Space O

Юлия Н. Шувалова, 2021

Лондон конца 1960-х. Психоделика, хиппи и полеты в космос вдохновляют молодого музыканта, который никак не может сочинить свой первый хит и страдает от непонимания и одиночества. Однажды в пабе он встречает рыжего грузчика, который, как и он, живет мечтой о космосе. Из единственной беседы рождается одна из главных "космических" песен – Space Oddity.

— 1 —

Джон уходил последним. В студии, где на полу, среди подушек, гитар и листов бумаги, спиной к нему сидел его друг, висел тяжелый запах дешевого табака, которым тщетно пытались заглушить отчаяние. Шел июнь 1969 года.

–Дэйв, — позвал он тихо.

Длинноволосый худощавый парень не повернулся, но ответил:

–Чего тебе?

Джону было неуютно. В конце концов, он всего лишь был музыкантом, от него требовалось играть музыку. Зато Дэйв сочинял. Еще он пел и был актером. Джон восхищался им, но сейчас он его жалел. Он, Джон, сейчас придет домой, ему ничего не надо доказывать, он просто съест ужин и ляжет спать.

–Может, тебе прогуляться?

–Может, — ответил Дэйв, по-прежнему не оборачиваясь.

–Послушай, никто не хотел тебя обидеть, — Джон прошел через комнату и сел у окна, напротив Дэйва. В сумеречном свете, который щедро заливал студию, он заметил красные глаза друга, но это наверняка было от табака. — Прости, накурили мы здесь. — Дэйв отмахнулся, и Джон продолжил:

–Всем просто уже хочется что-то сделать, понимаешь. Мы играем то, что никто не слушает. Ты живешь своей музыкой, но вот там, — он махнул рукой в лондонские сумерки, подсвеченные фонарем, — никто даже не слыхал ни про Вудсток, ни про психоделику. Парни об этом и говорят: нужна песня, которую будут слушать девчонки, как у «Битлз». А дальше уже можно играть, что хочешь.

Дэйв с громким стоном завалился на спину.

— «Битлз» могут катиться к чертям! «Играть, что хочешь» — никто не даст тебе играть, что ты хочешь, если ты начнешь писать песни для девчонок! «Битлз» это очень хорошо знают, не так ли?!

Дэйв перевернулся и уткнулся лицом в подушку, до Джона донеслись слабые всхлипы. Он не знал, что делать, а уйти теперь и вовсе было неловко. Мизинец неожиданно стал зудеть, и Джон принялся обкусывать заусенцы.

–Тони думает, что я пытаюсь заработать на хайпе с космоса. Типа, все ждут полет «Аполлона», и я хочу попасть в струю. Он идиот: дело не в «Аполлоне», дело во мне. — Дэйв приподнялся на подушках и продолжал, вытирая слезы с лица. — Понимаешь, Джон, вон там, — он тоже ткнул пальцем в окно, — не знают не только про Вудсток. Там вообще ни о чем не знают. Там думают только о том, как заработать на еду и шмотки. Лондон сейчас — это сборище уродов в одинаковой одежде. Я так устал от этого, Джон! Как можно думать про шмотки, когда вокруг тебя — Космос!? Искусство — это космос, музыка, стихи, кино — это космос! «Одиссея» не выходит у меня из головы, Кубрик гений. На Портобелло я нашел пластинку с Вагнером, это тоже космос! Но все хотят «Манкис». Да, Джон, все вот это, что нужно мне, никому не нужно ТАМ! И Герми это тоже все не нужно! Родителям — им вообще все равно, мне кажется. Я устал, Джон, я устал быть единственным, кому нужен я.

–Брось, ты нам всем нужен, — покачал головой Джон, — что бы Тони ни сказал, а только завтра он все равно придет в студию. — Поглядев задумчиво в прозрачный июньский вечер, он продолжил: — Всегда хочется, чтобы все было хорошо уже вчера. Тебе бы прогуляться, в этом куреве свихнуться можно.

–Может, оно и к лучшему, — отозвался Дэйв. Он сидел, скрестив ноги по-турецки и обхватив длинными пальцами лицо. Джон тихонько вышел из студии.