Цветовое поле города в истории европейской культуры

Юлия Грибер, 2012

Монография посвящена феномену городской колористики в истории европейской культуры. Каждый исторический городской колорит рассматривается как своего рода сложная задача, которая решается в контексте анализа социальных связей и культурных кодов отправителей и получателей цветовых сообщений. Понятие поля становится концептуальной призмой, позволяющей наблюдать городскую жизнь как часть большой социокультурной системы. Таким способом восстанавливается хронология происхождения цветовых образов городского пространства, анализируется их развитие, механизмы темпоральности и устаревания. Книга адресована культурологам, философам, искусствоведам, социологам, психологам, исследующим проблему семантики цвета, и всем интересующимся.

Глава 1

Цветовые пространства городов античности

Культура формирования городских цветовых пространств Античности начала складываться в I тысячелетии до н. э. под влиянием двух центров — сначала греческого, затем — римского. Вследствие отделения ремесла от земледелия и роста товарно-денежных отношений на присредиземноморских землях Эллады и Малой Азии появились греческие города-государства — полисы, жизнь в которых усилила социальные связи и зависимости.

Архаические полисы представляли собой столицы карликовых государств, территория которых, кроме самого полиса, включала также примыкавшие к ним политически зависимые деревни (комы), и могли иметь различное управление — олигархическое (например, в Спарте) или демократическое (например, в Афинах V в. до н. э.)^[40].

Статусный портрет древних городов был достаточно прост и насчитывал не более нескольких десятков статусов. Однако здесь существовала выраженная имущественная и социальная дифференциация. В социальной структуре греческого города были хорошо различимы три класса, разные не только по способам получения и размерам богатства, но и по характеру своего менталитета и образу жизни.

Город разрушил сословную иерархию, и на вершине социальной структуры разместилась не только старинная родовая знать, но и вышедшие из простонародья собственники больших ремесленных мастерских, торговых кораблей и крупных денежных сумм, пускаемых в рост. Вместе они образовали социально неоднородный господствующий класс рабовладельцев. Основная часть полисного населения состояла из свободных мелких производителей, прежде всего земледельцев, которые в Афинах назывались зевгитами и фетами, а также зависимых работников и рабов^[41].

В Риме, где на протяжении первых веков его существования (VIII в. до н. э. — VI в. до н. э.) установилась царская власть, а затем аристократическая республика (V в. до н. э. — I в. до н. э.), двумя основными сословиями были патриции и плебеи. Патриции входили в состав сената, высшего органа власти, и занимали все высшие должности в государстве, в том числе и должности консулов — правителей государства. В городах римской империи социальная структура существенно усложнилась, включив всадников, нобилитет, вольноотпущенников, провинциалов.

Несмотря на выраженную динамику социокультурной гетерогенности, полис на протяжении всей своей истории оставался в глубине по сути тем же «примитивным аграрным организмом» и воплощал особый общественный идеал, связанный с ценностями общинной идеологии. Для их жителей он был единственным местом на земле, где они ощущали свое единение с другими людьми на основе права, были укрыты от врагов и неожиданностей судьбы стенами и защищены богами, создателями, родоначальниками и покровителями города^[42].

В формировании такого убеждения большую роль играла цветовая структура древних городов, замкнутая, простая и понятная для их жителей. Эта цветовая структура тщательно вписывала социальный порядок в развиваемую античной философией тему гармонии человека и мира, в изначальный космический порядок, который имел божественную природу и синкретично соединял небесное и земное.

Древнейшие города были прежде всего религиозными, военными и дворцовыми центрами. Содержание цветовых образов формировалось под влиянием религии, которая носила государственный характер, служила политическим задачам и играла большую роль в поддержании социальной иерархии и порядка в древних обществах (в своих работах это хорошо показали И. Вах, П. Бергер, Э. Дюркгейм, Ж. Казнев, М. Мосс, С.Ф. Мур, С. Тамбайя, У. Уорнер, А. Юбер).

Поскольку религиозное сознание жителей древних городов носило народный, фольклорный характер, религиозные, мифологические и героические темы объединились здесь в одно единое художественное целое. Статус государственной религии получил культ богов-покровителей полисов, который с возникновением полисов вышел на первый план, сменив культ героев, духов-покровителей отдельных родов.

Следуя классической схеме закрытого общества, социальная структура рассматривалась жителями древних городов как физически, объективно предопределенная, а существовавшее социальное неравенство — как естественное. Именно поэтому в сложном упорядоченном единстве цветового пространства древних городов в качестве одного из главных действующих лиц выступала природа — растения, деревья, водоемы (озера, реки, моря), земля, небо. Для города и значимых архитектурных построек выбирался подходящий ландшафт, специальное место, пейзаж которого мог сыграть определенную роль в формировании образа и рассматривался как выражение представления о родине. Сакральное отношение к природе отражало характерное для замкнутой маленькой древней общины обожествление именно местного пейзажа, который приобретал образ высказываний, исходящих от определенного субъекта и понимался как некий язык, но не относящийся к человеку, то есть как язык предметных знаков, язык «нуминозного»^[43]. Город строился как уютное жилище. Порядок освоенного пространства противопоставлялся хаосу бесконечности, перед которой люди испытывали страх^[44].

Цветовые пространства античного общества носили характер гетерономии (от греч. heteros — другой, и nomos — закон). Их структура и распределение подчинялись всеобщему, продиктованному извне закону. Как и статусы, образ жизни в таком обществе был аскриптивным и предполагал строгое следование образцу. Репродукция цветового пространства осуществлялась здесь в форме простого воспроизводства. Его семантические свойства были устойчивыми, поскольку это общество локализовалось в естественной среде, обладающей мифологическим характером.

В цветовом теле древнего города был отчетливо выделен его главный элемент — общественное пространство, которое стало ярким отличительным признаком новой рабовладельческой полисной цивилизации от предшествующей ей дворцовой цивилизации крито-микенской эпохи в Греции и от цивилизации этруссков, существовавшей на территории сложившегося позже древнеримского государства.

Создание нового социального пространства с центром на городской площади было очень важным шагом. Рабы, которые появились не только в домах знати, но и в хозяйствах зажиточных крестьян, обеспечили гражданам полиса избыток свободного времени, которое они могли посвятить занятиям политикой, спортом, искусством, философией. Свободнорожденные граждане большую часть своего времени проводили в толпе публичного пространства, доступного каждому. Это открытое, внешнее пространство включало главный жизненный центр города, которым стала агора, место народных собраний граждан и одновременно рыночная площадь.

Общественное пространство, обладавшее особой ценностью и служившее источником острой коллективной положительной эмоции, чувства общинной солидарности и равенства, делало город не просто городом, а, прежде всего, гражданской общиной, соединявшей «законы и стены», «дома и право», «пенаты и святыни» (Вергилий); «Верность и Мир, Честь и Доблесть, Стыдливость старинную» (Гораций)^[45].

Для поддержания такого величественного образа нужны были мощные средства, механизмы и знаки, адресованные бесструктурной аудитории и понятные ей.

Значимость цветовых символов в социальном пространстве подчеркивалась их особым положением в пространстве физическом. Архитектура храмов, дворцов, театров и цирков давала возможность большому количеству людей наблюдать малое количество объектов^[46]. Понимая город как единое целое, греки стремились подчинить строгим правилам пространственную систему организации своих городов: сделать регулярным план города по горизонтали и создать монументальные ансамбли, расположенные в разных уровнях по вертикали. В горизонтальной плоскости наиболее значимый для них элемент должен был занимать центральную позицию. В вертикальной — располагаться выше. Так, главным монументальным ансамблем в греческом городском пейзаже был акрополь, который располагался в центре города на возвышении. Самый известный и яркий акрополь, Афинский, был построен на скалистом холме с пологой вершиной. Со своими красными и синими храмами он хорошо вписывался в широкую панораму охристых гор, голубого неба и синего моря^[47] и был рассчитан на восприятие во время перемещения по определенной траектории проходившего раз в четыре года Панафинейского шествия, синхронно с движением солнца по небосклону. У подножия священной части города строились жилые кварталы и агора (торговая площадь). Афинская агора была не только застроена по периметру общественными и культовыми зданиями но, по некоторым источникам, даже озеленена по контуру платанами.

По цвету общественное городское пространство резко контрастировало с другими частями. В структуре города цвет был сконцентрирован лишь в одном месте — в городском центре, в его публичном пространстве. Цвет здесь был зрелищным сам по себе, независимо от его свойств, в остальном пространстве он практически полностью отсутствовал, поскольку существовавшее социальное неравенство и сопровождавшую его сегрегацию принято было скрывать, создавая образ солидарности и равенства.

По свидетельству античных писателей, жилые дома в Афинах были очень скромными, построенными, вероятно, из дерева и кирпича-сырца (они практически не сохранились), что соответствовало демократическим принципам того времени.

В Риме, где в конце республики и в I в. н. э. «обращались фантастические суммы денег»^[48], демонстрация богатства эпатировала и вызывала массовое раздражение. Старые римские аристократы и полководцы вели скромный образ жизни. Подчиняясь этой идеологии и общественной морали, даже римские императоры упорно представляли свою власть как власть должностного лица, обычного гражданина республики, в руках которого лишь благодаря его личным заслугам, доверию сената и народа оказались сосредоточенными несколько магистратур. Еще в конце II в. до н. э. в Риме не было частных домов, которые стоили бы больше шести тысяч сестерциев. Богатство было желанным, но в то же время считалось каким-то нечистым и постыдным. На первом плане стояло представление о нравственном и должном. Не случайно здесь неоднократно принимались сумптуарные законы (законы Клавдия 218 г. до н. э., Оппия 215 г. до н. э., Гая Орхидия 181 г. до н. э., Фанния 161 г. до н. э., Лициния Красса 131 г. до н. э., Цезаря в 59 г. до н. э. и др.), ограничивавшие излишнюю роскошь (а цвет считался роскошью) в обстановке, одежде, быте. Один из самых известных ранних законов против роскоши был принят народным собранием в разгар трудной для Рима второй Пунической войны (218–201 гг. до н. э.) и запрещал женщинам носить драгоценности больше чем на пол-унции золота, появляться в цветных одеждах и пользоваться повозками^[49]. Вводимые лишь на время, такие законы полностью исполнялись. Их условия соблюдались даже после их отмены, а сама отмена вызывала неодобрение значительной части граждан и сенаторов, поскольку моральная санкция, в них заложенная, для людей существовала раньше и продолжала жить еще очень долго.

В результате действия этой моральной санкции городские центры, задуманные как единые, насыщенные общественными постройками ансамбли, резко контрастировали по цвету с жилыми кварталами. И этот яркий цветовой контраст был не случаен. Он должен был создавать иллюзию того, что город принадлежит его гражданам. Выделяясь на бесцветном фоне, роскошь общественного пространства играла в практической жизни древнего общества несравненно большую роль. Такая цветовая структура должна была выражать демократические начала, которые были свойственны идеологии полисов, т. е. делать ее пространство подлинно народным. В подсознании народа она поддерживала уверенность в том, что город принадлежит общине как целому и составляет условие ее выживания (выживание же общины составляет смысл жизни). И хотя такая уверенность, как правило, не опиралась на актуальный опыт, хозяйственный, политический или идеологический, именно она определяла распределение цвета в городском пространстве. Цвет выполнял здесь очень важную функцию: помогал установить социально-культурную однородность, немыслимую в рамках полиса и практически отрицавшую его^[50].

Строительство зрелищных сооружений необходимо было не только для завоевания популярности у народа, но и для управления им, для поддержания определенной нормативно-ценностной иерархии.

Создаваемое для народа, публичное пространство было зрелищным, театральным, сформированным средствами синкретичного искусства древнего общества. Архитектура выполняла очень важную функцию в городской жизни в неразрывном единстве с изобразительным, сценическим, литературным, музыкальным искусством. Скульптура и живопись существовали не отдельно от архитектуры, а вместе с ней участвовали в формировании единого образа. Поскольку все праздненства и обряды совершались снаружи, на площади перед храмом, важную роль играло именно внешнее пластическое решение фасадов. В темном внутреннем пространстве размещалась статуя божества, и это внутреннее пространство, хотя и следовало тому же художественному вкусу, подчинялось внешнему и было по отношению к нему второстепенным.

Важным моментом было при этом то, что цветовые акценты в пространстве античных городов образовывались фасадами храмов, которые, таким образом, служили не только культовыми, но и общественными зданиями.

Попадая в цветовое пространство горожанин чувствовал свою причастность к нуминозному, к священному, которое имело свои собственные законы, свою собственную диалектику и «являлось человеку извне»^[51]. Цветом очерчивались четкие границы, внутри которых можно было соприкоснуться со священным^[52]. В пространстве древних городов священные места размещались в осязаемой близости и были наглядными, с помощью цвета их границы визуально расширялись и захватывали все общественное пространство, перенося и на него такие важные качества священного пространства как перманентность, автономность и иерофанический характер (А.-Р. Рэдклифф-Браун, А.-П. Элкин, Л. Леви-Брюль, М. Элиаде). Священные места не существовали сами по себе, всегда воспринимались лишь как «часть целокупности»^[53] и обязательно включали в себя «идею повторения древней иерофании, благодаря которой они выделились, отделились от окружающего профанного пространства и тем самым были освящены»^[54] и которая не просто преображала место из профанного в священное, но и поддерживала в нем эту святость. Поэтому священное место рассматривалось как неиссякаемый источник энергии и святости, а каждый человек, который попадал внутрь такого пространства, оказывался связанным со священным.

Цветовое наполнение пространства древних городов оперировало очень большим набором компонентов — отдельных цветов. Не удивительно, что такая сложная структура древней полихромии долгое время оставалась предметом многочисленных дискуссий. Несмотря на то, что культура античной Греции была самой влиятельной из всех существовавших за всю историю западных культур, и многое известно об архитектуре и обществе этого периода, до недавнего времени мы вообще мало знали о том, как тогда использовался цвет^[55]. Лишь в XIX веке известный спор о полихромии античной архитектуры, наиболее активными участниками которого стали О. Джонс, Г. Земпер, А.-К. Катрмер де Кенси, Ф. Куглер, A. Фуртвенглер, Дж.-И. Хитторф^[56] спровоцировал активные естественнонаучные и искусствоведческие исследования древних построек, и полученные в ходе археологических экспедиций сведения позволили сделать сенсационные, но во многом до сих пор противоречивые выводы о характере существовавших в это время цветовых пространств греческих городов.

Ученые по-разному представляли себе структуру греческой полихромии. По мнению Ф. Куглера, цветом греки лишь подчеркивали архитектурные детали и красоту материала как такового^[57]. С точки зрения Дж.-И. Хитторфа, все плоскости фасадов полностью были покрыты тяжелым желтым цветом, уравновешенным звучными красными, синими и зелеными акцентами^[58]. Г Земпер, соглашаясь с Дж.-И. Хитторфом в том, что окрашены были полностью все стены греческих построек, в отличие от него не был уверен в том, что все цвета равноправно участвовали в организации цветовых пространств и выделял один, самый главный в иерархии, доминирующий цвет — красный^[59].

В основе существовавшего, на первый взгляд, цветового хаоса, лежало характерное стремление изобразить с помощью цвета свет. Античная традиция скорее всего оценивала значимость цветов по тому, сколько света они несли^[60]. Eсли присмотреться, как древние сами описывали свои постройки^[61]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

40

История Древнего Мира: В 3 т. Т 2. Расцвет Древних обществ. 2-е изд. / под ред. И. М. Дьяконова, В. Д. Нероновой, И. С. Свенцицкой. М.: Наука, 1983. — 574 с.

41

История Древней Греции / под ред. В. И. Кузищина. М.: Высшая школа, 1996. С. 158–168.

42

Кнабе Г.С. Древний Рим — история и повседневность. Очерки. М.: Искусство, 1986. — 207 с.

43

Хюбнер К. Истина мифа. М.: Республика, 1996. С. 16.

44

Возможно, на такое понимание структуры цветового пространства как замкнутого, ограниченного участка оказал влияние характер греческого ландшафта: «расчлененное бухтами и реками побережье, ограниченные горами долины, разбросанные в Эгейском море на сравнительно близких расстояниях тела островов — всюду взгляд наталкивается на преграды, замыкающие небольшие, живописные участки пространства» (Кармин А.С. Культурология. М.: Лань, 2003. С. 140).

45

Кнабе Г. Свенцицкая И. Античность и ее наследие // Очерки по истории мировой культуры. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 33–34.

46

Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / пер. с фр. В. Наумова; под ред. И. Борисовой. М.: «Ad Marginem», 1999. С. 316.

47

Van Zanten D. The architectural polychromy of the 1830’s. Reprint of the ed. originally presented as the author’s thesis, Harvard University, 1970. New York & London: Garlan Publishing, 1977. P. 64.

48

Кнабе ГС. Указ. соч.

49

Кнабе Г.С. Указ. соч.

50

Кнабе ГС. Указ. соч.

51

Элиаде М. Избранные сочинения. Очерки сравнительного религиоведения: перев. с англ. М.: Ладомир, 1999. С. 338.

52

Там же. С. 337–338.

53

Levy-Bruhl L. L’experience mystique et les symboles chez les primitifs. P.: Alcan, 1938. P. 183.

54

Элиаде М. Указ. соч. С. 338.

55

Color for Architecture / T Porter, B. Mikellides [Ed.]. NY: Van Nostrand Reinhold, 1976. P. 23.

56

См. напр.: Hittorf J. Restitution du temple d’Empedocle а Selinonte, ou L'architecture polychrome chez les Grecs. Paris: Firmin-Didot freres, 1851. — 843 p.; Jones O. The grammar of ornament. London: Quaritch, 1910. — 157 p.; Kugler F. Ueber die Polychromie der griechischen Architektur und Skulptur und ihre Grenzen. Berlin: Verlag von Georg Gropius, 1835. — 76 S.; Semper G. Vorlaufige Bemerkungen uber bemalte Architectur und Plastik bei den Alten. Altona: J.F. Hammerich, 1834. — 49 S.; Semper G. Uber Polychromie und ihren Ursprung: ein Beitrag zur vergleichenden Baukunde. Leipzig: Vieweg, 1851. — 104 S.

57

Kugler F. Op. cit.

58

HittorfJ. Op. cit.

59

Semper G. Vorlaufige Bemerkungen uber bemalte Architektur und Plastik bei den Alten.

60

Gage J. Kulturgeschichte der Farbe: von der Antike bis zur Gegenwart. Ravensburg: Maier, 1994. S. 27.

61

См., напр.: Gage J. Op. cit. S. 16.