Возвращаться – плохая примета. Том 1

Юлия Ляпина, 2019

Что может ожидать человека, враждебной волей превращенного в громадного черного пса без малейшей возможности освободиться? Только деградация и смерть. Точно так думал и сам герцог эт Верис, которого враги издевательски обратили в собаку. Что может получится, если веселую и рослую толстушку-хохотушку вышвырнуть в чужой мир? Да ничего хорошего. Так думала Маргарита Ясновская и тоже была недалека от истины. А если их соединить вместе? Будут много приключений. И обязательно любовь и спасение, на радость друзьям и на зло врагам. Потому что тогда сила мужества сумеет обернуться верностью и благородством, а чисто женская слабость – любящей силой. Читайте историю приключений герцога – черного пса и травницы Маргариты!

Глава 3

Чистые деревянные ступени вели к невысокому белому домику, обсаженному вишнями. За плетнем квохтали куры. В невидимом за кустами сарае хрюкали и визжали поросята. Хозяйство было небольшим и справным.

Дверь украшал сплетенный из травы венок, украшенный синей лентой. Травница шепотом объяснила мне значение этого украшения:

— Венок — недавнее пополнение в семье. Синяя лента — ребенок мужского пола, подкова — старший сын, наследник. Веточка чабреца должна принести крепость телу, полынь и пижма — отогнать болезнь, завядшие вишневые ветки подарить сладость и красоту.

Мы подошли к домику. Я несла, бережно прижимая к себе сопящего младенца, знахарка — крепкую ореховую палку. Рядом неторопливо вышагивал Вран. Собачка-звонок выкатилась нам под ноги, тявкнула и убралась назад в конуру. Черный пес даже не повернул головы, осанистый он какой! Мне захотелось погладить черную шерсть, да руки заняты.

Вытирая руки передником, из сеней выглянула старшая женщина. Испуганно уставилась на сдвинувшую брови травницу.

— Милаву позови, — решительно произнесла знахарка. — Пусть дите примет и покормит, а сама сюда иди, старая перечница.

Через минуту на крыльцо выскочила простоволосая молодка в розовом платье, схватила младенца и унесла в дом. Женщина постарше осталась на крыльце, поджимая губы и поглядывая вокруг — нет ли нежелательных зрителей.

— Я тебе говорила, Катрана, чтобы ты девку не гоняла в поле?! Сказала, что малому мамка нужна? Зови сюда сына! — стала вычитывать сухопарую бабу моя наставница.

На окрик на крылечко выбрался здоровенный светловолосый вихрастый парень в синей куртке и широких штанах. Травница, легко, как перышко, подняла тяжелый батог и принялась охаживать его по спине и плечам, приговаривая:

— Не гоняй жену в поле, береги жену и дите!

Потом, подустав, медленно опустила палку и все так же строго сказала:

— Неделю будешь баню топить! Жену и малого в баню водить! Мазь я оставлю — растирать обоих! И чтобы в дом носил в тулупе!

Свекровушка каменным столбом молча стояла на крыльце, будто происходящее к ней не имело никакого отношения.

— А тебе, Катрана, за то, что чуть дитя не сгубила — триста раз в храме Светлых богов поклон положить! — Звонким, неожиданно молодым голосом приказала лекарка.

Катрана чуть поморщилась. Думала, наверно: ну, потратит вечерок, зато сын из воли не вырвался!

— А перед каждым поклоном, — Руима чуть прищурилась, — пол в храме помыть!

Старуха взвыла!

А травница чуть повернулась ко мне:

— Пошли, Рита, дальше сами разберутся.

Пока я таращила глаза, силясь понять, что сейчас было, травница начала объяснять усталым голосом:

— Милава — сирота, а Крас у Катраны единый сын. Он ее взял за пригожесть, а свекровь за смиренность. Вот и гоняет молодуху в поле, едва родила, а дите коровьим молоком кормит. По лени холодного нальет, еще и водой развести забудет — а младенцу это не еда, а отрава! Вот у ребенка понос, рвота — глядишь, с голоду ребенок уже и еле дышит. А Крас мать во всем слушает, жену не бережет. Ну да, будем надеяться, ему моя наука впрок пойдет.

С тем же вздохом лекарка взошла на крыльцо своей избы.

— Эх, сколько детей глупые бабы губят! Все из-за ревности своей. — говорила она себе под нос.

Потом подала мне из сеней пару легких берестяных ведерок и коромысло:

— Ступай, воды в баню натаскай. Колодец рядом с грядами. Пообедаем — и помыться надо будет.

Шевелиться не хотелось совсем, но солнце уже клонилось к закату. Платье, одетое утром, уже не блистало чистотой…

Да и все равно, обед еще не готов.

Уговаривая так саму себя, я поплелась искать колодец. Едва сойдя с крылечка, зацепилась длинным подолом за брошенную кем-то палку и свалилась, пребольно ударив большой палец ноги.

Резкая боль словно отворила плотину — захотелось домой, прижаться щекой к маминому боку, вдохнуть крепкий запах табака и железа от отца. Слезы хлынули по щекам, а из горла вместо тихих всхлипов прорвался тоскливый вой.

Села, где упала, прямо на обрезок доски, о который вытирали ноги. И выла, выла, до сухости в горле и истерического икания. Наверное, выплакала все, что накопилось за прошедшие сутки. И только немного успокоившись и утерев нос и соленые дорожки на щеках, поняла: все это время крепко держала за шею ту самую собачищу, что лежала равнодушно у крыльца. Цепь лежала рядом. Похоже, пес вывернулся из ошейника и попал ко мне в утешители.

Обессилено вздохнув, я разжала сведенные в истерике руки. Изумленно полюбовалась высунутым собачьим языком — прижала, похоже, псинку сильно! Удивительно, и как собак стерпел! И даже не попытался меня укусить!

Решительно высморкалась в тот же завалявшийся в кармане платок. Всхлипнула последний раз и пошла таскать воду, погладив Врана напоследок по лобастой башке.

Кажется, я уже не боюсь собак. Или только одну большую черную собаку?…

Высокий сруб прикрывала простая деревянная крышка, разбухшая от весенних дождей. Толстая веревка, намотанная на жердь, тянулась в глубину, несколько камней в рваной рыбацкой сетке служили противовесом.

Большущей деревянной бадьи как раз хватило наполнить мои ведерки. Только как их надеть на коромысло?

Сложный вопрос. Покрутив его и так, и так, вспомнила образцы народной росписи и попыталась этак небрежно взгромоздить коромысло на одно плечо.

Замечательно. А как ведра цеплять? На корточки садиться?! Присела, зацепила одно ведро — а второе как, оно ж за спиной? В общем, крутилась и так, и эдак, пока не разлила одно ведерко. Да прямо в новые поршни!

Вода ледяная. Шерсть не мокнет, но сбилась комком. Ноги скользят…

В общем, сходив пару раз туда-сюда с ведерками без коромысла, скинула эти кожаные лапотки и повесила на тычки для каких-то овощей просушить. Вран трусил за мной, как привязанный. Тыкался холодным носом в босые ноги, цеплял ушами подол. Заглядывал в глаза — точь-в точь дрессированная немецкая овчарка: все понимает, но не говорит.

Останавливаясь передохнуть, я охотно гладила лобастую черную голову, вынимала из шерсти репьи и любовалась псом: глубокая грудь, горделивая голова, осанка! Красавец!

Ходить по холодноватой земле босиком оказалось приятно. Я быстро наполнила кадушки на печи и уже подбиралась к бадье для стирки, когда от дома послышались шаги. На тропинку вышел рыжеволосый конопатый парнишка лет тринадцати. Увидев меня, он слегка поклонился и пробормотал:

— Госпожа Рита, госпожа Руима велела мне затопить баню.

«Госпожа»?.. Ну, травницу, понятное дело, так называют из великого почтения к ее искусству. А меня-то за что так поименовали?

Пожав плечами, потащила очередную пару ведер с водой к баньке. Парнишка встретил в дверях, почтительно перехватил ведра и сказал, что госпожа Руима ждет меня в доме.

Вот и хорошо, а то тонкие деревянные ручки уже натерли мозоли на пальцах и ладонях!

Прихватив по дороге свои поршни, отряхнула платье, ополоснула руки и лицо в бочке с дождевой водой и вошла в дом, провожаемая тоскливым собачьим взглядом. Ничего себе пенки! Можно подумать, я у него из каши мясо своровала!

* * *

В доме Руима сунула мне в руки корзину с зельями и узел с бельем. Потом пошли в баню и долго мылись. Травница, обмазав меня всю каким-то сладко пахнущим киселем, велела завернуться в покрывало и идти в дом, не пачкая одежду.

На столе чинно стоял странный самовар, на его маковке пыхтел медный чайничек с травяным чаем. В мисках с бульоном плавали маленькие кусочки белого мяса и зелень, вместо хлеба были сухари.

Бульон полагалось просто выпить, а мясо и зелень выловить сухариком или грубоватой деревянной ложкой.

Потом долго и неспешно пили чай с той же сладкой хрустящей травкой, что и утром. Травница с удовольствием, прикрывая глаза грызла медовый пряник, вручив мне сушку:

— Погрызи девка, тебе полезно.

Пот стекал с меня в три ручья, даже сидеть было неудобно — казалось, вот-вот соскользну с лавки.

После еды Руима принимала пациентов. Молодой парень с загноившимся порезом от косы. Молодка с ожогами на руках — из корчаги плеснуло горячим медом. Старик с утробным кашлем и не разгибающейся ногой.

Я пряталась в горнице, запоминая, чем травница лечит селян. И отчаянно зевала, рискуя вывихнуть челюсть.

Наконец стукнула калитка, и Вран простучал когтями по полу. Пес сунул любопытный нос в горницу.

— Поди, проветрись, — ворчливо сказала травница, — посмотри хоть, как народ у нас живет.

Я последовала мудрому совету — мне хотелось посмотреть, что за часовня пряталась среди деревьев. Вран пошел за мной.

На улице было шумно: во дворах стояли столы, за которыми ужинали семьи. Дети бегали между плетней, загоняли на ночь кур и коз, многие с любопытством поглядывали на меня.

Часовня оказалась очень маленькой и очень простой. Я не сразу поняла, что высокие деревья, посаженные по кругу, и есть храм. А сама часовня — только алтарь, увенчанный солнцем.

Дверь высокой деревянной башенки оказалась открытой, закатное солнце падало внутрь, отражаясь сквозь большой круглый витраж. Цветные блики играли на беленых стенах. Я остановилась растерянно, посмотрела на Врана.

— Туда можно?

Пес вел себя сдержанно и торжественно. А еще он не вошел в часовню, только подошел к двери и склонил голову. Я подошла ближе и заглянула: белый камень алтаря, усыпанный простыми полевыми цветами, простой каменный пол. Ни икон, ни статуй. Только солнечный свет.

Постояв еще немного, мы вернулись к домику Руимы.

— Пора спать! — сказала она, прибирая стол. — Сегодня уже никто не придет. Если только рожать кто возьмется.

Я обрадовано зевнула, прикрывая ладонью рот, и забралась в постель.

Теперь уже я спала за печкой, на устланной лавке, а та, где я свалилась накануне, оказалась местом для пациентов. Сама хозяйка дома спала на печи, чтобы быстро вскакивать навстречу нежданным гостям.

Сумка все так же сыто круглила бока, но я только сунула сверху очки и махнула мысленно рукой — все завтра, а сейчас — спать.

Я успела краем глаза заметить — убедившись, что гостья крепко спит, старуха, мягко ступая, вышла в сени и вошла в чулан, не скрипнув рассохшейся щелястой дверью. Слегка пахнуло сеном, и снова стало тихо. Перепуганные сверчки застрекотали под окошками, пес приподнял голову и коротко взрыкнул. Потом снова лег и больше не шевелился до самого утра.

* * *

Утром я выперлась на крыльцо в одном покрывале, отчего староста едва не прикусил язык, увидев такое непотребство. Мало того, что страшная и вся зеленая, так еще и почти голая! Но растрепанная ученица лекарки сделала вид, что не заметила его гнева. Почтительно поздоровалась и поспешила в огород умываться.

Седовласый почтенный староста пожаловал к травнице по делам — и на ученицу новую посмотреть, и узнать, не надо ли почтенной старушке какой помощи, да и лекарством от своей хвори разжиться.

Старуха приняла его ласково — усадила на мягкую подушку, налила сладкой водицы с цветочным запахом. И повела неспешную беседу по всем правилам — расспросила о здоровье самого старосты, его жены и трех дочек, покивала сочувственно заботам отца семейства, и даже протянула скляночку с мазью от геморроя. И лишь покончив с вежливой беседой, сказала:

— Девку мою не обижайте! Может почудить, но шибко способная, с первых дней помогать может. А там, глядишь, и на мое место встанет.

Я нахально подслушивала, стоя под окошком, и от ее слов у меня потеплело на душе. Хоть кому-то я здесь нужна!

Старик от неожиданности аж поперхнулся и пошел бурыми пятнами — своими глазами видела! Перебрав узловатыми пальцами по отполированной временем палке, надрывно закряхтел, и все жалобы на мое бесстыдство увяли на корню.

Кто ж с будущей заменой почтенной знахарки ссорится? Особливо, ежели девка не сегодня-завтра встанет на хозяйское место.

А дальше пошли типичные сельские рассусоливания. Я заскучала.

Понимая, что в избу заходить пока не стоит, уселась на крылечке и от нечего делать стала разбирать спутанную собачью шерсть, вылавливая репьи и сухие травинки. Попутно погладила шелковистые собачьи уши, проверила, не туго ли сидит ошейник.

Цепь пес игнорировал, а травница про нее и вовсе не вспоминала. Зато влажные дорожки от слез на собачьей морде меня несказанно огорчили. Сначала я подумала, что у Врана болят глаза. Но карие радужки были яркими, зрачки смотрели ясно, в уголках глаз не было грязи и гноя. А сам взгляд!

Такое страдание я видела только однажды — у молодого парня, сидящего в инвалидной коляске. Я прижала черную собачью голову к груди и долго так сидела, ласково перебирая длинную шерсть.

— Вран, — предложила я, — давай после завтрака сходим к реке? Или на горку какую-нибудь?

Пес тяжело вздохнул и потерся головой о мое одеяние.

— Вот и хорошо, — обрадовалась я, — с тобой мне не страшно!

А в кухне все журчала беседа. Наконец староста поднялся и вышел с травницей на крыльцо. Старуха вежливо проводила его до порога и позвала меня в дом — смываться и переодеваться.

Зеленая жижа, которой меня обмазала травница, вся осталась на покрывале. Кожа под нею выглядела чище и белее, а на ощупь стала непривычно гладкой.

Скомандовав:

— Ложись на лавку! — старуха сама натерла мне спину и окрестности прозрачным настоем с резким запахом. Потом, вручив склянку, велела обмазаться целиком и обязательно уделить внимание лицу.

Отдельное притирание полагалось для волос и ногтей. Зубы пришлось почистить мелом с мелкими семечками петрушки. Уф, осталось натянуть льняное платье и плетеный поясок.

Хлопоты с одеванием меня успокоили. Стараясь не думать ни о прошлом, ни о будущем, я собиралась завтракать.

Привычный ароматный чаек, сладкая травка и теплые душистые булочки с незнакомым вкусом пришлись мне по вкусу. Но уже вторую булочку я просто крутила в руках, прихлебывая чай. Сама себе удивляюсь — бывало, в буфете булочек такого размера покупала четыре, а то и пять, и все было мало!

Руима привычно сгрызла пряник и села проверять записи в толстенной тетради. Я обратила внимание, какие у нее длинные ловкие пальцы, как умело она управляется с пером. Необычно для сельской бабули.

Вынув расческу, я вышла на крыльцо расчесать еще влажные от притирания волосы. Пес приподнял голову и стал наблюдать, как щетка скользит по волосам.

Старуха, вышедшая следом, наставляла:

— Проводи от корня к концам, ровно, прямо и не менее ста раз!

Я с удовольствием последовала ее совету.

Когда с прической было покончено, травница отправила меня на другой конец села:

— Видишь крышу с флюгером? Кузнец там живет. Ему уголек в глаз отскочил, веки обжег. Мазь передай, и отвар вот этот. Скажи сначала глаз промыть отваром, потом мазь наложить.

Я кивала, запоминая. Щурилась, высматривая нужную крышу. Как я туда доберусь?

— Вран, — попросила Руима, — проводи девочку. Заплутает.

Пес поднялся, отряхивая бока и, зацепив мой подол хвостом, направился к калитке. Фон барон, однако!

Идти пришлось далеко. Домик Руимы располагался почти у околицы, а дом кузнеца — на противоположном конце села, у реки.

Пока я пробиралась между плетней в надежде выйти к кузне, из-за угла выскочила стая собак. Одичавшие шавки, увидев меня, звонко залаяли и кинулись вперед, сокращая дистанцию. За хвостами мелких дворняжек стояли крупные смески, поглядывая на меня с легким презрением.

Собак я боялась панически и уже готова была взлететь на ближайшую поленницу, как слева раздался глухой рык.

Вран выступил вперед. Шавки заткнулись и откатились за спины трех крупных рыжеватых дворняг. Черный пес сделал вперед маленький шажок, не прерывая глухого ворчания. Самый крупный смесок поднял лапу — шагнуть навстречу и… отступил. Развернулся, словно подавая своим команду, и вся стая исчезла в бурьяне.

Ослабевшие колени подогнулись. Я сползла на траву и вцепилась в напряженную собачью шею:

— Спасибо, Вран. Защитник мой! Как я испугалась! — сырость я разводить не стала, но посидела несколько минут, наглаживая пса и успокаивая мелко дрожащие руки.

После этого происшествия дом кузнеца мы отыскали быстро. Я вручила на удивление мелкому, но широкоплечему мужичку горшочек с мазью и кринку с отваром. Передала инструкцию от Руимы. Выслушала благодарность. С поклоном приняла и уложила в корзину новенькие овечьи ножницы.

Обратно шли дружно: Вран бежал впереди, я топала следом, радуясь погожему дню.

— Вран! — позвала я приметив уютный пригорок, — посидим немножко?

Пес согласно ткнулся носом мне в колено. Мы сели на горушку, с которой был виден лес, несколько домиков и часовня.

— Жаль, ты не можешь говорить, — вздохнула я, — рассказал бы мне, какому богу у вас поклоняются, как службы идут. Меня бабушка каждое воскресение в храм водила. Иногда свечки продавать ставила, но чаще на клирос отводила, чтобы я не бегала по храму, а петь училась.

Вран внимательно слушал, уложив голову на лапы. Договорив, смахнула набежавшую слезинку и вспомнила, что травница ждет нас.

— Пойдем, псинка, нас ждут.

Руима встретила на крылечке.

— Отнесла? Все сказала?

— Все сделала. Кузнец велел вам кланяться и вот подарочек передал! — я протянула травнице ножницы.

Она оценивающе щелкнула ногтем по железу и спрятала инструмент за пояс:

— Вот и славно. Теперь к мельнику сходи. Ему от ревматизма мазь снеси и грудной отвар.

В корзинку плюхнулись два новых горшочка, и мы с Враном потрусили к калитке.

День за днем я бегала по селу, разнося лекарства, получая благодарность в виде яиц, молока, муки и репы. Солнце окончательно выжгло в непокрытых волосах светлые прядки. Лицо и руки покрылись загаром. Зато гоняла туда-сюда я уже довольно быстро, и тяжелая прежде корзина перестала оттягивать руки.

Бродячие собаки еще пару раз караулили меня у околицы, но Вран демонстрировал свои зубки, выступая грозной тенью, и они отступали.

Так прошло несколько недель. В свободное время мы с Враном уходили на горушку, я пела, а пес смирно лежал, поводя ушами, словно понимал слова. После таких посиделок мне становилось легче. Руима не поощряла тесного знакомства с местными девушками, да и они шарахались от меня с испугом

Однажды утром после длительного молчания Руима сообщила:

— Мне нужно сегодня в лес уйти, дома за хозяйку останешься. Каша для Врана в печи, чай заварен, снадобья твои у кровати стоят, перед сном намажешься. Коли болящего привезут — положи на лавку и меня жди, утром буду.

Я удивленно воззрилась на хозяйку — оставляют одну? Бросают?

— Да не бойся ты! — прикрикнула травница. — Трава сегодня цветет, в самой силе будет. Если не соберу на весь год — без зелья останусь, а оно нужное, роженицам помогает. Да и вернусь я скоро, оглянуться не успеешь!

Я закашлялась.

Недовольно нахмурившись, старуха взяла меня за подбородок:

— Ничего не бойся, ты не одна. Помоги-ка мне лучше собраться.

Я поднялась с крыльца и всюду ходила за хозяйкой избушки хвостиком, пока за той не стукнула засовом калитка.