Найденная дважды. Дай мне руку, малыш

Юлия Михайловна Назарян, 2023

Судьба, будто, решила подшутить над девочкой-найденышем, получившей имя мальчика, умершего в ту ночь, когда она появилась в доме его родителей. Страшные потери, голод и холод, насмешки, и другие беды встречаются на пути отверженного ребенка. Девочке кажется, что она не в силах жить дальше, но и в ее жизни появляется то, что дает силы и учит прощать.Главная героиня идет по острым камням жизни, держась верой за Создателя, и разукрашивая будни красками своей богатой фантазии.Данная книга познакомит вас с жизнью многодетной семьи, оставшейся без кормильца и дома в тяжелые годы перестройки. Вы даже узнаете, что существуют съедобные стены (и речь идет не о стенах пряничного домика, а о стенах обыкновенной хрущевки). К сожалению, это не фантазия, созданная для остроты сюжета, а суровая реальность.Книга неоднократно вызовет у вас слезу, но непременно предложит взамен улыбку. Вы увидите, что даже выросшая перед человеком стена из боли и страхов – это не тупик.

глава восьмая

Папка…, папка…

— Мам, а почему папки еще нет? — спросила Саша, выходя из-за стола. — Мы же его ждем-ждем.

— Наверное, он тебе подарок выбирает, — улыбнулась мама, — это ведь не простое дело, правда? Но я уверена, что он придет с минуты на минуту. А пока, бегите в зал, поиграйте там.

— Хорошо! — Саша рванулась к комнате, позвав за собой всех своих гостей, но Надежда окликнула ее.

— И что это вообще, за папка такая, а? — покачав головой, произнесла она. — Папка бывает для бумаг.

— А папа для нас?

— А папа — для вас.

— А мне папка тоже нравится, — Саша засмеялась. — Но мы — не бумаги.

— Ну, конечно. Да, ладно, иди, развлекай гостей, пока «папка для бумаг» не явилась и не отругала тебя за то, что в доме не слышно веселья.

Выслушав мамино наставление, Саша приложила все усилия, чтобы веселье было слышно не только в доме, но и далеко за его пределами.

— А я знаю, как можно научиться летать, — сказала она остальным детям.

— Что, правда? Как? Ну, как, а? — заинтересовались гости.

— Нужно вытянуть руки в разные стороны. Вот так, — Саша вытянула руки. — А потом нужно кружиться. Все быстрее и быстрее, и быстрее.

— Ага, я дома всегда кружусь, но никогда не летала, — замотала головой одна из гостий.

— А ты, наверное, о чем-то думала, — не стала сдаваться хозяйка.

— А что?

— А думать ни о чем нельзя. Ну, только о небе можно, и все. Если хоть разочек, хоть чуть-чуть о чем-то другом подумаешь, пока кружишься, то не взлетишь. Точно-точно говорю.

— А я могу ни о чем, ни о чем не думать, — похвастался соседский мальчик.

— Ну и что! ну и что! я тоже могу! — прокричал другой мальчик.

— А давайте попробуем, — предложили девочки. — Тогда увидим, кто умеет думать ни о чем.

— Вставайте все, и не забудьте закрыть глаза. А когда я скажу: «три, четыре» — крутитесь, — проговорила Саша. И, дождавшись, когда все займут удобные позиции, отдала команду: — Три, четыре, — начали!

В несколько мгновений, комната превратилась в нечто очень напоминающее пчелиный улей. Дети не только быстро кружились, раскинув руки в стороны, но еще и старательно жужжали, пытаясь тем самым помочь себе ни о чем не задумываться. Скоро им начало казаться, что кружатся они уже не сами, и что с каждым новым оборотом, ноги их все больше и больше отрываются от земли. Было одновременно и очень легко и как-то странно — жужжание, наполнившее комнату, создавало особую атмосферу; в темноте, распростершейся вокруг, что-то мелькало, а в голове постукивало.

Услышав топот и легкие удары, доносящиеся из сеней, Саша резко остановилась и тут же упала, остальные дети повалились на пол следом за ней.

— Ой, дом как крутится, — вертя головами, сказали девочки.

— И качается. Все качается, — добавили мальчики. — Держитесь за палас, а-то сейчас покатимся куда-нибудь и во что-нибудь врежемся.

— Очень сильно все качается, — согласилась именинница, и с трудом смогла остановить свой взгляд на двери, в которую только что вошел ее отец. — А папка пришел! Папка пришел! И он тоже качается. Мама, подержи папу, а-то он упадет, — Саша постаралась подняться, но ни ноги, ни руки, не желали ей подчиняться.

Надежда, суетившаяся у стола, хотела посмеяться над словами дочери, но повернувшись к мужу, на несколько мгновений словно остолбенела, — Вадим и в самом деле покачивался.

— Ты что, снова позволил себя напоить? — спросила она строгим голосом.

— Ну, сегодня же у нас праздник, — Вадим очень старательно улыбнулся. — Не ругай меня, лучше помоги разуться. Мне нужно дочку поздравить.

— И это в таком-то виде ты ее поздравлять собрался? И что потом ее гости своим родителям о тебе скажут?

— Ничего, их родители тоже выпивают. — Вадим закашлялся, и на его лице отразилось сильное напряжение.

— Андрей! — Надежда позвала старшего сына. — Иди, отца раздевай, он сам не в состоянии.

— Иду, мам, — не заставляя себя ждать, Андрей тут же появился в кухне и, сразу же сообразив, что отец вот-вот упадет, подбежав к порогу, подхватил его.

— У тебя сын вон взрослый уже какой. И чему ты его учишь, а? — оставив свои дела, Надежда принялась вытирать руки о фартук. — Пока не проспишься, — никаких тебе поздравлений, и…

— Мам, — встревоженный голос Андрея заставил женщину замолчать, — от него же совсем не пахнет.

— Да ты не нюхай меня…, а в комнату вед-веди, — с трудом связывая слова, но по-прежнему, улыбаясь пьяной улыбкой, пробормотал Вадим.

— Как это не пахнет? — окинув мужа изучающим взглядом, женщина побледнела. — Андрюшенька, давай его в комнату отнесем, на кровать, а?

— Давай, мам, — до боли прикусив губу, парнишка собрался с силами. В памяти его вдруг всплыли фрагменты той ночи, когда отец принес в дом крошечную Сашку. И он ощутил внутри себя то же самое щемящее чувство, что испытывал тогда, когда, уложив Настю и Максима в их кроватку, ждал, пока отец позовет его, чтобы он смог разделить с родителями все тяготы страшных часов. Это было ровно семь лет назад. И вот сейчас — то же понимание, то же осознание чего-то неизбежного, чего-то страшного.

— Андрюшка, а папа что, тоже кружился? — Сашин голос будто ударил Андрею в висок.

— Наверное, — крикнул старший брат уже из родительской комнатки и, положив отцовские ноги в более удобное положение, задернул шторину. — Он очень устал. Ему отдохнуть нужно. Не шумите больше, ладно?

— Ладно, — отозвалась Саша, не решаясь пересечь кухню, — мы потом еще повеселимся, когда папка встанет. — Обернувшись к друзьям, она приложила пальчик к губам и шикнула. — Все, папа спит, теперь играем в молчанки. Кто проиграет, тому не дадим больше конфет.

Угукнув, все сделали вид, что закрыли рты на замочки и, рассевшись на креслах и диване, принялись старательно молчать, дуя щечки и время от времени бросая косые взгляды на других игроков в надежде, что кто-нибудь из них заговорит первым, чтобы подарить остальным возможность почесать язычками до начала следующей игры.

Тишина разбрелась по всему дому, и забралась даже в маленькую комнатку, где на той же кровати, что семь лет назад занимала Надежда, в ожидании помощи, сейчас лежал Вадим. Только тихий шепот женщины и парнишки немного теснил ее.

— Я к дяде Антону, — Андрей положил руку на плечо матери, опустившейся на колени у головы мужа, глаза которого то открывались, и обводили комнату мутным взглядом, то закрывались, скрывая под веками боль. — Ты только не волнуйся. Все будет хорошо.

— Я знаю, сынок, знаю, — слеза, скатившись с бледной щеки женщины, упала на наскоро забинтованную рану Вадима. — Но ты поспеши, ладно?

— Я мигом, мам. Одна нога здесь, другая — там. Я туда и обратно. Ты не плачь, а-то ребятишек напугаешь.

— Не буду, — сжав ладонь сына, Надежда кивнула. — Я уже успокоилась. Иди, иди.

Стараясь не привлекать к себе внимание детей, Андрей неторопливо пересек кухню. Накинув пальто, он схватил с полки шапку, и вышел в сени. Здесь уже осторожность и ложное спокойствие были не к чему, потому обулся он очень быстро. Выскочив из дома, паренек преодолел двор и, выбежав за ворота, помчался по тропинке, ведущей к жилищу одного из папиных знакомых, так быстро, как только мог.

— Ты чего нос повесила? В доме праздник, а ты раскисать вздумала. — Вадим, собрав все силы, слегка приподнялся на подушке. — Давай именинницу ко мне веди, только одеялом меня накрой, чтобы она не сообразила.

— Какая тебе сейчас именинница?! — Надежда достала платочек из большого кармана фартука и высморкалась. — Лежи, давай, отдыхай, и не разговаривай — нельзя тебе.

— Не-ет, я должен подарок ей отдать. Они на зарплату мою позарились, все до копеечки выгребли, а подарок я им отнять у меня не позволил. — Вадим крепче сжал в руке маленький цветной кулечек. — Ишь, чего захотели — лишить моих детей радости. Да, не реви ты, деньги — дело наживное. П-пустяки. Зови дочь, говорю! Позд-дравлять ее буду.

— Сейчас, сейчас позову. — Высморкавшись вторично, Надежда старательно вытерла слезы и, натянув на лицо улыбку, отправилась в зал. — Ну, все, поиграли, и довольно на сегодня, — сказала она, не обратив ни малейшего внимания на устроенный в комнате кавардак. — Разбегайтесь по домам. Там на столе конфеты и пирожные лежат — возьмите, сколько хотите, — родителей угостите. А у нас отец устал сегодня очень, ему поспать нужно.

— А балабан? А балабан? Папка обещал балабан на пузике, — захныкала маленькая Маша. Она помнила, что уходя на работу, Вадим пообещал ей, что, как вернется, усадит ее себе на живот и она сможет поиграть на нем в барабан — это ведь была ее любимая игра.

— Барабан завтра будет. Папа очень устал.

— Очень-очень?

— Да.

— Очень-очень-очень?

— Даже еще больше «очень», — Надежда на несколько секунд отвернулась, сделав вид, что хочет глянуть в кухонное окно, — по ее щекам опять покатились непрошенные слезы. — Саша, а ты пойди к отцу. Он с тобой перед сном поговорить хотел. У него для тебя что-то есть, — обратилась она уже к имениннице. — Только болтай с ним поменьше. Он, кажется, приболел немножко.

— А потом я Алешу провожу, ладно? — Саша бросила взгляд на своего друга. — Ты пока не уходи, жди меня.

— Нет, — мама отрицательно помотала головой. — Алеша пойдет домой с остальными ребятами. Прощайся.

— Это папа сказал, да?

— Да, папа.

— Тогда, всем пока! — Махнув рукой друзьям и подружкам, Саша перешагнула через порог и снова обернулась к Алеше. — Мы с тобой потом в школе встретимся. Ты смотри, не заболей. И дедушке конфет побольше возьми, ага?

— Ага. — Алеша улыбнулся и вместе с другими детьми побежал к кухонному столу.

Подойдя к родительской комнате, Саша нырнула за шторку и, увидев отца, кинулась ему на грудь.

— А! осторож-жно! — почувствовав боль, Водим не смог сдержать крик.

— Что с тобой, пап? — не спрашивая разрешения, девочка откинула одеяло, прячущее под собой страшную тайну, и ахнула: — Это бандиты, да?

— Да какие там бандиты, — отец засмеялся. — Ну, царапинку посадили, подумаешь. Даже похвастаться нечем.

— А тебе очень больно было, когда они тебя обижали, да?

— Ну, чуточку только.

— А это были пираты? Или те разбойники, которые с большой дороги?

— П-пожалуй те, что с большой дороги.

— Папка-папка, — Саша как взрослая покачала головой. — Зря мы все-таки тогда с Алешей машину летучую не доделали. Я бы тебе ее дала. Она бы высоко-высоко летала. Ты бы в нее сел и улетел от бандитов.

— Ну, вот, еще одна нюни распустила, — увидев слезы дочери, мужчина фыркнул. — Только бабьего нытья мне здесь не хватало. Весь праздник хотите испортить, да? А что вы машину тогда не доделали, так это я виноват, я же у вас колесо с зеркалом забрал. А…, а какая может быть машина без таких важных деталей? Лучше вот посмотри, что я тебе принес. Даже разбойники с большой дороги не смогли отнять у меня подарок, который я купил для тебя. Хотя они очень хотели его получить.

— Ой, что это?! — приняв из руки отца кулечек и сверток, Саша принялась торопливо их разворачивать. В кулечке оказалась маленькая четырехугольная шкатулочка, обшитая зеленым бархатом, и украшенная маленькой брошью с синим камнем. В шкатулочке лежала серебряная цепочка. — Ой, папка! Она драгоценная, как ты и обещал? Как у принцессы, да?

— Как у принцессы, — прослезившись от умиления и грусти, кивнул отец. — Ты ведь и есть принцесса. У тебя ведь и дворец, и богатства разные есть, и сады, и пруды с лебедями белыми и черными, — только все это в твоей головке, в мире твоей фантазии. А вот цепочку драгоценную я оттуда достал, чтобы глядя на нее, ты всегда помнила о моей любви. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, верно?

— Знаю, — Саша несколько раз шмыгнула носом. — А ты умрешь, да?

— Я…, я не знаю, — встретившись с дочерью взглядом, мужчина вдруг понял, что больше не в силах ее обманывать. Ему показалось, что она все понимает и не простит его за нечестность. Сейчас эта маленькая фантазерка, обожающая блуждать по своему прекрасному миру, хотела узнать правду, как бы горька она ни была. — Возможно. Но я хочу, чтобы ты знала, как я люблю тебя.

— П-папка-папка, — Саша прижалась к отцовской щеке и по его шероховатой коже потекли теплые детские слезы. — Ты лучше Насте и Максиму скажи, что ты их любишь. А еще Маше, и Андрюше тоже скажи.

— Они итак это знают, дочка, они знают. — Вадим с трудом проглотил ком вставший у него в горле. — А ты можешь забыть.

— Нет, пап, я не забуду. Никогда-никогда не забуду. Хочешь, я тебе даже поклянусь?

— Нет, не хочу. Не надо клясться. Я знаю, что ты хочешь помнить. Но…, но, может быть, придет время, когда тебе станет трудно верить в мою любовь, когда ты в ней засомневаешься. Поэтому-то я и прошу — не забудь.

— Я тоже люблю тебя, папка. Я тоже! — Саша уже захлебывалась в слезах. — Тебе не надо нас бросать, мы тебя всегда-всегда слушаться будем. Я всем скажу, и они станут тебя слушаться, и я стану.

— Знаешь, Сашка, — отец поднял глаза к потолку и, закрыв рот ладонью, немного помолчал, пытаясь заставить мысли идти в правильном направлении. — Сегодня я услышал кое-что очень важное. И самое странное, что услышал я это от одного из преступников. Когда они все уже собрались уходить, он ненадолго вернулся ко мне. Молодой еще совсем, почти как Андрюшка. Д-даже жалко, пропадает парень. З-занешь, что он мне сказал?

— Что, пап? Я не знаю.

— Он сказал: «благодари Бога, что еще дышишь. Авось еще оклемаешься». «Благодари Бога» — понимаешь, дочка?

— Да, ты должен сказать Ему спасибо. — Саша проглотила слезы. — Он на небе живет и Он добрый. Мне так Алеша сказал, а ему — его дедушка.

— Вот видишь, — Вадим прерывисто вздохнул. — Ты еще такая маленькая, а уже понимаешь. — А я…, я только сейчас понял. Столько лет на свете прожил и не понимал. А вот теперь, услышав слова от парнишки и, глядя на тебя, понял. Знаешь, ведь у меня всегда было за что Его благодарить. И…, и особенно, я благодарен Ему за ту ф-февральскую ночь. За то, что я тогда не остался дома…. Н-незнаю, и как я мог быть таким невеждой. Почему до сих пор ни разу не сказал Ему спасибо? Эт-это так странно, правда? Странно, что я лежу сейчас здесь и думаю о Нем.

— Папа, ты так странно разговариваешь, — плохо понимая, что имеет ввиду отец, и, не представляя себе, какую такую февральскую ночь он имеет ввиду, девочка пожала плечами.

— Странно говорю? Это не страшно. Главное, что я вообще говорю. Я ведь мог бы и не добраться до дома. С-сам не представляю, как оказался в своей пос-постели. Он очень пожалел меня — меня неблагодарного. Дай-ка мне свою щечку, я тебя поцелую.

— На, пап, — Саша послушно подставила мокрую щеку к губам отца. — Только осторожно, а то тебе больно будет.

— Вот-так, — поцеловав дочь, Вадим ненадолго закрыл глаза, потом снова открыл их, — а второй-то подарок ты еще не поглядела.

— Ой, папка, точно! — смахнув ручкой слезы с лица, Саша схватила не до конца развернутый сверток. — Папка! Здесь кукла!

— Ну, да, кукла. Нравится хоть?

— Конечно, нравится. Очень-преочень. Кудрявенькая — ты знал, что я такую хотела.

— Да-да. Небольшая, светловолосая, голубоглазая и кудрявая.

— И в красивом платьишке.

— И в красивом платьишке, — Вадим закусил указательный палец, но тут же отпустил его, заметив, заглянувшую в комнату жену.

Конец ознакомительного фрагмента.