётся и начнет жеманничать, но ничего такого не последовало. Она стояла напротив и с широко открытыми глазами смерила его изучающим взором. Еще минуту назад Лола разнесла всех в пух и прах своим выступлением, а теперь молчала как рыба. Яков впервые заметил в глубине ее глаз то ли испуг, то ли растерянность.

— Яков, — сказала она, едва шевеля губами, — я не знала, что ты здесь.

— Я немного опоздал, но твою заключительную речь я слышал. У меня нет слов.

— Спасибо, — отстраненно сказала Лола и, глянув на настенные часы, поспешно произнесла: — Мне пора. Давай потом поговорим. На работе или после работы.

Яков испытал непонятный прилив радости и растерянность одновременно. Внезапно ему захотелось сделать всё, лишь бы она сейчас осталась с ним. Не раздумывая, он вял ее под руку и повлек к выходу. Он шел так быстро, что Лола едва за ним поспевала. Несколько раз она хотела вырваться, но Яков настойчиво держал ее под руку.

— Куда ты меня ведешь? — разволновалась Лола.

Яков в недоумении взглянул на нее, не переставая торопливо ступать мимо кишащей толпы. Она что, напугана? Он впервые видит ее такой. Это даже забавно.

Наконец они вышли из университета через заднюю дверь, и Яков повёл ее прямиком в парк. Они шли долго, пересекая влажные тропинки, обходя искусственные пруды и узкие каналы. Наконец они остановились у небольшой площадки, где обособленная группа людей выполняла причудливые движения. Глядя на них, казалось, что они движутся в толще воды, и чудилось, что даже время вокруг них стало замедлять свой ход. Здесь Яков остановился и, притянув к себе Лолу за талию, игриво произнес:

— Я тебя недооценил. Теперь я даже не знаю, на что ты еще способна. Но я думаю, однозначно есть смысл нам узнать друг друга поближе.

После чего Яков, не дав Лоле одуматься, жарко приложился к ее оцепенелым губам. Поцелуй длился всего несколько мгновений. Яков в порыве буйной радости и необъяснимого ликования даже не заметил, что девушка в его руках совсем обмякла. И только когда он позволил себе короткий вздох, он увидел, что Лола уже давно пребывает без сознания. Бледное лицо, посиневшие губы, выступившие росинки пота на лбу — всё это привело Якова в неожиданный ступор. Вначале он даже не поверил в реальность происходящего. Решил, что Лола с ним снова надумала играть, но вид у девушки был таким болезненным, что пришлось поверить. Испугавшись, Яков начал трясти ее за плечи, звать по имени, щелкать пальцами у носа. Но всё было бесполезно. Она так и повисла на его руках, символически касаясь ступнями земли. Яков поднял ее на руки и отнес в тень. Уложив ее на молодую траву, он приложился к ее груди, пытаясь услышать сердцебиение. Никогда ему еще не приходилось реанимировать девушку после обычного поцелуя. Убедившись, что она дышит и пульс у нее нитевидный, но всё же сердце бьется, Яков поспешно набрал номер Германа.

— Что там такое? Мне сейчас некогда, — с ходу заявил Герман.

— Гер, послушай, это срочно. Что нужно делать, когда человек падает в обморок?

— А что, кто-то упал в обморок?

— Долго объяснять. Говори.

— Прежде всего, удостоверься, что человек дышит, а затем проверь, бьётся ли у него сердце. Уложи на бок и постарайся освободить его грудную клетку от давящей одежды.

— Что? Ты… Это как?

— Расстегни верхнюю пуговицу, галстук, или, если платье жмет, расстегни молнию.

— А потом?

— Потом вызови скорую.

Яков торопливо поблагодарил брата и повесил трубку. Уложив Лолу на бок, он принялся расстёгивать ее блузку. Когда он настойчиво пытался расстегнуть пуговицу на груди, Лола внезапно пришла в себя. Увидев, что ее пытаются насильно раздеть, она вскочила как ошпаренная и лупанула со всей силы по руке Якова.

— Не трогай меня, извращенец! — оскалилась она, сжимая на груди края блузки.

Яков глядел на нее как укушенный. Ошалев от испуга, он даже не сразу смог подобрать слова. Лола тем временем отвернулась от него, застегнула пуговицы по самую шею и дрожащими руками начала собирать в кучу растрепавшиеся волосы. Яков заметил, что она избегает смотреть ему в глаза. Пока Лола собирала волосы, он не смел двинуться с места, обдумывая, как ему вести себя с ней, когда она вдруг предстала перед ним в таком неожиданном образе. С трудом Якову верилось, что она решила над ним подшутить, настолько всё было натурально. Он понимал, что Лола очень артистична, но не настолько же. Пока он размышлял над тем, как ему поступить, Лола тем временем собрала волосы в пучок, расправила на себе одежду и, поднявшись с сырой травы, зашагала прочь. Только когда она уже приближалась к воротам парка, Яков наконец пришел в себя. Он поднялся с газона и как сумасшедший помчался вслед за удаляющейся девушкой. Настигнув Лолу у ворот, он ухватился за ее плечо. Лола резко высвободилась и с колючим укором посмотрела на него.

— Что еще? — спросила она.

— Куда ты идешь? Давай спокойно поговорим, — сказал Яков, преграждая ей путь.

— Поговорим завтра на работе или после работы.

Конец ознакомительного фрагмента.