Найденная дважды. Дай мне руку, малыш

Юлия Михайловна Назарян, 2023

Судьба, будто, решила подшутить над девочкой-найденышем, получившей имя мальчика, умершего в ту ночь, когда она появилась в доме его родителей. Страшные потери, голод и холод, насмешки, и другие беды встречаются на пути отверженного ребенка. Девочке кажется, что она не в силах жить дальше, но и в ее жизни появляется то, что дает силы и учит прощать.Главная героиня идет по острым камням жизни, держась верой за Создателя, и разукрашивая будни красками своей богатой фантазии.Данная книга познакомит вас с жизнью многодетной семьи, оставшейся без кормильца и дома в тяжелые годы перестройки. Вы даже узнаете, что существуют съедобные стены (и речь идет не о стенах пряничного домика, а о стенах обыкновенной хрущевки). К сожалению, это не фантазия, созданная для остроты сюжета, а суровая реальность.Книга неоднократно вызовет у вас слезу, но непременно предложит взамен улыбку. Вы увидите, что даже выросшая перед человеком стена из боли и страхов – это не тупик.

Подчас черная птица, несущая на крыльях чудовищную ношу жизненных трудностей, вьет свое гнездо на хрупких плечах детства.

Детство, детство, куда же скрылось ты,

На каких заплутало тропинках?

Возможно, на тропинках моей души?

Да-да, вероятно, там ты и бродишь теперь,

Навсегда покинув этот, бывший к тебе таким жестоким, внешний мир.

Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога; ибо я буду еще славить Его, Спасителя моего и Бога моего.

(Псалом 42:5)

глава первая

Черная ирония февральской ночи

Чиркая белыми, небрежно брошенными горстями снега на черном полотне ночи, по заснувшей в холоде земле гуляла метель. На ходу срывая шапки с сугробов, она тут же одаривала их более богатым одеянием и, оглядываясь, лишь для того, чтобы усмехнуться, спешила дальше творить свои проказы.

Суровая февральская ночь, напугав людей, повелела им запереться в домах и не выказывать из них носу до самого рассвета. И люди послушно попрятались в свои коморки, где, укутавшись в теплые ватные одеяла, тщетно старались заснуть, под невыносимо тоскливый вой, доносящийся из трубы, время от времени переходящий в терзающий душу стон.

Метель торжествовала, как будто бы ей льстило то обстоятельство, что она одна завладела всеми дворами, однако ее гордости и тщеславию был нанесен удар. С большим туром разрывая складку за складкой на белой накидке холодной госпожи, наклонив голову вперед, так что на месте лица виднелся лишь темно серый верх облипшей снегом формовки, маленький человек пробирался вперед. Руки его были скрещены на груди, не позволяя любящему зло пошутить ветру, распахнуть старенькую почти лишенную пуговиц телогрейку.

— Ну почему так далеко, почему вдруг так далеко? — бормотал человек себе под нос, почти не открывая рта. — Всегда было так близко, а сейчас…, надо же, это именно сейчас. Но я должен идти, должен. Ах, только бы быстрее. Ну, почему ноги не идут быстрее? Да еще этот снег…, эта метель…. Брр….

Слегка приподняв голову, человек поднес руку ко лбу, чтобы укрыть глаза от норовящего залепить их снега, и, прищурившись, вгляделся вдаль.

— Да разве здесь что увидишь? — прохрипел он, но все-таки смог разглядеть чернеющую в нескольких метрах от него мусорную кучу. — Вот и она, значит, третья часть пути уже пройдена…. Уже? Еще…. Ах, насколько же еще далеко… — тяжело вздохнув, он снова опустил голову.

Как ему хотелось сейчас бежать, а не плестись со скоростью улитки. Но упрямствующая метель, казалось, собрала все свои силы, чтобы заставить бросившего ей вызов путника, развернуться в обратную сторону, и будто нарочно засыпала его сильно поношенные валенки все более тяжелеющими белыми хлопьями.

Маленькие шаги неторопливо сокращали расстояние между человеком и мусорной кучей, и вдруг ему показалась, что он услышал чей-то тихий плач.

— Кто здесь? — машинально спросил мужчина, оглянувшись по сторонам. И одернул себя: — Да что это я? Кто же может быть в таком месте в такое время?! Это метель…, метель и нервы — это все они.

Он кашлянул в толстую влажную рукавицу и поднял правую ногу, но тут что-то еще, кроме снега, попало под нее, и мужчина споткнулся.

— Бросают мусор прямо на дорогу, — проворчал человек. — Ну, неужели так трудно…, — неожиданно для самого себя он замолчал, до его слуха опять донесся плач, на этот раз уже не такой тихий, но скоро он будто растворился в завывании метели.

— Этого мне еще не хватало…. Неужели я схожу с ума. У меня начинаются галлюцинации — мужчина подумал о галлюцинациях совершенно серьезно, так как тому были свои причины, но все-таки стал шарить руками по сильно занесенной снегом дороге.

— Вот оно…. Это оно, — крепко, но осторожно схватив то, обо что споткнулся, мужчина поднес это к своему лицу и испуганно вскрикнул: в первые секунды, он, было, принял находку за свернутый кусок одеяла, но, отогнув один из его уголков, обнаружил прячущуюся под ним маленькую головку.

Да, в своих руках ночной путник держал не какую-то вещь и не куклу, а младенца, самого настоящего младенца. Веки ребенка были сомкнуты, а крошечный ротик застыл в приоткрытом состоянии.

— Что же…, что же это? — руки человека задрожали, а сердце сжалось и начало болеть. — Мертвое дитя?! Это знак?! Зачем же?.. Мертвое дитя….

Не переставая думать о доме ни на секунду, мужчина был готов зарыдать, но ему не хотелось поддаваться злым мыслям. Приняв решение, он положил находку на то место, с которого поднял ее и сделал шаг вперед, однако что-то остановило его и заставило опуститься на колени.

Не отдавая в том себе отчета, мужчина снова взял дитя на руки и, пересилив страх и какое-то еще непонятное ему чувство, откинул уголок одеяла с крошечного личика.

— Ты…, ты, малыш, и в самом деле…, ну…, или ты еще…, еще… живой? Ну, как же это…, ну, кто же?.. — Мужчина прослезился, больше не в силах крепиться. Да и кто мог бы на его месте? Ведь и на улице он в такую пору оказался неспроста, более чем веская причина выгнала его в страшную метель из дому, где с большим нетерпением дожидались возвращения главы семейства, а главное, — результата его ночного путешествия, от которого зависело столь многое, от которого зависела жизнь. Жизнь еще более крошечного существа, чем то, что мужчина сейчас прижимал к своей груди, не замечая, что телогрейка распахнулась, и холодный ветер неистово треплет его самошитую рубаху.

***

Вадим Савилов — а именно так звали одинокого ночного путника, к своим тридцати пяти годам был женат уже десять лет, и имел двух сыновей и одну дочь, которых родила ему его жена Надежда, вышедшая за него замуж сразу же по своем совершеннолетии.

Но тремя детьми супруги решили не ограничиваться, так как всегда мечтали иметь большую семью. И вот, когда Надежда забеременела в четвертый раз, они подумали, что мечты их сбываются.

Однако четвертая беременность оказалась для молодой женщины самой сложной и за восемь месяцев сильно извела ее.

Часто показываться врачу у Савиловых не было возможности, да и проку от этих посещений врача они не видели. И потому, Надежда вынуждена была сама, да с помощью мужа и соседок — наперебой дававших совершенно различные советы, — переносить все выпавшие на ее долю трудности.

И вот, к исходу восьмого месяца, капризная февральская ночь преподнесла семье Савиловых особый «сюрприз»: с исказившимся от страха и резкой боли лицом, Надежда, вставшая из-за швейной машинки, схватилась за живот. Перепуганный Вадим, отреагировав почти моментально, подхватил жену под руку.

— Папа, что с мамой? Что с мамой? — резко соскочив со своих кроваток, будто только этого и ждали, в один голос закричали четырехлетняя Настенька и трехгодовалый Максим.

— Это не ваше дело! — бросив в сторону малышей строгий взгляд, по-взрослому отрезал девятилетний Андрей, уже понимающий, что впереди их ждет нелегкое испытание.

— Все хорошо, ложитесь спасть, — проглотив рвущийся из горла стон, как можно тверже сказала Надежда и, обратив лицо к мужу, шепотом попросила: — отведи меня в комнату, с глаз детей…, скорее….

— Но мы не хотим спать, мы боимся, мы не будем! — заплакали малыши, перебивая друг друга.

— Спа-ать, сейчас же! — уже не сумев сдержать крик, не своим голосом проголосила женщина.

В ответ послышались всхлипывания.

— До вас что, не дошло, что сказала мама?! — рассердился Вадим, чувствуя, что если он не поторопится, его жена повалится прямо на пол.

— Сейчас же в постель! — схватив малышей за плечи, Андрей втолкнул их в детскую.

— Но мы боимся, — Настя прижалась к руке старшего брата.

— Думаешь, я не боюсь, — на этот раз уже тихо и без тени сердитости, произнес мальчик. — Но вы должны понять, что если не послушаетесь родителей, то маме будет только хуже.

— Почему хуже? — не понял Максим. — Мы хорошие, мы маму любим. А мама кричит.

— Кричит, потому что так надо! А если вы ее любите, то и делайте так, как она говорит.

— А ты тоже спать ляжешь? — спросила Настя.

— Тоже-тоже, — заверил сестренку Андрей, отлично зная, что говорит неправду. Уложив малышей в кроватку, он укрыл их одеяльцем и сел на свой узкий, уже давно не раскладывающийся диван.

Но не прошло и минуты, как снова раздался недовольный голос Максима:

— Отдай одеялко! Бяка! — заворчал он на сестренку.

— Нет, это ты отдай. Ты маленький — тебе хватит маленько! — огрызнулась девочка, приподняв голову.

— Ну, что опять не так? — вновь склонившись над кроваткой, Андрей повелел малышам сесть и отодвинул их подушки от деревянных спинок. — Вот, так вам одеяла на двоих хватит.

— Нет, — закапризничал Максим, — так Настькины ноги мне в лицо лезут.

— Не лезут! — обиделась Настя. — Это твои ноги лезут, и они грязные. А я-то помыла ноги!

— И я помыл! Я тоже мыл!

— Врешь, не видела.

— Видела-видела! — захныкал мальчик.

— Да хватит вам! — шепотом прикрикнул Андрей на спорящих. — Спите уже! Нам и без вас нелегко!

— А с нами? — тихо поинтересовался Максим. Но, заметив, что старший брат нахмурился больше прежнего, не стал дожидаться ответа и нырнул под одеяло с головой.

Убедившись, что малыши наконец-то утихомирились, Андрей тоже лег. Но лег не для того, чтобы заснуть, а лишь для того, чтобы братишка с сестренкой не подумали, что сам он спать не собирается.

Прошло не более десяти минут, и вот в тесной комнатке уже послышалось мирное сопение маленьких носиков.

— «Так-то лучше» — подумал Андрей и прикусил губу, так как в этот момент до его слуха донесся еще и приглушенный стон, а следом за стоном тихие шаги. Мальчик понял, что к нему крадется отец, но не поднялся до тех пор, пока тот не склонился над ним и не потрогал его плечо.

— Мне вставать? — спросил Андрей еле слышно, дрогнувшим голосом.

— Да, — кивнул мужчина, — ты должен приглядеть за мамой.

Мальчик очень осторожно покинул диван и, проследовав за отцом через кухню, зашел в комнату родителей. Мама лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, уголок коей крепко сжимала в зубах. Голова ее была обмотана полотенцем, из-под которого торчали спутавшиеся локоны светлых волос.

— Не отходи от нее ни на шаг, — сказал отец мальчику, указывая ему на низенький табурет, стоящий у изголовья кровати. — Не забывай мочить полотенце. И…, и если она что-то попросит — выполняй. Тебе ясно?

— Ясно, пап, — глаза мальчика заволокла влажная пелена, но он всеми силами старался не показывать своей слабости.

— Значит, все сделаешь как надо? — разговаривая с сыном, мужчина снял с вешалки телогрейку и, со второй попытки попадая руками в рукава, надел ее. После чего, начал шарить по карманам без всякой на то надобности — он сильно нервничал.

— Да, пап, а…

— И не заснешь?

— Нет, пап. А ты куда? Ты скоро вернешься?

— Ты с мамы глаз не своди, — будто и не слыша вопрос сына, продолжил давать указания Вадим. — И не спи. Слышишь? Не спи!

— Да не буду я спать, пап. Ты только возвращайся поскорее. И…

— Что? — уже открыв дверь, ведущую в сени, отец оглянулся.

— Шапку-то надень. Там же холодно.

— А…. Ну…, — пробубнил мужчина и, неловким движением левой руки схватив с полки, расположившейся у самой двери над вешалками, старую формовку, нахлобучил ее на голову. — Ну, вы тут…, ну, давайте, держитесь, а я скоро…, скоро. Ты только мамку не оставляй. Не оставляй, понял?

— Понял я, понял! — уже глотая слезы, ответил мальчик, глядя на темную, плотно затворившуюся дверь. — Ты только, папка, давай быстрее….

***

Холодный ветер трепал рубаху Вадима, а он все крепче прижимал к груди неизвестно кем брошенное у мусорной кучи дитя.

— Да кто же…, да кто же мог? — снова спросил ночной путник, и в этот момент ему почудилось, что кроме собственного сопения он услышал еще и тихое детское. — А, может быть, не почудилось? — мужчина сдвинул шапку на бок и приник открывшимся ухом к маленькому личику, — слабое сопение послышалось снова. — Да ты же живой! — будто бы боясь услышать свои слова, почти беззвучно, воскликнул Вадим, и через пару секунд, уже громче повторил: — Живой!

Вскочив на ноги, мужчина завертелся по сторонам. В его голове крутился один мучительный вопрос: куда идти? С одной стороны, он должен был идти вперед, должен был, наконец, добраться до своего старого знакомого, что являлся единственным человеком, живущим неподалеку, у которого имелся телефон. А ведь сейчас Вадиму очень был нужен телефон, чтобы вызвать для своей жены скорую помощь. Хотя, приедет ли скорая в такую погоду? И как скоро приедет?

Да, Вадиму нужно было идти вперед. Но, с другой стороны, путь до старого знакомого был в два раза длиннее пути до дома, а на его руках лежало крошечное существо, борющееся со смертью и готовое в любой момент сдаться ей.

Можно было оставить найденыша у кого-нибудь из соседей, но согласится ли кто из этих самых соседей подняться с постели и окончательно лишить себя покоя, ради непонятно чьего дитя? — Нет, вряд ли…. Вадим хорошо изучил живущих рядом с ним людей, и знал, что любимое их дело — выпить, да дать какой-нибудь нелепый совет, но уж точно не нянчиться с чужими младенцами. Они бы не согласились и посидеть с готовой вот-вот родить женщиной — сказали бы: «Сами виноваты и нечего вешать свои проблемы на других!» — уж это Вадим знал наверняка. Потому и не стал искать для Нади лучшей сиделки, чем их девятилетний сын, — Андрей-то хотя бы значение слова «ответственность» понимал, да и на бутылку за услугу не просил.

— Прости, Наденька…, — простояв в нерешительности не более минуты, мужчина развернулся назад и торопливыми шагами направился к дому. На обратном пути даже метель перестала строить ему препятствия. Будто почувствовав жалость к маленькому, завернутому в кусок старого одеяла, существу, она усердно подталкивала ночного путника в спину и, казалось, прилипая к его, так и не спрятанному под шапку уху, хрипло шептала: — «Спеш-ши, спеш-ши».

***

Добежав до дома, Вадим распахнул дверь и, шумно дыша, заскочил в сени. Здесь он остановился, скинул с себя телогрейку, швырнув ее прямо на пол, следом за ней, швырнул и шапку. Теперь оставалось открыть вторую дверь и признаться в содеянном, но мужчина только дотянулся до ручки и, слегка коснувшись ее, отдернул руку назад. Он не мог. Что он скажет измученной жене? Как объяснит то, что не вызвал скорую, перепуганному сынишке? Вытерев лицо грубой ладонью, Вадим откинул с личика найденыша уголок одеяла — ребенок тихо сопел носиком.

— Живой, — грустно улыбнулся мужчина — отогреть бы тебя надо. Эх, угораздило же тебя попасться мне под ноги. Что же я наделал. Ну, да, разве можно было оставить тебя там?

Разговаривая с младенцем, Вадим не заметил, как дверь в дом тихонько отварилась и из-за нее показалась голова Андрея.

— Кто тут? Пап, ты-ты что ли вернулся? — заикнувшись, спросил мальчик.

— Я, сынуль. Я, — вздрогнув от неожиданности, ответил мужчина.

— А что ты не заходишь? Ты не один? Ты с кем-то разговаривал.

— Да, нет, один я, один. То есть, не совсем один.

— Как это, не совсем? — мальчик прищурил глаза, пытаясь разглядеть кого-нибудь за спиной отца — в сенях было темно. — Ты доктора привел, да?

— Нет, не привел. Как мать-то?

— Плачет мама, — Андрей шмыгнул.

Вадима передернуло, к его горлу подкатился ком.

— Я сейчас снова уйду, если ты сможешь посмотреть за ними.

— Настя и Максим давно спят, — не понял мальчик. — Заходи в дом-то, а то и себя застудишь и меня.

— Да, ладно, — Вадим махнул рукой и перешагнул через порог.

На кухне лампа не горела, но из комнаты, где лежала Надежда, в нее проникало достаточно света, чтобы Андрей смог разглядеть, то, что его отец прижимал к себе.

— Па-ап, ты это кого принес? Это чей?

— Да не чей.

— Так не бывает.

— Бывает, сынок. В жизни, видишь ли, всякое бывает.

— Так это с ним я сидеть должен?

— Да, с ним, — мужчина кивнул и, услышав стон жены, покосился в ее сторону. — И про маму не забывай.

— Я не смогу, пап, — мальчик чуть ли не заплакал. — Что если они у меня оба…, ну, это…, ну, умрут.

— Не говори глупостей! — вполголоса прикрикнул отец.

— Я не останусь, я боюсь. Не уходи, пап, не уходи. Все равно в такую погоду никто к нам не пойдет.

— Может, ты и прав. — Не нагибаясь, мужчина снял с ног валенки и, пройдя к кухонному столу, аккуратно положил на него ребенка. — Его согреть надо. Я его разверну и пойду посмотрю, как там мать, а ты ему ножки три и ручки. Да поосторожнее будь, понял?

— Но он же маленький совсем, — Андрей вытер нос рукой, — вдруг я…

— Опять ты за свои глупости! Некогда нам тут нюни распускать! Если уж я притащил этого мальчишку сюда, то он должен жить, понял?

— Понял, — Андрей принялся помогать отцу разворачивать ребенка, и через полминуты у него вырвалось тихое: «О-о».

— Вот тебе и «о-о», — мужчина раскрыл рот, — ну и мальчика я нашел.

— Это же девчонка, — Андрей даже хихикнул. — Ну, папка, ты даешь.

— А ты что, хотел мальчика? — смущенно спросил отец. Его щеки даже покрылись румянцем, будто ему стало вдруг неловко перед маленькой девчушкой, за то, что он принял ее за парнишку.

— Мальчика нам мама родит, — прошептал Андрей. — Так что девчонка сойдет. Ты давай иди в комнату, я здесь и сам справлюсь.

— Точно справишься?

— Да, точно! — Андрей, конечно, не был уверен в своих силах, но знал, что отец нужен маме. — Я ее согрею и в пеленки заверну.

— Ну, да ладно, — взволнованный мужчина быстро чмокнул не менее взволнованного сына в лоб, и оставил его наедине с найденышем. Скоро почувствовав тепло мальчишеских рук, девочка начала оживать и задергала худенькими крошечными ножками.

***

В эту ночь Вадиму больше не пришлось покинуть дом. Все оставшиеся ночные часы он не отходил от жены. Только то и дело выглядывал за шторку, которая отделяла комнату от кухни, и давал Андрею указания, а мальчик их беспрекословно выполнял. Требовалась горячая вода — Андрей ставил большую кастрюлю на огонь; требовались пеленки — он, лишь ненадолго оставляя малышку одну, прокрадывался в детскую и, очень аккуратно открывая скрипучую дверцу шкафа, доставал из него пеленки, подготовленные мамой заранее для еще не родившегося мальчика.

Когда первые лучи солнца заглянули в дом через незанавешенное маленькое кухонное окошко, Андрей чувствовал себя вконец измотанным, но за всю ночь он ни разу не напомнил родителям, что сам еще ребенок, что ему только девять лет и он слаб, как и все обычные дети. Он взял на себя столько, сколько мог, хотя ему и пришлось молча глотать слезы, склоняясь над найденышем, когда до его слуха доносились сдавленные крики матери и причитания растерянного отца, выполнявшего в эту страшную ночь работу, в коей очень мало смыслил.

— Ну, что пап? Уже все? М-мы справились? — услышав тяжелый вздох отца у себя за спиной, — спросил Андрей, сам не зная, хочет ли он услышать ответ на заданный вопрос или нет.

— Кончено, — произнес Вадим сиплым голосом, — кончено.

— И-и?

— Пойдем. — Отец взял сына за руку и ввел его в комнатку, где, укрывшись одеялом с головой, лежала рыдающая и ослабшая женщина. — Смотри, — он подвел сына к маленькому круглому столику.

Мальчик протер покрасневшие глаза, в которых уже все начинало расплываться, и уставился на грязную пеленку, что, как ему показалось, скрывала под собой какую-то ужасную тайну.

— Ты готов это увидеть? Если нет, то не надо смотреть, просто я думаю, что ты должен знать. — Мужчина украдкой вытер слезы рукавом испачканной рубахи.

— Папа, после этой ночи я готов увидеть что угодно, — стараясь перебороть страх, ответил мальчик.

— Тогда…, — отец лишь на пару секунд приподнял пеленку за один угол и тут же опустил ее.

— Он…, он не живой, да?

— Он не живой, — кивнул Вадим.

— Что же нам теперь делать?

— Молчать. Молчать об этом. Пусть не знает никто, — мужчина взял бездыханного младенца на руки. — Мы похороним его. Сделаем это тихо, прямо сейчас. Мне нужна будет твоя помощь. — Подойдя к шторке, Вадим указал на нее, кивком головы, — Открой. Потом возьмешь из кладовой лопату и пойдешь за мной.

— К-куд-да?

— В палисадник. И запомни — сегодня твоя мама родила живого ребенка.

— Ее? — мальчик бросил взгляд туда, где лежала тепло укутанная девочка. — Но она же…

— Не мальчик. И что? Врачи тоже могут ошибаться.

Дойдя до вешалки с одеждой, мужчина остановился и резко оглянулся на детскую — в дверном проеме, с видом потерянных овечек, стояли Настя и Максим. Они переводили взгляды со свертка, который их отец держал в руках, на сверток, лежащий на столе — казалось, что эти несмышленые малыши все понимают.

— А-ну, марш спать! — не зная, что лучше сказать в такой ситуации, — хрипло крикнул Вадим детям. — Кто вам позволил встать?

— Мы сами, — Настя втянула голову в плечи. — А мама тоже умерла?

— Что? Кому я сказал, спать?! Сейчас же! Никто не умер! Никто!

— Ну, пошли, — Максим, всхлипнув, дернул сестру за руку. — Пошли байки.

— Правильно, — видя, что Андрей уже оделся, отец взялся за дверную ручку. — И если я только узнаю, что вы еще вставали, то дам вам обоим ремня, на полдня поставлю в угол. И…, и никакого сладкого целую неделю!

— А это долго? — забеспокоилась Настя.

— Очень долго, — ответил за отца Андрей.

— Хорошо, мы не будем вставать. — Теперь девочка потянула братишку за руку, — Ну, пошли. Слышишь, папка ругается?!

***

В дом Вадим и Андрей вернулись только через пару часов. Бороться с заснувшей на зиму холодной землей было очень тяжело, но вдвоем они справились.

Когда Вадим снова оказался у кухонного стола, еще утреннее солнце уже хорошо освещало маленькое спящее существо.

— Видишь, как вымоталась она за эту ночь — крепко заснула, не просыпается.

— Но это же хорошо, да, пап? — Андрей зевнул, хотя спать он уже не хотел, по крайней мере, думать о сне не мог.

— Хорошо. Глянь-ка, мама спит?

— Сейчас, — Андрей тихонько заглянул за шторку и его взгляд тут же встретился со взглядом матери, женщина постаралась улыбнуться, но не смогла. — Нет, она не спит.

— Тогда, пришло время их познакомить.

— Ага, пап, давай. — Приняв малышку из рук отца, мальчик поднес ее к матери, и опустился перед ее кроватью на колени. — Вот, мам, это нам вместо Сашки. Я положу ее рядом с тобой, ладно?

Кивнув, женщина непонимающе посмотрела на мужа:

— Что это?

— Это — наш новый малыш. Я нашел его…, то есть, ее — на улице.

— Так вот почему ты вернулся так быстро? Быстро…, мне казалось, что тебя не было целую вечность.

— Да, это из-за нее я повернул в обратную сторону. Прости.

Женщина прикусила губу, почувствовав, что сейчас снова разрыдается и, переведя взгляд на девочку, обратилась к сыну:

— Давай ее сюда. Клади рядом со мной.

Видя, что мама немного потеснилась, мальчик положил малышку на кровать.

— Ты, мам, не плач. У нас теперь две девочки — разве это плохо?

— Хорошо, хорошо, малыш, — женщина потеребила волосы сына очень слабой рукой. — Хорошо. Да и кто знает, что было бы со мной, если бы папа не вернулся раньше. Может быть, она спасла меня…. Может быть….

— Ты сказал, она нам будет вместо Сашки? — Вадим прислонил голову к косяку, — А почему, вместо? Разве она не может быть Сашкой?

— Да, Сашкой мы ее и назовем, — прижавшись к малышке, Надежда, наконец, смогла улыбнуться. — Сашкой она и будет. И никто — ни одно живое существо, кроме нас троих никогда не узнает, что это имя предназначалось не для нее.